Здесь только я и мои стены.

      В парке увядало лето, словно мучительно медленно гибло во власти холодной поры года. Солнце пускало сквозь листву сплетённых над головой крон деревьев бледные лучи, которые теперь едва грели кожу, но чуть сильнее согревали душу, что не хотела прощаться с тёплыми беззаботными деньками. До начала сентября оставалось что-то около недели, но подростки, вроде Жени, уже мысленно прощались с нервной системой и удобным ритмом жизни. Лёша же не до конца помнил то, что когда-то происходило с ним в этом здании, не знал, как отреагируют учителя, завидев его в коридоре, не знал прошлой рутинной жизни так, как чувствовал её ранее.       А ведь в школе происходило столько моментов, которые наверняка хранились в памяти, но словно цензуру не проходили на границе с сознанием, ведь мозг и без того чувствовал себя беспомощным перед ним. Лёша наверняка помнил где-то в глубине, как на переменах приходилось получать словесные потоки ненависти, а то и синяки на боках из-за своей странной внешности, вроде желания носить на шее цепь с крупными звеньями или вовсе перекрасить волосы в синий (который благо просуществовал не очень долго) от своих же одноклассников или парней с параллели. Аргументом чаще всего была «манера казаться разноцветным петухом», что вскоре привязалось в виде клички, но война между Лёшей и толпой из соседних классов длилась до того самого дня, когда белые стены вокруг стали единственным спутником на ближайшие три года. В разгар попыток «проучить» часто появлялся Женя, и тогда они огребали вместе, но до аптеки друг доводил, сам слегка прихрамывая и продолжая успокаивать. Лёша хранил в памяти каждый день, те промежутки медлительно текущего времени после уроков, когда десять минут были сравнимы с несколькими часами, но вот в виде флэшбеков эти моменты его не посещали, будто они чувствовали явное поражение перед тяжёлыми воспоминаниями из детства, которые иногда не удавалось задержать на границе настоящего и прошлого.       — Привет, — Лёша вздрогнул, вырвавшись из плена размышлений, и увидел перед собой того парня, который на предыдущих встречах был с гитарой, но сегодня инструмента на лавочке, покрытой тёмными разводами от недавнего дождя, не наблюдалось, зато запах мокрого дерева плотно обосновался вокруг.       Лёша пожал руку Дани и поприветствовал лишь взглядом девушек, стоящих чуть поодаль.       — Вы… Уже знаете? — продолжать Жене не пришлось, ведь в глазах друзей читалось отчаяние и огоньки недоверия, надежды, что информация, известная им, всего лишь ложь.       Опровержений смерти Саши не было, а потому всем пятерым пришлось тихо смириться прежде чем разговор продолжился.       — Что же он сделал? Кому помешал? — шепнула девушка, которая до сих пор не была знакома Лёше, ведь постоянно молчала и только асфальт под ногами рассматривала.       — Я… Не знаю, Лик, — Женя вздохнул, поднимая взгляд к бледным просветам неба в дырах природной крыши.       Лёша тоже не знал. Он помнил ту ночь лишь обрывками, словно это происходило и не с ним вовсе. Лёша не знал, как контролировать ту власть, которую принёс ему нож из магазинчика, что не спал той ночью, но впредь уснул навсегда, лишившись хозяина.       — Мы уже ничего не исправим, — обречённо напомнил Даня и, хотя не получил слов одобрения, знал, что все с этим согласны.       — Но мы можем попытаться найти убийцу? — предложила Лера, которая, наверное, была из тех людей, что ищут плюсы во всём, вроде сгорел дом — можно больше не делать генеральную уборку, угнали машину — затраты на ремонт впредь не будут разрушать семейный бюджет, убили друга — стоит попытаться найти виновного и почувствовать себя детективом, чтобы только не смотреть на проблему прямо, лишь бы не осознавать произошедшее долгими ночами. Нужно что-то решать, ведь бездействие равняется сумасшествию.       — У нас нет абсолютно ничего, — напомнила Лика, а затем на мгновение подняла взгляд от созерцания асфальта, осмотрев компанию, словно хотела убедиться, что среди них нет профессиональных детективов, распутавших не одну сотню дел.       Женя знал, предполагал, что пришёл сюда обсуждать убийство с убийцей, шёл с ним по аллее рука об руку. Но озвучить свои догадки не мог, ведь у него тоже не было ничего, кроме ничтожной для обвинений интуиции. Женя хотел узнать правду, но её же и боялся, верил, что его опасения окажутся неверными, что все факты — нелепые случайности. Он не умел высчитывать приблизительную вероятность своей правоты, ведь ему просто казалось, как мерещатся миражи в пустыне, размыто, мимолётно, чаще всего обманчиво.       — Лика, а может мы всё-таки попробуем обсудить случившееся? — поймав на себе несколько непонимающих взглядов, Женя тут же исправился: — Я имею в виду, что стоит попытаться это сделать по группам. Например, я с Ликой и Лёшей, а Даня с Лерой.       Истинная цель столь странного желания разбиться по группам была известна всем из компании, кроме, пожалуй, Лики, совершенно не замечавшей всех знаков внимания, которыми её осыпал Женя до случайного возвращения Лёши в новый для него мир, в упор не видела все попытки быть как можно ближе, едва касаться одежды и исполнять любые просьбы беспрекословно. Парень влюбился в девушку, пришедшую в их компанию около года назад практически моментально, ведь воспоминания о друге, или не друге вовсе, становились всё бледнее, как августовское солнце, граничащее с осенью. Женя не ожидал ответной влюблённости, но отчего-то постоянно загадывал хотя бы мимолётный признак внимания в его сторону, что, несмотря на скромность Лики, оказалось завоевать сложнее, чем тогда, несколько лет назад, признаться в любви Лёше на одной из крыш многоэтажек.       И вот друг, хотя всё-таки не друг вовсе, случайно ворвался в его жизнь, отчего знаки внимания к девушке пришлось временно прекратить, пока сердце и мозг пытались что-то решить на совместном совете, но вот сейчас, после шокирующих предположений, выбор казался до безумия очевидным — прежнего Лёши не существует, а значит былые чувства также придётся стереть. Придётся стереть.