Бешенство ботаника

      Завалившись боком на стену, тело сразу вспомнило те школьные годы чудесные. «С песнею», только совершенно иного рода, больше похожей на всхлипы, когда двое одноклассников «с дружбою» били меня «книгою» по голове. Слишком умный, слишком покладистый, и некому было научить, как дать отпор — жизнь научила, по-своему.       Сложив руки на голове и выставив локти вперед, я закрыл лицо, и основная масса ударов пришлась на корпус и плечи. Теперь у меня тоже будет космос на теле, как у Руськи, только не татуировки, а планетарные туманности живописно расцветут на боку. Под ботинком раздался знакомый хруст — со мной попрощались новые очки, слетевшие в тот момент, когда Камиль Маратович залепил мне первую оплеуху. — Не трогай его! Нет! Он ничего не делал, пап, перестань! — кричал Руслан, пытаясь оттащить отца, но тот лишь отпихивал сына как назойливого щенка.       Я старался не вслушиваться в те ругательства, которые шипел мне отец Руслана. Левый бок уже саднило, свело, выбив воздух из легких, и было тяжело делать каждый новый вдох, пока сверху сыпались удары, но я терпел. Я не мог поднять руку даже для самозащиты. Я был словно мальчик для битья. — … Как… Как его зовут? — Че ты там бубнишь, сука? — он пихнул меня коленом в бедро и прижал к стене, ненадолго остановившись. — Я говорю… Кх… Как зовут того парня, который… сломал Руслану ребра в прошлом году? — Я откуда помню? Нахрена ты вообще спрашиваешь? — Вадим.       Бакиев-старший резко обернулся на надорванные интонации сына, прозвучавшие у него за спиной, и хватка его ослабла. Руслан стоял все в той же кухонной рукавичке-прихватке на одной руке, а по его щекам размазались дорожки слез. — Вадим Михайленко. Он на красную медаль шел. Занимался плаванием и теннисом. Красивый, умный. Мы с ним и другими пацанами иногда по сетке играли, на днюхе один раз был, — сквозь всхлипы было сложно разобрать, что он говорил. — Общались неплохо вроде, мне казалось, я ему понравился. Глаза красивые были, голубые. А кулак у него был большой и тяжелый. И нога тоже.       Руська стоял в ступоре, вытирая прихваткой слезы, и его отец, вдруг осознав происходящее, в ужасе отшатнулся от меня. Я попытался встать, но это оказалось сложнее, будто в голове плескался таз с водой, а уши немного заложило. Дернувшись, Руслан протиснулся ко мне, отпихнув отца, и, подхватив за корпус, потянул меня наверх. Встав спереди, заслонил от папаши, щекоча мне лицо своей макушкой. Зачесалось нестерпимо, хотелось чихнуть, но я только шмыгал носом, боясь сорваться, ведь с тех пор, как меня последний раз били, прошло добрых лет пятнадцать. — Стремно было, что он мне улыбался, даже когда бил. Типа у него лицевой нерв защемило. Мы тогда встретились на одной тусовке у одноклассницы. Выпили немного. Позвал выйти постоять вдвоем у подъезда. Я думал, все будет не так. Я думал, я ему нравился. Думал, наконец мы останемся вдвоем, я ему признаюсь, и будет уже не так стремно одному в школе. Больно было только первое время. Потом уже ничего не чувствовал. — Ты… Ты мне ничего, кроме вечеринки, не рассказывал. — Тебе нет, а дипломированному специалисту кое-что рассказал. — Ты же знаешь, я делал, как лучше для тебя, — отец Руслана оправдывался, будто получил какой-то тычок в свой адрес. — А ты знаешь, что он ко мне в больницу приходил? — Эта сволочь?! — Да, пап. Вадим. — Да похер мне на его имя! Причинение средней тяжести вреда здоровью — это уголовная статья, был бы он совершеннолетним, его бы года на три упекли. — Действительно, какая разница, ведь компенсацию мы все же получили, да, пап?       На мгновение на лице Камиля промелькнуло виноватое выражение. — И что он тебе там сказал? Извинился? — Нет. Он сказал, что лучше бы я там сдох.       Я не выдержал. Обхватил Руслана руками, уткнулся в его плечо и зарыдал. Черт, как же меня несло. Трясло все тело, я из последних сил сжимал его все крепче, а Руслан стоял будто стержень, я не видел его взгляда, но вполне мог себе представить эти хищные тигриные глаза. В нем всегда это было, с самого первого дня. Непоколебимость. Хоть я и не видел, но я знал это, уже наизусть. В голове произошло солнечное затмение — Луна преградила путь, заслонив собой солнечный диск, оделась будто в корону из голубого свечения. Луча надежды на то, что этот краткий миг темноты не будет длиться вечно. *** — Кто дежурный? Кузнецова? Вытри, пожалуйста, доску.       В среду я взял день больничного, воспользовавшись маминой дружбой с терапевтом местной поликлиники. Девятиклассники переживут последний в году урок без меня, может, даже порадуются. А вот в четверг я пришел. Прощаться с одиннадцатым «Б». Последний урок сделал развлекательным: рассказывал забавные истории из жизни физиков, стараясь не вспоминать о тех, которых когда-то за крамольные трактаты, инакомыслие и еретизм подвергали жесткой цензуре, сажали под домашний арест, жгли на кострах, а через несколько сотен лет реабилитировали и даже поставили памятники. То, что человек когда-то не мог объяснить, считая ужасным злом. Говорил о солнечных затмениях — древние думали, что Солнце съел большой монстр, а уже в конце девятнадцатого века французский ученый благодаря тому же затмению впервые изучил спектр нового химического элемента, так и названного в честь Солнца — гелием. Говорил о других открытиях, которые изменили мир. — У Эйнштейна как-то раз спросили, как появляются гениальные открытия. «Все очень просто, — ответил Эйнштейн. — Все учёные считают, что этого не может быть. Но находится один дурак, который с этим не согласен, и доказывает, почему».       Класс засмеялся, а я глянул на Руську, сидевшего передо мной за первой партой, как обычно. Казалось, что ничего с нами не было полтора дня назад, что все было как всегда. И он даже улыбался вместе со мной и остальными. В конце урока я пожелал выпускникам удачи, сказав короткое напутствие, и незаметно попросил Руслана задержаться, хотя по моему взгляду он бы это понял и без слов. Зашел в подсобку и подождал, пока там появится Бакиев. — Ты как, мой хороший? — Я в порядке, Паш. А ты? — он закрыл дверь и обнял меня, прижавшись так, будто мы не виделись несколько месяцев. — Нормально, жив, цел, орёл. Отец не звонил? — Звонил… Бухой. Я не беру. Пусть сначала проспится. Так уже было, когда я как раз в больнице лежал.       У меня непроизвольно сжались кулаки: его сын лежал в больнице, а папаша вместо заботы ударился в пьянство — трагедия у него, видите ли! После того, как Руслан заслонил меня от отца, Бакиев-старший больше в конфронтацию не лез. Стоял отрешенно глядя то на меня, то на сына, то на себя, в зеркало прихожей. А Руслан, убедившись, что пыл умерен, кинулся собирать рюкзак, и через пару минут уже выпихивал меня из квартиры. — Ты куда? — подал голос Камиль Маратович, рассеянно глядя на нас. — К этому? — Нет. Я к матери поехал. — А вернешься когда? — А надо? — Руслан, сынок… Прости меня? — Мне надо подумать. У меня вообще-то выпускной на носу! Или, может, мне еще на годик задержаться, а, пап?       Бакиев-старший удрученно помолчал, наблюдая, как сын надевает кроссовки, потом тихо спросил: — Позвони мне, как доедешь, ладно? — Ага.       На меня отец Руслана старался не смотреть, будто меня рядом совсем не было. Отделал он меня сильно, но не критично. Лицо уцелело, и на том спасибо. Руслан проводил меня до съемной квартиры на такси, а потом поехал к своей матери, с которой он был в более открытых отношениях, но почему-то предпочитал жить с отцом. Причину этого я узнал чуть позже, хотя, без сомнений, догадывался, когда он позвонил мне от нее тем же вечером, а на заднем плане шумели детские голоса.       И теперь, стоя с ним в кабинете физики, я ясно ощущал, что, кажется, это затмение продлится намного дольше, чем все те, что когда-либо видало Солнце на своем веку. Я погладил Руслана по голове и, прижав к себе еще крепче, поцеловал сначала в висок, потом в щеки, а потом добрался до сладких поцелуев в губы: — Люблю тебя.       Руслан тяжело вздохнул, и я погладил его по спине. — Что-то так захотелось твоего печенья или этих ароматных булочек с орехами. — Датских? — Взятских, — усмехнулся я, — поддатских и взятских. — Шутки за триста у тебя огонь, Паш, — кажется, Руська немного оттаял, расслабился, — приходи на последний звонок, придешь? — Да вроде бы собирался. Если твой отец меня там не убьет… — Не должен, при посторонних ему статус надо держать. — Мне тоже тяжело при посторонних… — шепнул я ему, а потом потянулся к двери и закрыл ее на ключ. — Хорошо, что их тут нет. Как насчет прощального минета в кабинете физики? — Павел Александрович! — Руслан притворно прикрыл рот рукой. — Ну и выражения у вас! А где же ваш фирменный стиль? «Зона запрещенности твердых тел», «поступательные движения», «сила трения», вот это вот все? — Мы теперь взрослые, Руслан, пора называть вещи своими именами. Достань член, пожалуйста, — я сполз на пол, усевшись перед ним на корточки и схватился за ремень его брюк.       Приспустив их до колен, я все же сам высвободил его полувозбужденный член из белья и принялся покрывать головку нежными легкими поцелуями. Одной рукой водил по животу Руслана, а второй массировал мошонку, затем обхватил ее колечком из пальцев у основания и мягко потянул вниз. Руслан откинулся назад, упершись задом в угол стола, закрыл глаза, лаская кончиками пальцев завитки моих волос. Когда я насадился до основания, с его губ сорвалось судорожное дыхание, и на языке я почувствовал солоноватый привкус смазки. И хотя до звонка на следующий урок оставалось совсем немного времени, я старался не торопиться, медленно работая ртом, чтобы он смог почувствовать каждое движение моего языка и губ на себе. Я переместил руки на его колени, и тогда Руслан сам схватил меня крепче за голову, сначала робко, но потом все смелее подаваясь навстречу, поймал ритм и уже буквально потрахивал меня, не грубо, но настойчиво вторгаясь глубже до самого горла. — Да… Паша, черт… Я сейчас кончу, блин! — шептал, облизывая свои манящие губы, а я даже и не подумал, как после такого мне выходить к классу со стояком в штанах.       Но Руслан решил все за меня. Кончив мне в рот, он тут же дернул меня за локоть вверх, не дожидаясь разрешения, вытащил через ширинку мой член, и, облизывая лишь одну головку, довел меня до яркого и быстрого оргазма за каких-то пару минут. — Это было дико. Запомню физику в школе, как самый лютый из предметов! — хмыкнул он, вытираясь и целуя меня в губы. — И я это, тебя тоже это, люблю, Паш!       От такого внезапного перехода с предмета на предмет я не сразу сообразил, что происходит, пока заправлял член обратно в трусы, а Руслан уже продолжал как ни в чем ни бывало: — У меня сейчас репетиция, потом еще два урока, потом после занятий я иду с ребятами выбирать подарок для класснухи, увидимся завтра? — застегнул брюки и направился к двери. — Стой, — поймав его за запястье, я притянул Руську обратно к себе. — Мой хороший. Ты такой сильный, Руська. И когда ты только таким серьезным стал, м? Охренительный мой, деловой весь, ты посмотри. Ты не делай только вид, что все в порядке, ладно? Если тебе плохо, не стесняйся, хорошо? Ты можешь мне все рассказать. — Ага, — он шмыгнул носом, уткнувшись в меня. — И еще: переезжай ко мне. Если хочешь. — А ты хочешь булки, да, Паш? — И лазанью. И омлеты, и пирожки, и все остальное… — Ладно. Спасибо. Если мамины телепузики меня окончательно задолбают.       Он чмокнул меня в щеку и, отперев подсобку, скрылся за дверью, а через минуту класс уже начал наполняться другими учениками. ***       На скольких последних звонках я был, когда учился, когда учителем работала моя мать и вот уже теперь я сам? Сценарии повторялись из года в год, но в этом выпуске меня ждало нечто большее. Одиннадцатиклассники под целомудренно-школьную музыку вышли шеренгами из здания школы и выстроились по периметру прямоугольного дворика, позади толпились надушенные родители с фотоаппаратами и цветами. После официальной части и торжественных речей администрации школы началась праздничная программа. Девочки пели грустную песню, от которой почти все размазывали косметику по лицу. «Школа, школа, я скучаю», — не подпевал только ленивый, учитель ОБЖ и я. Номера выступающих чередовались с напутственными словами классных руководителей и учителей. Выпала такая участь и мне. Отчеканив классические строки о том, как маленькие кораблики отчаливают в свободное плавание в бескрайнем океане взрослой жизни, я продолжил своей любимой идеей о взаимосвязи людей друг с другом: — История знает много примеров так называемых множественных открытий, когда одни и те же законы независимо описывались и открывались разными учеными. Поэтому ищите свою дорогу в жизни, возможно, где-то есть человек, который идет по схожему с вами пути. А найдя его, не упускайте, потому что он может принести в ваши теории ту маленькую часть, которой вам так недоставало.       Затем одиннадцатиклассники устроили танцевальный флешмоб, и я невольно засмотрелся на Руслана. Он вышагивал под музыку с миловидной девочкой, которая, кажется, находилась в трансе от счастья. Умеет пользоваться перком очарования*, зараза. Вдруг в толпе кто-то деликатно коснулся моего локтя. Обернувшись, я встретился взглядом с яркой блондинкой в эффектном боевом раскрасе, косухе поверх бельевого топа и джинсах. — Здравствуйте, Павел. Я мама Руслана, — почти прокричала она мне в ухо. — Ангелина. — Очень приятно! — я пожал ее тонкую, но твердую ладонь. Из-под куртки выглянул кусочек татуированного рукава. — А вы красавчик! Ещё лучше, чем на фото! — Эээ… спасибо?       Я растерялся, но по ее взгляду понял, что она в курсе наших с Руськой отношений. — Вы все знаете? — Конечно. Иначе стала бы я сыну бить солнце и луну просто так, от нечего делать? — Забавно. И вы бьете, и папашка бьет. — Камиль сложный человек, но он не дурак. Мне очень жаль, что так вышло. Кстати, вон он, — она показала вбок, и за головами учеников вдалеке я увидел знакомую макушку. — Приезжайте к нам на дачу на выходных, познакомимся поближе, — улыбнулась Ангелина. — Спасибо за приглашение, было бы замечательно.       Она осталась стоять рядом со мной, изредка комментируя, как хорошо танцуют дети и какие они стали взрослые. После танцевального номера несколько человек остались на импровизированной сцене в центре, включая Руслана. Один из учеников сел за ударные, а Руслан и парнишка из параллели взяли гитары. — Эту песню мы посвящаем нашим родителям, — проговорил он в заготовленный на стойке микрофон. — Тем, кто вкладывает в нас себя, по-своему за нас переживает, иногда мы не совпадаем, но мы всегда чувствуем вашу заботу.       В этот момент он был очень взрослый, собранный. Серьезный, уверенный, что у меня даже перехватило дыхание: этот парень с гитарой, на которого нацелены несколько сотен глаз, он мой. Ставший таким родным, любимым, нужным как воздух. — А также эта песня — для наших учителей, которые научили нас, что Пифагоровы штаны — во все стороны равны, — улыбнулся Руська, и толпа засмеялась. — Но это не только про геометрию. Это про жизнь. Вы оставили в нас частичку себя, ваши знания теперь в нас. Спасибо!       Аплодисменты стихли, и Руслан, сыграв с группой несколько вступительных аккордов, запел*. Я много раз слышал его голос, но то было будто забава, домашние посиделки или онлайн-радио по дискорду. А теперь он, стоя как настоящая рок-звезда, нашел меня глазами среди толпы и смотрел в упор, меланхолично улыбаясь и растягивая слова в трогательной мелодии: Делай вопреки, делай от руки, Мир переверни, небо опрокинь. В каждом наброске, в каждом черновике Учитель продолжается в своём ученике. Всю мою жизнь я иду ко дну, Всю мою жизнь я искал любовь, чтобы любить одну. Они сказали — нас поздно спасать и поздно лечить, Плевать, ведь наши дети будут лучше, чем мы. Лучше, чем мы… Лучше, чем мы… Когда меня не станет — я буду петь голосами Моих детей и голосами их детей. Нас просто меняют местами, таков закон Сансары — Круговорот людей, о-о-ой, мама…       К середине песни припев тянули уже всей толпой детей и родителей, утирая слезы радости, и даже я не сдержался, смахнул с глаз выступившую влагу, а Ангелина дотронулась до моего плеча, улыбнувшись сначала мне, потом Руслану. В телефоне в этот момент завибрировало, и я на секунду отвлекся, прочитав сообщение от банка: «На ваш счет зачислено…» Усмехнулся, когда увидел в графе отправителя инициалы «Камиль Маратович Б.» и комментарий — «за очки». Каким бы ни был его способ коммуникации, я почему-то был рад, что отец Руслана сделал эту робкую попытку примирения.       Воздух был наполнен надеждами и мечтами выпускников, печалью прощания со школой и радостью вступления в новую главу своей жизни. И каждому в этот момент хотелось быть лучше, оставить себе память о мгновении, оставить память о себе в сердцах других. Плохое забывается, такова природа человека. А хорошего у нас с Русланом было и будет еще столько, что хватит не на одну жизнь.