Контраст

            После прогулки от общежития до дома и обратно Хуа Чэн окончательно свалился: уже третий день он толком не вставал с кровати и просыпался только в те моменты, когда заходился в очередном приступе кашля, перешедшего из сухого в мокрый — и, ей-богу, Хуа Чэн уже не знал, какой из них лучше.       Но была еще одна причина, по которой он все же разлеплял глаза и даже пытался разговаривать.       — Эй, Хуа Чэн? — мягкий голос Се Ляня звучал где-то совсем поблизости; его рука аккуратно дотронулась до плеча Хуа Чэна, после чего переместилась на лицо, провела по щеке и остановилась на лбу. Почувствовав уже привычный жар от чужого тела, Се Лянь, заметно поникнув, достал из рюкзака, взятого из дома, пакет с только сегодня купленными таблетками.       Се Лянь, дико возмущенный и недовольный тем, что Хуа Чэна буквально выселили из его же дома, да еще и в таком состоянии, все эти три дня регулярно к нему наведывался сразу после школы или ближе к вечеру. Он же, обеспокоенный осложнениями, на второй день вызвал врача, который выписал необходимые таблетки и заверил: ничего серьезного нет, это нормально, вскоре поправится. И это хоть и немного успокоило, но ему все равно было крайне тяжело спустя несколько часов уходить из общежития.       В качестве помощи он носил еще и еду, чему был бесконечно рад сосед по комнате. Покупал ее за свои карманные деньги, но родители, конечно, ни о чем не могли знать ради их душевного спокойствия и спокойствия Се Ляня. Ему повезло, что СМС о снятии денег не приходили на телефон матери, иначе все оказалось бы куда сложнее. А ежедневное отсутствие дома по вечерам Се Лянь списывал либо на задержку в школе, либо на поход к Ши Цинсюаню, который с радостью поддерживал его идею и даже собирался завтра прийти вместе с ним, чтобы, конечно, проведать Хуа Чэна. Но Се Лянь знал, ради кого он придет на самом деле, и поэтому только хихикал в ответ.       Се Лянь, как та самая мать, приезжавшая к своему сыну, который уже как несколько лет проживает с женой, открыл холодильник, увидел пустоту, закрыл и осуждающе посмотрел на Хэ Сюаня.       — Что? — непонимающе спросил тот под чужим хмурым взглядом.       — Вы тут питаетесь вообще чем-нибудь?       — Конечно, — Се Лянь проследил за его взглядом и наткнулся на лежавшую на прикроватной тумбе пустую упаковку из-под лапши быстрого приготовления.       — И этим ты кормил его?       — Не кормил.       — Почему?       — Он не хотел, — Хэ Сюань пожал плечами. — Не буду же я его заставлять. Это ты тут нянька, а не я.       Се Лянь что-то недовольно пробубнил под нос. После чего, пару секунд поразмыслив, уверенно произнес:       — Ладно. Тогда я приготовлю чего-нибудь. ***       Хэ Сюань оценивающим взглядом посмотрел сначала на содержимое еле найденной Се Лянем среди хлама кастрюли, а потом на самого Се Ляня, скептически хмыкнув:       — Оно съедобно? Ты вообще готовил когда-нибудь?       — Конечно! А что не так?       — Выглядит не очень.       На самом деле, Се Лянь готовил настолько редко, что уже и забыл, каково это: не было необходимости. Его мать также особо по дому ничего не делала, и готовка входила в число обязанностей экономки, поэтому Се Лянь если и брался за приготовление пищи, то чисто из интереса и лишь в попытках сделать из этого своеобразное хобби. У него не получилось по нескольким причинам, главной из которой являлась нехватка времени.       — Может, на вкус нормально?.. — теперь он занервничал. Что если получилось и правда ужасно плохо? Но ведь Се Лянь так старался приготовить что-нибудь съестное и накормить этим Хуа Чэна…       Хэ Сюань взял лежавшую недалеко ложку и набрал в нее немного приготовленного из продуктов, купленных в небольшом магазинчике у общежития, чего-то похожего на суп. Но, стоило ему поместить ложку в рот, Хэ Сюань тут же отвернулся, закашлявшись.       — Настолько плохо? — обреченно спросил Се Лянь.       — Я выйду покурить, — Хэ Сюань решил тактично удалиться на улицу, чтобы, видимо, не наблюдать за страданиями Хуа Чэна.       Се Лянь молча посмотрел вслед, после чего сам попробовал получившийся суп. Как ему показалось, вышло не самое отвратительное блюдо — по крайней мере, есть можно. Не готовка экономки, конечно, но уже лучше, чем заваренный кипятком порошок.       Перелив немного в тарелку, он поставил ее на прикроватную тумбочку, а сам пристроился рядом с Хуа Чэном, стараясь как можно аккуратнее разбудить его. Понадобилось около двух минут, прежде чем Хуа Чэн, первое время зарывавшийся в подушку, все же поднял голову, широко зевая. Он прикладывал много усилий для того, чтобы просто держать закрывающиеся глаза открытыми.       — Гэгэ? Давно здесь? — Хуа Чэн все еще хрипел, но уже не так сильно, как в первые дни, и это немного успокаивало — значит, идет на поправку.       — Не очень, — Се Лянь отрицательно покачал головой. — Давай, садись, тебе нужно поесть.       — Я не хочу, — вымученно простонал он в ответ, но не смог выдержать практически умоляющего взгляда Се Ляня и все-таки поднялся на кровати, завалившись полубоком на приложенную к спинке подушку. Хуа Чэн потянулся было за тарелкой, но в ту же секунду отдернул руку, зажимая ей рот, и, отвернувшись от Се Ляня, зашелся в кашле.       — Потерпи немного, — Се Лянь сочувствующе погладил его по спине. — Сначала нужно поесть, только потом лекарства. Врач говорил их принимать после еды…       — Врач? — несколько удивленно переспросил Хуа Чэн, на что получил кивок в ответ. — Гэгэ… купил те лекарства?       — Конечно, — иначе и быть не могло. Се Лянь не позволил бы продолжать лечение на одних левых таблетках, будучи неуверенным в том, стоит ли их вообще принимать в случае Хуа Чэна.       Хуа Чэн сидел то ли с расстроенным, то ли с безразличным выражением лица — Се Лянь так и не понял, какие чувства тот испытывал. Может, каким-то образом у него получилось задеть Хуа Чэна такой обычной вещью? Но каким именно?       — Я верну все, как только смогу.       — Что? — Се Лянь нахмурился. — Брось. Ешь уже. Я, между прочим, для… Тебя… Ну… — он неловко отвел взгляд. — Старался.       — Для меня?       — Ну да. Правда, получилось, наверное, не очень…       Не ответив, Хуа Чэн придвинулся ближе к тумбе, принимаясь за еду. Стоило ему начать есть, и Се Лянь моментально напрягся, думая, что, если не понравится, это будет самое ужасное разочарование в самом себе за всю жизнь. Однако, заметив, что на его лице не дрогнул ни один мускул, и Хуа Чэн спокойно, если не учитывать слегка дрожащие от усталости руки, немного прикрыв глаза, медленно ел приготовленный Се Лянем суп, Се Лянь едва ли не облегченно выдохнул.       — Ну как? — осторожно спросил он. Хуа Чэн ответил не сразу.       Он думал о том, что чертовски давно никто ему ничего не готовил. Последний раз, возможно, еще в далеком детстве, когда, совсем малышом, только начинал познавать жизнь, оказавшуюся в итоге такой отвратительной, такой тяжелой, такой выматывающей. После того, как его забрали из детского дома, Хуа Чэн всегда готовил себе самостоятельно, пользуясь в основном дешевыми полуфабрикатами или забывая о приеме пищи вовсе — после длительных дней голодания в детстве Хуа Чэну уже не страшно остаться с пустым холодильником.       И это касалось не только еды. За несколько дней, проведенных в ужасном состоянии, Хуа Чэн мало что запомнил, но каждое воспоминание было связано с приходом Се Ляня. Он наконец-то не страдал в одиночестве: его будили (Хуа Чэн готов поклясться: никогда в жизни, даже в пятилетнем возрасте, во время которого обычно свое чадо окружают вниманием и любовью, этого не делали так мягко и нежно, как делал Се Лянь), поили лекарствами и даже кормили — тем, что приготовили для него. О нем заботились. Эта забота сбивала с толку и поражала, несмотря на то, что знакомы они уже приличное количество времени. Хуа Чэн никак не мог понять, чем заслужил такое трепетное отношение к своей персоне, и медленно таял таял таял — глядишь, так и растает вовсе от его переполнявших чувств.       Поставив опустевшую тарелку обратно на тумбу, Хуа Чэн улыбнулся:       — Не понимаю, почему гэгэ так волнуется, — и завалился обратно на кровать, падая головой на мягкую (на самом деле — не очень, но для сонного человека любая жесткая поверхность будет казаться облаком) подушку. — Вышло просто чудесно.       — Правда? — глаза Се Ляня, кажется, загорелись, когда он услышал это.       — Конечно, — Хуа Чэн готов был любоваться на такого Се Ляня вечность. И он бы любовался, если бы не прошедшая по его телу дрожь от холода — Хуа Чэн сжался, натягивая одеяло себе на ноги — либо его знобило, либо в комнате и правда холодно. Но, судя по тому, что обычно крайне чувствительный к морозу Се Лянь сейчас даже не дрожал… Скорее первое, чем второе.       — Ой, подожди, — Се Лянь засуетился и хотел было подняться с кровати, чтобы подать таблетки, но, почувствовав, как его взяли за руку, замер. — Хуа Чэн?       — Гэгэ, останься, — он потянул Се Ляня на себя — несильно, руку вполне можно было бы и освободить, и все равно встать, но Се Лянь не сдвинулся с места. — Ты такой теплый.       — Тебе нужно выпить лекарства…       — Потом, — Хуа Чэн, собрав все свои имеющиеся сейчас силы, резко дернул Се Ляня на себя, заставляя упасть рядом.       Се Лянь пискнул, заваливаясь на бок, спиной к Хуа Чэну, и через мгновение ощутил, как Хуа Чэн прижал его к своему телу, обнимая, и уткнулся носом куда-то в макушку. Так Се Лянь мог чувствовать чужое тяжелое дыхание, а также жар, исходивший от него — Хуа Чэн практически горел из-за повышенной температуры.       В этот момент дверь в комнату открылась, и в помещение прошел Хэ Сюань. Уставившись в телефон, он изначально не заметил происходящее, но, даже подняв взгляд и лицезрев представшую перед ним картину, лишь хмыкнул, проходя к своей кровати и плюхаясь на нее.       Горел в комнате не один Хуа Чэн, теперь, видимо, задремавший, потому как никакой реакции с его стороны на приход Хэ Сюаня не последовало, — Се Лянь прямо сейчас тоже сгорал — от стыда и неловкости.       На самом деле, Се Лянь забыл о существовании человека, жившего в комнате по соседству с Хуа Чэном: ну, ушел покурить, ну да, и курил долго, поэтому из головы Се Ляня напрочь вылетело, что в эту комнату должен кто-то вернуться, и приход Хэ Сюаня по-настоящему застал его врасплох.       Хэ Сюань посмотрел сначала на Се Ляня, потом — на пустую тарелку, и как-то слишком равнодушно спросил:       — Ты убил его?       — Нет!       — А жаль, — и вновь принялся во что-то увлеченно играть в телефоне.       Се Лянь немного удивился подобной реакции, но промолчал — лучше так, чем слишком эмоционально или, в худшем случае, агрессивно. Он уже готов был прощаться с возможностью двигаться на ближайшие полчаса точно, но Хуа Чэна хватило всего минут на десять — спустя это время он резко дернулся в сторону, отпуская Се Ляня и отворачиваясь, и зашелся в приступе кашля. Освобожденный Се Лянь тут же принял сидячее положение.       — Мерзость, — хрипло выдавил Хуа Чэн, дотягиваясь рукой до стоявшей у кровати бутылки с водой. — Прости. Я забыл. Не хочу, чтоб ты заразился, — виновато произнес он и принялся жадно глотать воду, лишь бы сгладить неприятное ощущение. Голос Хуа Чэна звучал хоть и хрипло, но достаточно бодро, учитывая, что он только-только проснулся, и это насторожило Се Ляня. Так он не спал? Значит, Хуа Чэну было просто плевать на приход Хэ Сюаня?       — Ничего, — Се Лянь покачал головой и протянул ему несколько взятых с той же тумбы и уже вытащенных из пачек таблеток. — Одну выпить, — он указал пальцем на самую левую, — еще две рассасывать.       Хуа Чэн осторожно (лишь бы не уронить) забрал их.       Во время принятия медикаментов он неотрывно смотрел на Се Ляня, который, наоборот, устремил свой взгляд куда-то в пол. Хуа Чэну стало неловко за свой внезапный порыв — из-за «слегка» мутного сознания он мыслил тяжело, иногда путаясь в своих словах, действиях (и чувствах), и в тот момент совершенно не подумал о том, а хочет ли Се Лянь этого.       Ведь с того признания прошло уже достаточного много времени, а ему так и не ответили. Это огорчало и заставляло задуматься о не самом лучшем варианте развития событий, — но не самом худшем. Хуа Чэн будет рад и простому общению. Он готов ждать, он готов любить молча — он держался за Се Ляня, как за свою единственную причину вставать по утрам.       Продолжая испепелять взглядом Се Ляня, Хуа Чэн пытался понять, о чем тот думает, но, очевидно, у него не получалось.       — Я не приду завтра, — слова Се Ляня прозвучали громом среди ясного неба.       — Почему?       — Последняя неделя, — немного грустно пояснил Се Лянь, — скоро каникулы, а я весь в долгах. Не представляю, как я буду все это закрывать за несколько дней, — учитывая, что за месяц он пропустил достаточно много уроков, конспекты и задания с которых сдавать все равно придется. Не то чтобы Се Лянь любил делать все в последний момент… Просто так сложилось. Обстоятельства не позволяли заняться этим раньше.       И, честно, он и не хотел. Се Лянь едва ли успевал жить — не то что делать работы, которые нужно было сдать еще неделю назад.       Но если сейчас с огромным для него количеством долгов Се Лянь продолжит уходить куда-либо после школы, об этом обязательно заговорит мать. А из разговоров с ней, как выяснилось ранее, ничего хорошего не выйдет.       — Получается, мне повезло, — криво усмехнулся Хуа Чэн. До каникул он уже точно в школу не пойдет — не успеет выздороветь. Се Лянь в ответ устало улыбнулся:       — Да. Ты только обязательно поправляйся. Я хотел куда-нибудь сходить на каникулах.       Хэ Сюань, лежавший на кровати напротив, на секунду оторвал свой взгляд от телефона. После чего быстро набрал сообщение Ши Цинсюаню, который в это время спамил ему грустными стикерами после очередного язвительного комментария Хэ Сюаня:

лол ты был прав они реально выглядят как парочка я даже забыл что это моя с хуа чэном комната, а не комната се ляня и хуа чэна

***       Хуа Чэн в самом деле испугался, когда через два дня Се Лянь не то что не пришел — не ответил ни на одно СМС и ни на один звонок. Тогда Хуа Чэн принялся расспрашивать Хэ Сюаня, общавшегося с Ши Цинсюанем, все ли нормально с Се Лянем. Хэ Сюань просто показал ему экран телефона с ответом от Ши Цинсюаня: «да он в школе! вроде норм».       С одной стороны, Хуа Чэна радовало известие, что с ним все в порядке, а с другой… Почему Се Лянь молчит?       Его настолько сильно задело поведение Хуа Чэна в тот день? Или, может, он сделал еще что-то не так? В последнее время Хуа Чэн совсем не понимал, как ему стоило вести себя рядом с Се Лянем, потому как тот до сих пор не озвучил свой ответ: готов ли он принимать всю вырывавшуюся из Хуа Чэна любовь или же ему противно? или же просто боится обидеть? или же ему жаль оставлять Хуа Чэна одного? Зная характер Се Ляня, невозможно было откладывать эти варианты в сторону.       Больше всего Хуа Чэн боялся, что Се Лянь просто жалеет его — просто насмотрелся на чужие страдания и теперь не имеет в себе сил отказать, поэтому продолжает пригревать под своим крылом измученного жизнью человека; поэтому — только поэтому — начал и продолжил с ним общение; поэтому заботится о нем — Се Лянь такая натура, Хуа Чэн думал, любит проявлять заботу по отношению к другим, а тут предоставился как раз случай, где ее нужно желательно в огромных количествах.       Мысли об этом медленно убивали Хуа Чэна. Он еще не особо разобрался во всем многообразии испытываемых к Се Ляню чувств — сложно понять самого себя, когда ты долгое время жил изгоем общества; сложно не бояться отторжения от единственного человека, обратившего на тебя внимание; сложно не думать, что ты на самом деле этому человеку нахуй не сдался, когда тебя долгое время игнорировали и откровенно не любили.       «Тебе только и остается, что завидовать. Тебя ведь никто не полюбит»       Хуа Чэн скривился, утыкаясь лицом в подушку и вытягивая перед собой руку с регулярно включавшимся, чтобы проверить, не ответил ли Се Лянь, телефоном. где же ты       Он бы так и мучался от вечных догадок, если бы не Ши Цинсюань, приход которого отложился на несколько дней по той же причине — масса итоговых контрольных. Хэ Сюань, учившийся с ними в одном классе, тоже довольно долго пропадал в школе, оставляя Хуа Чэна наедине со своими мыслями.       И с котом, которого только-только удалось забрать — в прошлый раз, при переезде, Хуа Чэн забыл уточнить насчет животных и получил разрешение на день позже. Буквально вчера опекунша сама привезла Эмина к ним в комнату, а вместе с котом и телефон, который только-только отремонтировали.       Сам Эмин отнюдь смене обстановке не обрадовался. Еще и приехавший к ним Ши Цинсюань, сидя на кровати рядом с Хэ Сюанем, держал кота, прижимая его к себе и всячески тиская — почесывал за ухом, обнимал, гладил, и если сначала Эмин, вроде бы, был не против, то потом, Хуа Чэн чувствовал, его уже это заебало, потому как кот перестал мурчать, чем безумно обидел Ши Цинсюаня, и теперь пытался выбраться из чужих рук.       Хуа Чэн ждал, пока Хэ Сюань по привычке выйдет курить — в последнее время тот скуривал по пачке за два дня, если не за день, и выходил на улицу (увы, в комнате не разрешалось) достаточно часто. И как только Хэ Сюань собрался в очередной раз отойти на пять-десять минут (Хуа Чэн понятия не имел, как можно так долго курить — когда он курил сам, ему хватало обычно трех минут максимум; к счастью, Хуа Чэну пришлось бросить из-за того, что не хотелось тратить деньги на сигареты — не лишние), Ши Цинсюань было бросился с ним, но его остановили:       — Подожди, я хотел поговорить.       — А? — Ши Цинсюань захлопал глазами, поворачиваясь к Хуа Чэну; Хэ Сюань в это время, видимо, миллион раз поблагодарил своего соседа и вышел из комнаты. — Насчет чего?       — С Се Лянем точно все нормально? — Хуа Чэн решил сразу перейти к делу.       Ши Цинсюань нахмурился.       — Он так и не ответил тебе? — видимо, узнал об этом от Хэ Сюаня — тот уже второй день только и слушает: как же что такое случилось вдруг что-то серьезное, а если я виноват, а даже если не виноват, но вдруг может он сейчас очень грустит мне стоит поехать или нет или       — Да.       — Подожди немного.       — В каком плане?       — Ну… — Ши Цинсюань замялся, явно не зная, как бы поточнее объяснить ситуацию. — У него бывает такое. Когда закончит со всеми заданиями, скорее всего, ответит.       — Ты мне что-то недоговариваешь, — Хуа Чэн подозрительно сощурился.       — Извини, — и его собеседник, видимо, поняв, что увильнуть уже не сможет, открыто признался: — Он просил не говорить. А я и так уже слишком много сказал.       — Он не хочет меня видеть?       — Не совсем.       — Тогда я могу встретиться с ним?       — Не знаю… — Ши Цинсюаня этот разговор начал напрягать; он бросил взгляд на настенные часы, отсчитывая в голове, через сколько примерно должен вернуться Хэ Сюань и все закончить. — Может быть. Но лучше подожди начала каникул.       — Да что, черт возьми, происходит?       — О, лучше скажи, ты выздоравливаешь?       Хуа Чэн посмотрел на него, как на придурка. К чему вообще этот вопрос? Вроде они разговаривали о Се Ляне — и только о нем был готов говорить Хуа Чэн, особенно с Ши Цинсюанем. В остальное он предпочел бы не вмешиваться.       — Не уходи от темы, — недовольно произнес Хуа Чэн. Ши Цинсюань замотал головой:       — Что ты, что ты! Я хотел сказать, чтоб ты побыстрее поправлялся, мы вот…       — И не заговаривай мне зубы.       — …хотели с Се Лянем собраться всей компанией, погулять. Но если ты не пойдешь, то он, конечно, тоже. Ну, ты же знаешь его.       — Оу?       Да, Се Лянь говорил о чем-то таком, но… Это не то, что сейчас нужно было Хуа Чэну.       Дверь открылась — вернулся Хэ Сюань. Хуа Чэн недовольно цокнул. Ну вот, как всегда не вовремя.       Ши Цинсюань, избегая продолжения разговора, пулей подлетел к Хэ Сюаню, начиная о чем-то милейше с ним щебетать — Хуа Чэн не слушал. Он, полный решимости (нет — на самом деле безумно боялся, не переставая сомневаться в правильности своих действий, но все равно старался думать о том, что сейчас поступает так, как должен поступить), взял в руки телефон.

Хуа Чэн гэгэ, я надеюсь, ты хотя бы прочитаешь это… можешь не отвечать. я очень волнуюсь, правда. понятия не имею, что у тебя произошло, но я с ума сошел. в любом случае… пожалуйста, не забывай — я рядом. не физически, морально. я готов выслушать тебя в любой момент. хотя бы намекни мне, если тебе будет нужно. ты справишься. я верю в тебя.

***       Се Лянь лежал в своей комнате, освещенной только слабым светом экрана телефона, включенного несколько минут назад — последние несколько дней он отключал его практически на все время; исключение — нужно кому-то срочно написать или позвонить.       Он видел все сообщения от Хуа Чэна — и не только от него. За эти дни набралось около семи непрочитанных диалогов. Однако звонил только Хуа Чэн. Остальные, видимо, уже смирились и привыкли: Се Лянь делал подобное далеко не первый раз. Отстранение от всего происходящего за пределами его маленькой комнаты (за пределами его маленького сознательного мирка) позволяло сосредоточиться на учебе лучше, чем когда-либо. И это помогало в какой-то степени снять стресс.       Когда ты не обязан никому отвечать и заботиться о чужих проблемах. У него слишком много своих.       Но, когда Се Лянь, сдавший большинство своих долгов, решил все-таки выйти в сеть, он почувствовал себя крайне паршиво: наверное, все же стоило предупредить Хуа Чэна. И с другой стороны — в том апатичном состоянии, в котором Се Лянь находился, пока до трех часов ночи дописывал сочинения и задачи… Не хотелось абсолютно ничего — ни разговаривать, ни читать, ни слушать. Се Лянь ни с кем не общался, почти ничего не ел, почти ничего не делал, кроме, разумеется, кучи письменной работы. Он спал по два (в лучшем случае по три) часа в сутки, возвращался из школы ближе к шести-семи вечера и думал лишь о том, как хорошо было бы сейчас умереть как распределить оставшееся время попредметно. Именно поэтому отключение телефона оказалось максимально комфортным для него.       Да и Се Лянь привык, что обычно ему никто и не пытается писать в таких ситуациях: Ши Цинсюань и без того видел его ежедневно в школе, а для Фэн Синя и Му Цина подобные случаи стали самыми обычными. Больше ни с кем Се Лянь тесно не общался.       Однако он совсем забыл, что в его жизни появился человек, которому, на удивление, не похуй на моральное состояние Се Ляня. И перед этим человеком он сейчас чувствовал огромную вину.       Игнорировать Хуа Чэна было крайне неправильным решением. Жаль только, что Се Лянь, наплевательски относившийся ко всем эти несколько дней, мечтавший закончить учебную неделю желательно без летального исхода, подумал об этом только сейчас, увидев около тридцати сообщений от Хуа Чэна.

Се Лянь ♥

Ответ пришел почти моментально:

Хуа Чэн гэгэ? ты тут? как ты? можно, я позвоню?

      А вот Се Лянь молчал долго. И Хуа Чэн уже было решил, что он опять пропал и ближайшие несколько дней (надеялся, что не больше) вновь не удастся наладить с ним связь (хотя Хуа Чэн был готов уже сейчас сорваться и ехать к нему домой, в школу — неважно; он не делал этого только потому что уважал личные границы Се Ляня и сначала хотел узнать, нужно ли это самому Се Ляню), но спустя полтора часа, в почти двенадцать ночи, произошло чудо.       Се Лянь сам набрал его.       — Привет. Не спишь? — вопрос прозвучал довольно глупо, учитывая, что Хуа Чэн взял трубку, но Се Лянь не совсем понимал, как ему стоит начать этот диалог.       — Привет. Нет.       После этого они долго молчали — может, минуты две, три. Не говорили ни слова. Первым тишину прервал Се Лянь:       — Слушай, ты один в комнате? — тихо-тихо, почти шепотом.       — Один. Они, — под «они» Хуа Чэн имел в виду Хэ Сюаня с Ши Цинсюанем, — ушли куда-то пару часов назад.       — Ох, хорошо, — Се Лянь прямо спросил: — Ты не обижаешься на меня?       — С чего бы мне?       — Я должен был сказать тебе, но… Ты так сильно болеешь. Я не хотел напрягать тебя. А вышло совсем наоборот… Прости.       — Гэгэ не за что извиняться. Я все понимаю. Но все же… В следующий раз, пожалуйста… — голос Хуа Чэна дрожал — как и он сам. И отнюдь не от температуры. — Предупреди меня. Я ведь хочу помочь тебе.       — Помочь мне? — удивленно переспросил Се Лянь. — В чем?       — Морально. Понятное дело, вряд ли я смогу сделать работу за гэгэ, я слишком плох в учебе по сравнению с тобой.       — А если мне не нужна помощь?       — Хочешь сказать, ты отключил телефон, потому что был счастлив? — Се Лянь молчал. — Гэгэ, пойми, не нужно быть всегда в хорошем настроении, чтобы общаться с людьми.       — Людям все равно на чужие проблемы, — наконец, спустя еще какое-то время тишины и, видимо, обдумывания сказанных Хуа Чэном слов, слегка равнодушно ему ответили — или Се Лянь старался делать вид, что равнодушен к этому. — Ничего страшного, если ты не увидишь меня в печали. Наоборот, это ведь проще, чем… Ну…       — Ты тоже так относишься к остальным?       — А?       — Тебе плевать на чужие проблемы? На мои, к примеру?       — Вовсе нет, — отрезал Се Лянь, а потом ойкнул, поняв, что противоречит самому себе. Он поспешил объясниться: — Ну, да, я не могу пройти мимо других… Но ничего страшного, если другие пройдут мимо меня. Понимаешь?       — Не понимаю, — голос Хуа Чэна впервые за долгое время зазвучал непривычно холодно. — Гэгэ столько раз помогал другим, но сейчас не хочет, чтобы помогли ему. Почему?       — Мне не нужна ничья помощь, — несмотря на то, какие самоуверенные фразы сейчас говорил Се Лянь, из-за напора Хуа Чэна он больше и больше начинал сомневаться в этом. — Я всегда справлялся с этим сам, все нормально. В этот раз просто вышло труднее, чем обычно.       Хуа Чэн ничего не ответил.       — Ну… Не принимай это только на свой счет… Мои проблемы, правда, не настолько большие, чтобы заставлять кого-то о них волноваться. Тем более, у тебя и своих полно.       — Да? — теперь в голосе Хуа Чэна звучали раздраженные нотки. — Тогда слушай внимательно, гэгэ, и не говори ничего, — он уже готовился к длительному монологу, — не перебивай и не возражай, хорошо?       — Хорошо.       — Я не могу смотреть на то, как тебе плохо. И не смотреть тоже не могу. И не думать — не могу. И ничегонеделание в этой ситуации убивает меня. Я понимаю, что ты... сильный человек. Я знаю, что ты сильный. И ты очень умный. Я поражаюсь тому, как ты вытягиваешь все это на своих плечах. Не каждый сможет, а ты смог, — Хуа Чэн остановился на несколько секунд, обдумывая следующие слова. — И… За последнее время ты стал мне очень дорог. И от того мне еще больнее думать о том, что ты так сильно устаешь или грустишь из-за чего-то… Не заслуживаешь ты всего этого дерьма. И поэтому я и хочу хоть как-нибудь помочь тебе. Даже вот так просто поговорить с тобой, — он прикрыл глаза, прислоняясь спиной к стене, и внутренне решил, что в этот раз нужно до конца. В этот раз он должен во всем разобраться. — И еще кое-что… Когда я решил тебе признаться, я все еще сомневался, стоит ли это делать, и не мог совсем подобрать слов, поэтому ничего не сказал… В общем… — Хуа Чэну и сейчас об этом крайне тяжело говорить — его сердце стучало в бешеном ритме, руки дрожали, а в голове всплывали не самые приятные мысли… Что если Се Ляню наплевать? Что если для него это ничего не значит, а Хуа Чэн тут распинается в пустоту? — Я восхищаюсь тобой, и твоей добротой, и твоим... Характером. Ты такой добрый и солнечный, будто не отсюда.... Я не встречал ни одного человека, который был бы лучше тебя, а людей я видел, поверь, много, самых разных, — он попытался посмеяться, но из-за накатившего волнения вышло плохо. — И, кажется, я и правда люблю тебя. Вот так. Прости.       Когда Хуа Чэн закончил, Се Лянь все еще не произнес ни слова.       Он все испортил? Ему стоило молчать?       Се Лянь думает, как бы получше ему отказать?       Почему он…       На другом конце провода послышались несдержанные всхлипы.       — Гэгэ? Ты плачешь? — всхлипы повторились — потом еще раз, и еще, и еще… — Т-ты чего? Я сказал что-то не так? Гэгэ, не плачь, пожалуйста, прости, — всхлипы переросли в неконтролируемые рыдания. Се Лянь взвыл, потом раздался грохот, и теперь его слышно стало плохо — судя по всему, уронил телефон. Но поднимать не спешил. — Гэгэ, ты меня слышишь? Скажи что-нибудь, пожалуйста, гэгэ, — Хуа Чэн паниковал — он не знал, что делать.       Ему очень хотелось прямо сейчас просто поехать к Се Ляню, но не мог: время уже позднее, его родители вряд ли будут безумно рады внезапному ночному гостю. Но и сидеть на месте, пока Се Лянь, такой родной, такой хороший, такой любимый Се Лянь, где-то там, у себя в комнате, заходился в плаче... Невыносимо.       Прошло какое-то время — Хуа Чэн не считал, он просто ждал ждал ждал ждал ждал, пока Се Лянь соберется с силами, — прежде чем Се Лянь все-таки взял обратно телефон в руки и сдавленно произнес:       — Извини, я не смог… Я не смог сдержаться.       — Не извиняйся, ты ни в чем не виноват.       — Просто мне… Никто так не говорил, — голос Се Ляня дрожал и постоянно срывался. — Они все… Все принимают меня… И мои оценки, и мою д-доброту… Как должное. Что так все и должно быть. И поэтому я думал, что ты… Что ты… — он не закончил — снова заплакал, закрывая размазывая свободной рукой стекавшие по щекам бесконечные слезы. — Я так… Я так хочу обнять тебя.       Хуа Чэн замер.       — Я могу приехать?       — Нет…       — А завтра?       — Не думаю…       — Хорошо, тогда… Гэгэ, во сколько завтра ты заканчиваешь?       — Где-то в четыре, — Се Лянь громко шмыгнул носом, — а что? — он догадывался. Но хотел подтвердить свое предположение.       — Дождись меня завтра, хорошо?       — Хорошо. хорошо       — Подожди… Я хотел еще кое-что сказать.       — Я еще и не уходил, — Хуа Чэн готов был слушать все, что скажет гэгэ. Абсолютно все — даже самые абсурдные вещи в его жизни. Особенно сейчас, в момент, когда Се Ляню это жизненно необходимо.       — Я тоже, — он говорил тихо — так же тихо, как в самом начале их разговора.       — Что?       — Я тоже люблю тебя.