Разбитое сердце

Записку Сакай передал, и для пущей убедительности продублировал ее вслух, по крайней мере, так он утверждал, и Джури был склонен ему верить. Теперь он шагал по уже известной тропинке от сада к глиняной горе и надеялся, что Сойка не отвлекут дела. Разговор с Даичи занял столько времени, сколько он и рассчитывал, а до заката оставалось более пары часов. Ничего страшного не случится, если он пропустит последний той. Сойк его пропустит по совершенно иной причине – не следовало показывать его состояние здоровья. Неплохое стечение обстоятельств, учитывая, как долго они не виделись. Перед выходом Джури снова переоделся. Хотел было поесть, но не смог. Постоянное волнение, захватившая его организм тревога не давала даже спокойно дышать, не говоря уже о приемах пищи и праздном времяпрепровождении. Сам он был словно натянутая тетива, в постоянном ожидании подвоха, предательства, неучтенных деталей. Но весь этот каламбур чувств не оставил за собой и следа, когда он увидел горца. Сойк стоял лицом к нему: статный, с абсолютно ровной спиной и расправленными плечами. Издали весь вид его выражал самодовольную горделивость, однако, подойдя ближе, на лице его не нашлось выражения превосходства, а только неописуемая, бесконечная печаль. Он протянул вперед руки, в каком-то отчаянном жесте, и Джури не смог не ответить на этот призыв. Он чувствовал его запах. Смесь горных трав и – странно, что именно это пришло в голову – бесконечной усталости. Мелькнула мысль о том, что усталость не имеет запаха, но она тут же исчезла, стоило горцу прижать его к себе сильнее. - Скажи мне, что ты согласен, - хрипло проговорил Сойк вместо приветствия. Руки его теснее сжали тело Джури, он бессознательно искал и применял любые доводы. Быть может, Сойк просто не привык к отказам? Вполне быть может, он никогда их и не слышал. А потому собственный голос показался Джури каким-то детским. - Я нашел другой выход, - промямлил Джури, и тоже вцепился в Сойка, готовясь к шквалу его неодобрения и молчаливого осуждения. Подумать только, откуда он знает его настолько хорошо? - Посвятишь меня в подробности? - Само собой. Джури нехотя отстранился, осмотрелся и сел на траву. - Я бегу. Он замер, страшась посмотреть на Сойка. Как это часто бывает, произнеся что-то вслух, оно резко начинает казаться куда менее убедительным. Судя по взгляду горца, он тоже был знаком с этим выражением, а, может, чувствовал легкую неуверенность Джури по голосу, по закрытой позе и нежеланию смотреть в глаза. - Ты уверен? – спросил Сойк. Слова прозвучали неожиданно сговорчиво. - Да, - кивнул Джури в ответ. – Я решу все дела в Семиречье, напишу письменный отказ от полномочий, а потом… - он замялся. - Что потом? - Потом я стану свободным, - нашелся шах и крепче сомкнул руки на талии горца. - А дальше? - Так далеко я не думал, - честно признался Джури. И тут Сойк использовал контраргумент: - Может, мне все-таки удастся тебя убедить? Низкий, грудной голос. Тело свело легкой судорогой, оно встрепенулось, как испугавшаяся птица – и именно так себя Джури и почувствовал, обернувшись и столкнувшись с напряженным, жаждущим взглядом. - Пойдем со мной, - прошептал Сойк.       Слова у Джури мгновенно закончились, и от былого красноречия не осталось и следа – ему казалось, что он почувствовал Сойка на совершенно другом, нематериальном уровне, а сам горец оказался занят делом куда более важным, чем рассуждения о чувственности и сцепил его в объятия почти грубо. Джури понимал, что грядущая близость будет не только актом удовольствия, но и попыткой склонить на свою сторону и успел подумать о том, что нельзя терять контроль, как был повален наземь и придавлен разгорячившимся телом так сильно, что сдавило грудь. Может, ее сдавило не сколько от тяжести, сколько от желанных губ, требовательно жалящих его лицо, или от сухих ладоней, забирающихся под ткань одежды – Джури не знал, и не хотел знать ничего, поддавшись дурманящей пелене возбуждения. Было щекотно, было странно, немного боязно от возможности быть увиденными, и весь этот каламбур эмоций клекотал в груди и вырывался наружу сдавленным дыханием. Сойк ласкал его с какой-то необузданной самоотдачей, словно стремясь запомнить тактильно каждую его черту, и не оставалось места на щеках и шее, которые не горели бы от оставленных незримых следов. Он чуть не рычал, выплескивая из себя все напряжение, скопившееся за это сумасшедшее время бурных перемен, а Джури смотрел, приподнявшись на локтях, как черная макушка скользит вниз, не чувствуя ледяного ветра на коже, не обращая внимания на иссушенную, до боли твердую землю. Сойк по-свойски закинул его ногу себе на плечо, предварительно избавив от одежды, а другую сжал за икру. Он выглядел уверенно, на лице его взбудораженность мешалась с мрачноватой решимостью, которые уступили место неизвестному еще Джури выражению в момент прикосновения губами к колену, бедру и выше. Джури вело от этой нехитрой ласки, он обессиленно упал, ноги сами по себе разъехались в стороны, открывая больший доступ. Действия Сойка приносили почти болезненное удовольствие, он не то всхлипнул, не то засопел, подаваясь вперед и зажимая ладонью рот. Горец остановился. Он сбрасывал с себя одежу порывисто, нетерпеливо дергая завязки, чтобы после снова приникнуть ртом и провести влажную дорожку вверх, обхватывая руками запястья и поднимая руки вверх. Он выглядел неимоверно властным, завораживающе-притягательным, и Джури не мог оторвать несколько фанатично преданного взгляда от его лица. Он забывал дышать, но снова уловив запах трав потянул носом так глубоко, что едва не закашлялся. Он растворялся в нем, настолько сильно, что ощутил укол страха за самого себя – потерянный, запутавшийся в другом человеке, увязший в любовь к нему настолько, что весь окружающий мир казался ненастоящей фальшивкой на фоне внутренних испытаний. Сойк продолжал искушать его, медленно, методично, безо всяких колебаний. Он определенно знал толк в кропотливой работе. Джури смотрел вверх, на удивительно голубое небо без единого облачка, такого пронзительного цвета, что резало глаза, и покорно разводил ноги, именно так, как их направляли чужие руки. Он заерзал, в попытке подложить под себя плащ горца, как тот сам притянул его ближе, виртуозно расстелив плащ и уронив на него Джури. - Пойдем со мной, - снова прошептал Сойк. Возбуждение скрутило низ живота. Неожиданно Сойк отстранился. Он медленно коснулся двумя пальцами рук своего лба, запястья, груди и губ. Также медленно коснулся этих мест на теле Джури и прикрыл глаза, замирая и наслаждаясь моментом. А после на него будто что-то нашло: он вцепился в губы Джури с таким неистовством, что тот предательски застонал. Джури чувствовал горца всем своим телом, и был не против, когда руки тронули его внизу, наоборот же, развел ноги в стороны. Краска залила лицо, было ужасно стыдно и не менее приятно, он затрясся и выгнулся навстречу. Это была уже их вторая близость, но Джури еще не успел привыкнуть к этим ощущениям – было немного больно, чуточку странновато, но до того приятно, что он забывался, ерзал и хватал ртом воздух. Бешено билась жилка на виске, обезвоженное горло саднило, а властные руки были, казалось, везде и всюду одновременно. В самый яркий момент Сойк снова наклонился к нему и зашептал в самое ухо: - Пойдем со мной, - так хрипло и возбуждающе, что совсем не к контексту фразы Джури выдохнул и кончил в крепко сжимающую его плоть руку горца. – Пойдешь? – лукаво добавил вождь и продолжил двигаться. Понимал ли он, что в данный момент Джури было совсем не до разговоров? Понимал и наслаждался этим осознанием. Пробежала собственническая мысль: сколько партнеров у него уже было? Наверняка много. Очень много, иначе как объяснить такую умелость? И как-то совсем уж самодовольно он подумал: зато Сойк никогда и никого не любил так сильно, как его самого. В этом Джури был уверен даже сильнее, чем в том, что солнце поднимается на востоке, а сам он – шах Семиречья. Сойк зарычал, замер, его слегка затрясло, он уперся лбом в плечо Джури и тяжело дышал. - Ты необыкновенный, - неизвестно в какой раз за время их знакомства произнес он. Джури улыбнулся и блаженно прикрыл глаза. Он необыкновенный. Сойк считает его таковым, а значит, так и есть. Но долго наслаждаться горец ему не дал – устроившись рядом устроил целый допрос о том, куда и с кем он собирается бежать. - Идея дрянь, - заключил он, когда Джури закончил рассказ. – Тебя по-прежнему могут убить в дороге. - Да, но так будет спокойнее самому Даичи. Понимаешь, ему совершенно не надо, чтобы были лишние слухи. - Не надо ему этого, - перебил его Сойк. – Боялся бы он разговоров – не начинал бы всю эту кампанию. Он просто сказал тебе то, что ты хотел слышать, а поступать он будет так, как сочтет нужным. Его слова были тяжелым ударом, но далеко не неожиданным. Естественно, такая вероятность существовала, но Джури наделся… совсем по-детски надеялся, что он предложил казначею вполне годный план. - Даже если и выйдет так, как ты говоришь, - Сойк задумчиво пожевал губу и начал одеваться. – Тебя могут убрать и после официальной бумаги. Как только ты поставишь подпись ты станешь не нужен и опасен. Кто знает, может, - он улыбнулся. – Ты получил предложение присоединиться к некой… назовем это коалицией. Слово «заговор» слишком громоздкое для описания нынешнего положения дел. - Ужасная безвкусица, - кивнул Джури, надеясь, что попыткой юмора переведет разговор в более приятное русло. Он мог бы сказать «это ради тебя» или «так будет лучше для Поднебесья», но знал, что его жертвенность придется Сойку не по вкусу. - Итак, в коалиции с другим народом, вполне опасным и воинственным. - А вот здесь бездна вкуса! - Имеющей целью, скажем, вернуть несправедливо отобранный трон? – игнорируя Джури продолжил вождь. - И подправить все планы на долгую богатую жизнь? - Но… - А сюда уже подходит слово «измена», Джури. И это вполне весомое основание для того чтобы лишить тебя жизни. - Да откуда они узнают?! - А ты думаешь, что – представим на секунду – если ты отправишься на родину, то будешь один? Джури описал руками в воздухе неизвестный пируэт, набрал воздуха в грудь, чтобы бравировать это заявление и неожиданно даже для себя замолчал. Вместо ответа он начал натягивать на себя одежду. - Даже если мои люди останутся незамеченными, а они не останутся, риск слишком большой. Люди? С Сойка станется отправить вместе с ним целый отряд. Вооруженный до зубов, мрачный отряд. Компания слабо лучше Казки. - Я не могу этого позволить, - пробурчал Джури, кутаясь в кементай. – Это мое дело и мое государство, а значит… - Твоя смелось похвальна. Но стоит видеть разницу между смелостью и безрассудством. С твоих слов я понял, что ты не склонен доверять казначею. Есть ли те, кто сбережет тебя в Семиречье? - Нет… - Есть ли те, кто сбережет тебя во время пути, если исключить моих людей? - Нет, но… - Значит ли это, что ты пойдешь со мной? Джури оттопырил нижнюю губу, рассеянно поигрывая завязками от кементая. Затем испустил глубокий вдох. Если за его спиной будут маячить горцы, то обвинения в измене точно не избежать. Но, с другой стороны, Сойк был прав – он затеял рискованный эксперимент. Дела обстояли скверно. Примерно настолько скверно, насколько он представлял, отправляясь на эту встречу. Но было странное облегчение в том, чтобы знать в точности насколько скверно они обстоят. Джури снова вздохнул, зажмурился и выпалил: - Нет. Воцарилось долгое молчание. Вся эйфория близости исчезла, испарилась словно утренняя роса. Потом Сойк поднял вверх длинный палец и ткнул им в Джури. - Ты безответственно упрямый. - А ты слишком прямолинейный. Такие дела не решаются так просто. - Всякое дело решается так, как его решает человек. - Главное, чтобы из дела вышел толк. Ты большой человек, тебе не понять. А таким как я надо хвататься за любой шанс. А больше такого шанса не будет. Если Даичи узнает, что я передумал, или, хуже того, вступил в сговор с горцами, то все сложится… не слишком удачным образом. Сойк сдвинул брови и медленно кивнул. - Что ж, если ты так уверен… - И кроме того, - Джури наклонился к нему, почти прижимаясь и заглянул в его глаза. – Я уверен, что все сложится неплохо. - Что ж, - снова протянул Сойк. – Нельзя защитить человека от него самого. Только что потом? - Потом… Джури опустил голову, будто нежно-зеленые травинки привлекали его внимание куда сильнее, чем накаливающийся разговор. Рано или поздно наступает момент, когда люди перестают подстраиваться под твои планы, и ты начинаешь подстраивать свои под людей, которые у тебя есть. - Мы могли бы… Встретиться? - Ни один план не переживет столкновения с врагом, - предпринял последнюю попытку Сойк. – Мы могли бы, но не факт, что получится. - А ты хотел бы? – выпалил Джури быстрее, чем сообразил, что говорит. Вождь что-то пробурчал на родном языке. Судя по интонации это можно означать в равной степени и согласие, и отторжение. - Я уже рассказывал тебе о наших обычаях. Если я потеряю тебя, Джури, то это… - он насупился, подбирая нужные слова. – Разобьет мне сердце, так у вас говорят? Стало не по себе. Бросило сначала в жар, потом в холод. Закралась предательская мысль: а, может, бросить все и действительно уйти за Сойком? А потом придут слуги Даичи, - услужливо подсказал внутренний голос. И ты предашь Сойка. И не будет уже значения, какие слова звучат со вкусом, а какие – без. - Никуда ты меня не потеряешь. - Я отправлю с тобой людей. - Человека. Одного. - Троих. - Двух и точка. - Ладно. - И они будут держаться поодаль. - Хорошо. - И в Семиречье… - Не слишком ли много условий? - И в Семиречье ничем не выдадут себя, - упрямо закончил шах. - Как только ты разберешься с делами, то сразу уедешь. - Обещаю. - С моими людьми. - Обещаю. - И никаких заминок. - Так и будет. Они снова замолчали. Посидев некоторое время, Сойк обнял Джури, некрепко прижимая к себе. Было в этом жесте что-то трагическое: но оба они отказывались признаться себе, что это и было прощание. * * * В покоях был Сакай. Он должен был приготовить собрать их вещи для грядущего путешествия, и Джури был немало удивлен, когда не увидел приготовленных сумок. - Сакай, скоро надо будет сматываться, - первым делом сказал он, недовольно глядя на слугу. Но что-то насторожило Джури: Сакай был бледен, будто расстроен и – самое удивительное – ничего не ел. - Даичи мертв. - Что? - Он мертв. Я присматривал за Казки, как ты и велел, все старался определить его настрой по поводу возвращения, и видел как он… Даичи мертв. - Что сделал Казки? - Ножевые ранения… Много, - почти шепотом сказал слуга и спрятал лицо в ладонях, будто ждал, что Джури набросится на него. Как если бы он был виноват в смерти казначея и разрушением их планов.       Но Джури снова охватило состояние бессилия, теперь уже в самой сильной своей фазе, обреченного и фатального. Это было наваждение, словно долгий кошмар, как лихорадка, что сковывала волю нерешительностью, а тело немощью. Рассеянно стуча пальцами по собственному лбу, он прислушивался к нарастающей стрекочущей в виске головной боли, пронзительному и надоедливому сверчку, перфорацией высекающему дыры пустоты и забвения в мятой поверхности перепуганных и смятенных мыслей.       Обман. Мираж. Удивительно долгий и крепкий сон. Не могла же так быстро, внезапно, необъяснимо и совершенно глупо истлеть та единственная ниточка, которая могла бы повести его по пути наименьшего сопротивления? И теперь все его бытие, сведенное к небольшой комнате чужого, неприятного дворца, будто бы уже было разрушено и мертво.       Он смотрел в испуганные глаза Сакая и в душе его поднималась вялая ненависть. Но звонкая боль в виске сразу смиряла ее, и он вновь погружался в зыбкую сумерь нерешительности и боязни. - Что же делать? – неожиданно для себя сказал он вслух. Громко. И в этом крике души – сигнале полной потери контроля, признании в своем бессилии и непонимании происходящего – было такое предречение гибели, что расплылись очертания комнаты, умолк ветер и, будто бы, вся окружающая ночная суета. - Что же делать? – уже тише повторил он, и было ясно, что он не ждет совета, не ждет помощи, потому что ожидать ее было попросту неоткуда; ему нужна была подсказка мистических сил, способных разрушить этот возобновившийся кошмар ухода в небытие. - Может, - нерешительно начал Сакай. – Может, все-таки, стоит уйти с небесными? Может, это не такая уж и плохая затея? – с каждым словом его голос звучал все увереннее и звонче. – Он сможет защитить тебя, сможет спасти. Ты не так уж и скучаешь по Семиречью, это не такой плохой вариант… - Их перебьют, Сакай, - поджал губы Джури. – Совет наверняка уже в курсе, что преемником станет Нацу. А и он, и все эти разжиревшие и отупевшие старейшины будут слишком бояться моего возвращения. - Ну горцы-то тоже не лыком шиты. - Шиты. - Что? - Они держатся только на былой репутации. Исвана ослабла. Одна вылазка, может две, а дальше – пустота. Да и с чего бы горцам соглашаться защищать беглого шаха? - С того что их вождь… - Их вождь что? – взорвался Джури. – Спит с ним? Ты думаешь, несколько приятно проведенных ночей с их вождем заставят весь народ – заметь, ослабленный народ, голодающий и нищенствующий – пасть за мою жизнь? Никто не станет меня защищать. А Сойку могут устроить самосуд за такое решение. - Можно никому не говорить! – заламывал руки Сакай. – Уйти сегодня в их лагерь, будто ты сбежал на родину. Кто догадается искать тебя у горцев? Пусть Сойк отправит тебя в Исвану, может, конечно, ваша связь и закончится, но ты будешь жив! - А смысл? Повисла тишина. Слуга недоуменно смотрел на своего господина и тщетно пытался разглядеть в его словах намек на шутку. Но Джури медленно, сам того не замечая, раскачивался из стороны в сторону спрятав лицо в ладонях. - Смысл? – тупо переспросил Сакай. - Я не готов к жизни скитальца. Я ничего не умею, не могу. Всю жизнь я провел во дворце, под присмотром нянек, учителей и стражи. Никогда моя жизнь не была в опасности, даже мыслей таких никогда не допускалось. Я жил счастливо и беззаботно. Оказывается, я жил счастливо и даже об этом не знал… Казалось, Джури сейчас заплачет. Но этого не случилось, он поднял голову и уставился прямо перед собой. - Жизнь беглеца не для меня. Я только оттяну неизбежное, через границу – динлины, в каганате и Семиречье мне тоже делать нечего. За мою голову, вероятно, назначат награду, такую, ради которой простой крестьянин заглушит в себе милосердие. - И что ты предлагаешь? - Ничего, - Джури криво усмехнулся. – Больше мне нечего и некому предложить. - Но горец… - Надеяться на Сойка – подвергать его жизнь смерти, а то и хуже. Да и сам он пожалеет о своем решении в момент, когда весь его род ополчится против него. - Ты не можешь знать наверняка. - Я знаю более, чем наверняка. Джури снова замолчал. Некстати в голове всплывала недавняя близость: тепло рук его возлюбленного, твердые, горячие губы, властные касания. Не так давно он упивался этой одурманивающей близостью, и будущее представлялось если не легким… То оно, хотя бы, было. Горько Джури подумал о Масе, который точно так же загнан в ловушку из которой нет выхода. Но Маса мог бежать. Рискнуть попытаться вырваться, а что до самого Джури… Впервые он не видел выхода. Его блестящий, выдающийся ум понимал, что вырваться не получится. Что вся его дальнейшая жизнь исчезла, будущее, ради которого он боролся рассыпалось, а вспыхнувшая любовь не будет иметь счастливого завершения. И не осталось сил на злость, на ярость, не осталось сил даже на надежду; все еще существо поработила тусклая пустота и бесконечная усталость. Это было страшное ощущение – полнейшего одиночества. И здесь Джури внезапно пожалел, что не стремился заводить знакомств. Нечто в нем искало еще путь к спасению. Быть может, будь у него друзья в Семиречье, то была бы призрачная возможность повернуть ситуацию в свою сторону, но Джури был один. Его единственный друг, стоящий сейчас перед ним с глуповато приоткрытым ртом, хватал воздух пересохшими губами, и был всего-то слугой, сохранность которого Джури не переживал. Дорогой сердцу наставник уж точно не был изнеженным пареньком, да и у него было, на кого надеяться. Его мать была мертва. Даичи, единственный, кто мог бы помочь ему, был мертв. И последнее, чего бы хотелось Джури, так это смерти того, кто стал ему дороже всех. Он рассеянно и будто бы неосознанно прикоснулся к подживающей брови. В пустоте, охватившей его, набатом било одно: Сойк должен жить. Как случилось так, что он стал приносить людям опасность и разочарования?.. Риторические вопросы, отвечая на которые можно было застрять в паутине сомнений и логичности выводов. Скверно сложившиеся обстоятельства, где каждого можно обвинить, найти тысячи причин ущербности доводов, оставались всего лишь обстоятельствами, равнодушными к внутренним переживаниям и не заботящихся о пресекаемом будущем. - Должен быть разумный выход, - бормотал Сакай. – Его надо только найти, безвыходных ситуаций же не бывает, надо только хорошенечко подумать… - Сакай, - мягко позвал его Джури. В голове внезапно стало легко и ясно. Наверное, так и случается, когда соприкасаешься напрямую с пустотой и имеешь в себе силу признаться, чего хочешь. И смелость, чтобы осознать прямой путь к удовлетворению этих желаний. Слуга в лице хозяина изменений не нашел. Он был занят своими мыслями, своей паникой, которая мешала ему увидеть – казалось бы – очевидные вещи. - А? Да? Ты что-то задумал? - Что-то около того, - горько улыбнулся Джури. Лицо Сакая озарилось лучезарной улыбкой. - Я в тебе не сомневался! Ну, куда держим путь? Исвана? Хотел бы я взглянуть на этот город! Или нет, погоди, может, мы отправимся за Великие Горы? Пересечем перевал? – от воодушевления Сакай отправил в рот палец, начиная грызть ноготь и стал еще более похож на несмышлёного ребенка. – Или затеряемся в деревнях каганата? Или даже родного Семиречья? Ты уж прости, Джури, но не каждая собака тебя в лицо знает. Я бы даже сказал, тебя вообще никто не знает. - А как же Айза? – тихо поинтересовался Джури, и тот замер, прервался, описал руками в воздухе смазанный пирует и растерянно выдал: - Айза? - Мне казалось, вы подружились. - О, - многозначительно протянул слуга. – О. Ну, мы… эм, да. Можно сказать и так. Щеки Сакая тронул румянец. Он выглядел до того растерянным и смущенным, что Джури захотелось потрепать его по голове. Это был слабый порыв, не нашедший применения в реальности. - Это прекрасно. Именно поэтому ты собираешь свои вещи и немедленно отправляешься в лагерь горцев. - Нет! - Я дам тебе денег, и ты возьмешь с собой мою одежду. Высокогорье – довольно прохладное место. После жаркого климата шахнията тебе будет тяжело привыкнуть. - Я сказал нет! - Лишнего не бери. Тяжело будет подниматься. Лошадь тебе дадут. - Ты что, - багровея крикнул Сакай. – Ты спланировал это заранее? - Конечно, - спокойно согласился Джури, словно и в самом деле спланировал разговор. - И ты так спокойно отсылаешь меня? Я никуда не уйду, так и знай, я останусь и буду рядом, в конце концов, я твой слуга, я… - Собирайся, Сакай. Если тебя это утешит, то решение далось мне нелегко, - заключил он, и не соврал. Через мгновение Джури в покоях уже не было. А у комнаты, где расположилась его мать, стояли двое. Один – высоченный хлыст, какой-то слишком высокий для шахнията, долговязый и неприятный. Второй был еще более неприятным – неказистую внешность гармонично добавляло полное отсутствие шеи как таковой: казалось, голова его берет начало прямо из туловища. Еще двое стражей, лицезрение которых Джури не предстояло, патрулировали окрестности, и один располагался у окон с наружной стороны дворца. Стражники недовольно глянули на него, но пропустили внутрь беспрекословно. Может, именно в этом и заключалось преимущество нынешнего положения? По крайней мере, верзилы-охранники не имели права высказывать свое мнение. По крайней мере, не при нем. В покоях было темно, лунного света не хватало, чтобы осветить просторное помещение. Джури шел смело, и негромкий лязг оружия не напугал его, не остановил. - Хиро, - позвал он в темноту. - Джури, - отозвался телохранитель. Он сделал несколько шагов вперед и теперь его профиль стал различим. Хиро выглядел подавленно. Более того, он был похож на тень самого себя. Его рука сжимала рукоять короткого кинжала. – Зачем ты здесь? Хоным отдыхает. - Я знаю. - Тебе пора, Джури, - устало проговорил страж. – Отправляйся спать. Сейчас не лучший момент для материнских наставлений. Тебе понадобятся силы перед поединком. - Оставь это, - Джури хотел говорить властно, но вышло жалобно. – Я пришел попрощаться. Хиро молча ждал продолжения реплики. - Я все знаю. Она уже мертва? Телохранитель напрягся. Заплясали блики на отточенном лезвии. - Не переживай, я никому не скажу. И снова недоверчивое молчание. - Что ты сделал? Рассек голову? Перерезал горло? – Джури смело, с видом человека, которому уже нечего терять, подошел к тахте. И вид его целиком соответствовал внутреннему настрою. Тело его матери, спокойное и умиротворенное, лежало перед ним в будто бы естественной позе. – А, нет. Крови нет. Значит, это был яд? - Не понимаю, о чем ты. - Ну, хватит. Я уже все сказал, и не хотел бы повторять это снова и снова. Тебя, наверное, удивляет, почему я здесь, а не в двух часах езды от каганата? – Джури обернулся, резче, чем сам того хотел. – Даичи мертв. Если Джури и представлял себе когда-нибудь человека, сломленного известиями, то представления эти не шли ни в какое сравнение с тем, что он увидел. Кинжал выпал из рук Хиро, гулко ударившись о ковер, а сам он пошатнулся, опустив голову так низко, будто готовился к обезглавливанию. Его хотелось поддержать, но Джури не знал как, любое движение представлялось лишним. А потому он заговорил. - Его убил Казки. Не то месть, не то предательство, я не знаю подробностей. Тело Даичи находится, если его не перенесли, в главных гостевых покоях. Это были несколько колотых ран в живот. Мне очень жаль. - Тебе жаль, - хмыкнул Хиро. – Да что ты знаешь о жалости. - Может и немного, но я пришел не за этим. - А. Прощаться. Прощайся, - вяло махнул он в сторону тахты. – Вытяжка из ашшера. Возможно даже, она еще жива. Но это ненадолго. - Не с ней, Хиро. С тобой. Джури сделал неуверенный шаг вперед, потом еще один. Медленно отодвинул ногой кинжал, подходя на расстояние вытянутой руки. - Ну, да. Уверен, наши тренировки были лучшими в твоей жизни. - Так и было. - Уходи, Джури. У меня как-то нет желания поболтать. - Знаешь, в Семиречье у меня был учитель. Это был самый лучший учитель в мире. Я и сам не знал, насколько сильно успел привязаться к нему. Его звали Маса. Знаешь такого? Надеюсь, с ним сейчас все в порядке. Хиро молчал. На его скулах заходили желваки. - Он научил меня всему, что я знаю. Врачевать, красиво разговаривать, бегло считать и даже общаться с духами. Он великий человек с блестящими познаниями и проворным умом. А еще он шпион и предатель. Об этом я узнал недавно, но, сказать по правде, совсем его не виню и не держу зла. Я не знаю, что принесет мне день грядущий. Но хотел бы, чтобы в нем не было волнения за моего учителя. - Значит, действительно все знаешь, - тускло проговорил воин. - Смекалистый, как Маса и говорил. - Это и была первостепенная цель, - чуть громче обратился к нему Джури, с удивлением понимая – все так. Наставления Масы уже не раз ему помогали. Но, наверное, главным его уроком было всегда смотреть правде в глаза, и выцарапывать из этой правды любые возможности. – Еще не все потеряно. Пока новость о смерти Шерин и Даичи дойдет до каганата он все еще в относительной безопасности. Думаю, новость должен был передать Казки до первого отсюда селения, и так по цепочке, но Казки вряд ли станет разглагольствовать об этом. Шерин хватятся лишь на рассвете. У тебя есть восемь-девять часов форы. - За смерть хоным меня четвертуют. - Четвертуют если поймают. А этого случиться не должно. - Без Даичи меня поймают. - Хиро. Эй, Хиро, очнись! Святая Праматерь, приди уже в себя! От тебя зависит не только твоя жизнь! Так не скули, а делай что должен! Хиро вскинулся, лицо его исказила гримаса ярости и бешеной злобы. Он толкнул Джури в плечо с такой силой, что тот неуклюже завалился набок. - Много ли ты понимаешь, - зашипел телохранитель. – Я приведу за собой хвост из жаждущей меня растерзать толпы! - Не ты ли говорил мне, что держаться надо стороны победителя? Теперь кто победит зависит только от тебя. Направь свою ярость не на меня, а на тех, кто действительно ее заслуживает. Джури проворно вскочил, чтобы тут же отпрыгнуть пару шагов назад. Все же, ничто так не бодрит как вид не то разъяренного, не то сломленного человека с оружием. Хиро находился на грани истерики, или паники, или всего вместе взятого. А намного ли отличался от него сам Джури? - Угомонись, воин. Ты сдержал свое слово и не сказал о моем визите к горцам и о связи с ними. Я обещал тебе за это награду, - он кинул в Хиро кожаный кошель. Тот шмякулся на пол.– А это тебе за мою надежду. Не подведи, - второй такой же кошель уже был пойман. Глухо звякнули монеты. – Там деньги и каганата и Семиречья. А еще мой перстень наследника престола. Забирай отсюда государственную печать. Они откроют тебе все двери. Говори, что ты с важным поручением, но не от меня и не от Шерин. Скажешь, тебя послал распорядитель монетного двора и Нацу. - Нацу? - Именно, - Джури деловито обошел комнату и остановился около шкатулок матери с драгоценностями. Выбрав нить жемчуга и несколько колец в простой оправе, но с дорогими камнями, он также сунул их Хиро. Ярость того сменилась мрачной решимостью. - Отрасти бороду. Носи широкую одежду, постарайся замаскироваться как можно сильнее. И не бери своего коня, возьми одного из тулпаров горцев. За это не беспокойся, - предугадал он незаданный вопрос. – Завтра здесь будет не до лошадей. Но лучше коня смени при первой же возможности. Хиро слушал наставления с удивительной покорностью. Он кивал и запоминал. Таким людям как Хиро всегда нужен был хороший и четкий план действий. Но сами они придумать его не могли. Такая сговорчивость могла насторожить, но, может, оттого-то он и стал столь хорошим стражем, что подчинялся приказам и определял подлинную опасность ситуации? Его грубоватая мораль подходила для этой работы как нельзя лучше. - Сразу за мной не иди. Выжди время. А потом… - Джури глубоко вздохнул. – Скачи так быстро, как только сможешь. Хиро снова кивнул. Его голос догнал Джури уже в дверях. - Зачем ты?.. - Передашь ему от меня привет, ладно? – улыбнулся Джури. В ответ в темноте сверкнула белыми зубами знакомая усмешка. И Джури, бросив напоследок ободряющий взгляд, прикрыл за собой дверь. Ожидаемо Сакай был еще в покоях. - Где ты был? – зашипел он, едва шах вошел. - Ходил к Хиро. - Хоным?.. - Умирает, если еще не мертва. На установление причины смерти уйдет несколько часов, но его могут хватиться раньше. Надеюсь, он скоро окажется в пути. - Впервые мне нечего сказать. - Неожиданное открытие, правда? Но Сакай на ехидство не ответил. Он смотрел на него взглядом испуганного ребенка, и его становилось жаль. Но момент для жалости был неподходящий. - Тебя уже не должно здесь быть. Ты собрал вещи? - Да собирать особо нечего. Взял твой мешок да чуть переделал. - Вот и отлично. Тебе пора, Сакай. Время прощания подошло. Джури закусил внутреннюю часть щеки. Глаза предательски зажгло. Сомнений в принятом решении не было, и оставалось только уповать на благоразумие слуги. - Не знаю, что ты затеял. Но… Мы ведь еще увидимся, правда? - Без сомнений, - Джури попытался улыбнуться, но был уверен, что вышла кислая гримаса. На светлом, красивом лице Сакая отразилась горькая печаль. Он искал слова, подбирал выражения, и вся эта внутренняя борьба явственно читалась по его глазам. - Ты ведь никогда не врал мне, да? - Никогда, - без запинки подтвердил Джури. Хотелось скомкать эту сцену, прекратить и как можно скорее забыть. Маса был далеко, и прощаться с ним лично не приходилось, да и к тому же, отчего-то, Джури был уверен в Хиро так, как не был никогда уверен даже в самом себе. Выходя из покоев умирающей матери, он не чувствовал ничего, но вид Сакая вызывал в нем непереносимую горечь. Он шумно сглотнул. – Все будет в порядке. Сейчас мне главное не переживать за тебя. Позже я тебя найду, когда решу окончательно что делать. В гибели Шерин могут обвинить и меня, а значит, тебя будут искать. А с Айзой ты не пропадешь. Так ведь? - Так, - уверенно кивнул Сакай. – Она не такая уж и дикарка. Разве что башка эта лысая… Они рассмеялись. - Да помогут тебе боги, - тихо произнес слуга. - Да сохранит тебя Святая Праматерь, - ответил Джури. Когда за Сакаем закрылась дверь, он подбежал к ночному горшку и выблевал все, что было в желудке. Но изможденный стрессом организм продолжало скручивать болезненными спазмами, Джури плевался и старался извергнуть из себя соленую слюну. Так он провел все время до рассвета. С ним было четыре стены и страх.