Стекляшка

Полуденное небо — безоблачное, бравурно-голубое, — кажется таким насыщенно ярким, что будто само, безо всякого участия солнца, чуточку режет глаза, заставляя щуриться. И на фоне его, такого, горделивые шпили дворца и пары других примечательных зданий Короны — видны особенно отчётливо. Взгляд Кассандры поначалу цепляется именно за эти тёмные острия — а после скользит уже дальше. По намеченным на горизонте очертаниям соседних королевств; по густому лесу, прорежённому скупой прогалинной плешью; по неровному частоколу, отделяющему башню и поляну вокруг от остального мира. Кассандра кладёт руки на парапет, густо напитавшийся солнечным светом, ладонями ощущая исходящий от камня жар. Становится легко и спокойно. Не то чтобы ей сегодня было некуда спешить; но время будто замирает, и пронизанный тёплыми лучами полдень на какую-то пару минут кажется вечным. Никакого решительного ухода из Короны раз и навсегда, пафосного начала новой жизни, о котором она твердила постоянно, — ничего этого не вышло. Просто так получилось. И едва ли она расстроена, и едва ли обрадована этим; едва ли вообще как-то к этому относится. Получилось и получилось. Нет, амулеты и оружие им с Гектором, как было обещано, вернули, и честно отпустили восвояси. И они успели уже немного помотаться по свету — даже влипнуть в парочку передряг в разных этого света частях. Вот только… то и дело что-нибудь возвращало их. То одно, то другое. …Сразу после событий на Мысе Квирин объявил, что Кассандре, прежде чем отправляться куда-то, нужно обзавестись защитой от реакции опала на выбросы энергии. Вэриан взялся обучить её творить вокруг себя небольшой купол, но это, с учётом её малого опыта, оказалось не так просто. Квирин тем временем дорабатывал Ловушку Разума — точнее, терапию, если звать вещи своими именами. Как бы ни был Гектор хорош, изображая слепого, циановый свет в его глазах создавал много проблем. И… да. Возможность отдавать приказы, в разумных пределах, Квирин согласился оставить; причём на удивление легко, почти не задавая вопросов. Словом, работы оказалось много, и на пару недель они с Гектором будто задержались в прошлом — дни напролёт трудились в лабе, а ночевали в убежище. Впрочем, даже последнее было… почти приятно — и не только потому, что такие условия едва ли где-то ещё их могли бы ждать. Янтарная клетка бессилила по-прежнему, но точно зная теперь, что это временно, Кассандра относилась к этому спокойно. Почти. Так или иначе, когда ярко-жёлтые глаза Гектора взглянули на неё в упор, внимательно и цепко, мигом пробудив внутри характерную дрожь, — она ощутила, что всё это того стоило. …Потом был Вэриан — когда они уже покидали лабу, попросил их, отчаянно стесняясь, заглянуть через несколько дней, чтобы познакомиться с его девушкой. Мол, та с большим недоверием, даже ревностью восприняла историю о том, что он с полмесяца почти с ней не виделся, работая по секретному государственному заданию; а уж после того, как он упомянул принцессу, — всё, как ни странно, сделалось только хуже. Кассандре такая затея показалась… рискованной, что скрывать. Но Вэриану лучше было знать, умеет ли его пассия держать язык за зубами. Они же с Гектором, имея амулеты, могли в любой момент испариться из Короны хоть навсегда; так что, задав пару вопросов, всё-таки согласились. Вивьен оказалась не такой, какой Кассандра себе её представляла. Совсем. Живая, улыбчивая, бойкая до дерзости — и неуловимо, неколебимо уверенная в себе; она будто точно знала, что с ней и со всем, что она делает, — всё нормально, всё правильно, что она хороша и находится на своём месте. По ней никак нельзя было заподозрить, что она шла на встречу с опаловым монстром; к Кассандре и Гектору она отнеслась так, будто те были чем-то средним между живыми легендами, подопытными зверушками и её старыми, но любимыми друзьями. С интересом, будто какое-то неведомое растение, ощупала желейные волосы Кассандры, и даже, едва спросив разрешения, отсекла небольшую прядь, жадно наблюдая, как та отрастает обратно. Разглядывала долго её ногти, поворачивая на свету, испытующе ловя блики, — точь-в-точь как Вэриан когда-то. Как-то легко, совсем незаметно уговорила Кассандру устроить с чёрными камнями едва ли не целое представление; а под конец, в качестве бонусного номера программы, — показать, как работает амулет, как светятся цианом глаза Гектора, когда ему отдают приказ, и… отпустила парочку таких комментариев, что Кассандра и Гектор насмешливо переглянулись, а щёки Вэриана слегка зарозовели. Кассандра уверена была, что если уж Вивьен настолько ревнива, то о стародавней симпатии Вэриана едва ли должна быть в курсе. Но нет — она не просто была в курсе, но ещё и то и дело посмеивалась над ним, язвительно и бойко; и знала, кажется, обо всём — о взрыве котлов под землёй в Старой Короне, о сопридворных дамах, о кассандриуме на тонком шнурке. И о попадании в тюрьму, разумеется; и ехидничала на эту тему так же — походя и легко, будто ничего особенно и не случилось, и Вэриан, кажется, даже если б хотел, не смог бы за это на неё обижаться. С Вико она, на удивление, была осторожна — осмотрела его пристально, даже кокетливо помахала рукой, но с безопасного расстояния. Но едва завидев бинтуронгов — кинулась навстречу, не заметив, кажется, ни сабельных зубов, ни упреждающего урчания. Мара и Ханнан, явно растерявшись, сразу не дали отпора проворным рукам, принявшимся трепать их по загривкам. А после Гектор дал знак, что она своя, попутно высказав что-то касательно откусывания частей тела; но Вивьен, легко усмехнувшись, только выдохнула в ответ: — Брось! У меня бы такие прекрасные ребята ничего бы не откусили, правда?.. Прекрасные ребята предпочли деликатно уйти от ответа, выскользнув из её рук и поспешно скрывшись меж деревьев, — но она тотчас кинулась им вдогонку. Гектор, прищуренно проследив, как её спина скрылась где-то вдали, бросил Вэриану негромко: — Она что, тоже занимается наукой? — и это слово прозвучало почти как ругательство. Тот коротко кивнул: — Ну… в какой-то степени. — Смотри, парень. Объединитесь в тандем — Короне как минимум грозит катастрофа, — хмыкнул он, и, чуть помедлив, внезапно спросил: — И кстати, что ты такого натворил, что вот она тебя взревновала? Вэриан неожиданно залился краской, и отшутился как-то путано и бестолково; и Кассандру слегка царапнуло в тот момент ощущением, которое она — во многом, быть может, из признательности к нему — даже мысленно не решилась сформулировать. В конце концов, вероятно, иногда важнее, чем выбрать правильный путь, — просто двинуться вперёд в принципе?.. Так или иначе… было хорошо. Весело и легко — будто они и вправду старые друзья, долго не видевшие друг друга. Быть может, это было даже первое на памяти Кассандры действительно неплохо прошедшее двойное свидание. Они долго мотались по лесу и окрестностям — она нацепила парик, который теперь, после доработки, сидел крепко, не норовя сползти, — и говорили обо всём на свете. Хотя говорили, впрочем, скорее Вэриан и Вивьен, взахлёб рассказывая историю своего знакомства, и новости Короны, и припоминая расправу над Зан Тири, и всё, всё, всё, — а Кассандра с Гектором просто слушали и не возражали. Кассандру отчего-то в тот момент ничто упомянутое не цепляло — только вызывало лёгкую улыбку. Или усмешку. Было хорошо. Даже Мара и Ханнан, кажется, с участью быть заласканными — под конец смирились. Рудигер, привычно льнувший к рукам Вивьен, смотрел на них с сочувствием. …Потом был Эдмунд. Кассандра сама сказала Квирину, что хочет подобной встречи. Тот явно задумался, но через полминуты всё же утвердительно кивнул; и по его лицу, застывшему, точно маска, она, как и раньше, толком не смогла разобрать эмоций. Это было… странно. Оба, Квирин и Эдмунд, прибыли к башне при помощи амулетов — но Кассандре не удалось понять, принадлежал ли амулет изначально Эдмунду, или Квирин отдал ему запасной. Они с ним вдвоём расположились на скамейке во дворе башни; Квирин и Гектор же, быстро затеяв какой-то оживлённый разговор, прогулочным шагом удалились из поля зрения, но — Кассандра чуяла, и чутьё это было тренировано годами, — что за ней присматривают. На всякий случай. Она ошибалась. Эдмунд не был сумасшедшим. Эдмунд был просто устал, выпит, вымотан до предела. Ни у кого раньше — а за время службы в гвардии людей с нелёгкой судьбой она повидала немало — она не встречала настолько пустых глаз. По нему ощущалось сразу, как тяжело ему далось всё, что произошло; что и неудивительно было, впрочем, с учётом того, что сначала он тронулся рассудком, убил не один десяток человек, включая собственную жену, — а потом на много лет остался один там, где это случилось, стараясь уберечь остальных от такой неприглядной участи. Кассандра знала, конечно, это всё прекрасно и раньше; но почувствовала — только сейчас. Сердце отозвалось обиженной болью. На секунду ей стало страшно, по-настоящему страшно; и она с нажимом сказала мысленно — то ли сердцу, то ли опалу, то ли обоим сразу, — нет, дружище, со мной ты так не поступишь. Об Опале в итоге и не поговорили толком. Эдмунд постоянно соскальзывал с темы, норовя переключиться то на Юджина, то на Рапунцель, то на свежие новости Короны, то и вовсе на Фредерика с Арианной; и при этом неприкрыто морщился, будто от сильной физической боли. У Кассандры не хватило духу продолжать вытаскивать из него то, что он так явно старался забыть. И… она не знала, у кого хватило бы духу рассказать ему о Юджине правду. Так что они просто сидели под летним солнцем, обсуждая какие-то глупые мелочи о Короне — Кассандра не вспомнила бы даже, какие именно. Эдмунд щупал иногда скамейку ладонью, так, будто чуть-чуть сомневался в том, что она существует; да то и дело исподтишка, с ощутимой опаской косился на каменную башню. А пару раз, возможно, и на саму Кассандру. Но в этом она уверена не была. Словом, разговор вышел недолгим. …И был её отец. Точнее, он был чуть ли не в первую очередь — они отправились к порту Дизо почти сразу, едва глаза Гектора перестали светиться цианом; но… всё было так запутанно, сложно и странно, что Кассандра до сих пор не смогла, кажется, ни принять, ни осознать этого, ни толком даже сформулировать. Хотя могло быть и много хуже. Определённо. …И, наконец, был Юджин. Который сам её попросил о парочке встреч — даже не особенно делая вид, что ему не очень-то и нужно, — чтобы поговорить о гвардии. Он приезжал к башне без всяких амулетов, на Максимусе; тот хоть и перестал при виде Кассандры демонстративно фыркать — держался холодно и отстранённо. Она со временем привыкла. Обычно они с Юджином сидели в башне — и выражение его лица, когда он впервые наткнулся на трон, определённо, надо было видеть; а вот того, что он сказал, Кассандра, пожалуй, предпочла бы не слышать. Он делился новостями охотно, взахлёб, и всякий раз засыпал её вопросами — она не могла бы представить, чтобы раньше, когда они жили в одном дворце и постоянно были на ножах, он бы рискнул столь явно показать ей свою некомпетентность. Равно как не могла бы представить, что сама так легко будет идти ему навстречу, искренне пытаясь помочь; и не то чтобы она переступала через себя, мысленно повторяя, что помогает этому идиоту только ради гвардии, — нет. Что-то изменилось в них обоих. У Юджина блестели глаза — ровно и спокойно. И та подспудная, глупая, но всё-таки вязнущая на зубах досада о том, что не она заняла это место, — таяла потихоньку, и незаметно ушла совсем. Иногда они ещё мотались по лесу и окрестностям. Кассандра всякий раз, конечно, надевала и парик, и плащ; а Юджин отчего-то бурно, бахвальски возражал: — Эй, ну ты чего, не надо! Пускай все знают, что Юджин Фицерберт настолько храбрый, что водит дружбу с самим опаловым монстром! Кассандра смеялась. Это было глупо. Идея была идиотская, уничтожительная даже. Увидев капитана гвардии Короны с опаловым монстром, всё, о чём могли подумать простые люди, — так это о том, что предатель, пригревшись на груди короля, вступил с чудовищем в сговор. Или — что он был захвачен в плен. Зачарован. Околдован. Словом, о чём угодно, только не о его незаурядной храбрости. Она уверена была, что Юджин шутит. Хотя иногда — мелькала предательская мысль: быть может, в её репутации в Короне тоже хоть что-то, да поменялось? Но никто об этом не упоминал, а она не спрашивала. Не то чтобы это было уже так уж важно. …И была, конечно, ещё Рапунцель. Юджин говорил, что у неё всё хорошо. Волосы восстановились полностью, силы тоже. После Затмения они с Кассандрой не виделись больше ни разу. Кассандра была совершенно уверена, что им обеим так будет лучше.

***

Гектор, как всегда, движется поразительно тихо; и Кассандра не то чтобы слышит шаги — но успевает краем глаза уловить его фигуру, чётко очерченную солнечными лучами, прежде чем он подходит и становится совсем рядом. Обеими руками крепко опирается на парапет, перенеся вес тела на плечи; легко, почти незаметно касается при этом мизинцем её кисти. Она чуть вздрагивает — и моргает часто-часто, будто опомнившись. Сколько она тут простояла уже, пялясь на залитый солнцем лес?.. — Чёрт. Надо идти собираться. — О, да брось. Если там тебя до сих пор… ждут, пара часов погоды не сделает. Кассандра разворачивается к нему. И тут же натыкается на взгляд жёлтых глаз — цепкий, вкрадчивый, точно у дикого кота, чуть прищуренный от яркого света. Тогда, во время первой короткой встречи, она на эти необычные глаза не обратила внимания — не до того было, да и освещение оставляло желать; а после, когда поменялся механизм терапии, долго к этому взгляду привыкала. И до сих пор, кажется, не привыкла. Хотя… едва ли против этот процесс растянуть. Они замирают ненадолго, глядя друг другу в глаза — прямо и неприкрыто, так, как в приличном обществе не принято; как, пожалуй, нормальные люди вообще не смотрят — но после пары месяцев циановой терапии представления о норме меняются слегка. Кассандра накрывает своей его лежащую на тёплом камне руку; и Гектор в ответ мимолётно рисует ногтем какой-то символ на её запястье. — Пошли?.. — и улыбается, явно расслышав её короткий рваный вдох. Они заходят в тронный зал, прохладный из-за чёрно-каменных стен — что сейчас, по возвращении с разогретого солнцем балкона, особенно ощутимо. Бывая окрест Короны, они всегда почти оставались здесь, в башне опалового монстра; хотя поначалу Кассандре казалось это не очень-то приятным. Впервые после Затмения они вернулись сюда вчетвером, с Вэрианом и Квирином. Те долго обследовали башню, частично просто из интереса, частично — проверяя на предмет сюрпризов, оставленных Зан Тири. А Кассандра… Кассандра едва ступила за порог, очутившись в привычном каменном мешке, мазнула взглядом по лестнице — как сердце сковало странной тревогой. Ей показалось, сильно и отчётливо, будто внутри этих стен скрыто что-то злое, необъяснимое, страшное; и… поди разбери даже, привет это от старой подруги или просто — часть её самой. Вэриан и Квирин ничего не нашли. И она сама, в тот же день, позже, тщательно изучив все комнаты, — тоже. В глубине души она, пожалуй, чувствовала даже, что ничего здесь и правда нет; так или иначе, привыкать пришлось долго. Но почему-то это казалось важным. Так что не один вечер, достойный, наверное, лучшего проведения, она шаталась по коридорам и комнатам, оглядывала их, клала ладони на стены, прислонялась к ним лбом, будто слушая камень; ну и чтобы это было не бесцельным — дорабатывала, исправляла многое, делая башню более удобной для жизни. За последнее время навыки владения опалом стали заметно лучше; и многие вещи, которые при сотворении башни в распалённый разум попросту не пришли, а сразу после — оказались чрезмерно сложными, теперь не составляли проблемы. И она привыкала. Медленно, но неуклонно. Стены уже казались просто стенами, прохладными и прочными, а не вместилищем для отголосков древнего зла; кровать, которую она увеличила вдвое, а гробовую крышку решительно снесла, — стала очень даже удобной; из каморки, где ранее хранилась Ловушка, вышло что-то вроде обсерватории — стоило только прорубить пару окон; и, разумеется, трон… Трон. Взгляд Кассандры напарывается будто на эти пафосные, ощетиненные иглы, ежисто торчащие из спинки. А напоровшись — уцепляется надолго. Она в который раз рассматривает бесполезную эту, претенциозную конструкцию, незаметно для себя подходя ближе; протягивает руку — и касается одного из камней, едва при этом не уколовшись. Это всё уже не важно, конечно. Она прекрасно понимает теперь, что руководило ею при создании этого; равно как и понимает — это больше не имеет значения. Никакой загадки, никакого смысла. Может, снести его вовсе?.. Поставить на этом месте, скажем, огромный стол — ха, вдруг случится принимать гостей, — а трон выкинуть куда-нибудь во двор, подальше. Пусть подивятся малолетние герои, любители тайком заглянуть за частокол; если есть ещё такие, конечно… Но что-то ей гнетуще не нравится в этой идее. Сердце откликается тихой обидой. Её рука бездумно скользит по камням, по чёрным гладко-глянцевым граням, огибая острые углы и изломы. — А знаешь, занятное у тебя всё-таки вышло креслице, — хмыкает Гектор, наблюдая за её жестами. — Своеобразное, конечно, но в общем интерьере башни… — Терпеть его не могу, — произносит Кассандра так тихо, что едва ли даже перебивает. И смутно чувствует, что сказала неправду. — Почему? Она растерянно выдыхает, чуть опустив голову; и камень, на котором лежит её ладонь, — сжимает чуть крепче. Побелевшие костяшки с чёрным создают неплохой контраст. Красиво. — Ну слушай, зачем он здесь нужен? От него никакого толку, — не без усилия всё же произносит она; как будто, ей-богу, это и так не очевидно. — Я ведь даже… никем не собиралась править. Мне просто хотелось… поиграть в принцессу, — злая усмешка стремительно оплетает голос. — Ну, знаешь. Все эти девчачьи штучки. Что-то вроде того. — Серьёзно? Никем не собиралась править? И смешно, но она и впрямь серьёзно воспринимает этот вопрос; прикрывает глаза, честно воскрешая те чувства в памяти. И отвечает уверенно: — Нет. Разве что… руководить. Да и то это было скорее до Опала. А править — вообще адская работёнка, если честно… А Гектор — именно перебивает. Только не словами — а тем, что резко приблизившись, кладёт ладонь ей на скулу; и тут же поднимается выше, расслабляя пальцы, медленно, с явным удовольствием скользя ими по циановым волосам. — Ну, со мной у тебя вышло недурно. Можно было, конечно, и лучше, но… Кассандра вскидывает голову — и в его глаза, кошаче прищуренные, с поволокой, ныряет не хуже чем в циан. Она научилась понимать его мимику, когда лицо освещали горящие провалы глазниц; но оставаться спокойной, когда он смотрит в упор вот так, — научиться будет, кажется, куда сложнее. По телу пробегает ещё не дрожь, скорее смутное преддверие её; так или иначе, все мысли о прошлом тают ужасающе быстро. — Хочешь, покажу, зачем нужен этот трон? — он шепчет очень тихо, почти что в губы; но Кассандра и характерную хрипотцу способна расслышать. И она подаётся чуть вперёд, прижимаясь бедром к его ноге; ещё не слишком откровенно — поддразнивая, скорее. — Нам… надо собираться и ехать. Не то чтобы она на самом деле так думала. — Я уже говорил. Пара часов ничего не изменит. Его большой палец плавно скользит по коже; по касательной к линии челюсти — и дальше, с нажимом прочерчивая ногтем узкую дорожку к ключицам. И это вот, кажется, уже дрожь. Кассандра не отвечает несколько секунд — просто позволяя себе ненадолго замереть, застыть в этом моменте, наслаждаясь. Возбуждение туманит разум вкрадчиво и приятно, как хороший алкоголь. А после она выдыхает с усмешкой: — Я запру только дверь, — и, отстранившись резко и неохотно, кидается к лестнице, поспешно, с силой считает ногами ступеньки. Оказавшись у входа, выглядывает на улицу — и тут же ей дышит в лицо теплом расцвеченное солнцем лето; глаза слепит, и приходится приставить ко лбу руку на манер козырька, чтобы разглядеть хоть что-то. По счастью, Вико сложно не заметить; разморенный жарой, он дремлет у частокола, а на его спине мохнатым клубком чернеет силуэт примостившийся Мары. Ханнана найти не так легко — но обходя башню, Кассандра видит, как мелькает в траве знакомая тёмно-серая спина, чуть лоснящаяся на солнце. Отлично. Стало быть, сейчас их никто не побеспокоит. Она возвращается в чёрную прохладу башни; закрывает дверь — и опускает пару крупных каменных засовов. Похожие она сделала здесь на каждой двери; хотя у себя в комнате тот давнишний, неуклюжий, с огромным трудом созданный, ссекать не стала — оставила как память. Новый, аккуратный и крепкий, рядом с ним смотрелся впечатляюще. Но всякий раз, опуская именно эти два засова, тяжеленные и добротные, на входной двери — она ощущает какую-то смутную, довольную радость. Наконец-то они с Гектором могут надёжно, без всяких одноразовых каменных частоколов крест-накрест, — запереть свою башню. И наконец-то они могут это сделать — не обязанные дожидаться, чтобы кое-кто зашёл в гости, полагая, что ему тут будут рады. Кассандра дёргает на себя дверь, проверяя засовы, и жадно бросается наверх.

***

Едва она появляется в зале, Гектор целует её, напористо и с силой, притягивая к себе, — и тут же обрывает поцелуй укусом. Она отвечает сразу, принимая вызов; и того, как пересекают они немаленькое пространство, добираясь до трона, — не замечает даже. Но раздеваясь — медленно, каждую вещь отвоёвывая, как трофей, — одежду вешают именно туда, на ощеренные иглы с обратной стороны трона. В этой зале — огромной, пустой и бесполезной — всё равно больше некуда. И у Кассандры мелькает всполохом воспоминание о том, как когда-то она так же вешала доспехи на эти иглы и лежала поперёк трона, размышляя, зачем ей всё это; как тёплым комком плюхнулся ей на живот Ханнан, возвращая из этих мыслей, как Гектор смотрел на неё сверху вниз горящими глазами — и она боялась тогда ещё, правда боялась нырнуть в циан. Мелькает — и гаснет безвозвратно. Увешанные одеждой, грозные камни становятся похожи на ветви странного, причудливого дерева; и по сравнению с той кричащей претенциозностью конструкции, что была до, — это выглядит почти что нелепо. И смешно. Как, впрочем, и то, как они двое, стоя у этой зловещей конструкции, то и дело едва не склоняясь спиной на иглы, нежно и пошло терзают друг друга, оставляя новые метки на телах. Кассандра, уже обнажённая, опускается на трон, ощущая, как обжигает кожу холодом и твердью чёрный камень; и оглядывает мрачные своды залы, и вспоминает, как скользило вокруг трона, едва касаясь пола, древнее зло; и то, что сейчас они с Гектором делают и собираются делать, — кажется последним, чем здесь уместно заниматься, и выглядит так восхитительно абсурдно, что хочется смеяться в голос. Они обычно снимают амулеты; иногда сами, иногда друг с друга, иногда срывают, рисуя на шее горячие полосы, — и да, среди шнурков, особенно тонких, есть некоторый расход. Но теперь Гектор оставляет один — небольшой камень с подсвеченной цианом руной, заменивший собой Ловушку; в горячем мареве поединка Кассандра не обратила внимания, но сейчас — он стоит перед ней, уже полностью раздетый, и этот чёртов амулет… единственное, что на нём осталось. Она протягивает руку, намереваясь эту цацку грубо сорвать, — но Гектор её кисть, уже коснувшуюся амулета, резко накрывает своей и прижимает к груди. Она чувствует биение его сердца; и смутную, едва ощутимую теплоту, исходящую от камня. — Не нужно, — и по предплечью вверх, добираясь до сердца, пробегает щекотный трепет; то ли от того, как это сказано, — то ли от того, что она уже подозревает, к чему. А дальше Гектор, мягко отпустив её руку, опускается на колени — совсем рядом, так, что при желании мог бы коснуться её ступни. Смотрит на неё лукаво, снизу вверх; и очень низким, чуть завывающим, явно намеренно не своим голосом произносит: — Поднимись в тронный зал. Встань перед троном. На колени, — оставляя лёгкий, едва заметный полувопрос в конце каждой фразы, словно интересуясь — я ведь всё делаю верно? Кассандру мажет стыдом. — Ты всё слышал! Ох. Да, в описании процедуры Катоблепас упоминалось нечто подобное — вот только тот эпизод в момент прочтения как-то выпал из памяти, случайно или нет; так или иначе, раньше она… не осознавала. — Слышал, — он берёт её руку, близко-близко подносит к губам; не целует, нет — но каждое слово она ощущает щекотным выдохом на костяшках. — И если честно, жалел потом иногда, что не послушался. На секунду становится чертовски неловко за своё мимолётное самодурство; даже к лицу — вероятно, поэтому — чуть приливает жар. Но… когда на тебя смотрят вот так, долго чувствовать вину невозможно. Совершенно. И Кассандра в ответ только усмехается, чуть наклоняясь вперёд: — А ты думал, я что с тобой там собираюсь сделать? Он выгибает искусанные губы в улыбке: — О… Ну, знаешь, у меня было много вариантов. И она в свободную руку — легко ловит камень-амулет, почти случайно царапнув при этом Гектора по груди; прячет в ладони, ощущая кожей тёплую тяжесть, и тянет на себя — так, что шнурок вытягивается чёрной струной. Это ещё не обещание, нет; ей ничего не мешает превратить это в обычную попытку подразнить — в первый ли раз, в конце концов. Правда?.. — Поделишься избранным? — тепло в руке становится ярче. Гектор наклоняется ближе, так, что натянутый было шнурок амулета опять слабеет; и руку, что держит у губ, — не целует, нет — а кусает, коротко и остро, захватив зубами совсем немного кожи, оставляя жгучий след у костяшек. И начинает говорить. Тихим, хрипловатым шёпотом — который при здешней акустике слышен отчётливей, чем можно было ожидать; будто отражается от камня, заполняя собой всё пространство. И Кассандра ловит каждое слово жадно, наслаждаясь уже самим звучанием; но едва понимает, что ей предлагают, — как что-то горячо вспыхивает внутри. В сердце. Ну… и ещё чуть пониже, сладко и тянуще сводя мышцы. — Ты… серьёзно? — сбивчиво спрашивает она, едва он замолкает; и понимает, что придыхание в её голосе — выдаёт больше, чем ей бы хотелось. Гектор весело усмехается; его глаза кошаче блестят. — О. Я вижу, ты вдохновилась. — Нет, правда… это может работать вот так? Ты уверен? Он отвечает не сразу — а вместо этого касается её наконец; только не ступни — а внутренней стороны бедра, стремительно поднимаясь выше. Чёрт. Кассандра вздрагивает, невольно натянув шнурок амулета так, что он не может не отпечатать тёплой полосы на шее; но Гектор, едва коснувшись, — тут же убирает руку, и только походя облизывает пальцы. — Пока не попробуем — не узнаем. И… да, возможно, это поражение с её стороны. Но след от его касания горит требовательным огнём; и… да, чёрт возьми, ей не хватит грёбаной выдержки, чтобы вот сейчас — не попробовать. Она сжимает амулет в ладони чуть крепче; а после — подносит к сердцу-опалу, касаясь поверхности начертанной руной. Вспыхнув, льётся из кисти наружу циановый свет; и такой же свет — загорается в глазах Гектора, стремительно заполняя глазницы, и Кассандре даже чуточку жаль того его взгляда. Она проводит рукой по его шее, чуть царапнув кадык, грубовато берёт за подбородок; хотя — по правде сказать, не то чтобы он не смотрел ей в глаза и так; не то чтобы в этом жесте был ещё какой-то смысл, кроме… ритуального. И ныряет в циан. То, что он сказал только что, — будто накрепко впечаталось в сознание, выжжено там огнём; и она легко, не запинаясь, повторяет это в форме приказа. И возвращается обратно; и видит, как он облизывает подсвеченные цианом губы, будто нарочно задерживаясь языком на свежих следах укусов. — Я… слушаюсь, госпожа, — она ласково усмехается в ответ. И его рука опять ложится ей на ногу — на этот раз заметно ниже, почти у колена; и Кассандра откидывается на спинку трона, запрокинув голову, прижавшись затылком к не согретому ещё камню. Который на подлокотниках — не согрет тоже; она чувствует это парой секунд спустя — когда захватывает их с обеих сторон внутренней стороной колен, ощущая тонкой кожей упрямую прохладу. Тогда, давно ещё, когда она лежала на троне, — обе ноги обнимали один подлокотник; а сейчас… так, пожалуй, гораздо удобнее. Да. Она и впрямь не знала о кое-каких преимуществах конструкции. Гектор отчего-то не медлит сейчас, издеваясь, как мог бы; чёрт знает — быть может, это следствие приказа; плевать. Кассандра почти сразу чувствует касание его языка, и несдержанно, не стесняясь, стонет; а высокие своды зала повторяют этот стон эхом, перекликиваясь как будто. Чёрт. В этом что-то есть. Что-то, что необъяснимо распаляет еще сильней. Она сжимает крепче его руку; стонет что-то пошлое и глупое, то, что обычно себе позволяет редко; и снова слышит, как эхо повторяет этот возглас, будто издеваясь, и это ей почему-то тоже нравится. Так восхитительно нелепо. Последнее, чем здесь стоило бы заниматься. И пока тело затапливает похотью, которая разгорается всё сильнее, — она ни разу не закрывает глаз. Иногда опускает голову, глядя на Гектора, запуская свободную руку ему в волосы, натягивая косы, накручивая их на пальцы; но чаще — вжимается затылком в спинку трона, и озирает чернокаменный зал, и необъяснимо чувствует, что именно сейчас — она то чёрное-злое-страшное в глубинах этих стен — побеждает наконец; и каждым громким, усиленным эхом стоном — будто смеётся над поражённым. И нерушимый камень кажется не страшней картона, измазанного чёрной краской. А в какой-то момент — она замечает, что движения Гектора стали сбивчивыми и рваными, а его пальцы уже крепче, почти до приятно ломящей боли, стиснули её кисть. — Это… действует? Правда? Он отвечает коротким стоном; и… она поклясться готова, что утвердительным. И само по себе осознание этого — уже производит такой эффект, что всё едва не кончается сразу же; и… правила игры меняются для неё в этот миг. Она, отчаянно кусая губы, стискивая грудь свободной рукой, то и дело задевая опал — что порождает нехорошо трогающую щекотку, — пытается всячески это процесс продлить; такой манерой откровенно издеваясь, стараясь довести Гектора до исступления. Он поднимает голову на секунду; их взгляды встречаются, и — ох чёрт — она с силой закусывает губу, еле заставляя себя сдержаться. — Это… подло, — выдыхает он. — Не отрицаю, — она честно пытается скрыть своё состояние; судя по тому, что больше всего ответ этот похож на стон, получается плохо. Его ногти впиваются с силой в тонкую кожу на лобке, оставляя жгучие следы; а после — он прикусывает её в том же месте, ещё и — намеренно, кажется, — покалывая щетиной. Всё будто плавится в голове, и Кассандра не понимает толком, сколько времени проходит, и даже собственные стоны, громкие и грубые, повторяемые эхом, — становятся чем-то вроде фона; но, вперив взгляд в чёрный потолок, она в какой-то момент слышит отчётливое: — Чёрт, какая же ты сейчас… я бы уже давно… если бы не приказ… Бля. Таким она его никогда ещё не слышала; но, кажется, всё это время — мечтала услышать. И она не знает, не может понять — почему не срывается после этой фразы; возможно, для этого ей просто слишком сейчас хорошо. Она хотела бы ответить. Поддразнить. Посмеяться. Сказать ему о том, какой он сам сейчас; но слова уже не выходит сплести воедино, не выходит ничего сказать — только стонать, а то и кричать в голос. Гектор тоже уже явно не контролирует себя: его движения, прежде ловкие и спокойные, превращаются в череду сбивчивых трепыханий языка, горячих выдохов и коротких укусов; и… это только распаляет сильнее, но этого недостаточно. Не разберёшь уже, кто над кем издевается. Кассандра, во всяком случае, едва ли делает это уже осознанно. Она выгибает тело дугой, толкается бёдрами вперёд, до жгучей боли стискивает грудь; будто бьётся в горячем плену — невыносимо приятном и мучительном одновременно, и не может это закончить, и никогда, ни за что на свете не согласилась бы прекратить. Но как сквозь дымку, она слышит хриплое — едва ли осознанное тоже: — Чёрт, госпожа… пожалуйста… И вот этого — оказывается достаточно. Горячая волна выкручивает тело, напрочь вышибая из реальности; Кассандра не замечает даже собственного стона — зато отчётливо слышит, как надрывно и громко, совершенно не похоже на себя, стонет Гектор. Есть какая-то особенная близость в том, что такое — происходит с ними одновременно; она неотрывно смотрит ему в глаза, наблюдая, как исчезает из них циановый свет, сменяясь безумным, пьяным, влюблённым блеском; и он сжимает её руку невыносимо крепко, до чертовски приятной боли, и она отвечает тем же. И первое, что она чувствует, приходя в себя, откинувшись на спинку трона и тяжело дыша, — то, как слабеет постепенно хватка его руки. Потом уже — все ощущения возвращаются заново: и твёрдый тёплый камень под телом, с силой стиснутый коленями, и напрочь искусанные губы, и чуть содранное горло, и жгучие отпечатки от ногтей на ладони. Она медленно опускает ноги с подлокотников. Гектор, будто восприняв это как знак, ставит вторую руку на трон, рядом с её бедром: — Можно? Кассандра склоняет голову, снова встречая его взгляд — уже не безумный, не пьяный, но… впрочем, едва ли она может подобрать слова. И улыбается устало и счастливо. Так нелепо и так… приятно, что сейчас, когда действие приказа уже кончилось, как и всё остальное, он продолжает эту игру в госпожу. — Можно. Он легко взбирается к ней на трон; широкого сиденья вполне достаточно, чтобы уместиться там вдвоём — особенно обнявшись. Она прижимается виском к груди Гектора, слушает биение его сердца и дыхание, которое выравнивается постепенно, ощущает щекой тёплый амулет; и… едва ли о чём-то думает, или о чём-то помнит, и ей настолько блаженно, до неприличия хорошо, что самой от этого чуточку стыдно. Она не знает, каким усилием воли они заставляют себя всё же встать, одеться и направиться делать всё то, что намеревались. Но скользнув взглядом по чёрным иглам, снова ощеренным и обнажённым, по высоким пафосным сводам зала, по каменным стенам и широкому сиденью, сжатому подлокотниками с двух сторон, — она вдруг понимает, что уже не сможет смотреть на это по-прежнему; и всегда будет — пусть незаметно, пусть подсознательно даже, — вспоминать сегодняшний день. Словом — находиться здесь станет куда приятнее. И трон… нет, пожалуй, трон она никуда убирать не будет. Быть может, они найдут ему ещё какие-то способы применения.

***

А последующие пару часов — они и правда собираются в дорогу. Возможно, там, куда они направляются, придётся остаться на несколько дней; и нужно создать впечатление путников, проделавших долгий путь, а не перенёсшихся из дома за минуту силой магии. Грузят несколько мешков на Вико — с провиантом и прочими нужными вещами. Точат оружие, собирают сумки, чистят доспехи. О случившемся не говорят, да и вообще — переговариваются только по делу; но сталкиваясь с Гектором взглядом, Кассандра то и дело улыбается, невольно и чуточку глупо, и частенько получает такую же улыбку в ответ. У них почти уже всё готово; осталось только проверить всё в последний раз, да запечатать хорошенько комнаты башни — чёрт знает, когда они сюда вернутся. Они стоят у входа, а груженный мешками Вико смиренно и флегматично лежит поодаль. Солнце яростно играет бликами на глянцево блестящих стенах башни; и сложно объяснить, что за тёплая, ласковая искра мелькает в этот момент между ними, — но Кассандра притягивает Гектора к себе, резко, рывком, но без привычно дразнящей злости. Они целуются долго, осторожно и нежно, безо всякого намёка на продолжение, просто наслаждаясь моментом, теплом и друг другом; и Кассандра чувствует ещё на его губах характерный вкус, и это наполняет сердце каким-то особенным сладким восторгом. Она прижимается спиной к стене башни, ощущает приятный жар, исходящий от нагретого солнцем камня; нелепо, но это будто бы… в какой-то степени, питает её энергией, словно теперь, после всего, что было, эта башня — её личное место силы. В бедро, чуть выше колена, резко впиваются острые коготки. Кассандра вздрагивает. Отстранившись друг от друга, они с Гектором смотрят вниз, где у их ног вьётся Ханнан, недовольно урча и явно пытаясь привлечь к себе внимание. — Он прав, — смеётся Кассандра. — Надо идти. Она берёт Ханнана на руки — и тот тут же перебирается ей на плечи. Так, втроём, они и идут на финальный обход башни; а после, уже запечатывая вход плотным частоколом камней, — Кассандра чувствует смутную тоску, будто ей жаль с этим местом расставаться. Она поднимает голову и смотрит на небо — по-прежнему безоблачное, ярко-голубое до рези в глазах; такое, что даже солнце, обязанное, казалось бы, в первую очередь ослеплять, будто теряется на его фоне. И золотистым кругляшом висит над шпилями Короны, точно её маленький герб.

***

Найти нужное место удаётся не сразу — пускай Кассандра и пытается слушать сердце; но то ли оно не горит желанием путешествовать, то ли чует что-то не то… то ли просто не способно воспринять иллюзорную карту с паутиной контуров рек и гор, над которой они парят в тумане. Тёмное Королевство отыскать легко; мысленно прорисовать на карте былой путь оттуда — тоже не трудно; а вот потом… начинаются проблемы. Мелкие населённые пункты, рассыпанные по этому пути, похожи, точно близнецы; и понять, какой именно нужен, не побывав там, едва ли возможно. Кассандре, впрочем, даже нравится сам процесс перемещения — приникнув телом к Гектору, вжавшись ладонью в тёплую спину Вико, ощущая на плечах сопящую мохнатую тяжесть, чувствовать их единство. В этой окутанной магией близости что-то есть особенно приятное. Только вот в том, что в трёх городишках они привлекают лишнее внимание — в основном из-за носорога, — приятного мало. Хотя Гектора это, кажется, не беспокоит, даже забавляет слегка; но Кассандра хоть и понимает умом, что парик теперь сидит прочно, маскировка неплоха, а об опаловом монстре в этих краях едва ли многие слышали, — всё равно, после всего, что было… не может подспудно об этом не думать. Когда-нибудь — наверное — ещё научится. Везёт им только на четвёртый раз. Оказавшись перед крупным трактиром, Кассандра сразу замечает яркую, жалобно скрипящую на ветру вывеску. Существо, изображённое там, вероятно, замышлялось драконом; так или иначе, способностями художник недалеко ушёл от той звезды Короны, что рисовала Кассандру на плакатах, так что… только кривоватый, ярко-жёлтый почему-то гребень да рыжее пламя, летящее из пасти существа, заставляют заподозрить об изначальной идее. Но дело не в этом. Просто Кассандру мысленно колет каким-то образом, смутно всплывающим в памяти; едва ли она осознанно могла бы вспомнить такую порисульку, но сейчас, увидев, понимает… кажется, это оно. Гектор касается её руки. — Ты… что-то помнишь? — Пока не знаю, — осторожно отвечает она. Не то чтобы потому, что сомневается или боится сглазить, просто… ах, да к чёрту. Когда пальцы смыкаются на массивной дубовой ручке — её охватывает злая растерянность. На что она рассчитывала — и рассчитывает — тут, с чего ей в голову ударило вообще, что тот человек оставил ей какой-то намёк, что полагал, что она будет его искать? Она правда думает, что зайдёт сейчас сюда — и так сразу заполучит все ответы?.. Да чёрта с два. Хорошо, если такого типа вообще кто-то вспомнит; хорошо, если хоть убедиться удастся, что это тот город, и если нить оборвалась — ловить больше нечего. Впрочем, это должно быть не так сложно; надо поискать хозяйку, у которой жила Кассандра, ту она помнит вроде бы хорошо… К чёрту. Они с Гектором заходят внутрь — и их мгновенно глотает тёплая, уютная атмосфера трактира, простенького, небогатого, но по-своему милого. Память колет Кассандру сильней; да, теперь она уже почти уверена, что это именно то место — большой и людный зал, в котором всем на всех плевать, и им с незнакомцем было это тогда только на руку. И женщина за прилавком — фигуристая, статная, с эффектным снопом снежно-белых волос, с унизанными серебром пальцами, — тоже кажется смутно знакомой. — Здравствуйте! Извините, вы… — Кассандра чувствует себя неизменно идиотски в этот момент, — не знаете одного мужчину… чуть старше средних лет, полноват, носит тёмно-бордовую рясу? Волосы чёрные, с проседью, и… ну… по-своему обаятельный. Превосходное описание. Которое, почти дословно, она несколько раз уже повторяла в различных тавернах; и, получив в ответ лишь невнятное пожатие плечами — ну да, конечно, запомнил бы кто ещё такого приметного человека, — неохотно, но добавляла всё же про ожоги; но тоже безрезультатно. Однако дама за стойкой, взбив волосы явно привычным жестом, хмыкает внезапно: — А… Ноэль? — Вероятно, — тише отвечает Кассандра; волнение вспыхивает внутри до нехорошего ярко. — В номер к нему поднимитесь. Девятый. — А… — но дама мигом отвечает на незаданный вопрос: — Не помешаете. У него как раз сейчас часы… приёма, — и усмехается чему-то своему. — Спасибо! — Кассандра к лестнице чуть ли не кидается, лишь усилием воли заставляя себя сохранить не слишком быстрый шаг; и секундой спустя, когда деревянная ступень уже скрипит податливо под ногой, вдруг понимает — ей ведь никто не указал на лестницу. Она сама вспомнила. Ну, так или иначе; дверь номера, не примечательная ничем, с тусклой, краской выведенной цифрой, знакомой ей уж точно не кажется. Они с Гектором переглядываются, остановившись; легко соприкасаются руками, и Кассандра, скосив взгляд, проверяет, прочно ли сидят его перчатки. Всё хорошо. Знака Братства не видно. Она отчётливо, с силой, четырежды стучит в дверь. С той стороны — доносится какое-то смутное бормотание, и характерный стеклянный звон, и шорохи, шорохи, шорохи. А после — дверь открывается внутрь; и на пороге Кассандра видит… его. Того самого человека. Даже, вероятно, в том же балахоне. Она-то его узнаёт мгновенно, а вот он — чуть вопросительно, изучающе скользит по ней взглядом, задумчиво прихлёбывая при этом из горла затемнённой, характерного вида бутылки. А после — через несколько секунд, не больше — узнаёт, явно узнаёт; и в глазах его вспыхивают огоньки, а уголок губ кривовато изгибается вверх. — А говорили, о здоровье заботитесь, — вместо приветствия хмыкает Кассандра, покосившись на бутылку. Он почему-то, кажется, очень рад это слышать. Полные губы мигом расплываются в улыбке, отчего всё лицо начинает лучиться нерезким, обаятельным дружелюбием: — Я врал. Простите. Он переводит взгляд на Гектора, оглядывая его с тем же интересом, безо всякого страха. А после — делает шаг в сторону, жестом приглашая обоих войти: — Ну так что же, если так, то… добро пожаловать?