Мафия

      Странно смотреть на людей перед собой и понимать, что, возможно, больше никогда их не увидишь. В такие моменты всегда начинаешь вспоминать лучшие моменты жизни, проведённые с ними бок о бок. Именно лучшие, потому что о плохом думать слишком жестоко и кощунственно. Даже смотря на своего кровного врага, ты пытаешься найти в нём что-то положительное, что хотя бы вызывает у тебя каплю уважения к нему. К счастью, среди своей команды Денис не может выделить ни одного человека, которого он ненавидит.       Он их всех ценит, любит, они стали для него настоящей семьёй, идею о которой проповедовал Саша. Денис никогда не думал, что сможет согласиться с идеалистическим и немного наивным мнением Головина. Собственно, никто не думал, что когда-то посмотрит на эту точку зрения иначе, чем с усмешкой. А Саша действительно был прав. У них есть что-то, что их объединяет на подсознательном уровне, есть какая-то связь, сложившая их пути в единый.       Существует такое понятие, как красная нить судьбы, утверждающее, что к каждому человеку привязана своеобразная нить, конец которой принадлежит тому, с кем человеку суждено соприкоснуться. Нить может путаться, привести не к тем, но рано или поздно выведет на твоего человека, потому что для неё не имеют значения время, обстоятельства и расстояния. Вот и те, кто теперь принадлежит «Ригелю», в частности команде Дениса, тоже связаны друг с другом разными концами этой нити. У них она сплелась в большой узел, от которого отходит несколько различных путей, но центр всё равно единый, общий. И даже те, кто будто бы отвязал свои нити от этого узла, всё равно принадлежат ему, всё равно здесь, где-то в душе и сердце, пусть и не стоят в действительности рядом.       — Что ж, пора выдвигаться, — говорит Денис, поднимаясь из-за стола, и вслед на ним это же движение повторяют все остальные.       У них было очередное собрание, возможно, последнее в таком составе или последнее в истории «Ригеля» вовсе. Они ничего не обсуждают, ничего не решают, потому что всё уже было сказано ранее. Просто приходят, чтобы насладиться мгновениями рядом друг с другом. Все молчат, даже вечно говорящий Артём не встревает ни с одним словом, а находится где-то в своих мыслях. Интересно, о чём он думает в тот момент? О чём вообще может думать в подобных ситуациях такой человек, как Артём?       Зато довольно понятно, о чём думают остальные. Например, Федя чуть ли не с облегчением смиряется с тем, что обязательно умрёт. Он, конечно, не будет глупо и безрассудно специально лезть под пули, он ещё поборется, но... Если судьба уготовила ему смерть в этой «стреле», то он с распростёртыми объятиями её примет. У него больше нет смысла идти дальше, а подобный конец истории будет максимально логичен.       Рома обещает, клянётся себе, что обязательно признается во всём Илье, если они оба не погибнут. Впрочем, Рома уверен, что Илья останется жив, только в совсем уж безвыходной ситуации, скажем, если будет окружён кольцом противников, или «Ригель» проиграет, Кутепов, скорее всего, выстрелит себе в голову, чтобы не достаться врагу. Но только так, по-другому Илья свою жизнь не закончит, ведь он — легендарный Монстр, он и не такое проходил. А Рома понимает, что не сможет больше существовать в своей многолетней лжи, которая для него гораздо тяжелее, чем совершённый поступок. Да, возможно, это разрушит всё, что есть между ним и Ильёй, возможно, Кутепов даже убьёт Рому, но это будет справедливо, честно, пожалуй, как и в ситуации с Федей, логично.       Сам Илья думает о том, что никогда прежде не участвовал в «стрелах», а всё известное ему о них довольно противоречиво и имеет слишком негативный окрас. Нет, он не боится. Чтобы легендарный Монстр чего-то испугался? Не смешите! Илья просто хочет наиболее точно представить, как же всё происходит на этих масштабных разборках, и хочет смоделировать своё поведение внутри ситуации. Когда он выполнял заказы, то всегда сначала разрабатывал план действий, который, естественно, менялся в зависимости от обстоятельств, а не был каким-то однотипным. Илья не верит в убеждение, что если что-то работает, то не надо его менять. Это стагнация, отсутствие развития, это возможность упустить из виду что-то по-настоящему действенное и эффективное, неповторимое, что может сделать тебя победителем.       Марио только и может, что твердить, как мантру, молитву, самому себе слова поддержки. Он не жалеет, что напросился на «стрелу», но это всё равно порождает неприятные воспоминания, такие вот приветы из прошлого, которые сейчас совсем не к месту. Поэтому Фернандес убеждает и убеждает себя, внушает сознанию, что у него нет другого выхода, кроме как пойти вместе со всеми, потому что надо, потому что это ради «Ригеля», ради всех, кто в нём, ради Дениса, в конце концов. И Марио также уверяет себя, что должен принести максимальную пользу, он обязан доказать своё заслуженное место тут. В голове всплывают слова Дениса, что он не переживёт, если с Марио что-то случится, если того убьют. «Меня не убьют, — проговаривает мысленно Фернандес. — Раз мне дали шанс дожить до этого момента, то вряд ли с целью закончить его именно сегодня». Он верит, что ему уготована более длительная роль, а сегодня не последний день жизни.       Удивительно, но, наверное, самые неожиданные мысли посещают в эти минуты Игоря. Он и сам несколько не понимает, с чего вдруг в настолько ответственный и важный момент ему думается ни о «стреле» в целом, ни о встрече лицом к лицу с Пашей, как это уже было когда-то давно, ни о том, что надо сделать всё для победы, а об... Артёме. Простите, какого чёрта сейчас Дзюба вообще так беспокоит его? Подобный вопрос Игорь может задать разве что небесам, которые, словно насмехаясь, посылают ему совершенно неуместные мысли. Игорь с нескрываемым ужасом осознаёт, что боится смерти Артёма. Он не хочет её, он серьёзно переживает, что это может произойти, и сам Игорь при этом вообще ничего сделать уже будет не в силах. Но почему? Какое Акинфееву дело до своего напарника, возможно, друга и совсем немного возлюбленного? Это ведь «стрела», надо понимать, что тут все в одной лодке, что тут может случиться любая хрень, и это такой закон, такое негласное, но отвратительно несокрушимое правило. А Игорь боится. Боится до подрагивающих пальцев, что всё закончится через несколько часов, что больше не будет рядом с ним этого раздражающего человека. Он никогда уже не услышит их с Федей пререкания и взаимные подколы, не цокнет языком на очередное неуместное замечание посреди слов Дениса во время какого-нибудь традиционного собрания в среду, не наорёт за безрассудство и тупое поведение на заданиях, опасное для жизни. А самое главное, что Игорь больше не увидит этой невероятно доброй улыбки и этих чистых, почти по-детски задорных голубых глаз, во взгляде которых читается вся душа Артёма, такая простая, открытая, готовая, в целом, принять любого человека.       Понятное дело, что погибнуть может любой, и вместе с ним исчезнет часть каких-то привычных, возможно, милых и душевных вещей. Их, естественно, будет не хватать не только Игорю, но и остальным. Однако именно в случае с гибелью Артёма, как чувствует Акинфеев, лично для него произойдёт нечто страшное, будто бы мир рухнет, если в нём не будет Артёма. Внутренний мир Игоря, если только.       И тогда он вдруг с какой-то особенной силой понимает Федю и его душу. Теперь Игорю ясно, как день, что именно гложет Смолова уже много лет, как это, оказывается, ужасно больно влюбляться и терять. А Игорю ужасно вдвойне, потому что он даже не готов назвать свои чувства к Артёму любовью, ведь самой любви, этого необъяснимого явления, для Акинфеева никогда не существовало. Ну, и вдобавок положение усугубляется тем, что всё это осознаётся в данный момент, перед «стрелой», а не каким-нибудь ранним утром на кухне.       Но в кабинете есть ещё один человек, который думает так же, как и все. Денис смотрит на них, таких близких, родных, преданных, и думает, что, чёрт возьми, не представляет, как жить дальше, если сегодня они потеряют хотя бы одного человека. А они обязательно потеряют. В его команде не роботы, пуленепробиваемые машины, а живые люди. На «стреле» невозможно обойтись без жертв с любой стороны конфликта, поэтому, что «Ригель», что «Империя», обязательно кого-нибудь не досчитаются. С другой стороны, Денис понимает, насколько важен этот день по причине того, что он, наконец-то, спустя практически девятнадцать лет, увидит Пашу. Увидит и, может быть, даже сможет сказать ему несколько слов. Как же сильно Денис хочет поговорить с ним! Обо всём, что случилось за это время, даже о какой-нибудь ерунде, но, понятное дело, что это какие-то заоблачные мечты, которым никогда не суждено сбыться. Пусть больно это признавать, но Паша теперь враг, и сам он точно не заинтересован в пустых разговорах с бывшими друзьями.       На правах руководителя Денис покидает кабинет последним, закрывая дверь на ключ. Напоследок он бросает взгляд на панорамное окно, всегда в обилии представлявшее его взору их район небоскрёбов, а особенно здание «Империи». Вот и сейчас оно перед ним. На контрасте со зданием «Ригеля» оно имеет тёмно-серый или даже практически графитовый, мрачный цвет. Цвет зла, смерти и другой символистской чуши. А вот у небоскрёба, где располагается «Ригель», цвет золотой, символизирующий славу, победу, мудрость. Но разве цвет может заранее предсказать, кто сегодня выйдет с высоко поднятой головой? Конечно, нет. Это только глупые домыслы, ведь, на самом деле, всё зависит только от тех, кто примет самое активное участие в «стреле» и постарается перевернуть преступный мир.

***

      Главнейшая и самая нерушимая традиция преступного мира, которая касается «стрелы», — устраивать её где-нибудь около недостроенных промышленных зданий, на заброшенных лет тридцать назад заводах или на временно приостановленной стройке жилого дома. Суть в том, чтобы рядом не было посторонних, чтобы атмосфера была соответствующая, то есть достаточно мрачная, унылая, угнетающая. Чтобы умирать во всём этом «великолепном» по красоте месте точно не хотелось, и ты бился хотя бы за то, чтобы твоё тело упало в более приличных декорациях.       — Опаздывают, — говорит Паша, смотря перед собой на дорогу, по которой, судя по всему, должны приехать люди из «Ригеля». — Что ж, возможно, ещё есть время.       Паша, никому ничего не объясняя, идёт внутрь недостроенной многоэтажки, поднимается по бетонным лестницам, засыпанным всяким мусором и пылью, добираясь, наконец, до крыши. Здесь довольно ветрено, также набросаны доски, балки, жалкая стопка кирпича. Паша цепляется взглядом за кусок трубы, специально подходит к нему, чтобы пнуть носком, услышав металлический звон. Отсюда был бы виден ближайший микрорайон, если бы хоть что-то достроили. А так, лишь перекопали землю, возвели эту бетонную махину и бросили, оставив на долгие годы в запустении, с чёрными дырами вместо окон, со сквозными проходами вместо дверей. Сейчас бы здесь уже жили люди, но нет, не судьба, сегодня тут будут раздаваться выстрелы, будут лежать тела.       Паша подходит к самому краю крыши, только что на парапет не вставая, потому что не хватало сейчас ещё сорваться и разбиться, упасть прямо туда, ко входу, где толпятся его люди, высоко задрав головы, с удивлением смотря на своего руководителя. Максименко даже прикладывает ребро ладони ко лбу, хотя никакого слепящего солнца и в помине нет.       — Чё это ему там понадобилось? — спрашивает вполголоса Дима, одновременно недобро косясь в сторону Кокорина, как всегда трущегося где-то поблизости.       — Может, хочет сверху глянуть, едут или нет? — пожимает плечами Максименко.       — На кой чёрт?       — Спроси, что попроще.       — Интересно, бывало ли такое, что кто-то просто не приезжал на «стрелу»?       — В моё время не было, — встревает в разговор Валерий Георгиевич. — Это позорно и низко. В былые годы тебе бы ещё и поражение приписали, то есть заочно признали бы тебя никчёмным, и ты должен был бы сдаться победителю.       — Получается, что объединение просто расформировывалось без жертв?       — Типа того. Правда, без жертв не обходилось. Все люди из объединения, как рабы, отходили выигравшей стороне, а он обычно не горел желанием оставлять их около себя. Доходило до того, что их всех выстраивали в несколько рядов и по очереди расстреливали. Мерзкая, убогая смерть, но вполне достойная тех, кто зассал ехать на «стрелу», — Валерий Георгиевич ухмыляется, покачивая головой. — А ты думаешь, что «Ригель» не приедет? Они, конечно, те ещё чмошники, но не настолько.       — И как он может говорить так о сильнейшей организации в стране? — удивлённым шёпотом спрашивает Саша.       — Да срал я на их силу и величие. Зажравшиеся ублюдки. Никогда мне не нравились, даже в их лучшие годы, в правление Черышева-старшего. Одного там человека можно было уважать. Вот он реально великий, единственный, кому удалось выйти из организации и не сдохнуть тут же. Он ещё и группировку новую создал, и с «Ригелем» четыре раза цапался.       — Кто же эта легенда, и почему мы о нём ничего не слышали? — интересуется Дима.       — Потому что сопляки, потому и не слышали. А это, между прочим, Роман Широков. Великий человек, жаль, что сдох, как все. Зато благородно, на «стреле».       — Некоторые верят, что не сдох, — добавляет Кокорин, незаметно головой в сторону многоэтажки кивая, как бы подразумевая, что конкретно Паша в числе этих неверующих.       — Хуйня. Сдох он. Из такого дерьма уже не выбираются, а я на месте «стрелы» был, смотрел, что да как. Ну, чисто из интереса.       Паша снова выходит к тем, из кого теперь состоит его команда. Вид у него странный, то ли серьёзно-сосредоточенный, то ли мрачно-траурный, будто умирать собрался. В этот же момент слышится звук колёс, и перед группой из «Империи» останавливается четыре машины. Из них, не спеша, выходят сначала Денис, следом за ним Игорь, далее появляются Артём и Федя, завершают действие Илья с Ромой, а также Марио, оказывающийся позади всех.       — Не прошло и года, — произносит Паша, убирая руки в карманы брюк. — Какие знакомые лица, Акинфеев.       — И я рад тебя видеть...       — А рожи и правда знакомые, — перебивает с весёлым смешком Артём. — Чё, Валерий Георгиевич, не признаёте?       — Да тебя, Дзюба, любая собака за километр вспомнит.       Марио обмирает, смотря на Сашу и Диму, стоящих чуть поодаль от Кокорина. Его, кстати, Марио предпочитает пропустить мимо, потому что знает, стоит только взглянуть на этого человека, как сразу же накроет паникой, воспоминаниями, и таблетки, принятые перед выходом, не спасут. Но Дима и Саша... Как же так? Бывший коллега, бывший сосед по лестничной площадке, бывшие приятели... И они тоже в преступности, более того, выступают на стороне врага, а Марио даже подумать не мог о таком. Выходит, всё время их общения оба убивали людей, спокойно потом смотря в глаза своим коллегам и знакомым, улыбаясь и шутя. Так вот, что это были за странные собрания поздно вечером, куда торопился Дима, всегда надевая парадный костюм, будто на праздник. Так вот, что это был за раздражающий его «главный», который эти дурацкие собрания устраивал. Однако, получается, что, когда Марио похитили, когда его бил Кокорин, Дима и Саша знали об этом. Всё это время они знали и хранили тайну! Марио бледнеет, за что получает нахмуренный взгляд Ильи.       — Может, уйдёшь? — строго спрашивает он, видя, что не всё хорошо.       — Я просто знаю их, — шёпотом отвечает Марио.       — И что теперь?       — Ничего...       И это Марио ещё не был в курсе, что именно Дима и Саша похитили его, они доставили в «Империю», и они заставили его жизнь свернуть туда, где он теперь находится.       Тем временем, Федя смотрит на Кокорина, как и тот одаривает его недобрым взглядом. За пять с лишним лет ни один, ни второй нисколько не изменились, как и не изменилось их отношение друг к другу. Федя сжимает рукоятку пистолета, чувствуя, что ненависть к этому человеку, находящемуся рядом с руководителем «Империи», возрастает с той же силой, какой она была в те годы, когда Федя узнал про него и Ингу, когда потом ещё столкнулся с ним в своей краснодарской организации. Федя ему так и не отомстил по-человечески, по сути, вообще позорно сбежал, оставив Кокорина совершенно свободным. Если бы Федя тогда убил его, возможно, сейчас всё было бы по-другому. В голове Смолова всплывают и другие моменты, связанные с Кокориным. Федя знает, что именно он издевался над Марио несколько месяцев, за что теперь тот терпит различные проблемы с психикой и приступы. Федя знает, что этот человек точно также издевался бы над близнецами, если бы те не смогли сбежать. Впрочем, Федя не знает, удалось им или нет, может, их поймали, и Кокорин всё-таки воплотил все садистские мечты, касающиеся их персон. Ненависть усиливается. Теперь Федя только и думает о том, что на руках этого человека может быть кровь Антона и Лёши.       — Поскольку сейчас нет совета преступности, который мог бы проконтролировать нашу «стрелу», я хотел бы сделать последнее предложение, — всё это время Денис говорит с Пашей. Они перебрасываются какими-то предсказуемыми фразами, всегда произносимыми в подобных случаях. — Я считаю неправильным отсутствие диалога между нами. Перед тем, как убивать друг друга...       Но закончить Денису не даёт внезапный выстрел, разрезающий воздух. Всё происходит в считанные секунды, но сколько же событий успевает совершиться.       Кокорин видит, как Федя направляет пистолет в сторону Паши. На самом же деле, Смолов хотел всего лишь сразу же избавиться от своего врага, но немного скосил прицел, поэтому вышло, что вышло. Думая, что сейчас убьют Пашу, Кокорин вылетает вперёд, отталкивая его в сторону, одновременно, нажимая на спусковой крючок своего оружия, но не успевает нормально прицелиться, куда следует, так как Федина пуля попадает чётко в область рядом с сердцем. Красное пятно за мгновение разрастается на белоснежной рубашке Саши. Он снова в крови, но теперь уже в своей.       — Твою мать, Федя, умеешь же ты, блядь, не вовремя! — успевает прокричать Артём, прежде чем начинается настоящее безумие, и все разбегаются в разные стороны.       Паша несётся в здание и наверх, перескакивая через несколько ступеней лестницы сразу. Денис, успевший пригнуться в момент выстрела, иначе могло задеть и его, мгновенно выхватывает Пашу взглядом и устремляется за ним. Это его цель, они обязаны биться только друг с другом.       Илья и Рома забегают за машины, пока над их головами пролетает целая очередь из автомата Валерия Георгиевича. Илья думает, что ему бы сейчас не помешала родная винтовка да какое-нибудь укромное место в районе крыши. Рома же какого-то чёрта полминуты возится со своим пистолетом.       — Сука, да чтоб ты сдох, — гневно произносит Зобнин, пытаясь сдвинуть затвор, так некстати заевший. И кто вообще сделал это шедевр огнестрела?       — Возьми, — говорит Илья, передавая свой пистолет и отбрасывая Ромин в сторону.       — А ты?       — Думаешь, я с собой только один взял? Не будь таким наивным хотя бы сейчас, прошу.       Кутепов дожидается, пока автоматная очередь прекратится, и выглядывает из-за капота машины, однако Валерия Георгиевича уже нет на месте. Илья быстро оглядывает территорию, прикидывая, куда мог пропасть бывший руководитель «Южной».       — Тут сиди, — кидает Илья напоследок Роме и выходит из-за машины, осторожно двигаясь в сторону здания.       Тем временем, Марио, сам не зная, как, оказывается в одном из коридоров второго этажа. Он не помнит, зачем побежал в многоэтажку, для какой цели поднялся на второй этаж, но вокруг, кажется, никого нет. Выстрелы раздаются откуда-то выше, пули гулко чеканят о стены.       — Стой, — позади щёлкает курок, и Марио оборачивается.       Перед ним Саша, но Марио видит не его, а тёмную точку дула, направленную прямо в лоб. Фернандес сглатывает, не шевелясь. Он знает, что надо срочно предпринимать какие-то меры, но то ли страх, то ли начало неожиданного приступа, заставляют его замереть на месте, смотря прямо в глаза своей смерти. Саша выстрелит. Саша ведь из «Империи», он не может пойти против своих, даже если перед ним бывший коллега и приятель. Тут теперь все враги.       Марио слышит выстрел и зажмуривает глаза, ощущая липкий холод и какое-то ещё странное чувство, будто по всему телу прошёл электрический заряд.       — Ну, пиздец ты тормознутый баран, конечно, — вздыхает Илья, занятый поисками Валерия Георгиевича. — Ещё раз так встанешь, сдохнешь первым.       — Да я... — Марио понимает, что дослушивать его никто не будет, но поворачивается в сторону, где только что стоял Саша и... не находит его.       Выстрел Ильи приходится в ногу, ибо был сделан второпях, да и Кутепов не особенно жалует пистолеты, как оружие. Он потому и хочет добраться до Валерия Георгиевича, чтобы забрать его автомат и чувствовать себя более комфортно. Так вот, выстрел приходится в ногу, и Максименко успевает отползти куда-то в сторону, скрывшись за поворотом и надеясь, что за ним не пойдут. Кому он нужен вообще?       Саша зажимает рану ладонью, морщась от боли. Он рад, что всё обошлось именно так, потому что вряд ли ему удалось бы выстрелить в Марио. Да, это непрофессионально, это малодушие, это тоже своего рода предательство, но как Саша мог убить его? Наверное, даже Дима не смог бы, хотя у него совсем другие взгляды.       — Блядь, их, походу, больше, чем по правилам, — говорит Федя, стоя вместе с Игорем около какой-то стены и изредка отстреливаясь.       — Я насчитал четверых во время сходки.       — Ага, а это тогда кто вообще? Я их не видел в начале.       — Доброго денёчка! — к стене прибегает Артём, на ходу вставляя новые патроны в магазин. — Тоже эту поебень заметили?       — Уж не слепые.       — Ты бы, Феденька, вообще молчал лучше. Из-за тебя опять дерьмо началось.       — Ой, можно подумать, Дэн своими мирными переговорами чего-то добился бы. А так, я хоть напоследок своё тайное желание исполнил.       — Ну, ты реально отморозок, Федя. Хер с тобой, так и быть, горжусь. Без Кокорина во всей этой ситуации как-то получше.       Выстрелы ненадолго стихают, и Смолов тут же уходит, прощаясь со своими коллегами, потому что собирается как-то продраться на этаж выше, где, судя по всему, обстановка была ещё хуже. Там Илья и Марио отстреливались от троих бывших членов «Федерации». Фернандес просто решил держаться поближе к тому, кто точно знает, что делать, и сможет ему дать какие-нибудь полезные указания. Илья не особенно оценил этот поступок, потому что только следить за Марио ему и не хватало, конечно.       Игорь и Артём остаются около стены вдвоём. Снова раздаётся череда выстрелов, сразу после которой Акинфеев на половину выходит из своего укрытия, стараясь зацепить хоть кого-нибудь.       — Чё, Игорёк, боишься? — спрашивает Артём.       — Чего мне бояться? У меня эта «стрела» шестая.       — А если не «стрелы»? — и даже в такой нестандартной ситуации Артём не обходится без улыбки. — Неужели ты думаешь, что оно действительно вот так... Возьмёт и закончится.       — Зная тебя, я бы не удивился.       — Значит, плохо знаешь. Я же не сдох во все десятки раз до этого, хотя действовал так же.       — Однажды твоё везение должно закончиться.       — А у меня контракт с Дьяволом, — Артём дожидается, пока Игорь вновь вернётся за стену, и притягивает его к себе для поцелуя.       — Какой ты ёбнутый всё же. У нас «стрела», вообще-то.       — Запомни меня ёбнутым, Игорёк! — весело говорит Дзюба и выбегает из-за стены, на ходу отстреливаясь и, кажется, совсем не замечая, что в него целятся двое сразу. Может, у него действительно контракт с Дьяволом?       Пока идёт стрельба внутри многоэтажки, Рома продолжает контролировать территорию снизу, сидя за машиной и изредка выглядывая, чтобы оценить положение. Вокруг совершенно никого нет, все уже ушли, и Рома понимает, что его сидение совсем не имеет смысла. Он поднимается на ноги и направляется в сторону здания.       Ему удаëтся без особых приключений добраться практически до десятого этажа, но там он вдруг сталкивается с Димой. Рома мгновенно реагирует, стреляя, однако у Баринова получается увернуться. Следом раздаëтся ещë несколько выстрелов.       В самый неподходящий момент у Ромы вдруг заканчиваются патроны. Он хлопает себя по карманам, но время упущено. Баринов успевает ещë раз нажать на спусковой крючок. Рома отбегает в сторону, но пуля догоняет его.       Ноги перестают держать, становятся ватными, по телу разливается странное тепло, а в голове какой-то гудëж. Рома еле-еле может расслышать сначала удаляющиеся шаги, а потом вновь какие-то другие. Судя по всему, к нему приближается несколько человек.       Заполучив заветное оружие, Илья, поудобнее перехватывая автомат, вместе с Марио поднимается выше. Теперь у них новая цель — найти Дениса, который в одиночку попёрся вслед за руководителем «Империи». Инициатором этого предприятия был, конечно же, Фернандес, но Илья прикинул что-то в уме и посчитал идею вполне разумной, потому что кто-то должен прийти на помощь Денису. Вполне возможно, что Мамаев пытается загнать его в ловушку.       На десятом этаже Илья и Марио ненадолго останавливаются, потому что здесь заканчивается лестничный пролёт, и надо идти в противоположный конец этажа, чтобы найти новый. Однако там, помимо лестницы, они находят лежащего без сознания в крови Рому.

***

      Денис продолжает погоню за Пашей, иногда вынуждено прерывая её, потому что наталкивается то на приспешников Мамаева, то он сам начинает отстреливаться, увеличивая отрыв между собой и Денисом. Черышев уже понял и заметил, что людей у Паши гораздо больше, видимо, прихватил ещё и пушечное мясо, надеясь, в крайнем случае, задавить числом. Это, конечно, никак не улучшает ситуацию, и Денис серьёзно переживает о том, как справляются его помощники. Тем не менее, ему надо продолжать свой путь, ибо только так можно достичь цели и результата. Непонятно только, зачем Паша бежит всё время наверх, очевидно, заманивая Дениса на крышу. Если там нет ещё десяти вооружённых до зубов человек, то тогда они оба окажутся в безвыходном положении. Путь с крыши будет один, и тот вниз.       Но у Дениса не так много времени, чтобы думать. Он, наконец, добирается до вершины здания, распахивает перед собой хлипкую дверь и чувствует прохладный порыв ветра, ударяющий в лицо.       — Наконец-то, друг против друга, — говорит Паша, стоя к нему лицом, держа наготове пистолет. — Я готов признать, что Игорь всегда был выше нас на голову, но между собой мы ещё никогда не искали лучшего.       — Послушай, там, внизу, я не закончил...       — А ты всегда любил много болтать.       — Паша, это необходимо. То, что сейчас происходит, совершенно неправильно. Это не наша война, а противостояние моего отца и Широкова. Один уже мёртв, другой, возможно, тоже, а кто-то другой сейчас пытается нажиться на его имени, но только из-за этого мы почему-то продолжаем идти по тому же пути, продолжаем убивать своих же.       — Вот не надо тут пиздеть. Ты своих никогда не убивал, отсиживался где-то в своей сраной Испании, пока я вот этими, блядь, руками стрелял в тех, с кем жрал каждое утро за одним столом! Скажи спасибо, что не грохнул Игоря.       — Да, ты прав. Я не знаю, что тут было, пока я находился в «Горизонте». Но неужели ты думаешь, что там я просто сидел, сложа руки? Я там, представь себе, тоже убивал и много. Я убил человека, которого любил, я убил целую семью какого-то мужика, потому что так сказал мне мой руководитель. И, знаешь, что? Мы теперь сами руководители, сами приказываем убивать. Всё изменилось! В мире может существовать несколько организаций, не обязательно постоянно перетягивать одеяло на себя.       Денис опускает руку с пистолетом, отбрасывает его в сторону.       — Я теперь всё понимаю, Паша. И ты тоже должен понять. Нам незачем враждовать, это бессмысленно. Мы не вернём ни моего отца, ни твоего Романа Николаевича, ни всех, кого уже нет. Сейчас мы просто друг друга убьём, а что будет дальше? В Москве больше нет организаций, нет группировок. Преступность фактически умрёт. Да, наверное, кто-то где-то попытается воссоздать подобие этого всего, но это будет другой мир, и он будет слабее. Мыслью о величии кого-то одного мы ставим самих себя на грань смерти, забвения. Мы боремся за пустоту. Но хрен с ней! Ты подумай, Паша, что станет с этими людьми, которые сейчас преданы нам? Они не смогут жить в другом мире, мы обрекаем на смерть и их. Зачем нужно было создавать все эти команды, организации, если сейчас мы просто возьмём и предадим тех, кто был с нами всё это время рядом, кто верил в нас, кто был готов умереть за нас?       — Меня уже предали все, кто мог. У меня снова больше ничего нет, а на твоих людей мне, знаешь ли, похуй.       — Точно ли все, Паш?       С каждым новым словом Денис подходит всë ближе, оставаясь таким же безоружным. Ему будто совсем плевать, что Паша пистолет не убирал, он всë равно может выстрелить, и для него не имеет значения, кто перед ним. Даже, если Денис когда-то был другом.       — Я никогда не относился к тебе, как к врагу. Всегда, когда «Империя» по твоей указке творила самую невероятную поебень, я потом подчищал за вами. Я держал ответ перед правительством, когда кто-то из ваших грохнул какого-то депутата. Я обещал им, что такого больше не повторится, но оно повторялось и повторялось. А я продолжал отстаивать наши с тобой права, по сто раз объясняя этим идиотам, что они не смогут повлиять на преступный мир, так как даже не знают, какие в нëм законы. Я не вмешивался в твои разборки с другими объединениями, потому что, если бы наши люди столкнулись раньше, «стрела» тоже произошла бы гораздо раньше. Но я понимал, что это такое, чем это может закончиться. Я не хотел бойни, не хотел, чтобы кто-то из нас умер, и я оттягивал момент, как мог. Сто раз я предлагал тебе переговоры, сто раз ты меня посылал на хуй. Я хотел просто узнать, Паша, что было в твоей жизни за всë это время, пока мы были вдали друг от друга. Мне плевать, по какой причине ты начал разрушать наш мир, чью волю ты исполняешь. Я просто всегда хотел ещë раз поговорить с тобой, как с другом, как с тем Пашей, которого я знал много лет назад. Я всегда, блядь, всегда видел в тебе только того запутавшегося подростка, совершенно не понимающего, кто он и где, верящего чуть ли не первому встречному, потому что ему страшно. И я продолжаю относиться к тебе так же, как и тогда. Что бы ты ни делал, каких бы ошибок ни совершал.       Паша не отступает, поэтому в один момент дуло пистолета начинает упираться Денису в грудь. А тот продолжает говорить, совсем не замечая этого.       — Если ты, Паша, действительно считаешь, что и я тебя предал, то тогда просто выстрели, убей меня, и это всë закончится. Ты победишь, «Империя» станет великой, а «Ригель» падëт.       Мамаев вздыхает, отворачиваясь и убирая пистолет. Он отходит к сложенным грудой доскам и садится на них, смотря вдаль.       — Ты говоришь, что мы теперь главные. Мы можем делать так, как считаем нужным. Наверное, ты прав. Но я не знаю, честно, не знаю, как будет лучше. Слишком многое произошло.       Паша достаëт из кармана пачку сигарет, берëт себе одну и протягивает Денису. Тот присаживается рядом, и оба закуривают.       Теперь говорит уже Паша. Он рассказывает, что было здесь с ним, пока Денис находился в Испании. Описывает столкновения с «Ригелем» и ту памятную «стрелу», когда не смог убить Игоря. Боже, да что он вообще в состоянии сделать сам? Убивать своих не может, чужих тоже, думать и принимать решения, как выяснилось, тем более, раз уж постоянно вëлся на приятные и так правильно выстроенные речи Кокорина, приведшие его, в конце концов, к этому дню. Выходит, что всю свою жизнь Паша жил так, как ему позволяли другие, ни разу не сделав что-то, о чëм думал сам, чего хотел именно он.       — И чего я добился? Жалкий неудачник, с какой-то стати возомнивший себя чуть ли не правителем мира, — с грустью произносит Паша. — А ведь Роман Николаевич поначалу тоже сомневался во мне. Интересно, почему потом вдруг поверил?       — Потому что человек, сумевший практически уничтожить преступность, не может быть неудачником. Ты сделал столько, сколько ещë не сделал никто. Твоë имя, как мы и мечтали, вошло в историю. Может быть, с не самым хорошим окрасом, но судьба сама решает, кому какую роль играть.       — Ты же знаешь, я не верю в эту хрень.       — А во что ты веришь?       — Раньше я верил в то, что Роман Николаевич жив. Потом я убедился, что это действительно так, и стал верить, что однажды мы с ним встретимся, и он скажет мне, как жить дальше.       Звуки доносимых сюда выстрелов уменьшаются, кажется, «стрела» подходит к своему завершению, но ни Денис, ни Паша не хотят думать, сколько же полегло их людей.       — Знаешь, а ведь можно ещё всë исправить, — произносит Денис уверенно. — Ещë не всë потеряно, Паш. Мы можем объединиться, как раньше, в былые годы. Ну, или, если не хочешь, оставайся руководителем «Империи», а я буду управлять «Ригелем». Мы построим новый преступный мир. Плевать на заветы Широкова, плевать на идеи моего отца. Начнëм жить так, как сами решим. Это возможно, правда.       — Может быть, — говорит Паша. — Только для всех мы будем жалкими посмешищами, не сумевшими отстоять свои взгляды и позиции. К тому же, там умирают твои и мои люди. Зачем? Чтобы мы просто расписали мир? Я считаю, что так мы обесценим их жизни. А ещë я думаю, что я лишний. Действительно лишний, что в вашем с Игорем соревновании, что в вашей дружбе, что сейчас, в этой жизни. Мне надо уйти.       — Ты можешь скрыться. Я сделаю так, чтобы никто никогда больше не узнал о тебе, как это было с Романом Николаевичем...       — Нет, Денис. Я не про это. Там, внизу, есть человек, который значит для меня практически столько же, сколько всë это вместе взятое, а, может быть, даже больше. И я хочу быть с этим человеком, потому что он такой же лишний, как и я. И он тоже очень много надумал о себе, ставил сумасшедшие цели и, что удивительно, практически достиг их. Я пообещал ему, что никто из нас с ним не выиграет. Он уже проиграл, а я следующий.       Паша поднимается с досок, прислушивается и понимает, что выстрелы прекратились совсем. Вряд ли все решили сделать перерыв, скорее всего, просто перестреляли друг друга. А Паша крутит в руках свой пистолет, задумчиво поглядывая на парапет крыши.       — Я знаю, где находится Роман Николаевич, и я думаю, что ты, Денис, должен убить его. Только так можно спасти этот мир, потому что Роман Николаевич не успокоится.       — Убить Широкова?       — А он бессмертный, по-твоему, что ли? Да, это будет непросто, но я уверен, что именно ты сможешь это сделать. Ты и твои люди. Ты умеешь находить тех, кто будет по-настоящему предан, кто всегда будет рядом. В этом твоя сила, Денис, — Паша идëт к парапету, смотря через плечо иногда, как за ним следует, словно тень, друг. — Роман Николаевич в Питере. Собственно, этого следовало от него ожидать. У него есть своя организация. Небольшая, но не слабая. Впрочем, он никогда не делал слабых вещей... И да, ещё кое-что, — Паша оборачивается и указывает рукой в сторону набросанных кирпичей. — Я там положил свой дневник, который вëл с тех пор, как попал в «Ригель». Хочу, чтобы он достался тебе, как, возможно, приятная память обо мне, о нашей дружбе. Прочти, пожалуйста, последнюю страницу, я еë для тебя написал. Что ещë? Ах, да, спасибо за то, что моих людей сберëг. Предателя этого, Рому, например. Смотрю, он у тебя неплохо устроился. Но самое большое тебе спасибо за Миранчуков. Я знаю, что они сбежали, и я надеюсь, что они ещë живы. Найди их, Денис. Я хочу, чтобы они были в безопасности, а с тобой это точно получится. Да и вообще они ведь первые в рейтинге, так что, пригодятся, — с улыбкой говорит Паша. — Ну, вроде всë сказал.       Он поднимается на парапет, поворачиваясь лицом к Денису. Кивает, чтобы тот пошëл доставать тетрадь с дневниковыми записями. Когда Денис отворачивается, воздух разрезает последний выстрел, означающий конец «стрелы».       В этот момент на крышу выбегают Игорь и Марио, которые застают Дениса в полном одиночестве, со слезами, бегущими по щекам.

Империи, как и звëзды, тоже падают.