Крылатая Свобода

— Слишком рано она поняла, что одна, — слабым эхом разносился голос по двору Штаба Разведотряда, — и скрывалась во снах. Там, где была тишина... Наконец гитара лежала в умелых тонких руках, наконец пальцы мастерски перебирали прохладные струны. Врени впервые за достаточно долгое время взяла музыкальный инструмент в руки — до этого момента времени никак не находилось. В общем, сейчас, в это неспокойное время, таланты могут хоть как-то скрасить эту нелегкую жизнь. Гретхен скучала по своей гитаре — и ох, сколько радости она получила, когда начала играть на ней. Выбрала она место подходящее, но рисковое. Ухитрилась и умудрилась залезть на колокольную башню замка, то есть на самый верх. Колокольная башня — самая высокая точка, отсюда видно всю территорию не только Штаба, но и часть леса вокруг. Собственно, чем выше точка, тем сильнее можно получить по шапке от начальства, потому что просто так фиг ты на колокольную башню залезешь. А девушка мало того что сидит там, так еще и песни распевает. — Видя где-то, где-то, где-то рай, где-то, где-то, где-то рай... Крепко засыпая, — продолжала петь Врени, прекрасно слыша приближающиеся шаги. — Ты меня не напугаешь, Жан, даже не пытайся подкрадываться. — Порой я ненавижу твои уши, — говорит парень, который тоже ухитрился улизнуть на колокольную башню. — Я тебя после твоей тренировки искал, но капитан Леви тебя тогда уже отпустил. Я вообще не знал, где тебя искать! — Зато теперь у нас повышается вероятность получить от капитана по шапке, — хмыкает Гретхен, не переставая играть на гитаре, а потом повернула голову. Короткое черное каре, выглядывающее из-под шапки берета, заколыхалось. — Чего пришел? — Ты сняла повязку? — спросил Кирштайн, опуская взгляд на ее руки, а девушка кивает. Сегодняшним утром она сняла бинт с правой ладони. Костяшки после неудачного удара по стене зажили, хоть теперь там виднеются светлые шрамики. Но они теряются на фоне россыпи других отметин. — Раз так, то держи, — с этими словами парень кидает ей темный свёрток, а разведчица от неожиданности вздрагивает. — Что это? — недоверчиво спрашивает она, беря вещицу в руки, а потом понимает, что это. — Перчатки? Черные, сшитые из плотной крепкой ткани перчатки без пальцев. Почти такие же, какие у нее были два года назад. — Какая ты догадливая, — с сарказмом подмечает Кирштайн, а потом плюхается рядом на прохладную каменную поверхность. — Ты когда успел вообще? — В выходной. По рынку пошастал, подумал, чего бы тебе взять. Тебе ведь нельзя с территории Штаба без капитана выезжать, а руки до сих пор прячешь. Что правда — то правда, Врени никогда не привыкнет к тому, что ее руки открыты для всеобщего обозрения. Она всегда их прятала, скрывая противные шрамы на коже, потому что ей было стыдно. Глупо, конечно, ведь у многих солдат есть шрамы и похуже, но ей хотелось хотя бы немного выглядеть девушкой. А у девушек ручки тонкие, ладони — аккуратные, с длинными пальцами и нежной кожей. Не сказать, что руки у нее были некрасивыми — наоборот, ладонь узкая, пальцы длинные, изгибы красивые. А вот кожи нежной не было — вместо нее шрамы, шрамы и опять шрамы. — Спасибо, — искренне поблагодарила парня Гретхен, а потом ловким движением натянула ткань на свои руки. Перчатки сели как влитые, прямо как прошлые, которые порвались. И черная ткань сразу закрыла собой все изъяны ладоней, где шрамов было больше всего. — Что бы я без тебя делала! С этими словами она по-дружески пихнула его локтем в предплечье. Жан хмыкнул. Что бы она без него делала... Не знала бы о гадостях Военной Полиции, например. Это ведь Кирштайну так повезло — оказаться на рынке как раз во время убийства. Он не мог промолчать, не мог не рассказать. Но как же ему хотелось это сделать — молчать, не говорить ничего о том, каким мерзким методом Полиция пытается лишить всего и добраться до нее. Крылатая Свобода... Люди не понимают, чем обернется им попытка отрезать ей крылья. Выходит, порой даже Свобода может убегать от человеческого гнева. Планы не получить от начальства по шапке неожиданно и успешно провалились еще тогда, когда Врени залезла на колокольную башню. Потому что она, даже пытаясь сделать это незаметно, все равно незамеченной не осталась. Кто ж мог знать, что у Леви такой зоркий глаз и чуйка на нарушения солдат-доходяг. Не сидится ему в кабинете, надо ж было выйти и прогуляться до конюшни. Аккерман увидел девушку сразу же, как только она выглянула из-за каменной стены колокольной башни на самом верху. Сам капитан в этот момент собирался уходить из конюшни, но так и остановился на пороге, решив не выходить из-под защиты крыши здания, чтобы разведчица его не заметила. А она начала петь, и Леви решил отложить выговор на некоторое время. Он уже и забыл, когда она в последний раз пела. Их комнаты находятся по соседству, а шумоизоляции там, в принципе, никакой, поэтому раньше он был частым слушателем ее пения. Но в последнее время из ее комнаты он не слышал абсолютно ничего — ни игры на гитаре, ни звонкого голоса, хотя между ними была всего лишь одна сопливая стенка. Всего лишь стенка... Зато часто ему отныне на нервах играл мячик, который капитан ранее отдал Врени для тренировки реакции. Потому что эта резиновая ерундовина, которую Аккерман уже мысленно отдал на растерзание алабаю Берти, билась именно о ту самую стену, которая разделяла комнаты «113» и «111». А Леви что? А Леви и сделать ничего не может. «Сам виноват, — подтрунивал голос в его голове, пока капитан тщетно сидел за своим письменным столом и пытался заполнить мелкую стопку бумаг на подпись, от которых полностью отвертеться не получилось. — Нечего было ей этот мяч отдавать. Теперь расхлебывай.» И Леви расхлебывал. Сам ведь напросился — подарил мячик, которым надо играть либо с человеком, либо со стеной. Врени Жана к этой игре в «перекидалки» привлекала нечасто, в основном играя со стеной. Так и проходили эти долгие деньки, когда в свободное от тренировок время Леви то и дело слышал «бум-бум-бум» мячиком по стене с другой стороны сопливой каменной перегородки. А Врени старалась — швыряла вещь все сильнее, тренируя реакцию и хваткость рук, даже не думая, что этим мешает начальнику. А начальник ей ничего об этом не говорил. Ибо чем бы дитё не тешилось, лишь бы не вешалось. — Видя где-то, где-то, где-то рай... — слушал Аккерман, прислонившись плечом к стене и тяжело смотря из прохода конюшни. Смотрел прямо наверх, туда, где сейчас и сидела девушка, прямо на колокольной башне. Все-таки, голос у нее красивый. Таким особенно хорошо петь колыбельные. «Желательно, тебе, да? — хохотнули в голове. — А то бессонницей маешься.» Леви только глаза прикрыл. Он уже смирился с тем, что половина его мыслей занята этой девицей. И отнюдь не потому, что она его ученик. Порой он думает: а что бы было, если бы она не стала его учеником? Были бы у него такие мысли? Думал бы он о ней так часто? Или все происходящее сейчас началось только из-за того, что он стал ее наставником? Ему это чувство определенно не нравится. Оно обременяет даже сильнее дружбы с кем-то. Постоянное волнение и беспокойство о ней, желание облегчить ее жизнь, даже если из-за этого усложнится его существование. Что с ним стало? Сам ведь говорил, что привязанность к кому-то здесь, в Разведке, будет слишком болезненна. Даже простая дружба — даже от нее в сердце может остаться выжженная дыра, если друг погибнет на вылазке. Какая сильная будет рана, если вместо друга умрет тот, кто относится к категории посильнее «дружбы»? Насколько будет больно? По сути, такое проклятие висит только на Разведотряде. В Гарнизоне вероятность умереть куда меньше, а в Военной Полиции тем более, поэтому отношения там вполне обыденное для всех явление. Но только не в Разведотряде. Хотелось ли Леви отношений? Если бы он не стоял в рядах разведчиков, ответил бы, что да, хотелось. Обыкновенно жить где-нибудь в городишке, иметь свои заботы, обнимать собственную жену, приходя домой с работы, довериться власти и военным подразделениям и не решать такие глобальные проблемы, как вылазка к стене Мария. Но он — в рядах разведчиков. Поэтому все желания должны рассыпаться в прах. Потому что ты должен заботиться не о своей жизни, а о жизни не только своего легиона, но и целого народа. Честно говоря, Леви быть военным не сильно и хотел. Да, он рвался к свободе, учитывая его далеко не счастливое происхождение, но не до такой степени. А выбора не было — его вытащили из Подземного Города, он должен был отплатить за это. А потом все зашло слишком далеко, теперь слишком много надежд возлагается на сильнейшего бойца человечества. Отступать некуда. В такой же ловушке оказалась и Врени. Она не хочет нести такую огромную ответственность, не хочет отвечать за жизнь целого народа. Но отступать уже некуда, раз у нее есть возможность, которой больше нет ни у одного человека, значит, она должна помочь. Тем временем на колокольной башне народу прибавилось — к Гретхен пришел и Жан. Видимо, ощутили себя бессмертными, раз бестолку залезли туда. Оба. Леви вздыхает, передергивает плечами и наконец выходит из-под защиты крыши конюшни, выходя на открытую дворовую площадку. Пора бы сгонять уже этих голубков. — О, глянь, капитан, — шепнул Жан, дернув девушку за рукав рубашки, а потом активно закивал, указывая на начальника. — Чего? — не ожидала Врени, вытаращившись в сторону личного тренера. — Откуда он вылез вообще? В ее планы не входило получить от него по шапке! Она думала, что он сейчас сидит в своем кабинете за бумагами, потому что видела, как он заходит в комнату «111» со стопкой документов. А тут, блин, он каким-то боком оказался на улице. — Без понятия, капитан Леви может все, — выговорил Кирштайн, а потом вжал голову в плечи. — Пора сваливать. После этих слов они были готовы в ту же секунду дунуть на сверхзвуковой, чтобы их не спалил начальник, но было поздно. Они ведь спалились уже давно. Но Леви поднимает голову и смотрит прямо на них — на неудачников, которые не успели свинтить с места преступления. Смотрит пронзительно — Врени видит его задумчивый и мрачный взгляд и обреченно вздыхает. — Поздно, Жан, — говорит она, смотря вниз, прямо на Аккермана, который мотнул головой, призывая спуститься. — Уже поздно. И они вдвоем дружно скорбно выдыхают. Оба разведчика вяло плетутся вниз, пока Гретхен наигрывает на гитаре похоронную музыку. — Может, хватит обстановку накалять? — не выдержал Жан. — Если помирать — так с музыкой. — Но уж точно не с похоронной! С этими словами они вышли из здания, оказавшись сразу же прямо на дворовой площадке. А там их уже встречал капитан, который не сдвинулся с места, кажется, ни на шаг. — Кирштайн, можешь идти, — говорит он, и ребята замирают на месте. — Э? — не понимает Жан происходящего. — Но ведь я... — Свободен, — говорит Леви тоном, не терпящим возражений, и парень смотрит на подругу. Гретхен незаметно сглатывая ком в горле. Получается отхватывать пилюлей будет только она одна? «Ты уверена?» — одним взглядом спрашивает Жан, на что девушка едва заметно кивает. Кирштайн хмурится, но послушно уходит, исчезая в дверях. — Убивать будете? — тихо спрашивает Врени, готовясь ощутить на себе жесткую правду жизни и строгое наказание начальника. — Честное слово, оно само так вышло. — Надо поговорить, — никак не отреагировал на ее реплику капитан, а потом развернулся и отошел к лавочке под деревом, вынуждая разведчицу идти за ним. Врени нахмурила темные брови. Он выглядел странным — мрачный и задумчивый, какой-то напряженный. Не такой безэмоциональный, как обычно. Разговор будет серьезный и, наверное, не на тему того, что она забралась на колокольную башню. — Садись, — говорит Леви, кивая на скамейку, и девушка повинуется — садится, внимательно за ним наблюдая. А он садится рядом. — Что-то настолько серьезное? — понимающе спрашивает разведчица, и капитан едва слышно выдыхает, на несколько секунд прикрывая глаза. — Маркус Луц опять объявился. — Чего?.. — на несколько мгновений выпала Гретхен из реальности. «Внимание: Кактус на горизонте!» — заорали тараканы, поднимая мозговую тревогу. — Вчера с ним случайно встретился Эрвин, — продолжил говорить Аккерман, смотря куда-то в сторону, избегая зрительного контакта с девушкой. А вот Врени наоборот — вылупилась на него, как на экспонат в королевском музее. — И... Он интересовался тобой. — С чего бы! Почти два года прошло! — всплеснула руками разведчица. — Что ему надо, черт возьми? — Мы задаемся тем же вопросом. Как думаешь, Маркус знает о... о твоих способностях? Или о прошлом? Врени задумчиво прикусила кончик ногтя на большом пальце, начиная сильную мозговую активность, а Леви скосил на нее глаза. И тут же потупился, потому что сразу же задержался взглядом на ее губах и пальце. «Либо пусть она так делать перестанет, либо ты прекратишь таращиться!» — колокольчиком звенит голос в голове, и капитан едва заметно вздыхает. Свалилось же столько дерьма на его голову. — Честно, не знаю, — спустя полминуты отвечает Гретхен, а потом хмыкает. — До двадцати лет даже я о своем прошлом не знала. Хотя, у него ведь есть связи, как он мне два года назад на приеме хвастался. — Есть связи? — с какой-то печальной иронией повторяет за ней Леви. Ну да, есть связи... На то он и сынок самого богатого лорда Стохесса. — Я не могу понять, что ему надо. Прием был еще до того, как у меня впервые прорезались крылья, о моих способностях не знала даже я. Тогда почему он тогда ко мне клеился? Как будто я такая дура, что позволю ему навешать лапшу мне на уши! Аккерман смотрит на нее. Она возмущена, растеряна и находится в полнейшем непонимании. Подумать только — а ведь действительно, как раз почти ровно два года назад он сам же с ней и разговаривал на эту тему. Призывал быть осторожной, даже на тот момент не зная, что у этой девочки с размытым прошлым откроются такие нечеловеческие способности. На тот момент ей было девятнадцать, теперь же — двадцать один год скоро подойдет к концу. Прошло всего два года, а она как будто поменялась на все десять лет. Ей скоро стукнет двадцать два, но насколько она изменилась. — С Маркусом ничего пока неизвестно, — говорит Леви. — Но ты ведь понимаешь, что отныне должна быть еще более осторожной? — Да во мне осторожности — хоть отбавляй! — заявляет девушка, на что получает саркастический ответ: — Я что-то этого не заметил. Начерта на башню полезла, осторожная? Сколько удовольствия капитан получил, наблюдая, как воинственное выражение лица у Гретхен постепенно и безнадежно пропадает. А потом на ее лице появляется кислое подобие неловкой улыбки. — Я хотела найти подходящее место для игры, — оправдывается она, а потом проводит рукой по своей гитаре. — Но готова к наказанию. Что мыть прикажете? — Хватит с тебя, — передергивает Аккерман плечами, а потом опускает взгляд на ее руки. — Снова перчатки? Опять. Они почти не отличаются от тех, которые порвались прямо у него на глазах. Такие же черные, без пальцев. И вновь они закрывают искалеченные хрупкие руки, скрывая от всех шрамы. — Да, — отвечает Врени, а потом улыбается, потирая руки друг о друга. — Честно, до сих пор привыкнуть не могла, что у меня открыты ладони. А шрамы так в глаза бросаются, на них все так косились... Но это понятно, зрелище-то не самое приятное. — Солдата не могут испортить шрамы. — Но они могут испортить девушку. Нужно признать, капитан, что все находящиеся здесь разведчицы в свободное хотят быть девушками. Хотя бы ненадолго, но ощутить себя женственной, физически слабой... красивой. — Ты думаешь, у тебя недостаточно красоты? — Не думаю, что в этом есть смысл. Это все относительно — кому-то можно показаться красивым, кому-то — не очень. Леви едва не ляпнул, что для него она — эталон красоты, но вовремя закрыл рот, мысленно надавав себе подзатыльников. Идиот, какой же идиот... Он не может выбросить ее из головы. Поздно, порог пройден — он прозевал тот момент, когда все это можно было остановить. А эта девчонка даже не догадывается о том, что постепенно приручает самого смертоносного одинокого волка. Ему это не нравится. Но он не знает, как это остановить. Как сдать назад, черт возьми?! Ожидание сентября продолжается. *  *  *  *  * Июнь сменился июлем, скоро наступит золотая середина лета. С момента начала тренировок прошло чуть больше месяца, за который Врени достигла по истине высоких достижений. Перемены в системе тренировок начались тогда, когда она едва не повалила капитана на пол во время ближнего боя. Она просчитала множество вариантов действий начальника и в итоге смогла угадать момент для удачной подсечки. Правда, Аккерман не был бы Аккерманом, если бы мастерски не сделал колесо во избежании встречи с полом. Но он не смог избежать того факта, что у девчонки почти получилось. Колокольчик, правда, она не сорвала, но едва не отправила начальника в полет. На следующий день после такого достижения Врени пулей спустилась в подвал на три минуты раньше положенного и опять привычно показалась на пороге тренировочного зала. — Может, мне сделать условное время не полвосьмого, а семь двадцать пять? Слишком ты зачастила приходить раньше, — как обычно встречает ее своей репликой капитан, а Врени улыбается. Она слишком привыкла к этому. Каждый день их тренировки начинаются именно так — он приветствует ее, даже не говоря слов приветствия. Он всегда встречает ее какой-нибудь фразой, и его реплики не повторяются. А Гретхен изо дня в день спешит в тренировочный зал, чтобы услышать, какую фразу он скажет на этот раз. — Не надо ничего менять, а то я точно каждый день буду отматывать несколько кругов вокруг Штаба, — отвечает она, проходя в помещение, и только потом замечает перемены. С одной стороны, ничего вокруг не поменялось. Капитан как обычно встречает ее новой фразой, прислонившись поясницей к тренировочному оборудованию. Как обычно щелкает крышка его карманных часов. Все происходит обыденным образом. Но изменения все же есть. На капитане нет формы Разведотряда. На нем теперь обычная одежда — темные брюки с бледно-голубой, видимо, рабочей рубашкой. Нет солдатских форменных брюк с завышенной талией, белой или светло-серой рубашки с курточкой Разведотряда поверх нее, нет привычного шейного платка. Он поменял свою форму на обычную одежду. И на первую секунду это ввело разведчицу в ступор. — Решили сменить образ? — приходит она в себя, без стеснения оглядывая начальника с ног до головы. А Леви едва слышно хмыкает, выпрямляется и проходит к середине помещения. — Помнишь, я сказал, что во время тренировки ты меня даже испачкать не сможешь? — говорит он, а девушка заторможенно кивает, припоминая их самую первую тренировку. — Теперь ты вполне способна на это. А жертвовать своей формой я не хочу. Это странно, очень странно, но эти слова со стороны Аккермана становятся почти похвалой. Вернее, не почти, а самой настоящей похвалой. Потому что он признал то, что эта девчонка способна повалить его. Он признает, что когда-нибудь она сможет его победить. А у Гретхен от воодушевления едва сердце в пятки не падает. Ее голубые глаза расширяются, напоминая два больших блюдца, а потом на ее лице сама собой появляется широченная улыбка. Она как будто светится изнутри. — Что ты вытаращилась на меня, как на титана? — спрашивает Леви, на что девушка лишь смеется. Смеется с облегчением. А смех у нее красивый. Аккерман на секунду отводит взгляд, опять ловя себя на мысли, что он в очередной раз думает о ней. — Значит, я не зря стараюсь? — тихо спрашивает Гретхен, на что капитан только приподнимает бровь. — Значит, я могу? — А ты сомневалась? — А вы? — Я — никогда. Можно не сомневаться, образ холодного снеговика испарился. Растаял. Врени теперь никогда не сможет думать о начальнике так, как думала ранее. Он хороший человек, прячущийся от всех под ледяной маской. На самом деле он не лишен доброты. На самом деле он заботливый. Для нее он — прекрасен. Стал прекрасным совсем недавно. Всего лишь месяц назад. Подумать только, а ведь раньше они были как кошка с собакой. Если бы ей тогда сказали, что она будет так тянуться к нему, она бы рассмеялась. Теперь смеяться совсем не хочется — она жаждет его внимания, пытается добиться его уважения. Она бы все отдала, чтобы хотя бы на секунду увидеть в его глазах восхищение. И это не остановить. И как в этой ситуации сдать назад? Они оба не знают. Не знаю, как и, в принципе, не догадываются, что оказались на одном и том же пути, только идут навстречу друг другу. Что будет, когда они встретятся на этом пути? Врени может только пожать плечами. Леви — промолчать. Но в этот момент, когда они без лишних слов начинают свою тренировку, когда Гретхен находится в шаге от того, что он будет считать ее равной себе, ее втайне греет мысль: «Он во мне не сомневался...» Если бы он мог читать ее мысли, то без сомнений бы добавил: «Никогда.» Продолжение следует... Coldplay — Paradise (cover by RADIO TAPOK)