Два года спустя.
На протяжении двух лет преступный мир переживает реставрацию. Возвращаются из небытия старые объединения, район небоскрёбов снова наполняется организациями и крупными группировками. Вновь звучат такие названия, как «Закат», «Федерация» и даже «Южная». Возникают и не менее сильные новые объединения, претендующие на серьёзные позиции в ближайшем будущем. Так, например, появляется «Меркурий». То ли в подражание «Ригелю» основатель решает следовать звёздно-космической теме, то ли выбирает именно такое название из-за величественности и красоты самого слова. Возрождается и совет преступности... Как только на арене устанавливается более-менее привычная всем картина последних пяти лет, представители организаций немедленно устраивают сходку, чтобы решить, что делать дальше, какие уроки можно и нужно извлечь из случившегося. В истории преступного мира противостояние «Империи» и «Ригеля» так и закрепляется под названием «последней «стрелы». Конечно, все понимают, что «стрела», скорее всего, далеко не последняя, и поскольку всё возвращается на круги своя, то «стрелы» ещё будут, они снова войдут в своеобразную моду, обретут свой первозданный смысл. Совет же, созванный после падения «Империи», приобретает название «Первого совета новой преступности». Он получается максимально плодотворным, приносит неисчислимое множество нововведений, инициатором которых выступает, в основном, Денис. Теперь, из-за победы над общим врагом, к Черышеву относятся немного иначе. Его уважают, но продолжают сопоставлять с отцом, правда, в более положительном контексте. Другие руководители начинают прислушиваться к идеям того, кого недавно с усмешкой звали молодым идиотом прямо в лицо. Денису удаётся заключить несколько мирных договоров с наиболее старыми объединениями. Впрочем, в преступности не существует понятия мира, поэтому название чисто формальное, используемое за неимением более удобного аналога. Предполагается, что в течение ближайших пяти лет «Южная», «Федерация», «Воля» и «Крест» не имеют права предъявлять какие-либо претензии «Ригелю», который за это время должен успеть восстановиться после «стрелы». Остальные организации либо изначально никогда в конфликт с Черышевской звездой не вступали, либо были не настолько сильны и влиятельны, чтобы опасаться столкновений с ними, а потому «мир» к ним никак не относится. Тем не менее, это всё общие факты о преступности в целом. Куда интереснее говорить о конкретных личностях, самых ярких представителях преступной среды, ведь их судьбы тоже претерпели существенные изменения после «стрелы», хотя, конечно, не всех изменения коснулись настолько сильно. Валерий Георгиевич снова возглавляет «Южную». Пусть он не является её создателем, но там к нему относятся именно так, да и сам он любит эту организацию. На «стреле» Валерия Георгиевича спасает, как всегда, случай. Он понимает, что за ним идёт погоня в виде самого Монстра, который когда-то мог стать членом «Южной», поэтому решает впутаться в суматоху на одном из этажей. Затерявшись в толпе, он имитирует тяжёлое ранение, бросает оружие и немедленно скрывается в безопасном месте. Весь остаток «стрелы» Валерий Георгиевич проводит в этом укромном уголке, оставаясь незамеченным. Зато по окончании события он спокойно ходит, пересчитывая трупы, делая какие-то выводы. Чисто из интереса, да. Он ведь даже в былые годы приезжал на чужие разборки только, чтобы в конце установить их масштаб. Останавливается Валерий Георгиевич лишь около тела Паши, лежащего рядом с Кокориным, и хмыкает своим мыслям. На его взгляд, Мамаев был довольно достойным руководителем. Хотя, конечно, восхищаться в нём, по сути, нечем, но чисто с профессиональной точки зрения далеко мог уйти. Чем-то он даже напоминает Широкова, которого Валерий Георгиевич уважал, но оно и понятно, ведь Роман воспитал Пашу. Что же до Кокорина, то в его сторону Валерий Георгиевич может только брезгливо плюнуть. Он был наслышан о подвигах этого человека, заключающихся в развалах разных группировок и организаций из регионов, и сейчас выглядит очень удивительным, почему же «Империя» спокойно приняла такого в свои ряды, словно не боялась повторить участь менее стабильных объединений. Видимо, была слишком самоуверенна, а всё равно канула в Лету. После «стрелы» Валерий Георгиевич начинает собирать тех, кто ещё остался жив из предыдущего состава «Южной». Многие разъехались по региональным группировкам, кто-то опустился до уровня подмосковных банд, двое, не растерявшие честь и достоинство высших преступников, находились в Петербурге. Ещё кто-то умудрился свалить даже за границу, остальные были либо убиты, либо находились в таком плачевном состоянии, что едва ли доживали свой век. Кое-как Валерию Георгиевичу удаётся вытащить своих людей обратно, а вместо навсегда покинувших преступный мир набрать новых, в большинстве своём, молодых и перспективных. Теперь вместе с ними он строит новую «Южную», возвращает ей былое влияние... Саша Максименко получает не самое сильное ранение на «стреле», однако на этом его приключения не заканчиваются. Он думает, что сможет дотянуть до финального выстрела, оставшись незамеченным, но напарывается на Федю. Тот, разумеется, никакой жалости к членам «Империи» не испытывает, будь они хоть трижды бывшими приятелями Марио. Федя-то и знать об этом не знает, а потому стреляет без какой-либо задней мысли, попадая в Сашино плечо. Добивать, к счастью, не остаётся, ибо есть дела поважнее. Истекая кровью, Максименко выбирается из здания чуть ли не ползком. Ему удаётся найти Диму, который довозит его до больницы. Там Саша видит товарища в последний раз, лишь успевая напомнить об их плане побега. Баринов быстро кивает и пропадает из жизни Максименко навсегда. Впрочем, как знать, возможно, судьба ещё сведёт их вместе. А пока Дима находится в Англии, в небольшом городке Борнмут или, как говорят здесь, Борнмут тауне. В этом, довольно тихом местечке с не самым быстрым ритмом жизни практически ничего не напоминает преступность. Здесь много туристов, курортные зоны, а основное население составляют пожилые люди, которые до сих пор имеют привычку узнавать все новости из газет или от соседей. Диме спокойно, правда, буйная душа иногда скучает по былым временам, хотя тут же в не менее буйную голову приходят воспоминания о том, чем эти времена закончились. Желание возвращаться в преступность немедленно пропадает. В целом же, Дима занят бизнесом. Он открывает свой бар по образу и подобию того, где работал сначала Головин, а затем Максименко. Теперь Баринов может, как Жека Чернов, сидеть около барной стойки и вести загадочные разговоры с посетителями... Но вернёмся к Саше. Он выписывается из больницы и сразу же начинает обдумывать их с Димой план. Разумеется, если и уезжать, то только за границу, куда-нибудь, где преступности или нет, или она слаба настолько, что её и преступностью-то звать стыдно. Саша тоже выбирает Англию. Он поселяется в городке Пул, который, кстати, граничит с Борнмутом, но Максименко понятия не имеет о месте жительства Димы. Тем не менее, как говорилось ранее, не стоит исключать варианта, что когда-нибудь они вновь встретятся, может быть, даже в Димином баре, может быть, Саша даже начнёт там работать, потому что он продолжает связывать свою жизнь с барменским делом, к которому прикипел ещё в Москве... Раз вспомнили Жеку Чернова, то необходимо сказать несколько слов и о нём. Когда о «стреле» только начинают ходить слухи, когда Паша предлагает всем желающим выступить на стороне «Империи», обещая за это хорошее вознаграждение, Жека становится одним из тех, кто наотрез отказывается участвовать в подобном мероприятии. Дело даже не в том, что Чернов сразу чувствует обман, раскусывает этот коварный план Мамаева, просто он привык уже жить по-другому. Жека изначально ни к каким объединениям не был привязан, менял их, словно перчатки, удивительным образом совершенно безнаказанно переходя из одной в другую. Впрочем, удивительного, конечно, не так много, ведь все группировки, где можно обнаружить след Чернова, уничтожались при помощи внешнего влияния. Сначала исчезла «Нева». У неё, перебравшейся зачем-то из Питера, в целом-то не было шансов протянуть в Москве долгое время, но те полгода, которые группировка просуществовала, уже можно считать достойным сроком. Потом развалились более мелкие объединения, служившие для Жеки своеобразным перевалочным пунктом до того момента, пока он не пришёл в «Южную». Но и она оказалась на закате своей истории. «Империя» уже нацелилась на уничтожение конкурента, что и сделала в скором времени. А Жеке нравится жить иначе, чем прочие бывшие преступники, его вполне устраивает должность хозяина бара. Когда у человека нет особых привязанностей, с годами он будет только больше и больше уклоняться от них. Вот и на сторону «Империи» Чернов не встаёт не столько от гордости и самоуважения, сколько из-за простого нежелания связывать себя с чем-либо снова. Может быть, это и сберегло его. Сейчас Жека продолжает сидеть в своём баре. Иногда заведение переживает не лучшие времена, закрывается, но вскоре открывается вновь, а частыми посетителями становятся, как в старые годы, члены преступного мира. Впрочем, уже не бывшие — действующие. Тем не менее, люди, о которых говорится выше, хоть и имеют весомое значение для нашей истории, всё-таки не являются её главными лицами. Потому перейдём к другим. К тем, кого мы уже хорошо знаем...***
— Слушай, а это обязательно? — спрашивает Денис, нехотя отрывая взгляд от листа бумаги и хмурясь. Только что он прочёл самый ужасный отчёт в своей жизни, если не вообще в истории. — Конечно, обязательно. Федя и Костя будут рады! — у Марио, сидящего на краю стола, глаза загораются энтузиазмом. Спустя полтора года отношений, Марио внезапно решает сделать совершенно безумную, как кажется Денису, вещь, а именно познакомить его со своими друзьями Костей и Федей, про которых Денис слышал кое-какие истории раньше. Впрочем, из-за странного желания Марио сблизить людей из двух миров, Денису приходится за две недели узнать об этих приятелях оставшиеся увлекательные подробности. Марио уверен, что эта информация обязательно пригодится при знакомстве, она поможет Денису быстрее стать частью их дружелюбной компании. Собственно, как можно догадаться, сам Денис не в восторге. Он сомневается, что имеет хоть какой-то смысл простым людям общаться с руководителем преступной организации. Это немного неправильно, такого никогда раньше не было. Именно поэтому Денис обращается к Игорю за советом, ведь тот точно подскажет, допустимо ли заводить подобное знакомство. Игорь, на удивление, не говорит ничего конкретного, потому что живых примеров у него нет. Он предполагает, что Дмитрий Николаевич вряд ли был бы доволен, случись такое при нём, но сейчас всё настолько сильно изменилось, что применять правила тех времён просто бесполезно. У новой, возрождённой преступности свои, новые правила. — Блядь, я его убью когда-нибудь, — шипит Денис, откидывая листок в сторону. — Марио, солнце, сделай так, чтобы Смолов был тут немедленно. Федя флегматично смотрит на то, что громко назвал отчётом, подписывая заголовок, пока Денис отчаянно пытается узнать, как можно настолько безответственно отнестись к поручению. — Я никогда не писал эту херотень, для неё сюда позвали Марио, а раньше просили Илью. Не понимаю твоей претензии. — За десять ёбаных раз сложно было научиться? — спрашивает Черышев, комкая листок. — Ты достал тратить моё время на подобное. — Ну, я тебя не заставлял этим заниматься... — Поговори мне ещё тут. — Окей, мне уйти можно? — Нет, нельзя! — Денис шумно выдыхает. — Чтобы завтра принёс мне нормальный отчёт. — Завтра у тебя встреча с друзьями Марио. — Твою же мать, действительно. Значит, послезавтра. — А послезавтра у меня траурный день. Я буду беспробудно бухать и курить, так что вряд ли принесу тебе что-то адекватное. — Иди ты на хуй со своими траурными днями! Я не давал тебе выходного. — Вот именно. Два года уже выполняю всё, что ни придёт в твою голову. Заебался, если честно. Такое чувство, что, спасая меня от депрессии, ты хочешь, чтобы я сдох на этой каторге. Сложно было не заметить Федино состояние, к тому же, Денису — одному из лучших друзей. Впрочем, в последнее время Федя предпочитал не употреблять это словосочетание, так как близнецы тоже были его лучшими друзьями. Смолов жутко, убийственно тосковал, что, конечно, было ожидаемо, но никто не думал, что это способно затянуться на такой длительный период. По Инге он убивался пять лет, но убивался не так сильно, не задумываясь всерьёз о том, чтобы действительно свести счёты с жизнью, в которой с каждым днём обнаруживалось всё меньше и меньше смысла. Игорь, Артём и Денис обязаны были как-то повлиять на это, вот только подходы у каждого нашлись свои. Денис решил, что труд, сделавший из обезьяны человека, способен вдохнуть в Федино существование хоть немного действия, иначе он вообще перестал бы выходить из комнаты, а заодно есть и, возможно, даже спать. Любая работа, попадавшаяся на глаза Дениса, тут же перекладывалась на Федины плечи. И даже выяснилось, что у Смолова достаточно много нераскрытых талантов, но вот отчёты он пишет просто отвратительно, не собираясь учиться на собственных ошибках, как ты ему ни внушай. Тем не менее, предложить что-то другое в данный момент Денис не мог, поэтому продолжал настаивать на том, чтобы Федя брался за голову, а не за бутылку. — Да, если бы не моя каторга, ты бы помер через месяц после «стрелы», — уже успокоившись, говорит Денис, садясь обратно в кресло. — Ну, не через месяц. Вот через четыре месяца и две недели вполне. — Федь, послушай, я понимаю, друзья, привязанность и всё такое, но ведь нельзя же настолько сильно переживать! Это больно, но ты уже ничего не сможешь изменить. — Если бы Марио внезапно исчез из твоей жизни, думаю, у тебя было бы другое мнение... Ладно, перепишу твой грёбаный отчёт. Когда за Федей закрывается дверь, Денис только и может, что думать, как бы ему исправить эту ситуацию. Выход, пожалуй, один — найти чёртовых Миранчуков, где бы они ни были. Вот только, не факт, что их появление всё изменит в лучшую сторону. Тем не менее, Денис работает над этой проблемой, делая всё возможное, чтобы выяснить о нынешней жизни близнецов хоть что-нибудь, ведь, помимо Феди, был ещё кое-кто, завещавший Денису вернуть их, попросивший присмотреть за ними. Но Денис тоже человек, и у него есть дела, не касающиеся работы. На следующий день он вместе с Марио стоит перед дверью в Костину квартиру, ожидая, когда им кто-нибудь откроет. Удивительно, спустя достаточное количество времени, оказаться в подъезде типичного жилого дома. Обстановка тут, мягко говоря, непривычная, и слишком тесно. — Я смотрю, нас тут не особо и ждали. — Костя легко мог не услышать, — Марио терпеливо вновь нажимает на кнопку звонка ещё несколько раз. Наконец-то, из глубины квартиры раздаются какие-то торопливые шаги и голоса, щёлкает замок, и на пороге появляется Кучаев, следом за которым стоит Федя, вытирающий руки о полотенце. — У нас там просто небольшая проблемка случилась, надо было срочно её исправить, — поясняет Костя, почёсывая затылок, когда заводит всех на кухню. — Эх, если бы небольшая. Поздравляю всех, мы лишились пирога. А я говорил, что надо было его вытащить раньше! — немедленно встревает в разговор Федя, показывая гостям сгоревшее что-то в металлической форме. — И вообще, не умеешь — не берись. Купили бы в магазине, но нет, надо же всем продемонстрировать своё отсутствие кулинарных способностей! — Я не видел Марио практически два года, у меня была веская причина попытаться испечь пирог. Это ты вечно бухтел мне под руку, мешался, вот оно и сгорело! Денис немного удивлённо следит за происходящим, потому что явно не ожидал такого... спокойного отношения к себе. Вообще-то, не каждый день в дом к обычным москвичам заходят руководители преступных организаций, а тут Костя и Федя будто его даже не замечают. — Может быть, уже к столу? Пирог жалко, но, что поделать, — предлагает Марио, прерывая спор о том, кто больше виноват в испорченном блюде. Его друзья синхронно поворачивают головы и словно пытаются осознать, что произошло, и почему, кроме них, в квартире есть ещё кто-то. Первым вспоминает Костя и с многозначительным «Точно!» показывает в сторону стола, придвинутого к дивану, чтобы было больше посадочных мест. Денис продолжает удивляться, когда за столом царят вполне обыкновенные дружеские разговоры, которые никак его не касаются. Его тут, похоже, действительно считают чем-то, едва ли представляющим интерес больше, чем три вида салатов, приготовленных Костей. Всё взаимодействие Дениса с остальной компанией заканчивается на простых просьбах передать салфетку, отказе от новой порции чего-либо и вопросах к Марио. Самое интересное, что при этом Денис не чувствует неудобства, его даже вполне устраивает текущее положение вещей. Это уж точно лучше, чем если бы все напряжённо молчали, боясь произнести несоответствующее слово. Он узнаёт, что Матвея отправили в командировку от фирмы, чтобы он там представил один из своих проектов и заключил несколько контрактов. Игнашевича снова повысили, теперь до генерального директора, но перевели в новый, только что открывшийся филиал компании. Ваня выпустился из университета и уже полноценно работает в рекламном отделе... Денису было бы куда проще воспринимать поток новостей, знай он, кто все эти люди. Конечно, Марио, наверняка, упоминал и их, рассказывая о Косте и Феде, но памяти у Дениса попросту не хватило. — Ну, слава богу, что у Саши всё хорошо. Надеюсь, этот его вояж в Монако не станет таким же ужасом, как то, что было у них в Америке, — говорит Федя, по ходу фразы крутя рукой в разные стороны. — А кто такой Саша? — решает поинтересоваться Денис, чтобы хоть немного показать своё участие в разговоре. Не для мебели же сюда пришёл. Очевидно, что он или спросил что-то не то, или сделал это всё-таки не вовремя, потому что за столом тут же устанавливается изумлённое молчание. Не хватает только звуков стрекотания сверчков на фоне. — В смысле, кто такой Саша? — с усмешкой произносит Марио. — Вообще-то, Головин. — Что? — Федя говорит про нашего Сашу, который два года назад из страны уехал. — Подождите, то есть у Саши тоже были какие-то друзья, помимо тех, кто в «Ригеле»? — растерянно спрашивает Денис. Вот тебе и живые примеры. Интересно, Головин действительно никому никогда не рассказывал об этом, или просто никто даже не запомнил? — А откуда ты, Федя, знаешь Сашу? — Ну, мы в одном классе учились. — И вы до сих пор продолжаете общаться? — Конечно. Нет, вообще, я только на прошлой неделе впервые за два года с ним поговорил. До этого момента я даже не знал, что он уехал. Ну, впрочем, смотрю, вы тоже практически не в курсе. — Нет, то, что он уехал, я как-то заметил, — цокая языком, недовольно произносит Денис, отвечая на не самое тактичное замечание Чалова. — Значит, сейчас Саша снова в Монако? — Извините, что вмешиваюсь, — Костя даже чуть вперёд наклоняется, показывая, что вмешивается в разговор не только словесно. — А Саша вообще вам ничего не рассказывает? Просто вы же руководитель «Ригеля», если я правильно помню, а Саша у вас работал... — Кость, Саша вышел из организации, потому что уехал в Америку вместе со своим дилером. Естественно, он ничего никому не говорил, чтобы не стали искать и не было проблем, — поясняет Марио. — Ах, так он прямо вышел-вышел? Я-то думал, что это всё временно, что он планировал вернуться, ну, или там его не считали предателем и не исключали... Боже, как у вас в преступности всё сложно! — Да нет, на самом деле, довольно просто, если вникнуть... — отвечает Федя. — Так Саша в Монако или нет?! — выкрикивает Денис, понимая, что его вопрос остался без внимания. — Да, в Монако, в Монако. Живёт со своим Александром... Или..? Да, вроде, его Александр зовут. В целом, не бедствуют, живут достаточно хорошо. Саша там что-то про благотворительность говорил... У вас всё хорошо? — Федя видит, как Денис, не моргая, смотрит в одну точку уже несколько секунд и вздрагивает, когда к нему обращаются. — Я просто кое-что понял, забей. Так, выходит, что ты знал, что Саша из «Ригеля», и для тебя это совершенно нормально? — Да мне как-то пофиг. Работает, пусть работает. Я, конечно, преступность не поощряю, но поскольку Сашу она практически не изменила, то не вижу ничего страшного. — Ну, и с Марио мы же тоже продолжаем общаться, хотя и он теперь из ваших, — поддерживает Костя. — Понятно, что в преступности сидят такие же люди, как мы, только работа у нас разная, и мораль отличается. Денис кивает то ли согласно, то ли просто, чтобы показать своё внимание к Костиным словам, потому что сам вновь находится где-то в своих мыслях. Теперь уже у него возникает странная и, наверное, безумная идея, которую надо попытаться воплотить.***
Как и планировал, личный день траура Федя проводит наедине с самим собой и своим горем. Возможно, он придаёт ему слишком большое значение и чересчур приукрашивает в лучших традициях Артёма. Тем не менее, достаточно даже издалека затронуть что-то, что может быть связано с Миранчуками, и вот уже Федя в тоске, унынии, как говорит всё тот же Артём: «Опять этот сопли развёл». Собственно, намёки на прошлое Федя видит и слышит повсюду. Любые кухонные разговоры, любые попадающиеся на глаза предметы, даже собственная комната в целом, наводят Федю на соответствующие мысли, и это не даёт ему нормально жить. Впрочем, он считает, что без близнецов жить вообще нельзя. А раз жизнь приносит только страдание, то кому она нужна, верно? Через два месяца после «стрелы», когда заканчивается целая череда переговоров с другими объединениями, на которых Федя просто не мог не быть, его временно оставляют в покое, ещё не зная, какая же это ужасная ошибка. Полдня в одиночестве делают своё дело, и Федя приходит в комнату к Артёму с какой-то максимально нелепой просьбой, взятой, казалось бы, с потолка: — Убей меня. — Чё? — не понимая, спрашивает Дзюба, переводя взгляд с друга на пистолет, который тот протягивает ему. — Убей меня, Артём. — Слушай, Феденька, ты, конечно, та ещё скотина бесящая, но не настолько. Я пока готов тебя терпеть... Погоди, ты это из-за того, что я позавчера сказал? Ой, да брось, ты же знаешь, что я говорю, а потом только думаю. — Нет, Артём, это не из-за позавчера. Просто я предатель, и я должен умереть. — С какой стати? Кого ты предал? — Боже, блядь, что ж ты такой тупой в самый ответственный момент? — закатывает глаза Федя, продолжая настойчиво впихивать в руки Артёма оружие. — «Ригель» я предал. Я не сказал то, что обязан был сказать, и из-за этого мы могли вообще крупно проебаться на «стреле». Повезло, что это никак не сказалось. Дзюба молчит и смотрит на своего друга, как на идиота, как обычно Игорь всегда смотрит на Артёма в любой момент времени. — Так, дорогой мой, давай-ка присядем и поговорим. Что именно ты не сказал? С самым тяжёлым вздохом, на который способен, Федя начинает вспоминать всё, что ему передал Антон про «Империю», про их с братом задание. Плавно рассказ перетекает в совершенно другую плоскость, и вот уже Федя жалуется Артёму на свою бесполезную жизнь, на свою тупую голову, вечно умудряющуюся во что-то ввязаться, слишком поздно осознавая грядущие последствия. Артём, честно признаться, в шоке. Во-первых, конечно, от того, что уже очень давно был прав, когда подозревал близнецов в чём-то нечистом и даже громко, не подумав, заявил, что они враги. Кто же тогда мог знать, что голословные обвинения, практически никак не подкреплённые фактами, окажутся верны? Кто же тогда мог предположить, что Артём ткнёт пальцем в небо и не прогадает? Артём и сам уже долгое время не верил тем своим предположениями. Стыдно сказать, но в последние полтора месяца он даже несколько иначе стал смотреть на всё происходящее вокруг. Он с ужасом осознал, что, когда все узнали о побеге Миранчуков, он промолчал, не назвал их ни предателями, ни как-нибудь погрубее, что позволил себе в отношении Головина, а ведь тот, между прочим, в самый решающий момент никого не кидал. И Артём действительно думал об этом, искал причины, хотя мог бы просто проигнорировать. Промолчал и промолчал, с кем не бывает? Не всё же ему болтать, в конце концов. А тут вот что, оказывается... — Слушай, если тебя это так напрягает, обратись лучше к Дэну, — говорит Артём. — Он тут главный, ему и разгребать это ваше предательство. — Но ведь ты... — Ну, что я, Федь? Ты думаешь, я вот так легко возьму и пристрелю тебя? Да, ты проебался. Да, Миранчуки — твари, и я теперь ненавижу их ещё больше, чем прежде. Может быть, если когда-нибудь встречу, то сверну им шеи за всё содеянное. Но дальше-то, что? Мы выиграли «стрелу», надо двигаться вперёд, поднимать «Ригель». Всё, что было, то прошло. Повторю ещё раз: если тебя это так беспокоит, что ты спать спокойно не можешь, сходи к Дэну, признайся во всём, и пусть он уже тебя убивает, если так надо. Я на себя этот грех брать не собираюсь. — Ты хоть слышал вообще, что я тут тебе говорил? — Слышал. Только вот, знаешь, Феденька, каким бы ты идиотом ни был, ты всё ещё мой друг, а я друзей как-то не привык убивать. Удивительно, но Федя, будто бы отчаянно ждущий наказания за то, что позволил близнецам спокойно уйти, нарушив несколько правил «преступной этики», всё равно не идёт с признанием к Денису, хотя понимает, что это действительно единственный способ добиться справедливости. Вместо этого Федя продолжает ходить к Артёму, всё больше и больше рассказывая ему о том, что ещё чуть-чуть, и он сбросится с крыши. К этим словам Артём, да и все остальные, относятся, как к очередному преувеличению, громкому звуку, потому что слишком хорошо знают характер Смолова, а, вернее, его отсутствие в подобные моменты. Артём, как настоящий друг, конечно же, слушает Федю, успокаивает, как может. Денис считает, что нет ничего лучше, чем работа, всегда помогающая отвлечься от проблем, а Дзюбе кажется, что помочь могут только друзья и их внимание. Впрочем, время идёт, пролетают ещё два месяца Фединых страданий, и случается нечто, что подключает к ситуации Игоря, а вместе с ним ещё многих посторонних людей. Чёрт его знает, что ударяет однажды вечером Феде в голову, но он на полном серьёзе отправляется на крышу небоскрёба. Он даже изначально не планирует прыгать, просто смотрит с высоты на просторы столицы, но на душе вдруг становится так мерзко, грудь так сжимается от боли, придавливающей тело к земле, словно огромный валун, который кто-то зачем-то привязал к нему. Федя подходит к самому краю, думая, что может одним шагом решить все свои проблемы. Очень к месту приходят в голову сказанные когда-то Антоном слова, что ради настоящей любви можно и умереть, будто только в этом выражается вся сила чувств, испытываемых тобой. И Федя ведь действительно верит этим словам, как верил и раньше, просто не думал, что придётся им последовать. Зачем ему жить? В «Ригеле» вполне способны справиться и без него, может быть, меньше всяких косяков будет. А больше его тут ничего не держит, пожалуй. Друзья? Были у него одни друзья, да и те оказались предателями, так что, сегодня они есть — завтра нет, не имеет смысла даже разговаривать об этом. Каким образом Игорь и Артём оказываются на крыше за секунду до того, как Федя заносит ногу над пропастью перед собой, до сих пор остаётся загадкой. Возможно, на каком-то интуитивном уровне они почувствовали неладное, и Вселенная дала знак, что идти надо именно на крышу. Кое-как сняв оттуда Федю, они выговаривают ему на повышенных тонах всё, что думают об этой ситуации, причём, наибольшую эмоциональность проявляет, как ни странно, Игорь. Артём еле успевает его оттащить от Смолова, потому что Акинфеев, ударив того кулаком в скулу, чтобы лучше донести свои мысли, не планирует останавливаться, а Артём знает, что при желании Игорь сейчас вполне может и убить Федю. И смысл тогда в том, что они его спасли? — Да, что бы я делал, если бы этот еблан с крыши слетел?! — продолжает сотрясать воздух Акинфеев. — Вообще ни о ком не думает, кроме себя, урод! — Да-да, успокойся. Нам всем сейчас лучше успокоиться и пойти куда-нибудь подальше отсюда, — отчаянно сдерживая порывы Игоря, говорит Артём. И вот они втроём сидят на кухне, предварительно выгнав с неё всех, кто мог бы помешать. Кажется, что впервые за достаточно продолжительное время дверь в помещение закрывается, наглядно показывая окружающим, что тут идёт серьёзный разговор трёх приятелей. — Это уже не просто страшно, это край, — говорит Игорь, расхаживая туда-сюда по периметру кухни и выпивая один стакан воды за другим. — Федя, тебе надо обратиться к специалисту! В общем-то, в этом и состоит подход к проблеме от Акинфеева. Всё, что так или иначе выходит за рамки допустимого, по его мнению, должно рассматриваться соответствующими людьми. В случае с Федей — психиатрами. — Сразу меня в дурке закройте, что уж, — хмыкает Смолов. — Нет, блядь, он ещё там говорить смеет! — Игорь с грохотом ставит стакан на тумбу и уже намеревается снова набить другу морду, но между ними возникает Артём, в очередной раз предлагая успокоиться. Тем не менее, проблема каким-то невообразимым образом выносится на всеобщее обозрение, хотя Артём и Игорь стараются оставить всё в тайне. Начинаются активные советы и уговоры, каждый час кто-то капает Феде на мозги, чтобы он прислушался к здравому смыслу и сходил проверить свою адекватность. Федя, довольно адекватно, посылает всех на хуй около трёх недель. Потом то ли задумается всё же, то ли просто, лишь бы от него отстали, обещает проконсультироваться с Ромой. На самом деле, это был довольно неплохой план. Федя думал уверить всех, что пошёл на поводу, на самом деле даже не имея возможности получить помощь от Зобнина. Тот был теперь немного не в том состоянии, чтобы разбираться в особенностях чужой психики... Ведь Рома получает достаточно тяжёлое ранение на «стреле», и то, что ему удаётся выжить, все врачи в один голос называют чудом. Однако сначала он проводит чуть меньше месяца в коме. Каждый день к нему в палату ходит Илья, иногда, правда, вместе с компанией из других членов «Ригеля». В последнее посещение Зобнина Илья приходит с Федей, которого послал Денис, чтобы занять хоть чем-то, так как в тот день не нашлось даже отчёта. И в тот день Рома, наконец-то, возвращается в сознание. Конечно, его состояние оставляет желать лучшего: он заторможено реагирует на окружающий мир, практически не помнит, что случилось. Впрочем, в будущем выяснится, что у Ромы с того момента вообще часто начнут возникать проблемы с памятью, он даже иногда будет забывать о том, что произошло полчаса назад. Но главное Рома всё-таки помнит: Илью и то, что собирался ему сказать. Наверное, Кутепову не стоило бы верить Роме, потому что тот после перенесённой комы мог наговорить, что угодно, может, ему вообще всё привиделось, или несколько воспоминаний смешалось вот в это. Однако Денис подтверждает Ромины слова. Илья не знает, что и думать, как реагировать. Несколько дней Рому он не посещает, а, когда рассказывает всем остальным, потому что сам в настолько неописуемом замешательстве, что не может молчать, на кухне воцаряется гнетущее молчание, и только Федя вдруг неожиданно громко и страшно начинает смеяться. — Твою-то мать, а есть кто-то, кто не из «Империи»? — спрашивает он. — Ты это к чему? — вопросительно выгибает бровь Илья. Тогда Федя ещё никому ничего не рассказал о близнецах, и причина смеха была ясна лишь ему самому. — Да так, просто очень интересная ситуация получается. Но никто не уточняет подробностей, не просит Федю пояснить свои слова, ибо все мысли заняты совершенно другим. Особенно у Ильи, который не знает, как теперь быть. Он не может враз возненавидеть Рому, не может отключить чувства и воспоминания, связанные с ним. Несмотря на всё, Зобнин ведь вытащил его, не дал сойти с ума, постоянно был рядом, следил и контролировал, помог даже вступить в «Ригель», чтобы обезопасить. Илья действительно начинает искать оправдания Роминому поступку, в самом деле обнаруживая что-то стоящее, что можно понять только тому, кто сам варится в этом котле преступности много лет, кто сам был в подобных ситуациях или уже прежде их оценивал. Илья понимает, что без Ромы не сможет, но относиться к нему всё равно будет немного иначе. Простить невозможно, разлюбить — тем более. Илья попытается сделать так, чтобы у них всё осталось, как прежде, разве что поначалу придётся преодолеть несколько тяжёлых испытаний, но ведь они и не через такое проходили, верно? К тому же, Роме сейчас нужна чья-то поддержка, забота, а кто, кроме Ильи, сможет дать их в полном объёме, кто сможет спасти теперь уже самого Рому? Вскоре он выписывается из больницы и возвращается на своё привычное место — в компьютерную, поближе к Илье. Всё идёт по-старому, они пьют чай, разговаривают обо всём, даже целуются, совершенно точно понимая, что в одиночку никогда не справятся с жизнью. Тем не менее, у Ромы продолжаются проблемы со здоровьем. Его постоянно подводит память, поэтому он больше не занимается чужими проблемами психического характера, ведь боится упустить что-то важное, что даже написано в учебниках, но совершенно вылетело из его головы. Кстати, головные боли Рому тоже посещают достаточно часто, даже поднимая его среди ночи, и не всегда от них спасают таблетки. Роме приходится терпеть и привыкать к этой боли, считая её очередным заслуженным наказанием за гигантское преступление из прошлого. А ещё организм Зобнина теперь на любое, хоть самое малое, перенапряжение может внезапно отреагировать обмороком. В общем-то, вполне ясно, что Рома больше не выполняет свои прямые обязанности, как врач, числится в «Ригеле» из принципа «Своих не бросают», хотя пытается помогать Илье искать информацию, насколько умеет и способен научиться... — Ну, Федя, и как твоё лечение? — интересуется Игорь через неделю после того, как Смолов пообещал обратиться к Роме. — Прекрасно. Мне кажется, всё движется в лучшую сторону. — Ты долбоёб или да? — Игорь довольно ощутимо прихватывает Федю за плечо. — Рома уже сто лет никого не лечит. — Нет, он действительно не лечит, но он даёт советы. Это тоже своего рода лечение. Мы договорились разговаривать с ним о моей проблеме где-то два раза в неделю, ну, правда, на этой получилось только раз, потому что я в пятницу к нему обратился... — Хорош пиздеть. Нихуя вы не делаете. Рома несколько дней назад даже не вспомнил, какие таблетки давал Марио для избавления от приступов. Смолов цокает языком, закатывая глаза и скидывая с плеча руку Игоря. — Окей, я реально ни к кому не обращался, потому что не считаю нужным. Я, наверное, лучше знаю, что мне стоит делать, а что нет. — Именно поэтому ты чуть не сбросился с крыши. Значит, так, Федя, раз ты сам не в состоянии себе помочь, то этим займусь я, как твой верный товарищ. — Да нормально всё со мной, блядь. — Вот, когда мне об этом скажут компетентные люди, тогда я от тебя отстану. — Кстати говоря, у меня есть один знакомый врач, который помог мне восстановиться после побега, — вдруг произносит Марио, отрывая взгляд от какой-то книги. — Потрясающе. С него и начнём. Если не поможет, то будем искать другого. Так Федя знакомится с Юрием Палычем. Тот, пожалуй, тратит на него своё время лишь по просьбе Марио — всё же Сёмин не привык отказывать в помощи своим бывшим пациентам, особенно тем, которых действительно когда-то спас. Федя же изначально планирует как-то свести на нет эти посещения и разговоры, но Юрий Палыч, будучи опытным человеком, буквально за первые два дня понимает, в чём именно проблема Смолова. Ему удаётся того разговорить, а в конце концов даже заинтересовать. По нескольким словам Юрий Палыч догадывается, кто конкретно довёл Федю до довольно плачевного состояния. — Вы действительно знаете Лёшу и Антона? — Федя даже вскакивает со стула, стоит Сёмину вскользь упомянуть их имена. — Да, знаю. Очень даже неплохо, — врач почему-то хмурится. — И вот, что я бы тебе посоветовал... Лучше не лезь в это. — То есть как? — Ну, Лёша и Антон, конечно, парни хорошие, но ты ведь понятия не имеешь, что там у них за плечами. Вряд ли они рассказывали тебе о таком. — О чём «таком»? — Врачебная тайна. И здесь у Феди действительно появляется заинтересованность. Он хочет добиться от Юрия Палыча, что же именно есть в жизни близнецов, из-за чего лучше с ними не связываться. Федя в очередной раз понимает, что не знал о них никогда ничего, хотя ему казалось, будто бы той бесполезной информации, которой ему хватало во время их дружбы, вполне достаточно. Проходит два года, а Федя получает от Юрия Палыча только какие-то странные намёки, мол, надо помнить, что преступный мир жесток, и не всегда можно выжить в нём честным способом. Федя и так это прекрасно знает, но причём тут Лёша и Антон? Что они, чёрт возьми, делали? Федя был уверен, что после новости об их принадлежности к «Империи» его уже ничего не удивит, да и вообще не будет ничего более страшного, чем это. Судя по взгляду Юрия Палыча и интонации его голоса, резко изменяющейся стоит беседе зайти в соответствующее русло, есть что-то гораздо хуже «Империи», хуже предательства. — И я всё-таки советую тебе хорошенько подумать, не ввязываться в это, — как всегда, по уже устоявшейся традиции, говорит Юрий Палыч под конец времени приёма. — Наверное, я бы не стал их спасать, если бы не хотел ввязываться в это. — Ну, если он и спаслись, то сделали это сами. Вряд ли твоя помощь вообще играет для них хоть какую-нибудь роль, — Сёмин переводит внимательный взгляд на Федю, продолжающего упрямо повторять одно и то же вот уже два года подряд. Может быть, он действительно настолько сильно к ним привязался, что его не волнуют никакие тёмные стороны жизни близнецов? Но Юрий Палыч предпочитает гнать эти мысли прочь. — Ты чуть не окончил жизнь самоубийством, стоило им просто исчезнуть, уехать. У тебя затяжная депрессия от того, что их просто нет рядом. Но ты должен понимать, что у Лёши и Антона всё гораздо хуже, чем у тебя, и если ты в это влезешь, то должен будешь принять ответственность на себя. По сути, их проблемы станут и твоими проблемами тоже. Но ты, я уверен, не сможешь это вынести. Скорее всего, бросишь их, не захочешь иметь с ними ничего общего. Ну, или попытаешься проникнуться, как-то помочь, только ничего у тебя не выйдет. Не предрасположен ты к таким поступкам. Характер, психика — всё не то. Если их в могилу не сведёшь, значит, сам точно там окажешься. Это — самый развёрнутый ответ на Федины слова, который даёт Юрий Палыч. Дальше он только стандартно повторяет одни и те же предупреждения, рекомендуя не стремиться к близнецам, чтобы потом не пожалеть. Федя ведь уже испытал на себе первые последствия, даже не копая в глубину и суть.***
— Не знаю, что там делает с ним этот Юрий Палыч, но нытья у нас поубавилось, — довольно говорит Артём, растянувшись поперёк кровати. Именно сегодня он особенно чувствует непередаваемое словами облегчение, а то Федя его, если уж совсем честно, достал. — Не торопись с выводами, мало ли, — произносит Игорь, прижавшись к боку Артёма и закинув на него ногу. На лице Акинфеева тоже выражается блаженство. — Слушай, Игорёк, а есть что-то, что тебе прямо очень нравится? Не думай только говорить о правилах и уборке! За два года, проведённых вместе, они оба продолжают отрицать свои отношения. У них всё ещё секс по дружбе и ничего серьёзного. Впрочем, Артём-то давно уже знает, что серьёзное между ними произошло ещё до «стрелы» и сейчас только развивается. Иначе, как объяснить, что он практически окончательно переехал в комнату Игоря? Кстати, изначально Артём хотел, чтобы Игорь перебрался к нему, но удержать Акинфеева где-либо на долгий срок, кроме собственной комнаты, оказалось просто невозможным. Во-первых, он тут же принялся выговаривать за беспорядок и неудобное расположение мебели. Немедленно решил это исправить, потратив несколько дней, но всё равно оставшись недовольным. Причём, Артём тоже в восторге не пребывал, ибо он теперь вообще не ориентировался в своём жилище. Пришлось понемногу возвращать всё на прежние места, пока Игорь не видел. Во-вторых, гордость не позволила бы Акинфееву переезжать самому. Это ведь получалось, что он признавал их отношения, да ещё и всем показывал своё положение в них. Игорь еле пережил, когда о них с Артёмом в принципе заговорили, как о людях, спящих друг с другом, но вот выдержать очередную волну обсуждений касаемо переезда он точно не смог бы. Как удачно сложилось, что Артёму было вообще плевать, кто, куда и к кому, лишь бы с Игорем рядом почаще. К тому же, у того телевизор работающий, а Дзюба свой в ремонт так и не отнёс. — Ты к чему спрашиваешь? — Хочу подарок тебе сделать. — Не надо, — тут же жёстко говорит Игорь, приподнимаясь на локтях. — Подарок — это символ привязанности, отношений, любви и всего такого. К нам он не вписывается. — Господи, Игорёк, нет ничего страшного в простом, скромном подарке. Головин, вот, всем постоянно дарил всякую хрень, но это же не значило, что он всех безумно любил и был со всеми в отношениях. — Абсолютно разные ситуации. Одно дело, когда Саша сбагривает спёртые откуда-то вещи, приписывая всё к какому-нибудь событию, а другое дело, когда ты хочешь подарить мне что-то, предварительно узнав о моих предпочтениях, да ещё и без очевидного повода, по сути, просто так. — Почему же без повода? Завтра очередная годовщина Фединого лечения, по-моему, отличный праздник. — Тогда и дари подарки Феде. — У него и без меня всякого барахла полно. Обойдётся открыткой на тридцатитрёхлетие... На лице Артёма тут же отображается тяжёлый мыслительный процесс, загрузка программы, потому что он понимает, что Федин день рождения был в феврале. Сегодня июнь. Артём подрывается с кровати, чуть не сметая с неё Игоря, через которого буквально перепрыгивает, и начинает копаться в столе Акинфеева. — Слава богу, — вытирает тыльной стороной ладони лоб. — Я подумал, что забыл подарить эту чёртову открытку. — Меньше надо было бухать в тот день. — Вообще-то, у меня друг снова постарел. — Он каждый год стареет, если ты не заметил. — Так, извини меня, мало кто из наших до возраста Христа с такой жизнью, как у Феди, добирается, — говорит Артём. — Ладно, я понял, что подарки тебе не нужны. Хорошо, учту. Игоря должно было насторожить, что Артём слишком быстро принял его позицию, ведь Дзюба, вообще-то, редко, когда так просто уступает. Следовало догадаться, что он свою непонятную идею не бросит. Артём думает, как ему одновременно сделать что-то приятное для Игоря и вписаться в идиотские представления Акинфеева о жизни и отношениях. Без посторонней помощи ничего не выходит, поэтому Дзюба решает обратиться к тому, кто, по его мнению, знает все способы испытать радость. — Романтический ужин? — с тяжёлым вздохом предлагает Марио, когда предыдущие десять идей были отвергнуты. — Блядь, да ему это тоже не понравится. — Судя по всему, Игорю вообще ничего не нравится, — фыркает Фернандес. — Послушай, ужин вполне можно устроить не в качестве подарка, а просто так. Ну, типа это же ужин. Еда, приём пищи. Во сколько Игорь обычно ужинает? — Ёпт, а у него и на это время отдельное выделено, что ли? — Я потому и спрашиваю, что не удивился бы. Хорошо, предположим, примерно в шесть-семь часов вечера. Просто накрой стол, поставь на него еду. — И что в этом романтического? — В том-то и дело, что, по сути, ничего. Но ты можешь привнести в это какую-нибудь деталь, которую только Игорь прочтёт, как знак ваших чувств. У Артёма снова начинается процесс загрузки, потому что для него Марио объясняет как-то слишком сложно. Приходится просить конкретных примеров, ведь на них, определённо, получится провести какую-нибудь аналогию и потом примерить ситуацию на себя. Марио, впрочем, с радостью принимается рассказывать обо всех романтических ужинах, которые устраивал ему Денис. За два года, как выясняется, их было слишком много, что Артём даже удивляется, каким образом Денис умудряется руководить «Ригелем» и устраивать свою личную жизнь, не упуская ничего нигде. Знал бы он, скольких часов без сна это иногда стоит Денису, у которого фантазия постепенно заканчивается. — Ладно, я понял, — говорит Артём. — Надо что-то придумать. — Расскажешь потом, что вышло? — просит Марио. — Только давай договоримся, что Игорь никогда об этом не узнает? Он очень переживает, когда до кого-то доходят подробности наших отношений, да и вообще он всё никак не может принять это, как отношения. — Да, сложно у вас всё, не то, что у нас с Денисом. — В такие моменты я всегда вспоминаю Федю и ту жопу, в которой он постоянно оказывается. Так что, пока до его уровня не докатились, ещё нормально. В итоге, через три дня, вернувшись после выполненного поручения Дениса, Игорь заходит в комнату и видит перед собой небольшой стол, из-за которого диван пришлось отодвигать к самой кровати. Приглядевшись получше, Игорь понимает, что стол — это не новый предмет мебели, притащенный Артёмом в продолжение своего переезда, а что-то куда хуже. Для начала, стол накрыт бледно-голубой скатертью с какими-то замысловатыми узорами. Слишком уж празднично. Кроме того, на столе стоит посуда. Праздничная же посуда, которая всегда стояла на верхних полках кухонных шкафов, где-то там же, где все салатники. А ещё пахнет в комнате чем-то странным. Игорь принюхивается и понимает, что это грёбаные ароматические свечи с запахом яблок. Они же лежали на дне коробки, что стояла несколько лет на шкафу! Игорь специально убрал туда этот кошмар, который было жаль выкидывать, но который был недостоин его комнаты. Надо было всё-таки везти в бордель, пусть там и ценят больше клубничные. — Артём, что это за хуйня посреди комнаты? — гневно спрашивает Акинфеев, надвигаясь на виновника импровизированного торжества, стоящего около окна, мило улыбаясь. — Это ужин. — Какой, блядь, ужин?! Ты в курсе, что нормальные люди едят на кухне? — Я был там полчаса назад, сесть негде, всё своими жопами позанимали. — А если я сейчас пойду проверю? Нет, я действительно пойду проверю. Что б за это время убрал всю эту ересь отсюда. — Ну, уж нет. Ты, конечно, как хочешь, а я собираюсь поесть. Зря время тратил, что ли? И между прочим, что б ты знал, это вполне обыкновенный ужин, а не что-то там, что ты себе выдумал, — Артём спокойно садится за стол, вокруг которого было поставлено два стула, причём, взятых явно не с кухни, и двигает к себе большой салатник, принимаясь выкладывать его содержимое к себе на тарелку. — И где же так ужинают? В Туле каждый день? — Именно. А что тебя удивляет? У нас была самая главная группировка в городе, могли себе позволить. — Это... это салат с крабовыми палочками? — удивляется Игорь. — Да, вспомнил, что ты его очень любишь. Но ты, как я вижу, можешь обойтись и без него. — Ты запомнил, что я люблю именно этот салат... Я же ем его раз в год... Артём внутренне ликует — план удался, Марио просто гений! Что лучше всего могло бы выразить чувства Артёма, чем знание о том, что раз в год Игорь позволяет себе поесть в комнате крабовый салат? Впрочем, конечно, тут не обошлось без проблем, ибо помнить-то Артём помнил, а вот как именно приготовить этот салат он не знал. В Интернете нашлось около двадцати разных рецептов, а Артёму очень не хотелось облажаться. Пришлось снова прибегать к посторонней помощи... Да, опять к Марио. Тот выделил в каждом рецепте общие черты и посоветовал их совместить. Конечно, Артём с первого раза ничего не понял. В итоге, салат готовил вместе с Марио. К тому же, у того прекрасно получалось резать крабовые палочки, чтобы куски выглядели презентабельно. — Если хоть кто-то узнает обо всём, что тут было, я тебя убью, Артём. Действительно убью, — продолжая попытки сохранить недовольный вид, произносит Игорь, присаживаясь за стол. — Клянусь, всё останется только между нами. Совсем не важно, что Марио уже в курсе, что Федя, у которого занимались стол, стулья и скатерть на один вечер, скорее всего, тоже догадался. Можно ещё предположить, что Марио обязательно расскажет Денису... Ой, да всего лишь четыре человека! Почти никто. — Как ты нашёл свечи? — Я в прошлом году лазил на шкаф, когда искал, куда ты засунул мой галстук. — За каким чёртом ты полез в коробки? — Так, я же думал, что ты мог убрать мои шмотки туда. Типа ненужные. Ты же все мои вещи перетряхнул, когда я их перевёз сюда. — Потому что у тебя было слишком много лишнего, — серьёзно говорит Игорь и, немного помолчав, добавляет. — Артём, знаешь, ты удивительный человек... — Это ты мне так в любви сейчас признался? — у Артёма даже вилка из руки выпадает. — Что? Ничего подобного! Какая, на хрен, любовь... — Признался! Признался! Дзюба, как пятилетний ребёнок, только что нашедший под ёлкой подарок, о котором мечтал весь год, начинает прыгать по комнате, всё повторяя и повторяя одно и то же слово: «Признался!» Всё-таки Артём ждал этого два года, имеет право на безудержную радость. — Как же я тебя люблю, Игорёк! — заключает его в свои крепкие объятия, целуя несколько раз в щёку. — Хоть кто-то узнает об этом, и я тебя убью! — угрожающе шипит Акинфеев.***
В середине июня Денис наконец-то выстраивает план действий на ближайшие два-три месяца. Он знает, как исполнить Пашино завещание, как заново собрать свою команду, как вообще охватить всё и сразу. Единственное, в чём он по-прежнему не уверен, — успех задуманного. Мысленно представить и подробно расписать, конечно, легко, а вот выполнить, добившись необходимого результата, уже гораздо сложнее, а в некотором роде даже совсем невыполнимо, как кажется Денису. Но сейчас он решает об этом не думать, потому не сделаны и первые несколько пунктов. Надо решать проблемы по мере их поступления, не распыляясь сразу на всё. Впрочем, у Дениса много помощников, так что дело должно идти гораздо быстрее. Он вызывает к себе Федю, и тот заходит в кабинет с самым страдальческим видом, предвкушая очередной тупой отчёт. — Есть задание, которое выполнить сможешь только ты, — загадочно начинает Денис. — Господи, хоть бы это были какие-нибудь переговоры... — в сторону произносит Смолов, тут же вопросительно кивая Черышеву, чтобы конкретнее объяснил суть. — Ну, в каком-то смысле это будут действительно переговоры. Федя, ты должен вернуть сюда близнецов. Федя замирает, как вкопанный, ничего не понимая. Как он их вернёт? И, собственно, откуда такая необходимость? Именно эти вопросы Смолов немедленно озвучивает. — Точно так же, как позволил им уйти. Скажи мне, Федя, ты собирался до конца жизни молчать? Ты в курсе, что это предательство похуже того, какое совершили они? — И ты хочешь теперь их убить? Только за этим, значит, меня посылаешь. — Нет, я хочу их вернуть в свою команду. Меня Паша попросил об этом перед смертью. — Тогда сам и возвращай, я к твоему Паше и его просьбам отношения не имею, — несмотря на категоричный отказ, в Федином голосе всё равно слышится надежда, что Денис продолжит настаивать на своём изначальном мнении, будто именно Смолову надо возвращать близнецов. Конечно, Федя хочет этого, но не будет же он просто так соглашаться. — Я бы с радостью, тем более, я даже через нужных людей выяснил, где они. Вот только мне, Федя, надо ехать в Монако. Общался недавно с Ведраном, может, помнишь его? Саша со своим дилером вернулся к корням. Как ты понял, я хочу собрать свою команду заново, потому что скоро нам придётся сделать кое-что, очень опасное. Моя команда была идеальной, и нам надо её возродить. — Ладно, хорошо, я поеду. Куда и когда? — Ты и сам, думаю, прекрасно знаешь, куда. Ты же давал советы близнецам. Они ими воспользовались. Федя немного испуганно смотрит на Дениса, потому что, если тому известно про это, то, наверняка, известно и всё остальное. Действительно страшно представить, о чём ещё Денис может быть в курсе. — Две недели даю тебе на уговоры. Уверен, что Лёша с Антоном не согласятся ни с первого, ни с сотого раза. — А если я не смогу? — Тогда обратно можешь не возвращаться, — Федя нервно сглатывает. — Ладно, шучу. Просто вышвырну тебя к чёрту из своей команды. Ты же у нас лучший в плане болтовни, вот и докажи это ещё раз. Или близнецы — это какой-то особый случай? — Особенней некуда. — Но ведь однажды у тебя получилось. Денис улыбается как-то двусмысленно, что Федя снова начинает нервничать. Впрочем, выйдя из кабинета, он понимает, что, кажется, судьба всё-таки немного на его стороне. Спустя два года у него снова появится возможность увидеть близнецов, а если сильно постараться, то, может быть, удастся вернуть их в «Ригель», оставив рядом с собой на ещё большее время. Юрий Палыч говорил не соваться в это, но ведь приказы руководителей нарушать нельзя. То же самое думает Денис, собираясь возвращать Сашу. Тот очень нужен организации, и Черышев готов снова вытащить его в лучшую жизнь, как несколько лет назад. Тем более, в отличие от других побегов, Сашин вообще ни на что не повлиял. Красные нити судьбы, соединившие когда-то всех членов «Ригеля», обязательно ещё переплетутся между собой...