Бабочка в лапах паука / омегаверс /ЗАКОНЧЕНО/

Музыка обязательна к прослушиванию. Особенно это касается композиций к будущим выступлениям (для дальнейшего понимания и проникновения в атмосферу и задумку автора). Чмоки :) _____________________________ Steve Jablonsky — The Battle Room _____________________________ Чимин идёт по коридору университета. До странности сегодня тихо — ни души. Объяснить столь странное явление он себе никак не может — ведь это обычный будний день… или он чего-то не знает? Все словно вымерли. Крутя головой в разные стороны в поисках ответа, Чимин движется вперёд, не оглядываясь за спину. Однако его терзают какие-то смутные подозрения… Дойдя до конца коридора, он уже хочет свернуть вправо, туда, где находится нужная ему аудитория, как вдруг разом… из него выбивает весь дух. Реплей! Ситуация как на повторе. Его хватают сильные руки и, не давая ему ничего сообразить! одним сильным рывком утягивают в сторону, властно прижимая спиной к чьему-то большому, словно высеченному из камня телу. Да ещё так плотно в себя вжимают, что лопатками можно ощутить, как у похитителя напряжены мышцы пресса — безо всякого сомнения их обладатель очень высок и силён. Его сила и аура дают понять, что он заранее проиграл в этой игре. Вот и всё — он снова пойман, словно птичка в силки. Чимин ужасно напуган, он бьётся в чужих крепкий объятьях из стороны в сторону — мечется и дёргается в безнадёжных попытках вырваться из стальной хватки, но руки чужака словно выкованы из стали — они будто самые прочные прутья в той клетке, которую сами же собой и образуют. Нет, они просто так его не отпустят. Бесспорно, НЕТ! От тесной связи с каменным изваянием позади себя нестерпимо жарко. А становится ещё жарче, когда сзади над ухом вдруг ощущается опаляющее дыхание — раскаляющее воздух воздействие над самой душой, пробирающее до стволовых клеток, до самого ДНК. — Думал, что я не догадаюсь, что это было твоё кольцо? — Обрушивается сверху хрипло-расслабленный голос, отчего Чимин закрывает глаза, готовясь провалиться в ловушку времени, которую ему снова уготовила злодейка-судьба — а точнее, в самый ад. Он, по правде говоря, уже там, ведь по его душу пришёл сам дьявол. Его личный, персональный дьявол! В голосе Намджуна едва различимы заупокойные нотки, но отдающие — о нет, не могильным холодом, наоборот… этот прислужник преисподней словно пришёл забрать его с собой — туда, в костёр, в полыхающую гиену пожирающей… страсти. Чимин до предела открывает глаза, когда внезапно ощущает влажный язык у себя… в ухе! Горячий и настойчивый, он хозяйничает внутри так, как сам того пожелает, не спрашивая на то позволения Чимина, не выясняя его пожеланий. Просто создаёт похотливую воронку, закручивая петлю времени. Повтор, движение языка, снова повтор! Мир закрутился. Реплей! Властная аура действует на Чимина необъяснимо — он боится ослушаться, не смотря на всеохватывающую ПАНИКУ, разливающуюся свинцом по всему телу: начиная от того самого уха — и тянущуюся вниз, к непослушным, словно обездвиженным ногам. Его маленькое тело внезапно перестаёт ему повиноваться, ножки подгибаются — Чимин проседает, но не рушится вниз только благодаря тому, что его поддерживают могучие руки — почти на весу, почти на краешке ухода из реальности, ухода из сознания. А внизу… внизу уже раскрыл свою огненную пасть полыхающий ад, опаляя своими языками снизу, пробираясь до самого верха, всё выше и выше… Мокрая сладость сменяется настойчивым покусыванием мочки уха. Это слишком ШОКИРУЮЩЕ! Чимин скован по рукам и ногам — он дрожит, растерян, растерзан изнутри — он на пороге чего-то запретного и ему не дают шансов одуматься, осознать, что к чему. — Тебя учили тому, что за свои слова надо отвечать, врунишка? — Снова шепчет жаркий голос, вызывая табун нескончаемых мурашек. Кажется, вся спина Чимина уже взмокла, прилипая к телу Намджуна. Потому что альфа горячий, даже слишком — словно внутри него течёт не кровь, а раскалённая магма, а сам он — действующий вулкан из ферромонов и жара мужской силы. Чимина охватывает дымка полыни, которая зелёным облаком нависает над его головой, окружает и острыми иглами пальцев пронизывает его дыхательные проходы, душа шею, забирая власть в свои руки. — Ты будешь наказан, Чимин! — Выливает кипяток на голову несчастного мотылька Намджун. — Слышишь? Чего ты боишься больше всего? Низкий шёпот пугает до полусмерти, а те слова с вложенным в них неоднозначным смыслом, что произносят пухлые губы, едва касаясь батистовой кожи на шее Пака — приносят собой окончательную смерть. Мучительную и притягательную, как сладкий нектар на кончике отравленного шипа, пронзающего низ живота. Он будто и правда знает всё! Все страхи Чимина, все потаённые опасения, все его сопротивления СЕБЕ и своей природе. Этот дьявол запускает свои сильные, пахнущие полынью руки в самую душу Чимина, исследуя её, пробуя на вкус, как изысканный гурман. — Хочешь получить своё колечко обратно? — Снова берёт он на приманку — крючок блестит своим металлическим холодом, как бы говоря «насаживайся сам, будь покорным мальчиком!». — Тогда слушайся меня и не сопротивляйся. И Чимин не сопротивляется — он весь скован из липкого страха. Да и футболку можно уже выжимать — противная тяжесть влажной ткани обнимает его вздымающийся торс, к которому уже тянутся могучие похитители его грёз — сильные руки, обвитые сетью вен, в который пульсирует горький яд. — Я заставлю тебя дрожать от удовольствия. — Хрипит Нам, прикусывая кожу на пульсирующей шее, там — под самым ушком, где особенно небезопасно, где особенно… запредельно хорошо. Слова альфы — это нескончаемая мука от затянувшегося мгновения, которое нависло над Чимином, так же, как нависает сейчас над ним Намджун, оглаживая большими ладонями нежную кожу живота, оттягивая футболку и приступая к наказанию. — Ты же чувствуешь мой запах? — Не спеша шепчет Нам, снова впиваясь зубами в кожу и тут же накрывая алый след влажным языком. — Знаю, что чувствуешь. И он нравится тебе. Так ведь? Слова разносятся так громко, будто на весь коридор, на весь университет! Того гляди, барабанные перепонки лопнут. Невыносимо! Бьёт болью по Чиминову сознанию — кровавым всполохом в душе, сладкой горькостью на языке. Хочется сплюнуть, но язык прилип и губ не разомкнуть. Даже не закричать от страха — Пак уже чувствует, как руки пробираются всё настойчивее: одна вверх под футболку, а вторая вниз… чтобы сорвать с него последние капли отчаяния. Мощные руки, опалённые уже его собственной зародившейся… СТРАСТЬЮ. И это страшнее всего, потому что это рушит изнутри похлеще альфы с его запахом, так бесстыдно ворвавшегося в запретный мир собственных тайн, в секретную коробочку подсознания, скрытую ДАЖЕ ОТ САМОГО Чимина очень глубоко внутри, своими настырными… и абсолютно ЧЁРНЫМИ руками! Да-да! И это не метафора — это самая настоящая аксиома, противоречащая всему когда-либо виденному Паком на этом свете. Они — даже и не руки… они сама противоположность свету! Словно сгоревшие от огня, уродливые, почерневшие до неприятной корочки — до дикости страшные, НЕЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ! Чимин так сильно пугается этого зрелища, особенно когда видит, как рука пробирается под кромку штанов и вбуравливается в самое нутро его живота, что не выдерживает и разрывается диким криком, идущим откуда-то из глубин его страдающего омежьего нутра. Размыкая слипшиеся губы с такой силой, что брызгает кровью, окропляя алыми ягодами затуманенный сон, разрывая и вспарывая его острым ножом боли… в животе. Чимин даже не просыпается, а взлетает с матраса — вспугнутый мотылёк, весь липкий от пота, с дикой болью внизу живота. Падает на пол, дрожащими руками шарит в темноте, не понимая, то ли ещё ночь, то ли это свет погас внутри него самого. Режущая боль такая острая, что перекрывает другую — тянущую, что идёт из груди, ту, что жарко пламенеет в ночи, потревоженная собственным подсознанием. Чимин не чувствует, как снова воспалилась его метка, заныла по чему-то неосуществимому. Хочет что-то сказать, защитить, может даже уберечь… но её робкие сигналы — сердечная азбука Морзе — была перекрыта кровавой болью внизу живота. Чимин, прилагая нечеловеческие силы, полз в ночи на ощупь к своему рюкзаку — он помнил, куда его поставил вечером. Там его спасение, его анестезия от ужасных мук — круглые жёлтые солнышки, которые разгонят своими спасительными лучами убийственный мрак, выведут из тьмы боли — его таблетки, прописанные доктором Чаном. Они должны помочь и избавить от мучений! Словно сам не свой, он нащупывает рюкзак, трясущимися руками открывает молнию и начинает судорожно рыться внутри, скуля от боли, как раненый в брюхо щенок — бесхозный, а потому беззащитный перед равнодушными руками, что так грубо и беспощадно всадили ему туда нож. Мучаемый и разрываемый изнутри, взмокший до нитки — он нащупывает, наконец, заветный блистер и, трясясь как наркоман перед дозой, прорывает фольгу, а затем незамедлительно глотает нейтрализатор, не запивая. Давясь и кашляя, он с трудом проталкивает таблетку внутрь и с чувством облегчения валится около рюкзачка, сворачиваясь калачиком. «Теперь от меня ничего не зависит». Чимин проваливается в забытье, движимый только одним желанием — отключиться. Но только и во снах ему теперь, похоже, не найти покой… *** Однако проснулся он довольно бодрым, не смотря на то, что уснул там же на полу, зажимая рюкзак между ног, свернувшись вокруг него всё тем же калачиком. С ушедшей болью расступился и сон, обволакивая Чимина долгожданной, спасительной темнотой. Она подарила расслабление душе, а болеутоляющее — телу. Хороший симбиоз, на который стоит положиться в будущем, так ведь, Чими? Утро не так уж и плохо, как эта ночь… — Ну ты и извращенец конченый! — Раздался насмехающийся голос брата. Чимин вздрогнул от неожиданности. Дёрнувшись в направлении Минхо, он обнаружил того стоящим рядом с ним, с интересом разглядывающим забавную по его озабоченному мнению картину. — Чего тебе? — Пробурчал Чимин. — Ты что, ночью рюкзак свой оприходовал? — От такой забавной шутки, Минхо сам же и заржал. — Я слышал как ты вскрикнул, думал показалось, решил проверить. — Брат с чувством рассказывал о своей ночной вылазке, будто это какая-то занимательная сказочка. Чимину сделалось не по себе, что он мог там услышать или увидеть пока он выключился и уснул. Что-то он совсем не в ладах с собой в последнее время, даже страшно за самого себя. — Так вот что я скажу тебе… ты стонал! Прикинь! — Минхо откровенно заржал, а Чимин вдруг резко отбросил рюкзак в сторону, что только ещё больше позабавило брата. — Ты просто похотливый гном какой-то, серьёзно! Я телефоном посветил, и знаешь, что увидел? — Минхо предвкушающе скалился, ожидая нужный вопрос. — Что? — Сокрушённо проговорил Чимин, проваливаясь на самое дно своего стыда. Он ещё ничего не знает, что там было, но раз брату так весело — точно ничего хорошего быть не может. — Как ты зажимал его между ног и елозил! — Минхо ритмично закрутил бёдрами, как бы демонстрируя этой пантомимой увиденное. Чимин залился краской — постыдное разоблачение, о котором он и сам не ведал, поскольку был под воздействием мощного обезболивающего. Да, у него запоздалое половое созревание в самом разгаре, и что тут такого? Разве брат сам через это не проходил? Ему не снились эротические сны? «Стоп. Мне же не снилось ничего эротичного? Я не помню… Или после того ужасного сна было что-то ещё?» Так хотелось завыть от того, что он не владеет собой… но что тут можно сделать? В конце концов, он просто человек, и у него бушуют гормоны. О которых, кстати, лучше никому в этом доме не знать. Минхо, как назло, продолжал глумиться. Он уже стал изображать, будто что-то берёт за щеку, постанывая на манер того, как якобы это делал Чимин. «Господи. Свалил бы уже куда-нибудь! Невыносимо и тошно от его издёвок и пошлых намёков». Даже захотелось ударить, да только смысл — брат и сильнее и хитрее, извернёт ещё всё так, что отец что-то заподозрит, а ему это ну никак не нужно! Поэтому приходится просто смотреть на эти мерзкие кривляния и хлопать глазами, как безвольная кукла. — Хотя знаешь, это и есть твой удел — трахаться с рюкзаком! — Совсем болезненно ударяя по самолюбию, засмеялся Минхо. — Кто ж с таким ущербным как ты захочет по доброй воле? — Заткнись! — Дёрнулся Чимин, как вдруг почувствовал маленькую проблемку в пижамных шортах. «О не-е-ет!» Он тут же потух и зажался, принимая вид испуганного щенка. Минхо, поначалу вспыхнувший от дерзости брата, тут же переменил гнев на милость, увидев его мгновенную реакцию, списав её на то, что тот быстро осознал, с кем говорит и прижал хвост. — А это что? — Брат небрежно подтолкнул ногой блистер с таблетками, а затем, нагнувшись, поднял его и, покрутив в руках, хмыкнул. — Наркоманишь? — Нет, это болеутоляющее. — Сквозь зубы произнёс Чимин, сердито смотря брату прямо в глаза. — Заглушаешь боль от проживания с нами? — Уже более серьёзно произнёс Минхо. — Отец очень расстроится, узнав о таком. — Он театрально поднял брови, придавая голосу несуществующую печаль, поглядывая при этом на реакцию брата. — Думаю, наоборот, будет рад узнать, что я смирился с ней, пытаясь никому не показывать насколько мне плохо. Интересно, а вы догадываетесь? Или то, что я неделю пролежал полумёртвый — не натолкнуло вас ни на какие мысли? — На глазах Чимина проступили слёзы, снова вспомнился тот ужасный вечер, когда отец выбивал из него несуществующую жизнь, топтал и выбивал последние чувства своими кулаками, создавая таким образом незаживающую чёрную дыру в груди. И именно такая откровенность, почему-то остановила брата от дальнейших попыток всяких издевательств и театральных постановок. Словно весь интерес к инциденту был разом исчерпан. Минхо вдруг потемнел лицом, из его глаз ушли недавние озорные искры: ещё раз коротко зыкнув на Чимина, он резко развернулся и пошёл на выход, кинув в него напоследок пластинку с таблетками. — Живи. — Сухо произнёс он, прежде чем его голова окончательно скрылась под полом. *** День в университете протекал спокойно, без всяких эксцессов. Были разные лекции, в том числе по экономике, что давались Паку особенно тяжело; он в ней, как турист в дебрях амазонки, плохо приспосабливающийся в непривычных для него условиях. В экономике он абсолютный нуб — и только его бесконечное терпение и, стиснутые до побеления скул, зубы — давали результаты. Но зубрёжка — это не то же самое, что понимание предмета, и это было самым печальным. Когда занимаешься не своим делом — вообще, всё становится очень и очень печально. Помимо прочего он по максимуму старался сторониться альф, боясь, что они повлияют на него непредсказуемым образом. Ему и Намджуна хватило с вершком. Тот даже умудрился каким-то образом прокрасться в его сны! Тот кошмар, слепленный из боли и потаённых чувств не хотелось ни вспоминать, ни прокручивать в голове, будто от одной только неловкой мысли — всё вдруг оживёт и вылезет наружу постыдным пятном. Всего лишь сон, но он так пошатнул внутри, что Чимин захотел посильнее закрыть на ключ от самого себя предательский разум! Пак понял, что его состояние, совершенно очевидно что ухудшается, а от подобных снов беззащитный мозг накаляется и того сильнее — шипит и шкварчит от противоречий внутри, будто в раскалённое масло то и дело подливают студёную воду — адская смесь, взрывная. Когда же ждать роковой, финальной детонации? Никогда не знаешь, что и в какой момент произойдёт, что выкинет его неподконтрольный организм. Чимина пугают альфы. Чимина пугает Намджун. Чимина пугает сам Чимин! Однако сон был таким необычным, что мысли помимо воли то и дело сами возвращались туда, в пугающую дымку неподконтрольных образов. Однако, чем больше проходило времени, тем лучше укладывались мысли и приглушались чувства. И ближе к концу дня всё уже казалось не таким и страшным. Для начала: с Намджуном были связаны очень яркие и непередаваемые по накалу события последнего дня. Вот и приснился. Это очевидно. Поэтому он, по всей видимости и отпечатался в сознании эдаким ярким персонажем — просто мозг переработал случившееся накануне и причудливым образом вплел в повествование сна, наложив на его образ пугающую, таинственную ауру, что уже давно была выстроена в голове у самого Чимина. Ведь он давно определил его дьяволы с чёрными всепоглощающими воронками глаз. Плюс его, так называемое, половое недосозревание, которое и стало спусковым механизмом в эротическом подтексте к образу альфы. Нужно же мозгу хоть куда-то выгружать накопленные запасы нерастраченного сексуального желания! От которого, кстати, отмахиваются как от назойливой мухи! Поэтому если свои же желания (не конкретно к кому-то, а просто) не принимают по хорошему, то они выйдут по плохому. А плохой у нас кто? Намджун! Но его возникшая страсть в конце сна — это просто природное возбуждение — не имеющее никакого отношения к кому-либо конкретно. Абсолютно нормальное, обычное желание разрядки в состоянии гормональной перезагрузки. Всё ведь можно объяснить при желании, да? Ну и конечно тут сыграли внутренние фобии сексуального характера — подсознательный страх перед сильным альфой, который может взять тебя даже без твоего дозволения, что уже так ярко ему продемонстрировали несколько раз. Образ Намджуна был всего лишь таким, каким рисует себе сам Чимин — властный, подчиняющий, не берущий в расчёт чужое желание и волю — и, судя по всему, отталкиваясь от этого восприятия, подсознание выдало образ ужасных чёрных рук, которые хотели забрать себе и взять силой. Ну, или ещё может это был образ боли, которая возникла в Чимине на самом деле. От разбора сна, Пак будто выдохнул. Стало легче. Когда всё разложено по полочкам — всё становится не таким уж и страшным и непонятным. Ведь с ним, на самом деле, всё в порядке, так ведь? А это дарит облегчение, а так же временную и такую нужную разгрузку для перенапряжённого мозга. Однако, не смотря на давшееся под большим давлением нужное осознание сна, а так же сопротивляющийся усвоению экономики организм — было и нечто приятное сегодняшним днём — это репетиция и встреча с Хосоком. Общение с ним теперь протекало более свободно и непринуждённо. К тому же он был бетой — для Чимина абсолютно нейтральным объектом для взаимодействия без последствий. Да, Чон был словно включённый энергогенератор, однако, по странному стечению обстоятельств — это не особо Пака напрягало. Наоборот, можно было самому побольше молчать, передавая всю инициативу старшему. Они снова весело поболтали о разном, потом Чимин размялся и показал номер на полотнах, чтобы Чон что-то для себя закрепил в уме и утвердил на свежую голову. Хосок сообщил о том, что он много раз пересмотрел сделанную им запись, взвесил все мысли и решил сделать трагически-лирический номер. Чимин будет олицетворением порока похоти (ха-ха, привет отголоскам сна), потому что у него, как он сказал — подходящая энергетика холодного соблазнителя. Чимин конечно удивился такому сравнению, но со стороны, наверное, виднее, да и Хосок поопытнее его будет. А сам он, если так надо, просто сделает то, что от него требуется и исполнит свою роль — со всей страстью, как он это умеет делать. — Мы объединим танец и гимнастику: сначала номер начнётся с контемпа и современной хореографии. Это мы вместе поставим — там небольшой кусок, успеем! Далее: ты будешь наращивать темп танца, дразнить зрителя пластичностью своих линий и одновременно призывными движениями! — Хосок прыснул, увидев шокированную моську Пака. — Да-да, Чимин, ты не ослышался, ты должен быть са-а-амым сексуальным чертёнком! У тебя же такая охренительная растяжка! — Хосок изогнулся, как бы изображая вышеупомянутое, но тут же махнул на свою неловкую попытку рукой. — Так же твой образ будет как бы намекать на разворачивающийся сюжет: как похоть берёт верх над зрителем. Давай соединим лирику танца с лёгкими гимнастическими элементами — это будет интригующе! Для затравки ты просто сперва низко повисишь на полотнах, покружишься, изгибаясь как ты можешь. Сюжетом надо не сразу в лоб бить, а раскачивать его постепенно! — Всё что говорил Чон, он сопровождал зарисовками, показывал примерные связки, а где не хватало гибкости, просто обрисовывал словами. — А потом сделаешь вот так и так! Таким образом, дразня и вызывая у зрителя дикое желание увидеть продолжение. Смотрел Мулен Руж? — Чимин покачал головой. — Посмотри! Напор и посыл эмоций должен быть примерно таким. На Хосока сегодня явно обрушилась волна разнообразных страстных образов. Он жужжал без остановки, боясь растерять запал и забыть всё, что надумал накануне. — Потом уже будет сам номер на полотнах. Мы его чуток подкорректируем под музыку, чтобы все элементы как надо встали в нужные места! Кстати, я её уже подобрал, чуть попозже послушаем. И концовка — падение порока! — Хосок сделал резкое движение руками вниз, выкрикивая что-то на выдохе так яростно, что Чимин ойкнул от неожиданности. — Упадёшь почти у самого пола, чтобы у всех жопы и голосовые связки порвало! — Чон явно вжился в образ режиссёра и драматурга в одном лице, голос его, то возвышался, то понижался, а накал эмоций заставлял гудеть стены, заряжая как Чимина, так и некоторых репетирующих, уже более не сумевших сдержаться от любопытства и обратиться в слух и глаза. — Ну а далее, драматическая развязка, но… — Хосок воздел вверх палец. — Но с намёком на то, что порок никуда не делся. Наши пороки всегда с нами! Пусть романтики этим вечером отсосут! — Чимин, вытаращив глаза, покраснел. — Ты не погибнешь при падении, а изящно выйдешь на шпагат на полу и ещё немного в конце сделаешь комбинаций из гимнастических элементов, закончив элегантным танцем. Ну там уже совсем чуток, придумать не проблема. Чон был так воодушевлен, когда рассказывал всё, что он придумал, что много раз вскакивал и дико жестикулировал, красочно описывая задуманное порой непристойными выражениями, на что Чимин то заливался краской, то смеялся и хлопал в ладоши, то вскрикивал со страху сам. Но в целом — он смотрел как завороженный, уже примерно представляя себе номер. Он ему и правда казался логичным и завершенным, и скорее всего — он и правда будет запоминающимся. Особенно сильно это осознание пришло, когда Хосок дал послушать музыку, под которую будет номер: ----------------------------- Popess — Ruslan Ganeev ----------------------------- — Чимин, ты будешь греховным удовольствием, понимаешь? Мне от тебя нужна будет страсть! Вынь её из себя — и положи перед публикой на блюдо так, чтобы те захотели её сожрать и сдохнуть! Причём сами! — Рвал жилы Чон. — Я буду самым опасным сочетанием, Хосок-хён! — Смеясь, отвечал Пак. Далее они пошли в примерочную — Хосок уже подобрал для него образ в костюмерной. Это был красный, переливающийся искорками комбинезон, обтягивающего покроя, с полупрозрачными вставками на груди и ещё в пару — красные же, рожки на голову. Чимин примерил сценический костюм и Хосок весь так и оживился. — Бля, это же плюс тысяча к восприятию! Чимин — ты же ходячий секс, ты в курсе? — Щёки Пака снова покраснели, уже в который раз за вечер, выдавая его потревоженное стеснение. — Нет! — Вдруг заорал Чон, отчего Чимин аж подпрыгнул. — Никакого стеснения! Никакой незрелой робости! Соблазнение — вот твоя роль, похоть — вот твоё имя. Запомни это, когда будешь выходить на сцену! Чимин снова посмотрел на себя в зеркало, отмечая, как перламутр ткани отливает на его проступающих мышцах, подчёркивая их и создавая из него словно отлитую из красного металла маленькую точёную статуэтку. Чимин, скорее всего этого не подозревал, но сейчас он выглядел божественно — что там говорить, даже Хосок не гнушаясь быть непонятым, откровенно засмотрелся на его ладно скроенную, аппетитную фигуру. Подтянутость тела, крепкие, но стройные ножки, тонкая талия и аппетитная попка — всё вызывало неконтролируемое слюноотделение. Да, на его фигуре волей-неволей задерживался глаз, желая рассматривать её как можно дольше — все эти привлекательные, пропорциональные формы и изящные изгибы требовали к себе повышенного внимания. — Ха, омеги будут завидовать и плеваться, а альфы течь слюной! — Удовлетворённо заключил Хосок, потирая руки и, как бы, расписываясь таким сравнением в высшей степени удовлетворённости. — Ты красный оскар, Чимин! Ты шедевр! *** Тэхён нервничал и обливался потом. Его номер был полностью готов, и уже не один десяток раз отработан, но его мандраж всё нарастал — он шёл по восходящей, чтобы потом, судя по всему, ухнуть вниз и разбиться о собственные мечты об успешном выступлении. Но он не должен сейчас думать об успехе, всё о чём надо мыслить, как уверял сам себя Тэ раз за разом — так это о хорошем выступлении, чтобы всё было чётко выполнено и ничего не было забыто! Чем ближе был вечер выступления в «Шпильке», тем нервознее он становился. В виски бил набат, руки захватил предательский тремор — одним словом, «мандраж обыкновенный», обычное явление перед ответственным выступлением. Он несколько раз пообщался, с Чимином и Солар, рассказал им о всех своих страхах и переживаниях, получив в ответ очень нужные советы, поддержку и такое количество обнимашек, что их хватило бы, чтобы затопить океан. — Ты будешь лучшим, я в этом не сомневаюсь! — Уверяла Бэбэ. — Как выйдешь на сцену — забудь о том, кто ты, отбрось себя. Это поможет! Я всегда так делаю. — Подсказывал Чимин. — Я сделала светящиеся плакатики с твоим именем. Мы с Чимой будем ими махать! — Уверяла в поддержке Солар. — Тэ, если что-то забудешь, то просто делай невозмутимый вид, будто так всё и задумано. Твоя харизма должна вытягивать тебя из спорных моментов. Идеально не бывает даже у самых именитых артистов. — Чимин всё подсказывал и подбрасывал дельные советы. Тэхён со всем вниманием и волнением впитывал сказанное, ведь Чими сам выступал, и говорит не просто то, что в голову взбредёт. Казалось, что чем больше всего он запомнит и впитает, тем лучше это скажется на выступлении, тем увереннее он станет. В круговороте дел и дум время то летело как подстреленная лань, то тянулось как вязкая смола, увлекая в свою горючую смесь и предательски облепляя перенапряженное нутро. Ещё Тэ очень хотелось позвать друзей на репетицию, но Хосок сказал, что лучше этого не делать: перед ответственным выступлением лучше не стоит растрачивать эмоции, особенно перед самыми близкими людьми — так результат будет только хуже — можно даже перегореть. Омега послушался его совета, и они ещё раз прогнали весь номер на финальной репетиции. «Да, пусть для друзей это будет сюрпризом, а потом они сами расскажут по свежим ощущениям, что им больше всего понравилось. Ну, или наоборот…» Хосок нравился Тэхёну всё больше и больше — тот впрягся в подготовку по полной, поставил танцевальный номер, пригласив своих друзей-танцоров (бет и альф), помог с костюмом и выбором песни. Было видно, как он искренне переживает за всю подготовку, иногда на него даже было страшно смотреть — похоже парень явно не высыпался: под глазами проступили синяки, вид был «чересчур творческим», как сказали бы некоторые — надел то, что первое подвернулось, а из немятого похоже вообще не осталось ничего, кроме носков и трусов. Ну а уж когда Тэ узнал, что это именно он устроил его выступление в баре, то проникся уважением полностью. Душа певца не выдержала, и Тэхён щедро отблагодарил Хосока хорошим обедом (как и клялся об этом перед друзьями — «если только узнаю, кто помог с подработкой…»). Хосок даже не стал отмахиваться от этого предложения, видимо даже у такого супер энергичного человека может иногда садиться батарейка: он без лишних слов и возражений и, главное, с благодарностью принял от омеги капельку такой нужной сейчас заботы. Хосок так погрузился в дела, что даже с друзьями почти не виделся, а те и не лезли к нему, зная, что ничем не помогут, ведь творческий маховик (как она это называли — «Хосовик») уже запущен, и лезть с советами «сбавить скорость» — дело бесполезное. *** Чонгук тоже затерялся в поисках таинственного омеги — из всех опознавательных знаков у него был только запах. Ни лица, ни имени, лишь сплошные феромоны. Вот такая вот загогулина… Намджун над ним поначалу откровенно потешался, называя кобелём на привязи. Причём привязь эту он создал себе сам — затянул удавку на своей же шее собственными руками. Чонгук на это только фыркал, от всех приколов и вразумлений отмахивался как мог — похоже для него стало делом принципа найти его навязчивую идею… эту тайну, манящую к себе с каждым днём всё настойчивее. Иногда ему мерещился перчёный аромат, который он слышал то тут, то там в стенах универа, но самого омегу — как кот слизал. И нет — от него никто не прятался! и не наложил проклятье, как уже стал думать Гук — просто судьба та ещё коварная стерва, никак не сталкивала этих двоих, очевидно играя в какую-то свою небесную шахматную партию. Она переставляла короля и королеву порой в опасной близости, но никогда не пересекала ходы. Через какое-то время Намджун начал беспокоиться за друга, поскольку его увлечение уже начало граничить с подобием одержимости. — Что, так не терпится снова помять задницу этому своему перчёному омеге? Тебе их мало вокруг? — Непонимающе вопрошал Нам. Он предлагал уже трахнуть кого-нибудь для перезагрузки мозгов, благо желающих в ряд, и конца этому ряду не видно. Ну, или уж на крайний случай, сходить на стриптиз, чтобы хоть чуток отпустило! Но тот упёрся как тяговой жеребец всеми копытами, словно его кто-то заговорил. — Тебе что, мудан там внизу всё отшептала что ли? Только на этого перчика теперь собственный перец встаёт? — Охреневал Намджун. Нет, он как альфа его, конечно, понимал — запахи и все дела… но с другой стороны, его самого никогда ещё так не вело из-за какого-то конкретного запаха омеги, так что он, как сам же и считал, не совсем имел право на настойчивые уговоры. Вот когда почувствует, что у друга будет уже совсем край, тогда собственноручно кинет его в комнату к изголодавшимся омегам во время течки. И пусть они там утрахают друг друга до потери сознания. Просто Чонгук из того типа альф, для которого физический контакт жизненно необходим — и Нам это знает как никто другой. Он про своего братана вообще знает побольше многих, а некоторые вещи, возможно, осознаёт даже получше самого Гука. Так вот, наш мачо Чонгуки: у него повышенное либидо, а ещё он очень тактильный, и любит всякие там «ласки-смазки». Для чего он ещё так усиленно качается? Не только же для физической формы, хотя для этого в первую очередь, а потому как спорт частично помогает снимать напряжение, перенаправить его, так сказать, в нужное русло. И дело не в том, что снять этот излишек, не хватает попок вокруг — Чон (а он ни хрена в этом не признается) романтик в душе, и ему для, по-настоящему качественного, секса на самом-то деле не хватает эмоций. Искренних и неподдельных. То бишь, дело не только в количестве, а ещё и в качестве, но на другом порядковом уровне. Душевном! А поскольку Гук ещё и верит в истинность… но, не смотря на всю любвеобильность к омегам, даже не пытается эмоционально углубляться в отношения — сколько бы у него не было связей — ему всегда будет чего-то не хватать. А спорт, он частично разгружает мозг и помогает выработке всё того же тестостерона, успокаивая нервную систему. Вот такие дела… Намджун и сам использует этот метод — ему проще загрузить себя силовыми тренировками, а так же метанием ножей и рубкой катаной (тоже хорошо смещает в мозгу нужные клеточки), чем искать пару на вечер. К тому же после секса частенько хочется поспать, а спроваживать омегу вот так сразу рука не поднимается… Короче, для Нама, время после перепихона — это потраченный впустую промежуток, который можно дофига чем занять — благо хватает и дел и увлечений. Секс для Намджуна — всего лишь секс; и из всех возможных вариантов, в данный промежуток жизни, он предпочитает — быстрый и грубый. И не потому, что не любит прелюдий, ласк и прочего — просто слишком занят, ему не до всяких там тонкостей, нежностей и романтизации — он уже давно находится в другой параллельной вселенной, имя которой «СВОЁ ДЕЛО». И причиной тому не только свои собственные амбиции, но и ещё тот факт, который собственно изначально и стал рычагом для запуска персональной «машины личностного роста», что с самого детства отец хотел взять его под уздцы, чтобы тот отрабатывал долг и право на поднятый им с нуля бизнес. А Намджун сопротивлялся и не хотел заслуживать право на чужое, он хотел доказать, что может выстроить и своё не хуже, чем у отца. В его ритме жизни попросту нет места всяким там уси-пуси и «останься у меня на кофеёк и фильмец». Да, иногда, ему как мужику, не хило так припирает — ну тогда уже можно и омегу найти, что, в общем-то, не проблема или на худой конец передёрнуть — все это делают, никто ещё не сдох! Как говорится, своя рука ближе к телу, хех. *** — Завтра вечером все в Шпильку! — Оповестил за обедом задолбанный усердной деятельностью Хосок, поглощая всё в таком быстром темпе, будто за ним кто-то гнался. — Завтра же выходной, я в конюшню. — Улыбаясь чему-то своему, ответил Чонгук, на что рыжеволосый застыл с палочками у рта, не веря, что слышит подобное. — Его Ветер стал папашей. — Жуя мясо, между делом, уточнил Намджун остолбеневшему другу. Гук ему уже все уши на радостях прожужжал о своём верном рысаке, от которого понесла какая-то там кобыла. У друга было столько неприкрытых эмоций, что складывалось впечатление, что отцом стал не жеребец, а он сам. — Серьёзно? — Искренне удивился Хосок, однако его настрой сразу же сменил курс на сто восемьдесят градусов. — А ты мамаша что ли? Без тебя там никак? Грудью выкармливать собрался? Пришло время выпятить глаза Чонгуку — он не ожидал такой резкой реакции от вечно улыбающегося друга. Похоже кто-то более чем вымотан, а ещё сильно уязвлён, и зол… И чем там в этой Шпильке намазано, раз Хосок рвётся туда со всех ног и так дуется. — Но я его ещё не видел… — Обиженно протянул Гук. — Хотел глянуть одним глазком. Главный конюший сказал, что у него звёздочка на лбу. Кажется, он тоже не такой реакции ждал. Все знают, как он любит лошадей и грезит дрессурой. Для него это не просто слова, а вторая жизнь, где он отдыхает душой. И к тому же в последний месяц два его любимых жеребчика, помимо Ван Нуара, выдают хорошие результаты — слушаются и выполняют некоторые команды и трюки без всякого кнута, чего именно он так и добивается. «Одним словом, не друзья, а большие дети». Ага. Подумал большой взрослый… дядя Намджун. — Посмотришь послезавтра, никуда твой жеребёнок не денется. — Продолжал дуться Хосок, думая видимо, что это выглядит незаметно. — А что тебе в шпильку-то приспичило? — Всё так же, не отрываясь от поглощения пищи, спокойно спросил Нам. — У меня там мой подопечный с номером будет выступать, мне нужны мнения со стороны и поддержка! Вы что ли совсем не понимаете, как это важно? Парнишка волнуется, это его первое выступление в подобном месте и на публику, чуть более искушённую, чем одноклассники на вечере талантов. — Не унимался Хосок, объясняя всё на пальцах, как ясельным малышам. — Что за парнишка? — Уже более заинтересованно спросил Гук, на что Намджун протяжно вздохнул. — Омега? — Ну да… — Непонимающе ответил Хосок, весь его помятый вид выдавал заторможенность мыслительной деятельности. — Красивый? — Уже переключился на новую, более интересную на данный момент тему, Чонгук. Хосок завис, почему-то начиная вспоминать придуманный образ Тэхёна в помпезном камзоле и чокером на шее. — Расслабься, Чонгук хотел сказать, что завтра он с радостью пойдёт и оценит номер. — Намджун повернулся к Гуку и сделал лицо. — Окей, окей! — Поднял руки Чонгук. — Прости, дружище, не сразу понял всю важность момента! Буду обязательно! — И чтоб без пошлостей и всяких там дебильных улюлюканий и присвистываний, а то не дай бог Тэхён растеряется! — Хосок продолжил впихивать в себя лапшу, смотря на друга уже более потеплевшим взглядом. — А есть на что улюлюкать? — Осклабился Чонгук. — Так, давай без этих своих пошлостей! — Скривил губы рыжеволосый. — Ты о чём? Я же сама невинность, Хося. — Гук заморгал глазками. — Знаю я тебя, невинность! Ты ещё в детском саду её потерял, когда в песочнице маленьких омежек за попки щипал. — Подхихикивая, ворчал Чон. — Я не ходил в садик, так что… — Гук не успел закончить, так как телефон Хосока затрезвонил и тот, вскочив на ноги, схватил что-то со стола и умчался, сверкая пятками. Намджун развёл в стороны руки, мол «такие дела». *** Итак, номер Тэхёна: омега дал Хосоку на прослушку все песни, которые у него есть в наличии, включая написанные специально для него (ещё когда он ходил в студию записи) и каверы на песни разных исполнителей. То, что выбрал Чон — показалось Тэхёну, по началу, странным выбором, но как оказалось — для постановки более грандиозного и яркого номера выбранная композиция Мадонны оказалась в самую точку. Для Шпильки то уж и подавно — игривая, сексуальная и помпезная «Vogue» очень подходила элегантному и длинноногому (не смотря на низкий рост) Тэ, который своим бархатистым голосом окрашивал песню просто таки в новые краски — словно на землю спустился ангел с грешной душой. Это и решили обыграть! ----------------------------- Madonna — Vogue ----------------------------- Для Тэхёна не было сложным исполнить песню на должном уровне, куда большую трудность представлял собой танец. Нет, нет — Тэ хорошо и быстро запомнил движения и двигался тоже шикарно для своего уровня, тут вопрос во внутреннем барьере. Дело в том, что по ходу номера ему нужно было много контактировать с альфами и бетами, потому что сюжет танца предполагал соблазнительную манеру исполнения. Сюжет таков: Тэ — это чёрный ангел, перевоплощённый в земного омегу, и перенесённый во времена, а-ля 18 века, который спустился с небес и покорил всех земных мужчин своей неземной красотой. Сам танец: распалённые своими желаниями мужчины по ходу сюжета кружатся вокруг Тэхёна, как бы пытаясь по очереди сорвать с прекрасного существа капельку любви и внимания, а Тэ должен им коварно давать небольшую надежду на своё внимание, но не позволять заходить слишком далеко. Типа «попой помахал, но не дал» — как обозвал сам для себя эту вакханалию Тэхён. Периодически моменты взаимодействия для омеги были просто таки на пределе допустимого: то где-то альфа коварно прижмётся, обнимая сзади со спины, то где-то бета страстно по ножке проведёт. И это ещё не самое безобидное из всего, через что предстояло пройти. В общем, не танец, а сплошное мучение на грани возможного! Хосок постарался на славу. А ты исполняй, танцуй и не пикай! Ведь не скажешь же о своих проблемах Хосоку! Какой он тогда после этого профессионал? Тэ решил, что он должен во что бы то ни стало превозмочь самого себя. Сделать себе вызов и одержать над собой победу. Да, это было выходом из зоны комфорта, но никто и не говорил, что тернистый путь к успеху будет слеплен из одних только удовольствий и положительных моментов. Он обязан быть выше своих комплексов и фобий, если хочет идти дальше. Да! Он сам выбрал сцену, а она не терпит неженок — она даже, в какой-то степени требует отказаться от самого себя. А раз так — Тэ забудет своё имя, и как подсказал Чимин, отбросит себя и всё, что терзает и мучает настоящего Тэхёна. Он возвысится над своим страхом и отдастся сцене, танцу и песне. На одной из репетиций, правда, он не вытерпел, и когда один из альф во время танца позволил, на его взгляд лишнего — провёл рукой под футболкой, типа случайно попала, то после окончания номера подошёл и врезал (даже не пощёчину дал) обозревшему танцору в челюсть. Хорошо Хосок был рядом и разрулил ситуацию — тоже вступился за Тэ, высказав всё своему другу, мол тот повёл себя крайне не профессионально — альфа признал свою вину, так как для него Чон был не последним человеком и обладал авторитетом — и больше ничего подобного себе не позволял. Да и остальные как-то разом присмирели, стараясь общаться ещё более в деловом стиле, что Тэ было только на руку. *** И вот уже вечер субботы, Тэ готовится к выступлению в гримёрке — да таковая имелась в баре и вполне неплохая, так как сам концепт заведения подразумевал постоянные выступления — всё в нём было продумано под это заранее. Народ вокруг суетился, танцоры кто во что горазд: кто-то переодевшись болтал о своём, кто-то вышел покурить, кто-то просто дрых, прикорнув в сторонке — привычка не терять драгоценные минуты. Пару раз к ним заскочил хозяин бара, какой-то там знакомый Хосока (как без этого), поинтересоваться как дела, как настрой и нужно ли чего? Накануне рано утром, когда бар был закрыт, они ещё раз по основным позициям прогнали весь номер, чтобы показать его администрации и самим ощутить ногами сцену — понять её габариты, понять подводные камни и что нужно в связи с увиденным подкорректировать — в целом всё осталось без изменений. Хосок был с ними, руководил процессом и наматывал тонну полезной (и кое-где не очень) деятельности. Когда провели всю корректировку танца, сложили реквизит в подсобном помещении и заперли его под ключ до вечера. *** — Ребятки, ваш номер объявит ведущий, план выступлений висит на двери. — Громким голосом раздавал указания какой-то работник бара, стоя прямо над душой Тэ, чем очень раздражал и без того нервничающего омегу. Наводить марафет Тэхёну помогала девушка, так же знакомая Хосока, которая ему представилась ещё в самом начале, но её имя у него сразу же на нервяке вылетело из головы. Поэтому Тэхён старался к ней лишний раз не обращаться, было очень неловко переспрашивать, как её зовут. Да и вообще, общаться с кем-то сейчас было выше его сил — Тэ был натянут как струна — дёрни и порвётся там где тонко. — Тэхён, ты нормально? — Подсел к омеге Хосок, решивший в последний раз навестить всех своих подопечных. — Вижу что ушёл в себя, нервничаешь. — Омега перевёл на него немного тревожный взгляд и кивнул. — Это нормально, как выйдешь, не забудь вступить со второго такта и сразу в лоб бей всей своей харизмой! Будь максимально кокетлив, как я тебе говорил! Я знаю, ты сможешь! Файтин, Тэхён! — Файтин. — Еле шевеля онемевшими губами, произнёс Тэ. Хосок побежал к танцорам, а дальше всё как-то закрутилось в круговороте дел и мельтешений. Суета, которая смешала все дальнейшие действия и диалоги, вплоть до самого выступления. *** Смеркалось. Юнги не спеша ковырялся под открытым капотом Майбаха, просто для успокоения души осматривая основные детали и узлы. Намджун держался неподалёку и улыбался чему-то своему. — Чего довольный такой? — Расплываясь в ответ, спросил Шуга у стоящего возле машины друга. Нам пребывал в каком-то очень приподнятом настроении, чуть ли не мурчал вслух. Занимательно, да и только! Что могло послужить такому настроению? Юнги это не понятно, загадка да и только… ведь не каждый день подобное случается с непроницаемым другом, а если подобный настрой и заглядывает на огонёк — то тут, как не готовься, всё равно каждый раз настигает нежданно-негаданно. Ох уж эти смены настроений! Забавно, но раньше у Нама не было таких приливов и отливов — интересно, что за луну притянуло к его необитаемой планете? Они стояли возле машины, недалеко от закрытой парковки, что рядом с придомовым комплексом Намджуна. Вечер предвосхищал расслабление: не холодный и не жаркий, а именно такой как надо — приятный до одури. И воздух, как бы это описать… словно кислородом обогащённый, даже дышится необычайно легко. Всё до странного приятно, и даже Нам одет как-то очень уютно — на нём: вязаный бежевый свитер, сверху накинуто пёстрое укороченное пальто из мягчайшей на ощупь ткани букле, на ногах подвёрнутые брюки чиносы цвета берлинской лазури и бежевые броги. Довершают образ: шапка бини и стильные очки толстой чёрной оправы. Прям, не Намджун, а мягкая обаяшка с доброй душой, плюшевым сердцем и… опасным ножом за поясом. Который он, собственно, сейчас и извлёк из чехла, крутя его в руках так и эдак, плавно перекатывая с пальца на палец, и при этом глядя на него ласковыми глазами и улыбаясь как-то совсем по отечески — словно в его руках сейчас не нож, а сын-первенец, которому он собственноручно перерезал пуповину. — Вот, пополнил коллекцию. — Нам передал другу нож рукоятью вперёд, и зыркнул на того, ожидая реакции. — Я не особо спец по холодному оружию, но баланс, на мой взгляд, отличный. Судя по всему, он коллекционный? — Юнги и, правда, был не тонкий ценитель стали, но всё-таки кое-что тоже понимал. Да и Нам с Гуком периодически зудели в его присутствии на эту тему, то и дело кидаясь терминами, таким образом, невольно посвящая его в дебри всяких характеристик, названий, видов ударов и прочего. — Боб Терзуола выполнил сам, вручную под мой заказ. Дамасская сталь, рукоять из бивня мамонта со скримшоу паука. — Намджун сделал паузу. — Ты знал, что добыча бивней очень сложна, так как они лежат в мерзлоте или болотистых местах? — Понятия не имел. — Усмехнулся Юнги, передавая нож обратно. — Надо долго ходить в холодной воде, пробивая дно — некоторые даже отмораживают конечности. И, тем не менее — это единственный способ заработка для местного населения Якутии. Бивни очень дорогие, но простым добытчикам достаются жалкие гроши. — Печально. — Вздохнул Шуга. — Так везде. Пока одни рискуют жизнью, получая за это крохи, другие — просто делают на этом бизнес, снимая сливки. Но, если вдруг что — прилетит по щам опять-таки первым, потому что они — чёрные искатели, а значит вне закона. А те, кто всем заправляет — они и есть закон, а значит останутся не тронутыми. Заказчики ведь не какие-то там пешки, наоборот — они те, кто играет в большие игры и получают за это большие деньги. — Чёрт его знает, что этой тирадой хотел сказать Нам, но Шуга слушал его внимательно. — Так и есть, мир давно поделён, и чтобы от общего пирога оторвать свой кусочек — нужно очень постараться. — Юнги утвердительно качнул головой. — Этот нож будет достойным членом моей коллекции. — Неожиданно сменив тему, Намджун взял клинок двумя указательными пальцами: правым за острый кончик, а левым за основание рукояти, образуя таким образом перевёрнутую букву Z. Он пристально вглядывался в чёрную, с характерными для дамасской стали разводами-узорами, матовость металла. — Назову его чёрный коготь*. ________________ *Чёрный коготь — группа существ, целью которой является создание «открытого» мира, в котором существам не приходится скрывать свою идентичность. Их девизом являются слова Occultatum Libera, что в вольном переводе Монро звучит как «свободу скрытому» или «свободу сокрытому», а символом — четыре полосы, напоминающие след от когтей. — Ему подходит. — Ухмыльнулся Юнги. — Это так. — Намджун прищурил глаз и резво отпустил коготь в полёт. Тот с дребезжанием воткнулся в дерево неподалёку с машиной. — Кстати. — Нам выдернул клинок из ствола. — Я совсем забыл сказать… что нашёл на заднем сидении кольцо. — Альфа игриво улыбнулся и вытащил из кармана крошечное изделие из белого металла, повертев его в пальцах, а затем насаживая на кончик ножа. Юнги остановился и, стараясь не выдавать своего удивления, спокойно посмотрел на колечко. «Так вот оно где было, и даже не терялось»… У него, конечно, была версия, что оно может быть у Нама, но раз тот промолчал, то счёл это лишь ничем не обоснованной догадкой, потому что причины не отдавать найденное у Намджуна не было — ну кольцо и кольцо. «Говоришь, что забыл? Может и так…» Расслабленный вид Кима не давал никаких подсказок, впрочем, ему и сейчас незачем что-то подозревать, ведь только он сам знает, чьё именно это кольцо. Однако, как Шуга не старался скрыть своего волнения, Намджун всё-таки заприметил его изменившуюся реакцию. А то, что тот пытался придать себе незаинтересованности — заинтриговало его ещё больше. Нам слегка улыбнулся, подмечая, что зрачки друга расширились. — Кого-то подвозил? — Не давая опомниться, подкинул он очевидную версию, играя бровями. «Ну же, скажи своему другу, кого ты там на машинке катаешь». Ну, естественно, если это вещь не Намджуна, то круг сужается только до одного человека — и это Шуга. Но себе он его при всём желании ни на один палец не напялит. Круг замкнулся — эта вещь принадлежит тому, кто сидел с Юнги в одной машине. «Выдавать Чимина, ох как не хочется — ещё пойдёт к нему выяснять, а он такой пугливый и маленький… Совсем как мой Тиен…» У Шуги коротит и перемыкает. — Да, братишку своего. — Глухо ответил он. — Ясно. А то, я уж думал, ты в педофилы записался, дружище! Со школьником каким зажигаешь. — Хохотнул Намджун. — И сколько лет брату? — Двенадцать. — Юнги как-то совсем потух, продолжение диалога застопорилось предательским комом в груди. Нам одобрительно закачал головой. — Чего ты? Подвози своего брата сколько влезет, я ни разу не против. — Настроение Намджуна было на таком подъёме, словно он стал обладателем чего-то очень ценного и, явно, его сегодня ничего не могло испортить. Похоже чёрный коготь, и впрямь, растопил каменное сердце альфы? А вот у кое-кого настроение почему-то опустилось в ноль. — Может, даже познакомимся как-нибудь. — Не думаю, что стоит. — Юнги резко закрыл капот автомобиля. — Что так? Мы же никогда не видели никого из твоих родственников, интересно же узнать о тебе побольше. Мы ведь друзья! — Нам улыбнулся странной улыбкой и протянул другу кольцо, всё так же насаженное на острие чёрного лезвия. Юнги его медленно снял, смотря в глаза друга. Пауза немного затянулось. — Как звать брата? — Лукавым полушепотом спросил Намджун. — Сумин. — Выдал первое, что пришло в голову, Шуга. — Странно… — Протянул на это Нам. — Что именно? — Не понял Юнги, переводя взгляд на кольцо и видя гравировку «тэмин», глаза его расширились. — Там написано другое имя. — Пожимает плечами Ким. — Да мне-то откуда знать, может это друг его или любовь. — Хмыкает Мин. — Да, вполне может быть. — Намджун утвердительно покачал головой, а затем, хлопнув друга по плечу, открыл дверцу машины. — Давай отчаливать, а то там Хося с Гуком без нас начнут развлекаться.