Бабочка в лапах паука / омегаверс /ЗАКОНЧЕНО/

Лирический настрой главы: ________________________ still with you — jeon jungkook ________________________ Для меня эта прекраснейшая песня в исполнении Чонгука подходит просто идеально. *** В этот день по настроению точно должен был пойти дождь. Но было, на удивление тепло. Чимин просто брёл куда глядят глаза. А они смотрели внутрь себя, прокручивая всё произошедшее. На удивление его не слишком волновало то, что случилось с министром — всё же он сам на это подписался и делал у себя в голове пометку на то, что что-то подобное может произойти. Его больше интересовала реакция его организма на поцелуй чужого альфы. Его просто вывернуло — внутри будто само всё протестовало против этого физического контакта, вытягивало наружу горькое как желчь неприятие. Да, ему и самому это всё претило, но тут дело было немного в другом — словно на нём было какое-то заклятие на верность, а ключ от этих невидимых наручников находится у… он знает у кого. — Намджун. — Всхлипывает под нос омега и сворачивает в какую-то аллею. Он всё бредёт, не замечая периодически задерживающихся на нём взглядов альф. И довольно-таки похотливых, особенно с учётом того, что на улице начинало темнеть. Несколько раз ему даже улюлюкали вслед и что-то говорили, но Пак шёл, заключённый внутри себя и не замечал ничего и ни кого вокруг. Он твёрдо решил пойти к Тэ — быть сегодня рядом с Намджуном для него просто невыносимо. Через день их с альфой свадьба — и теперь он уже не знает как относиться к этому факту. У него определённо чувства к Наму, он не может это отрицать, даже не смотря на ту боль от осознания, что это не взаимно — альфа его притягивает на всех уровнях. Намджун его отравил, впустил внутрь свой горько-полынный яд. Он его погибель — то чего омега так страшился с самого начала. Он его чёрный паук из снов, а значит выбраться из этих липких сетей уже невозможно. Чимин знает себя… слишком хорошо знает… Намджун уже внутри него — в крови, в мыслях, в душе. Его не вытравить, не выжечь — а если убить, то только с ним самим, носителем этого смертельного вируса. Когда-то он думал, что он болен, задыхаясь в присутствии альфы и горя огнём… и он был почти прав на этот счёт, только думал немного не в правильном направлении. Всё оказалось хуже… глубже и страшнее — оказалось, что он уже был заражён неизлечимой болезнью. Чимин считал, что упадёт в самую глубокую из известных людям впадин, когда откроет для себя чувства, когда скажет им ДА — а оказалось, что человечество ещё даже не знает о самой непостижимой глубине, а она то совсем рядом, внутри человека — это его личная пропасть с чёрными, как беспробудная ночь глазами. Его страх, его боль и его… ЖИЗНЬ. Чимин травмирован с детства — он недоомега, калека, тот кого без едкой усмешки нормальным не назовёшь… Но так ли это? А какой он для Намджуна? Как бы Пак хотел порвать этот порочный круг внутри себя, разрушить сковывающие его цепи и стать по-настоящему свободным от сансары «быть недостойным». Они постоянно тянут его внутрь своих страхов и комплексов — он не может поверить, что может кому-то нравиться… просто так, потому что он — это он, такой какой есть. А что бы он хотел на самом деле? Сейчас… прижаться к широкой груди Нама и сказать о том, что он испытывает боль и страх, что он не виноват, что полюбил… просто так бывает, оно не спрашивает — берёт в плен и всё. И Намджун на самом деле не виноват, что ничего к нему не испытывает. Но может… когда-нибудь всё изменится? Они поженятся и время сжалится над ними? Оно сделает то, что не может сделать он сам… Кто знает… Если раньше Чимин сомневался, то теперь знает точно — он любит… ЛЮБИТ! этого человека, этого железного воина… его страшного демона. А разве тот кто любит не должен быть терпелив? Стоило только поссориться и ненадолго оказаться в разлуке (всего каких-то полтора часа) — и всё, Чимин уже не находит себе места, его душа разрывается и он не хочет обижаться на альфу или винить его в чём-либо. Ведь на самом деле никто ни в чём не виноват, просто так получилось… Омега полюбил, а его нет — и таких примеров в жизни тысячи, если не сказать миллионы. А он… он сам не узнаёт себя: так остро на всë реагирует, не может включать мозг при Намджуне. У Чими словно внутри котлы кипят… кто бы только объяснил, что же это с ним такое? С момента первой течки его штормит эмоционально и это сказывается на его понимании себя и мира не лучшим образом. Зато помогло столкнуться с собственными чувствами. И Чимин готов их в итоге принять, ведь он не такой уж и трус на самом деле. Ноги ведут сами, они прекрасно знают дорогу, Паку даже не нужно думать — все дорожки в Тонджакку он лично протоптал вместе со своим лучшим другом Тэ, тут они бегали в парк посидеть и отдохнуть от учебных буден, мочили ноги в фонтане и ковырялись палочками в земле, рисуя незамысловатые рисунки. Иногда перекусывали на ходу, когда друг уже не мог смотреть на его измождённый, голодный вид и, купив ккочхи омук* или пуноппан**, насильно кормил его, говоря что если Чими сейчас же не съест, то он не будет с ним дружить. Страшнее этого ничего не было, хоть Пак никогда и не верил другу, потому что они всегда были как родные братья. И Тогда Чимин жадно ел, якобы «поддавшись на угрозу», эту купленную вкуснятину, и она была для него абсолютной роскошью. А потом, в знак благодарности, он помогал Тэ по учёбе. _______________________________ *Ккочхи омук — плоские лепешки из рыбной пасты со специями, нанизанные на шпажки, которые варятся в бульоне. Традиционная корейская еда, которую можно увидеть практически на всех уличных лотках. **Пуноппан — пирожки в форме рыбок с пастой из красных бобов внутри. Это такие знакомые места, где сам воздух кажется иным, чем во всём Сеуле! Это запах детства — того времени, где даже всё плохое приправляется восприятием детской непосредственности и смягчается запахом нового дня и солнечного света. Если у тебя по жизни много плохого, то хорошее, когда оно с тобой случается — ценится на вес золота и запоминается на всю жизнь! И эти бесценные моменты, без сомнения, у омеги были — его любимая коллекция счастливых воспоминаний. Чимин хотел бы прибавить к ним ещё, например: прогуляться вместе с Намджуном по людной, утопающей в разговорах и смехе улочке, где в ряды стоят уличные торговцы всякой вкуснятиной, купить картофель Торнадо, а потом просто идти и радоваться чему-то светлому, иногда давая погрызть друг другу картофельную спиральку. Потому что… у другого всегда вкуснее. Так ведь? А ещё у другого всегда теплее… если под боком. А Нам — самый горячий человек из всех, кого знает Пак! Внутри его чёрных глубин происходит термоядерный синтез, который при неумелом обращении может даже не обжечь, а спалить заживо, ведь этот альфа — чёрная звезда с самым сильным притяжением, и Чимин уже вошёл на его смертельную орбиту, а потому… падение неизбежно. ~ Когда Хун разговаривал по телефону, он не думал, что увидит за окном, невдалеке от дома, проходящего мимо Чимина. Сам омега тоже не думал, что его сознание, так усердно думающее о детстве и непреодолимых тяжбах жизни, совершит такой подлый кульбит. Он должен был попасть из пункта А в пункт Б, но вместо этого, почему то оказался в пункте Ж. Да, они с Тэ живут недалеко друг от друга, но почему он сделал эту странную петлю, проходя мимо ничем не приметного прямоугольника, некогда именуемого его домом — он ума не приложит. А когда омега «очнулся», уже был схвачен за руку. Чимин взрогнул от неожиданно крепкой хватки и, резко повернув голову, увидел злые глаза отца. Всё внутри вмиг содрогнулось, он хотел было рвануть в сторону, но Хун уже с силой затягивал сына внутрь своего логова. Дверь громко хлопнула, и омега понял, что путь назад отрезан. — И куда это ты так вырядился? Неужели на панель? — Едко усмехнулся Хун и рывком толкнул сына на пол. Чимин грохнулся возле отца и захлопал округлившимися глазами, смотря на того снизу вверх, всё ещё не веря в то, что происходит. — Что молчишь, шлюшка?! — Я… я. — Бе, ме… Вечно вякаешь, как лягушка. Что, настолько плох в постели, что будущий муженёк тебя выставил? — Омега молчал, находясь в полнейшем шоке, чем только заводил отца ещё больше. Любимая жертва так рядом, Хуну даже не хватало того, над кем можно вот так бесправно издеваться, потешая своё самолюбие. — Не смей! — Неожиданно для себя вскрикнул Чимин, чем удивил отца. — Ты ничего не знаешь! — Ох, как заговорил! Вы посмотрите! — Усмехнулся мужчина. Не спеша — так, словно он просто играется с жертвой, Хун надвигался на омегу, чем только сильнее щекотал сыну нервы. — Осмелел значит? Почувствовал себя под защитой своего ёбаря? — Не смей так говорить, он не… — Чимин осёкся. — Он мой будущий муж! — Он всё ещё очень боялся отца, но уже не мог так спокойно проглатывать всё, что тот ему говорит. Он и правда… будто осмелел? Или ему стало всё равно на последствия? — Закрой свой рот. — Что ты сказал? — Рыкнул Хун, в ту же секунду подлетев к сыну как коршун, и со всей дури рванул его вверх за тонкое запястье. Чимин вскрикнул от боли, ему даже показалось, что в кисти что-то хрустнуло. — Ах ты сучка такая! Да ты никто, понял! Просто подстилка по договору! Но даже с этой простой обязанностью справиться не можешь, раз тебя выперли. Неужели так трудно просто раздвигать ноги? — Заткнись! — Звонко закричал омега, закрывая уши ладошками — на время он поверг отца в некий ступор. Чимин уже не мог этого слушать — всех этих несправедливых заявлений, мерзких слов… Пожив некоторое время со своим будущим мужем, он будто и правда зарядился от него некой… энергетикой. Намджун — это скала, сила, а ещё он безоговорочная защита и безопасность. Вся происходящая перебранка привлекла внимание и остальных домочадцев, которые начали спускаться по лестнице на первый этаж, дабы узнать что происходит, А заодно посмотреть представление. — Видели, какой смелый стал? — Обернулся Хун в сторону жены с ухмылкой показывая на Чимина, а затем внезапно занёс руку и с такой силой ударил того по щеке, что омега снова упал на пол. — А не забылся ли ты, дружочек? Чимин сидел на пятой точке, вжавшись в стену и схватившись ладошками за пульсирующую от боли щёку. Левая сторона лица немного онемела — Чимин и забыл, как больно может бить отец, если захочет. Из глаз покатились слёзы. Но больше не от боли, а от обиды. Отчаяние навалилось с удвоенной силой. — Сегодня поработаешь в статусе обслуги. — Усмехнулся Хун на слёзы сына. — Чтоб не забывал своё место, щенок. Чимин дрожал, а слёзы всё лились и лились… Он безотчетно потянулся к карману пиджака и это движение тут же заметил Хун, в один миг выхватывая у него гаджет и стискивая зубы. Взгляд отца не предвещал ничего хорошего. — Заступничку своему звонить собрался? — Презрительно рыкнул мужчина и, сощурив глаза, положил телефон в карман брюк. — Обойдёшься. Давай, поднимай свою задницу, переодевайся и пиздуй на кухню. — Боже… мой сын одевается как проститутка. — Добавляет в удаляющуюся спину Ёнсо самым разочарованным голосом из возможных, и цокает языком. *** Убирая телефон, Намджун закрывает глаза и тяжело выдыхает — не говоря ни слова, он берёт «льющую слёзы» и выходит на улицу в том, чём был. Опешивший от такой картины народ, как можно осторожнее расходится в стороны, даже по ауре чувствуя некую опасность. Нам своим видом напоминает самурая — одетый в куртку кейкоги* и хакаму**, с вдетой за пояс катаной и пучком на голове — а в чёрных глазах чётко читается мысль о некой расправе. Желающих стоять на пути такого воина просто не находится. __________________________________________ *Кэйкоги (яп. 稽古着, 稽古衣, букв. костюм для тренировок) — униформа, носимая при занятиях боевыми искусствами. **Хакама (яп. 袴) — традиционные японские длинные широкие штаны в складку, похожие на юбку, шаровары или подрясник. Нам садится в машину, кладя льющую на переднее сиденье. Его лицо очень спокойное — камень и есть камень, но вот внутри… всё совсем наоборот — там бушует смерч! Альфа доезжает до дома Чимина за каких-то 15 минут, в абсолютной тишине и погружённый в собственные думы. ~ Дверь открыл старший брат Чимина — Минхо, а увидев, кто пришёл и главное с чем, просто плюхнулся на диванчик с открытым ртом, провожая альфу перепуганным взглядом. Хун, как и всё семейство сейчас, находился на кухне за ужином. Нам кинул короткий взгляд на Чимина, который так и замер при виде него с тарелкой возле раковины: взгляд затравленный, на скуле расцвёл сизый цветок. Желваки Нама дернулись. Не говоря ни слова, он подошёл к сидящему за столом Хуну и резко вытащил из ножен катану. Он принял стойку, смотря тому в лицо абсолютно безразлично, глаза не выражали ничего. Вот Намджун делает чёткий замах. Вот Хун роняет палочки на пол, замерев в той позе, в какой сидел. Вот катана совершает своё чёткое и быстрое движение к самой шее отца. Вот Хун резко выдыхает и зажмуривает глаза. Катана останавливается на шее, слегка надавив на кожу, прорезав её верхний слой — по стали потекла маленькая струйка крови. Хун громко сглотнул и, не успев даже понять, жив он ещё или уже мёртв, медленно открыл глаза и посмотрел в холодные глаза Намджуна. А увидев, насколько те серьёзно и беспощадно на него смотрят — понял, что сильно недооценил зятя — он же настоящий, грёбаный убийца, хладнокровный и жестокий. Ему впервые стало по-настоящему страшно, губы мужчины задрожали. Всё вокруг будто замерло — время, родные в тех же позах, что и сидели, и Чимин, с тарелкой в руках — только шум текущей воды из-под крана напоминал, что жизнь пока что ещё течёт. — Пусть все выйдут. — Бездушным тоном приказал Намджун. Жена покосилась сначала на альфу, потом на Хуна и, увидев, как тот очень осторожно, лишь слегка наклоняя голову, медленно кивает — мигом встала, а за ней остальные спешно вылетели из кухни. — Не дёргайся, иначе мой клинок войдёт в твою глотку гораздо глубже. — Спокойно сказал альфа, всё так же оценивающе смотря в глаза напротив. — Хорошо, — еле шевеля губами, произнёс отец, он боялся пошевелиться, чтобы не дай бог не спровоцировать Намджуна. — Какую смерть предпочитаешь? Быструю, но позорную, или долгую и мучительную, но с честью? — Сталь из голоса альфы не уходила. И тут до Хуна дошло, что он не шутит. Теперь всё закончится?! Его мясистые губы задрожали, а по щекам потекли слезы. Он выглядел жалко. Нам ждал, как вдруг тишину разбила упавшая на пол тарелка. Альфа резко повернул голову в сторону и увидел абсолютно круглые глаза Чимина — его побледневшее лицо сейчас ещё больше оттеняло синяк. Он нахмурился. Чимин вдруг заметил движение под столом и перевёл туда взгляд, Намджун последовал за взглядом омеги. Там внизу, возле ножки стула растекалась лужа — позорное свидетельство не выдержавших нервов Хуна. Альфа сощурился. — Значит, выбрал с позором. — Холодно произнёс он и ухмыльнулся уголком губ. — Намджун не надо! — Пронзил кухню звонкий перепуганный голос. — Хочешь даровать ему почести? — Сухо спросил Намджун. — Прошу, не убивай его! — Молящим голоском протянул Чимин. — Что так? Жалко эту мразь? — Не надо крови, не надо её проливать ради меня. — Почему же? — Бровь вверх. — Он и не так бил меня. Я привык. — Спокойно выдаёт Чимин. Ох, лучше бы молчал, потому что глаза напротив подозрительно сужаются, превращаясь в недобрый чёрный прищур, а ладонь сильнее обхватывает рукоять меча, вдавливая лезвие в шею. Струйка крови возобновляет свой бег с усиленной скоростью. Руки Чимина дрожат, он весь покрыт мелкой испариной, судорожно думает, что делать и как поступить. Нерешительно, маленькие лапки поднимаются вверх и тянутся пальчиками к рукам Намджуна, что зажимают мёртвой хваткой рукоять, легонько накрывая предплечья, вызывая тем самым у альфы лёгкую дрожь, что прокатывается от места прикосновения к самым кончикам пальцев. Пальчики Чимина такие маленькие и мягкие, но почему-то до ужаса холодные. Мордашка напротив смотрит отчаянно, пытаясь что-то выдавить из приоткрытого рта. — Нами… Глаза альфы расширяются. А вот это было неожиданно… Правда! Удивление Нама было сродни тому, когда сидишь в кинотеатре и смотришь вполне себе обычный, предсказуемый фильм, а потом в конце бах — и неожиданная развязка. От такого, конечно, мозг моментально подвисает. Вот и альфа в данном случае подвис. Ну а что, Чимин хотел переключения внимания — Чимин этого с успехом достиг. Хун, тоже скосил глаза, но осторожно, дабы удивление не стоило ему жизни — а то отменный мем получится… правда пожизненный. Так и видится посмертная надпись на камне «он слишком резко удивился». А пальчики-то всё ещё сжимают мышцы на руке Намджуна и Чимин, сам удивившийся, нет не своей находчивости… хотя да, а так же самому себе, начинает ощущать, как перекатываются стальные мышцы под тканью. Даже свои руки внезапно одёрнул — вроде как «это не я, они сами». И коротко, но смущённо улыбнулся. — Иди, переоденься, кроха. — Мягко подытоживает альфа. — А мы пока с тестем побеседуем… по семейному. Чимин отчаянно мотает головой и выражает глазами, что он никуда отсюда не уйдёт, даже если Нам и к его горлу приставит меч. Уголок губ альфы взметает вверх. ___________________ Limbo — Royal Blood ___________________ /кстати любопытный перевод, в свете главы/ — А знаете… я передумал. — Переводит взгляд на Хуна. — Умереть от моей руки, это было бы слишком неправильно. — Мужчина на это гортанно выдохнул. — В конце концов мне вы ничего не сделали… Чимин поднял на Намджуна увлажнившиеся глаза. — А вот сдохнуть от того, кому ты столько лет причинял боль… — Глаза Хуна расширились. — Это более правильно. Есть в этом даже какое-то сакральное предназначение. Что скажешь, Чимини? — Омега в неверии замотал головой. Это сумашествие какое-то, он отказывается верить в услышанное. Нам немного подвинулся в сторону, чтобы открыть младшему вид на катану. Внимательно смотря на омегу, он положил рукоять меча на свою ладонь, предлагая этим жестом перенять у него меч. По щекам Чимина потекли слëзы. — Твои руки дрожат, кроха. Ты понимаешь, что это может стать фатальным? — Голос Нама был твердым и уверенным. Никаких шуток. То, что он задумал… «это всё и правда всерьёз?» — Твои намерения — это твоя сила, Чимини. Запомни это навсегда! Бери рукоять и будь сильным! — Ннет, что ты такое выдумал! — Взмолился омега, на что получил звериный рык альфы. Его поджилки затряслись ещё сильнее, а слёзы застили всю видимость. В голове запрыгали мысли, как бешеные обезьяны с кольями в руках — сами не знают, куда попадают — одно только, больно от их сумашедших танцев. Накатило с удвоенной силой: нелюбовь, годы унижений, презирательство, отчужденность, поломанное взросление, страх перед будущим, фатальная недоверчивость… и снова нелюбовь. Чем он заслужил всё это, какие грехи совершил? Родился не тем? Даст ли отец ему хоть какие-нибудь ответы на его вопросы? Нужны ли они ему уже вообще? Впервые Чимину кажется, что то, что он так долго ждал и искал у родителей — этих дурацких ответов — их у них никогда не было. В груди так защемило от тупой обиды, потерянного времени, собственной наивной глупости… — Бери! — Громогласно полоснул по нервам Намджун. Хун, кажется, в этот момент уже отпустил богу душу. Трясущимися руками Чимин потянулся к рукояти и, кажется, отец начал шептать губами какие-то молитвы. — Ничего не бойся, Чимини! Пусть боится тот, кто вытрясал из тебя все эти годы душу, кто ни во что тебя не ставил, кто бил тебя и продал как вещь за долю бизнеса моего отца. В твоих руках правда. А я помогу тебе, придержу льющую слёзы вот тут. — Нам пальцами аккуратно сжал лезвие меча у основания рукояти, строго, и с каким-то фатализмом во взгляде смотря на своего омегу. Чимин обхватил меч и посмотрел… даже не на отца, которого мог убить одним неверным движением руки, а на альфу. В душе творилась такая сметающая плотину буря, что она прорывала ему душу и нервы. Омега умирал внутри, но будто… не совсем он сам, а умирало в нём же всё то самое ужасное и не изжитое, подгнивающее и не дающее освободиться чему-то настоящему и стоящему. Умирал прежний Чимин. Внутри разгорался праведный огонь, слизывая своими синими языками всю пережитую боль за долгие годы. — Молодец, зверëк. Прочувствуй то, что у тебя сейчас внутри, не упускай это состояние! — Не отрывал взгляд от омеги Намджун, занятый сейчас исключительно им, а также тем важным, что хотел вложить в голову и сердце Чимина. Альфа заметил вместе со слезами своего крохи — огоньки в глубине его серых глаз, отчего и его глаза блеснули в ответ. Он крепко держал лезвие катаны, не давая своему жениху совершить неверное действие, однако на ощущения омеги это никак не сказывалось, ведь он попросту не замечал, что Нам контролирует все его действия и давление катаны. Из-за раздирающих Чимина сильнейших и противоречивых чувств — тому казалось, что всё происходит взаправду. Потому что он должен был чувствовать только так — именно таким способом и выжигают заразу в душе, катарсис происходит только через сильнейшее душевное потрясение. — Что же ты хочешь сделать, зверёк? — Ухмылка губ альфы стала похожа на дьявольский оскал и Чимину стало от этого одновременно не по себе, но в то же время… очень хорошо. Извращëнно хорошо. Если сходить с ума, так по-настоящему? — Крови. Возмездия. — Губы Чимина задрожали, а глаза потемнели в пелене слёз. Хун напуганно метал взгляд от одного к другому, видя как эта сумасшедшая парочка, кажется… взаправду собралась лишить его жизни? Капля за каплей он терял разум и волю. — Самураи, когда совершают праведную расправу, издают боевой клич, пугающий врагов. Поэтому, Чимини… КРИЧИ! — Громко и жестко выпалил Нам и Чимин, испугавшись то ли такого грозного посыла и подавляющей ауры, то ли самого себя в желании совершить возмездие, которое пульсировало у него в висках — внезапно закричал что есть мочи, преодолевая себя и срывая голос. Истекая слезами снаружи и кровью — внутри. Убивая что-то внутри себя. Руки Пака снова задрожали, но Хун больше не мог выносить этой пытки и обмякнув телом, он рухнул под стол, прямиком в собственную лужу. Чимин так и стоял, сжимая рукоять льющей слёзы и не двигаясь. Грудь омеги быстро, но словно через неимоверное сопротивление, вздымалась вверх-вниз. — Вот и всё, тыковка, враг повержен! — С серьезными глазами и ухмылкой на губах, заключил Нам. Чимин громко зарыдал, сотрясаясь всем телом, разжимая пальцы и смотря на альфу невидящим взором. Намджун тут же перехватил катану, и одним плавным, но быстрым движением вложил её в ножны, а затем одним рывком посадил омегу на стол напротив себя, улыбнувшись. «Воин и его ученик» стояли возле тела поверженного врага и смотрели друг на друга. Грудь Чимина всё ещё тяжело вздымалась, он смотрел вверх на альфу влажными глазами — возбуждëнно и одновременно растеряно — весь его вид говорил о том, что у омеги случилось некое внутреннее потрясение, и если сейчас что-то не предпринять, такого решительного, его замкнëт… причём надолго. — Поцелуй меня. — Выдавил сквозь бурлящие слюни Пак. — Прошу. — Не смею отказать такому боевому омеге. — Намджун спокойно подвинулся к жениху и, аккуратно потянув того на себя за талию и взяв за острый подбородок, прикоснулся своими губами к солёным губам Чимина. Сминания были такими нежными и невесомыми, что Паку казалось — его касаются ангелы своими перьями крыльев. Приятно, успокаивающе хорошо, но всë же… недостаточно, чтобы успокоить уже рождëную произошедшим событием бурю в груди. Чимин сильнее придвинулся навстречу альфе, сближая контакт тел и Намджун на это сразу ответил мягким, но настойчивым погружением в полость тëплого рта, туда — куда он так грезил попасть с дозволения самого Чимина, уже, как ему казалось, вечность (пусть и прошло всего ничего, ведь они целовались сегодня утром). И вот этот миг настал: приглашение на пиршество получено и он не останется в долгу — накроет этот влажный стол своими любимыми блюдами, съест сам и даст насытиться своему зверьку — не оставит и капли врагам. Альфа охватывает руками хрупкий стан Чимина, ощущая как прогибается навстречу гибкое тело, и от этой разделенности момента его кроет: крепкие пальцы раскрываются веером и вбуравливаются в спину омеги со всей жадностью и страстью — будто только и ждали этого мига. Ладони сминают нежные бока, прижимают к своей груди как можно сильнее, чувствуя как Чимин и сам подставляется и подстраивается под него, словно какой-то мягкий пластилин, дозволяет лепить из себя любую фигуру, творить с ним свои бесчинства — причина не важна, важнее желание. Причин для них двоих и так было слишком много, а вот ответное желание… слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но руки не врут, так же как и губы. И сейчас под ними тают Чиминовы, как две сладкие сливочные карамельки, обсасываемые альфой — то нетерпеливо, как-будто голодный зверь дорвался до еды, то смакуя медленно, с утробным рычанием в поцелуй. Чимин с закрытыми глазами, он трепещет и подрагивает в могучих руках как воздушный змей на ветру, шелестя бумажными крылышками — Намджун запускает в него живительный воздух и расправляет его крылья, Пак отрывается от Земли и летит, ведомый красной нитью, за которую его держит и направляет альфа. Позволяет почувствовать себя таким желанным, нужным… И чтобы увидеть это желание, даже не нужна их связь — её видно невооружённым взглядом. Чимин ощущает её в сорвавшихся в жаркий танец сильных руках и языке альфы, и тем и другим его нетерпеливо оглаживают — снаружи и изнутри, стараются охватить каждый миллиметр, не пропустить ни один участок тела и рта, раздают страсть и желание щедрыми горстями — он ест и наесться не может из этих могучих рук, покрытых сетью вен, так похожих на прекрасную паутину. Какое бесчинство они творят — создают страсть возле валяющегося на полу тела отца, будто показывают ему, пусть и находящемуся в бессознательном состоянии, что они выше него — они над ним и над обстоятельствами, а Хун, как олицетворение нелюбви и унижений — повержен и даже не может встать. Вот и пусть любуется кто тут прав и кто тут победитель. И это разжигает бури внутри обоих ещё сильнее — Чимин буквально горит. А где-то недалеко, может буквально за стеной, его так называемые родные, и он бы даже не подумал что когда-нибудь отважится на подобное — придаваться страсти, наплевав на всë. Но рядом с Намджуном он такой смелый, словно альфа качает в него свою силу, которой у него хоть отбавляй. Бери — ничего не жалко. И Чимин берёт, не брезгует ничем от альфы, ни одним блюдом, что предлагает ему влажный язык и губы, съедает всë и добавки просит, жмëтся плотнее, будто утонуть хочет в этом горячем теле — свариться заживо и стать главным блюдом на этом столе. Хочешь — бери! И Намджун берëт, руками — под ягодицы, языком — под язык, руками — под сердце. Слов не надо, всё передаёт размах чувств и желания — остановиться невозможно, потому что без этого пустота, без единения — смерть. И всё же, когда Хун под столом издаёт какой-то непонятный звук, они отрываются друг от друга, продолжая слегка соприкасаться губами и глубоко дыша. — Забудь дорогу сюда. — Чимин послушно кивает. — Есть какие-нибудь вещи, что ты хотел бы забрать? — Омега ненадолго задумывается, а потом отрицательно качает головой. — Тогда переоденься и поехали из этого места. — Голос Нама выражал всю брезгливость к дому, где они сейчас находились, и омега мог сказать про себя, что полностью раздеряет это чувство. ~ — Что ты сделал с отцом, гад? — С криком вбегает на чердак Минхо, но тут же резко замирает, видя как к нему медленно и абсолютно спокойно поворачивается, сидящий на матрасах Намджун. Он внимательно рассматривает бету сверху до низу, склонив голову на бок, от чего парень чувствует себя какой-то мелкой блохой и весь его запал тут же испаряется. — Шипишь как змеёныш. — Сощуривает глаза Нам и подманивает бету пальцем. — Иди-ка сюда. Опешивший Минхо неуверенно, но всё же следует в указанном пальцем направлении. Он становится напротив альфы и тупо пялит на него глаза. Парень помнит, какой этот альфа сильный, и как он его отделал тогда, за супермаркетом — он до сих пор восстанавливается и пока не может ходить в универ. Родителям он не сказал о причине своего состояния — потому что это был позор… во-первых для него самого, а во-вторых — не хотел падать в глазах отца. Чимин просто не узнаёт своего наглого брата, но тем не менее, эта его покорность и робость сейчас ему даже нравятся. Не всё же ему перед ним голову склонять, когда тот его унижает. Удивительно, но рядом с Намом всё окрашивается новыми красками — красками некой победы над жизнью и обстоятельствами. В тот же миг от этого осознания в груди Чимина что-то затрепетало, даже метка бабочки будто… слегка зачесалась, а внизу… запорхали её подружки, правда совсем другие — невесомые и эфемерные, лаская своими крылышками стенки живота. — Познакомься, это черный коготь. — Намджун достает кинжал. Минхо молчит. Чимин тоже. — Тебя манерам вижу вообще не учили. Ответно представиться не желаешь? Минхо стоит и хлопает зенками, напоминая пенёк с глазами. — Пак Минхо. — Смотря на кинжал, называет он своё имя. — А теперь вытаскивай язык. — Без намёка на шутку, произносит альфа. — Зачем? — Пугается брат. — Раз ты змеёныш, будем тебе соответствующий язык делать. Ты видел какие у змей языки? Минхо кивает. — Чего тогда глупые вопросы задаёшь? Бета округляет глаза, пятится назад, спотыкается о какую-то вещь, коих тут теперь стало ещё больше и падает на пятую точку. Вокруг царит беспорядок, всё раскидано — то, что на чердаке кто-то жил, теперь напоминает, разве что, имитация кровати. С которой как раз поднимается Намджун, демонстрируя весь свой рост и мощную фигуру. Минхо в панике пятится назад, что-то пыхтит и вскрикивает, а добравшись до дыры в полу, внезапно проваливается туда, с матами летя по лестнице. — Ты бы правда это сделал? — Подаёт тихий голосок Чимин, на что Нам равнодушно пожимает плечами, а омега кусает губы в задумчивости. *** Всю дорогу Пак о чём-то думает, что совсем не нравится Намджуну, потому что когда младший «сильно думает» — обычно это ничем «хорошим» не заканчивается. Омега через чур замороченный, любит копошиться в себе и что-то там, только по ему понятным алгоритмам, анализировать. И не сказать, что Наму это в нём не нравится — тут дело в другом. Альфу вполне удовлетворяет эта его черта «самоанализа», что говорит о довольно высоком уровне интеллекта и критическом мышлении. Скорее уж Нама это больше… беспокоит, волнует, поскольку заставляет включать бдительность на полную катушку. Его зверёк — он как кот (котёнок) Шрёдингера, у него одновременно есть куча загонов, и в то же время их нет — решать его как задачку даже будет посложнее чем уравнения по квантовой физике. Почему и есть и нет? Потому что все эти загоны произрастают от отсутствия любви, коей омегу лишили с самого раннего детства — Чимин не испытывал поддержку от семьи, наоборот — к нему применялся сплошной буллинг и травля. Но стоит всё это исключить из его крохи и окружить его заботой и любовью — все его тревоги и комплексы растворятся. Намджун в этом уверен. Жаль, что у него на это уже совсем нет времени… С Паком охренеть как непросто, но зато очень интересно. Особенно с учётом того, что мозг альфы постоянно требует сложных задач. Поэтому Чимин ещё и с этой точки зрения для него идеален, помимо всех остальных его достоинств. Как бы омега не ершился, альфа видит его насквозь: Чимин невероятно добрый, скромный, заботливый, он умеет быть эмпатичным и понимает точку зрения других людей. Наверняка есть ещё куча всего, что можно было бы узнать, но опять-таки… время. Вот и сейчас — Пак сидит, притихший на пассажирском кресле и что-то рисует на немного запотевшем стекле. А ведь они буквально меньше получаса назад были почти одним целым и было вообще не понять, где заканчивался один и начинался другой — у Намджуна до сих пор от зашкаливающих эмоций звон в ушах стоит. «Наверняка в этой прелестной головке сейчас происходит целый водоворот умозаключений» — и кого другого это бы точно тяготило, но не Нама. С этим ничего не поделать — таков уж он, его маленький зверёк, альфа просто принимает эту его особенность. Однако во всём всегда есть свой особый бонус. У Намджуна с Чимином например — это когда они после «войны полов» заключают перемирие, что выражается в особо бурных контактах, от которых аж кровь в венах кипит и ощущение, что они не просто целуются, соединяясь в горячих объятиях, а словно друг другу под кожу забираются, а ещё сплавляются воедино внутри головы и грудной клетки — все жизненные системы отключаются и тогда остаётся чистое и неприкрытое удовольствие — эйфория как она есть. ~ Они уже почти подъехали к дому, как настроение Чимина вновь переобулось. Внутри него идёт война между «да» и «нет». А пока он не решил на какую сторону встать… снова не даёт к себе прикасаться. Нам хочет открыть омеге дверь машины, но тот сам из неё выпрыгивает, идёт впереди альфы, просто таки остервенело покачивая бёдрами. Движения маленькой, округлой попки, обтянутой чёрной кожей определённо порочны, и они навевают мысли отнюдь не о чём-то милом, скорее уж — о очень неправильном… А ещё Намджун испытывает непреодолимую тягу взять и перевалить уже зверька через плечо, принести его домой и, сняв эти проклятущие штаны вместе с трусишками, отшлепать этого несносного мальчишку как следует! Чтобы зверёк не ломал ему уже мозг и не высаживал нервную систему к чертовой матери. А ведь он просто таки вытягивает из него все нервы и жилы. Так легко, просто на раз! Никто… нет, не так — НИКТО и НИКОГДА в этой жизни НИ РАЗУ не мог вот так вывести Намджуна из себя. Даже приблизится к этому не мог. А Чимин смог… даже не утруждаясь! И это даже не потому, что Пак делает что-то специально или на зло, просто для альфы всё слишком важно в отношении этого непростого омеги. Таковы уж все влюбленные — для них нет пустяков, любая мелочь им кажется чуть ли не судьбоносной и способной повлиять на всю дальнейшую жизнь. Нам идёт за Чимином, а про себя матерится всеми многоэтажными матами. Даже не смотрит на какой этаж жмёт сам — с профиля крохи глаз не сводит. Он так влюблён в этого омегу, что кажется ещё немножко и его башку разнесет вот прямо здесь, в этом долбаном лифте — окрасит всё красным и обагрит эти стены и зеркала всей безнадежностью его чувств! О которых так хочется рассказать, раскрыть Чимину всю мучающую его правду… Но он не должен этого делать, просто не имеет на это права! Потому что… ТАК НЕ ПОСТУПАЮТ! Ну вот скажет он Паку о своих чувствах, признается что любит его безумно, а что потом? Его планы не должны подрывать Чимина изнутри сильнее, чем это может быть допустимым. Если он просто выложит ему правду, то как кроха справится с этой ношей… когда его не будет? Для чего ему эти излишние страдания? Пусть омега и не чувствует к нему ничего, даже хотя бы чуточку приближенного по степени чувств и значимости, что испытывает Нам — это всё равно… ужасно несправедливо по отношению к Чими… Ведь это только лишний груз на его хрупких плечиках. Намджун уже чуть не харкает кроваво от своей любви — слова признания, крутящиеся на языке, больно полосуют его глотку, желая вырваться наружу! Потому что это странное недопонимание между ними, причину которого он так и не смог разгадать, а Чимин не захотел разъяснить — оно хуже всего! Уйти с таким говëным чувством — такое себе прощание… Чимин же не спятил, чтобы просто так взять и резко поменять к нему отношение, Намджун это прекрасно понимает и чувствует что тут что-то другое. И если это не гормональный сбой межгалактического масштаба (а это не он, Нам это знает), то значит произошёл… либо какой-то сбой в матрице, либо зверёк что-то опять не так понял и накрутил сам себя. Вот и достался же ему такой «многодумающий молчун». — Может всё же поведаешь тайну, от чего тебя так бомбит? — Всё же не выдерживает Намджун, закрывая за собой дверь квартиры. А Чимина и правда бомбит. Он стоит, не поворачиваясь к альфе лицом, боясь что его окончательно повернет не туда. У Пака уже практически раздвоение личности: одна сторона тянется к Намджуну как одержимая, хочет накинуться на него, заобнимать и зацеловать, как недавно, а другая — ненавидит и бьёт себя по рукам. Ведь тому, кто к тебе ничего не испытывает, кроме желания тела, нельзя постоянно отдаваться в руки и погружаться в чувства — это для Чимина за пределами допустимого! Он не должен переступать через принципы, лучше руки себе перегрызет, а Наму — горло. Паку так хочется всё высказать прямо сейчас, что аж сил нет, как зудит внутри. Буквально пол часа назад они целовались с альфой, как маньяки над поверженым «трупом врага». И он словно помешался в тот момент… Это было как состояние на грани жизни и смерти… он так желал этого мужчину, будто без него… всё — обрыв, пустота, НИЧТО. Он отбросил абсолютно всё, и даже себя… смалодушничал, и не помня ничего, попросил о поцелуе… САМ! Потому что ХОТЕЛ! А теперь думает, что наверное просто был в пограничном состоянии. «Нет, бред какой-то!» «Я ему правда не нравлюсь? Нам делает это всё по нужде, по долгу? Или… просто хочет заслужить доступ к телу? Так?» Нет, не так! Чимин не может в это поверить! Он ведь чувствует, ЧУВСТВУЕТ искренность альфы. Ну не может же он так ошибаться, не может! Эту нежность и заботу ведь не подделаешь настолько тонко и искусно?! Он не верит… — Уйди! — Продолжает бычиться омега, выводя уже этим самым альфу из себя. — Диалог, Чимини. Я хочу от тебя диалог! — Рычит Намджун, находясь на грани. — А ещё объяснений! Потому что я уже нихуя не понимаю! — Не матерись! — Да блять! — Не хочу слышать. — Чимин демонстративно закрывает уши ладошками, отчего последняя капля терпения альфы переполняет его чашу — внутри что-то лопается как мыльный пузырь, и Нам резко хватает омегу поперёк талии. Он перекладывает его сбоку и тащит подмышкой, как самого натурального брыкающегося и шипящего котёнка, идя быстрыми шагами прямиком в спальню. Не сдерживая себя, Нам кидает Пака на кровать, от чего тот взвизгивает и, быстро перевернувшись с живота на спину, без лишних слов начинает медленно отползать. — Говори! ГОВОРИ! — Страшным, утробным голосом рычит Намджун, а у Чимина… живот тугим узлом скручивает. *** Вечерний прайм-тайм. Новости KBS1. 20:00. Прямой эфир. Ведущая зачитывает какие-то новости с телесуфлёра, как внезапно монитор гаснет. Женщина немного растерянно крутит по сторонам головой, как бы спрашивая «в чём дело», однако тут же исправляется и продолжает зачитывать новости по памяти, уже без суфлёра. В течении нескольких минут происходит суета персонала за кадром, техники пытаются отладить внезапно «вышедшее из строя» оборудование — напряжение растёт. Вид ведущей так же становится немного нервным, ведь на экран, что расположен позади неё, не выводятся соответствующие материалу видео-подкладки. Внезапно включается картинка. На секунду все в студии облегчённо выдыхают, но только на секунду, потому что потом становится понятно, что демонстрируемое видео — не из одобренного редактурой сценария. И вообще — он какой-то очень левый и, кажется… сильно провокационный! В студии начинается паника. На видео показывается «казнь» бывшего замминистра Лу Хёну, который в это время должен находиться под стражей органов правопорядка. Без всякого ретуширования показываются моменты страшных пыток. Ведущая в это время, как пригвождённая сидит на своём месте, обернувшись в пол-оборота и уставившись взглядом на большой экран позади неё. Ладонями она прикрывает рот, чтобы не завизжать (уйти почему-то не догадывается), в то время как её глаза выражают полнейший ужас от увиденного. Главному оператору уже дают отмашку, чтобы просто-напросто вырубили весь эфир — все понимают, что это запредельный скандал. Но технический персонал, сидящий в аппаратной студии, ничего не может сделать: ощущение, словно всё управление кто-то перевёл дистанционно на себя. В глазах режиссёра — полное отчаяние, он уже представляет себя за решёткой по обвинению в какой-нибудь политической статье. Альфа хватается за сердце и, рвано дыша, просит срочно вызвать ему скорую. В это время на экране один из палачей делает звонок, и начинает с кем-то говорить. » — Да господин президент, мы считаем, что наш подопечный как-то связан с так называемым заговором. Да, всё на это указывает! Мы всё перевернули и дом и виллу. Да-да, и съёмные квартиры. Да, господин президент, и там. Мы нашли некоторые файлы, принадлежащие базе Zetagen, это только подтверждает наши догадки. Поэтому, с вашего позволения, мы устроили небольшую кровавую вечеринку. Нет, не говорит… Он уже почти не может. Понял вас, господин президент, будет сделано.» Все в студии замирают, и от шока даже прекращают как-либо бороться с вышедшей из-под контроля ситуацией. В завершении демонстрируется кадр исполнения «воли президента»: Лу Хёну, кричащему «Смерть всем избранным!» вскрывается черепная коробка. На этом моменте ведущая не выдерживает и падает в обморок под стол. Конец эфира. ~ Вся страна в шоке от увиденного по центральному каналу. Остальные каналы реагируют на произошедшее незамедлительно: на места событий срочно мчатся телевизионные бригады. У здания центрального подразделения полиции Сеула (куда был ранее заключён под стражу Лу Хёну), у Здания Правительства и Голубого дома (он же резиденция президента) собирается несчётное количество репортёров, а так же представителей разных агентств и вооружённые люди. На дорогах пробки, кареты скорой помощи не успевают сменяться и прибывать по вызовам граждан: кого-то госпитализируют с сердечным приступом, кого-то с резким обострением хронических заболеваний на фоне стресса от увиденного. Больницы переполнены, линии психологической помощи перегружены. Спустя полтора часа после сенсационного эфира Кён Дуонга в срочном порядке вызывают на допрос в Генеральную прокуратуру. Это показывается в экстренных эфирах по всем телеканалам, дабы немного успокоить общественные массы и продемонстрировать, что «дело по расследованию» уже запущено и президента так просто из-под ареста уже не выпустят. Всю семью Дуонга так же берут в оборот и заключают под стражу до выяснения всех подробностей дела. По телевидению срочно выступает премьер-министр и объявляет об импичменте* президента, а так же о том, что будет созвана комиссия по определению временного правительства. _____________________________ *Импи́чмент — процедура судебного обвинения, в том числе и уголовного, лиц муниципального или государственного исполнения, чиновников, вплоть до главы государства, с возможным последующим их отстранением от должности. *** ____________________ Spotlight — Jessie Ware ____________________ Не хватает слов, чтобы сказать, как я думаю о тебе Слова никогда не были мне помощником в этом Скажи, когда у меня будет что-то большее, чем мечта о тебе Потому что сон — это просто сон, а я не хочу спать сегодня ночью ~ — Ты мне не веришь… никогда не веришь! — Второе колено Намджуна перемещается на край кровати. — Своим недоверием ты мне клинки в спину втыкаешь. Снова и снова! Не знал этого? То двигаешься навстречу, и я получаю от тебя надежду, то снова строишь стену, убивая её в зародыше. Непостоянный как ветер, сам не знаешь, что тебе надо! — Тяжело дышит Нам и начинает медленно подползать к омеге. — Дикий зверёк… легче самому себе горло перегрызть, чем тебя приручить! Доводишь меня, не видишь что ли? Ты же не ребёнок, Чимини… Сердце Пака бьётся так бешено, как никогда раньше. Пылкая речь Намджуна пугает его. Альфа такой искренний сейчас, и такой яросто-прекрасный! Но… в нём будто что-то надорвалось… то, что до этого сдерживалось, судя по всему немыслимыми усилиями. На миг захотелось руки к альфе протянуть и провести по скуле, но… глаза Нама сейчас горят голубым пламенем — тем, что он никогда ранее не видывал. Видимо Намджун и правда доведён до крайности — и он этому виной. Это так пугает и страшит! Омега будто не дышит, слиться с кроватью пытается, нервно перебирает пальцами смятую простынь. Чимин пятится назад, хотя уже почти и некуда, понимая, что смысла в этом нет никакого, однако та сила, что исходит от альфы — толкает его к изголовью по мимо его воли. Через секунду Намджун уже оказывается в непосредственной близости — даже быстрее, чем Пак успевает подумать, уже вжимает хрупкое тело Чимина в спинку кровати, а тот словно маленький птенчик, только смотрит в ответ и хлопает глазками. Он вообще, когда вот такие расклады с интимным подтекстом появляются, внезапно глупеет — а в голове пустота. — Что говорить? Я нне понимаю… — Не понимаешь? — Внимательно смотрит альфа в серые глаза, что находятся в непосредственной близости от его. — Всё ты понимаешь, кроха! — Не делай так, прошу… — Шепчет Пак, когда Намджун еле касаясь, уже проходится по его шее кончиком своего носа, вдыхая природный аромат, а затем и вовсе задерживается у ароматной жилки. — Чего ты добиваешься? Скажи! Я правда хочу знать, что с тобой происходит. — Низкий голос альфы затуманивает разум. И снова глаза в глаза, внимательно и прожигающе. — Мне не нужно это всё… — Что тебе не нужно? — Почти касаясь чужих губ. — Вот этого всего… Я сам слышал как ты говорил Чонгуку… — Неожиданно проговаривается Чимин и тут же замолкает. «Что он там слышал?» у Намджуна как выстрел в голову, он лихорадочно перебирает всё о чём говорил с другом во время обеденного перерыва — «так вот откуда ветер дул! Теперь понятно — глупыш что-то недопонял и сделал свои неправильные выводы!» — Что я говорил? — Низким голосом, и даже почти спокойно, произносит альфа, но видя что омега мнётся и сомневается, внезапно вскрикивает. — НУ!!! — Что не нравлюсь тебе! — Вздрагивая, срывается на крик Чимин, готовый уже ко всему, чему угодно. — Бляять… — Чуть ли не хватаясь за голову, тянет Нам. «Так вот в чём дело! Ну невозможное существо! Проще сдохнуть!» — Когда подслушиваешь, тыковка, мой тебе совет — всегда дослушивай до конца, а не убегай на половине фразы. У Чимина расширяются глаза от накатывающего ощущения, что он, возможно, крупно… облажался? Или всё же нет? Или это просто Нам сейчас так ловко его запутывает, пока сам придумывает на ходу как вывернуть ситуацию? И всё же… «что же там было дальше?» Омега замер, хлопая глазами. — Я сказал, что ты мне не нравишься, но потом было продолжение. — Какое? — Замирает Чимин, и его сердечко, кажется тоже замирает. Нам склоняет голову, глубоко вздыхая и закрывая глаза. Дышит некоторое время и, под неотрывный взгляд омеги, поднимает голову. — Я говорил что моё отношение к тебе шире. Ты мой омега, мой будущий муж… — Интересная формулировка. — Прерывает Чимин, тихо хмыкая. — Я так понимаю, ты посчитал… что привлекаешь меня только внешне, так? — Пак замирает, сглатывая. — Но мои поступки по отношению к тебе ты в расчёт брать вообще не хочешь, так? — В ответ поджимание губ и похлопывание ресницами. — Ты что… решил, что всё что между нами происходило — это типа, у меня… такой извращённо-витиеватый путь, чтобы затащить тебя в койку? — Омега уже начинает чувствовать себя откровенно говоря глупо. — По твоему я похож на инцела*, так что ли? Думаешь для полноценного, не ограничивающего себя в физических контактах альфы, выстраивать настолько сложные многоходовки просто ради секса, это норма? ________________________________ *Инцелы — члены субкультуры, которые описывают себя как неспособных найти сексуального партнёра, несмотря на желание это сделать. — Прекрати… — Чимину делается всё не комфортнее, похоже он и правда очень глупо и наивно размышлял всё это время… — Поверь мне, возможностей развести омеге ноги предостаточное количество, хватило бы только мозгов и желания. — Глаза Нама горели чёрным блеском, а от тесного контакта с альфой Чимину сделалось невыносимо жарко и неловко. — А теперь скажи, только честно, как ты считаешь, у меня есть мозги и желание? Омега смотрит почти не мигая — кажется альфа загнал его в ловушку. Снова. — Далее, по поводу твоей внешности… Конечно, ты не можешь не привлекать. А ты как думал? Только какому-нибудь последнему кретину не очевидно, что ты чертовски красив и сексуален. — Альфа вздыхает. — Тыковка, прекращай быть таким ребёнком. — Неожиданно Намджун берёт Чимина за подбородок. — Или скажешь, что все те альфы, которые пускали по тебе слюни — были чередой совпадений? — Щёки омеги окрасились багрянцем. Слышать такую неприкрытую, жёсткую правду для него одновременно и очень стеснительно, но и не оставляет сомнений в её очевидности. Наверное, только Нам и может сказать это так безапиляционно и прямо в глаза, что понимаешь — да, по другому и быть не может. — И ещё кое что, зверёк. — Низким, грудным шёпотом (что вообще незаконно) произносит Намджун. — Ответь… а чего хочешь ты сам? Чтобы я сейчас ушёл или остался? — Небольшая пауза, гробовая тишина, и только большой палец альфы нежно оглаживает синяк на скуле омеги. — Твоё молчание будет считаться положительным ответом. Чимин весь в оцепенении, он растерялся. Но не Намджун! Расценивший секундное колебание омеги, как согласие. Пусть оно и с долей сомнений. Пусть и сомнений этих больше. Пусть его кроха — сам одно сплошное сомнение! Он припадает к пухлым губам Чимина — мягко, но настойчиво, а тот в ответ чувствует горькую сладость и обжигающий огонь. Пак словно загипнотизирован, как в своём сне, когда на него смотрел чёрный паук. Гипноз чёрных глаз Намджуна — это два коварных капкана, две Марианских впадины, на дне которых его, возможно, ожидает одиночество и разбитое сердце, а может наоборот — вершина блаженства. Ведь пока не прыгнешь — не узнаешь? Он не должен позволять брать верх своей омежьей натуре, но… Но глаза его широко распахнуты и смотрят в горящие адские источники напротив: а в них уже огонь разгорается и демон смотрит на него внимательно, за реакцией наблюдает, губ своих не отстраняет, а наоборот — углубить поцелуй пытается. На губах безмолвная страсть — она плещет своей сладостью, зовёт в свой порочный рай и требует единения, влажными каплями рассыпаясь, словно переспелыми ягодами. Это похоже на безмолвную войну взглядов: с одной стороны катаны, с другой — щиты. Щит Чимина крепок, бронёй он давно порос — недоверие, вот его главный компонент. Но катана Намджуна острее всех — её сталь в самых глубинах души закалялась. Острота её подобна уму альфы, а твёрдость — характеру. Чья же возьмёт?