Принцесса из трущоб

      — Ты останешься со мной, — уточнила Триль, вдруг став на несколько порядков строже, и Сос’Ампту в панике прижала уши. Фанатичка облокотилась на закрытую за ней дверь с таким видом, что Триль едва не расхохоталась, в ничуть не свойственной ей манере. Вот перед ней женщина, которая, будучи выше почти в два раза, безо всякого повода боится её, как кару подземную, вот шаги за дверью, сменившиеся топотом спасающихся бегством… А ведь Триль, кажется, и хлыстом никому не пригрозила!       — Успокойся, — велит Триль не вполне зловеще. — Ты знаешь, я для тебя, в некотором смысле… Союзница, — Триль пытается улыбнуться, и это получается почти само собой. Удивительно, играть в эти игры с сестрой-фанатичкой чуть проще, чем со всеми остальными — уж не потому ли это, что у них, как там говорится… «Душевная близость»?       Как бы то ни было, Сос’Ампту быстро меняет паническое выражение на лёгкую полуулыбку — и взгляд прямо из-под длинных ресниц, готовый в любой момент упереться в пол, подтверждая господство сестры-первосвященницы. Триль смотрит на это, и не может найти ни единого оправдания для остальных дроу — как может кто-то не устроить с этой фанатичкой «душевную близость»?       — На самом деле, у меня всего один вопрос.       Триль оборвала блаженную тишину так внезапно, что Сос’Ампту едва не выронила чашку из своих не по-женски тонких пальцев. Высокий голос Триль, давно уже превратившийся из очередного повода остерегаться насмешек в самое настоящее оружие по слому воли и внушению трепета, казался теперь приглушённым, глубоким, как вкус её любимого зелья Nesssca'fe. Это загадочное зелье с поверхности, почитаемое Триль до такой степени, что его запах въелся в её будничные одеяния намертво, привнесло в спонтанное уединение двух сестёр особое умиротворение, будто они ненадолго отрешились от круговорота предательств и прочей рутины. Впрочем, возможно, что зелье лишь атрибут, и умиротворение целиком и полностью заслуга Дук-Так и Блэйден’Кёрст — они такие умницы, что наконец-то убрались куда подальше! А может, садистки-агрессорши тоже не при чём, и в практике «душевной близости» с безопасной сестрой есть нечто большее, чем возможность ощутить безусловную власть над равной и насладиться её странным, не омрачённым завистью почтением.       — Потрудись объяснить, что это было, — Триль снова поражается своему голосу. Авторитарность, наполняющая её до краёв даже в страстных объятиях своей женщины-содержанца, та часть её, что раз за разом заставляет личного ездового ящера обретать сознание дроу и опускать взгляд, нарушается неким намёком на вполне искреннее миролюбие. Нет, это вовсе не то миролюбие, что, как всем известно, является еретическим влиянием и постыдным пятном на репутации дроу — это всего лишь полная противоположность готовности сорваться с места и растерзать визави за слишком прямой взгляд или необдуманные слова, но Триль, вопреки своей ответственности, предпочитает не обращать внимание на подобные перемены. Смягчение нрава в присутствии сестры-фанатички — это вовсе не следствие тайно прочитанного заклинания или какой-нибудь коварной уловки. Это просто вещь, которая происходит сама собой, иначе Сос’Ампту давно показала бы своё истинное лицо, став новой первосвященницей. — Ты обещала оборванке своё покровительство… В извращённой форме.       — Ты всё видела, — заключает Сос’Ампту, и Триль не может понять, что значит внезапная задумчивость странной дроу.       — Ты не ответила на мой вопрос.       — Ты всё видела, — повторяет Сос’Ампту, отставляя в сторону чашку с «зельем» и смотря Триль прямо в глаза. Нет, это не провокация, Триль стоит думать вовсе не об иерархических играх, замечая эти огни в глазах фанатички. — Ты видела заклинание, разнявшее этих дикарок?       Триль задумчиво кивнула. Сестра, в своей привычной манере, начинает издалека, а значит, надо следить за ходом её мысли особенно внимательно. Какая бы сила ни собрала эту крайне странную компанию совершенно случайным образом, стычка агрессивной идиотки Блэйден’Кёрст и кровожадного чудовища Дук-Так была лишь вопросом времени. Триль понятия не имеет, что стало поводом — это, очевидно, заботы не её уровня, но тот магический удар, положивший конец стычке у часовни, не заметить было сложно. Триль решила проследить за успехами оборванки именно в этот момент, и внезапная вспышка едва не разъела ей глаза.       — Это был не мой удар.       Воцарилась пауза. Тишина вдруг показалась оглушительной, а звук от соприкосновения чашки Триль с кованной столешницей — едва ли не грохотом закрывшейся клетки в угодьях Дук-Так.       — Мерит сама не поняла, что сделала это, — потрясённо продолжила Сос’Ампту. — Слишком большая сила, чтобы не проследить за её носительницей. Мерит не пойдёт против Дома Бэнр, я знаю это, — взгляд её показался Триль чересчур уверенным. — Но эта сила… Будто драгоценный камень, нуждающийся в огранке. Такой выброс магии без предварительной концентрации, и отчего? Сначала я решила, что девчонка останавливает бесчинство… Не смейся надо мной, сестра! Мерит такая же дикарка, как Дук-Так или это примитивное создание, получившее свой пятиголовый хлыст по слишком гениальному для понимания замыслу богини — но, прошу тебя, не забывай о её благочестии! Её молитвы искренни, я вижу это. Она любит богиню так, как это полагается самым верным из детей Ллос, и ей известно, что единственное насилие, допустимое в часовне — это жертвование во славу нашей божественной матери. Ничто не должно отвлекать нас в часовне. Часовни возводят для того, чтобы мы всем своим существом обращались к Ллос, не думая ни о себе, ни о своих ничтожных делах.       — Итак, оборванка не вынесла вида стычки близ священного места, — подытожила Триль с сомнением.       — Отчасти, — Сос’Ампту смутилась, будто предпочла бы уберечь эту часть истории от посторонних ушей. — Тогда, выходя из часовни… Вознамерившись положить безобразию конец… Я была очень возмущена подобным бесчинством, а потому вдруг стала невоздержанной на язык и позволила себе в грубой форме призвать склочниц к порядку… И закрепила требование именем Ллос.       Триль снова потянулась к оставленной было чашке, пряча ухмылку. Ругающаяся Сос’Ампту — это, должно быть, незабываемое зрелище, пусть её, несомненно, изящный речевой оборот ни в какое сравнение не пойдёт с той экспрессией на абиссале, сопроводившей внезапную, яркую почти до ожога роговицы вспышку из магического кристалла, активированного в весьма неудачный момент.       — Разъярённая жрица, покидающая часовню с именем богини, — продолжила Триль, стараясь сохранять бесстрастное выражение в попытке дорисовать для себя картину, — оборванка приняла это за волю сниже.       Сос’Ампту нахмурилась, но тут же продолжила, как ни в чём не бывало:       — Невероятная сила. Мерит совладала с двумя разъярёнными женщинами — с могущественными женщинами… Со жрицами, одна из которых высшая. Эти бесчинствующие создания не ожидали удара, не ждали опасности со стороны, но разве много мы видим жриц, способных ударить с такой силой внезапно и без своего же ведома? Мерит не сконцентрировалась, она просто… Среагировала.       — Продолжай, — вкрадчиво повелела Триль, когда воцарилось очередное затишье. Сестра определённо недоговаривает, и разве в её характере брать под опеку любой источник силы?       — Это очевидно, — Сос’Ампту вскинула взгляд, и Триль поняла без лишних слов. Загоревшиеся, почти округлившиеся от воодушевления глаза говорили больше, чем могла бы «сказать» целая проповедь. — Мерит здесь по воле богини. Ты ведь понимаешь, сестра моя, она не могла просто взять и… И появиться! — Эмоции переполняли несчастное создание настолько, что, казалось, ей огромных усилий стоит усидеть на месте. — То есть… Это ведь не сказка для эльфят, правда?       Триль смотрела на неё пристально, выжидающе. Конечно же, это не сказка, и Триль прекрасно понимает, к чему ведёт сестра. Нищая девочка, принятая в число детей величайшей из матрон лишь потому, что она, в определённом смысле, небестолкова… Некая дроу допущена к власти, благодаря таланту и вопреки происхождению — да как это называется?! [1] Это будто один из тех странных рассказов, вроде историй о принцессах, делающих шлюх-полукровок своими обожаемыми мужьями, или россказней о безродных бродягах, превосходящих в боевом искусстве лучших среди лучших, или легенд о мальчиках, способных вывести из строя Зин-Карлу, лишить собственную мать благословения сниже и добраться до поверхности — разве такое бывает?       — Не может быть, — продолжает Сос’Ампту уже с хитрым прищуром, странным образом усиливающим фанатичный блеск в её глазах, — чтобы что-то произошло не по воле богини. Во всём есть особый смысл, всё предопределено её волей, а то, что смеет выбиться из её планов… Виновные согнутся под тяжестью кары подземной, и… И откуда нам знать, что это идёт против её планов?! Её воля непостижима — мы можем лишь пытаться истолковать её волю, но силы самого совершенного смертного разума никогда не будет достаточно, и мы можем лишь!.. — Она осеклась, прижав уши, и Триль оставалось только догадываться, что же такое читалось в её взгляде, что этим можно было вернуть в реальность фанатика. — Это дитя, Мерит, не могло попасть к нам случайно. Это слишком невероятно. Я не могу вообразить подобного… Так не бывает!       — По-твоему, это богиня направила разум нашей матроны, велев удочерить отребье? — То, что Триль определила бы для себя как «сомнение» придавало ей всё более угрожающий облик. — Я понимаю ход твоей мысли. Ты утверждаешь, будто здесь нет и крупицы случайности, а значит, восхождение оборванки было предопределено… Но изволь объяснить, зачем. Почему из всех жриц — из всех девочек, не лишённых клерикального таланта, из всех младших жриц, переживших свой Дом, из всех потенциальных предательниц, возомнивших собственную силу слишком великой для своего нынешнего положения — почему, по-твоему, из всех богиня направила к нам эту оборванку? Из-за одной только силы? Ты считаешь, будто во всём городе нет более достойной жрицы, чтобы дать ей фамилию Бэнр?       Сос’Ампту снова отвела взгляд, на этот раз скорее испуганно, чем смущённо. Триль это почти что забавляло — жрица, с высокомерно-торжествующей улыбкой проходившая невообразимое, фанатичка, говорящая с богиней напрямую, та, что ради собственного развлечения совокуплялась с демоном, способным порвать её на куски без особых усилий… та, которой приходилось наблюдать кровавые реки, выжимая свои одеяния после особенно пышных празднеств во славу Ллос! Она испуганно отводит взгляд, когда Триль показывает лёгкий намёк на недовольство! Триль не пришло бы в голову сомневаться в величии богини — Ллос не из тех божеств, что позволят называться своей первосвященницей еретичке, — но разве не для того богиня наделила своих смертных детей волей и разумом, чтобы смертные дети развлекали её? Триль рада бы объяснить каждый «шаг», каждое изменение в мире божественной волей, но она слишком влиятельная фигура, чтобы утешаться подобными мыслями… И она прекрасно знает, какой у богини нрав. Не будет богохульством назвать величайшее из разумных созданий безумной и переменчивой. Великолепнейшая из демониц не склонна строить планы, нет, она предпочитает действовать по воле случая, ловя момент, развлекаясь и внося хаос во всё, до чего дотянется одна из её многочисленных лап. Едва ли Сос’Ампту имела ввиду это — она говорит о возвышении оборванки, этой Мерит из Браэрина, привычной горбиться и останавливаться, чтобы пнуть камень как можно дальше, с криво обрезанными лохмами (не вспоминая уже о вычесанных из этих лохм вшах!), с обгрызанными ногтями и обычаем класть ноги на каждый попадающийся на пути стол, — Сос’Ампту говорит о возвышении этой особы, как о продуманном плане, как о доведённой до совершенства идее, такой гениальной, что примитивному смертному разуму этого попросту не постичь! Триль поспорила бы, она бы задавила смеющую перечить ей сестру авторитетом, но тот, кто вздумал говорить о богине с фанатиком, уже проиграл, хотя бы потому, что помешанным на религии без всяких усилий открываются знания, доступные другим лишь после тщательного изучения секретных документов, хранящихся в тайных архивах под семью замками и десятью печатями.       — Во всём городе много достойных жриц, сестра, — мрачно возражает Сос’Ампту, и Триль отстранённо замечает, что они обе каким-то образом успели вернуться к своим чашкам. Это определённо к лучшему — горячее «зелье» согреет их руки, настроив на более мирный лад, — но немногие среди них отчаянно нуждаются в дисциплине. Никто больше не научит «источник силы» быть истинным проводником воли богини и не подводить остальных жриц своим отвратительным поведением. Мы сделаем из этой безобразницы настоящую жрицу, а сами получим силу, что укрепит наш Дом на пороге сложных времён.       Триль задумчиво кивнула. У них по-прежнему есть противоречия, но такой поворот её вполне устраивает.       — Вот мы и пришли к тому, с чего начали. Я последовала твоему совету, — Триль осеклась, на миг пожалев о своих словах… Но нет, это не слабость, это следствие наличия хотя бы какого-нибудь ума. Нет ничего постыдного в том, чтобы иногда положиться на дроу, понимающую желания богини лучше, чем свои собственные.       — Но прошу, сестра, — Сос’Ампту без лишних предисловий вскинула на Триль взгляд, будто и впрямь нуждалась в ответе, — объясни мне, зачем было назначать Блэйден’Кёрст воспитательницей, когда хватило бы напоминания о допустимой жестокости?       — Жестокая наставница — это хорошо, — начала Триль со знанием дела, — но у воспитательницы гораздо больше полномочий… Не только «наказывать за ошибки», но и бить, как мы бьём бестолковых эльфят. Разве тебе не приятна мысль о том, что твой кошмар станет чужим кошмаром?       Мысль о том, что Блэйдён’Кёрст перестанет терроризировать её, Сос’Ампту определённо была приятна. А если бы фанатичке хватило дерзости подслушать мысли, она бы улыбнулась так, как она улыбается только богине и Триль. Разве может быть что-то прекраснее, чем «я унизила идиотку и оборванку одним махом, просто потому что я, безжалостная Триль Бэнр, могу себе это позволить»?       — А как же то задание, что досталось Дук-Так? — спросила тогда Сос’Ампту. И правда, Триль в ответ могла лишь пожать плечами. Не во всём есть глубинный смысл, некоторые вещи просто происходят. Некоторые обстоятельства просто вклиниваются в историю. Некоторые дроу просто попадаются под руку — искусство в том, чтобы выставить это частью своего плана, будто нет никаких случайностей, есть только поток вероятностей и ты, повелевающая им.       — Итак, — Триль вдруг становится на порядок серьёзнее, с рассеянностью, позволительной только в этой компании, вспоминая, как далеко увела её сестра от изначального вопроса. — Ты утверждаешь, что всё это происходит по воле богини, — Триль получила в ответ кивок настолько решительный, что вопрос отпал на долгие века. — Блэйден’Кёрст будет гонять оборванку по воле богини, — ещё один кивок в ответ. — И ты извращённо, на манер наземной падали, предложила оборванке союз, чтобы на самом деле приглядывать за ней… Потому что это не противоречило воле богини, — очередной кивок не заставил себя ждать. — Но одного я по-прежнему не могу понять. Тебя не должно было быть в этой истории. Ты появилась по своей воле. Твоё присутствие не носит никакого глубинного смысла, не меняет ход дела, оно нужно лишь затем, что тебе разрешили «присутствовать»… Но зачем это тебе? Какова твоя выгода?       Беглый взгляд Сос’Ампту выдал стремление спасаться любой ценой, но окон в покоях знати нет из соображений безопасности, а дверь откроется только по воле хозяйки — бежать попросту некуда.       — Какая выгода? — уточнила Сос’Ампту, но что-то во взгляде Триль вернуло её к самой границе паники. Хорошо же уметь приковывать к месту взглядом! Так гораздо проще отучить какую-нибудь толковую дроу притворяться дурой. — …какая выгода может быть в том, чтобы сделать своей союзницей и должницей сильную, амбициозную, могущественную женщину, всеми своими помыслами обращённую во внешний мир, лишённую и страха, и смущения, готовую принять всё внимание на себя, будь то надобность появиться в обществе или восхождение на ответственный пост?       Сос’Ампту не отрывала взгляд от собственных рук, будто в ожидании неминуемого наказания, а Триль прожигала её взглядом, пряча широкую ухмылку за почти опустевшей чашкой. Как это замечательно, когда всё встаёт на свои места и возвращается под твой контроль!       — Совсем другое дело, — Триль была так довольна, что её голос опустился на целую октаву. Кто бы что ни говорил о странном создании, привычном скрываться в часовне, Триль не забывала ни на миг: её фанатичная сестра — самая настоящая дроу.

***

      «Совсем другое дело!» — повторил он не иначе как в сотый раз за минуту, и поймал, наконец, себя на мысли, что это не радость новой жизни, это всего-навсего нервный тик.       Да, это он, и грязь родного Браэрина расступается перед ним! Никто не тычет в него своим допотопным оружием, даже если очень хочется, никто не нацеливает арбалет и не концентрирует искорки своей пародии на магию, чтобы запустить в него файербол и вернуться к делам с ощущением выполненного долга — все следят. Кто преследует толпой, кто подглядывает через бойницы для расстрела зашедших в чужой двор, выдолбленные в стенах трущоб-«многоэтажек»… Даже беглые иблитши, непуганные отловщицами… да что там, даже ящеры, охочие до свежей дровятины, и те вышли посмотреть на живую легенду!       Да, это он, отец той самой Мерит Бэнр — несравненный, потому что много чести сравнивать, Квил из Браэрина! Подумать только: у него, отребья — ну, допустим, не такого уж «отребья», он же не деградировал до каннибализма? — у него есть общее дитя с величайшей из матрон! Мужчина-дроу не игрушка вроде тех, что делают для себя слабые нехаризматичные нищенки, и не иблитский сброд, позволяющий женщине овладеть собой не за плату, не за покровительство, а просто так, за отсрочку смерти, да и противоестественный облик великой Матери Бэнр пугает самых низко падших среди шлюх, отдающихся оборванкам за «спасибо»… Ну так Квил не привередник какой-нибудь! Если бы Мать Бэнр и впрямь велела отловить его для себя, как она, по рассказам всех вокруг, и сделала, он бы сам об этом всем направо и налево рассказывал, и лелеял вспоминание о дивной встрече до той самой разборки, в которой его завалят! Она могла бы — а что, Квил, вообще-то, очень даже «ничего». Да у него зубы почти все на месте, и на лицо, пожалуй, не гоблин!       Вот поэтому он шёл с гордо поднятой головой, прямо посреди Браэрина, и никто ему ничего не делал. Сотни взглядов провожали его, сотни ртов раскрывались в изумлении, но ни одна рука не смела поднять монтировку или потянуться за арбалетом. Кто знал его имя, тот опасался кары Дома Бэнр, кто не знал, тот в панике оглядывался, пытаясь понять, прошло ли действие излюбленного грибного отвара — как тут не усомниться в здравомыслии, когда вот он, непуганный идиот, шествует по Браэрину с видом принца (принцы, проезжая Браэрин, и те маскируются под нищих!), гордый, с улыбкой от уха до уха на своём похорошевшем от снотворного зелья лице, откинув капюшон с таким видом, будто ты, кем бы ты ни был, должен узнать это лицо…       — Слышь, — донесся из толпы женский голос, но Квил будто бы ничего не заметил. Маловато в этом голосе дерзости, чтобы окликать самого Квила из Браэрина — эту легенду трущоб, этого отца новоявленной принцессы, этого нервного парня, который старается грызть ногти как можно более уверенно, ведь рано или поздно до всей этой кодлы дойдёт, что единственная опекунша бросила его, а Дому Бэнр, чьим именем он так старательно прикрывается, нет совершенно никакого дела до жалкого оборванца, иначе Квила забрали бы отсюда.       — Иди ко мне, я буду та-ак беречь тебя! — неслось вслед гордому Квилу, а у того уже зубы стучали. За один только нынешний путь от томящегося трупного костерка до родной каморки его раз двадцать упрашивали зачать дочь-принцессу, но не для того распустился его бутон, чтобы Квил погиб в порыве коллективной страсти… или чудом выжил, чтобы его добил какой-нибудь ревнивец, переживающий за своё право жить в тёплом уголке и гордо именовать себя драгоценным любимцем Госпожи Оборванки.       — Я буду твоим драконом, а ты будь моим кладом! — флиртовала очередная браэринка, претендующая на его руку, сердце, и то, что её действительно интересует.       Квил молча шёл к своей каморке, не пряча горделивой улыбки и то и дело кокетливо откидывая обрубленные в очередной потасовке волосы (вообще-то, это не флирт, а нервы), а вслед ему слышались предложения местных женщин — одно щедрее другого. Иногда он ловил взгляды мужчин — они смотрели на него, грызя локти от злобы, а те, что жизни не видели, закипали от зависти, но здесь уже Квил ничего не мог поделать. Не каждому дано быть самой желанной добычей, вот и кто Квил такой, чтобы не упиваться их беспомощной злобой?       — Хорош строить недотрогу, — зазвучала вдруг вполне конкретная претензия. В пору было бежать, соображая, что сейчас начнётся, но Квил не вчера родился, чтобы провоцировать падаль своим страхом. Он, в конце концов, отец дочери самой могущественной из матрон, он принцессу вырастил, а это ко многому обязывает.       Квил остановился посреди улицы и с невиннейшим видом оглядел орды своих почитательниц. В глазах — уверенность самого горячего парня на районе, в мыслях — «мать всех дроу, я же тебе жрицу вырастил! Не дай мне закончить свои тягостные деньки в канаве…» — и, о чудо, как тут не уверовать? Взгляд тот же миг выцепил внезапную избранницу, и Квил бросился навстречу моментально вспыхнувшей страсти.       «Страсть» выше большинства соперниц на несколько голов, её бицуха толщиной с талию Квила, боевые раны на лице и открытых участках тела говорят «не лезь — убьёт!», но взгляд её спокоен, вопиюще миролюбив по местным меркам. Приёмчики, стало быть, не на сожителях отрабатывает, а где-нибудь вне лачуги.       — Если ты возьмёшь меня с собой, — Квил бросает на неё взгляд из-под густых ресниц и прижимается к её сильному телу с развязностью типичного дружка Мерит, — я буду день и ночь строгать тебе самых талантливых дочерей!       Он соблазнительно выгнулся, приобняв её дрожащими руками. Как страшно отхватить! Вдруг она подумает, что Квил вершит поползновения к её карману с монетами?! Но ничего не поделаешь, иначе не покажешь, что ты не шутки шутить надумал… И свершилось чудо! Лицо избранницы нагрелось так, что румянец проступил сквозь черноту её кожи. Ещё бы! Ей вот-вот перепадёт, и не от кого-нибудь, а от парня, умеющего делать самых толковых дочерей! А всё почему? Да потому что он сам себя предложил! Не за деньги и насовсем! Потому что сам её выбрал — перед лицом всего Браэрина, когда любая пытается завлечь его если не нахальным окликом, то уж точно взглядом, от какого хочется остаток жизни провести в родной каморке, безвылазно, вздрагивая от каждого стука в дверь и засыпая в обнимку с заряженным арбалетом и боевой метлой!       — А я… — Она бережно обнимает Квила, жмущегося к ней на манер кошачьего детёныша. — А я взамен буду обращаться с тобой, как с грёбанным сокровищем и надирать задницы твоим обидчицам! — она краснеет ещё сильнее, готовая уже приступить и к надиранию задниц обидчицам, и к производству самых талантливых дочерей, и смотрит Квилу прямо в глаза с обожанием, какого он прежде даже представить не мог. — Идём со мной… Я всё сделаю, чтобы ты жил, как матроний принц! Моя лачуга будет тебе заместо замка! Я все каморки обнесу, что ты жил хорошо! Все лавки ради тебя грабану, чтоб ты, это, не нуждался никогда ни в чём! Я гоблина тебе какого-нибудь поймаю, чтоб он хату вместо тебя драил! А если… Если кто-нибудь перейдёт тебе дорогу, — она мечтательно вздохнула, перейдя на нежный полушёпот в избытке трогательных чувств, — я выбью из этой паскуды всё дерьмо!       На глаза Квила навернулись сентиментальные слёзы. Сколько романтики, и всё для скромного, брошенного единственной опекуншей дроу! Конечно, кроткое «я согласен» было ей немедленным ответом, и загадочная незнакомка подняла Квила на руки с такой лёгкостью, будто он совсем ничего не весит.       «Вот, что значит, состояться как мужчина», — рассуждал Квил, прижимаясь к своей героине и ощущая, как подрагивают его уши, наверняка алые от счастья столь гармоничного союза.       И вот все смотрят на него, будто со дня на день устроят тёмную, а Квил крепко держится за свою избранницу, пока та уносит его в новую жизнь. Квил как бы невзначай бросает взгляд на толпу, остающуюся за ними — сотня обделённых вниманием женщин и примерно столько же мужчин, напряжённо смотрящих вслед новой ячейке общества… Ну и пусть, сделать-то они ему всё равно ничего не могут. Этим социопаткам проще забыть о нём, чем сбиться в шайку, а один на один с его избранницей, чьё расчерченное шрамами лицо украшает теперь глуповатая от радости улыбка, не выйдет даже самая пропащая. Про мужчин и вовсе можно забыть — какое им дело, когда их благодетельницы на Квила больше не претендуют?       И поэтому Квил улыбается во все уцелевшие зубы, позволяя новой защитнице унести его в будущее, где потрёпанного браэринского дворника ждёт жизнь, достойная матроньего принца, а не существование папаши-одиночки. «Правильно я сделал, что не отравил мерзавку Мерит, — думает он, упиваясь своим триумфом, — так и знал, что какая-то польза с неё будет».       А где-то, очень далеко от каннибализма, грязи и тихого мужского счастья, рабы и слуги прятались за колоннами роскошного замка, боясь попасть под пятиголовый хлыст. «Ну-ка стоять, бестолочь! — разносились по замку вопли самой ответственной воспитательницы. — Я тебя научу, что быть принцессой — это тебе не это самое!»