Плеть, перец и пряность

             — Е-если вы не покинете школу, я вызову полицию! И-и здесь не курят!       Господин в красном внимательно-внимательно смотрел сверху вниз на школьного охранника — Миямото Сугихару, низенького плотного лысого мужичка, который, весь бледный, держал руку у тревожной кнопки. Поодаль толпились люди в костюмах, и доносились обрывки фраз — не на японском языке — явно что-то ворчали. У пары из них проглядывали татуировки, доходя до шеи.       Мужчина в красном сделал движение головой, вместе с ней качнулись и его длинные чёрные волосы. Свободные, настолько ухоженные и плотные, что они бы заставили даже женщин покраснеть от стыда. В ушах простенькие серебряные серьги, два небольших кольца, на глазах солнцезащитные очки.       — Назначено, — донёсся его низкий хриплый голос. Выпустил из себя огромную клубу дыма. — Не курят?       — Д-да, не курят!       Мужчина в красном зажал сигарету между пальцев и протянул назад — её быстро перехватили, а дальше она растворилась в нигде.       — Теперь мы можем войти?       — Нет, никуда вы…       Школьный коридор пронзил оглушительный по громкости и высоте женский голос. Мужчина в красном поднял бровь под очками. В его сторону, отдуваясь, надвигалась Эношима Джунко — всё ещё с забинтованной головой, болтающейся розовой косой, ошейником с шипами, очень потная и злая на вид. За ней не отставала сестра — Икусаба Мукуро.       И Эношима Джунко ни на секунду не закрывала рот, издавая поток слов на чужом языке — впрочем, судя по тому, как замерли люди у входа, и вытянулись их лица, им-то он как раз был хорошо знаком. Как и мужчине в красном — он покачал головой и прикрыл глаза, что-то пробормотав в ответ.       — Гэбия! — наконец издала Джунко, оказавшись возле Миямото-охранника. — Эй, шагуа, с дороги, мой джанху́рен приехал.       — Ха? Что? — тот обернулся. — Кто, что?       — Опекун, дебил. К директору, понял?       Миямото выпрямился и всё равно оказался по итогу ниже Джунко. Сложил руки на груди и повысил голос:       — Эношима-кун, я в первый раз их вижу, а директор мне ничего не говорил ни про какого опекуна! Ты посмотри на них — разве я могу пропустить этих бандитов в школу?!       Джунко закатила единственный глаз и покивала. Мукуро, прикрыв веки, бесшумно встала по левое плечо.       — Ну разумеется бандиты, дашагуа, они из триады!       Миямото широко-широко раскрыл рот и ахнул:       — А…       — Не, «а», саоби, а уебал шары отсюда!       Мужчина в красном нарушил молчание:       — Джун-джун, манеры.       Джунко резко развернулась на того и выставила фак.       — Цаони!       Никто не понял, что произошло, но в помещение точно бы ворвался порыв ветра — а Джунко уже красовалась с новой красной отметиной на щеке. Сверкнув единственным глазом, она изрекла из себя матерный поток слов на китайском языке, который сопровождался активными жестами рук, топотом, возмущением, периодическими вставками от Мукуро — кажется, она поправляла Джунко, на что та в фирменном стиле огрызалась. Шум стоял такой, что, кажется, целая стая птиц, звук перфоратора или дрели не смогли бы её перекричать в тот момент.       Мужчина в красном с не меняющимся лицом слушал, периодически что-то кратко отвечал. Люди из сопровождения тоже реагировали спокойно, хотя по тому, как они дёргались, казалось, что едва-едва сдерживались — глаза у них были злые, а сами очень-очень хмурые.       Миямото попытался вмешаться, встав между двумя спорщиками и выставив руки.       — Пока директор не даст мне разреше…       — Бизуй!/Цаони! — хором гаркнули эти двое — мужчина в красном и Джунко.       Их разборка привлекала внимание, очень даже — в скором времени вокруг спорщиков собралась вся школа. Кто-то решил увековечить в вечности и заснять на смартфон. Такамаки Анн, Сакамото Рюджи и Амамия Рен тоже невольно оказались в числе зрителей, только не в первых рядах, а в последних, и сейчас они стояли перед хвостом толпы, откуда доносились истошные вопли Джунко и спокойный холодный мужской голос.       — Что она тут устроила? — Анн, пытаясь заглянуть внутрь, привстала на цыпочки — лучше не стало, всё загораживали любопытные.       Разумеется, образовался затор, но не то чтобы школьники Шуджина так возражали. Кто-то из учителей (важный мужчина в костюме и галстуке), гаркнув, нырнул внутрь, но тут же пулей выскочил обратно, пока в его сторону, точно собачий лай, летел поток ругательств на китайском.       Наконец, по коридору раздались медленные тяжёлые шаги — Анн обернулась. Показались трое, двое которых давно ждали: директор Ушимару и президент студсовета Нииджима Макото. Где-то позади них плелась очень бледная Шимизу Хикари.       Думая о том дне, мой дневник, я до сих пор задаюсь одним очень простым и очень животрепещущим вопросом: что из всего случившегося было планом Джунко?       То, что она что-то придумала, я не сомневалась — как сказал сам Ушимару однажды — на всём, что делала Джунко, оставались отпечатки пальцев — её личность. И при некотором опыте ты действительно легко можешь определить, какие вещи идут по её сценарию, какие являются импровизацией, а какие появились сами по себе, просто так — самые важные как раз.       Я тогда направилась вниз, потому что услышала разговоры про каких-то бандитов, которые подъехали к школе — не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что это должен быть тот самый как бы опекун Джунко. И в районе второго этажа я внезапно столкнулась с Кобаякавой и Хикари. Само по себе совпадение как совпадение — встретились, поздоровались и вместе пошли к главному входу.       Однако когда я вспоминала об этом позже, меня начинал грызть червячок сомнения: слишком идеальный тайминг. Разминись мы на пару минут, и мы бы уже пришли к Джунко порознь, и, возможно, всё прошло бы совершенно иначе. Хикари при мне что-то отстрочила в мобильном телефоне и отправила. И я почти что уверена, что она писала Джунко.       И именно поэтому уже тогда я заподозрила, что всё происходящее — всего лишь эффектная постановка. Для единственного зрителя: меня.       Когда-то давно Макото довелось посмотреть американский мультфильм про Моисея — завалялся на дисках сестры. И одна из центральных сцен там, разумеется, как он заставил расступиться воды моря, чтобы люди могли пройти между них. Ушимару одним своим появлением произвёл очень похожий эффект — перед ним мгновенно возник коридор из учеников. Джунко и неизвестный мужчина в красном прекратили пререкаться и обернулись.       — Что здесь происходит? — строго произнёс директор, проходя внутрь круга.       Мужчина неловко улыбнулся прежде чем отвесить подзатыльник Джунко — та не успела среагировать.       — Небольшие разборки с Джун-джун.       Гяру задрала голову (она была ниже) и показала язык. Мужчина молча положил руку на плечо к ней и сжал.       Ушимару фыркнул.       — Небольшие, — донеслось от него ироничное.       — Некоторые, — устало парировал мужчина в красном. — Будем знакомы, Паофу, — элегантный поклон. — Официальный опекун этих двух негодяек. Да, Джун-джун?       — Цаони! — выставила фак.       Ушимару и этот Паофу, не сговариваясь, поморщились. Макото же нахмурилась. Джунко говорила на каком-то другом языке, с явным акцентом. Это… китайский? Её опекун — китаец?.. Её рот медленно приоткрылся — китаец в гокудо, так это работает, Джунко, значит? Видимо, Ушимару подумал о чём-то похожем и кивнул на стоящих у дверей мужчин бандитского вида.       — А они?..       Паофу хмыкнул.       — А вдруг сбегут или начнут чудить? — похлопал Джунко по плечу. — Эти могут, у меня опыт.       Макото подумала, что если бы она была опекуном горе-сестёр, то вела бы себя так же — Паофу сразу получил несколько очков доверия в её мысленной таблице. Другое дело, что если бы Джунко захотела сбежать на самом деле, навряд ли бы её смогли остановить…       Она бы просто не пришла в школу, например? Прислала вместо себя двойника?       — Я думаю, — Паофу обвёл рукой всех собравшихся, — остаток беседы с вашего позволения проведём в более приватной обстановке. Как вас там?..       — Ушимару Кенджи, временный директор Академии Шуджин.       — Что ж, Ушимару-доно, ведите. Не возражаете, если они с нами? — кивнул назад.       — Если вы только не собираетесь мне угрожать.       Паофу рассмеялся.       — Что вы, что вы. Это так, для первого впечатления. Джун-джун, — при этих словах он оттянул Джунко за ухо — та зашипела не хуже змеи, — настояла, чтобы я приехал при всём параде, как настоящий босс мафии. Говорит, иначе мне не поверят, — смех.       Макото при этих словах с подозрением перевела взгляд на Джунко — это было подозрительно. Очень! А эти слова — вдвойне!       — И чем вы докажите, что вы, — Макото сделала шаг вперёд. — На самом деле её опекун?       Паофу отпустил ухо Джунко — та тут же схватилась за него, снова бурча поток ругательств на китайском. На её щеке вовсю красовался очередной красный след. Ей отвесили пощёчину?       — Нииджима-кун?       — Вы меня знаете? — Макото подняла бровь.       — Наслышан. Только не здесь, — кивнул в сторону толпы. — Слишком благодарная публика, если понимаешь меня.       Ушимару же обернулся на школьников. Телефоны тут же испарились в направлении карманов и сумок. Директор одобрительно покачал головой, затем прочистил горло.       — Повеселились, и хватит. Расходимся, не толпимся.       Реакции не последовало. Или, во всяком случае, недостаточно быстро — школьники как будто нехотя начали расходиться, толкаться, освобождать проход…       Глаза директора опасно сузились, брови нахмурились в фирменном стиле. В наступившей тишине его тихий голос звучал уж слишком громко:       — Учащимся академии Шуджин нужно особое приглашение?       Шимидзу, вся бледная и потерянная, держалась хвостиком со спины директора. Разве что быстро обернулась на Джунко, точно бы что-то спрашивая у неё. Гяру кивнула и подняла большой палец — жест не укрылся от Макото.       Та же напоследок недовольно покосилась на Джунко, да так и замерла, когда они случайно встретились взглядами. Им много чего хотелось сказать друг другу — Макото это почувствовала, особенно по тому, как Джунко поджимала губы.       Мы молча смотрели друг на друга, каждая не в силах вымолвить и слова. Я хотела сказать ей что-то злое, что-то неприятное. Она же… я не знаю, о чём думала она, но на секунду, буквально на секунду, как мне показалось, я увидела в её взгляде что-то виноватое. Возможно, мне всего лишь показалось — я не уверена.       Однако они просто прервали этот контакт после того, как в поле зрения Макото попал ошейник с шипами. Она быстро-быстро нагнала директора впереди импровизированной процессии, и весь остаток пути до кабинета молчала, опустив взгляд.       — И что это безобразие натворило? — усмехнулся Паофу, вальяжно рассевшись на стуле.        Он положил нога на ногу вообще не стесняясь, где он и что он. Вытянул руку, в ней тут же возник пластиковый стакан с чёрным подсахаренным чаем, сделанный подчинённым.       Ушимару в фирменной манере остановился просто на кипятке. Он нервничал: Макото это поняла по тому, как он перебирал в пальцах пластинки сложенного веера, пока из кружки в воздух поднимался пар.       — А вы не знаете?       Паофу пожал плечами и сделал глоток. Со стороны это выглядело забавно: весь из себя пафосный мафиози (если он таковой, разумеется) пил пакетированный чай из простого пластикового стакана — на большее Ушимару не хватило, за что тот уже успел извиниться. Не то чтобы Паофу против такого гостеприимства что-то имел, впрочем.       — Я хочу услышать вашу версию. Версию этой, — он скосил взгляд на Джунко, которая тут же с гордым видом отвернулась, сверкая красной щекой. — Я знаю.       В кабинете директора многолюдно — даже больше, чем тогда, когда гяру устроила драку. Макото, сам Ушимару (оба со стороны стола, спинами к окну), Джунко, Мукуро, Шимидзу, Паофу и пятеро молчаливых парней из его сопровождения — остальным пришлось остаться снаружи. Разумеется, сразу стало душно.       Шимидзу вообще выглядела как случайный прохожий, которого, в порыве рьяного правосудия, полицейские замели вместе с реальными уголовниками, и теперь он сидит вместе с ними в одной камере всё ещё не в силах осознать случившееся. Шимидзу стояла вплотную к Джунко, почти что вжимаясь в неё — гяру не возражала, а только скучающим взглядом смотрела куда-то в окно. Или на Макото — потому что линия её взгляда шла как-то так.       Наконец директор шумно выдохнул — веер в его руке подрагивал.       — Прежде чем я отвечу, позволите нескромный вопрос, Паофу-сан?       — Давайте, — кивнул тот.       — Кто вы?       Паофу поднял солнцезащитные очки на лоб — глаза у него карие, почти чёрные.       — Вам это так надо? — усмешка. — Джун-джун умная девочка, языком не болтала лишнего. Потому что я её попросил. Давно ушли времена, когда якудза гордо ходили по улицам Японии как короли. А кто этого не понял…       Ушимару покивал.       — Да, да, я понимаю. Но буду откровенным — есть повод сомневаться. Ибо ваша воспитанница очень много говорила о том, что её опекун — человек из гокудо. А вы, — покачал головой. — Вы не похожи на человека из её рассказов.       — Что, мне надо выглядеть как они? — Паофу махнул рукой в сторону подчинённых. — Татуировки на всю спину и рожа в шрамах? — хмыкнул. — Стереотип. Человеку моей профессии вообще лучше не привлекать внимания. Это сегодня пришлось сделать исключение.       — Гокудо и триада — очень разные вещи, Паофу-сан.       — Не соглашусь. Организованная преступность одинакова в любой точке мира.       — И второе, — Ушимару прищурил глаза, — чем вы докажите, что вы не нанятый со стороны человек, которого она подговорила изобразить для меня её дорогого «папочку» — с её деньгами не думаю, что это так сложно.       — Мне показать документы?       — Эношима-кун могла за эту неделю их подделать — времени у неё было достаточно. Как и желания.       Паофу задумчиво почесал затылок. Впрочем, по его лицу не сказать, что он был растерян — Макото бы сказала, что он прекрасно владел собой и своей мимикой.       — Тогда мы в тупике, Ушимару-сан. Я знаю, кто я и кем прихожусь этим двоим, но вы же всё равно можете мне не поверить. Скажите, например, что я нанятый со стороны актёр — и что мне на это сказать? — смех. — Достать пистолет и пристрелить кого-нибудь, что ли, как в дешёвом боевике?       Директор на это поморщился, а после покачал головой.       — Давайте так, Паофу-сан. Я сомневаюсь, что вы — актёр, который которого наняли изобразить передо мной босса мафии. — он пожевал губы. — В вас чувствуется характер, если позволите.       — Чувствуется? — усмехнулся Паофу. — Обижаете, я и мухи не трону. Обычно, разумеется.       Макото почувствовала, как раздражение в ней медленно закипает — эти словесные расшаркивания её начинали подбешивать.       — Паофу-сан, — наконец встряла она. — Вы много говорите, что вы опекун Джунко, но где доказательства? Пока мы слышим только слова. А если не так — мы ждём. Но лично я сомневаюсь в вашей честности. Потому что я знаю Джунко!       — Нииджима-кун, — донёсся шёпот от директора. — Помолчи.       — Да нет, я не против, — отмахнулся Паофу. — Давайте, юная леди. Почему, по-вашему, я не могу быть опекуном?       У Макото на это обращение дёрнулось лицо.       — Вы вообще её контролируете? Вы хоть в курсе, чем она занимается? Вы хоть раз интересовались? Или вы существуете, но где-то в параллельной вселенной?       Паофу сделал глоток чая.       — Ну, почему бы и не в параллельной, вы же тоже не часть преступного мира, юная леди?       Макото молча проглотила издёвку.       — А так у меня свои источники. Но тогда встречный вопрос — а вы её контролируете? Вы — школа? Вы, школа, в курсе, кто она, что она, чем занимается и что о ней говорят в нашем мире?       Рот Макото раскрылся. Это!..       — А вы не переводите тему, Паофу-сан! Она курит, она нарушает дисциплину, она учится из-под палки, она грубит учителям, она ни во что не ставит правила, а вы, а вы…       — Минуточку, — Паофу поднял указательный палец. — Вы вообще понимаете разницу между «опекой» и «удочерением»?       — А?       — Да, Макото, ты знаешь эту разницу? — наконец донеслось от Джунко.       — Джун-джун, я вроде бы чётко сказал, чтобы ты молчала, пока говорят взрослые. Или мне повторить так, чтоб даже до тебя дошло? — в голосе послышалась угроза.       Вместо ответа гяру показала язык. Ушимару поднял заинтересованную бровь.       — Я-то знаю эту разницу, но на что вы намекаете?       Паофу осушил свой стаканчик с чаем и передал его подчинённому.       — Опекун отвечает за своего воспитанника по закону — если тот, например, попадает в полицейский участок, если он собирается совершить какую-то сделку, приобрести собственность. Словом, до совершеннолетия этих двух я за них несу юридическую ответственность. Ну ещё и слежу, чтобы они не умерли при этом от голода, например. Чтобы им было, где жить.       Ушимару нахмурился.       — То есть…       — Вы правильно поняли, Ушимару-доно, — Паофу ухмыльнулся. — Это всего лишь один большой законадательный фарс. Формально я опекун, могу стукнуть кулаком и пригрозить, но эти двое всё равно мне не подчиняются. Я, прежде всего, юридическое лицо. Воспитывать их — как вы это себе представляете? Вот скажите мне, Нииджима-кун, Ушимару-доно?       — А, то есть это не ваша забота, понятно! — наконец взорвалась Макото, хлопнув ладонями по столу и заставив всех вздрогнуть. — Ну и зачем это всё тогда?! Зачем вы приехали сюда, с вашими людьми, тратили своё время, если вы сами не можете с ней ничего сделать?!       — Макото-чан, — наконец донеслось ласковое от Паофу. — Я понимаю, что у тебя с Джун-джун всё непросто, но не могла бы ты не перебивать меня?       Его глаза опасно сузились — у Макото мгновенно перехватило дыхание. Голос тихий, вкрадчивый, но что-то в нём отчётливо веяло угрозой. Это отличалось от Джунко, которая пусть много говорила о своих подвигах и том, какая она страшная, по итогу всё равно воспринималась надоедливой визгливой псиной. Нет, Паофу стоял на другой ступени развития — Макото могла себе представить, как он таким же будничным тоном отдаёт приказ свернуть шею и выкинуть несчастного в море.       — Джун-джун настояла, чтобы тебя позвали, я пошёл ей навстречу. Не можешь сдержаться, тогда, — кивок на дверь, — прошу. Взрослые поговорят без детей.       В меня словно бы врезался грузовик — я стояла, глотая воздух ртом, пристыженная и униженная. Я всё ещё не верила этому мужчине, но в одном ему было нельзя отказать: может быть он и не опекун Джунко, но характер, как сказал Ушимару, у него есть.       — Мы друг друга услышали?       Макото тяжело кивнула.       — Отвечая на твой вопрос, — Паофу сцепил руки в замок. — Мы договорились с Джун-джун, что у неё есть некоторая свобода — большая по меркам того, что обычно позволяют подросткам. Я слежу за ними, разумеется, но это та ещё головная боль — даже мне тяжело определять, когда эти двое внаглую врут. Мне, Паофу, не последнему человеку в теневом мире.       — А вы? — Ушимару деликатно покашлял. — Вы всё-таки кто?..       В руке Паофу возникла визитка — красная с чёрным и золотом. Он положил её на стол. Макото наклонилась вперёд — чёрный тигр на красном фоне, золотая надпись латиницей «Baofu» и ниже «Darkside and IB Japan». Ушимару, едва заметив визитку, кажется, впал в ступор. Его рот сам собой приоткрылся, пока он, чуть дыша, смотрел на рисунок чёрного тигра.       — Это… ваша?..       — Разумеется, Ушимару-доно, за кого вы меня принимаете? — смех и небольшой поклон. — Паофу. Посредник и торговец информацией. Можно сказать, — его губы разошлись в кривой улыбке. — Я не принадлежу к мафии, но, если нужно, — кивнул назад, — даже ей придётся оказать мне услуги. Я, — он почесал голову. — Как бы это сказать?       — Очень большая китайская шишка, — донеслось недовольное от Джунко. — Настолько большая, что даже якудза и политики не залупаются на Паофу. Да, мой джанхурен? Как там они говорили, — поковыряла пальцем в ухе, — ты не хочешь переходить дорогу чёрному тигру Токио?       Паофу недовольно покосился на Джунко. В его глазах так и было обещание чего-то неприятного. Лично для этой гяру.       — А вот последняя часть была лишней.       Ушимару шумно выдохнул, а после осушил свою кружку одним длинным глотком.       — Директор?       Он выглядел как огретый чем-то тяжёлым — Макото впервые видела его настолько выбитым из колеи. Если до этого он нервничал, то теперь словно бы смирился. Вот только это смирение было каким-то очень отчаянным — как у человека, которому только что сообщили, что у него неоперабельная опухоль и жить ему осталось пару недель.       — Лучше бы это были якудза, — донеслось хриплое от него. — Лучше бы это были чёртовы якудза.       Паофу пожал плечами.       — Не поверите, но это мои слова. Не переживайте, Ушимару-доно: я здесь как частное лицо, а не по работе. Разве что пришлось позвать ребят для имиджа. Да, Джун-джун?       — Лучше бы это были чёртовы якудза, — как мантру повторил Ушимару.       — Директор? — осторожно поинтересовалась Макото. — А…       Он смерил её тяжёлым взглядом.       — Нииджима-кун, просто знай: по слову этого человека может полыхнуть весь Токио.       Паофу хмыкнул и положил руку на лицо.       — Ну не настолько я и влиятельный, Ушимару-доно, что вы. Скромный торговец информацией, — смех, — а вы из меня делаете тут…       — Я знаю, кто такой чёрный тигр Токио. И теперь я ещё меньше хочу знать, почему именно вы у них опекун.       — Старею, — Паофу убрал руку. — Становлюсь сентиментальным. Вот, пожалел сироток на свою голову. А вот откуда вы столько знаете, Ушимару-доно? Для временного директора у вас слишком специфические знания.       Ушимару поморщился, пока наливал себе кипятка из чайника.       — Есть источники. Нииджима-кун, — он скосил взгляд. — Этому человек можно верить. Он тот, за кого себя выдаёт. Эта визитка, — провёл по ней дрожащими пальцами. — Настоящая. Поверь мне.       Я не была уверена, как на это реагировать. Я только и могла, что смотреть то на директора, то на Джунко, то на Паофу, беспомощно хлопая глазами. Мне сложно представить, может ли существовать такой человек на самом деле, но если да — Джунко привела в школу… кого-то настолько важного?..       …и если это так, то моя теория, что она нашла себе первого встречного, который бы согласился сыграть опекуна, трещала по швам: навряд ли кто-то уровня Паофу стал бы тратить своё время на то, чтобы просто съездить в школу и поговорить с директором. Даже если бы ему предложили очень много денег — это вопрос репутации. А значит…       …или стал бы?       — Что ж, теперь мы разобрались, что я настоящий босс мафии, — глухой смех. — Джун-джун, у тебя очень дурное чувство юмора.       — Было у кого учиться, джанхурен.       Ушимару шумно выдохнул.       — Почему ты ничего не сказала, Эношима-кун?       Та пожала плечами, затем похлопала по Шимидзу, которая стояла, кажется, ни мертва, ни жива с раскрытым ртом. Ноль реакции.       — Эй, ну камон, мне потребовалось притащить живого Паофу и десять человек сопровождения, чтобы вы отнеслись серьёзно, — фыркнула. — Люди почему-то мне не верят с первого раза!       Директор икнул.       — Поэтому и не говорила. Всё равно бы решили, что опекуна нет, да ты что, какой чёрный тигр Токио, бэ, — высунула язык. — Я вообще-то очень редко вру, кроме случаев, когда вру!       — И даже в тех случаях, когда это правда, ты всё равно врёшь, — недовольно фыркнул Паофу. — Джун-джун, я прекрасно знаю, как ты это делаешь. Могла хотя бы врать про триады, подготовить людей к шоку.       — Да как-то к слову не пришлось! А тут как раз вспомнился ну, тот фильм про Кирью-чана, и оно как-то само!       — Чёртовы дети, — сплюнул Паофу. — Чёртова Джун-джун.       — Я тоже тебя нежно-нежно ненавижу, мой джанхурен! — послала ему в ответ воздушный поцелуй и похлопала себя по заднице. У Макото дёрнулся глаз.       Ушимару покашлял, привлекая внимание. Раскрыв веер, начал им обмахиваться.       — Что ж, вы хотели услышать, что именно натворила ваша… «Джун-джун», Паофу-доно?       Тот кивнул.       — Да, рассказывайте.       — Что ж…       На протяжении всего рассказа лицо Паофу почти не менялось. Он иногда качал головой, бормотал себе под нос на китайском, но на этом всё. Джунко явно порывалась вставить свои пять рё, но как-то сдерживалась. В какой-то момент она уже почти раскрыла рот и проорала что-то, но её остановила Мукуро, вовремя дёрнув за косу. Тут же последовали шипение и ругательства, разумеется.       Хикари полностью успокоилась и теперь явно и не без удовольствия грела уши. Я, признаться по правде, тоже: даже имея представление, о том, что творила Джунко, мне доставляло какое-то извращённое удовольствие повторное перечисление её нарушений.       Но особенно мне было интересно, что со всем этим собирается делать опекун Джунко.       — Не возражаете, закурю?       — Возражаю, Паофу-доно.       — Как скажете, — он прикрыл глаза и ещё некоторое время молчал, видимо, размышляя над сказанным. — Джун-джун, ты понимаешь, насколько это не похоже на «У меня некоторые трудности с освоением в школе»?       А, так вот что она ему сказала? И он ей поверил? Мой внутренний скептик всё равно не хотел до последнего принимать тот факт, что он на самом деле опекун Джунко. Даже если на секунду представить, что он тот самый Паофу, чёрный тигр Токио — надо спросить о нём сестру, да, обязательно.       — Цаони. Трудности есть? Есть.       — Ты обещала, что исправишься.       У Джунко появился оскал от уха до уха.       — По сравнению с тем, что было раньше, согласись, джанхурен, что я поработала над своим поведением?       Молчание. Паофу мрачно-мрачно смотрел на Джунко, не моргая и не отводя глаз.       — Это не то чем, стоит гордиться, Джун-джун.       Ушимару покашлял, привлекая внимание. Паофу покосился на него и покачал головой.       — Вы не хотите этого знать. Поверьте. Эти двое, — он помассировал висок. — Настоящая головная боль.       — Помнится, ваша воспитанница что-то говорила про разбой и проституцию?.. — осторожно начал директор и замер, ожидая ответа.       Паофу прикрыл глаза.       — Это только вершина айсберга, Ушимару-доно. Там всё куда хуже. Она… — пауза. Шумный вдох. — Нет, вам её ещё учить. Просто знайте, что она очень проблемная. Очень.       Мне сложно сказать, о чём думал этот видавший многое мужчина. Его лицо практически не отражало никаких эмоций, но каким-то внутренним чутьём я чувствовала, что он размышляет.       — Ушимару Кеджи-доно, — наконец нарушил он молчание. — Позволите быть откровенным?       — Да, Паофу-доно?       Он медленно поднялся со стула.       — Во-первых, — отвесил глубокий поклон, — как опекун этих двоих, позвольте извиниться. Я знаю, что в мои обязанности не входит пытаться им привить хорошие манеры или правила приличия, но это мой долг.       Веер в руке Ушимару замер. Он медленно поднялся со стула. Макото, глядя на на него, могла сказать, что он был напряжён до предела, как заряженный пистолет.       — Д-да нет, что вы, Паофу-до…       — Сугу Каору.       — А?       Паофу выпрямился.       — Сугу Каору — моё настоящее имя.       — Вы… не китаец? — осторожно поинтересовалась Макото.       Тот покачал головой.       — Обсудим моё прошлое в другой обстановке. Я приношу свои извинения перед вашей школой — не только как Паофу, представитель теневого мира, но и как человек — Сугу Каору, — новый поклон.       Атмосфера в комнате изменилась: люди из триады (или триад?), вытянулись по стойке смирно и тоже, вслед за главным, склонились. Джунко же, возможно впервые за долгое время, стала серьёзной. И Макото готова была поклясться, что даже она занервничала, очень сильно.       Паофу (или стоило называть его иначе?..), выпрямился.       — И второе: она понесёт наказание. Я лично прослежу за этим. Ты меня услышала, Джун? — он обернулся на неё.       Джунко почесала шею.       — Да, да, я к этому готова.       Выражение лица Паофу не предвещало ничего доброго. Ушимару положил веер в нагрудный карман.       — Если позволите, о каком именно наказании мы говорим?       Паофу сложил руки на груди и замер. И эта молчание, эта пауза, они показались Макото длинными, как вечность, такое напряжение в тот момент повисло в воздухе. Наконец, он произнёс:       — Ты вроде хвасталась, что я состою в гокудо, Джун-джун? — ухмылка. — Ну, тогда и сделаем по законам гокудо. Отрежем пальцы.       …мне кажется, тогда я воочию ощутила, как кровь в моих жилах застыла.       Шимидзу, ахнув, поднесла руки ко рту.       — П-пальцы? — донеслось от неё жалобное.       — Да, думаю, десяти фаланг хватит, чтобы искупить её грех.       …даже несмотря на то, насколько я ненавижу Джунко, насколько она заслужила наказание, это… это слишком. Это слишком. Слишком, слишком!..       — Это бесчеловечно! — Макото хлопнула ладонями по столу. — Вы… Она не заслу…       Она вздрогнула, ощутив стальную хватку на своём плече. Ушимару, шумно дыша, весь бледный, медленно покачал головой.       — В этом мире за ошибки платят именно так, Нииджима-кун. Это их мир, Нииджима-кун.       — Но это… это безумие! Варварство!       — Нииджима, просто помолчи и дай мне всё решить.       Макото вздрогнула, когда ощутила, как её плечо сжали до боли, пока директор говорил уголками рта, шёпотом, почти не разжимая губ.       — Я всё-таки закурю, прошу извинить. Нервы.       В руке Паофу очутилась сигарета, которую тут же запалил один из подчинённых. В кабинете отчётливо завоняло ядовитым запахом табака. И этот яд… Макото хотелось закашляться — не потому, что стало невыносимо физически, но потому, что внутренне она словно бы сама провела много-много часов в этой отравленной пепельной атмосфере.       Джунко не выглядела ни капли напуганной. Она лишь молча вытянула обе руки вперёд.       — Всего лишь десять, джанхурен? — улыбка. — Я думала, я так всей руки лишусь! — снова серьёзное выражение. — Руби два на левой, один на правой, и один палец по выбору. Мизинцы и безымянные. Хех, — смех, — будет сложно выйти замуж, если нужного пальца нет!       — Ты сдурела, Джунко?!       Я уже не могла сдерживаться.       — Речь ведь идёт о твоих пальцах!       Мы встретились с ней взглядами. Она улыбнулась, так легко и мило, будто бы речь шла о чём-то невинном, навроде того, чтобы подравнять кончики ногтей.       — Макото. Я ведь обещала, что буду наказана за свои грехи? — смешки. — Потерять три с небольшим пальца — не такая большая плата.       И тут меня накрыло. Я вспомнила, что уже когда-то мне предлагали три пальца — три пальца — три тайны, которые могли бы стоить Джунко её жизни. Был ли в этом случайный символизм, или она просто измывалась, сделав издёвку из нашего совместного воспоминания?       Ушимару, мрачный, покачал головой.       — Если что подобное и произойдёт, я бы предпочёл, чтобы оно случилось вне территории школы. В противном случае я буду вынужден вызвать полицию, Паофу-доно.       Тот на это пожал плечами.       — Разумеется. Однако, — отвёл взгляд в сторону. — Не думайте, что мне доставляет удовольствие уродовать детей, навроде неё. У самого дочка растёт, — вздох. — Тяжело быть хорошим отцом и боссом мафии.       Ушимару шумно выдохнул.       — Тогда, если вы хотите быть хорошим отцом, Паофу-доно, может быть, вы подумаете о чём-то ещё?       Тишина, кажется, стала оглушительной. Взгляды всех присутствующих, удивлённые (включая Паофу и Джунко), сошлись на мужчине. Директор достал платок, после чего промокнул пот на лице.       — Я согласен, что Эношима-кун заслужила самую суровую кару за свои поступки. Но она не часть гокудо, она не давала обетов оябуну, не проходила инициацию, и, я считаю, несправедливо судить её по законам этой касты. Нет, — покачал головой. — При всех своих недостатках, она всего лишь маленькая капризная дрянь. И судить её надо как мелкую капризную дрянь. Будь моя воля, я бы её высек. Жаль, что телесные наказания сейчас…       Паофу почесал затылок.       — Вообще-то я тоже думал о том, что отрезать пальцы было бы сурово, но слишком просто.       — А? — моргнула Макото. — Но вы же…       Смех.       — Повторюсь, я обычный человек, пусть и связан с триадами. И мне не капли не приносят радости человеческие страдания. Я был бы рад, — грустная улыбка, — если бы мне пришлось посетить эту школу лишь для того, чтобы поздравить Джун-джун с её окончанием. Но увы.       Он обернулся и что-то быстро произнёс по-китайски — чувствовалась разница во владении языком между ним и Джунко, Макото не могла даже выделить отдельные слова. Снова посмотрел на директора.       — Давайте заключим сделку, Ушимару-доно?       — Сделку?       Паофу кивнул.       — Вы говорили про телесные наказания. И, так вышло, — зловещая улыбка. — Один из моих подчинённых взял с собой девятихвостую плеть.       Ушимару рассмеялся так резко и оглушительно, что в процессе с него едва не упали очки.       — Нет, я думаю такая порка ей только понравится!       — Э?       Макото моргнула. Девятихвостая плеть? Порка понравится? Что они… Заметила умоляющий взгляд Шимизу — та, точно бы на что-то намекая, показывала перекрещенные на себе руки. Макото поняла, что ей намекают, что лучше этого не знать — придётся поверить на слово.       Паофу, в свою очередь расхохотался в ответ.       — Разумеется нет, Ушимару-доно. Нет, — выпустил клубу дыма. — Настоящая плеть, которой секли заключённых.       Директор поднял бровь.       — А это вообще… легально?       Паофу отрицательно помотал головой. Джунко сложила руки на груди и надулась.       — Э, а где пальцы? Я уже прикинула, как буду жить без них!       Ушимару и Паофу синхронно обернулись на неё.       — Джуко, — хором донеслось от них.       Мужчины переглянулись. Паофу поднял бровь.       — Вы знаете китайский?       — Мандарин. Немного.       Макото моргнула. Директор знает китайский? Паофу шумно затянулся сигаретой.       — Джун-джун в любом случае накажут. Я предлагаю это сделать здесь, на ваших глазах, Ушимару-доно.       Шимизу сглотнула.       — То есть… как?       Паофу покосился на девушку — та сжалась, как от удара. Затем снова перевёл взгляд на Ушимару.       — Только десять ударов маловато. Сорок.       — То есть вы нанесёте этой девушке сорок ударов?       — Именно.       Макото молчала, напряжённо закусив губу.       Во мне боролись два начала. С одной стороны, плеть — это не пальцы. И Джунко наконец-то получит своё заслуженное наказание. Она наконец-то получит по заслугам. С другой — то ли это правосудие, которого я хотела? Джунко должна быть наказана — но так ли много смысла в том, чтобы её высечь? — вот о чём я думала тогда. Будет ли это справедливостью, будет ли это законом?       Будет ли Джунко страдать?       — В-вы ведь прямо сейчас? — Шимизу попятилась к стене. — П-плетью, да?       Ушимару и Паофу проигнорировали её, сверля взглядами друг друга. Наконец директор легонько кивнул.       — К чёрту всё. Сделайте это здесь, сейчас.       Джунко эффектным движением скидывает с себя вверх, стягивает блузку и остаётся в алом бюстгальтере и юбке. Её спина, испещрённая шрамами, снова открыта для всех.       Пространство перед столом директора как раз освободили, сделав небольшую открытую площадку. Брюнет с суровым взглядом и китайской косичкой разминает конечности, делая пару пробных взмахов плетью — она напоминает прочный шмат верёвки, типа снастей для корабля, только конец расплели, за счёт чего и получилась девятихвостка.       Когда директору предложили потрогать её, чтобы удостовериться, что удары будут достаточно болезненными, Макото не стала противиться соблазну и тоже приняла участие.       Плеть жёсткая, кажется, всего лишь проведя по ней пальцами можно порезаться. Макото сложно представить, насколько болезненными будут удары, но что-то подсказывает, что очень.       Паофу и директор встают рядом, спинами к окну. Оставшиеся люди из сопровождения проходят внутрь и образуют плотный полукруг. Стол, занимавший львиную часть комнаты, сдвинут к стене.       Эношима Джунко гордо выпрямляет спину. Чешет напоследок под ошейником.       — Готова.       — Джун-джун, — наконец говорит Паофу. — Ты помнишь, что обещала мне?       Она поднимает взгляд, в котором видно искреннее недоумение.       — Да много чё. Уточни адрес, джанхурен.       Мужчина качает головой.       — «Она проследит за мной» — так ты сказала мне, говоря про свою сестру.       Джунко некоторое время стоит как в ступоре. Затем её глаз расширяется. Она истошно кричит что-то на китайском, настолько эмоционально, что её голос звучит эхом в комнате. Паофу качает головой.       — За грехи одного отвечают оба.       Джунко обнажает зубы до дёсен. Рычит.       — Ты, Паофу…       — Будешь пререкаться — накажу только её.       Тишина стоит оглушительная, гробовая. Рука директора с веером сама собой замирает.       — Паофу-доно, при всём уважении…       — Не мешайте воспитательному процессу, Ушимару-доно. Сами же говорили, что я должен ей заняться?       Макото, которой досталось место вместе с Шимидзу, переглядывается с ней.       — Муку-чан… тоже?       Макото вместо ответа молча смотрит на Джунко — та выглядит очень злой и недовольной. Её правая рука сжата в белый-белый плотный кулак.       — Цаони, Паофу, цаони, — из её губ доносится шипение.       Мукуро качает головой и тоже молча раздевается. В её глазах видно молчаливое смирение и готовность.       — Мукуро там, где Джунко.       Они встают рядом друг с другом. Мукуро, точно стесняясь, аккуратно берёт сестру за руку. Та на неё молча смотрит, а потом кивает. Они синхронно, как роботы, поворачивают головы на Паофу.       — Мы готовы, — хором произносят они.       Мукуро и Джунко сложно воспринимать как сестёр, да ещё и родных, да ещё и близняшек. Слишком разные, чтобы быть похожими. Слишком разные по характеру, чтобы воспринимать их как часть одного целого. Но…       В этот самый момент, тогда, когда они стояли перед нами всеми, ожидая экзекуции, я думаю, мы все, каждый присутствующий, ощутили их родство. Как они держали спины, какие выражения лиц у них были, какой взгляд — холодный, спокойный. Точно не их сейчас собирались сечь.       Это выглядело жутко. Нечеловечески жутко. А потом был первый удар.       Свист, пока рука мужчины, взметнувшись воздух, опускается на спину Джунко. Она дёргается, чисто от вложенной силы. Однако её губы остаются плотно сжаты, а на лице не дёргается ни один мускул. Она не реагирует, точно скала или статуя.       Зато зрители не остались равнодушными: Шимидзу, вздрогнув, с ужасом делает шаг назад, бледнея и того больше, чем раньше. Ушимару, поморщившись, прикрывает глаза незадолго до того, как плеть встречается с кожей. Люди Паофу о чём переговариваются между собой, но, кажется, реакция Джунко вызывает у них уважение. А Макото…       Я смотрела, не отводя глаз. И когда удар достиг Джунко, я вздрогнула, точно бы ударили меня, а не её — возможно, я подсознательно ставила себя на её место. И когда она не отреагировала, я…       Я ощутила обиду и разочарование.       Следующий приходится на спину Мукуро — та, аналогично Джунко, не подаёт никаких намёков на боль.       Новый. Второй, третий, четвёртый, пятый, шестой, седьмой…       Один из китайцев, не выдержав, произносит что-то эмоциональное, ему раздражённо отвечает тот, что с плетью. Паофу говорит им что-то строгое, и разговоры прекращаются.       Шимидзу трясёт, как от лихорадки, она вся зелёная. Кому-то из людей Паофу приходится взять её на руки, ибо ноги уже не держат. Ушимару вздыхает.       — Выведите Шимидзу-сан наружу. Шимидзу-сан — надеюсь, — директор хмурится, — вы понимаете, что здесь ничего не происходит. Ничего.       Та истошно кивает, а после кашляет и издаёт звуки, точно её тошнит. Паофу даёт отмашку, и её выводят наружу под руки.       — И закройте на ключ, — произносит Ушимару. — Нам не нужны лишние свидетели.       Семь ударов — именно столько выдержала каждая из них. Ни одного крика, стона, ничего — я ощутила, что меня начинает трясти не хуже, чем Шимидзу Хикари, но я держалась.       Каждый удар, он словно бы приходился по мне, а не по Джунко. Ей было не больно — но зато было очень, очень больно мне. И с каждым взмахом ярость во мне кипела всё сильнее и сильнее.       Она должна страдать. Ей должно быть больно, она должна плакать и умолять о пощаде. Но вместо этого она… улыбается. Она улыбается, когда мы встречаемся с ней глазами. Ей весело, мой дневник.       Её бьют, бьют Мукуро — из-за неё, кстати — а ей… весело? Ей просто весело, да, дневник?!       — Нииджима-кун, можете тоже выйти, если чувствуете, что это слишком, — доносится от Ушимару.       Она решительно мотает головой.       — Нет, всё в порядке.       Удары продолжаются. Мужчина, кажется, начинает выдыхаться — он лупит со всей силы, так, что свист хлыста рассекает воздух, так, что каждый шлепок заставляет одну из сестёр дёрнуться как тряпичную куклу.       Но они. Просто. Отказываются. Реагировать.       Джунко лениво оборачивается на палача и щурится. Из её уст доносится что-то насмешливое на китайском. Лицо мужчины, и до того красное от усталости, становится пунцовым. Новый взмах оказывается куда резче и жёстче, чем прошлые — Джунко вздрагивает и покачивается. Но когда она выпрямляется, её выражение лица не меняется, разве что кончики губ расходятся шире.       Она улыбается. И вместе с ней улыбается Мукуро.       Я стояла, едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться.       Она издевалась. Она снова издевалась надо мной. Сначала надо было опозорить меня с этим ошейником, которым она при каждом случае напоминала мне, что именно я сделала, как мне пришлось наступить себе на горло. Теперь же она издевалась, превратив наказание — бесчеловечное, жестокое — в аттракцион. Аттракцион, на котором единственной дурой и человеком, которого секут, ощущала себя я.       Тебе весело, да, Джунко? О, теперь я поняла: что бы я ни делала, тебе не будет больно? Тебя могут исключить — ты наверняка найдёшь способ вернуться — конечно, что тебе с твоими связями это стоит. Тебя бьют плетью, бьют так, что даже глазам больно? Улыбаемся и смеёмся, как будто это лучший день в жизни.       Ненавижу — я как никогда отчётливо поняла, что я её ненавижу. Ненавижу потому, что она… неуязвимая. И что бы я ни делала, мои кулаки не достигнут её сердца.       А мне больно. С каждым ударом, на который ты улыбаешься, я ощущаю, как такой же появляется на мне, на моём сердце. И мне больно, мне невыносимо больно!       Потому что не больно тебе. Потому что ты не раскаиваешься. И потому, что правосудие, на которое я так надеялась и молилась, которого я так ждала и хотела, в очередной раз разбилось о стену имени тебя.       Я никогда не чувствовала себя настолько униженной, оскорблённой и оплёванной.       На двадцатом ударе, мужчина, над которым уже посмеиваются, со всего размаху бросает плеть об пол и после, сверкая горящими глазами, предлагает попробовать всем остальным.       Паофу не реагирует, а вместо этого снова затягивается сигаретой. Когда он уже хочет убрать пачку, то замечает, что Ушимару держит на ней руку.       — Если позволите.       Теперь курит и директор, в комнате сразу становится ещё душнее, от дыма слезятся глаза. Ушимару выпускает клубу.       — Это ничего, что?..       — У меня было ощущение, что так и выйдет.       Он делает отмашку, давая разрешение.       Теперь наказание превращается в развлечение, в испытание силы — каждый из мужчин пробует нанести хотя по удару по каждой из сестёр. И снова никакой реакции — по мере того, как они сменяются, недоумение растёт на их лицах. Растёт, чтобы смениться молчаливым страхом.       Я видела это в их глазах — девочка, которую сечёт мужчина, плетью, не щадя ни себя, ни её, а она просто улыбается, как будто так и надо? И если поначалу они списывали это на простую браваду или то, что били слабо, то теперь страх медленно проникал в их сердца — я чувствовала это.       Ибо каждый ставил себя на их место и задавал себе один и тот же вопрос — а смог бы я так же спокойно перестоять десятки ударов и даже не пискнуть?       Когда оставались последние два или три удара, никто из китайцев не решался прикоснуться к плети. Они смотрели на неё как на проклятую. Когда один из них, решив, что с ней что-то не так, хлестнул сам себя, то его вопли и мат ещё долго стояли у меня и присутствующих в жилах. Это действительно больно.       Но тебе всё равно, да, Джунко?       Паофу выпускает клубу дыма.       — Что, больше мужчин в этом помещении не осталось?       Его подчинённые все как один отводят взгляды. Паофу, зло улыбаясь, произносит ещё несколько фраз на китайском. Наконец, ему отвечает тот, с которого всё началось.       — Мы можем заставить кричать человека, но не демона, Паофу-сама.       — Devils shan’t cry, — доносится тихое хриплое от Джунко.       Я ощутила, что моё терпение лопнуло, взорвалось с треском, точно воздушный шарик. Я сделала шаг вперёд. Потом ещё, потом ещё. Джунко подняла на меня свой бесстыжий голубой глаз. В нём был вопрос, на который я не хотела отвечать. Но мне придётся.       — Если позволите, я это сделаю.       Взгляды присутствующих собрались на мне.       — Я сделаю это.       Паофу склоняет голову набок и некоторое время молчит, замерев с сигаретой в зубах.       — Я, конечно, не против…       — Она обещала и мне, что будет вести себя прилично. Я имею право.       Директор и Паофу переглядываются. Наконец, первый пожимает плечами.       — Я думаю, будет справедливо. Сколько там осталось?..       — Четыре удара, два на каждую, — Паофу отряхивает сигарету в небольшое блюдце. — Ну, если десять мужчин не смогли заставить их хотя бы раз закричать…       — Я согласна, — доносится от Джунко.       Она радостно улыбается, даже как-то ещё более живо, чем раньше.       — Пусть Макото бьёт.       Когда я подняла с пола плеть (потную и скользкую после использования), я наконец подняла взгляд и смогла оценить результат наказания — до этого я могла хорошо видеть лишь лицо.       Спины что Джунко, что Мукуро выглядели так, будто бы их исполосовали множество кошек — кровь, небольшие царапины, но их было так много, что они складывались в огромное кровавое пятно со множеством нитей. Я ощутила подступившую к горлу тошноту — это выглядело ужасно.       И я не знаю, кем надо быть, чтобы ничего не чувствовать от такого. Машиной? Роботом? Джунко?       Я тяжело выдохнула. Вдохнула. Сделала несколько пробных взмахов плетью. Она не ощущалась тяжёлой, даже напротив — очень лёгкая, гибкая. Неужели ей можно оставить такие чудовищные раны? — подумалось мне тогда. Я разок легонько ударила ей себя по руке, и зашипела, ощутив это колючее прикосновение. При кажущейся мягкости, когда ты ей бьёшь, плеть становится острой, как лезвие ножа.       — Передумала, Нииджима-кун? — произнёс Ушимару. — Если не хочешь, я могу за тебя.       Она качает головой. Нет, это только между ней и Джунко, между ними двумя.       Для начала, пробуя силы, я нанесла два оставшихся удара по Мукуро. Я… несмотря на то, что она сестра Джунко, они вместе, и одна всегда прикрывает другую в их преступных схемах, я не могла на неё злиться. И… мне было больно её бить. Она не заслужила страдать за свою сестру, хотя она и молчаливо одобряет все её действия. Но я… не чувствовала в этом справедливости.       Поэтому мои удары были слабые и как будто даже безвольные. Сёстры же на протяжении всей экзекуции продолжали держать друг друга за руки, не отпуская.       — И это всё, на что ты способна, Макото? — доносится насмешливое от Джунко. — Муку даже не почувствовала. Да, сестрёнка?       Ярость полыхнула во мне с новой силой. Она издевалась, снова, опять, в который раз, она смеялась надо мной и моим принципами.       — Нет, я просто приберегла силы для тебя, Джунко.       — О? Я вся горю. Давай!       Удар был такой силы, что его эхо отдалось во всём теле, а рука отозвалась онемением. У меня было ощущение, будто бы я попыталась разбить кулаком камень.       Я тяжело дышала, не в силах занести руку. Я внезапно поняла ужас тех мужчин, в чьих руках наверняка больше мощи, чем во мне. Но…       Джунко обернулась. Посмотрела мне в глаза, улыбаясь.       — Бей, Макото. Бей. Я заслужила.       Её рука тянется к ошейнику, как в замедленной съёмке. Её ногти неторопливо скребут красную полоску. Красную полоску, которая, вместе с шипами, навеки отпечатывается в глазах Макото. Точно красная тряпка для быка, она становится той последней каплей, которая прорывает плотину, за которой следует и вся река.       …в моём мозгу едва ли откладывается то, что было дальше. Я помню, что вошла в раж, пока моя рука, живя собственной жизнью, лупила её по спине. Красное, красное, красное — вот и всё, что стоит передо мной. Сквозь толщу воды до меня доносится хохот — Джунко смеётся, радуется, значит? И этот смех провоцирует меня сильнее и больше.       Мне кажется, в тот момент я была на самом деле готова убить её. Я бы не смогла остановиться. И я точно нанесла куда больше одного удара. И только когда я ощутила, что не могу двинуться с места, я немного пришла в себя.       Меня держали трое взрослых мужчин — двое за руки, один спереди — подручные Паофу.       И смех, смех Джунко — он всё ещё был здесь, он стоял в моих ушах.       До меня доносятся крики — я едва ли могу их разобрать, но лишь до тех пор, пока не получаю пощёчину. Я даже не чувствую боли — просто ощущение, как будто бы тебя обдало порывом ветра. Что здесь происходит?       Но именно это и заставляет мою ярость утихнуть, резко, как тайфун, который пронёсся над городом. Что я…       — Нииджима Макото, вы осознаёте, что ты творите?! — слышит она ор в её ухо, кажется, правое.       Она моргает и тупо поднимает взгляд. Мутный силуэт медленно складывается в Ушимару.       — А?       — Нииджима Макото, вы понимаете, что вы тут устроили? Вы…       Слышен тихий смех, который заставляет всех замереть. Макото освобождается — видимо, мужчинам надоело её держать.       Джунко смеётся. Её рука задрана за спину, в самое средоточие крови — а у неё течёт кровь — и её пальцы шарятся по ранам. Она разворачивается и улыбается.       — Ушимару-сама, всё в порядке.       — Эношима Джунко, а вы…       В этот момент она подносит дрожащую окровавленную руку ко рту и высовывает язык. Слизывает. Слизывает кровь со своих пальцев, слизывает, жмурясь от удовольствия. Тишина становится абсолютной.       Макото, всё ещё пытается вернуться в себя и своё тело, поэтому она тупо смотрит по сторонам, пока её разум лихорадочно осознаёт, что происходит. Джунко слизывает кровь? Она видит, что окружающие белеют, пока один из них не произносит странное:       — 吸血鬼…       И это слово — что-то навроде шисегуэй?.. — распространяется как огонь, и вот оно всё чаще и чаще звучит в шёпоте людей Паофу.       В воздухе отчётливо пахнет страхом. Не физически, но он чувствуется каждой клеткой.       — Эношима… кун…       Даже Ушимару и тот выглядит потрясённым тем, что он видит. Паофу молча кладёт руку на лицо и вздыхает.       — Теперь вы понимаете, с кем мне приходится работать.       Джунко смеётся, игриво работая языком. Жадно облизывает губы и довольно щурится. И затем говорит — хриплым низким тягучим голосом:       — Восславьте вашу королеву, воины ночи. Ниц, падите ниц и восславьте её.       Она гордо выпрямляется и высокомерно задирает голову. Расставляет руки в стороны пальцами вверх.       — Падите ниц перед лицом вашего нового бога, примите его веру и последуйте за ним в нео… ау!       Все, включая Макото, вздрагивают, как будто их вывели из коллективного гипноза — Паофу взял Джунко за ухо.       — Королева ночи сейчас получит по жопе. Джун-джун, прекращай.       Она высовывает язык, пытаясь вырваться.       — Цаони, даже повеселиться нельзя!       — Джун-джун, я знаю, что ты устроишь стендап даже на похоронах, но имей совесть, — он резко отпускает. — Другие не привыкли к твоему отвратительному чувству юмора.       Ушимару качает головой и прикрывает глаза.       — Отвратительно, Паофу-доно.       Смех.       — Поверьте, это у неё ещё самые невинные шуточки. Да, чудовище?       Та, ничего не отвечая, просто облизывает губы снова. Паофу косится на своих людей.       — Перевязать.       Кажется, всё было решено заранее, да? Иначе мне сложно объяснить, почему у одного из членов сопровождения оказалась аптечка с бинтами и антисептиком. Довольно быстро обеих сестёр перевязали — из ран хоть и капало много крови, сами они были не очень глубокие, как казалось мне, на мой дилетантский взгляд. Однако бинты сразу пропитались красным, стоило их приложить, особенно на спине Джунко.       Забавно: когда она попыталась вдеть руку в рукав, то обнаружилось, что она не может. Ей дрожащая конечность то не попадает, то не может разогнуться достаточно далеко, чтобы войти в него. По итогу они одевали друг друга: Джунко — Мукуро, Мукуро — Джунко.       — Я думаю, я выполнил условия со своей стороны, Ушимару Кенджи-доно.       Паофу и его люди встали у входа — дверь как раз отперли. Опекун Джунко отвесил поклон, за ним последовали и от его подчинённых.       — Вы не останетесь? — поднял бровь директор.       Паофу покачал головой.       — Я обещал жене вернуться пораньше, а её лучше не злить, — смех. — Думаю, дальше вы справитесь без меня. Моя работа здесь окончена.       Ушимару в свою очередь тоже сделал глубокий почтительный поклон.       — Я благодарен вам, Сугу Каоро-доно.       — Если эти черти ещё будут шалить, вы знаете, к кому обратиться — визитка у вас есть.       Наконец, Паофу и его люди покинули помещение, оставив после себя тяжёлый запах крови, пота, табака и разгорячённый воздух. Директор неторопливо опустился на стул.       — Джун-джун.       Джунко вздрогнула от этого обращения — она как раз заканчивала возиться с пуговицами на сестре.       — Д-да, директор?       — Ты очень несносная ученица.       Она склонила голову набок.       — Мне обидеться или обрадоваться?       Кабинет уже более-менее успели вернуть к изначальному состоянию, поставив стол на место, вместе со стульями. Ушимару, сидя на своём фирменном месте, молчаливо кивнул, обмахиваясь веером. Потом просто сложил его, убрал в нагрудный карман и достал вентилятор, щёлкнул кнопкой. Откинулся, отдавшись ветру, который он нагонял. Макото снова вернулась к своему излюбленному месту слева от директора. Она ничего произнесла, просто поджимая губы.       Молчание, нарушаемое жужжанием вентилятора. Джунко и Мукуро, переглянувшись, встали напротив стола и вытянулись. Гяру шутливо поднесла руку к пустой забинтованной голове, Мукуро повторила жест за ней.       — Эношима Джунко наказание успешно отбыла! Разрешите получить прощение за грехи свои необъятные!       Я оскалилась, чувствуя её радость — она радовалась, мой дневник. Глядя на её лицо, мне казалось, что она просто светилась — и именно это меня злило. Радуешься, ты радуешься, да, Джунко?       Ушимару покачал головой.       — Эношима-кун.       — Ась?       — У меня только один вопрос.       — М?       — Кто ты?       Она моргнула.       — Я… это я?       Директор вытер пот со лба.       — Я много видел хулиганов и нарушителей за долгие годы работы в школе. Но ты ухитрилась затмить их всех. Поэтому повторю: кто ты?       Джунко хихикнула, убирая руку.       — А что бы я ни сказала, вы не поверите. Или наоборот — поверите, хотя я навру с три короба. И какая тогда, по сути, разница?       Смешки. Директор медленно покачал головой, а затем достал платок и спустил с носа очки. Начал медитативно протирать стёкла.       — Действительно. Нииджима-кун.       — Да, директор Ушимару?       Мы встретились с ним взглядами. Директор… он выглядел устало. Особенно без очков. Мы оба вымотались за эти сколько — час, полтора, два? — я совершенно потеряла счёт времени. Джунко — вампир. Хотя били её, кровь текла её, но, по ощущениям, жизнь по итогу из нас высосала она. Даже моя ярость — остатки её всё ещё тлели во мне, но словно бы с теми ударами она забрала себе и её — я злилась, всё ещё злилась, но уже очень устало, как будто из последних сил, из упрямства.       — Простим ли мы Эношиме-кун её грехи?       Я замерла на месте, как вкопанная. Простить?.. Простить?.. Простите, что?       — Это всё какое-то безумие, конечно…       — Простить? — вслух произнесла я, не в силах поверить в сказанное. — Вы предлагаете её… простить?       Директор моргал, часто-часто. Помотал головой, а затем быстро нацепил на нос очки и изучающе посмотрел на Макото. Наконец сказал:       — Да, Нииджима-кун, я действительно так думаю. Эношима-кун, — прикрыл глаза, — заслужила прощение. Вопреки здравому смыслу.       Джунко мерзко захихикала.       — Ой, смущаете, дире…       — Заткнись. То, что я закрою глаза на твои грехи, не значит, — он раздражённо оскалился, — что я забуду, что ты устроила при этом, Эношима-кун. Или почему мне пришлось вызывать твоего опекуна в школу. И я думаю, это был не последний раз, вот ни разу.       Джунко вздохнула и посмотрела наверх своим единственным глазом. Почесала красную от пощёчины щёку.       — Ну, если так, телефон Паофу у вас есть. Звякните — он меня… того. Сразу.       Простить Джунко?       — Словом, Нииджима-кун, — директор покосился на Макото. — Я думаю, мы должны простить…       — Должны? Должны простить Джунко?       Ушимару нахмурился. Его голос стал строже:       — Нииджима-кун, я понимаю, что мы все на эмоциях, но именно поэтому сейчас мы должны думать холодной головой, — мотнул головой на гяру. — Если хоть одна живая душа узнает, что тут произошло…       — Не узнает! — кивнула Джунко. — Я разберусь.       — Эношима-кун, помолчите, я вас…       — Должны простить Джунко?!       Мой голос, кажется, задрожал в тот момент.       — Должны простить её?!       — Нииджима-кун, я понимаю, что ты, как и я, сейчас не мыслишь трезво, но послушай…       — Это вы послушайте!       Я резко развернулась на Джунко — та на меня смотрела в недоумении. Как будто бы совершенно не осознавая, в чём она провинилась. И этот ошейник…       — Как вы все меня достали!!!       Эхом прозвучало сразу у меня и в голове, и в кабинете.       — Вы правда считаете, что она получила по заслугам?! Вот так вот просто, да?!       — Нииджи…       — Вы правда думаете, что этот «фарс», как сказал Паофу, заслуживает внимания?! Вы серьёзно готовы проявить к ней снисхождение здесь, сейчас?! Когда это именно то, что она задумала?!       Директор, приоткрыв рот, так и сидел на месте. Моргнул.       — Я бы поспорил с твоим мнением, но разве такого наказания?..       — Наказание. Говорите «наказание», да! — я резко повернулась на Джунко. — Вот только можно ли считать «наказанием», если она ничего не поняла и даже не раскаивается в содеянном?!       — Нииджима-кун…       — Нииджима Макото! — от звука моего голоса, кажется, зазвенели стёкла. — Ты, Джунко. Ты. Ты посмеялась надо мной. Над директором Ушимару. Над правилами. Ты ведь это всё продумала — да?! Этот опекун, который, совершенно случайно, член триад, и, совершенно случайно, он такая большая и важная шишка, и, совершенно случайно, у него находится плеть и аптечка!!!       Ушимару покачал головой.       — Я согласен, что это всё слишком хорошо и подозрительно, чтобы быть правдой… Что скажешь, Эношима-кун?       Да, что ты скажешь на это, Джунко?!       Гяру почесала затылок. На её лице было совершенно и абсолютно искреннее недоумение.       — Ушимару-сенсей, а какая вам разница — оно само так получилось или это я подсобила?       Что?       — Простите? — моргнул директор. — Эношима-кун?       — Раны на моей спине — настоящие. А если они настоящие — какая разница, почему так вышло? — уставилась на потолок. — Я искупила грех, честно, своим телом. Или вы сомневаетесь и думаете, что это была галлюцинация? — злой смех. — Я могу посоветовать очень хорошего психиатра, если надо.       Я только и могла стоять, что раскрыв рот. Она только что… что?       — То есть вы подтверждаете преступный сговор? — прищурился Ушимару.       — Нет. Но хуй ли разницы? — она кивнула назад. — Или мне с этим выйти наружу и проорать «Директор Ушимару жёстко шлёпает школьниц плётками до крови!» — хихиканье. — Знаете, а репортёрам бы понравилось!       — Хорошо, будем считать, я тебе верю. И следи за языком, у тебя получается иногда.       — Цаони. И да, Макото.       — Что?       — Тебя-то что не устраивает? Разве не в этом суть наказаний?       — Суть наказаний? — выпятила я на неё глаза.       — Если ты сделал что-то неправильное — тебя наказывают. Ведь так?       — Да, и?       — А если тебя наказали, имеет ли значение, раскаялся ты или нет?       …что она только что?.. Что она только что?.. Ты… Джунко…       — Как бы мне ни было противно, но она права, Нииджима-кун.       — А я всегда права!       — Джуко, Джун-джун.       Я медленно повернулась на директора — а он почему-то смотрел на меня очень зло и хмуро. Я в чём-то не права? Я, Нииджима Макото, не права? Эношима Джунко права?..       — Нииджима-кун, весь пеницитарный институт хоть, условно, и направлен на то, чтобы сделать из преступников лучших людей, по факту, — Ушимару хмыкнул, — скорее делает из них козлов отпущения, которые своим примером служат в назидание честным гражданам.       Что?..       — И если ты получил наказание, не важно, каким образом, разве это не снимает с тебя вину? — Джунко почесала шею. — Этот мир разве не так работает, Макото?       Я шумно вдохнула. Выдохнула. Снова.       — То есть по вашему, того, что её отхлестали сорок раз плетью достаточно, чтобы ей простить её… её поведение? — мой голос дрожал, пока я говорила это.       Ушимару кивнул.       — То, что здесь произошло сейчас — подлинное безумие. Но если вспомнить, сколько Эношима-кун хвасталась своей принадлежность к гокудо… — напряжённая пауза, пока он шумно дышал. — И я наслышан, кстати, как посвящают в якудза. И не всякий мужчина выдержал бы то, что выдержали эти двое, Нииджима-кун.       Я ощутила боль в районе живота, как будто бы мне туда воткнули нож. Посвящают в якудза? Мужчина? Джунко?       — То, что мы увидели, — вздох. — Это подвиг настоящего мужчины, не меньше.       — Вам просто нравятся якудза, Ушимару-сенсей?       Джунко моргнула.       — Макото?..       — Вы от них фанатеете, да, Ушимару-сенсей?       Директор недоумённо покосился на Макото, а после покачал головой.       — Отнюдь. Я испытываю к ним презрение. Потому что они выбрали лёгкий путь вместо сложного.       — Тогда почему вы столько об этом говорите, Ушимару-сенсей?       Я шумно сглотнула, ощущая на щеках горячие полоски слёз.       — Якудза то, якудза сё, гокудо! Джунко не исправилась, она по-прежнему та же Джунко, которая обманула вас, обманула меня и обманет снова!       — И тогда она снова расплатится, — пожал плечами Ушимару. — Это её выбор, в конце концов. Я думаю, стоит дать ей шанс. Хотя бы, — он выдохнул. — За силу духа.       — Эта сила духа не сделает Шуджин или её саму лучше!       Джунко почесала голову.       — Макото, ну ты поспокойней, ну что ты так…       Я обернулась на неё и подалась вперёд, смотря ей прямо в этот единственный бесстыжий синий глаз.       — Я ненавижу тебя, Джунко. Я тебя презираю.       Её рот открылся. Она замерла, глядя на меня тупым взглядом.       — Ты же наверняка думаешь сейчас, что я прощу тебя просто потому, что тебя отхлестали кнутом?!       — Н-но…       — И ты наверняка сейчас думаешь, что я прощу тебя потому, что ты такая вся из себя особенная, крутая, ругаешься матом, плюёшь на правила и делаешь то, что ты хочешь?       — М-макото?..       — И особенно ты думаешь, что мне приятно общаться с человеком, который, — мои глаза сами собой уставились на ошейник. Чёртова Джунко, чёртова Джунко, чёртова!.. — Который настолько не ставит меня в грош, который измывается надо мной, не держит обещания и вообще думает, что я полная дура?!       …Джунко… Джунко покачнулась. Она покачнулась, точно в неё только что выстрелили из пистолета. Её взгляд сам собой уставился на пол, плечи опустились. Она не плакала — она просто стояла с пустым взглядом, точно шарик, из которого выпустили воздух. И я…       Впервые за долгое время я почувствовала вкус расплаты. Я почувствовала, что моя боль, мои кулаки наконец-то достигают её.       Ещё. Ещё. Ещё! Больше справедливости, больше правосудия!       —…ты правда так думаешь, Макото? — донеслось от неё шёпотом.       — Да, Джунко. И я повторю это столько раз, сколько потре…       Я вздрогнула, ошутив что-то горячее на своём лице. Жгучее. Меня… снова ударили?       Я обернулась, чтобы столкнуться лицом к лицу с директором Ушимару. Нет, даже не с ним: с тем самым Ушимару Кенджи, который наводит ужас на весь Шуджин. С тем, кого, признаться по правде, боялась и я.       — Нииджима Макото.       — Да? — пискнула я, пока он нависал надо мной, точно гора.       — Вы временно отстранены от своей должности президента студсовета.       …что?       — От… странены? — моргнула я. — То есть… как это?..       — Я долго терпел, смотрел на это со стороны, но теперь отчётливо вижу: ты ничем не отличаешься от неё, Нииджима Макото.       — От неё… от кого?       — От Эношимы-кун, разумеется.       Я… ничем не отличаюсь… от неё?..       — Даже нет, Нииджима-кун. Ты хуже, чем она.       — Я-я?.. Хуже?       Директор кивнул. Фыркнул.       — У неё много недостатков. И о многих из них я предпочёл бы не узнавать никогда. Но сейчас ты, Нииджима Макото, поступаешь хуже неё.       — Я?       — А кто, я, по-твоему?       Его слова заставили меня сглотнуть — в горле пересохло. Его голос, тихий, но очень злой, заставлял меня испытывать страх — потому что сейчас его гнев был весь направлен на меня.       — Если ты хоть каплю считаешь, что она не права и не заслужила прощения — ну давай, иди и пройди ритуал инициации в гокудо как она. Давай, я позвоню сейчас Паофу-доно, его людям, и они отхлещут ещё и тебя.       Н-но Джунко…       — Я могу сколько угодно ненавидеть её манеры, ненавидеть её улыбку и ненавидеть её как ученицу, но даже я вынужден признать, что ты, Эношима-кун, — он повернулся на неё. — Настоящий мужчина. Я бы гордился таким сыном, — его голос под конец дал дрожь. — Я бы гордился тобой и Икусабой-кун. Такими сыновьями.       Джунко и Мукуро — они обе стояли как громом поражённые. Я не могла в полной мере оценить этого, разве что боковым зрением. Но я… мне кажется, что-то во мне в тот момент сломалось — сломалось куда глубже, чем тогда, когда мы с Джунко повздорили и она заставила меня наступить на горло своим же принципам.       Ушимару… гордился бы Джунко, будь она его сыном? Гордился бы… ими обеими?..       Что… происходит? Почему? Как…       — И поэтому я временно назначаю Эношиму Джунко президентом студсовета. Нииджима-кун — я хочу, чтобы ты подумала над своим поведением. Подумала, почему я так поступил. А что до меня…       Прямо на моих глазах он достал из ящика стола тот самый уже почти готовый приказ об отчислении. И, не сомневаясь, порвал его на множество мелких клочков бумаги.       — Эношима Джунко не будет исключена из академии Шуджин. Не сегодня и не сейчас.       …я не помню, как я выскочила из кабинета директора. Я даже едва помню, что мне тогда кричали вслед, что мне сказали, кого я встретила по дороге. Я просто бежала, бежала, бежала, бежала.       Я хотела проснуться, чтобы этот день оказался сном. Просто плохим сном, одним из множества, которые мучили меня в последнее время.       Я хотела проснуться, потому что я не могла поверить в то, что я услышала и увидела.       Ушимару-сенсей, не вы ли столько говорила о правилах, о необходимости их соблюдать, об общественном договоре? И что теперь? Стоило Джунко показать вам спину, привести какого-то левого китайца и дать ему её отхлестать, вы сразу приходите к мысли, что такой, как она, стоит гордиться?..       Но разве это справедливо — что она смеялась над своим наказанием?       Но разве это справедливо — как она себя держала, с каким высокомерием, как издевалась надо мной и моим правосудием?       Но разве это справедливо — то, что должно было быть наказанием, стало весёлой игрой и спектаклем?       Я… не понимаю. Я ничего не понимаю, мой дневник. Я ничего не понимаю.       Кроме одного — Джунко в очередной раз смогла прогнуть правосудие под себя. Почему? Потому что может. Потому что хочет. Потому что у неё есть всё для этого.       И если ты, Джунко, прогнула правосудие под себя…       То я, Нииджима Макото, клянусь выгнуть его обратно. Своими собственными кулаками.