Пять лет назад
Филипп
Филипп шел по следам пепла и окровавленного снега. За ним молча ступали воины из тайной канцелярии. Они покорно держались позади, позволяя своему королю вести их, пусть это и было опасно. Альрик уговаривал Филиппа остаться во дворце и не бежать в пекло к врагу, но Филипп пропустил мимо ушей все доводы рассудка и велел запрячь его коня. Потому что там, в пекле, остался его друг. Чем ближе они подбирались к герцогству, тем сильнее завывала вьюга. Снежана сегодня утром обронила тихое: «В воздухе будто скорбь разлили». Филипп тогда не подал виду, что у него из-за этих слов заледенели внутренности. Но погода не скорбела – она гневалась. Ветер крепчал, выцарапывал колючим холодом ранки на коже. Метель поднялась такая, что слепило глаза. Филипп не видел дальше вытянутой руки, но уверенно направлял коня вперед. Строго по следу крови и запаху металла. Он не был уверен, что здесь действительно пахнет оружейной сталью, но ему чудилась эта мерзкая соленость на губах. Король вел отряд по верному пути, сомнений не было. И от этого становилось только хуже. В то утро от Асвальда не пришло ни одной записки. Герцог Остерманн несколькими днями ранее ушел на заслуженный отдых, возвратившись после затяжного военного похода на Ротерию (континент волшебного мира) домой, где его ждала семья. Филипп не тревожил его, справедливо полагая, что за пару недель отсутствия Асвальда никто не рискнет объявить северу войну. Ни одного письма. Ни одного предупреждения. Все должно было быть в порядке. Вездесущая сеть тайной канцелярии, что патрулирует территорию севера от обширных торговых путей до безлюдных тропинок, заметила дым вдалеке, в восточных землях Полярного плато. Доложили так быстро, как смогли. Да вот только время – штука безжалостная. Филипп был уже слишком взрослым для того, кто способен верить в чудо, но сейчас он больше всего на свете хотел, чтобы оно случилось. Король старался мыслить рационально: Асвальд, что бы ни произошло в герцогстве, справится. Он бравый воин, главнокомандующий армией севера, а еще лучший мечник в их краях за последний век. С него станется выстоять против полчища демонов и выбраться живым. Филипп искренне хотел так думать. Здесь и сейчас, в землях герцога, холод был враждебен и жесток, как ядовитая змея. Тропы замело, кони с жалобным ржанием пробирались сквозь сугробы. Сжимая поводья, Филипп щурил глаза, но не смел оборачиваться назад. Они уже близко, Филипп знал. Асвальду нужно продержаться лишь немного, просто дождаться помощи. Он справится. Внезапно до его слуха донесся предупреждающий крик Альрика. Слова потонули в завывании ветра, но Филипп успел. Король резко дернул поводья, и конь встал на дыбы. Мимо, на расстоянии одного вдоха от лица Филиппа, просвистела стрела. Тонкое оперение мазнуло щекотным прикосновением по виску. Смерть проскользнула мимо него пугающе близко. Альрик среагировал молниеносно. Заряженный арбалет в его твердой руке определил цель в непроглядной снежной буре за считанные мгновения. Что-то тяжелое упало на землю в паре метров от Филиппа. Один из воинов Альрика спешился, бесшумно подбираясь ближе. Послышалось беспокойное фырканье коня. Чужого коня. Всадник, облаченный в черные теплые одежды, свалился на землю, утопая в кровавом снегу. Арбалетный болт торчал из его груди. Лицо скрывала маска – тоже черная. Едва Филипп ее разглядел, как сразу все понял. – Каратели. – Они самые, – негромко сказал Альрик. Его голос был едва слышен сквозь вой пурги. – Крысы поганые. Сердце Филиппа забилось в тревоге еще сильнее. Он даже думать не желал о том, что на герцогство нападут именно каратели, пусть они с Асвальдом не раз прокручивали этот сценарий. Карателям нужна Леона, и они пришли за ней. Филипп так сильно сжал поводья, что заныли запястья. На такой случай у них был готов план. Каждый шаг был обговорен и с Асвальдом, и с Леоной, и с Альриком. Случись это, все прошло бы гладко. Нужно было лишь отправить послание, и Филипп бы немедленно распорядился отправить отряд лучших воинов к Остерманнам, а Леону с детьми – спрятать в безопасное место. Одну лишь записку. Они двинулись дальше, с каждой минутой сильнее ощущая запах крови и смерти. Так почему Асвальд молчал?***
Филипп
– Нет… – прошептал Филипп, борясь с желанием зажмурить глаза. Метель успокоилась спустя четверть часа, когда вдалеке уже показались пики ворот герцогства. Время вокруг застыло. Одеяло мертвой тишины укрыло эти земли. Филипп вдохнул горький дым, почувствовал, как оседает пепел на его волосах. И увидел своими глазами варварство, царящее здесь. Альрик спрыгнул с коня, приказав своим воинам осмотреться. Но смотреть было не на что. Снег под их ногами смешался с отвратительно-серым цветом. Герцогство обратилось в пепелище. Догорающее поместье теперь казалось Филиппу кладбищем. Оно таковым и стало. Чем дальше они шли, тем больше мертвых тел встречали: служанки, конюхи, садовники, стража… Ближе к поместью, у входа в зимний сад, серый стал алым. Из-за крови, что впиталась в снег. Филипп был не в силах отвернуться, с нарастающим ужасом высматривая в мертвенно-бледных лицах знакомые черты Асвальда или Леоны. Он пытался сохранить голову холодной, но его руки дрожали, а ноги не хотели слушаться. Король сейчас был беспомощнее обычного мальчишки. – Иди в поместье, – бросил он Альрику, осматривая почерневший фасад. – Но будь осторожен, вдруг те твари еще не ушли. Найди Остерманнов. Живыми. Альрик покорно кивнул и подозвал к себе двух воинов. Осторожно переступая через тела, они направились к выломанным входным дверям. Филипп вдохнул ледяной воздух, взглянул на дым, черным облаком поднимающийся над крышей поместья, и зашагал в сторону сада. Остальные воины последовали за ним. Сжав рукоять клинка, Филипп напряженно оглядывал сад. Цветы увяли без защитной магии, что постоянно поддерживали садовники. Значит, прошло уже много времени с момента нападения. Дорожки припорошило слоем недавно выпавшего снега, пусть он даже частично не скрывал ужасающие кровавые пятна. Филипп едва не споткнулся о древко копья, и тихий лязг оружия на мгновение разрушил тишину, воцарившуюся здесь. Он вдохнул тошнотворную смесь гари и железистой крови. Закашлялся. Воины, что бесшумной тенью двинулись следом за ним, обеспокоенно взглянули на него, но король ничего не сказал. Он упрямо двинулся вперед, предчувствуя что-то ужасное, что-то смертельное впереди. Ледяной ветер больше не бил в лицо. Метель не слепила глаза. Вокруг сделалось тихо-тихо, как никогда не бывало здесь прежде. Каменистая тропинка привела их в самый центр сада, туда, где стояла сплетенная из железных лиан беседка. Вокруг было грязно. Эта грязь потемневшего киноварного цвета отвратительно хлюпала под сапогами Филиппа. Его ноги замерли, не в силах больше ступить и шагу, сам Филипп весь оцепенел, чувствуя стук сердца где-то в горле. На промерзлой земле лежали тела. Четверо. Их было четверо. Двое из них – каратели, на чьих черных одеждах совсем не разглядеть и капли крови. В уродливо изломанных позах они лежали друг на друге, будто бы какой-то умелый воин одним ударом оружия убил сразу обоих. Осматривая мертвецов, Филипп наткнулся на взгляд старика с ножом в руке. Его неживые потухшие глаза навеки замерли, уставившись в одну точку. Окоченевшие сухие пальцы старика крепко сжимали рукоять короткого ножика с запачканным лезвием. Король не знал, кто этот пожилой мужчина, но был уверен, что он тоже служил семье Остерманн. Иначе не объяснить зверские раны, черными дырами зияющими у него в груди. Снова эта чертова жестокость карателей. Другого от слуг Вальдемары Филипп и не ожидал. Люди Альрика проверили мертвых карателей, однако ничего интересного не нашли. Оружие как оружие: наточенные клинки, метательные ножи во внутренних карманах да арбалет у одного из псов. Филипп наблюдал за обыском тел с омерзением. Ему хотелось убить их снова, убедиться, что эти твари не дышат, что истекают кровью. Но перед этим Филипп бы устроил допрос и вытряс бы все планы из их грязных голов. Докопался бы до истины – как сумели отыскать Леону, кто дал наводку, для чего им ищейка… Да вот только мертвецы не воскресают. (Или в очень редких случаях). Ослепленный бессильной яростью, Филипп не сразу заметил еще одно тело. Не вгляделся сразу, не признал. Он отвернулся от карателей, подходя ближе. И замер в двух шагах, узнав милое детское личико, запятнанное снегом и кровью. Беатрис раскинула ручки в стороны, неестественно задрав голову, и глядя все еще открытыми глазами в небо. Удар клинка пришелся ей в сердце – маленькое юное сердце, еще неокрепшее. На ней не было теплой одежды – только голубое платье, будто бы ее выволокли из поместья насильно, торопясь, не заботясь о том, что она промерзнет на лютом холоде. На ее босых ножках даже не было носочков. Голова Филиппа отяжелела; он сам весь стал словно сосуд для свинца, громоздкий, неподъемный. Негнущиеся ноги все же довели его до Беатрис, и он упал на колени перед маленькой девочкой. Здесь, в погибшем мамином саду, в окружении убийц и крови, Беатрис смотрелась так неправильно. Смертельная рана, красным цветком распускающаяся на ее голубом платье, смотрелась так неправильно. Филипп беспомощно приоткрыл рот, намереваясь то ли что-то сказать, то ли закричать от бессилия, но сдержался, лишь глотнув холодного воздуха. Не сейчас. Ситуация требовала…собранности. Но его руки дрожали, а глаза бегали от кровавых луж на земле до мертвой Беатрис, и Филипп никак не мог уложить это в голове. Беатрис убили. Ее убили, черт возьми, и ее родители никогда бы этого не допустили. Филипп хорошо знал своего друга: Асвальд бы никогда не позволил навредить своей семье. Он бы сражался за них до последнего. Но Беатрис…здесь. Не дышит. Значит, догадка Филиппа оказалась верной. Он легко дотронулся до пальчиков Беатрис. Холодные. Окольцевал ее тонкое запястье, намереваясь проверить пульс. Нет. Филипп со смесью ужаса и глухой печали посмотрел на сквозную рану малышки и тут же отвел взгляд, не в силах это выдержать. И на что он только надеялся? Воины позади своего короля стояли, не смея уходить или подойти ближе. Безликими тенями они застыли у тел карателей, наблюдая за Филиппом. Они все знали, что за ребенок лежал перед ним. Однако вскоре в сад выбежал еще один воин. Он склонил голову и тихо осведомил: – Ваше Величество, мы нашли господина Остерманна. Филипп повернулся к нему. Внимательно вглядываясь в лицо воина, одними лишь глазами спросил: «Жив?». Но воин лишь бесстрастно помотал головой. «Убит». У Филиппа пересохло во рту. Он попытался сделать глубокий вдох, но резкая боль в груди помешала. Сжав кулаки, он кивнул остальным в сторону выхода, чтобы те ждали его там. Оставшись один в увядшем зимнем саду, король взглянул на Беатрис. Кровь в жилах до сих пор леденела от того, как пронзительно она смотрела своими синими глазами в небо, но не видела его. Уже нет. Стараясь подавить дрожь в руках, Филипп со всей осторожностью и нежностью, на которую только был способен, закрыл Беатрис глаза. У Филиппа тоже есть дочь немногим старше этой малышки. Детские черты лица Беатрис чем-то напоминали Николь, и от этой параллели все внутри Филиппа снова скрутило и перевернулось. Асвальд мертв, но в каком же он был горе последние минуты своей жизни, раз не сумел защитить свою семью, свою девочку? Бережно подняв Беатрис на руки, Филипп медленно побрел к воротам сада. Нельзя оставлять малышку там. Она не заслуживает быть брошенной в луже крови, рядом с телами своих убийц. Ненависть кипела вместе с магией, но Филипп изо всех сил сдерживал и эмоции, и дар наследника. Тело маленькой девочки источало невообразимый холод, пачкало кровью его одежду, и Филипп не знал, когда в последний раз чувствовал такое отчаяние. Уже ступив на первую ступеньку, Филипп вдруг остановился. Нести Беатрис в полуразрушенное поместье было бы неверным решением, но он не знал, как поступить иначе. Девочка не должна лежать на земле, на кровавом снегу, не должна… – Ваше Величество, – подал голос один из воинов. Он говорил спокойно и тихо, склонив голову в почтении. – Вы можете отдать ее мне. Воин протянул раскрытые ладони, облаченные в специальные перчатки, и король передал ему Беатрис. Руки Филиппа безвольно повисли по швам, лишенные тяжести маленького тела. Холодок пробежал по спине вдоль позвоночника, но он лишь тряхнул головой и решительно вошел в поместье.***
Филипп
Там не осталось ничего целого. Дом, недавно наполненный детским смехом и уютным теплом, разошелся уродливыми трещинами от сердцевины. Казалось, останься внутри подольше – и все рухнет прямо на голову, погребет под собой. Под ногами осколки дорогого фарфора втаптывались в лужицу крови и сажи. Обугленное дерево испачкало пальцы Филиппа чернью, и он бездумным жестом стряхнул грязь с рук. Чувствуя, как обжигает сквозь одежду застывшая кровь Беатрис, Филипп неожиданно для себя понял, что не готов видеть мертвое тело Асвальда. Не готов видеть, как его лучший воин, его меч, его друг смотрит пустым взглядом вверх, как и его дочь. Для Филиппа, который поднимал королевство бок о бок с Асвальдом, застать его холодным было равно удару ножа в сердце. Но он продолжил идти, куда его вел воин, не останавливаясь. Лестница после пожара оказалась разрушенной, ненадежной. Филипп держался ближе к стене, с сожалением оглядывая пострадавшие картины и гобелены. Искусство превратилось в пепел и лежало под ногами бесполезными ошметками. Пока они добирались до второго этажа, Филипп обдумывал тысячи мыслей у себя в голове. Все они ему не нравились. Напряжение, волнение и злость свернулись в спутанный клубок, который был ему не по силам. Филипп беспомощно дергал за нити: почему допустили нападение на Остерманнов? Кто сдал Леону? Где сама Леона? Если за ней пришли каратели, а Асвальд и стража не выстояли против них, значит, Леона вновь в плену. Не могли же ее убить – тогда смысл их охоты за ней полностью теряется. Найти тело Леоны или не найти ее вовсе. Филипп не знал, что хуже. Король бегло отдал приказ обыскать периметр, не надеясь найти свежие следы. Каратели тщательно убирали за собой. Если бы они захотели, то убили бы всех, не проронив ни одной капли крови при этом. Мучительно, подло, но чисто. На этот раз они оставили глубокий шрам на сердце севера, уничтожив герцогство Остерманн, однако Филипп понимал, что это было специально. Показательное выступление. Доказательство, что псы Вальдемары не прощают предательства и бегства. В траурной стеклянной тишине Филиппа сопроводили до кабинета Асвальда. Дверь была зверски выломана, и в зияющей дыре король увидел спину Альрика. Тот опустился на колени перед телом главнокомандующего. Филипп заставил себя поднять взгляд на бледное, обескровленное лицо Асвальда. От смертельной раны, оставленной вражеским мечом на груди, растекались красные дорожки – как сосуды от замершего сердца. Король присел рядом, выражая бесконечные скорбь и боль в молчании, склонив голову. Однако времени на сожаления Филипп себе не оставлял. Единственное, что он мог сделать для почившего друга – отомстить за смерть его семьи. Найти убийц и заставить их пройти через тот же круг ада. – Даже сейчас не отпустил, – усмехнулся горько Филипп, указав на меч, испачканный в крови. Рукоять была крепко сжата посиневшими пальцами Асвальда. Он держал оружие так уверенно, что казалось, будто сейчас он распахнет глаза и кинется в бой. Такой была его жизнь – с верным мечом в руке и непоколебимой волей в сердце. – Забрать? – Коротко спросил Альрик. Филипп покачал головой. Меч должен быть погребен вместе с хозяином. Это дело чести. Если других наследников у отца нет… – Альрик, – дрогнувшим голосом позвал Филипп, оборачиваясь к мужчине. – Мальчишку не находили? Сына? Альрик задумчиво почесал затылок, разглядывая кровавые разводы под ногами. Он усиленно вспоминал все, что заметил по дороге в кабинет Асвальда. Но видят небеса, тел было слишком много. Не всех удалось…опознать. Огонь и вражеские клинки не щадили никого. Найти мальца среди моря людской киновари – все равно что искать одну конкретную песчинку среди золотых дюн в великой пустыне. Бесполезно. Уловив сомнения на лице Альрика, король беспокойно пробормотал: – Может, жив? – Величество, прости мне мою грубость, но здесь лучший воин севера не выстоял. Ребенок смог бы? – Лицо главы тайной канцелярии омрачила жестокая ирония. Филипп упрямо игнорировал то, с каким звоном разбиваются надежды внутри него. Люди Альрика уже опознают погибших, ищут Леону и Николаса. И нет никаких шансов, что кого-то из них они найдут живыми. В распахнутое едва уцелевшее окно ледяной ветер принес снежинки. Метель снова началась. Альрик и Филипп уже собирались уходить. Новых зацепок они не нашли. Писем или важных документов тоже – их либо сожгли, либо даже не писали. В списке гостей герцогства на эту дату никто не значился. Отчаявшийся король подал знак унести отсюда тело Асвальда, а сам спустился вниз. – Ваше Величество! Филипп едва не вздрогнул, резко обернувшись на одного из воинов. На лице совсем еще молодого парня отразилась странная эмоция: не то удивление, не то радость. Альрик, шедший следом, замер на лестнице. – Ваше Величество, найдены выжившие.***
Филипп
Выжившими оказались дворецкий и главная экономка. Им требовалась срочная помощь лекарей, и в состоянии шока они не могли связать и двух слов. Женщина громко рыдала, полными ужаса глазами обводя сгоревшее поместье и мертвые тела. Мужчина же сделался бледнее призрака и постоянно открывал рот, словно хотел что-то сказать, но никак не находил, что. Филипп понимал, что пытаться вытрясти из них что-то сейчас не привело бы ни к чему. То, что они живы – уже не иначе как чудо. Однако бесстрастный (бессовестный) Альрик все же попробовал выпытать детали. Спрашивал, не знают ли они, кто приезжал, когда напали, где младший господин, а где госпожа, когда именно убили Асвальда. На последнем вопросе экономка взглянула на Альрика так, будто ее хватил удар. А потом заплакала еще громче, еще безутешнее. Дворецкий тоже помрачнел после известия о смерти Остерманна и будто бы постарел лет на десять. Тогда бедных людей увели воины, а Филипп за локоть оттащил Альрика в сторону и очень даже серьезно пригрозил досрочным сокращением. Глава тайной канцелярии криво усмехнулся, но королю было не до шуток. Истерика застала Роану – как позже выяснилось, так звали экономку, – когда та увидела тело Беатрис. Воинам пришлось подхватить ее под локти – ноги женщину не держали. Голова Филиппа раскалывалась от боли и мыслей. Одно предположение наслаивалось на другое, догадки бегали вокруг него, но поймать и зацепиться за что-то конкретное никак не выходило. С некоторым недовольством он понял, что не сможет сейчас мыслить холодно и рационально, как бы ни хотелось. Филипп был слишком подавлен. Часть их отряда уехала вместе с Роаной и Дьярви в Архапис, а он, Альрик и несколько воинов остались в поместье. Филипп никуда бы не уехал, пока из столицы не приедет подмога и не заберет тела. Альрик понимал это и молчаливо оставался рядом. Как правая рука – и как друг. День обещал быть долгим. Снежные тучи сгущались над герцогством Остерманн.***
Филипп Неделю спустя
Король заприметил кровавую дорожку издалека. На чистом снегу киноварный цвет выделялся ярко, контрастно. Филипп подал знак воинам, потянул за поводья. Конь послушно остановился, а Филипп спрыгнул вниз. Здесь повсюду высился многовековой хвойный лес. Он не мог сравниться с Зачарованным по густоте или величию, однако все равно навевал чувство настороженности. В таких дебрях с легкостью запутался бы даже опытный охотник. Но не ищейка, к примеру. В окрестностях сгоревшего герцогства лес простирался до самых Стеклянных гор. Здесь водились хищники – например, северные белые волки или кто похуже. Кровь могла принадлежать кому-то из них. Зверю. Чудовищу. Но Филипп, вдохнув колючий морозный воздух, поспешил по следу. Тонкая дорожка петляла, будто бедного раненого заносило из стороны в сторону. Король не отрывал взгляда от заснеженной земли, сворачивая на развилках и иногда утопая по колено в сугробах. Он слышал, что позади за ним следовал Альрик с их группой. Наверняка глава тайной канцелярии уже устал от него, но из уважения не мог сказать об этом прямо. Уже неделю он не садился за работу в своем кабинете и скакал с Филиппом по лесам, прочесывая местность. Неделю – безуспешно, оркам на смех. Альрик не боялся отчитывать короля за то, что тот, в общем-то, король, не исполняющий свои прямые обязанности и вместо этого занимающийся не пойми чем. Новых зацепок они не сумели найти. Как и Леону. И мальчика Николаса тоже. Беатрис и Асвальда похоронили в их фамильном склепе, однако что стало с другими членами семьи Остерманн, оставалось загадкой. И Филипп, клятвенно пообещавший Асвальду и самому себе отыскать их, не оставлял надежды. След прерывался около глубокого оврага. Снег обманчиво мягким покрывалом сгладил крутые склоны, но король благоразумно остановился поодаль. К нему подошел Альрик. – Никак поохотиться решил, – он заглянул в овраг, однако в темноте густых крон ничего не разглядел. – Вечереет уже. Там наверняка зверек раненый. Оставь, не добивай. Филипп ничего не ответил. Сердце его почему-то гулко билось, и даже дышать стало труднее. Здесь, около склона, стоял поистине убийственный холод. Не созданный природой, не посланный суровым севером. Другой. Он исходил из оврага, из самой глубины. – Спуститься бы. – Да начерта? – Возмутился Альрик. – Так и шею сломать недолго! Филипп не ответил. Жестом подозвал воина, приказал зажечь фонари. Мягкий свет среди темноты древнего леса мог привлечь внимание тех, с кем бы даже самые умелые мечники не пожелали бы встретиться. Однако приказ короля выполнили в ту же минуту. Когда луч света озарил глубокий овраг, Филипп сразу же приметил внизу какое-то движение. Мелькнуло что-то, прытко и быстро, не разглядеть. Прищурившись, король опустился на колени и подался вперед. Всмотрелся. На пару мгновений он затаил дыхание, и суровый мороз больно сковал его легкие. Филипп не поверил своим глазам – подумал, что привиделось в темноте после стольких бессонных ночей. Но Альрик тоже заметил. Это был мальчик. Ребенок, худенький и дрожащий. Но не от холода – от напряжения. Во мраке сгущающихся сумерек его глаза сияли чистым голубым светом, как у северного волчонка. Детское лицо толком рассмотреть не удавалось – слишком велико было расстояние. Но сомнений не было, Филипп знал – это Николас. Таким же сиянием горели глаза Леоны. Таким же взглядом на врагов смотрел Асвальд. Филипп почувствовал, как стальные оковы, стискивающие его поперек груди, наконец ослабели. Облегчение обрушилось на него, как проливной дождь в солнечный день. Нашелся. Живой. Филипп не выдержал бы еще одного мертвого ребенка на своих руках.***
Филипп Месяц спустя
Наблюдать за Ником, оставшимся без семьи и дома, было тяжело даже закаленному холодом сердцу. Филипп видел перед собой не ребенка – бледную молчаливую тень. Ник смотрел на всех пустыми глазами, царапал покалеченные запястья, отказывался есть и просил – приказывал – вернуть его обратно домой. Дворец казался ему враждебным логовом. Все, что делал здесь разбитый горем мальчик – это безразлично отмалчивался и плакал по ночам. Дворец не был его домом, и Филипп постепенно терял надежду на то, что когда-нибудь Ник будет чувствовать себя здесь спокойно. Лекари пожимали плечами и говорили, что так он справлялся с собственным горем. Глотал собственную боль и все время оставался в напряжении. Иногда казалось, что исхудавшее тело мальчишки не выдержит такой нагрузки, и он сломается. Как тростиночка. Ник вообще выглядел очень болезненно. Альрик не поскупился на яркие выражения: – Совсем хилый ведь, как он в лесу выжил? Волки небось костями давиться не хотели, вот и плюнули на него. Филипп знал, как Нику удалось продержаться. Король почувствовал это еще там, у оврага, и сразу все понял. В крови мальчишки текла сила – великая, способная рушить города и ставить на колени народы. Она передалась ему от Леоны. Не позволила хозяину умереть от зимнего холода и защищала от нападения зверей. Ник был ищейкой. Возможно, таким же могущественным, как и его мать. Или, быть может, даже могущественнее. Но даже с Альриком Филипп не спешил делиться. Сам догадается, если сложит простые константы. Время шло, а мальчик увядал. Он просился к Роане и Дьярви, но после трагедии верных слуг доставили в лазарет в крайне тяжелом состоянии, их сочли правильным не беспокоить. Ник остался один. В большом дворце ему не было места – так он заявил Филиппу спустя две недели. Король отчего-то понимал. Сам в детстве думал, что мать бросила его на приговор судьбы. Но Филипп не знал маму никогда, ему так и не довелось с ней сблизиться, а вот Ник…Ник рос в любви и ласке, а потом на его же глазах это все жестоко отняли, растоптали и сожгли. Что было паршивее, никто не решился сравнивать. Единожды мальчика удалось вывести на эмоции. Маленькая принцесса Николь, любимица всего севера, по несчастному стечению обстоятельств осталась один на один с Ником. Ничьей вины в этом не было: Николь сама изъявила желание отдохнуть в восточном крыле дворца, а нянечки разрешили, потому что не знали, что в это время там прятался от злых взглядов придворных юный Остерманн. Уже после происшествия Филипп выяснял у надутой дочки, с чего все началось. Николь пыталась проявить дружелюбие, но потом ей надоело молчание Ника. Она высказала ему все, что думала: и о том, как принцессу раздражает, что Филипп возится с Ником, и о том, как невежливо игнорировать Ее Высочество, и о том, что у него совсем нет представления об этике. «Тебя что, твоя семья не научила манерам?» Королю стало ясно, почему Ник вдруг решил показать свою злость. Филипп не мог гневаться на дочь, ведь ее не посвящали в непростую судьбу мальчишки. Тогда, на семейном ужине около двух недель назад, король лишь представил Ника как своего ученика и опекаемого. Николь и близняшки все еще были слишком малы, чтобы уловить железную твердость в голосе отца, Снежана и без того была в курсе, а Марс многозначительно промолчал. В тот день изменилась жизнь их всех. С принцессой у Ника складывались сложные отношения. После их драки он смотрел на нее исподлобья, а она извиняться первой отказывалась. Филипп вздыхал, чувствуя себя великим мучеником – даже без преувеличения. Это оказалось до невозможности трудной задачей – интегрировать нового человека в семью. В родном старшем брате Николь души не чаяла, но дело здесь было скорее в Марсе. Принц даже в раннем юношестве славился своим добрым сердцем. Наверное, это и помогло в тот момент, когда Филипп совсем отчаялся. Минул месяц, за ним второй. В прошлое ушла очередная осень. Первый снег сковал Ника, казалось, еще сильнее. Он перестал выходить из собственных покоев. Тоска отравила его, распространившись на все органы – такими безутешными прогнозами разбрасывались лекари. Кроме замкнутости мальчика на горизонте появилась новая проблема – пробуждение его силы. Ник, конечно же, не делился переменами, что происходят в его теле, однако все жители и гости дворца ощущали холод, исходящий от внутренних стен. Филипп переглядывался с Альриком – сомнений не было. Ищейка внутри Ника мог бы спать еще года три, но обстоятельства вынудили его проявиться сейчас, когда хозяин силы особенно остро нуждался в защите. Ник был полукровкой, у него процесс пробуждения протекал иначе. Наполовину как у ищеек, наполовину как у обычных магов. Оставалось ждать. Либо неконтролируемого всплеска магии, либо истощения, либо всего вместе. Но холод сковал даже самых стойких. Глава тайной канцелярии, используя свою сеть связей по всему северу, нашел решение. Ограничители магии применялись в случаях крайней необходимости, а изначально и того были созданы как орудие пыток, но ничего лучше никто предложить не смог. Благодаря ювелирной работе и паре бессонных ночей удалось найти баланс – «Грань». Кольцо принадлежало Леоне, и найти его в руинах герцогства было не так и просто. Нику про вылазку на земли Остерманнов решили не говорить – Филипп видел, как мальчика и без лишних напоминаний мучали кошмары, во снах и наяву. В тот роковой день Леона, видимо, сорвала ограничитель с пальца, чтобы призвать всю мощь своей магии и обрушить ее на карателей. Филипп со вздохом повертел кольцо, прежде чем положить его в бархатный мешочек. – Нужно отдать Нику, – подытожил король и поднялся из-за письменного стола, чтобы разжечь камин. Холод добрался даже до его кабинета. – Позволь мне, отец. Филипп и Альрик обернулись на голос. В дверях стоял Марс, почтительно склонив голову. Его золотистые волосы уложили в аккуратную прическу, а рубашку и черный жилет украсили серебряными нитями. Даже с расстояния в десять шагов было слышно, как они позвякивали. Принцу надлежало даже дома выглядеть безупречно. Марс дождался разрешения отца и прошел вглубь кабинета, прикрыв двери. Из рук в руки он принял бархатный мешочек и сквозь ткань нащупал обруч кольца. Едва заметно кивнул и улыбнулся Филиппу. – Разговоришь его? – полюбопытствовал король, вскинув бровь. – Его Высочество даже с мертвым общий язык найдет, – Альрик несильно хлопнул себя по коленям и поднялся с кресла. Марс отмолчался, но его добрая улыбка сказала все за себя. Филипп уважал сына за то, что его благодушие идет рука об руку с твердостью в принятии решений. Король был спокоен за север в будущем. Но об этом рано говорить. Марс тихо покинул кабинет отца. Филиппу оставалось только ждать.***
Филипп Два месяца спустя
Из окна своего кабинета, незанавешенного плотными шторами, открывался вид на тренировочную площадку. Здесь, вблизи дворца, достопочтенные юные господа любили размяться. Нередко опытные воины севера по доброте душевной давали уроки стрельбы из лука, метания копья или владения мечом. Филипп помнил те дни, когда сам Асвальд со скупой улыбкой наблюдал за молодняком, поправлял их боевые стойки и раздавал советы. Одно такое занятие было в конце августа, а сейчас уже суровая зима. И больше никому не посчастливится даже мельком посмотреть, как упражняется с оружием лучший мечник севера. Погода стояла тихая – даже удивительно для их краев. Небо заволокло снежными тучами, но ветер покинул Ледяную страну – унесся в свой мир. Морозный воздух не колол иглами легкие, а лишь бодрил и красил щеки алым. Идеальная погода для тренировок. Филипп пригляделся, замечая двоих людей на площадке. Они то сближались, то отпрыгивали друг от друга, замедлялись и ускорялись. Их теплые плащи были небрежно скинуты поодаль, чтобы ничего не мешало танцам мечей в их руках. Филипп подумал, что для воинов они слишком щуплые и маленькие, да и у королевской армии был свой корпус для тренировок. Пришлось немного выглянуть из окна, чтобы признать в мальцах Марса и Ника. Принц севера поладил с юным Остерманном. Не сразу, но поладил, сумел. Филипп сокрушенно качал головой, передав бразды правления в этом вопросе сыну. Пусть Марс поможет Нику немного привыкнуть ко дворцу и новой жизни, а уж дальше Филипп не растеряется. Для начала надо будет как-то обозначить мальчика среди знати, иначе заклюют, как коршуны. Статуса королевского ученика явно мало, нужно ведь показать, что это не формальность. Но пока Ник доверял только Марсу, протестующе сжимал кулаки и терпел грязные слухи, гуляющие среди придворных и гостей дворца, говорить о будущем было смешно. Из лабиринта мыслей короля вывел звук шагов. Тяжелая поступь принадлежала Альрику. Он тоже подошел к окну, мазнув взглядом по мальчишкам. Ник, ослабленный пережитой трагедией, оказался неожиданно сильным противником. Марс почти не поддавался, а то и вовсе сражался бы на равных, если бы не «Грань» и длительное отсутствие тренировок. Учителем Ника был Асвальд, и он знал, что когда-нибудь его сыну придется взять в руки меч – так пусть он будет к этому готов. Марс сделал решающий выпад с уклоном, и Ник, не ожидая такого маневра, упал на спину. Тренировочный меч вылетел у него из рук. Марс убрал свой и протянул мальчишке руку, помогая встать. – Его сила ищейки велика, – нарушил тишину Филипп, не отрывая взгляда от площадки. – И когда-нибудь они придут за ним. Альрик без труда понял, о чем речь. Каратели неустанно охотились за Леоной, спустя столько лет не оставили попыток найти ее и вернуть. Их влияние остается слишком большим, и когда до карателей дойдет слух про еще одного сильного ищейку – вопрос времени. – Мальчишка сказал, что Леона мертва, – кивнул Альрик, сморщив губы от воспоминания того дня, когда Ник сквозь крики и слезы показывал им нападение глазами единственного свидетеля. – Дураку ясно, что ее сын – лучшая ей замена. На парня объявят охоту. Тело Леоны не нашли. Если бы она выжила, псы Вальдемары все равно не упустили бы возможность заполучить второго ищейку. Но Ник сказал, что его мать бросилась на меч, чтобы не достаться карателям. Если это так, то меч над Ником смертоноснее, чем когда-либо, и может в любой момент отсечь ему голову. Филипп сжал челюсти, стремясь подавить рвущуюся наружу злость. Нет, этого не произойдет. Подло провернуть нападение в герцогстве, где неоткуда ждать помощи, может, и получилось. Но пока Ник находится под защитой наследников и правителей севера, каратели не посмеют даже взглянуть на него. Главное, чтобы он сам не бросился на меч – в их логово. – Держи в тайне подробности о нападении на Остерманнов, – наказал он Альрику. Его голос был полон холодной непоколебимости. – Пусть никто не знает о том, что это были каратели. Когда Ник сам начнет копать – путай ему карты. Мы сами должны выйти на этих псов, здесь дело не только в мести – что-то происходит уже сейчас. Альрик приподнял бровь, сохраняя суровость воина на лице: – Вот как? Думаешь, что Леона им была нужна для какого-то плана в будущем? Филипп пожал плечами. Каратели славились особой жестокостью ко всем, кого считали предателями. Леону спасли из плена, и много лет она была для них беглянкой. Слуги Тени могли вечность вынашивать месть и охотиться за ней ради ее свершения, король не исключал этот вариант. Однако предчувствие редко подводило его, и в этот раз бешеной птицей билось в грудной клетке. Перед своей смертью Вальдемара обещала вернуться. Больше они не перекинулись и словом. Глава тайной канцелярии лишь кивнул, дав понять, что услышал приказ своего короля, и тихо вышел из кабинета. Филипп продолжил задумчиво наблюдать за Марсом и Ником до тех пор, пока они не окончили тренировку и не скрылись из поля зрения. Врать мальчишке не хотелось. Однако юношеская кровь даже у ищеек горячее огня. Ник мог ослепнуть от желания мести за свою семью и самолично угодить в лапы карателям. Случайно повторить судьбу матери. Филипп теперь был ответственным за него. Он сделает все, чтобы не допустить этого.***
Филипп Полгода спустя
Великие небеса сжалились. Зима сменилась летом, снежные тучи отступили и позволили солнцу светить над Архаписом подольше. Дела в королевстве шли в гору: Филипп стал закупщиком дорогих бриллиантов и жемчугов у многоуважаемой семьи Вилар. Господина Вилар он знал мельком: его род обеднел, но потом Грею в наследство достались земли родственника-герцога, старого и уважаемого мага. С тех пор Грей стал главным поставщиком драгоценных камней, охотно соглашался на сделки и благоговел перед королем. Филипп на периферии сознания обдумывал идею политического союза с этой семьей, однако решил, что не станет вмешивать своих детей в браки по расчету. Говоря о детях, Филипп теперь с некоторой непривычностью добавлял к Марсу и Николь еще и Николаса. Бумаги требовали официального опекунства, и никто во всем королевстве не смел бы оспорить решение Филиппа кроме самого Ника. Но тот спокойно выслушал, в чем суть проблемы, как-то даже расслабился – он, видимо, ожидал другого «важного разговора», – и кивнул. В конце обронил тихое «Спасибо вам». Сердце Филиппа в очередной раз дрогнуло. Со дня, когда Ник стал полноправным подопечным короля и королевы севера, прошло три месяца. Со дня трагедии в герцогстве – почти девять месяцев. Единственной просьбой Ника лично к Филиппу за все это время стало робкое желание оставить прежнюю фамилию. Никто не препятствовал. Знать отреагировала буйно. Все до одного сочли нужным высоко оценить благородство их короля. «Его Величество позаботился о судьбе сироты!» «Великодушие короля не знает границ. Он чтит память друга, даже его сына принял в семью!» «Покровитель северян с добрым и горячим сердцем!» Пусть многие действительно искренне считали поступок Филиппа правильным, подавляющая часть просто льстила. Прикрываясь веерами и масками, высшее общество распускало сплетни и строило невероятные теории. Когда до слуха Филиппа дошла новость, что Ник – якобы его внебрачный сын, которого Асвальд в свое время принял как родного, а теперь король сглаживает углы, Филипп сорвался на Альрике и приказал ему работать. В конце концов, должность главы тайной канцелярии создана для таких случаев в том числе. Потом он под тихий смех жены сжигал в камине полунасмешливые отчеты Альрика об успешной ликвидации слухов и их распространителей. Люди были жестокими. На севере, на юге, в лесах и пустынях – везде. Они видели в неокрепшем мальчике возможность получить влияние на короля, раз ребенок теперь стал частью правящей семьи. Филипп верил только в искренность других наследников: они все до единого поддержали их со Снежаной. Но кто бы поддержал юного Ника Остерманна? Марс, которому мальчик так самозабвенно открылся, не мог уладить ситуацию полностью. Как бы рьяно он ни отрицал гнусные сплетни и как бы отважно не защищал от злых взглядов, принц тоже был ребенком. Все еще. Филипп, проходивший мимо пустой залы на пути к своему кабинету, однажды услышал девичий голос: – Ну и плюй ты на них! Папа говорит, что на мелочных людей не стоит даже внимания обращать. Не трать нервы. Слова принадлежали Николь. Принцесса севера с присущей ей пылкостью отстаивала чужую честь, и Филиппу было очень радостно знать, что его дочь такая справедливая. Заглянув в приоткрытую створку дверей, король убедился, что Николь разговаривала ни с кем иным, как с Ником. – Ты, – она ткнула пальчиком в сторону Ника, который сидел на самом краю кресла и недоверчиво смотрел на девочку перед собой. – Выше этого! Важность так и рвалась из Николь; принцесса даже приосанилась, стремясь показать правдивость своих слов, покивала головой. Ник, явно не очень впечатленный, что-то сказал ей. Николь возмущенно вскрикнула и принялась снова о чем-то распинаться. Филипп остался незамеченным. Он бесшумно скользнул дальше по коридору, не сдерживая легкой улыбки. Это, конечно, не та нежная любовь между братом и сестрой, какая была у Николь и Марса, но уже что-то. Опасная рана медленно затягивалась. Рубец останется, но боль уйдет. Ника приняли хорошо. Наверное, после Марса контакт наладила Снежана. Королева всегда отличалась повышенной эмпатией, подкупала людей мягким взглядом – невольно, но действенно. Снежана умела слушать и понимать. Наверное, это все, что нужно было одиноко скорбящему мальчику. Поначалу Ник заглянул в кабинет Снежаны, когда искал Марса. Увидев, что принца с матерью нет, а сама женщина увлечена красками и холстом, мальчик скомкано извинился и хотел уйти, но Снежана предложила остаться. Спросила его мнения насчет картины, разговорила. Вскоре Ник, всегда спрашивая разрешения, стал приходить к королеве и подолгу смотреть, как под ее кистью оживает искусство. Все отнеслись с пониманием, даже вездесущая малышка Николь отмолчалась. Леона была невероятного таланта художницей, Ник видел, как создавалась почти каждая мамина работа. Он просто скучал по ней. Снежана не пыталась стать ее заменой. Они разговаривали о картинах – мальчик был сведущ в этих темах. На предложение попробовать себя в роли творца искусства он впервые за все это время рассмеялся. Малышки-близняшки, кажется, чувствовали свою схожесть с Ником, пусть и неосознанно. Когда-то они тоже были чужими, но их удочерение глава тайной канцелярии мастерски не придал большой огласке. Жаль, что в ситуации с Остерманнами такое провернуть не получилось. Эрика и Юва были первыми, кто не побоялись обнять Ника. Тогда он замер, подняв руки и не решаясь что-либо предпринять. Через пару секунд его взгляд смягчился, а ладони опустились на одинаковые детские макушки, ероша волосы. Девочки были маленькими, не осознавали в полной мере ни чужого горя, ни тонкости льда, по которому ходила тогда вся королевская семья. Однако и Ник стал…человечнее. Не ледяная статуя, не бледный призрак. Обычный мальчик с «Гранью» на пальце. Он оттаивал. Ради улыбки Марса, смеха близняшек, нежного взгляда Снежаны, задиры Николь… Филипп улыбался и думал, что Асвальд был бы рад видеть, как его сын приходит в себя и живет дальше.***
Филипп Год спустя
Спустя год после трагедии поместье Остерманнов начали отстраивать. Кровавый снег давно впитался в землю, пепел развеял ветер. Время стало панацеей, и пусть Филипп полностью погрузился в работу и обязанности, контроль над восстановлением герцогства взял на себя. А Ник тем временем с ума сошел. Вся библиотека дворца по книжечке да трактату прошла через его покои. Свет в его окнах не гас даже к рассвету. Николь покупала новые романы, Марс увлекся изучением элементальной магии, а Нику требовались знания. Что именно он хотел восполнить, так и осталось загадкой, но за рекордное время мальчишка поднялся во всем. Он упорствовал и в дипломатии, и в политике, и в истории. Выучил эльфийский язык. Захлебывался книгами, не в силах остановиться. Никто не вмешивался. Только Марс поощрял эту нездоровую тягу и со смехом подсовывал младшему брату новые книги, которые сам считал интересными. И вот однажды Филипп, интереса ради, спросил у Ника мнения об экономической ситуации в их королевстве. Альрик, расположившийся в кресле около камина, однобоко усмехнулся. Ну конечно, мальчишка будет знать, как казна управляется с расходами целой страны? Но Ник умел удивлять. В расслабленной задумчивости он взглянул в окно, где виднелась тренировочная площадка, провел пальцем по щеке и выдал длинный анализ с рассмотрением каждого плюса и минуса. Альрик не смог скрыть шока, а Филипп – смеха. – Хорош, засранец, – почти уважительно пробормотал глава тайной канцелярии. Ник тогда с вызовом ухмыльнулся. Он сумел выбраться из стагнации и теперь демонстрировал свой…отцовский характер. На памяти Филиппа Асвальд не был такой язвой, но из двоих родителей Леона точно не могла передать своему сыну такие необычные черты. Уже позже, когда Ник вырос, Филипп понял, чем была обусловлена жажда знаний. Он не стал отговаривать юного Остерманна, ведь потом Ник понял, какой ненадежной затеей это было. Хрономагия – из разряда фантастики даже для их мира. К тому же ее относили к видам черной магии, а это порицалось обществом. Никаких доказательств ее существования не имелось: ни заклинаний, ни магов, ни книг о таком. Но Ник не просто тратил время, нет. В поисках этой ниточки он обрел много полезных знаний, самостоятельно догнал программу обучения Марса, помогал Николь и девочкам в освоении нового. Ник делал их семью лучше.***
Филипп Три года спустя
– Филипп, ты сошел с ума! В минуты ярости Альрик забывал об условностях, манерах и субординации. Разозли его так один из подчиненных – мокрого места бы не осталось. Но на своего короля замахиваться нельзя, не положено. Филипп вальяжно раскинулся в кресле своего кабинета, глядя на огонь в камине. Градус напряжения в комнате повышался, но королю севера было все равно. На его губах играла довольная улыбка. Филипп признавал, что не раз ошибался на своем пути, когда был юным принцем и когда стал правителем. Все ошибаются. – Поставить на пост главного советника короля сопляка? Ты себя слышишь вообще? – Успокойся. Он смекалистый, сам говорил. Научится. Поможем, если что. Пусть будет под боком, познает на себе ответственность. Тогда, может, не придется волноваться за его одержимость местью. Альрик едва ли не зарычал, сжав кулаки. Тяжело вдохнул, выдохнул. Повиновался. Его запал иссяк, и мужчина поспешил к шкафу у стены – взять виски и два стакана. – Будь по-твоему. Разрушишь королевство – ну и к оркам, твое королевство все же. Глотая обжигающий алкоголь, Филипп не боялся смотреть в будущее. Он был уверен, что принял верное решение.