Фиолетовые небеса

Под пальцами крошится камень. Мелкие коричневые осколки царапают светло-серую кожу, оставляя лиловые полосы, ссадины, тонкие порезы. Они забиваются под эпителий и остаются там. Сидят в нём, как мысль о потерянном. Тишина – неподъемный груз. Она давит, сминает, наваливается так, что мышцы сводит узлами, и те конвульсивно перекатываются, дрожат, бугрятся на широкой спине. Он в отчаянии. В панике. В ужасе. Руки скребут по стене, оставляя глубокие борозды от когтей. Такие сильные эмоции коммандер мог позволить себе испытывать только в экранированной камере, тесной, затхлой, тайно устроенной в застенках собственной резиденции для вот таких вот случаев. Для срывов. Потому что бешенство и сожаление – не то, что ему надлежит ощущать. Потому что все собратья, сейчас занятые своими делами поблизости, будут вынуждены корчиться в приступах боли, если Килгор выйдет отсюда, не успокоившись. Он всегда умел перехватывать первую партию в Содружестве Сознаний, настраивая соратников на нужный лад. Слишком сильный, чтобы просто влиться в общий поток. И вот теперь свои же способности стали наказанием. Да, ему многое простительно. Все отлично понимают, какой это удар – найти и потерять свою пару. Но это не снимает ответственности. Не умаляет его вины. Не сглаживает всех граней ужаса. Память услужливо подливает масла в пожар, царящий в душе. Вытаскивает наружу всё, что он пытался затолкать поглубже и там похоронить. До лучших времён. До того момента, когда найдет его. Всё исправит. Всё объяснит! И Килгор помнит, видит почти вживую огромные тёплые глаза за стеклом. Полные удивления и восторга. Помнит сбивчивый, ничего не значащий щебет детского голоса, обращённый к нему, только к нему одному. На картинку под веками, где светловолосый мальчишка стоит, прижав бледные ладони к стеклу его камеры, накладывается визуальный ряд, снятый дронами Маара до того, как они отключились. Его мальчик вырос. Стал высоким и ловким. Монокуляры слежения выхватывают стремительный бег по затхлым извилистым коридорам какой-то крытой мусорки. Мелькает узкая, измазанная в ржавчине кисть, длинные пальцы, лицо в полоборота, тоже худое и тонкое, с острой скулой, подчеркнутой впалой щекою, почти скрытое тенью потасканной толстовки и такое знакомое. Такое... Он всматривался в этот стоп-кадр до рези в глазах, пытаясь угадать, о чём думал в тот момент его обожаемый беглец. На видеофайлах и визуальных оттисках, изъятых из дома Юттера, он не был таким измученным, исхудавшим, грязным и перепуганным. Там он улыбался, чаще всего рядом с седобородым стариком, у которого кожа обветрилась и обгорела под морским солнцем. Эмерих. Его мальчик. У него узкое, заостренное к подбородку лицо. Лицо, за которое Килгор готов умереть. За которое он умирал тысячу раз в своих фантазиях, пытаясь искупить перед собой же вину за их расставание. За то, что сам сделал. За испуг в теплых, светящихся золотом глазах, когда насильно заталкивал маленького Эмериха в капсулу. Он хорошо помнил этот цвет. На той самой грани, когда светло-коричневый становится желтым. Они на детском лице казались воплощением света, тепла. Чистой надеждой и верой в него, в чёртового коммандера Килгора Мора, пришедшего в мир людей, чтобы им помочь. Повзрослевший Эмерих смотрит затравленно и зло. В его глазах яд, настоявшийся и убийственный. В его глазах обреченная непокорность загнанного в угол зверя. Как один-единственный человек может столько времени от них уходить? Где сейчас Маар Рим? Что с ним? Всё это слишком. Слишком по-живому. Слишком даже для него. Пытки на военной базе под толщей океана вынести было проще. От физической боли можно отстраниться, спрятаться внутрь себя, как в раковину. Она продирала зазубренной пилой по плоти, но оставляла в покое нутро. Сейчас же Килгору казалось, что его медленно потрошат, свежуют по-живому, не оставляя ни единого уголка спокойствия. Только боль. Чувство вины и сожаления. Теперь ещё и перед молодым офицером-техником, возможно отдавшим жизнь в погоне за его парой. Каждый понимал, как важно для Килгора вернуть мальчишку. Каждый был готов рисковать. Но готов ли он сам на подобные жертвы? Упираясь содранной ладонью в стену, коммандер с ужасом понимает - да, он готов принести в жертву этому жаждущему божеству своих собратьев, себя, весь мир, лишь бы обрести потерянное. Вернуть то ощущение полноты и завершенности, что окутывало рядом с его парой. И от этой потребности в другом существе хотелось выть, метаться в каменных стенах и раздирать себе лицо до белёсых костей. Этим он тут и занят. Колотя по щербатой кладке окровавленными кулаками, утробно рычит. Захлёбывается собственным бессилием, на последнем крике широко разинув пасть так, что нижняя челюсть опустилась до самой шеи, выпуская на свободу нежно-розовые мандибулы, усеянные острыми клыками. Отвратительное проявление их животной сути. Такое не сделаешь при свидетелях, в обществе других умай. Только вот так, забравшись под землю как червь, выхаркивая себе на колени розовую пену, сочащуюся с прокушенного языка. Килгор обессиленно сполз по стене, опустив голову, утыкаясь лбом в неровную кладку. Где-то здесь под камнями скрыты кристаллы-поглощатели. Последнее, что осталось от него Эмериху. Тот кристалл был такой же, только крошечный, созданный, чтобы подавлять личные псионические волны, когда в этом есть необходимость. Прижав широкую разодранную ладонь к камню, Килгор машинально его гладит, в порыве исступленной, бессмысленной нежности там, где ощущается покалывающий изрезанную кожу холод. Так, словно это прикосновение может ощутить его беглец, где бы он ни был. Непрошеной лаской по плечу, шее, к худым, выпирающим ребрам. Они обязательно встретятся. Скоро. С каждым разом парня находят всё быстрее. Слепок психометрической сигнатуры Эмериха есть у каждого члена колониальной экспедиции. От ведущих офицеров до рядовых и обслуживающего персонала. Любой, кто его увидит, сделает всё, чтобы вернуть Килгору его беспокойного мальчишку. После эпохи Объединения закон пары чтят все. Без этого они бы давно вымерли. А сейчас, кажется, вымереть, как последняя тварь, готов и он сам. Лечь на пол и сдохнуть. Подгоняет только желание всё исправить. Объяснить. Вновь увидеть, как светятся восторгом жёлтые, тёплые глаза. Тяжело поднимаясь на ноги, коммандер откидывает когтистой пятерней упавшие на лицо черные хи. Не иначе достались от деда. Такие темные бывают только у умников. В их роду умай-тэ таких почти не было. В основном красноглазые и внешнемировцы. А у него вот внезапно прорезалась не свойственная семейству Моров черта. Отстранённые мысли накатывают как ледяной прибой. Остужают пылающую изнутри голову. Коммандер безучастно смотрит на свои руки, растопырив узловатые пальцы. Кровь стекает к широким запястьям, оплетает их светло-лиловыми лабиринтами поверх проступающих под кожей натянутых сухожилий. Порезы, как маленькие рты, разевают голодные пасти. Чего-то ждут. Чего-то просят. Прикосновения к белой, мягкой коже любимого лица? Да, не иначе. Чтобы на щеке остался оттиск его ладони, перламутрово-сиреневый, пахнущий им и тёплый. Килгор тяжело выдыхает, ссутулив напряжённые всё это время плечи. В этот раз было ещё хуже. Такими темпами он скоро свихнется. Нельзя! Колониальный флот полностью зависит от его решений. Он сам взвалил на себя эту ответственность. Сам из кожи вон лез, лишь бы получить назначение на Землю. И вот едва сдерживает дрожь в руках, от очередного приступа, от очередной неудачи. Жалкое зрелище! Глухо рыкнув, он вышел из экранированной каменной клетки. Видимо, те месяцы, проведённые в плену у людей, что-то изменили в его психике. Не мог образованный умай сам себя загонять в подобное место и там метаться как бешеный руг-та. Но всё почти прошло. Выплеснув накопившееся пламя, Килгор почти успокоился. Обречённо, методично, с остервенением обдумывая свои дальнейшие действия. Маара надлежало вернуть. Его маяк потух и сигналы от защитного костюма не поступали, но находящиеся в той зоне умай не фиксировали волны мортидо, сопутствующей смерти кого-то из своих, а значит техник ещё жив. Ну или его утащили куда-то, где присутствие колонистов почти нулевое, и убили там. Вопрос: кто и зачем? Вопрос: как к этому причастен Эмерих? Мог он спланировать убийство умай? Очень хотелось сказать себе самому, что нет, но вспоминая тот взгляд, источающий ядовитую ненависть, пойманный камерами дронов, отчетливо понимал - да, мог. Пройдя по полутёмной кишке коридора, Килгор оказался в своих комнатах. Тоже экранированных, но куда слабее. Задвинул неприметную стеновую панель, оставляя на серебристой поверхности кровавый отпечаток ладони. На несколько мгновений завис, глядя на серебристо-лиловое пятно. Затем, тяжело выдохнул, поплелся в гигиенический отсек смывать кровь и пыль, приводить себя в порядок. Ближайшие пару дней придётся щеголять в перчатках, пока результаты очередного срыва не заживут. Такими темпами на нем скоро не останется живого места. Изодранное когтями предплечье затягивалось неделю. Это при условии, что пользоваться регенерирующими камерами или препаратами из медотсека он не мог. Неминуемо появятся вопросы, где коммандер умудрился заработать увечья. А такие вопросы ему не нужны. Ответы никому не понравятся. Сопя и тыкая в руку серебристым клювом пинцета, словно какое-то пещерное животное, у которого нет в непосредственном доступе хирургического дрона, способного отделить инородное тело от плоти пациента на молекулярном уровне, коммандер пытался рассчитать, сколько умай сможет освободить от их непосредственных задач и бросить на поиски Маара. Маара и Эмериха. Пять бригад, патрулирующие квадрант, в котором произошел инцидент, – непозволительно мало. Он не может себе позволить потерять умай-тэ, к тому же не обретшего пару. У парня не было шансов. Он впервые получил назначение в колониальный флот. Совсем зеленый. Едва хи прорезались. И самое главное, вероятнее всего Эмерих был там же, где и украденный техник. Всё-таки Килгор предпочёл считать техника живым. Ему хотелось верить в это. Верить в то, что его пара не способна на убийство. Хотя, если способен, изменит ли это хоть что-то? Конечно же нет. Смывая с рук собственную кровь, Килгор улыбался, растягивая тёмные губы в болезненном подобии саркастической усмешки, чувствуя, как раны в холодной воде огрызаются острой болью. Так легче. Скоро все закончится. Скоро. Еще немного - и Эмерих вернется к нему. И всё будет так, как и должно было быть изначально.