Здесь только я и мои стены.

      Августовское солнце розоватыми разводами приближалось к недосягаемой линии горизонта. Теперь на аллее городского парка, где около лавочки остались лишь трое, становилось всё темнее, словно с каждой секундой полумрак падал всё ниже, хотел застелить асфальт поверх рыжеватых кучек сухой и уже мёртвой листвы. Солнце будто прощалось, знало, что может уже завтра кто-то бесформенный, имеющий над ним власть, заставит покинуть город на несколько месяцев, погрузив улицы в осеннюю серость.       Лёша взглядом провожал небесное светило за горизонт и отчего-то чувствовал лишь болезненную пустоту. Такое случалось часто, когда приходило осознание одиночества среди белых стен, которые были хорошими слушателями, но ожидать от них чего-то большего, чем молчаливого согласия с обречёнными монологами подростка, было странно.       В новом и огромном мире, который, Лёша был уверен, не ограничивался теми несколькими улицами, где ему приходилось бывать, рядом постоянно находился Женя. Он пытался помочь, поддержать, и парень несомненно это ценил, хотел уберечь друга от неправильных людей, желал ему лишь счастья. Но Лёша был сумасшедшим, а не дураком. Парень замечал мимолётные взгляды друга на Лику, знал, что от случайных касаний Женя чувствует то странное, словно электрическое, счастье, пробивающее искрами насквозь, понимал, что теперь знаки внимания предназначались не ему, ведь он псих, а привязаться к такому — всё равно что без конца пытаться написать на песке слово «любовь» — злиться на море, которое совершенно невиновно, тратить часы и дни на бесполезный шелест палки по песчаному берегу, знать, что ничего из этого не выйдет, но зачем-то продолжать верить в лучшее, в сохранность надписи хотя бы на пару минут, вновь обижаться на пенистые волны и ждать чего-то невозможного, чувствуя на губах морскую соль и крик разочарования.       — Лик, аккуратнее! — Женя схватил девушку за плечи и рывком оттянул в сторону, а затем пояснил, смущаясь: — Там камень был. Я боялся, что ты споткнёшься.       — Спасибо, — бросила Лика, но продолжила всем своим видом показывать, что эта помощь ей была совершенно не нужна: окинула парня быстрым взглядом и отвернулась, рассматривая людей, идущих навстречу, и стараясь не обращать внимания на новые попытки привлечь внимание.       Лёша оглянулся через плечо, повинуясь какому-то странному сигналу интуиции, и его догадки подтвердились: никаких камней на асфальтовой дорожке не было.       — Знаете, я как-то устала. Давайте завтра всё обсудим? — компания остановилась около арки, когда-то оплетённой незамысловатым растением, но теперь, в преддверии осени, поверх железных прутьев дуги остались лишь сухие потрескавшиеся ветви, которые и создавали в воздухе запах гнили после дождя, разносимый ветром по ближайшим окрестностям.       — Как хочешь, — пожал плечами Женя, пытаясь показать безразличие, пока в сознании мелькали навязчивые мысли о том, что нужно провести её до дома.       Лёша только кивнул в знак согласия и заметил осторожную попытку друга предложить девушке объятия на прощание, но Лика проигнорировала и этот знак внимания, шумно развернувшись на пятках потрёпанных кроссовок и уйдя куда-то в сторону перекрёстка, недалеко от которого находилась арка, служившая въездом во дворик, где наверняка ещё искрилась в воздухе новость об убийстве подростка, расследование которого полиция пустила на самотёк. Ещё несколько улиц парни преодолели в молчании, думая каждый о своём: Женя о вселенской несправедливости и создании нового плана по завоеванию сердца Лики, а Лёша размышлял об утёкшем времени и возможности в нужный момент ответить другу, который вовсе и не друг, взаимностью на чувства, озвученные несколько лет назад на закате, но теперь эти «несколько лет» стали главным барьером, из-за которого что-то тёплое замерзало, нечто прочное ломалось на части, а кто-то близкий становился всё дальше.       Но неожиданно мысли оборвались, затерялись где-то в темноте лабиринтов сознания — он почувствовал, что пора выходить на волю. Сигналом стала та самая пустота, накрывающая одеялом, и осознание собственной обречённости — как прежде Женя уже не посмотрит на него, не захочет снова повторить те слова, хотя они чертовски важны. Он узнал в этих мыслях слабость — то состояние, с которым и был призван бороться тогда, при покупке оружия под покровом ночи. Лёша резко остановился, явственно услышав шуршащий голос «можно», но навстречу по-прежнему торопились люди, не предполагая, какая сущность пригрелась в сознании подростка, разбивая мысли бледной гранью между спокойствием и безумием.       — Что-то случилось? — спросил Женя, остановившись напротив.       — Я пойду погуляю, ладно? Иди домой без меня, — и Лёша продолжил путь, свернув куда-то вправо и затерявшись во двориках, поглощенных полумраком, отрешенно оглядываясь по сторонам, словно он бессовестно украл нить связи с пугающим миром.       Женя не стал останавливать друга: причины для беспокойства и подозрений, конечно, имеются, но что-то мерзкое отравляет изнутри, что-то, именуемое безнадёжностью и бесполезностью. Словно снежный ком на голову, обрушивается осознание собственного ничтожества перед возможностью позвать девушку погулять.       А ведь его прошлому предмету симпатии, о чувствах к которому Женя поклялся себе забыть, было достаточно нескольких сотен взглядов, пары десятков объятий, чуть-чуть опасных поцелуев в арках, ведь на улицах всегда были люди, а потому любовь превращалась в особый спорт, захватывающий азартом и жаждой победы, хотя до финиша добираться вовсе не хочется, а соперник становится союзником, с которым можно бежать рука об руку, теряя голову от счастья и забывая дышать из-за прикосновений. Теперь парень мог уверенно сказать — они проиграли эту гонку за звание самой красивой пары в мире, ведь Лёша в забытии блуждал сейчас где-то по городу, а Женя отстал, нарочно потерялся, зная, что искать его наверняка не станут. Парень продолжил путь домой, зная эту дорогу наизусть, а потому позволив себе вновь утонуть в мыслях.       Лёша панически оглядывался по сторонам, ведь в голове по-прежнему звучал этот приторно сладкий голос, шипящий «можно». Впрочем, парню уже было известно, что следует сделать для того, чтобы он угомонился и перестал управлять мыслями и действиями заодно, вынуждая бесцельно брести по оживлённым улицам поздно вечером. — О, глянь, кто домой припёрся наконец! Ты где был, недоразумение? — коридор освещает бледный свет лампочки, одиноко вкрученной под потолком, но даже в полумраке мальчик видит, а может уже и чувствует, что сейчас ему сильно влетит за возвращение домой после полуночи. — Я гулял, — он пытается отвечать как можно увереннее, но голос предательски дрожит, а руки не слушаются в попытке развязать шнурки на ботинках. — Опять со своим дружком где-то шарился? Ночь на дворе, а он гулял! — отец передразнивает, мерзко искажая голос, и не пропускает, когда мальчик пытается пройти мимо него. — Куда собрался? — Спать, — и он совершает одну из главных ошибок в своей жизни, поднимая голову и заглядывая в тёмные глаза отца, где свет лампочки не отражается бликами, словно ему запрещено это делать. — Чего вылупился, придурок?! Мальчишка не успевает даже подумать об ответе, как правую щёку обжигает удар, разносясь в голове тяжёлым гулом, который смешивается с криком матери. — Прекрати! Слышишь? — женщина плачет, осторожно делая несколько шагов навстречу к ребёнку, который чуть пошатывается и пытается удержать равновесие. — Ты не понимаешь! Это называется воспитание! — мужчина вновь замахивается, и ладонь с глухим шлепком опускается чуть выше щеки, что горит от удара, попадая по виску, где тут же начинает слышаться пульс крови, оставляя без шансов попытки сделать гул в голове хоть немножко потише. — Отойди от него! — она не выдерживает и подбегает к мальчику, позабыв о любой осторожности. — Воспитала сына? Довольна? Теперь он шляется по ночам с этим его дружком ненормальным! Таким же ненормальным, как и он! Понапридумывает себе друзей, а потом жди его домой, пока он нагуляется! А ну, перестань его успокаивать! — и женщина от неожиданности и удара отлетает в стену, едва успев вовремя остановиться, чтобы не влететь затылком в бетон со всей силы. — Остановись! Хватит! Мальчик чувствует новый удар на плече, а шум в голове всё громче, он напоминает тот треск, который издаёт их телевизор, показывая серые снежинки и полосы: техника не работает уже давно, ведь папа уверен, что «всякой ерунды насмотришься, а потом вот эти татуировки делаешь!» Гул всё усиливается, будто Лёша опять оказался у Жени на даче, далеко за городом, а теперь они идут мимо пасеки, где пчёлы хором жужжат, не позволяя другим звукам пробиться сквозь рёв. Отчего-то вдруг хочется спать, и мальчишка поддается, закрывая глаза, а затем следует самый громкий стук в сознании, а шум вокруг наконец затихает.       Парень шумно вдохнул воздух, почувствовав боль в груди из-за этого усилия, а воспоминание вдруг оборвалось. Лёша оглянулся, найдя себя уже на другой улице, где людей было меньше, а безжизненные окна многоэтажек казались такими же пустыми, как призрачные надежды на время, которое должно, да просто обязано, всё исправить.       Завернув за угол дома, где несколько сотен человек забылись в умиротворении, отдыхая от самих себя эти несколько часов, парню показалось, что совсем близко, в паре метров от него, стоит силуэт, чем-то ему знакомый. Тёмное пятно, похожее на человека лишь ростом, наконец остановилось в кругу света от уличного фонаря, словно позволяя рассмотреть себя. Лёша сделал ещё несколько шагов по новой улице, оказавшейся за углом и тянущейся вверх, но тут же замер, будто обувь к плитке прилипла: знакомым силуэтом оказалась Лика.       В бледном свете фонаря волосы девушки казались ещё бледнее, словно она стала призраком, а город, оказавшийся за углом дома, на самом деле являлся её владениями.       «Можно», — захрипел голос с особым нетерпением.       Но Лёша решил попробовать воспринять это жуткое слово, так часто позволяющее людям творить всё, что им вздумается, немного иначе, захотел обмануть самого себя. Что, если прямо сейчас рассказать Лике о влюблённом в неё Жене? Так ведь будет лучше для друга? Он же станет чуть счастливее, когда наконец почувствует взаимность?       Если же девушка наотрез откажется от чувств к ней, тогда… Лёша попытается отговорить друга, выставив Лику не в самом хорошем свете, ну и пусть! Главное, чтобы с Женей всё было в порядке, а сейчас он страдал, Лёша это видел. Нужно ему помочь, ведь кто, если не парень, своеобразный ангел-хранитель, сделает этот серьёзный шаг признания, спасёт друга от недомолвок и отсутствия выводов?       Лёша уже сделал несколько шагов в сторону фонарного столба, когда с противоположной стороны улицы заметил парня, бегущего в ту же сторону. И подросток замер в изумлении, когда этот самый «марафонец» подхватил Лику на руки. Крика не последовало: девушка была также заинтересована в объятиях.       «Можно», — зашуршал он, и Лёша отчего-то послушался, приближаясь к парочке под фонарём.       — Лик, привет. Я…       — Ты кто такой? — парень смерил незнакомца презрительным взглядом, но, будучи физически сильнее, даже не двинулся с места.       — Это Лёша. Женин друг, — поспешила пояснить девушка, недоверчиво прижавшись к парню ещё ближе.       — И что же ты здесь забыл? А, Лёша?       — Мне нужно с Ликой поговорить, — подросток не чувствовал страха, ведь в голове по-прежнему было «можно», а в кармане лежал козырь с металлическим холодным блеском.       — А ты со мной поговори! — парень осторожно оттолкнул от себя девушку и сделал пару шагов навстречу Лёше, продолжая самодовольно ухмыляться.