***
— И что? — Хичоль стоит в углу палаты, сминает в руке бумажный стаканчик из-под кофе от только что вылитой информации Хосока, — Ты действительно планируешь наведаться туда? Ясно как день, что это ловушка, что он планирует перебить нас всех разом! А про перемирие… — сжимает бумагу, а хотелось бы глотку босса, чтобы привести его в чувства. — Не принимай меня за последнего идиота! — рявкает, порывается подняться с постели, но почти валится на пол. Джей Кей, стоящий рядом, подхватил, усаживая обратно на койку. — Я покончу с Джексоном раз и навсегда именно там. Ли прыскает в кулак. Он смеется, но хочется отчего-то плакать. Наверное, от вида Чона, который на ногах стоять еще не может, но уже порывается в бой. И ладно бы просто бой! Но там, по ту сторону больничных окон его ждет Джексон, что уже однажды чуть не убил его. — В таком-то состоянии? Ты себя вообще слышишь, Хоуп? — встревает младший Чон, не веря своим ушам. Куда делся их вечно рассудительный босс? — Твое лечение здесь вообще хотят продлить, а после — будешь какое-то время ходить с тростью. — В противном случае, больше не подвернется такого идеального шанса избавиться от него, как вы не понимаете! — В противном случае, он лишит тебя жизни! Поверь, два раза подряд не промахиваются, — мужчина стоящий поодаль, ужасно негодует, хмурится на вмиг воодушевившийся взгляд Джея. — Ты говорил, что у тебя есть план. Хосок лыбу тянет — мелкий всегда на его стороне, а Хичоль вот-вот заплачет от безнадёги. — Он созрел у меня в голове почти сразу, как я получил записку. Там будет много народу, сами понимаете. План состоит из двух частей… ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ Хичоль соврет, если скажет, что ему не страшно. Он не будет присутствовать на мероприятии, Хоуп возьмет с собой Чона — и слава Богу — хоть тут он может со спокойствием выдохнуть, но даже так тревожное чувство не покидает его. План далеко не идеален, есть пробелы, их достаточно, чтобы все пошло по пизде и вернуться смог только один. Он вновь пытался уговорить босса подождать, подловить Джексона в любой другой момент, но старший непреклонен. Альфа всеми силами старается верить в их силы, смекалку и удачу, продолжая со сжатыми кулаками наблюдать, как лечащий врач выписывает Хосока, настоятельно рекомендуя не выходить никуда без новоприобретённой трости ближайшую неделю. Ли будет в квартире Хоупа вместе с омегами на случай, если Джексон решит играть грязно. Для Юнги Хосок раскошелился, приставил двух головорезов к его палате. — Все будет хорошо, чертенок, — Чонгук даже не пытается отлепить от себя Тэхёна, что с самого утра ни на шаг не отходит от него, боясь увидеть любимого альфу в последний раз, — я ведь всегда был сильнее Джексона, помнишь? — по голове поглаживает, целуя в макушку. — Он превосходит вас по власти. Что, если вы придете и попадете в ловушку? Он в состоянии окружить вас армией, — не отступается Ким. — Это мероприятие его отца, посвященное парфюмерной компании, — встревает Хоуп, надевая бронежилет под рубашку, — он не посмеет выкинуть что-то подобное среди всех сотрудников и партнеров их семейного бизнеса. А даже если он решит избавиться от нас в более тихом и укромном месте особняка, — с гордостью хлопает по баллистической ткани, — то ничего ему не удастся! — Это успокаивает, — нерадостно хмыкает омега, отпуская Гука, что с интересом вертит в руках бронежилет. — Никогда не имел дело с ним? — кивает на спасательную штуку, в ответ согласное угуканье слышит. Чимин молча наполняет барабаны револьверов пулями, закрепляет в кобуре, приступая к подготовке следующего оружия. Хичоль с неким интересом следит за омегой, который последние несколько дней все просил альфу побольше рассказать об оружии, о том, как их правильно заряжать, собирать, разбирать, как правильно хранить, стрелять. В стрельбе мальчишке попрактиковаться, увы, не удалось, но собирал оружие он на «ура». Тэхён уже смирился с тем, как безжалостно Пак отправляет альф на эту спецоперацию, как хладнокровно говорит о смерти «той мрази, что чуть не довела Юнги до реанимации» и умоляет Хоупа отомстить за него. — Отомщу, — уверенно твердит Чон, сжимая руки двух омег. Они надеются на него, на его силы, что он сможет их защитить и уберечь. В глазах нотки металла, железной уверенности красуются. Чимин ему безоговорочно верит, Тэхён — не очень. — Обязательно отомщу. Тэхён в последний раз за сегодня обнимает Гука, вдыхая приятный феромон свежей душистой хвои, которая дарит покой, ощущение дома. Если альфа не вернется, Ви потеряется в этом огромной мире, прахом разлетится по городам, но нигде не сможет найти родного пристанища. В Чонгуке он видит не просто дом, любимого альфу и самого дорого человека, в Чонгуке Тэхён видит единственную причину для своего жалкого существования, как собственное отражение. Душа у него может не самая чистая, не самая добрая и благодетельная, но лишь благодаря Гуку Ви может жить с мыслью, что есть в мире человек, который не бросит, несмотря ни на что. — Я вернусь через несколько часов, чертёнок, — шепчет, как колыбельную на самое ухо, — я приду ночью, завалюсь к тебе под бок, а на утро мы будем крепко-крепко обниматься, — целует в любимую родинку на кончике носа. — Попробуй усни в таких обстоятельствах, — бурчит недовольно, уже предвкушая ужасную бессонную ночь. Хосок отчасти завидует Чонгуку. Его омега рядом, он может обнять его, прикоснуться так, словно в последний раз. Чону далеко от него, альфа сам запретил приближаться к нему пока не решит все свои тёмные делишки и не решит, что отныне омеге рядом с альфой безопасно. Он гордится своим маленьким мальчиком, который смело готов ждать неопределенное количество времени его возвращения. Настал момент Х. Чонгук садится на пассажирское сиденье, смотрит на множественные окна зеркальной высотки, пытаясь сориентироваться на этажах, и замечает любимую светлую макушку в одном из окон. Машет на прощанье, пристегивается, закуривая сигарету. Нервы давят в самый неподходящий момент. — Перед смертью не надышишься, да? — подмечает босс, выруливая на трассу, и в мыслях прогоняя, полностью ли они готовы к долгожданной встрече с Джексоном. — Зато можно накуриться. Дорога до особняка, вроде, не долгая, но Хосок не торопится, не выжимает газ, придерживаясь пословицы «тише едешь — дальше будешь». Хотелось бы, чтобы это работало не только на дороге, но и по жизни, именно в данной ситуации желательно. Но как бы сильно они не хотели отсрочить свое прибытие, вскоре из-за крон деревьев показывается обширный двор за узорчатыми железными воротами, которые раздвигаются во внутреннюю сторону. Проехать сразу не дают: напротив Хоупа возникает лакей в фуражке с небольшим козырьком, просит показать приглашение и косится на Джей Кея. — Это мой спутник, — прокашлявшись, уточняет старший. — В приглашении ведь стоит «плюс один», верно? Лакей тут же тушуется, опуская виноватый взгляд и кланяясь. — Конечно, господин, прошу прощения. Проезжайте, хорошего вам отдыха. За их машиной скопился еще целый ряд дорогих иномарок, на фоне которых хосоков ниссан старенькой модели в глаза бросается. Гук подмечает большое количество людей, их действительно собралось очень много. Номера машин такие разные, что не только разных регионов, но и из других стран есть несколько. Альфе немного страшно среди этих людей из высшего общества, среди них Джей Кей чужак, со сбитыми костяшками и мозолистыми ладонями выглядит как бандит, зарабатывающий деньги тяжким трудом. Хотя тут даже «как» не нужно — все почти так и есть, только горбатится он не на заводе. Огромнейший двор и то, как он обставлен, очень впечатляет обоих мужчин: фигурные кусты в снежном покрове блестят, заставляя восхищенно промычать. Обширный сад по правую сторону с апельсиновыми деревьями украшает отключенный на зимний период фонтан с мраморными лебедями, что распахнули крылья, а по левую сторону располагается зона отдыха с беседками и столиками под большим ажурным навесом. Сам особняк дворцового типа, с двумя этажами, из окон которых виден теплый доброжелательный свет, на огонек которого так и хочется наведаться. Постройка имеет симметричный вид, главный вход в здание находится в самом центре фасада, между двумя античными колоннами, разместившимися на устойчивых пьедесталах. Чувствовать себя на экскурсии по богатствам хозяина парфюмерной компании, лицезреть двухметрового Санта Клауса, украшенного, словно ёлка, конечно, прекрасно, но Хосок уже со двора видит презренные взгляды гостей к их дешевому, по сравнению с их, автомобилю. И он мог бы спустить это на тормоза, да как-то не получается совсем. Может, атмосфера недоброжелательности сидит у него глубоко в душе, осознавая, зачем же они здесь. Совсем не для распития дорого алкоголя и угощений, увы. А Чонгуку хотелось бы, вообще-то. Он и без того собирается наесться вкусной еды на халяву. Идти в бой на голодный желудок — опасно, о чем он и напоминает боссу. Хоуп в ответ лишь весело хмыкает, подмечая, что Гук прав в чем-то. На Хосока давит абсолютно все, когда он выходит из машины, отдает ключи альфе, отвечающему за парковку автомобилей, и двигается в парадному входу: люди, одетые, словно на бал, прислуга, встречающая прибывших, официанты, предлагающие напитки с закусками. Интерьер выполнен в викторианском стиле, все предметы роскоши, в том числе, отделка и мебель сделаны под старину. Антиквариат из путешествий по всему миру. Обеспеченные люди имеют возможность свободно путешествовать, изучать культуру, искусство и быт других народов — Хоуп немного завидует. Чонгуку в помещении очень тесно из хаотично расставленной мебели, которую так и хочется проверить на мягкость, пока их не приглашают в более просторный, свободный от бытовых мелочей, зал. Он сразу берет бокал шампанского, вежливо кивнув официанту и догоняет босса, стараясь не заблудиться среди множества других гостей. — Джексона не видно на горизонте, — подмечает Джей Кей, наблюдая за нервным Хосоком, что поправляет серый галстук, и кладет руку ему на плечо. — Не нервничай ты так, все будет путём. Вот, лучше выпей, — протягивает собственный бокал. Старшему сейчас нужнее. — Организаторы на таких мероприятиях появляются в последнюю очередь, — Чон не может отказать себе в паре глотков алкоголя, — так что пока можно расслабиться. Ван Хюнджэ появляется на небольшой сцене около семи вечера, приветствуя гостей. Чонгук с Хосоком успели разделиться согласно плану. Изучив планировку особняка, будет не трудно ориентироваться среди одинаковых коридоров, в которых заблудиться как два пальца обоссать, если заранее их не изучить, конечно же. — Добрый вечер, дорогие господа и дамы, мои партнеры по бизнесу и родственники! Это замечательное мероприятие посвящено тридцатилетию существования парфюмерной компании Veremon, — гул множества аплодисментов оглушает. — Хочу высказать огромную признательность моим партнерам из Германии… — Неплохо начал, правда? — хриплый голос сзади срабатывает на Чона похлеще всяких аплодисментов. — Ему уже за шестьдесят и все держится за престол. Глупо, не правда ли, хен? «Глупо было бы доверить компанию тебе», — думается Хоупу, но он лишь молча поворачивает голову к собеседнику, наблюдая за губами, что расползаются в с самодовольной улыбке. — Тебе понравился местный алкоголь? Правда, он немногим лучше, чем у тебя в баре. Ты преуспел в своем деле за эти несколько лет, — открыто льстит, играет, старается расположить к себе, Джексон веселится от всей души, видя секундное замешательство в глазах старшего. — Да, он здесь очень хорош. Стоимость ощущается на языке, — согласно кивает Чон, когда очередной дружный шквал аплодисментов заставляет поморщиться. — Не хочешь перейти в более тихое место? Нам, вроде, есть что обсудить в личной обстановке. Джексон не смеет спорить, одобряет идею хена, удаляясь вместе с ним подальше от чужих любопытных ушей, пока его отец продолжает разглагольствовать в микрофон о поддержке близких и как здорово, что компания продолжает существовать. Действительно, здорово. — Я не часто бывал на таких приемах, — признается альфа, идущий по левую руку от донсена, — и в таких местах. — Будь это неправдой, мы бы с тобой пересеклись гораздо раньше положенного срока, — Ван давит насмешливую улыбку, но в голосе проскальзывает масса ядовитости, заставляя Хоупа думать, что все эти годы Джексон знал, когда и как будет происходить их встреча. Есть ли вероятность действительности потока мыслей? — Как поживает Юнги хен? Мне жаль, что все так произошло: во мне все эти годы бушевал гнев и обида на тебя, на всех твоих работников. И на себя конечно! Хосок напевает про себя мелодию, сочиняемую на ходу, лишь бы не слышать несусветный бред, произносимый устами змея-искусителя. Не верить, не надеяться, сражаться. У мужчины получается постепенно: он старается разглядеть в Джексоне подлеца, и это очень хорошо ему удается, когда в мыслях появляется Агуст в больничной койке, не в состоянии нормально функционировать, элементарно дышать из-за сломанных ребер, вспоминает горькие чиминовы слезы, просит отомстить за любимого альфу, без толики страха вручает Хосоку самостоятельно подготовленное оружие и вторит «убей!» безжалостно. Он убьет. Да, обязательно убьет! Если нет, пострадать может и Чону. Любимый рыжий мальчик затмевает все хосоковы сомнения, не дает опустить оружие, дрогнуть руке не позволяет, держится до конца. Еще чуть-чуть и они поменяются с Джексоном местами, вот только Чон не позволит себе допустить такой роковой ошибки, какую сотворил донсен — он не промахнется. Ни за что. От этого зависят жизни дорогих ему людей, его собственная, дело всей жизни. Проебать это — непозволительно. — На что ты злился, дорогой донсен? — приторно-сладко вопрошает Хоуп, разыгрывая спектакль без зрителей. Он только для них двоих. Джексон недолго молчит, мешкая в ответе: — Это уже не важно. Главное, все обиды позади, верно? — Ван берет под руку старшего, когда тот сворачивает в сторону музыкальной комнаты, — Кажется, ты читаешь мои мысли, — подмечает радостно, — тут находится место, в котором я провел все свое детство. Хищник проглотил наживу — Хоуп мысленно торжествует. — Да что ты? — с интересом выдает, — Я лишь любовался убранством коридоров. Скрипучая от долгого неиспользования дверь создает протяжный, режущий уши, акустический шум. Время не щадит даже то, что стоит, казалось бы, на месте. Перед Хосоком открывается музыкальная комната, о чем кричит пыльное роскошное фортепиано близ шкафов. Помнится ему, Джексон однажды упоминал о своем пристрастии к музыке. — Твои глаза налюбовались интерьером, теперь позволь отдохнуть и ушам, — мужчина садится за инструмент, поднимая клавиатурный клап, медлит с пару секунд, пытаясь отыскать в закоулках своей памяти хоть одно произведение. Только притронувшись к клавишам, уши ловят совсем не чистый звук. Фортепиано расстроено. — Прости, хен, кажется… По кабинету разносится звук спускания курка. — Прекращай свой никому не нужный фарс. Альфа медленно поднимается, тоже тянется к пистолету, направляя его на Хоупа. Ему дано было время выстрелить: старший по-глупому проебал его, позволив врагу направить на себя дуло. Из-за двери показывается младший Чон, стоя вооруженным за спиной у Джексона. Мексиканский тупик. — Хен, ты наступаешь на грабли снова и снова, тебе так не кажется? Я ведь правда хотел наладить отношения между нами, но ты… — первый выстрел приходится Вану в коленную чашечку, рёв разносится по всему помещению, а то и за его пределы, но с нижнего этажа уже слышится громкая музыка. Празднование юбилея во всей красе, а дрожайший наследник в таком никчемном положении на теперь уже одном здоровом колене перед своим врагом. — Я ведь правда планировал перемирие. Править Изумрудным городом можно вместе, хен, понимаешь? Мы были бы главными в Пусане! Держали бы его под собой! — Ты все никак не поймешь единственной истины, Джексон, — Хосок кивком приказывает Гуку обезоружить мужчину, что дается не легко. Жалкое сопротивление, парочка пуль летит в стены и люстру в надежде задеть противника, но без толку. — Нет никакого Изумрудного города, понимаешь? Есть только Пусан — город прямого подчинения. А знаешь, в чем особенность таких городов? — Подчинение центральному правительству, — второй выстрел в левую руку. — Ой, прости-прости! Ответил же ты правильно, какая жалость! — Чон демонстративно прикрывает рот в обманчивом сожалении. — Ладно, будем считать, это тебе за то, что ты сотворил с Юнги. А знаешь, сколько у тебя еще таких грешностей? Хосоку как-никогда приятно наблюдать за страданиями некогда любимого донсена. Он корчится от боли в его ногах, пока еще здоровой рукой тянется к чужой обуви, хрипит о скорой расплате. Удар носком дорогой обуви проходится по челюсти, Чонгук отчетливо слышит хруст. Дуло с глушителем тыкается в ребра с правой стороны. Умирать ему еще рано. — Почувствуй, что чувствовал Юнги на собственной шкуре, — выстрел. Джексон лежит за спине, отхаркивается кровью уже без возможности что-либо говорить, кажется, задыхается из-за поврежденного легкого. — Можешь ли ты представить себе, что было на сердце у Чимина? Может, у Тэхёна из-за твоей лжи двухлетней давности? Я и это тебе продемонстрирую, жалкая ты мразь. Чонгук стоит рядом, молча наблюдает до сего момента. Это не только хосокова месть. Если и он не приложит руку к этому деянию — будет всю жизнь жалеть. Альфа видел количество шрамов на теле Тэхёна. В них виноват не он — Джексон всему виной. Если бы не он, любимый чертенок не проходил бы через то, что, к сожалению, пришлось. В глазах горит месть за каждый малейший шрамик на тэхёновом теле. Чон направляет свой пистолет, не промахивается — прямо в сердце, которое тут же останавливается, не давая возможности выкарабкаться из ловких рук той, что называют Смертью. Чертовка хитра, прожорлива до ужаса, и беспощадна. Она забирает последний вздох дитя Изумрудного города, вырывая его из места, рожденного наркотиками. Джексон Ван мертв отныне, не дышит более, его собственный Изумрудный город рушится, ошметками опадает, исчезает с глаз долой, окрашивая серыми оттенками реальности. Акварелист, которого он избегал всю жизнь, предстает перед ним после смерти, смеется в лицо и закрашивает все черным, мертвым цветом. Из него альфа никогда не выберется, сколько бы волшебной пыли не вдохнул.***
— Последние десятилетия городская легенда с Изумрудным городом перестала быть какой-либо выдумкой, сказка воплотилась в реальность, — Хосок выруливает из двора, объезжая иномарки. — Множества грехов окрашивались зеленым, изумруды падают прямо с небес, плотские утехи — далеко не предел для жителей Пусана. Они прошли все виды грехов, создали новые, утопали и утопают до сих пор. Лет двадцать назад, когда мне было семь лет, может, восемь, появились те, кто почти стер Пусан, превратив его в некий Изумрудный город. Вот, что творят с людьми наркотики. Чонгук слушает внимательно, без скрытого интереса задает вопросы. Он даже никогда не задумывался над смыслом Изумрудного города, который на деле Пусан. Альфа просыпается словно ото сна сейчас, вникая в грязную реальность. — Хочешь сказать, этому поспособствовали наркотики? Хоуп кивает. — Со временем даже подростки, дети и взрослые, что никогда не нюхали, начали воспринимать сказку за реальность. Редко кто вспоминает из коренных жителей Пусана, что таковой вообще есть. Только приезжие да туристы чаще задаются вопросами, но принимают это за легенду. До момента пока не столкнутся с той самой волшебной пылью. Соблазн велик, не считаешь? Чонгук вопросительно мотает головой. — «Хочешь ощутить на вкус Изумрудный город?» — вот как дилеры толкают дозу. Пыль оседает в сознании, мозг продолжает крутиться вокруг того самого города блаженств и удовольствий, поэтому они оказываются там, творят, что вздумается, но никогда не забывают о происходящем. В городе велика численность преступлений, потому что — правоохранительные органы такие же. Но к наркотикам приходят люди, которым больше не на что надеяться — их внутренний мир разрушен и они дают себе вторую попытку в этой игре, переходя в Изумрудный город, вселенную наслаждений. — Ты никогда не хотел остановить это? — В этом мире лишь эгоистичные люди добиваются успеха. А продавая можно неплохо заработать. Главное не теряться в этой выдумке. Поэтому я запрещаю людям, работающим на меня, употреблять. Джексон тебе живой на то пример. — Но он мертв, Хоуп… И Хосок смеется. Так заливисто, что ему приходится съехать на обочину. Альфа хватается за живот, хохочет до слез, радуется, но в то же время сожалеет. Джексон стал жертвой Изумрудного города, его мелкой сошкой, потребителем гнилой системы, в которую сам же себя и ввел. Чон молча наблюдает за боссом. Пережитый стресс творит с людьми немыслимое. Он уверен: Хоупу жаль, что все так произошло. Жаль до кома в глотке, мешающему продолжать путь домой, где их обоих ждут дорогие сердцу люди. — Ты можешь молча наблюдать, как мир меняет тебя, или измениться сам. Подумай об этом, Чонгук-и.nine months later
Минджэ стоит перед могилой любимого брата, слез не утирает — их нет больше, никогда не будет. Последние слезы, которые он пролил из-за Джексона, были в день его убийства. Даже на похоронах он стоял с каменным, ничего не выражающим лицом, наблюдая, как роскошный гроб под стать его статусу, укладывают в двухметровую яму. Он никогда не будет рядом, не поцелует, не ударит, не обнимет, не изнасилует, не сделает подарок, не будет шантажировать, не будет манипулировать, не станет унижать, позорить на важных приемах его никчемностью. Ужасного Джексон делал больше, чем чего-либо хорошего. Минджэ похоронил вместе с братом его любовь к нему, послушно прижался к отцу и уехал вместе с ним в особняк. Рядом с родителями, оказалось, не так уж и плохо живется. Даже если не любят — хотя бы не избивают. Отец не захотел разбираться в этом преступлении, совершенного против его сына. Он так и заявил перед полицией: — Я благодарен убийце. Он избавил меня от самой большой ноши в моей жизни. И Минджэ соврет, если скажет, что не согласен в данный момент с его словами. Он отправился учиться за границу, во Францию, когда окончил школу с большим отличием. Поступил на специальность своей мечты — в архитектурный. Джексон никогда не знал его мечты, ни капли не интересовался его внутренним миром, а ведь он был до ужаса велик. Ван Минджэ не пойдет по стопам своего брата или отца — они оба ужасные люди. Он будет творить, обязательно станет среди архитекторов знаменитостью и будет идти к этой цели через кровь, пот и слезы, будет их старательно утирать, создавая шедевры. — Надеюсь там тебя греет моя любовь, хен, — надеется, что его там северная вьюга заметает.***
— Пап, ну чего ты схватился за эти огурцы! — ругается Пак младший, носясь по кухне точно маленький ураган. — Я почти закончил, успокойся и сиди отдыхай. Чай допей, в конце концов. — Он остыл, Чимин-и, — жалуется Джиан, перекатывает колеса инвалидного кресла к другой стороне стола, все порываясь хоть немного помочь сыну. — Я ведь не вчера вышел из больницы, что ты как… — Два месяца назад, пап, — омега вздыхает и, отложив несчастные огурцы, которые надо поскорей порезать в салат, садится на корточки перед папой. — Мы ведь это уже обсуждали. Врач прописал покой и отдых ближайшие три месяца, за исключением массажных терапий и прочего лечения. Вообще чудо, что ты сейчас рядом со мной, понимаешь? — Это ты мое чудо! — весело восклицает Джиан, не желая слушать сына. Он старший омега в семье, почти не инвалид, в любом случае, в состоянии нарезать огурцы! Чимин закатывает глаза, снова уступая и давая папе желаемое. Просто уже достаточное количество времени, но омега до сих пор не может поверить в то, что папа пришел в себя, потихоньку идет на поправку. Он пережил операцию по удалению атеросклеротической бляшки из сонной артерии и восстановление нормального кровоснабжения мозга. Врачи почти сразу приняли это решение, когда омега пришел в себя. Теперь старшему Паку почти ничего не угрожает, кроме сложной реабилитации после комы. Мышцы совсем ослабли, Джиан не встает с инвалидного кресла, по прогнозам врачей сможет через пару месяцев, если не пропускать физиотерапию. В дверь гулко стучатся, Пак спешит открыть дверь и корит себя за не до конца приготовленный ужин, понимая, что гостям придется немного подождать. Перед омегой возникает Юнги со своей мелкозубой до ужаса умопомрачительной улыбкой, протягивает два букета, вручая один младшему Паку, а другой старшему. — Для двух моих самых дорогих и маленьких, — произносит с улыбкой и обнимает Джиана. Альфа очень полюбился папе Чимина, он смог очаровать не только сына, но его самого дорого человека. В след за Агустом в квартиру заходит весь коллектив «Надежды», поздравляя старшего Пака с выздоровлением. Только сейчас Чимин осмелился подпустить к ослабевшему за время пребытия в коме папе всех друзей и познакомить его с ними. Мин любовно бупает своего омегу в носик, с радостью помогает накрыть на стол. Пробка шампанского отлетает в неизвестном направлении. — За выздоровление второго очаровательного омеги из семьи Пак! Бокалы поднимаются с возгласом «ура!», только один Джиан все возмущается из-за персикового сока в стакане. Он вообще-то любит персиковый сок, но возмущаться надо обязательно — такая у него натура, прямо как у Чимина. На столе благоухают роскошные белые лилии — любимые цветы Джиана, за столом ведется оживленные диалоги, слышен заливистый смех и частые вопрошающие нотки. Старшего Пака очень заинтересовал бизнес и вообще жизнь босса сына. — Минни мне рассказывал, что недавно Вы приобрели целый порт, — воодушевленно объясняет причину омега своих будущих вопросов. — Вы и рыбной торговлей занимаетесь? Или привозите что-то из-за границы? Хосок лишь неловко улыбается, замечая сожалеющий чиминов взгляд. Наверное, ему стоило помалкивать о таком, понимает омега в последний момент. «Да-а, приобрел, очень удачно причем», — думается Хоупу, пока он в который раз собирается лгать людям. Но и сейчас он хорошо выкручивается. — Пусан, как вам известно, портовый город в Корее, он тут самый большой, и доставлять можно много чего. Хотите, на следующей неделе завезу Вам рыбы? Какая больше нравится? Или, может, икры? Чонгук с Агустом вопросительно уставились на него, мол, какая еще, нахуй, рыба, босс? Если папа Чимина захочет рыбы — Хосоку не трудно будет достать ее, он с радостью это сделает, сколько бы она ни стоила и где бы ни была. Нынче в Пусане питаются совсем не рыбой, да и не торгуют ей почти. Торгуют более вкусными вещами, которые подороже какой-нибудь корюшки будут. Джиен действительно очаровательный сорокалетний омега, о котором надо заботиться да пылинки сдувать с его нездорово исхудавшего тела. У Хоупа дела пошли куда лучше, стоило убрать с радара агрессоров и злоумышленников, бар снова поднялся в рейтинге по популярности среди продаж, а благодаря приобретению порта у китайца подпольная наркоторговля альфы цветет и пахнет, как черемуха поздней весной. Отныне, он может не скупиться на хорошую машину, брендовый костюм, или на подарки для любимого омеги, что нервно строчит ему сообщения, напоминая о позднем времени. — Ох, конечно хочу! — Джиан радостно хлопает в ладоши, а Чимин пальцами показывает «чуть-чуть». Хосок копирует его жест, немного расширяя пальцы, подмигивает. — Отставить ухаживания за моими омегами! — Агуст приобнимает Минни, наблюдая как довольная умилительная улыбка расползается по лицу босса. — Да брось! Глянь, какие шикарные цветы ты им подарил, дай и мне побаловать семью моего работника. Я ведь хороший босс, вообще-то, с манерами. — У Вас, Хосок-а, самые лучшие манеры! Хоуп смущается уважительной форме обращения от старшего, краснеет заметно, как и всегда, под всеобщий хохот и подшучивания. Чонгук задирает громче всех, пьяно хлопая его по плечу пока старший Чон не напоминает о времени и о Тэхёне, который, вероятно, заждался. Как и Чону Хосока, в общем-то.***
Альфа тихо проходит в свою квартиру, старается не шуметь, ибо любимое рыжее нечто не наблюдает на горизонте. Значит, Чону уже спит крепким сном. Сняв сандалии, мужчина заходит сначала в одну спальню — мальчишку не обнаруживает, двигается к другой. На лице расплывается умилительная улыбка от комочка на кровати, завернутого в тонкий плед, теперь Чон пришел точно по адресу. Душ занимает всего около пяти минут, после чего рядом с омегой опускается тяжелая тушка, прижимаясь к спине, случайно будит его. — Я хотел рассказать тебе кое-что, — сонно бурчит Ким, переворачиваясь в кольце рук лицом к Хоупу, — но не дождался. У Хосока сердце щемит от такого помятого сном младшего, что жмется к мужчине теснее из-за ночной прохлады. Уже середина августа, близится осень, а форточка в спальне открыта, ее-то альфа и спешит закрыть, нехотя выбираясь из кровати. — Прости, малыш, я Чонгука подвозил, — мальчик хмыкает, показывая недовольство, но сильно сердиться не собирается. Он не в состоянии сердиться на Хоупа, который молчаливо заботится о его здоровье, охраняя от холода. — Так что же ты хотел рассказать? — Меня приняли в университет. Тот, куда я подавал документы два дня назад. Хосок чувствует неимоверный стыд за свое опоздание. Его малыш хотел поделиться такой замечательной новостью, а он рассиживался за ужинов в гостях у семьи Паков. Но он с радостью возместит свою оплошность. Вновь уложившись рядом, альфа тоже забирается под плед, оставляя поцелуй на рыжей макушке. — Это же замечательная новость. Завтра пойдем праздновать. Ты без пяти минут студент, Чону. — Опять твои старческие речи, — омега демонстративно закатывает глаза, получая незамедлительную щекотку на ребрах. — Эй, ты же не будешь заглядываться на молодых альф там, а? Ты разобьешь мне этим сердце! — Эти молодые альфы не смогут сводить меня в самый дорогой ресторан Изумрудного города, ты о чем? Омега взбирается на старшего, руками оглаживая мощную грудь под футболкой, взглядом запрещает сопротивляться. Чону три месяца назад исполнилось восемнадцать, он вот-вот поступит в один из лучших университетов страны, а альфа все твердит о его раннем возрасте, почти не дает прикасаться к себе. Было дело, они сильно ссорились из-за этого, но альфа так ничего и не научился. — Звучит так, словно ты со мной лишь из-за денег и дорогих ресторанов, маленький мой, — бурчит обиженно, порываясь перехватить руки. — Я с тобой, потому что ты Чон-недавалка-Хосок. Вот скажи, ты мне хоть раз изменял? — от острой пары глаз альфе не сбежать, он воздухом давится, когда такой же острый язык проходится по его шее. — Или, может, ты импотент? — Я не изменял тебе и я уж точно не импотент! Воздержание от секса такое большое количество времени тут же дает знать о себе, словно в доказательство своих слов упирается в задницу Чону, на что тот криво усмехается. — Либо мы сейчас потрахаемся, либо… — Ты не посмеешь поставить мне ультиматум, Чону, — вздыхает альфа, меняясь местами с младшим. Он действительно слишком долго ждал этого момента, поэтому даже не удивляется своей внезапной гипоксии стоит подмять мальчишку под себя и прижать запястья к пуховым подушкам, — ибо хочешь этого не больше меня. — Тогда твое чрезмерное воздержание мне вдвойне непонятно, Хосок-а. Аромат сирени наполняет небольшую спальню, смешиваясь с хосоковой сосновой смолой. Оба задыхаются, не могут больше спорить, вести здравый диалог. Дикость и пылкий жар вырывается из обоих, альфа старается взять себя в руки, получается это с огромным трудом, местами он груб, не сдержан, но мальчишка даже сказать не в состоянии, что он совсем не против, что ему нравится это, чтобы Хоуп не останавливался, продолжал неаккуратно стягивать с него пижаму с изображением утконоса и горячо целовать подростковое тело. Чону не лежал бы бревном, ему тоже хочется притрагиваться к разгоряченному телу старшего, но тот придавил его, скрутил руки, не позволяя даже пискнуть что-то против. Омега обещает себе так же поиздеваться над ним в следующий раз. Даже наручники найдет для него, клянется, ибо такое слишком уже невыносимо. Постельное белье еще долго будет хранить в себе аромат сирени, Хосок его ни за что менять не будет ближайшую неделю, будет внюхиваться, издеваться над собой, мол, вот, гляди, чего ты лишал себя все эти месяцы несносный альфа! Он упивается каждой каплей пота, слизывает с ключиц феромон, ниже спускается, вслушиваясь в нетерпеливый омежий скулёж, ликует в глубине души. Мальчишка прекрасен не только на запах, на вкус еще лучше — Чон убеждается в этом стоит пройтись языком меж двух половинок, опробовать запретный плод и ступить туда, откуда дороги, к сожалению, нет. Но был бы у него шанс вернуться в прошлое — он бы не в коем случае не осмелился изменить настоящее и будущее. Ноги на пальцах поджимаются, мальчишка извивается под ним, выстанывает имя в доказательство тому, что никакой другой альфа ему не нужен. Хосок — личный наркотик, который он опробовал в Изумрудном, попал туда и не вернулся. Не захотел бы без него другой жизни, пусть даже куда лучше. Чону будет ждать его с каждым разом все сильнее с опасных вылазок, ждать, верить и горячо любить альфу. Они друг без друга — никуда. Это судьба, им суждено, и кто не понимает этой маленькой истины — никогда не ощутят подобной эйфории. Хосоку больших усилий дается растяжка тугой задницы, хочется скорей, всего и сразу, без остатка упиться мальчишкой, но если он так сделает, войдет без подготовки, Чону ощутит не только наслаждение с ним, но и сильнейшую боль. — Никогда… — разгоряченно шепчет, облизывая раковину уха, — никогда не причиню тебе боли. Будь терпеливей, малыш. Еще немного… пожалуйста. Младший сам насаживается на хосоковы пальцы, ругается и проклятьями осыпает за медлительность, которая уже ни к чему. Альфа раскатывает по члену презерватив, подставляет головку к сочащейся дырочке, входит неторопливо, чувствуя как Ким ногами его теснее прижимает, выгибается на встречу, просит поцелуя, а Хоуп кто такой вообще, чтобы отказать любимому мальчику в таком? Рядом со старшим Чону меняется, отбрасывает свою былую застенчивость, от которой и следа почти не осталось, требует, не стесняясь, такие пошлости выдает, у альфы голову кружит все больше. Губы обоих раскраснелись, немного опухли от сотни поцелуев. Хосок ловит хриплые стоны приоткрытыми устами, толкается в размякшее тело, приподнимает за поясницу, опуская руки на мягкость половинок и наращивает темп. У омеги головокружение, звезды перед глазами, он готов поклясться, что видел изумрудного цвета огни, в которых захотелось пропасть, не возвращаться обратно. То ли это, о чем говорил альфа? Истинный Рай он только что видел? Если это так, то этот Рай ему показал Хосок. Мальчишку ставят в коленно-локтевую. Путаясь пальцами в пледе и подушках, Чону пачкает простынь, кончает и желает пасть на постель, но его удерживают, поднимают широкими ладонями за грудь. Чувствует горячее дыхание на шее, ощущает сладостные поцелуи на плечах, слышит рык старшего в самое ухо, заставляющее сердце колотиться с бешеной скоростью. Этой ночью они не смыкают очей, упиваются друг другом, встречая рассвет вместе с ленивыми поцелуями и разглядыванием отметен на собственных телах. Никто из них не жалеет о содеянном, они стали ближе, втерлись в тела сладостной негой, еще раз убедились о невозможном существовании друг без друга. — Я нарисую в небе наши портреты, — шепотом рассказывает Хосок, оглаживая румяную щечку. — Окрашу в твои любимые цвета и оттенки. Ты — мой космический мальчик. Чону посмеивается над такими фантазиями любимого. — Космические мальчики в такое время уже спят. — Космос никогда не спит, Чону.Изумруды поглощают людей одного за другим, одаривая особенными и незнакомыми ранее эмоциями. Чону однажды попал в Изумрудный город — возвращаться не захотел, именно тут он встретился с Чон Надеждой, совсем не в Пусане.