Фиолетовые небеса

Он просыпается и засыпает. Это как вспышки перегорающего прожектора в темноте. Каждый раз луч поплывшего взгляда выхватывает обрывки интерьера белой умайской конуры, минималистичного до икоты, и, словно выкрашенное дешёвой краской в серый металлик, лицо умая на фоне этой тошнотворной белизны. Оно — чугунная ограда вокруг склепа, в котором захоронен Эм. Его личное надгробие и триумфальная арка одновременно. Ведь Эммерих спас всё человечество от вымирания. Нечаянно. Просто удачный несчастный случай. Хиросиму от взрыва мог бы спасти вовремя упавший на голову одному гению кирпич. Ничего особенного, стечение обстоятельств. Может ли орудие несчастного случая гордиться собой? Есть ли медаль для первой искры Гинденбурга? Эммерих плавает в киселе собственного беспамятства и усталости. Мысли путаются, как траектории криво пронумерованных бортов у обдолбавшегося в хлам диспетчера. Кто-то внутри черепа орёт «Норт-Ост» и в крутом пике ныряет на самое дно Эмерихового бессознательного, чтобы там всколыхнуть спресованный ил старых воспоминаний и травм. Поднять их мутным облаком сероводорода. Вот-вот рванет. Фиолетовые, светящиеся глаза за бронированным стеклом. Детская ладошка прижатая к прозрачной преграде. Вой сирены. Как он мог жить столько времени и не видеть очевидного? Что он ещё не замечал? Только почувствовав угрозу разоблачения своих постыдных секретиков, сознание, бывалый шулер, поспешно вспыхивает и наконец-то полноценно включает свет. Вокруг — опостилевшая каюта, кажется, стала ещё белее за то время, что они полоскались в Эммерихових трагедиях и личностных драмах. От её вида ломит в висках. А может череп скрипит пластинами от вида маячащего рядом Килгора. Без анестезии Лема коммандер воспринимался как что-то среднее между лоботомией и просмотром самого занудного ситкома в истории человечества. Вместо закадрового смеха — громогласное, укоризненное молчание. Эта тварь видит его насквозь. Эм обречённо смотрит на свой личный кошмар. Голова гудит пустой банкой из-под Будвайзера. Кто-то невидимый и меткий ее хорошенько пнул. Кажется башка вот-вот отвалится и ускачет в дальний угол каюты, роняя на ходу разрозненные ошметки спутанных воспоминаний и сумбурных мыслей. Как он умудрялся взрослеть рядом с парнем и не замечать его влюбленность? Будучи при этом эмпатом? Как нужно вести себя, чтобы лучший друг считал, что тебя в детстве насиловали? Что он знал про отца, сокровенной мечтой которого оказалось печь пироги в мамином фартуке? Что он забыл? Все это лезет ушами, гортанью. Стрянет между зубов частым, поверхностным дыханием. Приходится заставить себя проглотить налипшее под языком молчание. Приподняться на локтях, чтобы лучше видеть страхолюдину в черном комбинезоне. До ломоты в затылке хочется остаться наедине с собой. Попытаться перебрать рассыпающийся часовой механизм собственного мировоззрения, скрутить стяжками и синей изолентой хоть жалкое подобие какой-то работающей системы. Настороженный взгляд Килгора не помогает. Он почти жжет лицо там где жадно скользит по коже. — Слушай, у меня к тебе просьба. Съебись, а? Мне нужно побыть одному. Хоть немного. Иначе вилы. Торжественно клянусь не сдыхать. Ну ты же телепат. Должен понимать, что я говорю правду. Парень почти ноет. Торгуется. Распластался на их совместной койке-переростке, буравит чайным взглядом серокожую страхолюдину в полуметре от себя. Страхолюдина под этим обвинительным взглядом не спешит ни развоплощаться, ни принимать его правоту. Пырится в ответ своими светящимися фиолетовыми гляделками, кривит испоганенную шрамом рожу. Тёмные губы так и застыли скорбно опрокинутым углами к полу луком. Страхолюдина недовольна. Коммандер настрой своего пленника не одобряет. — Ты не стабилен. Лиам говорил… Начал он, вынудив Эммериха взвиться ужаленным щенком. Заскулить в голосину, резко сев, и протянув к пришельцу драматично изломанные руки. О том, что сам сейчас напоминает героиню дешевенькой драмы парень не в курсе. Ему некогда. Он разочарован и зол достаточно, чтобы не замечать очевидные вещи. — Да мать твою! Эта хлорка влюблённая всё время что-то говорит. И хули? Ты меня послушай, прошу! Дай мне переварить всю эту случившуюся хуйню наедине с собой. Ну будь ты человеком, мудак космический. Ну? Съебись, умоляю. Хоть на полчаса. Пойди займись своей дохуя важной работой. Ты же коммандер. Вот иди и командуй. Я редко прошу о чём-то. Но сейчас мне это нужно! На графитовом лице пришельца волнами отражаются эмоции. Сомнение, опасение, недоверие, страх. Потом надежда. И опять по кругу: сомнение, опасение, недоверие страх. Надежда застревает в уголках светящихся глаз осколками разбитой елочной игрушки. Наконец коммандер поддается. Медленно подается всем телом вперед, нависает массивным скелетом, словно шарнирное чучело над Эмом, чтобы заглянуть в ещё по юному миловидное лицо, выискивая в нем признаки чего-то. — Допустим, я рискну, — вещает Килгор. — Поверю в твоё обещание. Что ничего плохого себе ты не сделаешь. Чем заплатишь за одиночество? Образина совсем рядом, застыла над Эммерихом, занавешивая мир чёрными штрихами своих хи. Излишне внимательный взгляд все так же жжется, словно прикосновения пирокинетика. Это заставляет нервничать. Достаточно, чтобы на короткое время перекрыть всеобъемлющую рефлексию и меланхолию Эммериха банальным желанием добиться своего. Победить в противостоянии с ненавистным умаем. Хоть по мелочи. — А чего ты хочешь? Только учти, на многое не рассчитывай. Я сейчас не в той форме, чтобы вывозить твои заебы. Так что будь скромнее, Уйобище. — Это ясно, — настораживающе покладисто кивает коммандэр и тянется осторожно к лицу парня когтистой лапой, чтобы прикипеть пальцами к виску, как клеммами энцефалографа, только и разницы, что пальцы эти теплые да живые. В остальном же, цвет, резиновая текстура плотной кожи, способность улавливать внутричерепную активность один в один. — Поцелуй. Я хочу чтобы ты меня поцеловал. Сам. И тогда ты получишь время, чтобы привести мысли в порядок. Заканчивает мысль Килгор, и Эмерих зависает на пару мгновений от наглости грея. За дни проведённые в компании командира Эм успел привыкнуть к его одержимости, к его эмоциям, прикосновениям и даже к его запаху. Но слушать, как космическое уебище в голос протоколирует свои желания — совершенно новый сорт пиздеца. Его приходится пережевывать и глотать, с явным риском подавиться. Что там навертели монструозные тараканы в голове умайского босса Эммериху страшно даже пытаться представить. Хорошо другое, эти мысли отлично вытесняют из головы другие, про Сэма и отца. Про собственную тупость. Про опостылевшие способности. В конечном итоге с парнем он уже целовался. Совсем недавно. Это Эма почти убило. Может на этот раз тоже сработает? Нет, конечно, не с его счастьем — ворчит упрямое подсознание. Да и Килгор точно не кандидат на важную для него персону, которая может запустить эмпатический резонанс. Но Эммерих старается на лишнее благоразумие забить до того как успеет одуматься. — Хуй с тобой, Уйобище. Будет тебе поцелуй. Ситуация даже немного смешная. Покупать себе передышку за поцелуй? Они словно герои архетипичной по самые глаза сказки. Эммерих тянется к зависшему над собой лицу, поспешно, пока не передумал. Обхватывает его ладонями. Под пальцами кожа горячая и упругая. Под ней дергаются жевательные мышцы, от того что Килгор приоткрывает челюсти, наклоняясь ещё ниже. Под ложечкой противно сосет от хлынувших внутрь эмоций. Сдержанность. Образина себя в стальных клещах зажал, чтобы не вцепиться в такого желанного эндемика мёртвой хваткой. Надежда. Тварь всё ещё вынашивала в своей голове какие-то поехавшие картинки их совместной семейной жизни. Космический аналог розовых занавесок в белый цветочек с газоном перед домиком из рекламы хлопьев. С выводком рождённых космическим монстром детишек, и светлым будущим на инопланетном побережье. Поверх этой приторной мишуры вязкими мазками багрового — желание. Близость пары на умая действует как афродизиак. А то что он сам касается остроскулого лица просто добивает прямым выстрелом из репульсора в затылок. Прикосновение губ к губам — почти контузит. Эммерих пахнет чем-то знакомым-забытым-нужным. Трётся шероховатыми, неумелыми лепестками о приоткрытый, полный клыков рот. Жмурится до лучиков-морщинок в уголках плотно закрытых глаз. Выдыхает из лёгких воздух, который вползает в Килгора отравляющим газом, несет в себе тепло и вкус его пары. Манит. Одурманивает. Обманывает. Среди гремучего коктейля ощущений, эмоций и порывов, желание становится самым ярким. Возбуждение и давно сдерживаемая потребность в его близости корёжат и накрывают как наркотический приход. Руки тянутся к вожделенному, такому хрупкому и такому прекрасному телу. Его мальчику должно быть удобно. Килгор опрокидывается на кровать, утаскивая парня за собой, укладывая на массивное тело под удивлённое мычание. Мыслей нет. Только эмоции, которые пульсируют в висках все ритмичнее и ритмичнее, в такт движения языка, которым Эммерих толкается в приветливо открытый рот. Килгор горячий словно печка. Внутри его пасти набор клыков на парочку ротвейлеров и еще останется горсть для нильского крокодила. Внутри Эммериха встречает обжигающий, малиновый язык, который цепляет острым кончиком и заставляет танцевать. Когда этот блядский язык проскользнул по губам вглубь Эммерихового рта, а когтистые лапы легли на задницу, прижав парня потеснее к вспухшему бугру под комбинезоном пришельца, остатки мозгов все-таки просигналили тревогу. Чертыхнувшись, чуть не прикусив язык коммандера, так нервно и перепуганно щелкнули зубы, Эм скатился с туши коммандера, отползая подальше от причины всех своих бед. Мысль о том, что его только что чуть не выебали как-то неправильно и криво ложится на все события сегодняшнего дня, делая их первым актом бездарной комедии. — Уйди! Почти кричит парень вжимаясь спиной в стену каюты. Больше всего он боится того, что Килгор ослушается. Решит продолжить. Подползет поближе и уложит, сжавшееся в ощетинившийся ежиный комок, тело на проклятую кровать. Но нет. Коммандер, послушное Уебище. Медленно встает, демонстрируя Эмериху занавешенную черными хи спину, идет к выходу из каюты тяжело и молча. Стопорится только у самой мембраны, чтобы оглянуться через плечо и бросить на прощание. — У тебя два часа. Помни про обещание. И сваливает, оставляя Эммериха остывать. Сидеть, уперев локти в колени, тяжело отсапываясь, переваривая произошедшее. Ждать, пока спадет собственный стояк, который ужасал в разы сильнее Килгоровой одержимости. Потому что с загонами пришельца Эм успел свыкнуться и почти примириться. А вот собственный текущий чердак по-детски стыдно смущал. Его это возбуждение, или отголосок умайского? Что он вообще чувствует? Что чувствовал раньше? Как отличить настоящие эмоции от подцепленных, как грипп, в толпе малознакомых людей? Прав был Лиам. Ему нужно научиться контролировать это дерьмо, пока оно не вынудило подставить Килгору задницу. *** — Я, думаю, после обьединения колониального флота в структуру материнского корабля будет оптимальное время. Пока что я могу быть полезна. Конечно, очень ограничено. Котари говорила, не отрывая взгляда от полупрозрачной пленки биорефлекторного экрана. По светлому фону ползли столбцы цифр и время от времени мелькали схемы. Смотреть на сестру, потускневшую, с запавшими щеками и клубком спутанных хи, из которых исчезли все клановые украшения было тяжело. Пара умай-тэ приставленных к Котари в качестве надсмотрщиков после инцидента с нападением на пару какого-то умай-ар, исправно держали телепатические щиты отсекая увечную особь от содружества сознаний, поэтому мыслей обреченной Килгор не слышал. Впрочем они и так проступали на бледно-голубом лице, как кровавые письмена сквозь ткань. — Я сделаю все, что от меня зависит. — Знаю. — Ты чего-то еще хочешь? — Нет. Было неловко говорить с ней. От знакомой Коты не осталось ничего. Выеденная скорлупа пыталась что-то делать, имитировать жизнь. Но бирюзовые глаза умай кричали пустотой, почти оглушая, сбивая с ног и сбивая с мыслей. На каждом движении и слове налипла горькая поволока скорби. — Тот умай-ар не пострадал, он в порядке, — непонятно зачем вставил Килгор, ведь состоянием соплеменника, на которого напала, Котари ни разу не интересовалась. — Да? Отлично. Сильная особь. И очень сдержанный, как на чистокровного умай-ар. О том что эндемика, убившего ее пару доставили на флагманский крейсер Котари не сообщали. Она могла бы попытаться выудить эту информацию сама, но период агрессивности у нее быстро прошел, сменяясь неизбежной апатией. Угасание отняло у Коты остатки сил, оставив лишь отголоски старых увлечений и огромное чувство долга. Скоро потухнут и они. Назначенная дата ках-ар маячила совсем близко, и этого уже не отменить. Килгор оставил сестру и ее караул в покое. Этот визит не имел смысла. Глупый самообман. Котари, отрезанная от всеобщего телепатического поля, казалась почти немой. Но он хотел увидеть ее. Прежде чем они встретятся в ритуальном зале в последний раз. Впрочем, кое что полезное из диалога коммандер вынес. Информацию про талантливого умай-ар, который сумел противостоять Коте, не подпустив к своей паре и при этом не навредив агрессору. Самообладание у него должно быть действительно титаническим. Поскольку Килгор уже потратил час на переговоры с советом офицеров по поводу свертывания колониальной программы, времени в запасе оставалось не так уж много. *** Умай-ар вышел из своей каюты настороженный и хмурый. Заслонил квадратной спиной запертый проход, наблюдая за незваным визитером красными, внимательными глазами. Опасается — понимает Килгор. Вполне логично. Прошлый визит представителя клана Мор не принёс этому офицеру ничего хорошего. Отметив про себя молодой возраст собрата и отсутствие клановых украшений на хи, коммандер заговорил. Общаться с умай-ар телепатически было бы дурным тоном. Их врождённая защита не пропускала даже направленные мыслеобразы, а попытка пробить её вполне тянула на открытое нападение и грозила длительной головной болью обоим. — Приветствую, Сэфар Саарим. Я пришёл попросить тебя об одной услуге. У моей пары проблемы с контролем телекинеза. Найдешь ли ты время дать Эммериху несколько уроков? Сэфар слушал, чуть склонив голову на бок. Такая же привычка была у его брата, с которым Килгор пересекался гораздо чаще, чем с этим молчаливым монолитом. Котари была права. Умай-ар обладал поразительным спокойствием и самоконтролем. В итоге на предложение только кивнул, заговорив после небольшой паузы. Видимо взвешивал собственное решение. — Хорошо. Я займусь обучением твоего партнера. Но у меня есть встречное предложение. Оно может улучшить коммуникацию с парами и тебе и мне. Вот о чем речь… *** В оговоренное время Килгор стоял перед дверью собственной каюты. Пара младших научных офицеров умай-тэ, которые несли караул у двери, следя за мыслительной активностью эндемика внутри пересеклись со своим непосредственным начальством взглядами. «Твоя пара в порядке.» Прилетает вместе с коротким отчетом о наблюдении. «Благодарю за службу.» В ответ. И легкий кивок как знак искренней благодарности. Что бы там не обещал Эм, оставить его одного Килгор не в состоянии. По крайней мере пока. Пока внутри еще хрустят переломанными хитиновыми крылышками последние крупицы терпения и почти подошедшей к концу выдержки. Осталось недолго. Скоро весь этот фарс завершится. А пока, Килгор переступает порог собственной каюты, чтобы увидеть свою пару в том же положении, вжавшимся в стену, в котором оставлял его два часа тому. — Я вернулся. И у меня для тебя новости. Надеюсь понравятся. Хочешь послушать?