Плеть, перец и пряность

             — Как самочувствие, Нииджима-кун?       Она сидела на кушетке, держа в ладонях кружку с дымящимся чаем. Аромат мяты приятно щекотал ноздри. Она медленно поднесла напиток к губам и сделала глоток. Шумно выдохнула и расслабилась.       — Конфетку?       Она подняла взгляд, когда перед ней возникла вазочка. Она взяла наугад первую попавшуюся — какая-то карамелька в обёртке. Она развернула фантик и взяла конфетку в рот — кисленькая. Приятная, лимонная. На её губах расцвела слабая улыбка.       Маруки, подмигнув ей, вернул вазочку к себе на стол, где у него стоял импровизированный фуршет с чаем.       — Лучше себя чувствуешь?       Она медленно кивнула, пока в её голове решалась дилемма — ей рассосать карамельку или сгрызть? По итогу победило второе — она одним движением челюсти раздробила её на мелкие кисло-сладкие осколки.       — Хочешь, ещё?       Она покачала головой.       — Не стоит, сенсей, спасибо.       — Как знаешь, как знаешь! — он отсалютовал ей своей кружкой. — Твоё здоровье.       — Ваше тоже.       Некоторое время между них царило молчание — и оно ей нравилось. Когда она пришла сюда, она чувствовала себя раздражённой осой или шмелём: хотелось на всех кидаться, ужалить, хотелось показать, насколько она зла. Но стоило Маруки-сенсею сказать пару слов, налить ей мятного чаю, её злобу как рукой сняло. Она подумала о том, что этот человек… он успокаивает. Как тихая колыбельная. Как мурчание кота. Как шум волн.       — Так зачем ты ко мне хотела на консультацию, Нииджима-кун?       Она вздыхает. Она думала об этом, разумеется, иначе бы она не пришла сюда. Однако решимости самой по себе ей бы не хватило — если бы не Такамаки. Воспоминание о ней и этом разговоре — точно рваная рана, которая в открытую зияла на её сердце и кровоточила.       Она промолчала, спрятав лицо за полупустой кружкой.       Сенсей ещё некоторое смотрел на неё, ожидая ответа, которого так и не последовало. Он покачал головой, затем снял очки с носа и начал протирать стёкла.       — Это касается того, что я услышал? Что-то про вас, Эношиму и то, что вы…       — Сенсей, — её голос дрогнул. Она шумно сглотнула. — Это…       Он вздохнул.       — Нииджима-кун, я понимаю, что тебе может тяжело говорить о чём-то настолько… — он выдержал паузу, — личном для тебя. Но поверь мне: тебе будет гораздо тяжелее, если ты будешь сдерживаться и носить это в себе. Обещаю, — он надел очки, перевёл на неё взгляд и положил руку на сердце, — то, что ты скажешь мне, останется только между нами. Я берегу врачебную тайну.       Она ещё раз сглотнула. Открыла рот. А потом так и замерла, не в силах вымолвить и слова.       Что она должна была сказать? Что она попыталась совершить правосудие своими силами, но по итогу его же и предала? Что Джунко поставила её в ситуацию, где она выбирала между своей честью и своей головой? Что она сорвалась и наделала глупостей — потому что пыталась хоть что-то сделать правильно в этом неправильном мире?       — Вы считаете, что я был не прав, Нииджима-сан?       Она оборачивается. Медленно кивает.       — Эношима заслужила наказание. Она заслужила это отчисление.       Директор хмыкает.       — Тогда мне вас обеих отчислить? — усмехается. — Таков был уговор, если помните.       Она замирает как вкопанная. В её памяти живо воскресает та беседа — ты отвечаешь головой за Эношиму и её поведение. Мужчина кивает, видя её реакцию.       — То-то же, Нииджима-кун. Я уважаю вашу принципиальность и готовность идти до конца, — он сцепляет руки в замок. — Но вы пытаетесь следовать законам и правилам слишком буквально — хотя в некоторых ситуациях ими уместно пренебречь.       Она ощущает, точно бы ей по голове только что стукнули чем-то очень тяжёлым. У неё кружится голова, она прислоняет руку ко лбу.       — То есть вы считаете, — её голос дрогнул, — что то, что сегодня произошло — это нормально? Это нормально, что ей сойдёт с рук… — она убирает руку, часто-часто моргая и тяжёло дыша. — То есть это нормально, то, что она устроила?!       Мужчина качает головой.       — Нет, это недопустимо.       — Тогда, тогда…       — Но, к её чести, — Ушимару морщится. — Она нашла достойную причину, даже две, которые меня убедили, что нам стоит к ней прислушаться и… — он поджимает губы. — Не торопиться с её исключением.       — Целых две причины!       — Нииджима-кун, спокойнее, — директор строго смотрит на неё, хмурясь. — Соблюдайте субординацию.       Она делает простенькую дыхательную гимнастику, пытаясь совладать с эмоциями.       — Первая причина очевидна: то, что она выявила в школе — это не рядовое явление.       — И вас не волнуют её методы при этом? — глухо произносит она. — Что она может сломать в процессе куда больше, чем починить?       — Сделаем скидку на то, что она пыталась, — он кривит лицо ещё сильнее, чем прежде. — Она пыталась.       — Вы в это верите?       Он хмыкает.       — Тогда она бы настолько сильно не пыталась заткнуть рты свидетелям. Она не меньше чем мы не хочет огласки.       — Потому что это… это преступление!       — А ещё потому, что она следует данному ей слову.       Она открывает рот. Что? Что он только? Что он только что?..       — Она обещала, что будет лезть в самое пекло и заниматься некрасивыми вещами — как и полагается условному ФБР.       — Только при этом она обещала не переступать рамки допущенного!       Ушимару пожимает плечами, прежде чем достать из нагрудного кармана веер и начать им обмахиваться.       — Её логика мне очевидна. Есть главное обещание — сделать из Шуджина приличную школу. Она обещала, что сделает это любыми способами — и это обещание стоит выше условного «не навреди» в её системе ценностей. И да, — он сверкает глазами. — Я вижу, что вы думаете. Я тоже не согласен с её позицией, но я понимаю ход мысли. И без второй причины я бы её отчислил, тут же. Мне тоже это решение далось непросто — хотя Эношима умеет быть слишком убедительной, — смешок. — Из неё бы вышла талантливая актриса — у неё природное чутьё, как сделать сцену из ничего.       Она прикрывает глаза, пытаясь хоть как-то — как-то — принять его аргументы. Ощущая внутреннее глубокое несогласие. Талантливость Джунко во всём этом её волнует чуть меньше, чем никак.       — Ирония в том, что она исполняет обещания, Нииджима-кун. Но в своём, преступном стиле.       — Какая вторая причина? — она сглатывает. — Её спина?       Ушимару качает головой, яростно работая веером — по его лицу скатываются тяжёлые капли пота.       — Показав спину, она дала мне обещание. Она дала нам обещание.       — Обещание? — тупо произносит она.       — «Я знаю, что не права, и знаю, что поступила неправильно. И я расплачусь по законам моей касты».       — Вы в это верите?       Он пожимает плечами, глядя куда-то в окно.       — Я сделал ставку. Если её слова окажутся просто словами…       — Они и окажутся.       — А если нет? — он переводит на неё взгляд. — Что тогда?       — Нииджима-кун?       Она моргнула. Мотнула головой — директор верит Джунко? Директор сделал на неё ставку? Что она на самом деле привезёт в школу опекуна? Что она на самом деле раскается и станет хорошей?       Раздался хлопок — она вздрогнула. Маруки, всё ещё сидя на своём месте, не сводил с неё очень и очень вдумчивого взгляда.       — Что она с тобой сделала, Нииджима-кун?       — А?       — Когда мы виделись с тобой в прошлый раз, — он поморщился, — какой это был день недели?..       — Пятница?       — Да, в пятницу! — он покивал. — Я видел, что тебя очень сильно гложет общение с этой девочкой. Но теперь, — откинулся на кресле. — Я словно говорю с другим человеком. Она сломала в тебе что-то, Нииджима-кун?       Она положила руку на сердце и сжала. Сломала? Скорее, безжалостно вырвала с корнем и растерзала.       — Я просто очень устала.       — Нииджима-кун! — мужчина недовольно нахмурился и сложил руки на груди. — Я понимаю, тебе сложно говорить о своих проблемах. Но если ты просто будешь молчать, то ничего не изменится!       Я ощутила, как во мне взорвалась бомба.       — Как будто что-то изменится, если я перестану молчать! Я говорю, что она заслуживает наказания — меня не слышат, я молчу — ничего не меняется!       — Она — это Эношима-кун?       — Да!       Маруки покивал. Поджал губы и выдержал паузу, размышляя. Наконец произнёс:       — То есть если я скажу, что согласен, что она заслуживает наказания, мы будем с тобой на одной волне?       — Я и говорю, что… что?..       Макото замерла, часто-часто моргая.       — Заслуживает… наказания?       — Да, если я скажу, что тоже так думаю, — он положил нога на ногу. — Если Эношима-кун довела тебя, хорошую девочку Нииджиму до такого состояния — она точно заслуживает наказания.       Внутри меня что-то хрустнуло. Я физически ощущала, как рассыпалась на множество осколков, как разбитое стекло. Сердце кольнуло от боли. Я шумно глотала воздух, ощущая, как на глаза накрапывают слёзы.       Эти слова… это слова, которые я хотела больше чем что-либо в этот момент — я хотела дышать ими, вдыхать их, очищаться ими.       Я не виновата. Я не виновата. Я не виновата.       Джунко плохая. Я хорошая. Джунко плохая, я хорошая. Джунко плохая…       Она вздрогнула, ощутив, как в её руке очутилось что-то мягкое — бумажный носовой платок?.. Она подняла глаза, чтобы встретиться взглядами с Маруки. Он улыбнулся.       — Поплачь, Нииджима-кун. Всё пройдёт. Ты не виновата. Это всё Эношима-кун.       …она не помнила, сколько она провела так, зарывшись в ладони, пока из её глаз снова и снова текла влага. Она всхлипывала в процессе, очень тихо. Ей не становилось легче, но, каким-то образом, она снова возвращала себе самообладание, шаг за шагом.       — Какая она всё-таки жестокая девочка.       — М?       Она убрала руки от лица — мужчина был хмур и задумчив, делая записи у себя в журнале.       — Я не знаю, что между вами произошло, оговорюсь, — он скосил на неё глаза. — Но если я правильно понял, вы повздорили, и она заставила тебя сделать что-то неприятное?       Она неопределённо покачала головой. И да, и нет — она не заставляла её ничего делать, напрямую — но Джунко привела всё к тому, что ей ничего не оставалось кроме как взять правосудие в свои руки. Наконец, она открыла рот — её голос звучал очень тихо и хрипло:       — Она обещала мне кое-что. Потом нарушила обещание. Я разозлилась. Она посмеялась надо мной, и я потеряла над собой контроль. А потом… — сглотнула. — Она заставила меня нарушить обещание, которое я дала ей.       Маруки покивал.       — Но если она нарушила обещание первой, если она первой повела себя неправильно, то что плохого в том, что ты не выполнила перед ней каких-то обязательств? Ты мне, я тебе — разве не так функционируют человеческие отношения?       Я повторяла сама себе эти слова снова и снова, снова и снова, снова и снова, со вчера, но они не становились громче в моём сердце. Они не успокаивали — они лишь сильнее заставляли ощутить собственную ничтожность.       Я нарушила обещание — глупое пари, на которое я согласилась из принципа. И тем самым я предала саму себя. Какое право я имею говорить о справедливости и правосудии, если не способна сама следовать принципам, которые исповедую?       Какой в них смысл, если кто-то навроде Джунко — смелый, наглый и сильный — может переписать правила под себя — просто потому, что может?       Она помотала головой.       — Она плохая. Но я — тоже.       — И теперь тебя съедает чувство вины?       Кивок. Маруки почесал макушку.       — Мне кажется, Нииджима-кун, — наконец сказал он, — ты слишком много на себя берёшь.       — А?       — Ну смотри. Ты пытаешься быть моральным ориентиром для окружающих, верно?       Она покраснела — это звучало… правильно. Но смущающе. Слишком по-детски.       — Не надо этого стесняться — такие люди на самом деле нужны обществу.       — Правда?       — Конечно! — он покивал, довольно улыбаясь. Поднял указательный палец. — Всегда должен быть тот, кто следит за тем, чтобы все соблюдали правила. Не как полицейский, а как законопослушный гражданин. Кто-то, кто своим примером показывает, как надо себя вести.       Она уставилась в пол, чувствуя, как взволнованно стучало сердце.       Это ощущалось странно — кто-то на самом деле признавал, что я занималась правильным делом. И только лишь получив похвалу, я осознала, насколько она мне была нужна. Искреннее признание меня и моих заслуг. Я хотела ещё, я хотела большего.       — Но ты слишком берёшь на себя, пытаясь исправить тех, кого исправить сложно или даже почти невозможно.       — Невозможно?       Он развернулся к ней на крутящемся кресле.       — Эношима-кун — твой естественный враг. М, — он уставился в сторону, — мне это проще объяснить на абстрактном примере. Не возражаешь?       Она помотала головой.       — Смотри. Условно говоря, общество может стремиться вниз или наверх — к условному моральному плюсу или моральному минусу. И большинство людей на самом деле не склоняются ни к тому, ни к другому — они недостаточно добры или злы сами по себе.       То самое молчаливое большинство, на которое иногда любила посетовать Сае — те, кто ничего сами по себе не сделают, предпочтя занять нейтральную позицию по любому вопросу. Те самые, которые предпочтут закрыть глаза на всё — включая что-то навроде Сузуи Шихо и Камошиды.       …и к которым до недавнего времени относилась я.        — Будем считать, что эти люди — нули. Для них важно, чтобы, они как можно больше оставались нулями — поэтому в среднем любое общество не любит перемен. Улавливаешь мою мысль?       Она кивнула.       — А есть заряженные — навроде тебя и Эношимы-куна — которые от природы склоняются вверх или вниз. И вы, вольно или невольно, заставляете всех остальных следовать за собой — поскольку нули, от природы не имеющие желаний, тянутся за теми, у кого они есть.       Я живо вспомнила себя апрельской давности — слабохарактерная, наивная, думающая, что нужно довериться тем, кто старше и опытнее тебя — взрослые не ошибаются ведь, правда?       Возможно, именно поэтому я последовала за Джунко, даже хотя и понимала, что её философия, методы и сама она — мне противны. Но я потянулась за ней, даже против своих желаний. Конечно, частично вина лежит на самой гяру — она как венерина мухоловка. Маняще-сладкая, обещающая многое, но раскрывающая свои истинные намерения за секунду до того, как схлопнет створки и съест тебя.       Но я уверена, что я пошла за ней не только поэтому — я хотела идти за ней, потому что у неё была цель. Чёткая, понятная, простая, и она делала всё, чтобы достичь её.       В отличие от меня.       — И если ты хочешь быть плюсом, то она…       — Я ноль, Маруки-сенсей.       — А? — он вздрогнул, вырванный из середины размышления. — Ноль?       — Да, я ноль, Маруки-сенсей.       Он хитро улыбнулся и прищурился.       — Тогда почему ты так злишься и обижаешься, что она ведёт себя неправильно?       — Но я…       — Стоит понимать, что эта модель не абсолютна. В разных условиях и ситуациях одни и те же люди могут быть и нулями, и заряженными. И если ты когда-то в прошлом вела себя как ноль, это не значит, что ты ноль на самом деле. Верно и обратное!       — Тогда как понимать, кто ноль, а кто нет?..       — Для начала, Нииджима-кун! — он хихикнул. — Не стоит вешать на людей ярлыки и делить их на правильных, неправильных, нулей или заряженных — потому что за ярлыками легко проглядеть личность!       Она моргнула. Это как будто бы что-то близкое ей, но она не могла понять, как именно, с какого бока — в её текущем состоянии смысл фразы неуловимо ускользал.       — Что вы хотите сказать? — наконец произнесла она, полностью сбитая с толку.       Маруки хмыкнул и поменял скрещенные ноги, откидываясь на спинке кресла.       — Ты и Эношима-кун слишком поляризованные, чтобы видеть друг друга в настоящем свете. Ты хочешь вести людей к моральному плюсу, и тебя раздражает она, которая тянет вниз, к минусу. Да, Нииджима-кун, — он поднял ладонь. — я понимаю, что ты сама себя скорее отнесла бы к нулям, но я думаю, хотя бы в данной конкретном случае ты была плюсом. Хорошо?       — Допустим.       — Опять же, возвращаясь к вашей ситуации. С твоей моральной точки зрения Эношима Джунко — плохая. Верно?       — Очень!       — А Нииджима Макото — хорошая?       Она опустила взгляд.       —…пыталась быть. Но не смогла.       — Пыталась быть, не смогла — важно то, что у тебя было такое намерение, верно?       Она рьяно покивала, соглашаясь.       — И это твоя ошибка!       — А?       Маруки хитро-хитро смотрел на неё, прищурив глаза.       — Дело в том, что в моём примере я был не совсем прав, говоря о моральном плюсе или минусе — это слишком поляризует мир — плохие и хорошие. Но если представить, что таких полюсов много, и ни один из них не является настоящим плюсом или минусом — то кто из них тогда правильный?       Я ощутила головокружение, словно бы только что у меня из-под ног выбили почву. Точно бы меня только что сбросили с самолёта без парашюта — и я только и могла, что беспомощно открывать рот и смотреть на приближающуюся землю.       — Но ведь есть же какие-то… — вырвалось из неё. — Незыблемые вещи!       — Есть. Но даже на них взгляды у людей могут разниться. Скажи, убивать детей — плохо?       — О чём вы говорите, разумеется!       — А вот в древней Спарте считали, что избавляясь от слабых и больных младенцев, они тем самым помогают выживать лишь самым сильным — простейшая евгеника и селекция, как у собак или кошек, только с людьми.       Макото подскочила с кушетки. Она не видела себя со стороны, но её лицо перекосило.       — Но это бесчеловечно!       — Бесчеловечно, да… — усмехнувшись, протянул Маруки. — Но говоря «бесчеловечно», ты имеешь в виду, что негуманно — а основы гуманизма в Европе были заложены в Новое время. Нет, есть ещё религия, но это немного другое. Смысл в том, что то, что человечно, что хорошо, что плохо, решают люди. Большинство, если тебе так угодно.       — Не большинство, а законы! Законы, созданные по справедливости!       — И проблема в том, что ты и Эношима-кун видите мир слишком с разных углов. Поэтому я и говорю, что вы — два естественных врага.       — Это ещё почему?!       Он хмыкнул и приспустил очки.       — Эношима-кун, как я думаю, считает законом себя и свои желания. И она старается прогнуть мир под эту парадигму. «Я хочу» — таково её послание окружающим.       — Именно, она чёртова эгоистка!       — А твоё послание, Нииджима-кун — «Ты должен».       — Ты… ты… ты должен? — она моргнула.       Что-то в этой фразе было неправильно — она действительно считала превыше всего долг — моральный, человеческий, какой-либо ещё. Но… ты должен?..       — Ты пытаешься заставить всех вокруг последовать долгу, говоря «Ты должен». И по-своему это довольно эгоистично, Нииджима-кун.       —…эгоистично?       Я ощутила, как горлу подступил ком. Это было больно и неприятно — как очень, очень горькое лекарство.       — И из-за этих разных посланий вам будет сложно понять друг друга. Ты думаешь о долге, о правилах, о договорах — и можешь не заметить, что она, например, нарушила что-нибудь ради тебя.       — Ради меня? Что за глупость!       Он хихикнул.       — А я вот вижу, что это было бы вполне в её духе. Подумать что-нибудь навроде «Я вот нарушу наш договор, но сделаю куда круче по итогу, и тогда Макото меня простит!»       — Это ложь!       Маруки вздохнул.       — Как я уже говорил — у вас слишком разные послания миру. Вы говорите на разных языках, если хотите. Для неё важны её желания, мимолётные, эгоистичные — согласен — но она ими живёт. И она считает это правильным. И ты для неё — очень странная девочка, которая мерит всех моральными принципами, которые не она сама придумала. А она для тебя — бессовестная хабалка, которой нельзя верить на слово.       Я замерла, не в силах пошевелиться. Это было настолько точно, что хотелось плакать.       — Поэтому с Эношимой-кун, если ты хочешь её на самом деле понять, важно смотреть не на слова, а на то, что она хочет в тот или иной момент. Ибо даже если она и может врать словами, она не может поступиться своими желаниями — для неё это как наступить себе на горло.       — Весело! Особенно если её желание — сделать из меня ручную игрушку?!       Маруки пожал плечами.       — Люди очень сложные. Говорю тебе как психолог. И зачастую всё зависит от того, кто даёт оценку. Одного и того же человека можно описать и героем, и душегубом, и психопатом, и маньяком, и добрым семьянином, и примером для всех поколений. И если ты хочешь справедливости, на самом деле её хочешь — тебе стоит больше думать о том, как видят мир другие.       — Это ещё почему?!       — Потому что не все могут последовать за тобой и твоим «Ты должен». Некоторые люди слишком скованы болью, другие боятся, третьи настолько ослеплены отчаянием, что не видят выхода. И только обладая силой бога, им можно помочь.       — Законы, — сухо произнесла она, — едины для всех. И правосудие. И справедливость.       — Но тогда как быть тем, кого этот закон не смог защитить? — Маруки склонил голову набок. На его лице появилось что-то мрачное. — Полиция не всегда может прибыть вовремя. Человек, который назначен следить за исполнением, не всегда может быть добросовестным. И Эношима-кун не верит тебе и твоим законам не потому, что не хочет верить, Нииджима-кун. А потому, что боится — потому что её они когда-то не защитили. И она лучше сама возьмёт правосудие в свои руки.       — Это пустой разговор, — раздражённо произнесла она. — И что теперь? Я должна проявить к ней снисхождение?       — Но разве это не будет той самой справедливостью — протянуть руку тому, кому не протягивал её никто?       — Я пыталась, Маруки-сенсей. Я правда пыталась, — горько сказала она, направляясь к двери. Обернулась. — Но она не заслужила.       Он пожал плечами, затем кивнул на вазочку с конфетами, сам взял оттуда одну карамельку зелёного цвета.       — Дело твоё. Будешь ещё?       Она молча развернулась на выход.       — Если будешь готова рассказать мне больше — приходи в другой раз, Нииджима-кун, мои двери всегда открыты!       Анн облизнула губы, не сводя взгляда с Айко. Сейчас, самый главный секрет, который позволит ей стать лучше этой лунянки, окажется у неё в руках. Как минимум, она чувствовала возбуждение — аж руки начали подёргиваться.       — Главный секрет хозяйки в том, что у неё есть переключатель.       — Switch?       — Да, — кивнула женщина подвигая к себе чай и взяв руку вафельную трубочку. Положила кончик в рот и хрустнула. — Однажды я задалась тем же самым вопросом, что и ты, Анн. Мне было интересно — чем она руководствуется, принимая решения? И зачастую они, на первый взгляд безумные, оказываются выигрышными. Я тоже хотела кусочек этой силы.       — Моя сила?       — Да, хозяйка! — сказала я, расположившись у неё в коленях, усевшись на пол. — Нян!       Она расплылась в довольной улыбке.       — Ути моя кошечка, помурлычь для меня!..       Мы как раз были в Кризисе. Она — на диване, а Мукуро — возле письменного стола что-то быстро-быстро печатала в компьютере. И я — которая покорно сидела перед хозяйкой как питомец, у её ног. Наша обычная с ней игра — наказание похотливого котёнка.       Анн закашлялась, подавившись воздухом. Эти двое!!!       — Не раньше, чем вы поделитесь секретом, хозяйка, нян! — сказала я, потеревшись ей об ноги.       Хозяйка, как и обычно, начала свой театр одного актёра. Закатив глаза, она трагическим тоном обратилась к Мукуро:       — Вот видишь, мой друг Горацио, и ты Брут, Айко. Этот мир прогнил и неминуемо движется к погибели…       Я поняла, что это какое-то жуткое месиво из случайных имён и фраз, которые она где-то подсмотрела — хозяйка любит воровать чужие слова и делать их своими. А ещё намешать туда случайных отсылок и рандомного мусора, которые высветились в её голове на воображаемом табло в этот момент. К хаосу привыкаешь, как к внезапным капризам погоды.       Хозяйка поставила руку на колено, упёрла подбородок в ладонь и смерила меня долгим изучающим взглядом.       — Вообще всё просто, Айко. Есть я, которая я, — улыбнулась. — Твоя добрая-добрая Джун. А есть…       Её лицо переменилось — я сглотнула, уловив знакомое чувство страха. Это были те самые глаза, которых я так боялась. Те самые глаза демона — как я их называю. Если хозяйка смотрит ими на тебя — лучше беги. Прячься. Стань ниже травы и тише воды.       — А вот так делать не надо, Айко.       — А?       Я вздрогнула, ошутив, как она меня гладит по голове.       — Не надо меня так бояться, всего лишь потому, что я включила Джунко-решалу.       — Решалу?       — Ага. Видишь ли, — она хитро прищурилась, — люди придумали очень много способов для того, чтобы ничего не делать. И даже я, великая Эношима…       — Величайшее недоразумение, ты хочешь сказать, сестра?       — Да, даже величайшее… Муку, — она сверкнула глазами и повернула голову. — Ты тут мне не выёбывайся. Так о чём это я? А! — постучала себя по макушке. — Даже я не всегда могу перестать думать о глупостях. И тогда мне помогает…       Она снова меняется — а я опять ощутила дрожь.       — Эта Джунко не ограничена ничем, — холодно произнёс её безжизненный голос.       От него у меня пошли мурашки — как будто посреди комнаты вырос конус изо льда.       — Если мне нужно убить, я убью, если мне нужно обмануть, притвориться, сыграть роль, отсосать, трахнуть, выучить ядерную физику и выйти в скафандре в открытый космос — я становлюсь такой. Джунко, которая перестаёт сдерживать себя глупыми правилами этого грешного мира. Джунко-богом.       Анн живо вспомнила их разговор, в котором эта призналась, в открытую, что считала себя лунной богиней Кагуей. Значит, она может осознанно в себе включать и выключать этот режим, в котором, как Айко говорит, эта чокнутая чертовски стрёмная?       — Но Бог слишком силён для этого грешного тела, Айко. Никто не может выдержать силы Бога слишком долго.       Мгновение — и она опять улыбалась, хитро стреляя глазками.       — Поэтому Джунко нужно перезаряжаться после использования своего супер-пупер приёма! Это моя ульта!       — Сестра, мы не в компьютерной симуляции, напоминаю.       Она показала язык Муку, затем снова перевела взгляд на меня.       — Это как надеть маску — бац, и ты уже совершенно другой человек. И не ты, а твоя роль, другой ты подсказывает тебе, как быть и что делать.       — Персона…       — А? — моргнула Айко. — Что?       — Да это я так, о своём! — нервно рассмеялась Анн, пытаясь спрятать лицо за молочным коктейлем.       Женщина ещё некоторое время не сводила с неё недоумённого взгляда, прежде чем покачать головой.       Анн оставалось только внутренне вытереть пот со лба — это было слишком близко!       Однако это поднимало интересный вопрос — неужели Джунко на самом деле пользуется силой своей персоны — если она у неё есть, конечно. Или же она настолько крутая, что может делать всё это, полагаясь лишь на силу своего воображения?       Как бы то ни было, это означало, что она думала и двигалась в правильном направлении — если она хочет превзойти Эношиму Джунко, она просто будет пользоваться силой Кармен и самой лунянки!       Еле сдержалась, чтобы не захихикать. Да, это ультимативное комбо! Она, Анн, уж точно не позволит себе, отыгрывая эту ненормальную, навредить кому-либо! Она сильнее этого!       — Мне продолжать, Анн-чан? А то я смотрю на тебя, — женщина прищурила глаза. — И ты явно о чём-то своём замечталась. Вот очень сильно.       — Конечно-конечно, Айко-чан! Мне правда-правда интересно!       — И как мне получить эту силу богу, хозяйка?       Она захихикала, улыбаясь во все зубы.       — Никак. Я же сказала, что это моя ульта? А мою ульту я никому не отдам!       — Так нечестно! — надула я губы.       Хозяйка тем временем потянулась рукой к груди. Я показательно повернулась к ней спиной.       — Ну, Айко, ну не вредничай!       — А вы меня обманули, хозяйка!       — Ничего не обманула! Ну, Айко, ну дай помацать, будь человеком…       — А я не человек, я кошка. Нян!       Она обняла меня со спины, сжав между коленями, после чего начала гладить по голове. Нежно-нежно, очень приятно. Положила свою голову ко мне на макушку и шумно втянула воздух носом.       — Ты не сможешь меня скопировать, потому как только я умею становиться богом. Для этого нужно кое-что, что умею только я.       — Кое-что?       — Мозги, Айко. Мозги!       — Опять издеваетесь!       И тут внезапно в разговор включилась Мукуро — она даже обернулась и посмотрела на меня:       — Она права. Айко не сможет быть Джунко. Айко слишком медленно думает.       — Медленно… думаю?       — Муку, мы точно ей это расскажем?       — Решение за тобой, сестра.       — Ладно, только молчок об этом, ладно?       Она положила мне руки на грудь. Сделала несколько широких круговых движений.       — Договорились?       — Я за вас в огонь и воду, хозяйка, — абсолютно искренне сказала я.       — Моя девочка!       Она поцеловала меня в макушку.       — Короче, я могу очень быстро думать. Настолько быстро, что время для меня в этот момент замедляется. Буквально. Секунды начинают идти минутами, минуты — часами. А уж часы…       Смешки.       — И я этой фигнёй пользуюсь постоянно, в пассивном режиме, пусть и не в полную силу. Знаешь, как иногда бесит — ты уже продумала, что тебе ответят, что ответишь ты, какое будет действие потом, а этот хмырь только начинает открывать рот и ме-е-еделенно, — в этом месте она попыталась изобразить, — ме-е-едленно, сука, говорит. Поэтому я не люблю тормозов — вы слишком отсталые для вашей королевы, сучки!       Анн моргнула. Так, а вот это реально интересно. То есть… лунянка думает быстро? Настолько быстро, что время замедляется?       — И в режиме бога я думаю настолько быстро, что могу уклониться от выстрела пули в упор. Если не налажаю с движениями тела — иногда забываешь, что надо дышать и всё такое. Разумеется, когда у тебя есть всё время мира, поиск лучшего решения — детская игра.       — Поэтому Джунко ленится, — донеслось недовольное от Мукуро.       — Дя! Читы — мастдай!       — А?       — Я очень не люблю так делать. Во-первых, у меня потом долго болит голова. Во-вторых — ты не представляешь, насколько, сука, это скучно — стоять посреди застывшего времени! Ну и в-третьих — в этом нет фана. А я хочу веселиться, получать удовольствие!       А вот это было похоже на хозяйку — даже имея на руках явное преимущество, вот умопомрачительное, она может от него отказаться — потому что это весело.       — Муку это тоже умеет, кстати, но хуже.       — Зато Мукуро ничего не забывает.       — Ага, вообще ничего — у неё абсолютная память. Почему не у меня, а? Не хочу учиться, хочу разок прочитать и всё знать!!!       …если до этого Анн считала, что эти сёстры — безумные, чокнутые, отбитые, то теперь она получила неоспоримые доказательства. Или скорее даже причину — действительно, если у тебя есть всё время мира… можно и сойти с ума. Несколько раз.       — Они… реально?       Айко пожала плечами.       — Я много раз видела, как хозяйка пользовалась Мукуро как записной книжкой. В остальном — могу только поверить на слово.       Анн вздохнула и плюхнула голову на стол.       — Какой-то отстойный секрет. Получается, если мне не повезло иметь компьютер вместо мозгов, мне ничего не светит? — пробурчала она обиженно. — Отстой.       Женщина кивнула и проглотила остаток вафельной трубочки. Запила чаем.       — Однако мои мозги — это всего лишь ответ на вопрос, почему я редко ошибаюсь. Вторую половину моего секрета можете использовать даже вы, простые смертные. Всё просто — поставь перед собой цель. Простую, ясную, чёткую, понятную. Это должна быть цель, которую ты можешь достичь здесь и сейчас — имей в виду, что-то абстрактное, навроде «Хочу захватить мир и ёбнуть его» таким способом не получится выполнить.        Анн подобралась. Вот оно, она чувствовала. То, ради чего она здесь. И то, как Айко поняла, что она что-то хотела из ювелирного магазина.       — Поставив цель, выбери средство. Не торопись, перебери все варианты и свои возможности. Тщательно взвесь все инструменты, выбери подходящий. Если надо — используй чужую силу и ресурсы как свои. И наконец — выбери того, кто лучше всего мог бы справиться с твоей задачей.       — Чего? — моргнула Анн. — Выбери… кого?       — Не перебивай Анн, сейчас поясню!       — Видишь ли, для любой задачи или проблемы есть идеальный майндсет. Условно говоря, я не буду вести себя как хладнокровная убийца, если моя задача — вызвать сочувствие. Для любого дела есть идеально подходящая маска, которую можно надеть для этого момента.       — Сложно, — произнесла я, морща лоб и не замечая рук хозяйки, которые уже лезли ко мне под лифчик. — Хозяйка!       — Что? С меня лекция, с тебя — титьки. Честный бизнес!       Смешки.       — Видишь ли, даже Бог, которого я тебе показала — всего лишь маска. Моя лучшая, не спорю, но одна из многих. У меня их много, бесконечно много — я могу создать новую себя чисто на пять секунд. И это весь мой секрет — прими форму, которая поможет тебе одолеть твоё препятствие.       Я ощутила её голову рядом со своей.       — Видишь ли, люди часто видят мою маску, и думают, что это я и есть. Даже ты, Айко — поэтому и боишься меня, глупая.       — Вы слишком пугаете.       — Потому что ты не видишь меня настоящую.       — Настоящую?       — Да. За множеством лжи, под множеством масок есть я — живая, настоящая я. Та, которая эти маски и надевает. И эта я — она не самая лучшая я, право слово. Она часто боится, сомневается, даже испытывает муки совести. И страдает. И вот эта девочка — настоящая я — она никогда не навредит тебе, Айко. Не при каких обстоятельствах. И пока ты помнишь, что я могу ругаться, я могу злиться, я могу потерять над собой контроль и превратиться в демона, но где-то там внутри есть эта девочка — она та ещё сучка, скажу тебе, вся в меня — не бойся. Потому что эта девочка никогда-никогда тебя не предаст. И она остановит любую меня — она меня сильнее. Она сильнее даже меня как Бога — прикинь?       Анн затаила дыхание, слушая этот монолог. Это было… Джунко. Это было что-то настолько её, насколько это вообще могло быть!       — Но если ты обидишь эту девочку, Айко. Если ты когда-нибудь её предашь — то даже боги и небо не спасут тебя от моего гнева. Спроси у Муку, она знает — она вымолила прощение у этой девочки. С очень большим трудом. Да, Муку?       Я заметила, как Мукуро дрожала — белая как мел, она не сводила взгляда с хозяйки. И, мне кажется, в её губах, которые беззвучно шевелились, я могла прочесть «Прости, прости, прости, прости…»       — Я до сих пор на неё зла. Настоящая я на неё зла. Но я добрый бог, я щедрый правитель, и я даю моим подданным второй шанс. Так что не подведи уж меня, Айко.       Тесты пролетали незаметно — среда, четверг, пятница… Экзамены! В кои-то веки они меня не интересовали — они были всего лишь досадным неудобством, которое скрашивало часы ожидания, мой дневник. Я ждала этой пятницы так, как, вероятно, иные не ждали конца света. Я ждала его, я жаждала этого часа, когда Джунко наконец-то покажет своего «как бы» опекуна. В то, что он хотя бы на процент окажется настоящим, я не верила. Это будет очередная уловка, чтобы справедливость не смогла восторжествовать!       Оглядываясь назад, мой дневник, я замечала за собой болезненную одержимость. Возможно, она была во мне и раньше, но именно тогда она проявила себя в полной мере. Первые ростки её я ощутила в разговоре с Ушимару — самом первом, когда его только назначили директором. Я хотела наказать Джунко. Я хотела, чтобы ей было больно так же, как было больно мне.       Она нарушила закон. Она нарушила договор. Она нарушила своё обещание мне. Я — закон. Я — договор. Я — обещание — эти и многие другие мысли крутились у меня в голове.       Вы говорите, Маруки-сенсей, попытаться увидеть в этой преступнице что-то хорошее?       Я пыталась. Я слишком много пыталась, слишком долго, слишком много верила ей.       Хотя я не надела ошейник, что-то мне подсказывало, что Джунко смогла нацепить его туда, куда мне меньше всего хотелось — на душу. И каждый раз, когда мы встречались в коридоре, в студсовете, просто сталкивались на входе, я видела ошейник на её шее — как напоминание о моём позоре. Разумеется, Джунко, тебе мало было моих унижений тогда, тебе мало было, что я наступила на горло всем своим принципам, чтобы одолеть тебя.       Тебе надо превратить это в издёвку. Ты отводишь глаза каждый раз, когда мы встречаемся взглядами — ну конечно, чтобы я не могла увидеть торжества, да?       Но скоро пятница — просто выдержать три дня. Три с небольшим дня, когда обман этого демона раскроется и всё станет ясно. У тебя три дня, Джунко, наслаждайся ими. Наслаждайся моей болью, наслаждайся моим отчаянием — тебе же нравится, когда люди загнаны в угол? Вот только не увидишь моих слёз. Ты не увидишь криков о помощи. Нет, ты увидишь только сжатый кулак, который отправится прямиком в твоё лживое лицо. Наслаждайся своей свободой и своей безнаказанностью — тебе осталось недолго.       Я верила тебе. Я ведь верила. Я хотела верить, что ты можешь стать хорошей. Пусть не сейчас, но где-нибудь, когда-нибудь ты бы смогла исправиться. Хотя бы немного.       …возможно, Маруки-сенсей и прав. Джунко хорошая — но только по мнению самой Джунко. Возможно, я допускаю мысль, ты не хотела ничего плохого, а просто действовала в своём фирменном стиле бульдозера.       Но это не оправдание. Это ничего не оправдывает, Джунко. Ты предала меня. Я предала себя.       И ты заплатишь за это.       2016 год, май, тринадцатое число, пятница       Он прислоняется к стене, сжимая в руке оружие — нечто навроде бластера из научной фантастики. Осторожно заглядывает за угол. Вон они, эти твари — бродят вдалеке, алча свежей крови. Одна из них, точно бы что-то почувствовав, оборачивается и встречается с ним взглядами — своими выколотыми глазами — он всё ещё не понимает, как это работает, но в этом чёртовом дворце всё работает не как у всех!       Тварь издаёт протяжный утробный звук, который привлекает внимание всех остальных — и вот теперь вся орда уже бежит в его сторону. Бежит, ха? Скорее ковыляет, спотыкаясь друг о друга, запинаясь в ногах, давя друг друга, хуже диких зверей, но неумолимо приближаясь.       Это ходячие мертвецы, самые настоящие. От них несёт трупным запахом за километр — хочется проблеваться. Мужчины, женщины, дети — все они несут на себе последствия какой-то травмы. У кого-то не хватает ног, у кого-то перебит позвоночник, третий напоминает лохмотья из кожи, которые держатся каким-то чудом. Выпотрошенные изнутри, обгоревшие, с зияющей дырой в теле, женщина, у которой вырван глаз, но не до конца, и он теперь болтается на тоненький нити — цирк этих уродов можно описывать до бесконечности. Хуже всего было только то…       Не пытаясь прятаться, он высовывается из-за укрытия — внутренней каменной стены замка, по узкому коридору которого они и бежали к нему. Он нажимает на курок — из дула бластера вырывается тонкий алый плотный пучок плазмы. Он буквально испаряет куски плоти, которые встречает на своём пути, скосив в одиночку целую пачку. Когда плазма бессильно гаснет, потеряв силу, видно, что она успела в процессе пройти насквозь пару десятков ходячих.       Он выпускает ещё с десяток выстрелов, прежде чем весь коридор оказывается усыпан шматами обгорелой чёрной плоти и шевелящимися кусками мяса. От бластера во все стороны валит пар — перегрев. Если прикоснуться, можно даже словить ожог до кости.       Кажется, что всё закончилось, можно наконец-то перевести дух. Вот только он уже знает правила игры. В этом дворце всё никогда не идёт по плану — за что он уже не раз и не два поплатился.       Буквально на его глазах с пола, с потолка, со стен, начинает сочиться серая слизь. Она пульсирует, как живая, и тянется к останкам ходячих, чтобы уже спустя мгновения из неё начали формироваться точно такие же, как и те, кого он уничтожил до этого.       Правила игры: ты не можешь убить местных зомби, они вернутся. А хуже всего то, что убив достаточно…       — Джууууунко…       Ты призываешь местного босса — мамочку этих тварей. Некая женщина, обгоревшая до неузнаваемости, чёрная, с редкими прядями рыжих волос, довольно высокая, голая, она вырастает у него со спины — она почему-то всегда приходит именно так.       — Не сегодня, мама.       В его левой руке возникает светящееся красным лезвие — самый настоящий меч из плазмы. Лёгкий взмах — и тело несчастной испаряется на атомы — надолго её это не остановит, но можно успеть сделать ноги. Щелчок кнопкой на маленькой рукояти, и клинок исчезает в никуда. Он делает глубокий вдох, после чего вкладывает все ресурсы тела, какие у него есть, в бег.       Он петляет по этим запутанным коридорам и развилкам — самый настоящий лабиринт. Как он уже успел выяснить, структура при каждом посещении меняется. Непонятно, это такая защита обитателей дворца от ходячих — да, он тоже офигел, когда узнал, что те на дух не переносят друг друга и при случае с удовольствием убивают — или же в этом есть какой-то смысл, что этот замок (часть дворца, часть!!!) постоянно меняется.       По итогу его путь заканчивается в тупике — он попадает в нечто навроде средневековой оружейной — повсюду свалены в кучу разные топоры, алебарды, мечи и прочее — небольшая комната с окном. Видно, как где-то там брезжит рассвет — это очень важно, что скоро будет рассвет.       Он оборачивается назад — ходячие не отстают, хотя мамочки не видно. Но та всегда может появиться со спины — вот ведь подлая тварь.       Он закрывает за собой дверь, задвигает засов — на какое-то время этого хватит. Проверяет бластер лёгким хлопком по нему — пар, во всяком случае, не валит. Чёрт, горячий, а он бы тут пригодился. Вещает его на пояс в кобуру, после чего делает вдох, выдох. У него в левой руке снова появляется эта маленькая штучка — навроде металлического кругляша с дыркой и кнопкой.       Алое лезвие снова возникает перед ним в руках. Он делает фехтовальную стойку. Самое сложное с этой штукой — привыкнуть, что у неё нет веса. Вообще нет веса, нет инерции, ручка не считается. И отрезать что-то себе по неосторожности — как нефиг делать.       Плотная деревянная дверь, обитая железом, вздрагивает. Один раз, второй, третий — ходячие ломятся, но пробить пока не могут. Хорошо, это плюс, но надолго ли?       И вот уже удары становятся серьёзнее, точно бы ходячие вооружились тараном. Но нет: это просто значит, что мамочка рядом — с ней они просто звереют.       — Джуууунко…       Ну точно — этот хриплый рёв он ни с чем не перепутает. Только вот даже она, видимо, не может проникнуть через закрытую дверь — уже плюс. Он косится на окно — рассвет-рассветом, но что-то ему подсказывает, что если солнце не выглянет в ближайшие минут десять, ему будет очень плохо. Смертельно плохо, возможно.       Дверь вздрагивает, по полу идут вибрации, слышен треск, когда одна за другой её пробивают руки ходячих — но дверь, к её почтению, как-то ещё держится.       — Отправляйтесь в ад! — вопит он, начиная яростно махать своим плазменным клинком.       О да, в чёрных доспехах, шлеме и плаще он отчётливо напоминает тёмного рыцаря — подходящий герой для этого сеттинга — если бы только ходячие тоже были чуть более средневековые. Но они в среднем выглядят как обитатели его эпохи.       Наконец, осознав, что так просто отбиться не получится, он решает прибегнуть к экстренному средству. Отскочив к окну, он кладёт руку на забрало шлема — которое, внезапно, оказывается отдельной частью — чёрной маской. Он срывает её с себя.       — Порви их на части!       Его левая рука швыряет кругляш, из которого всё ещё торчит лезвие, пока позади него возникают очертания неясной мускулистой фигуры, расчерченной чёрно-белыми полосами. Та поднимает руку, и от её движений брошенный плазменный клинок ускоряется, в процессе закручиваясь.       По итогу за какие-то доли секунды, ещё не долетев до двери, он уже становится вихревой алой сферой из раскалённой плазмы. А когда встречается с дверью — та, даже не подав признаков сопротивления, послушно даёт пробить в себе круг идеальной формы. Что из дерева — сгорает и испаряется. Из металла — плавится и летит во все стороны раскалёнными каплями.       Алый вихрь испаряет и ходячих — те, при всём уважении к ним, остаются всего лишь кусками мяса, пусть и очень странного. Поэтому вскоре он морщится, пока в нос бьёт запах гари.       Фигура позади него делает несколько движений пальцами. Полёт вихря останавливается и замирает в воздухе, образуя эдакий барьер между ним и ходячими — если они хотят ломиться через дверь, им придётся преодолеть этот плазменный шквал ударов.       И он ещё когда-то смел жаловаться, что ему достался самый обычный телекинез в качестве одной из фишек? Что ж, телекинез с плазменным мечом — страшная сила.       Если что, у его персоны есть ещё один клинок — вон он, летает рядом с ней, тоже алый, только напоминает скорее меч из жидкой лавы — если бы из лавы ковали оружие, конечно.       Но у всего есть недостаток — вечно поддерживать этот трюк он не сможет — его хватит минут на пять. А эти ходячие, на секундочку, бессмертны — их не может убить ничто, кроме…       — Джуууунко…       Как неожиданно вихрь исчезает. Мамочка ходячих, в процессе оказавшись разрезанная на множество идеально ровных кусков, ухитряется схватиться за ручку меча. И довольно крепко — когда он пытается дёрнуть тот на себя телекинезом, ничего не происходит — намертво вцепилась, неиронично.       А ещё то, что он порезал на много-много кусков, даже очень маленьких, не сыграло ему на руку — потому что теперь каждый из них регенерирует, используя остатки других ходячих, становясь копией мамочки. И теперь у него не одна, от которой, кажется, осталась только рука, сжавшая плазменный клинок, торчавший из её ладони, а много.       Он без лишних вопросов выхватывает бластер, стараясь не сбивать концентрацию на телекинезе. Выстрелы, хватает на пять, прежде чем слышен писк перегрева.       Что ж, планы меняются.       — Локи!       Фигура рогатого существа делает движение второй рукой, и меч, повисший возле неё, летит вперёд, закручиваясь в процессе. И рубит он не хуже — вскоре он перерубает руку, сжавшую алый плазменный клинок.       Он старается не думать о том, сколько копий мамочек там сейчас жаждут его крови. Однако, дворец, видимо, решает над ним сжалиться.       Из окна бьёт свет — чисто кинематографический эффект, будто бы кто-то к нему подтащил прожектор и врубил его, но именно так это выглядит. И свет делает своё дело: когда его лучи касаются серой слизи, остатков плоти ходячих и мамочек, они испаряются с жуткими воплями.       Несколько мгновений — и никого. Только жалко скрипящие остатки обитой железом двери, посреди которой зияет огромная дыра в человеческий рост. Обугленные остатки засова валяются по всей оружейной.       Он наконец выдыхает, после чего возвращает себе рукоять плазменного меча и отзывает персону — та, поблекнув, снова превращается в маску-забрало шлема, которая сама собой прилипает к его лицу.       Он оглядывается. Это что, безопасная комната? Во всяком случае, мамочка не смогла появиться здесь со спины. Есть только один способ проверить — попытаться покинуть дворец через навигатор — именно этим они отличались от других. Когда он снова вернётся сюда, его закинет обратно сюда же. Вот только там снаружи лабиринт…       К чёрту. Он хочет спать, он потратил все силы на ходячих, его всё задолбало. Вытаскивает мобильный из поясного подсумка — эту вещь приходится беречь как зеницу ока — так можно остаться без единственного способа выйти наружу.       — Конец навигации, — устало произносит он.       Осуществляется выход из дворца       И вот он ощущает это чувство полёта — что логично с учётом расположения дворца — пока его мягко не кидает на асфальт. Он приглаживает русые волосы, слипшиеся от пота и отряхивает пиджак с брюками, когда поднимается с земли. Он где-то в районе Синдзюку, как говорит навигатор (который обычный) — из этого дворца любит выплёвывать где не попадя, один раз так возник из воздуха перед кучкой пьяных бомжей — те от него бежали как ошпаренные, думая, что словили белочку.       Что ж, Акечи Горо снова здесь, даже живой и не особо помятый. Не считая бессонной ночи — сунулся, называется. И ведь неизвестно, что хуже — днём во дворце хватает своих приколов…       Когда звучит трель звонка, он берёт его даже не думая — в такое время мог звонить только один человек. Один ублюдок, вернее.       — Да, сенсей?       Хотя их разделяет расстояние, он невольно давит из себя вежливую улыбку — привычка.       На той стороне слышно молчание — он напрягается. Нехорошо.       — Сенсей?       — Ты был недоступен, Акечи-кун, — наконец раздаётся усталый и злой мужской голос.       — Я кипятил яйца. Что-то случилось?       — Вскипятил?       — В процессе. Так что?..       — Блэк сделал ход.       Его сердце ускоряет бег, пока он пытается переварить новость. Блэк, значит?       — И?..       — Акечи-кун, надеюсь, ты понимаешь, что такие вещи не обсуждаются по телефону?       — Мне прямо сейчас к вам ехать?       — Немедленно.       — Хорошо, я закажу такси из корпоративных денег.       Он затаивает дыхание. Если ублюдок на это не отреагирует…       — Делай что надо. До связи.       Он выдыхает, после чего ещё несколько минут смотрит на другую сторону улицы — он стоит посреди пешеходного пути у какого-то караоке-бара.       Ясно одно: случилось что-то из ряда вон выходящее.       Мукуро, уже давно закончившая с тестом, сидела с закрытыми глазами, расслабляясь. Учителя очень не сразу привыкли к тому, насколько быстро она решала задания, но сейчас, вроде, смирились, что она почти не тратит время зря — решение или ответ на любую задачу в её голове возникали мгновенно. Таков был её дар, который она поднесла своему улыбчивому богу — помнить всё.       И кстати о нём — её ухо уловило условный стук — три длинных, три коротких. Джунко нужна помощь. Она привычно открыла глаза и встретилась с ней взглядами — они сидели через ряд друг от друга, Джунко ближе к концу и у окна.       Она сконцентрировалось, и время привычно замерло — не остановилось, разумеется, но теперь оно текло куда медленнее, чем для обычного человека. Люди, которые её изучали, когда-то пришли к мысли, что это особенность мозга — что-то насчёт того, что он может обрабатывать информацию куда быстрее, чем у нормального человека. Генетическая мутация. Удивительно, что ей и Джунко достались одинаковые.       Они смотрели друг на друга, настраиваясь на канал связи, которым они постоянно пользовались. Это нельзя назвать телепатией в прямом смысле слова, но они отчётливо знали эмоции друг друга и даже могли угадывать слова, которые за ними скрыты.       В детстве получалось куда лучше, чем после встречи спустя года.       Муку, помоги!       Она чувствовала, что Джунко опять ленится. Не хотела тратить лишнее время в попытках угадать ответ.       Сама справишься.       Она послала ей безразличие. В ответ тут же гнев.       Э, чё за подстава!       Сама виновата.       Муку, помоги.       На этот раз она ощутила угрозу — сестра задумала её чем-то запугивать.       Попробуй.       Ах так!       Ей было даже интересно, что та придумала на этот раз. Мукуро послала мысленную ухмылку. Ну-ну, Джунко, и что ты…       Она почувствовала, как внизу отчётливо закололось. И всё сильнее, и сильнее, сильнее…       Это её проклятие. Это проклятие того, что они связаны. Джунко думала о Джунко. И судя по эмоциям, которые от неё шли потоком, точно бы кто-то открыл кран (хотя в случае Джунко — сорвал пинком резьбу), она явно не собиралась останавливаться. И с каждой секундой оно нарастало и нарастало — если бы не замедленное время, она бы уже тяжело дышала, сдерживая жгучее желание себя потрогать.       Ну что, Муку?       Пытка возбуждением резко прекратилась.       Это я только начала.       Мукуро очень не хотела это чувствовать — ей хватило разок, когда она случайно уловила эмоции сестры, пока та делала Джунко с Айко.       Похоть её бога её пугала.       И хотя она ещё не успела признать поражение, сестра уже ответила ей радостью:       Короче!       Они обе единовременно вышли из этого режима — Мукуро отчётливо ощутила, что фокусы сестры для неё не прошли даром. Вскоре до её уха донёсся стук — сестра сообщала, какой у неё вариант и вопрос. Там была целая система, построенная на долгих и коротких стуках — то есть паузах и интервалах между ними. Не совсем азбука морзе — её Джунко постоянно путала. Это был их личный шифр. Придуманный чисто ради того, чтобы передавать ответы — Джунко пойдёт на всё, если ей надо.       Дело в том, что Мукуро проникла в школу ночью, открыла дверь учительской, где хранились тесты. Бегло пробежаться по всем бумагам, и вот и всё — дело сделано. Разумеется, ей самой ответы были не нужны, а вот Джунко настояла — боялась, что завалится. «А я обещала Макото, Муку, что сдам хорошо!»       Небезосновательно — Мукуро обнаружила, когда они готовились, что Джунко нужно опять гонять в хвост и гриву, чтобы она перестала отставать от программы. Но явно не во время экзаменов.       Мукуро быстро набрала ногтем ответ. Для посторонних всё выглядело так, будто они просто стучат пальцами по столу, о чём-то напряжённо думая. А вот для них…       До неё донеслась радость сестры, которая обвела правильный вариант. Что ж, можно ещё рассла…       МУКУ!!!       Или нет.       — Я хочу сдохнуть… — протянула Джунко плюхнувшись головой на парту. — Когда уже эти чёртовы тесты закончатся?       — Завтра, сестра.       В сторону Мукуро показали фак.       — Я хочу сегодня. Сегодня. Сегодня!       Она покачала головой.       — Сестра, не веди себя как ребёнок.       — Я устала, у меня чешется шея, я хочу есть, я хочу спать, я хочу трахаться!       И да, ошейник с шипами Джунко носила почти не снимая. Несмотря на все его неудобства и возможные трудности — у неё там уже целый красный след от ношения. Но она с завидным упорством…       — Смотрите!       — Это кто вообще?       Один из одноклассников, сидевших у окна (окна класса выходили на главный вход) привлёк внимание: возле ворот школы одна за другой останавливались чёрные машины.       — Это?!       Джунко оживилась и потянулась.       — О, это к нам. Муку, настал наш звёздный час.       Она легонько кивнула.       — Разумеется, сестра.       Тем временем внизу у ворот довольно скоро собралась процессия, состоящая из десятка мужчин грозного вида. До класса доносились обрывки их речи, и это явно не японский. Наконец, показался мужчина средних лет в красном костюме и с сигаретой в зубах.       Он выдохнул клубу дыма, после чего перевёл взгляд на школу.       — Так вот ты какой, Шуджин?       Он медленным шагом направился к воротам. Остальные последовали за ним.