***
В последние два года свою жизнь Федя мог охарактеризовать одним словом: скука. Ему действительно было просто невероятно скучно, всё вокруг казалось однообразным, а все развлечения приносили лишь мимолётное удовольствие. Только бесконечные шутки Артёма и спасали. Иногда Смолов думает, что именно из-за этого они стали друзьями. Хотя дружба у них тоже очень своеобразная, но, пожалуй, в этом весь её смысл. Сейчас Феде кажется, что текущий год мог стать для него последним. Во-первых, жизнь реально перестала радовать, начиналось какое-то подобие депрессии, к тому же, Денис со своими странными решениями картину никак не улучшал. Во-вторых, смерть Инги ещё сильнее подкосила Смолова в душевном плане. Он ведь только-только стал пытаться отпустить её навсегда, и вдруг такие новости, словно гром посреди ясного неба. Единственный смысл в жизни был потерян, поэтому Федя тоже потерялся в череде одинаковых дней, наполненных одинаковыми решениями, которые с каждым разом становились всё более мерзкими даже в глазах самого мужчины. Но он продолжал наступать на одни и те же грабли, поскольку не видел других исходов, кроме того, чтобы просто спрыгнуть с крыши здания. Как это часто бывает, именно в такие безнадёжные моменты рядом внезапно появляется кто-то, кто переворачивает всё твоё существование с ног на голову, вносит свои порядки, с которыми ты соглашаешься, будучи не в силах противостоять силе убеждения этого «спасителя». В первый раз этим человеком для Феди становится Артём, вошедший в его жизнь громко и без стука, нагло и бесцеремонно. Конечно, каких-то особых изменений Дзюба не приносит, только немного подталкивает друга в нужном направлении, но на тот момент этого вполне хватает, чтобы дать Феде надежду и мечту о том, что когда-нибудь всё точно наладится, исправится и станет гораздо лучше, чем было давным-давно, во времена его счастливых отношений с Ингой. А потом Артём почему-то начинает отдаляться от своего товарища. Нет, безусловно, их общение никак не меняется: всё те же шутки, внезапные предложения сотворить какую-нибудь ерунду и бессмысленные рассуждения о том, что было бы неплохо сделать в будущем. Тем не менее, Федя знает, что это уже всё не то. У Дзюбы появляется напарник в виде Игоря, он частично переключает внимание на него, а потом в организацию вообще чуть ли не каждый месяц приходит кто-то новый. Общительный Артём просто не может игнорировать такое количество неизвестных лиц, он хочет как-то вклиниться в жизнь каждого, пусть и не всегда это выходит гладко и часто приводит к конфликтам. Ко всему прочему, Федя и сам чувствует, что сейчас любое общество его утомляет. Ему хочется закрыться и уйти куда-нибудь далеко, ото всех подальше, чтобы никто не заметил и не стал искать. И тут происходит повторение истории. В жизнь Смолова врываются близнецы. Да, это совсем не то, что с Артёмом, тут их, скорее, заставили сделать такой отчаянный и ненужный никому шаг. Впрочем, если теперь оглянуться, становится понятно, что этот шаг, на самом деле, был нужен всем. В первую очередь, Феде. Да и сами Миранчуки, пожалуй, тоже нуждались в ком-то третьем, с кем можно разделить часть своих проблем. Антон понимает это ещё до известия о смерти спонсора, потому начинает так активно пытаться наладить отношения со своим напарником. Его брат далеко не сразу догадывается, в чём состоит данный гениальный план, тем более, что близнец ещё и говорить сначала отказывается, обещая объяснить всё чуть-чуть попозже. Итак, они сближаются. Сначала под предлогом помощи Смолову. Ведь это хорошо, когда ты спасаешь человека, задумавшего самоубийство? Разумеется. — Доброе утро! — бодро говорит Антон, стоя на пороге комнаты напарника. Тот промаргивается, зевает и, не произнося вопроса, кивком головы интересуется, что от него могло понадобиться в такую рань. — Сегодня ты будешь заново учиться убивать. — Радостно. А если я против? — Тебя никто не спрашивал, вообще-то. — Федя, тебе самому это необходимо, — поддакивает брату Лёша. Смолов даже думать не хочет, каким именно образом его будут пытаться научить делать то, чем он занимался очень давно. Более того, он уверен, что педагоги из Миранчуков никакие, ибо, ну, куда им. Даже весь из себя такой профессионал в вопросах психики и психологии Рома вряд ли придумал бы какую-нибудь действенную методику, которая могла бы помочь Феде. На цокольных этажах небоскрёба есть несколько просторных помещений с тренажёрами, где члены «Ригеля» иногда готовятся к заданиям. В основном, это люди с более низкого положения в иерархии, так как все, кто входит в команду Дениса, обычно в себе уверены и не нуждаются ни в каких тренировках. Пожалуй, в таком времяпровождении некоторые находят нечто недостойное, то, чего стоит стыдиться. Правда, при этом, никто не удивился бы, узнав, что условный Игорь на досуге стреляет по мишеням, лишь бы привести свои нервы в равновесие после очередной выходки Артёма. Миранчуки специально тащат Федю в эти тренажёрные с утра пораньше, когда там совсем никого нет. За пару дней до этого они смотрели на посетителей помещений, прикидывали, в какой момент времени собирается наибольшее количество, и какой это контингент. Им ведь нужен результат, а для его достижения придётся обеспечить Смолову комфортные условия, ибо в стрессовых ситуациях он совершенно бесполезен. Кстати, это тоже было бы неплохо исправить, но явно позже, сначала надо закончить с первыми несколькими пунктами. Да, Федя был прав, педагоги из близнецов такие себе. Особенно из Антона, который после первых же промахов напарника начинает поджимать губы и бурчать под нос какие-то проклятия в адрес криворукого мужчины. Ещё несколько неудачных попыток, и парень не сдерживается, во весь голос заявляя: — Всё, я не могу больше на это смотреть! Только время зря тратим... Не давая брату договорить, Лёша оттаскивает его в сторону, где чуть ли не языком жестов и знаков пытается объяснить, что нужно уметь терпеть. Да, Федя — случай тяжёлый, но именно Антон решил во всё это влезть, а теперь уже глупо скидывать с себя ответственность. — Но все мои усилия бесполезны, — говорит Миранчук-младший. — И что? Ну, пять раз у него не получилось. Ну, десять, двадцать, пятьдесят, сто тридцать. В этом и есть суть обучения. — Ой, великий педагог заговорил! Раз такой умный, то иди тогда покажи, как надо делать. — Блядь, Тош, как в детстве прям. — А я вам не мешаю, нет? — интересуется Федя, уже минут семь подпирающий стену. — Сейчас мы придём к согласию, и всё будет, — обещает Лёша. — Ладно, братик, только давай договоримся, что ты не будешь лезть со своими советами. Отказался, значит, отказался. — Да без проблем. Нервы мои целее будут. — И молчи. — Чего?! — Да, никаких возмущений со стороны. — А не дохуя ли условий? Лёша наклоняется к его уху и что-то с улыбкой шепчет. Судя по всему это было последним способом окончательно убедить Антона. Надо признать, самым действенным способом, всегда работающим безотказно. У старшего Миранчука подход к проблеме совсем другой. Он не выражает бурных эмоций, хотя довольным его назвать нельзя. Конечно, хотелось бы побыстрее разобраться с Федей, ведь тот, в конце концов, не первый раз оружие в руки берёт. Впрочем, судя по его медленному прогрессу, напрашивается логичный вопрос, каким, чёрт возьми, образом можно было так деградировать. Но Лёша, разумеется, только подумает об этом, а сам промолчит. — Руку выше подними, — говорит парень, бросая взгляд на брата, которому очень хочется что-нибудь сказать, однако он помнит об уговоре. — Не настолько, чуть ниже. Да, блин, чуть-чуть... Господи, Федя, да не так. — А можно нормально объяснять?! — не выдерживает Смолов. — Это брат твой, может, понимает, а я уже запутался. — Так, Тошу не трогаем. Дай мне сюда свою руку, боже мой, — Лёша осторожно приподнимает предплечье напарника, насколько нужно, потом дотрагивается до его запястья, направляя в необходимую сторону. — Вот. Этого я от тебя хотел. Проблема, конечно, была явно не в неправильно расположенной руке Феди, хотя и она имела кое-какое значение, однако, исправив этот момент, Лёша наконец-то смог добиться результата. Впервые с начала тренировки у Смолова получилось попасть в один из кругов мишени, а не мимо. Миранчук-старший победно усмехается, смотря на брата. Тот взмахивает руками, всё ещё не произнося ни слова. Теперь они ходят в тренировочные помещения каждое утро. Постепенно у них начинает что-то получаться, хотя Антон по-прежнему возмущён слишком медленным прогрессом. Тем не менее, требуется чуть больше недели, чтобы Федя впервые попал в центр. Это вызывает огромную радость у Лёши, он даже не сдерживается и обнимает напарника. — Молодец, — произносит Антон. Смолов удивлённо смотрит на него. Неужели Миранчук-младший снизошёл до похвалы? — Лёша молодец, — тут же исправляется парень. — Без него у тебя по-прежнему ничего бы не получалось. После его слов у Феди совершенно неожиданно появляется стимул. Теперь он хочет не просто вспомнить то, что забыл. Ему надо впечатлить Антона, а сделать это можно только добившись идеала. И Смолов, обещавший себе никогда не идти на поводу у близнецов, ибо они ему никто, в самом деле начинает из кожи вон лезть, чтобы услышать заветное: «Ладно, и ты молодец». Чёрт, как же он сейчас, наверное, похож на Головина, который тоже готов на любые подвиги ради секунды внимания от Дениса. Но не только в этих занятиях проявляется их сближение. Кроме того, близнецы стараются всеми силами не дать Феде думать о прошлом, а конкретно об Инге. Надо убрать её, буквально вычеркнуть из памяти Смолова, иначе он снова впадёт в своё подобие депрессии. Начать Миранчуки решают с комнаты напарника... Однажды Игорь на кухне поднимает вопрос чистоты и регулярной уборки. Кажется, он в очередной раз спорит с Артёмом, который утверждает, что у Акинфеева пунктик на чистоплотности и идеальности, и это надо лечить, однако Рома, гад такой, занимается исключительно своим Ильёй, совершенно не пытаясь помочь остальным психам в их команде. Разумеется, Игорь глубоко оскорбляется на подобное сравнение, посылает Артёма далеко и надолго, после чего удаляется к себе в комнату, чтобы снять стресс... Да-да, сделать уборку. Он всегда пылесосит, вытирает пыль и придумывает любую другую деятельность, лишь бы выпустить пар. — Федя, у тебя в комнате тоже бардак, — между делом констатирует Лёша, постукивая ложкой о дно чашки. — С чего это вдруг? — Да куча разбросанного хлама, который тебе Саша надарил. Выглядит не очень. — Ага, согласен, — кивает Антон. — Вот решим мы как-нибудь к тебе зайти, а там этот пиздец, как на свалке. — Ладно, уберусь... — Смолов задумчиво трёт шею и смотрит на Артёма. — У меня реально бардак? — Бардак в комнате говорит о бардаке в голове, — указывая пальцем на собственный лоб, произносит Дзюба. Глупо было бы поверить Феде на слово. Рано или поздно он, конечно, обещание своё сдержал бы, но точно не в тот же день, ибо у него уже были другие планы. Например, полежать на диване и покурить травку. Конечно же, именно в такой потрясающий момент его отвлекают близнецы. — Ну, вот мы и пришли, — говорит Антон. — Как я и предполагал. Пиздец. — Два часа прошло, что бы я, по-твоему, успел? — Хотя бы убрать свою чёртову наркоту со стола, — морщится Миранчук. — Ладно, раз уж мы с Лёшей решили зайти, то придётся тебе помочь. Планы на день нагло перечёркиваются жирной красной чертой. Теперь Федя делает незапланированную уборку. Стоит признать, что близнецы не из тех, после вмешательства которых ничего нельзя найти. Они удивительным образом умудряются переставить всё так, чтобы Смолову ещё и понравилось. Талантливые, чёрт возьми. — А вот это лучше вообще выкинуть, — говорит Антон, брезгливо смотря на известную ему фотографию, где Федя запечатлён с Ингой. — Нет, — категорично заявляет мужчина, захлопывая дверцу шкафа. — Вот к этому вы точно не притронетесь. — Да нахрен она тебе тут сдалась? — Это память. — Это плохая память, — но Смолов забирает фоторамку в руки, прижимает к себе и садится вместе с ней на диван, всем своим видом показывая, что это окончательное решение. Разумеется, Антона мало волнуют такие решения, ведь у него есть свои, от которых он отказываться не намерен. Парень становится перед своим напарником, скрестив руки на груди и хмурясь. Дождавшись, когда Федя поднимет на него взгляд, он начинает свою красноречивую тираду: — Послушай, мы, кажется, в прошлый раз во всём разобрались. Пришли к выводу, что из-за твоей ненормальной привязанности к прошлому и этой Инге у тебя сейчас в жизни происходит только хуйня. Вроде как, ты пообещал, что разрешишь нам помочь тебе исправиться. Так что сейчас-то? — Я рад, что вы мне помогаете. Я благодарен, честно. Но вот это уже слишком. Вы пытаетесь лишить меня единственных светлых воспоминаний! — Федя, светлые воспоминания не приносят столько боли, уж поверь. — Да? А как быть с ностальгией? Когда мы вспоминаем прошлое, то всегда грустим. — Боже, блядь, давай ещё разведём тут философию до завтрашнего дня, — закатывает глаза Антон. — Я в этом всём не силён, так что не стоит. Да, может быть, мы действительно грустим и бла-бла-бла, но не страдаем. А ты, чёрт возьми, реально страдаешь. Сам же знаешь, но продолжаешь упираться, как баран. — А ты в такие моменты не страдаешь? Миранчук открывает рот, чтобы тут же возразить, однако так и не находится, что ответить. Лёша, стоящий около стола, внимательно смотрит на брата, пытаясь ему то ли помочь, то ли просто поддержать. Федя задал очень неприятный вопрос. — У меня никогда не было светлых воспоминаний, — зло проговаривает Антон, отходя к брату. Тот успокаивающе приобнимает его за талию, заботливо шепча что-то из серии: «Не обращай внимание». Близнец отмахивается раздражённо. Как ему сейчас хочется врезать Феде за такой идиотизм, ведь договаривались же! А Смолов смотрит на свою фоторамку, на которой будто бы свет клином сошёлся, будто бы на ней держится всё мироустройство. Смотрит, думает о чём-то, может быть, вспоминает свои «светлые моменты» и вдруг начинает доставать фотографию. Затем складывает её несколько раз аккуратно, подходит к окну, сопровождаемый удивлёнными взглядами, и показательно выкидывает куда-то на улицу. Снимок ещё долго будет лететь, подхватываемый зимним ветром, но когда-нибудь достигнет земли, после чего его засыплет снегом, а к весне от него, скорее всего, ничего не останется. Там ведь оттепель, дожди, слякоть... — И что мне теперь сюда ставить? — задумчиво спрашивает Федя, вертя в руках деревянную рамку. — Ну, придумай, — пожимает плечами Лёша. — У тебя же есть ещё фотографии? Или подожди, когда появится что-то, на что тебе захочется смотреть каждый раз. Мужчина соглашается с таким предложением, и с тех пор фоторамка пустует, ожидая лучшего часа. Впрочем, уже в начале февраля Федя знает, что именно хочет в ней видеть, но пока что своих мыслей не озвучивает. Зато после того дня его комната действительно начинает походить на комнату, а не на склад разных красивых вещиц, в которых не нуждался ни тот, кто дарил, ни сам хозяин жилища. Собственно, после того дня в Фединой комнате пропадает ещё одна очень значительная деталь — пустота. Как ни крути, но раньше он чувствовал себя в помещении довольно одиноко, хоть здесь всегда можно было запереться, когда не хотелось никого видеть. Теперь же с утра до вечера рядом присутствуют близнецы. Они будят напарника стуком в дверь, чтобы напомнить о тренировке, потом зовут его на обед, потому что так получилось, что они едят не всегда одновременно с остальными. Скучно им, видите ли, хочется поговорить. Сначала Федя сидит буквально через силу, поскольку Миранчуки, ну, очень болтливы, тем более, обсуждают только то, о чём в курсе лишь сами. Проходит пара-тройка дней, и вдруг их напарник начинает осознавать, что понемногу улавливает нить разговора и даже что-то запоминает. Это осознаётся всеми тремя, когда при обсуждении какой-то давнишней истории Федя неожиданно произносит: — А я знаю один хороший ресторан недалеко отсюда. — Ты чё, слушал нас? — удивляется Антон, замирая с вилкой в руке. — Я думал, мы тут для фона постоянно разговаривали. Вечером Миранчуки тоже приходят к Смолову в гости. Они строят какие-то планы, мужчина рассказывает о себе, и так их беседа становится всё более и более тёплой. В конце концов, Федя понимает, что его нисколько не утомляет компания парней, ему даже хочется задержать их у себя подольше. Однако не стоит думать, будто всё в их взаимоотношениях резко, в один миг, стало идеально и гладко. Ничего подобного. Может быть, не каждый видит это, но между ними существует некая напряжённость, на которую, скорее всего, просто заочно предпочитают не обращать внимание. Возникла эта напряжённость ещё в тот памятный день, когда Лёша оказался впервые у Феди в комнате, когда случился тот нелепый, ненужный никому поцелуй. Миранчук знает, он совершенно уверен, что Смолов, каждый раз смотря на него, вспоминает тот вечер. Да, они поговорили, всё обсудили и пришли к выводу, что это были эмоции, не стоит придавать им особое значение. В конце концов, мужчина даже говорит фразу: «Ну, случилось и случилось». И они действительно стараются забыть произошедшее. Но Лёша подсознательно боится, что всё станет известно, в первую очередь, Антону. Тот не простит, не поймёт, да и вообще неизвестно, как повернётся их жизнь после этого. Всё было бы просто решить, если бы парню не приходилось постоянно находиться рядом с напарником, тогда и страх не был бы настолько сильным. Однако жизнь та ещё тварь, которая просто обожает ставить людей в самые неприятные ситуации. Во всяком случае, только таким образом Лёша может объяснить внезапный поворот их судеб, в результате которого Антону резко захотелось сблизиться с Федей, буквально стать его другом, попутно втянув в это действо своего брата, ведь без него он просто никуда. В очередной вечер близнецы сидят в комнате Смолова, разговаривают с ним, пьют чай. Когда вторая чашка подходит к концу, Антон решает, что надо пойти и заново поставить чайник. Обычно этим всегда занимался Лёша, так как он сидит ближе к двери, а брату слишком лениво вставать и идти через полкомнаты, но сегодня что-то вновь ударило в голову Миранчуку, успевшему влезть с предложением раньше близнеца. Лёша и Федя остаются вдвоём. Внезапно оба понимают, что сказать друг другу совсем нечего, ибо, похоже, всё их общение держалось исключительно на Антоне. Они бродят взглядами по стенам, делают тишину угнетающе тяжёлой, но принципиально не начинают даже самый незначительный и глупый разговор. Да, можно дождаться ушедшего Миранчука и так, но разве это правильно? Федя думает, что нет, а потому берёт инициативу в свои руки. — Пока Антон не пришёл, хочу спросить, — иногда лучше прямо в лоб, чем ходить вокруг да около. Может быть, не самое разумное решение в данном случае, однако бессмысленно затягивать ситуацию. — Лёш, а что не так? — Не понимаю, о чём ты. — Я, наверное, не самый проницательный человек, но это настолько заметно, что уже сил нет терпеть. Каждый раз, когда вы с братом приходите сюда, я понимаю, что общаться хочется только Антону, а ты как будто меня избегаешь. — Бред какой, ты неправ, — фыркает Лёша, опуская взгляд на свои сложенные на коленях руки. — Тогда почему даже сейчас мы с тобой просто сидели и не знали, как начать разговор? — Откуда мне знать? Может быть, у тебя какие-то проблемы с коммуникацией. Я бы с удовольствием с тобой поговорил, но ты не предложил тему. — Я должен предлагать? Разве не вы с братом решили сделать первый шаг навстречу и втянули меня во всё это? Хотя, погоди, я, кажется, понял. Это было исключительно решение Антона, да? — Какая разница, чьё? Я не понимаю, чего ты от меня ждёшь. — Я жду, что ты, наконец, признаешься, что до сих пор думаешь о том вечере и винишь себя. Лёша хмурится недовольно. Он уже давно всё признал, и он действительно мучается этим признанием. Но Феде какое дело? Зачем он лезет туда, куда не просят? — Хорошо, если тебе станет легче, то я признаюсь. Я постоянно вспоминаю тот вечер, стоит мне оказаться рядом с тобой. Более того, я уверен, что и ты его вспоминаешь, иначе сейчас не стал бы докапываться. В любом случае, это надо забыть, как страшный сон, потому что ни в моих, ни в твоих действиях не было ничего правильного. Ты сам знаешь, почему. — Потому что ты думаешь, будто бы изменил своему брату. — Что, прости? — возмущённо и удивлённо спрашивает Лёша, поворачиваясь к Феде. Тот уже минуты две смотрит на него в упор. — Что за очередное идиотское предположение? Как я могу изменить Тоше? Причём он здесь? — Успокойся, я ещё до того случая на кухне с возмущённым Игорем и нелепыми вопросами Артёма понял, что эта ваша личная жизнь и есть вы. Если тебе интересно моё мнение, то я не осуждаю. Если вам вдвоём охуенно, то, будь вы хоть трижды родными братьями, мне пофиг, делайте, что хотите. Только одно я никак уложить в голове не могу, — Федя вздыхает. — А как вообще можно вдруг понять, что ты любишь именно брата? Я имею в виду вашу любовь, а не которая обычно бывает в таких случаях. Миранчук замирает, начинает нервничать, не зная, на что реагировать. То ли на вопрос ответить надо, то ли врезать Смолову за наглость, ведь никто в здравом уме не станет лезть в чужую личную жизнь таким странным образом. Лёша теряется, напряжённо думает, несколько раз бросает взгляд на кольцо у себя на пальце, а когда придумывает что-то более-менее адекватное в ответ, то дверь распахивается, и на пороге комнаты показывается Антон с чашками. Как никогда вовремя. Федя еле заметно улыбается, в последний раз за вечер удостаивая Лёшу вниманием, а потом полностью переключает его на второго близнеца.***
Всё это происходит до первого февраля, в которое Саша снова ночует у Александра. Впрочем, после его сообщения о скором вынужденном отъезде парень не задерживается в доме. Может быть, неправильное решение, стоило бы, наоборот, остаться с мужчиной, как-то пережить этот странный момент вместе с ним, но Головин понимает, что ему необходимо побыть одному, всё взвесить и понять, как поступать дальше. Впереди есть два дня, за которые, возможно, придётся перевернуть всю свою судьбу. Александр не звонит и не пишет парню, предоставляя ему делать нелёгкий выбор самостоятельно. Саша снова сам на себя не похож, что, впрочем, остаётся незаметным для остальных членов организации. Пожалуй, ему это только на руку, нет соблазна сообщать всем о своих проблемах, чтобы вокруг поднялась суета и все сразу стали предлагать помощь. Ведь подобные действия только укрепили бы Сашину веру в их семейственность, только помешали бы ему принять адекватное решение. Хотя однажды парень вдруг задаёт себе вопрос, а точно началась бы та самая суета? Вдруг всем так и остались бы параллельны его переживания? Эти мысли пугают, Головин нервно кусает губы, сидя за столом на кухне во время обеда. Вот Игорь, который очень помогал Саше в первые дни в «Ригеле». Он всё объяснял ему, вводил в курс дела, да и тренировал его лучше стрелять. На Акинфеева всегда можно было положиться, однако Головин знает, что у мужчины есть некоторые особенности. Его отсутствие эмоций, ход мыслей и действий, подчинённый лишь внутренним уставам, вложенным воспитанием некого Дмитрия Николаевича, который, судя по рассказам, настоящий тиран, но Игорь почему-то ему предан и благодарен. Так вот, к Акинфееву всегда можно обратиться за помощью, но в этот раз он совершенно не замечает Сашиных переживаний, написанных у него буквально на лице. Конечно, однажды за столом, когда Головин вслух послал объект своих обожаний — Дениса, все переполошились, а Игорь сказал, что лучше парня не трогать. Собственно, с того момента он больше никак своё участие в проблеме не показывал. То ли действительно считает, что это личное дело Саши, пусть сам всё решает, то ли не видит и не чувствует, поскольку сам лишён способности к сопереживанию. Артём. Он просто шутит, ведёт себя, как и обычно, более того, даже продолжает подкалывать Головина на тему его влюблённости в руководителя, от которой не осталось совершенно ничего. Дзюба не улавливает момент, когда его шутки становятся неактуальны, но почему-то никто не поправляет его, не подсказывает, а мужчина продолжает существовать в рамках какой-то своей, уже, получается, выдуманной действительности, где всё по-прежнему. Федя ещё дальше от возможности помочь и поинтересоваться состоянием Саши. Куда ему! У него ведь сейчас вся жизнь крутится вокруг близнецов, нет ни секунды времени, чтобы отвлечься и посмотреть вокруг, заметить какие-нибудь изменения в окружающем мире, в коллективе. Про Рому с Ильёй и говорить не стоит. Они всегда отдельно от общества, всегда где-то у себя и в своих делах. Возможно, они никогда и не пытались стать частью команды Дениса, им и неинтересно это вовсе. Удивляет Сашу, пожалуй, Марио. Вот уж, казалось бы, кто точно сможет разглядеть в товарище какие-то душевные страдания, тем более, если всё очевидно и прямо перед глазами. Однако Фернандес никоим образом себя не выдаёт, он только догадывается о чём-то в душе, ждёт подтверждений, чтобы однажды прямо спросить у Саши, вот только сам парень ни о чём этом не знает. Мысли читать он не умеет, вообще-то. А на попытки самому рассказать Марио или просто намекнуть на необходимость разговора Головин получает неприятный, как пощёчина, ответ: — Прости, Саш, у меня много дел. Надо разобрать вот это, отнести это, а потом ещё переписать там кое-что. Может быть, на выходных? — Да, конечно, — кивает парень. — Вообще, ничего серьёзного. Подождёт, не переживай. Он хлопает Фернандеса по спине и уходит дальше по коридору, зная, что его слова вполне успокоили товарища. Итак, помощи ждать неоткуда, а складывающаяся ситуация пока играет совсем не в плюс членам «Ригеля». Но Саша продолжает колебаться, он до сих пор верит в свою семью, надеется, что в самый трудный момент они обязательно придут и помогут. Самый трудный момент наступает поздним вечером второго дня, когда уже надо окончательно всё решить, ведь утром у Александра самолёт. Момент-то наступает, но семья так и не приходит на помощь. Все разбегаются после ужина по своим комнатам и неоконченным делам, оставляя парня совершенно одного в пустом помещении. Он сидит до одиннадцати, иногда подходит к плите, чтобы поставить чайник, периодически просто прохаживается взад и вперёд, пытаясь собрать мысли в кучу и не поддаться негативным эмоциям. Тем не менее, в итоге, Саша в отчаянии роняет голову на сложенные руки и не шевелится ровно до того момента, пока его не начинает кто-то трясти за плечо. — Ты спать здесь вздумал? — перед ним близнецы. — Нет, я просто думаю. — О чём? — интересуется Лёша, присаживаясь рядом. — Да так, неважно. Пытаюсь принять верное решение, — ну, Миранчуки ему точно никак не помогут. Во-первых, сам Головин изначально относился к ним несколько предвзято, считая, что из-за их появления начала распадаться та семья, которая была раньше. Во-вторых, они ведь ничего о нём не знают, так что и советы их будут, скорее всего, бесполезны. Общайся они теснее, может быть, появился бы какой-никакой смысл распахивать душу. — Судя по твоему виду, ты решаешь судьбу мира, — усмехается Антон, ищущий что-то в холодильнике. — Это ведь связано с тем, о чём ты думаешь уже почти месяц? — продолжает Лёша. — Просто ещё в декабре ты как-то странно выглядел. То задумывался, то радовался без причины, а теперь вот, грустишь уже несколько дней, хотя, кажется, сначала всё было хорошо. Может быть, тебе помощь нужна? Саша кусает нижнюю губу, нерешительно переводя взгляд с одного парня на другого. Судя по всему, они действительно готовы, как минимум, выслушать. Несмотря на все свои мысли и домыслы несколько минут назад, Головин не сдерживается и выкладывает всё с самого начала, от момента, когда Денис озвучил его задание в доме у Александра. Саша не упускает ни одной подробности, по мере своего рассказа переживая заново все те события, чувства и эмоции. Он ощущает тревожность, почти страх, потом вдруг на душе становится теплее и легче, затем снова появляются какие-то сомнения, а дальше только радость, счастье. Он даже говорит более одушевлённо, когда вспоминает свою первую ночь в доме у Александра. Конечно, запоздало Саша понимает, что близнецы вряд ли рассчитывали на подробности, касающиеся сильных рук мужчины и его поцелуев, но не протестуют, слушают, хотя и переглядываются друг с другом, сдерживая улыбки. — Позавчера я опять был у него, мы целовались, говорили ни о чём, а потом он вдруг так серьёзно на меня посмотрел и сказал, что ему снова надо покинуть страну, — завершает Саша. — Только теперь навсегда. Он никогда больше не сможет сюда вернуться. Значит, мы никогда больше не увидимся. Но Александр предложил мне поехать с ним, и я не знаю, что ответить. Понимаете, «Ригель» — это мой дом, моя семья. Все люди здесь мне очень дороги, я не могу просто взять и бросить их в один миг, без возможности увидеть когда-нибудь опять. Более того, я ведь, получается, вообще предам организацию, если уеду с человеком, которого надо было убить, — Головин растерянно смотрит на Лёшу, так как он сидит ближе. — Я запутался. Ничего не понимаю, боюсь, что совершу самую большую ошибку в своей жизни и никогда не смогу её исправить. Миранчук-старший обнимает Сашу, успокаивая первым пришедшим на ум способом. Он чувствует, насколько парню тяжело. Сам, конечно, в таких ситуациях не был, никогда не выбирал между долгом и чувством, но почему-то на душе появляется такая же необъяснимая безысходность. — Если бы мне когда-то пришлось встать перед таким выбором, — задумчиво говорит Антон. — Я выбрал бы любимого человека. Но это только моё мнение, я советовать ничего не могу, потому что не мне с этим решением жить. — А почему ты так сделал бы? — спрашивает Саша. — Не знаю. Возможно, потому что у меня с семьёй никогда ничего путного не было. Просто я любовь как-то выше всех этих семейных уз и связей ставлю. Так уж вышло. Головин смотрит на Лёшу, понимая, что в любой ситуации, Антон выбрал бы именно его. Наверное, все в организации уже догадались, что между близнецами чувства совсем иные, нежели должны быть. Сначала Саша удивлялся своей догадке, даже считал её полным бредом, но именно сейчас, в данный момент, он вдруг понимает, что все его мысли правдивы. Тем не менее, почему-то у парня связь Миранчуков вызывает некоторую зависть, он никогда раньше с таким не сталкивался, а тут неожиданно приходит осознание, что, чёрт возьми, истинная любовь именно так и выглядит. Пусть она между родными братьями-близнецами, это совершенно ничего не меняет. У Саши даже близко подобной любви не было, однако сейчас, с Александром, может быть, получится создать нечто похожее. Почему нет? Они ничем не хуже, и Головин уверен, что смогут любить друг друга так же сильно, как Лёша с Антоном. Глубокой ночью парень собирает свои вещи, стараясь побыстрее уложить их в чемодан. Конечно, забрать всё не получится, но ему и так не особенно нужны всякие настольные лампы, все книги из шкафа, телевизор и полотенца. К четырём утра Саша заканчивает свои сборы, садится за стол и пишет размашистым, торопливым почерком три записки. Одну вкладывает в другую, а последнюю просто аккуратно складывает. Когда Головин тихо пробирается по коридору, он совершенно не задумывается о камерах, которые обязательно запечатлят его побег, поэтому первым обо всём узнает, скорее всего, Илья. Теперь это уже не имеет никакого значения. Саша просовывает двойную записку под дверь Марио, а другую отправляет под дверь близнецов. Он ведь не может не поблагодарить их за помощь. Напоследок Саша оглядывается на здание «Ригеля», мысленно прощаясь с золотым небоскрёбом, который выглядит особенно величественно в утренней февральской темноте. — Прощайте, Игорь, Федя, Артём, Рома, Илья, — шёпотом проговаривает парень. — Прощай, Марио. Прощайте, Лёша и Антон. Прощайте, Денис Дмитриевич. Прощайте навсегда. С уверенностью на душе и теплом на сердце Саша уходит по улице, специально выбирая маршрут, который пересекается с улицей, где стоит его бар. Да, жаль покидать всё это, но, наверное, преступный мир поймёт и простит. В конце концов, кто знает, может быть, скоро бар вновь откроется, только там будет какой-нибудь другой бармен, другой Саша. Сначала всем будет непривычно, кто-то так и не сможет смириться, но потом всё встанет на круги своя. Вспоминает Головин и про детдом, решая обязательно не оставлять его. Он ведь сможет высылать им деньги, даже находясь за пределами страны. В крайнем случае, Александр поможет разобраться с этим. Кажется, теперь все дела улажены. Саша же ничего не забыл? Впрочем, это уже совсем другая история...