На Его Стороне (By His Side)

      Бертольд невольно снова нахмурился, расстроенный ощущением скованности в шее. Это было странно: утром, выходя из дома, он чувствовал себя прекрасно; быстро чмокнув Райнера в щеку, вышел за дверь. Райнер сказал ему, что пойдет с Габи на матч в хоккей на траве и что вернется после того, как отвезет свою двоюродную сестру домой. Бертольд согласился, они обменялись словами «я люблю тебя», и он отправился на работу. И какое-то время он был... окей, озабочен тем, чтобы разобраться со стопкой папок и бумаг на своем столе.       Почему ему так холодно? Он провел рукой по волосам, обнаружив, что его голова вспотела. Бертольд выпрямился и огляделся по сторонам. Больше никто в офисе, казалось, не чувствовал того же. С желанием разведать местность и посмотреть, не думает ли кто-нибудь еще, что здесь холодно, Бертольд схватил бутылку с водой и направился к кулеру, заглянув по пути в пару небольших комнаток. — Что ты там ищешь в моём офисе? — спросил Порко, когда Бертольд заглянул в кубикл у кулера. Он повернулся в кресле, скрестив руки на груди. Пиджак Порко висел на спинке, галстук был ослаблен. Бертольд смущенно рассмеялся и почесал затылок, а Порко приподнял бровь. — Ты в порядке? — Ха-ха, да... Хотя сегодня здесь довольно холодно, правда? — спросил Бертольд, и Порко посмотрел на него, как на сумасшедшего. Бертольд заметил отсутствие ответа; глаза Порко оглядели его с головы до ног, прежде чем он ответил: — Сейчас середина лета, и наш придурок-босс не починил кондиционер, конечно, здесь холодно, — в его голосе звучал сарказм, но Бертольд уже привык к нему и просто не ответил. Порко откинулся на спинку кресла, и на его лице появилось выражение легкой озабоченности. — Уверен, что чувствуешь себя нормально? Выглядишь бледным. — А... Я в порядке. Мы с Райнером на днях ходили на хоккейный матч с его маленькой кузиной. Наверное, просто подхватил от кого-то простуду, — Порко скептически посмотрел на него, пожал плечами и развернулся обратно к компьютеру. — Продолжай пить воду, Бертольд. Я не хочу, чтобы из-за тебя здесь заболели люди, которые мне действительно нравятся, — постукивание пальцев по клавишам возобновилось, когда Порко вернулся к работе. Бертольд невольно улыбнулся; Порко иногда бывал резок и груб, особенно с людьми, которых он плохо знал, но ему было не плевать. Ну, по крайней мере, на него.       Бертольд отпил несколько глотков, снова наполнил бутылку и вернулся за свой стол. Он провел рукой по лицу, слегка покачал головой и оглянулся на кипу бумаг, дразнившую его весь день. Но его желудок болел, и он просто не мог сосредоточиться, когда в этом офисном здании было так чертовски холодно! Порко выглядел так, словно изнемогал от жары (жарился, как поросенок, Бертольд мог бы сказать с риском получить пинок под зад), а Саша завязала волосы в высокий конский хвост, чтобы они не падали на шею. Они спятили.       Он снова взглянул на часы. Каким образом ему удалось сделать так мало работы за всё это время?.. Возможно, Порко был прав. Ему нужно было вернуться домой и немного отдохнуть. Бертольд, должно быть, и впрямь выглядел нездорово, потому что, как только он зашел в кабинет мистера Магата, его босс покачал головой и отослал его домой, прежде чем Бертольд успел хоть что-то произнести. Как и Порко, Магат сказал ему просто пить и отдыхать. — Боже, как ярко... — пробормотал Бертольд себе под нос, сев в машину, схватил солнечные очки и вздохнул с облегчением, когда темные стекла заслонили мир вокруг него. Он сделал еще несколько глотков из бутылки с водой, приняв болеутоляющую таблетку, чтобы облегчить усиливающуюся головную боль.       Он любил Габи и проводил время с Райнером на ее спортивных мероприятиях, но, черт возьми, они могли быть рассадниками простуды и тому подобного с таким количеством хнычущих маленьких детей и их родителей, бегающих вокруг все время.       Было холодно, слишком холодно. Припарковав машину, Бертольд вышел из неё и медленно направился к двери своего дома, включив там обогреватель на полную мощность. Он сбросил ботинки и носки, скребя зудящие ноги. Пошел в спальню и свернулся калачиком на кровати, завернувшись в одеяло, как в буррито. Бертольд вздохнул и немного расслабился, с неприязнью ощущая ужасно сильный зуд в руках.       Через несколько часов Райнер вздохнул, подъезжая к дому после того, как отвёз свою двоюродную сестру. Она была расстроена и плакала, потому что пропустила победный удар в игре, поэтому он повел ее за мороженым. Бертольд не ответил на его эсэмэску, сообщавшую, что он опоздает домой, но, зная его, можно было предположить, что он, вероятно, был поглощен какой-нибудь книгой или смотрел какое-нибудь дурацкое реалити-шоу. — Какого хрена? — пробормотал Райнер себе под нос, едва войдя в дом и ощутив изнуряющую жару. Взглянул на термостат: почему, черт возьми, его включили в середине лета? Он почувствовал, что почти сразу же начал потеть, вытер лоб и настроил термостат на уровень, на котором он обычно стоял. — Боже. Здесь жарче, чем в аду. Черт.       Райнер тут же сбросил рубашку, осмотрелся по сторонам и заметил, что Бертольда нет в гостиной, хотя его машина стояла на подъездной дорожке. — Бертл? Бертольд?       Он открыл дверь в спальню и увидел Бертольда, завернутого во все сразу, даже в одеяло. Обычно он по ночам сбрасывал с себя одеяло, потому что ему было слишком жарко, так что зрелище оказалось немного странным. Райнер подошел к кровати и положил руку на лоб Бертольда, заметив, что того лихорадит. — Эй, Бертольд. Проснись, любимый. — Н-нгх... Райнер? — спросил Бертольд, моргнув и увидев размытое изображение светловолосого мужчины, стоящего над ним. Рука пробежалась по его волосам, нежно поглаживая. Нахмурив брови, Бертольд потянулся вниз и почесал ступни, затем и руки. — Я устал... — Ты в порядке? Хочешь, я тебе что-нибудь принесу? Или чего-нибудь вообще? — Бертольд поудобнее устроился в постели, мысленно возвращаясь ко всем бумагам, которые лежали на его рабочем столе и о которых нужно было позаботиться. Черт. Ему так много всего нужно будет наверстать, когда он вернется. — Аспирин и вода... — пробормотал Бертольд. Райнер кивнул и вновь погладил его по голове, прежде чем уйти, чтобы достать то, что просил его муж. Бертольд жадно принял лекарство и воду, чувствуя, что сознание опять куда-то уплывает, не слишком отвлекаясь на зуд, отчасти сводивший его с ума. Райнер нахмурился, глядя, как Бертольд почесывает руки, и заметил, что кожа у него покраснела. — Хочешь, я отвезу тебя в больницу? — спросил Райнер, обратив внимание на то, как вспотела голова Бертольда. Это было похоже на грипп. Боже упаси, чтобы Бертольд вышел из строя, потому что у него был грипп, прогрессировавший в пневмонию, или что-то в этом роде. — Нет... мне просто нужен отдых, — Райнер снова нахмурился, но наклонился и поцеловал Бертольда в лоб. — Бертольд. Дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится. Ты хочешь, чтобы я завтра взял выходной и побыл с тобой? — качание головой; Райнер нахмурился чуть сильнее. Бертольд никогда не просил помощи, когда в ней нуждался, поэтому Райнер разрывался. Его муж определенно был болен, но не хотел просить его о помощи. Райнер снова нежно погладил Бертольда по волосам и поцеловал в щеку. — Я буду в гостиной, хорошо? Просто позови меня, если тебе что-нибудь будет нужно.       Райнер не мог не волноваться, когда в ту ночь забрался в постель: Бертольд дрожал под одеялом. Он снова включил термостат для него, нервно наблюдая за мужем на следующее утро, пока одевался, собираясь на работу. Он схватил телефон Бертольда и позвонил на работу, чтобы предупредить об отсутствии мужа, а затем сделал звонок собственной матери, чтобы та через некоторое время проверила, как там Бертольд, и позаботилась о нем, если понадобится. Волосы Бертольда все еще были влажными от пота, когда Райнер провел по ним пальцами, покачав головой и закусив нижнюю губу. — Бертл. Будь в порядке. Я люблю тебя.       Наконец Бертольд приоткрыл глаза и увидел, что у его кровати сидит незнакомый человек и здоровается с ним. Перед глазами всё плыло, но у неизвестного были светлые волосы и женственная фигура. Она выкладывала на стол какие-то таблетки вместе со стаканом воды. Бертольд попытался прищуриться, чтобы понять, на кого он смотрит, и его зрение медленно сфокусировалось. Он крепко зажмурился и схватился за голову, почувствовав ужасную боль. — Кто вы? — спросил Бертольд. Женщина выглядела смущенной его вопросом. Он ведь говорит четко, да? Бертольд слабо нахмурился и потянулся, чтобы почесать руки. Кожа была красной и болезненной, а ноги Бертольда зудели тоже. — Мэм? — Бертольд? Это Карина. Твоя свекровь, — Бертольд моргнул и уставился на нее. Она выглядела знакомо, но откуда — он не знал. Свекровь? Это не может быть правдой. Такие родственники были у женатых людей, а он не был женат. Быть женатым звучит неплохо, но он даже ни с кем не встречался. Но так ли это? Она приподняла бровь и бросила на него растерянный взгляд. — Я не женат... — запротестовал Бертольд, качая головой. Зачем ему быть женатым? Женщина недоверчиво посмотрела на него, покачала головой и схватила свой сотовый телефон. — Кому вы звоните? — Бертольд поймал себя на том, что ему неприятно, что эта незнакомка так грубо обращается с ним. В его собственном доме, к тому же! Почему она смотрит на него, как на сумасшедшего? — Это мама. Я думаю, ему нужно в больницу. Он не узнает меня. Хорошо. Хорошо. Я тоже тебя люблю. Пока, — эта Карина опустила глаза на него, а Бертольд медленно моргнул и наклонился, чтобы почесать ноги. Он почувствовал некоторое облегчение, но ощущение облегчения в ногах только заставило его ощутить усиливающийся зуд в руках. Голова раскалывалась, Бертольд прикусил язык, чтобы отвлечь себя от боли. — Это был Райнер, дорогой. Ты узнаешь? Твой муж.       Бертольд зажмурился: яркий свет заставлял его голову болеть. Одеяла были мягкими в его руках, когда он натянул их на голову, чтобы защитить глаза. Райнер... Звучало знакомо. Знакомо и успокаивающе. Бертольд лениво улыбнулся, услышав это имя, несмотря на боль, которую чувствовал. И нахмурился, когда ощутил, что Карина откинула одеяло обратно; ему стало холодно, а глаза горели от солнечного света. — Положите его обратно… — Скорая уже в пути, мне нужно подготовить тебя к поездке в больницу, — Бертольд нахмурился вновь, пытаясь тем временем повернуться на бок. Голос Карины в конце концов утонул, заглушенный голосами еще одной дамы и мужчины, но Бертольд слишком устал, чтобы обращать на это внимание. Всё, чего он действительно хотел, — это убрать жуткий зуд в руках и ногах, свернуться, как буррито, и уютно сидеть. — Оставьте меня в покое... — Бертольд зарычал, когда незнакомые мужчина и женщина подошли и схватили его, готовясь отвезти в больницу. — Я не знаю, кто эта дама, со мной все в порядке…       Люди продолжали прикасаться к нему и двигать его, продолжали слишком много говорить. Он не мог сосредоточиться. Один из них сказал, что у него слишком высокая температура? Но он был таким холодным... У него невозможно сильно болела голова. Бертольд просто крепко зажмурился, скрежеща зубами от всего этого дискомфорта, возникающего вокруг него. Вокруг произносилось слишком много медицинских слов; у него не было концентрации, чтобы думать о том, что они говорили прямо сейчас.       Он даже не мог сказать, когда они переезжали с места на место. Он услышал, как вокруг него пронеслось слово «менингит». Инфекция. Антибиотики. Чрезвычайная ситуация. Бертольд просто дышал и позволял этим людям делать всё, что они хотели. Он не мог заставить себя беспокоиться, он так устал.       Карина наклонила голову и оперлась на плечо Райнера; тот уткнулся в собственные руки лицом, покачивая головой из стороны в сторону. Бертольда положили в больницу, и в конце концов он оказался на аппарате жизнеобеспечения и в коме. Всего пару дней назад он был в полном порядке и болтал о том, как ненавидит, когда люди идут рядом друг с другом и занимают весь тротуар.       Бактериальный менингит, или, по крайней мере, так было поначалу. На руках и ногах у него уже появились багровые пятна, когда Райнер в первый раз примчался в больницу, и ко времени его приезда Бертольд уже не реагировал. Он был сбит с толку всеми минувшими криками, но просто паниковал. По крайней мере, персонал больницы больше не выглядел расстроенным из-за него. — Райнер, дорогой... Прости, — мягко сказала Карина, проводя рукой вверх и вниз по его спине. Райнер глубоко вдохнул и выдохнул. Врачи должны были ошибаться, просто обязаны были ошибаться. Это было несправедливо. Это было несправедливо. Только не Бертольд. Только не его Бертольд.       Подумать о том, чтобы привести его дела в порядок? Вероятность смерти — девяносто процентов? Бертольду было двадцать три года! Он не должен был умирать! У него впереди была долгая и насыщенная жизнь. Они вместе собирались прожить её. Возможно, усыновить ребенка, удивляться, почему они не звонят домой больше, когда уедут отсюда примерно через двадцать лет. Их собак будут звать Фрикаделька и Икар, и Райнер будет смеяться над Бертольдом за то, что тот выбрал Икар в качестве имени для собаки.       Но Бертольд должен был быть жив для исполнения всего этого. И Райнер не хотел, чтобы ему говорили, что Бертольд хочет, чтобы он двигался дальше. Что Бертольд был счастлив. Что он был в лучшем месте. Он просто хотел, чтобы Бертольд был рядом. — Мам. Я не могу потерять его, — сердце в груди начало судорожно дрожать; Райнер всхлипывал и позволял себе плакать, пока мать обнимала его. Это было несправедливо. Жизнь несправедлива. Бертольд должен был сейчас сидеть с ним в гостиной. Может, они будут смотреть какой-нибудь документальный фильм о природе, и Бертольд подарит ему довольную улыбку, когда узнает, какие жуткие рыбы живут в бездне. Может, он сам будет цепляться за Бертольда, потому что фильм ужасов, который они вместе смотрели, пугал его гораздо больше, чем самого Бертольда. — Я... Я...       Райнер сморгнул слезы и провел большим пальцем по обручальному кольцу, уткнувшись головой в плечо матери, пока та покачивала их обоих из стороны в сторону. — Мистер Гувер? — Райнер оторвался от плеча и со слезами на глазах посмотрел на доктора. Он бросил быстрый взгляд на бесчувственное тело Бертольда на больничной койке. К нему было подключено слишком много аппаратов. Кожа на его руках и ногах была черной и пурпурной, а врачи постоянно отгоняли их прочь, чтобы интенсивно поддерживать его в стабильном состоянии. — Мы можем выйти на минутку? — Хорошо... — Райнер встал. Карина посмотрела на сына, потом снова на Бертольда. — Ну же, мам. Я не думаю, что он проснется, пока мы будем в коридоре, — Карина кивнула, вставая за сыном, и они вдвоем последовали за доктором. — Мы контролируем ситуацию с вашим мужем, мистер Гувер, — Райнер кивнул доктору, но ничего не сказал. — Вы являетесь ближайшим родственником, и... нам нужно кое-что с вами обговорить. — Что именно? — спросил Райнер, ощущая некоторое беспокойство. Он хотел выбраться из этого абсолютного ада как можно скорее, хотел, чтобы Бертольд вернулся домой как можно скорее. — У вашего мужа отмечаются кровоизлияния. Его конечности не снабжаются кислородом в полной мере, и мы наблюдаем обширную гибель тканей, — доктор серьезно посмотрел на Райнера и постучал по своей груди планшетом. — Что это для него значит? Вы должны его вылечить! — Райнер потянулся и положил руки на плечи доктора, сжимая их от волнения. Доктор никак не отреагировал на прикосновение; он уже успел отчасти узнать Райнера и понял, что тот не причинит ему вреда. — Вы можете вылечить его, правда? Боже, пожалуйста, скажите мне, что он выкарабкается... — Хорошо, мистер Гувер, нам нужно поговорить о том, что будет дальше. Вы — самый близкий ему человек, и вы знаете, что он находится в коме и не может принимать решения самостоятельно, — Райнер кивнул доктору, призывая того продолжить. — Мы должны ампутировать ему ноги. Альтернативы нет, гангрена отравляет его тело. — Ампутировать ноги? Обе?.. — Райнер опустил глаза и уставился в пол, качая головой. Он провел по волосам рукой и вновь посмотрел на доктора. — Должен быть другой способ... Пожалуйста, скажите, что есть другой способ! — Мистер Гувер... Мы уже говорили с вами о том, насколько высока вероятность смерти вашего мужа. Я знаю, что это тяжело. Но если мы оставим ему ноги, гангрена распространится дальше, и ваш муж умрет, — Райнер стиснул зубы. Его глаза жгло, и он встряхнул головой, снова почувствовав руку матери на своей спине. Он издал измученный стон и оглянулся на своего безучастного мужа, лежащего на больничной койке. — Если... Если нет другого выхода, тогда... — Райнер ненадолго остановился и выдохнул, выпуская наружу страдальческий всхлип, прежде чем продолжить. На лице доктора отразилось неподдельное сожаление, и он закусил губу. — Хорошо. Сделайте это. Пожалуйста, пожалуйста, просто спасите его. Прошу.       Доктор кивнул. Райнер был больше не в силах стоять перед ним. Он развернулся и пошел обратно в больничную палату, быстро подходя к постели Бертольда, в то время как его мать осталась и продолжила говорить с доктором. Райнер тяжело вздохнул и посмотрел на очертания ног Бертольда под тонкой больничной простыней. Его желудок скрутило от беспокойства и страха. Как отреагирует Бертольд, когда проснется и обнаружит, что у него нет ног? Сколько докторам придется удалить? До самого таза или только ступни? Слишком много вопросов вертелось сейчас у него в голове. Но вместо того, чтобы думать, Райнер позволил себе заплакать и тысячу раз произнести «прости» в губы Бертольда.       Райнер не был курильщиком, но, черт побери, в тот день, когда Зик предложил ему сигарету по дороге с работы, его так и подмывало закурить. Прошло около двух дней после двусторонней ампутации ног Бертольда, и, Боже правый, чувство вины давило на него. Но он понимал, что Бертольда лучше лишить ног, чем позволить ему умереть.       Однако когда он впервые увидел его таким на больничной койке, увидел, что реальность смотрит ему прямо в лицо, он разрыдался и просто продолжил вновь и вновь извиняться перед всё ещё бесчувственным телом Бертольда. Это выглядело так неестественно: Бертольд был соединен со столькими аппаратами, и его ноги исчезли. По крайней мере, голени; они смогли спасти его колени и бедра. Но какое на самом деле это имеет значение?       Райнер заметил, что кожа на его руках до сих пор выглядит выцветшей. Смотрелось так, словно ничего не изменилось к лучшему. Неестественный звук ритмичного писка заставил Райнера осознать тот факт, что его Бертл все еще жив, и это было практически единственным, что поддерживало его. Ему хотелось прижаться ухом к груди Бертольда, чтобы получить еще одно подтверждение этого, но он не хотел сделать что-то не так: случайно отцепить аппарат или потревожить капельницу. — Мистер Гувер, — Райнер оглянулся и увидел доктора, стоящего у двери. Он держал планшет с медицинской документацией Бертольда в руках и перебирал её. — На пару слов, сэр? — Райнер вздохнул и встал, его глаза болели. Немного удивленный, он заметил влагу на щеках, когда начал идти. Он даже не осознавал, что плачет. Может, он просто отвлекся.       Ему хотелось увидеть свою мать. Это казалось почти смешным: ему было двадцать четыре года, и он отчаянно хотел просто прижаться к маме. Но он выбросил эту мысль из головы, скрестив руки на груди и прислонившись к стене. — Есть какие-нибудь хорошие новости сегодня, доктор? — спросил Райнер, прикрывая глаза. Он никогда не сможет привыкнуть к стерильной атмосфере больницы и всем этим проклятым флуоресцентным лампам. Они заставляли его голову болеть. — Нет... Ну, возможно. И да, и нет, — Райнер открыл один глаз и пристально взглянул на доктора, нахмурив брови в ответ на последовавшее молчание. — После двусторонней ампутации ему стало лучше. На данный момент его шансы выжить гораздо выше. Но есть и другая проблема. Очень серьезная. — Что теперь? — спросил Райнер; его голос звучал обреченно. Сколько можно? Сколько ещё это будет продолжаться? — Ну... Гангрена на его руках не стала выглядеть лучше. Произошел существенный некроз тканей. Во всяком случае, его руки... должны быть ампутированы. Я обсудил это с командой врачей, которые ухаживали за вашим мужем, — доктор покачал головой и положил руку Райнеру на плечо. — Мы придерживаемся мнения, что необходима двусторонняя ампутация рук.       Райнер даже не смог удержаться на ногах. Он упал на колени и покачал головой. Слезы срывались с его глаз, стекая по носу и щекам, прежде чем упасть на пол. Он задыхался от рыданий, чувствуя руку доктора на своем плече.       Доктор знал это, когда увидел отчаяние в глазах Райнера. Он знал это еще до того, как вывел Райнера из комнаты, чтобы поговорить с ним о Бертольде. Он знал, что Райнер согласится на все, чтобы спасти своего мужа.       Но это нисколько не облегчало принятие решения. Сначала отнять у Бертольда ноги, а потом и руки?       Его пробуждение будет ужасным, когда он придет в себя. Если придет. Вполне реальная возможность, что Бертольд умрет, несмотря на ампутацию, всё еще оставалась. Опухоль вокруг его мозга стала выглядеть лучше, и менингит больше не был главной проблемой. Но инфекция и гангрена все еще разрушали его тело. Очнувшись, он, вероятно, даже не вспомнит, что был болен.       Доктор прикусил губу. По крайней мере, у Бертольда был преданный и любящий муж. — В последнее время было очень облачно, но солнце в конце концов выглянуло, и очень теплая погода держалась несколько дней. Габи была этому рада. Ты же знаешь, как она относится к хоккею на траве и как сильно любит играть в него в хорошие дни, — рассеянно сказал Райнер; его рука поглаживала волосы Бертольда. Он смотрел на мужа усталыми глазами.       С недавнего времени его распорядок дня был одним и тем же. По утрам он принимал душ, одевался и шел на работу. После работы он быстро перекусывал, а после отправлялся в больницу, где ужинал и проводил время с мужем. Он говорит с Бертольдом о днях, когда по какой-либо причине не приходит в больницу.       У него была небольшая надежда, и эти клочки стали тем, за что Райнер отчаянно цеплялся. Иногда Бертольд приоткрывал глаза, хотя совершенно не воспринимал происходящего вокруг и все еще был без сознания. Райнер не осознавал, как сильно он скучал по этим прекрасным зеленым глазам, пока не увидел их снова, даже когда эти прекрасные изумрудные глаза не могли его видеть в ответ.       Бертольд иногда тоже шумел. Не говорил, но начал издавать редкий жужжащий звук или случайный стон или вздох. Иногда в этих звуках Райнер слышал отчаяние, и ему так сильно хотелось, чтобы Бертольд перестал чувствовать боль. Хотелось забрать боль себе, если бы он только мог. Бертольду и так было очень больно, но в дальнейшем ему предстояло испытать еще больше боли.       Иногда Бертольд даже будто бы напевал что-то, словно успокаиваясь, когда Райнер гладил его по голове. Когда это нечленораздельное бормотание впервые достигло его ушей, сердце Райнера наполнилось надеждой, которая наконец-то хоть немного осветила его жизнь. Ему казалось, что Бертольд из овоща превратился в почти выздоровевшего человека. Конечно, они были далеки, очень далеки от этого, но, Боже, только того, что Бертольд просто бормотал, было достаточно.       Это было странно. Какого черта он не мог справиться со всем этим? Всё было таким туманным. Слышался звуковой сигнал, идущий непонятно откуда, и почему-то он пищал тему из покемона.       Иногда раздавался чей-то голос... Хорошо, несколько голосов, но один из них был гораздо громче остальных. Он всегда был здесь вместе с другими. Низкий голос. Временами, когда он говорил, возникало ощущение комфорта. Взволнованный молодой голос что-то бормотал, и низкий голос иногда смеялся. Женский голос, кажется, принадлежал какой-то даме постарше, и, когда она была рядом, он тоже чувствовал успокаивающие прикосновения.       Бертольд не был уверен в том, где находится. Однажды он открыл глаза, и все выглядело нечетко и расплывчато, но низкий голос был здесь, и вдруг Райнер уставился на него широко раскрытыми глазами, наполненными слезами, стекающими по лицу. Бертольд нахмурился. — Райнер... Надо спрятаться под кроватью, иначе культ найдет нас... Йегеристы и Эрен убьют нас всех... — Райнер бросил на него странный взгляд, но потом все снова провалилось в черноту.       Он был в ужасе. Не мог пошевелиться, но знал, что йегеристы придут за ним и его ребенком. Куда же делся его ребенок? Он доставил его, и этот ребенок был таким милым с его спутанными светлыми волосами и красивыми янтарными глазами, и по какой-то причине сказал ему, что все будет хорошо, что он любит его. Он тоже любил своего ребенка. И понадеялся, что йегеристы не отняли его. Если бы потребовалось, он мог бы укусить себя за руку и превратиться в колосса, и вернул бы своего ребенка обратно даже ценой собственной жизни. Его друзья придут, трансформируются и тоже помогут.       Райнер, Энни, Порко и Пик — все они некогда были рядом с ним, но не имело значения, сколько раз он твердил им, что нужно бежать из подземной камеры, в которой их держат, и что как только они трансформируются, то смогут уничтожить этот странный культ, который держит их под землей. Несомненно, йегеристы снова взялись за старое. Ему действительно хотелось сломаться, когда Пик, Порко и Энни бросили его на растерзание культу, но Райнер остался с ним, пока все снова не почернело.       Но однажды он почувствовал себя немного расслабленней. Райнер поглаживал его по волосам, а он мог на него смотреть, и его глаза просто трепетали и закрывались, потому что ему так повезло иметь такого ласкового мужа, потому что он любил своего Райнера. И Райнер всегда возвращался и сидел с ним, как он всегда делал.       В один из дней он проснулся и обнаружил, что Райнера нет рядом. Но он просто устал, так сильно устал. Он был болен, и был свет, слишком яркий. Бертольд нахмурился и поднял руку, чтобы почесать зудящий нос.       Он посмотрел на культю, на пустоту после своего локтя, и издал леденящий кровь крик.       Были вещи, которые Райнер не выносил видеть. Люди, которые страдают. Грустные, голодные животные и телевизионная реклама, в которой их показывают. Габи, проигравшая партию и винившая себя за это.       Были вещи, на которые он очень любил смотреть. Милая улыбка Бертольда, всплывающая на его лице в моменты внезапного прозрения. Габи. Зарплата больше, чем он ожидал. Кошки, падающие на бок; он должен был сопротивляться желанию почесать их животы.       Сегодня для него вещью, которую он полюбил, стало видеть Бертольда в сознании и, по-видимому, в ясном сознании. А той, что он не мог вынести — слезы и паника своего мужа; там были люди, которые пытались успокоить Бертольда, но никто, казалось, не делал этого достаточно хорошо. — Бертольд! — Райнер окликал его всякий раз, как входил в палату; он тут же притянул его к себе, чтобы обнять. Бертольд дрожал, прижавшись к нему, его сердце слишком быстро билось, а дыхание всё учащалось. — Бертольд, я здесь. Я здесь, дорогой...       Он был в панике, и Райнер почувствовал, как его живот свело. У него было время, чтобы смириться с тем фактом, что Бертольд лишился конечностей. Проведя многие дни в больнице рядом с ним, он немного привык к этому зрелищу. Он взял обручальное кольцо Бертольда и превратил его в ожерелье, а после занялся изучением протезирования. Но Бертольд все это время находился в коме. У него не было времени. — Что происходит? Я так устал, у меня нет рук, нос чешется, а ноги ужасно болят... Пусть это прекратится, Райнер... — Райнер высвободился из объятий и поднял палец, чтобы провести по носу Бертольда. Он поцеловал его в щеку и прижался лбом к его лбу; где-то вдали доктор сделал какое-то замечание, на которое он не хотел обращать внимания. — Я хочу проснуться... — Ох, Бертл... Прости, прости меня, Бертл... — прошептал Райнер, и Бертольд нахмурился. Это он был тем, кто согласился на ампутацию всех конечностей Бертольда, и, Боже милостивый, он знал, что Бертольд предпочел бы остаться без конечностей, чем умереть, но чувство вины уже ломало его. — Простить? Что происходит? Помоги мне, Райнер, я хочу домой... — сказал Бертольд. Плечо Райнера намокло, когда тот уткнулся лицом в рубашку мужа. — Хочу домой, просто хочу свернуться и отдохнуть... Я так устал, я хочу проснуться и пойти домой... — Отдыхай, Бертл. Я здесь. Как только ты успокоишься, мы сможем поговорить, хорошо? Просто делай то, что говорят врачи, ладно? Я никуда не уйду, обещаю.       Бертольд мог смотреть только в потолок, приходя в себя. Он чувствовал себя беспомощным, почти мертвым внутри. Он лежал на спине на больничной койке, но никак не мог очнуться. Он не мог переключить канал. Едва был способен дотянуться до кнопки вызова медсестры этой... культей, там, где должна была быть его рука. — Райнер?.. — еле слышно спросил Бертольд, как только муж вернулся. Он отошел всего на минуту. Врачи, должно быть, устроили Бертольду адскую головомойку за это время. Брови Райнера поползли вверх, а на лице возникло выражение озабоченности, как только Бертольд заговорил. — Куда... куда делось мое обручальное кольцо?       Это была одна из самых обыденных вещей, о которых только можно беспокоиться. Возможно, Бертольду усиленно хотелось не замечать очевидной правды. Лицо Райнера приняло нечитаемое выражение, и он опустил воротник своей рубашки, чтобы показать кольцо на цепочке. — Я сделал из него ожерелье для тебя. Я держал его при себе, потому что не был уверен, когда ты проснешься, и захочешь ли вернуть его после того, как проснешься... — Бертольд уставился на ожерелье. Это было... мило. Его обручальное кольцо находилось внутри сердца, в самом низу цепочки. Он слегка нахмурился, отворачиваясь от Райнера. Райнер нашел время сделать из его обручального кольца ожерелье... Должно быть, ему уже давно отрубили руки. Раны и швы не были свежими. — Четырехкратная ампутация... — тихо пробормотал Бертольд себе под нос. Райнер наклонился и положил голову на его плечо. Звук его сердцебиения успокаивал. Еще несколько недель назад доктор велел привести в порядок дела Бертольда, но тот, несмотря ни на что, остался жив. — Это не может быть правдой, не может быть, как же мне теперь жить дальше, Райнер? Как это произошло? — Бертл... — начал Райнер, не уверенный в том, что скажет дальше. Он провел ладонью по его плечам и предплечьям, прежде чем заключить Бертольда в объятия, которые уже нельзя было вернуть. Бертольд дрожал, прижавшись к нему. — Через пару недель... врачам пришлось их отобрать. Я умолял их о чем-нибудь другом. Инфекция и гангрена выглядели так ужасно, Бертольд... Они сказали, что если тебе не ампутируют руки и ноги, ты умрешь.       В комнате повисла напряженная тишина, Бертольд дрожал и пытался хоть как-то удержать Райнера. Он мог бы попробовать упереться своими обрубками в него; но когда он попытался обнять мужа, то понял, что больше никогда его не обнимет. — Райнер…       Райнер взглянул на лицо Бертольда и увидел абсолютно отсутствующее выражение, хотя пара случайных слез все же сорвалась, несмотря на то, что глаза его были практически остекленевшими. — Да, Бертольд?       Бертольд серьезно посмотрел на Райнера и покачал головой, глубоко вдохнув, прежде чем задышать снова. — Это... Это действительно лучше, чем просто умереть?       Райнер стиснул зубы и, подавив всхлип, вновь крепко прижал к себе Бертольда.