С новым рассветом мы сидели в главной комнате. Внутри цепи гор появилось множество тренировочных площадок и маленьких испытательных полигонов, с запуском мелких ракет. Внутри лабиринта пещер появились столы с лабораториями, с многочисленными сосудами, ёмкостями, пробирками, склянками и колбами. Изолирующие камеры, похожие на металлические выпуклые гробы или батискафы пытались содержать в себе атмосферу и жизнь иного мира, пропуская туда больше эфира из подпространства. Но, пока, результаты не обнадеживают. Прошло десять земных лет на путешествия по пустынным местам, и не было найдено ничего, что могло было бы оживить здесь то, что уже изначально предначертано быть здесь мертвым. Особенно когда касается целого мира. Нужен портал в другой мир. Как тот на небе, но отдельный и способный подпитывать не менее 10% общей емкости эфира одного мира… а желательно 15.
Создать такой портал, пускай и меньше и с меньшей мощностью очень нетривиальная задача.
Сейчас у нас было 13 лабораторий, три основные, остальные маленькие, но изоляционные с попыткой содержать самых разных мелких микроорганизмов. Почти во всех теперь лежали их скелеты из местного праха.
Чтобы было удобнее переносить грузы и нам передвигаться, в самой большой пещере появилась большая квадратная, многоэтажная шахта с лифтом. На каждом этаже появились коллекционные комнаты и входы в другие лаборатории. Внизу комнаты была вода, где плавал огромное черное существо похожее на большого сома, как было с камерой. Побочный эффект недосягаемого света.
В глубине одной из комнат мы с Олегом сидели в одной из главных лаборатории. Пол комнаты был завален книгами и чертежами космического шаттла. Пока что просто план разработки с попыткой разглядеть порталы поближе. Дальше них только гиперсфера моей маленькой вселенной с одной единственной планетой.
Хуже того, даже если бы изобрел хотя бы миниатюрную ракету, далеко не факт что она вообще сможет здесь взлететь. Про кремниевые формы жизни здесь не может быть и речи.
Если бы я смог коснуться этих колец. Если бы знал как могу летать. Не просто парить, а двигаться в воздухе с огромной скоростью.
Тот инцидент дал повод Олегу больше не касаться темы музыки. Пока что.
Он сидел за столом, с сигаретой в зубах, кропотливо изучал записи книг, пытаясь перестать внушать себе в скудоумии и что он не живёт в каком-то дешёвом бульварном фэнтезийном мире, в котором прописали слишком много лишнего и непонятного. Его дым шел сначала вверх, а затем осторожно кружился вокруг него, постепенно и незаметно, касаясь костей.
Я сидел в сторонке, посреди цветных камней, ферментов и жидкостей, питаясь гранатом. На другом конце комнаты полуживой богомол в капсуле ловил многокрылых бабочек и пытался кормиться ими. Жаль, ненадолго. Он проживёт от силы неделю. Это максимум, сколько я смог ему растянуть жизнь.
— Ты всё понял? — спросил я.
Олег натужно тёр голову.
— Ну… примерно.
— Хорошо, давай ещё раз. Попробуй мне объяснить, так как ты понял.
— Ну, — Олег встряхнулся, собрался с силами, он убрал книгу и взял бумагу. — У тебя карандаш есть? Ах да…
У Олега в руке мгновенно появился во всполохах синего огня маленький карандаш. Пустяковая практика.
Олег нарисовал простую маленькую точку.
— Прежде всего, есть вселенная, — сказал он, указав на точку. — Вселенные бывают разные, есть параллельные, другие, с другими измерениями. Вот она возникла в результате Большого Взрыва.
— Необязательно, происхождение у всех бывают разные. Не все даже состоят из звёзд.
Олег отмахнулся.
— Это как пример. Исходя из твоего понимания, сверхновая — это момент мысли и фантазии абсолютного любого разумного существа.
— Не просто разумного, — поправил я. — Сознательного. Способного фантазировать. Продолжай.
Олег провел горизонтальную линию, перечертив точку.
— Это время. В зависимости от времени есть ещё больше разных вселенных. Ты говорил о теории струн, но…
— Сейчас поговорим о другом.
Ещё рано. Я сам пока не знаю, действительно ли из него состоят, я тогда взглянул лишь мельком в неосознанном виде. Но если все частицы состоят из струн, то получается скепсионы тоже?
Помни. Нить бесконечна.
Эти слова. Кто же их сказал? И кто такой Элек?
У меня была такая же теория, что если все молекулы образуются из скепсионов, то электроны в том числе. И если так, то корпускулярно-волновой дуализм работает именно из-за того что в таком недостаточно живом мире, электроны не овладели всеми собственными настройками и сохранили часть силы скепсионов в первоначальном виде. И потому электроны ощущают внимание наблюдателя и начинают менять потоки. Так же, как скепсионы под влиянием мыслей сознания образуют свою материю.
— Да-да, за работу создания Вселенных отвечают частицы скепсионы. Они же меняются в… молекулы. Фермионы, бозоны, лептоны, ну то есть устанавливают все базовые законы. Верно?
— Условно, да.
— Часть их становятся вот этими самыми молекулами, но часть остаётся в… подпространстве. Так же как часть остаётся в надпространстве.
— Ты понимаешь, что значит «под» и «над».
Олег опустил блокнот и задумчиво посмотрел вдаль.
— Как я понял, первое — это чем вселенная создаётся, подпространство это лишь один из результатов, а второе — это кем она создаётся. Первые ресурсы, вторые — образ. План создателя. Чертеж! Надпространство, я так понял, — это просто отдельная вселенная, где есть создатель.
Есть так же сверхпространство, с более сложной геометрией и измерениями, но для этого нужно больше эфира. И есть низшее пространство — с более примитивным измерением или менее существующим бытием. Сверхпространство и надпространство — обычно разные вещи. Но с этим обсудим позже.
— Немного грубо, но верно. Дальше.
Олег, поправляя черную мантию, снова склонился над блокнотом, он провел под горизонтальной линией ещё несколько более мелких и менее точных.
— Вот. А подпространство имеет слои, в каждом слое каждый скепсион создаёт опору следующему. Вот здесь я плохо понимаю. Понимаю, что подпространство многослойно, и процентное соотношение по отношению к бытию, то есть результативному пространству, как пространству конечного результата, определяет определенные слои фундамента. Например, определенный слой подпространства создаёт время, и если пройти дальше, то время перестаёт существовать, другой отвечает за слой массы, третий спины молекул, и чем глубже подпространство по отношению к бытию, тем меньше законов на тебя действуют. Верно?
— В целом верно, но погружаясь, ты и сам теряешь в себе законы. Если без массы ещё можно условно пойти дальше, то без того что отвечает за материализацию — нет. Поэтому есть граница, до которого ты можешь добраться, прежде чем исчезнуть. В зависимости от содержания вселенной, слои могут быть немного разными, но это потом. Дальше.
Олег провел вертикальную линию, перпендикулярно горизонтальной, образуя перевернутую букву «Т».
— Скепсионы обычно делятся на 7 видов. Семь же могут сохранить свои функции в бытие и их используют как искажающие реальность.
— Эфир это, как я понял, кровь вселенной, он же олохромион, обладает всеми функциями всех остальных, так как в нём полно смеси отдельных подвидов. Он же определяет, какой вселенной будет, в зависимости от полноты потока в подпространстве, — Олег указал на вертикальную линию, — но, при низких процентах, в определенных вселенных, определенный подвид скепсионов превышает над другими. И он, как бы, «вываливается» в бытие в чистом виде. Таким образом, в этом мире можно, прямо в бытие, творить чудеса, используя превалирование определённого скепсиона. Так появляются миры с магией, сверхспособностями, которые, благодаря ему, обходят фундаментальные законы, ну или…
— На каком подпространстве лучше всего измерять количество эфира?
Олег интуитивно ткнул карандашом ниже основной вертикальной линии.
— От 70 до 60 процентов слоя в зависимости от изначальной насыщенности эфира. Только ты говорил что, пространство сжимается, когда эфира становится больше, здесь я не понял.
— Верно. Дай блокнот.
Олег молчал протянул руку с блокном.
Стерев мелкие вертикальные линии, соединил дуговыми линиями вершину перевернутой буквы «Т» и её концы боковых линий. Получилась условная половинка овала с вертикальной линией посередине. Внутри дуговых боковых линий я провел ряд мелких.
— Тем меньше эфира, тем мертвее мир, а тем мертвее мир, тем более разреженное подпространство, потому что функции опор в подпространстве пропадает, разница между бытием и подпространствами менее отличимая. — Я указал в районе основания перпендикулярной линии. Олег кивнул.
— И… что получается, если эфира не будет?
Я осторожно провел карандашом около точки.
— Не будет вселенной.
— Но чем его больше, тем живее мир?
— Верно, — я медленно проводил карандаш к вершине линии, где дуговые линии смыкаются, — и подпространство сужается, образуя всё больше опор.
— И что же, — спросил Скелет с волнением, — находится на вершине? Что будет если эфира станет на все 100%?
Я призадумался.
— Не знаю. Полагаю, при максимальном насыщении жизни, не будет места для равноденствия, не будет химических элементов. Думаю там просто температура Планка. Извечная сверхновая в первые мгновения. Как минимум. Но скорее всего нечто более… грандиозное.
Олег волнением повернулся ко мне. Говорил он шепотом, будто боялся, что кто-то может услышать.
— И мы сможем туда попасть?
Я отрицательно повертел головой.
— Такое наши тела не выдержат. Я сомневаюсь, что перенесут и более 30 процентов содержания. Люди и все их выдуманные метавселенные существуют от 10 до 20 процентов. Разница всего 10 процентов, но даже тысячная доля процента эфира способна радикально изменить вселенную. И это не говоря уже о том, что есть другие, параллельные и многомерные миры. И даже можно соединять потоки, образуя в одной вселенной базовый поток с присоединением потоков более высшей или низшей реальности. И поэтому даже вселенная с большим эфиром может выглядеть менее живой, чем та, что с меньшей. До определенного предела.
Я вернул блокнот Олегу.
— Какие ещё виды есть?
Тот встрепенулся и начал перечислять.
— Второй — жизненная энергия. Прасион. В мирах, похожие на людской, он создал бозоны частиц. Как я понял он же, вместе с блейоном, отвечает за энтропию, направленность частиц и массу. Третий — контрольная энергия. Мовион. Отвечает за состояние покоя частиц и процесс их замедления движения, и спин. Ты говорил, что она может управлять тьмой…
Я кивнул.
— А из чего состоит тьма?
Я смотрел вдаль, сквозь стены прямо на чёрный портал. Тьма обладала сознанием. Но что-то во мне говорило, что идти в теневые миры, откуда она пришла, пока не стоит.
— С этим потом. Дальше.
Олег начал перечислять дальше, считая по пальцам.
— Четвёртый — блейон. Синий. Создал фермионы и сами молекулы. Отвечает за перемены и движения. Пятый — силовая. Или же просто Сила. Коккион. Создал сильное и слабое взаимодействие, отвечает за естественный отбор и взаимодействия молекул, образуя определенные реакции и наиболее стабильные соединения. Шестой — китрион. Так же влияет на спин, ещё заряд и определенный уровень освобожденной энергии при распаде ядер, то есть за слабое взаимодействие.
— Есть ещё оранжевый. Портокалион.
Олег напрягся.
— Ты говорил, что он бесполезен.
— Так и думал. Но, похоже, он всё же имеет одну очень специфичную функцию.
Скелет посмотрел на меня.
— Он позволяет выпадать объектам из бытия и погружать в подпространство до 80 процентов.
Олег некоторое время молчал.
— То есть… если оранжевая частица покроет, скажем, стол, то на него будут слабее действовать все физические законы.
— С одной стороны да, с другой нет. Законы действуют на объект, но они становятся… пластичными. Будто их можно временно изменить или вообще игнорировать, пока не вернут в первичное состояние.
Олег скрестил руки и понизил голову.
— Не понимаю. Что из этого произойдёт? Объект… эмм… будет терять массу, терять химические и взаимодействия с миром или…
— Объект станет… как это люди выражаются, мультяшным, — сказал я.
Челюсть Олег медленно открылась от удивления. Сигарета выпала изо рта и сгорела в белоснежном огне, прежде чем коснулась пола. Незачем мусорить.
— Стоп! Так тот мир, который мы посетили, та маска, которую мы встретили, она…
Я утвердительно кивнул.
— Она переводила носителя в подпространство, ослабляя на него все фундаментальные законы. Даже расходы энергии на его способности были минимальные, несмотря на то, что он мог вытворять. При этом он оставался в бытие. Это значит, что все мультяшные миры были погружены максимум до 80 процентов подпространства, та погружала лишь до 86.
Мы помним эту силу. Олег тогда удивился как у носителя Маски, например, глаза выходят из орбит и не разрушаются.
Сейчас он представил и ужаснулся. Есть целые миры не только с альтернативным временем, измерением или параллельные. Есть и с другой жизнью и даже иным пространством. А есть многие, что живут в подпространстве постоянно. Так и с постоянным надпространством, такие миры нарушают четвертую стену и общаются с демиургом. И это не говоря о том, что в самих придуманных вселенных кто угодно тоже может быть демиургом и так до бесконечности. А если учесть, что всё что мы знаем — это в основном людские миры, то… Олегу стало не по себе. Сколько же всего миров?! Сколько их всего во всей этой… Всеобщей Вселенной?
— Давай дальше, — спокойно сказал я, про себя приготовить образцы супа из одного мира, который насильно отправлял мультяшных существ обратно в бытие, тем самым, убивая их.
— А, — ответил собеседник. Первые несколько мгновений он вспоминал кто он и где он. — А, да. Седьмой… то есть получается восьмой — переносная. Я бы окрестил частицей Шредингера, — ехидно усмехнулся он. Должен признать, весьма точная формулировка, — позволяет быть где угодно.
— Она переворачивает антропный принцип — делает вселенную не такой, какая есть, в котором есть мы, а такой какой сделали мы.
Мы какое-то время сидели, осознавая сколько, нам ещё предстоит посетить и осознать. При таких перспективах, неизвестно когда я что-нибудь узнаю о себе.
— М-м-м, Этерни, а откуда тогда взялись скепсионы? — нарушил тишину Олег. — И почему их только восемь?
— Не знаю. Знаю лишь, что они определённо разного возраста, то есть они когда-то появились не всем разом, но какого возраста, я тоже определить не могу.
— А они ограничены в количестве?
— Ограничены?
— Ну, в смысле, если на эфир так много тратит ресурсов, то получается, он бесконечен?
— Эфир постоянно движется из глубин подпространства. Потоком. Как река. Именно поэтому его общее содержание влияет на жизнь вселенной, но поток его течет постоянно, подобно самой жизни. Чем живее мир, тем сильнее поток. Если эфира не станет, то Вселенная придёт в упадок и истратит все запасы и функции последних кварков и бозонов, вместе с убыванием «реки» эфира.
Олег слегка привстал, пристально посмотрев на меня.
— А откуда течёт река?
— Если течет в бытие, постепенно, через многие браны, чтобы постоянно придавать всем бытийным частицам нужные свойства, то откуда…
Я посмотрел на него, на его блокнот, взял его и посмотрел на вершину вертикальной линии и на боковые линии внутри овала. Интересно, что дальше, за ноосферой? Откуда идёт поток? И если поток имеет них постоянно тянет вперёд… то что его тормозит? Что заставляет родиться не в абсолютном мире?
Я вспомнил о черной субстанции внутри ген-узла…
— Нам это пока не ведомо.
— Может ли быть, что эфир кто-то тоже создал? — задумчиво сказал Скелет.
— Может… — и даже мне тяжело представить, кто бы это был. Или были.
Я медленно провел рукой ниже вертикальной линии и ниже горизонтальной, мысленно рисуя в себе вторую вертикальную линию, образуя крестовый символ.
Антиэфир.
— Слушай, если это всё, то можем ещё погулять?
Я положил блокнот на стол. Испытание длиною в три миллиарда лет ещё не скоро позволят ему привыкнуть к этому миру.
— Можно. У нас ещё много планов.
— Кстати! — Олег вскинул указательный палец, — если мы не можем попасть с более насыщенным эфиром, то… получается ли, что можем попасть в менее живые?
Я мельком взглянул на него. Интересный вопрос. Мы в основном ходили в районе 10-15%, считая, что мертвее нашего мира, ничего быть не может, но… какой бы исследователь стал считать свою гипотезу верной, не доказав её?
— Давай проверим.
Не касаясь его я сразу же унёс нас дальше. Металлический океан, покрытый белыми молниями, стал более мутным, бледным и грязным.
Следовало бы проявить осторожность.
***
Рефлекторно я вел у себя запись «Фрагмент №112»
Содержание олохромиона 2,8%…
— Эм. Этерни! Мне плохо.
Неудивительно. Всё вокруг мерцало, жалкими бледными огоньками. Это должны были звёзды, но такие тусклые и слабые, что можно счесть за обычные фонари в темноте, у которых вот-вот сядут батареи. И их было много, они постоянно мигали, словно не зная, существуют они или нет, и расплывались, размазывая пространство бледными следами.
— Что это за дерьмовое место? Меня сейчас стошнит. — Олег схватился за голову и старался не смотреть, весь окружающий мир потерял четкость даже в расстоянии. Мы не знали, близко ли звёзды или далеко. Нет, здесь расстояний вообще не было! Пятна звёзд проходили сквозь нас и в тоже время были бесконечно далеко.
— Это… — мой анализатор давал ошибки за ошибками, никаких точных данных, кроме содержания эфира, где нет ни восприятия, ни невосприятия. Всё размывалось, и мы гнулись под силой плавленной материи.
— Это… — голова от натуги работала и резко появилось слово. Это — Найвасамджнянасамджняятана.
Олег медленно поднял голову, полностью забыв о боли и каменным лицом (хотя какое у него ещё лицо бывает) посмотрел на меня.
— Ладно. Я поверю, что тебе хуже. Только вытащи нас отссссс……
Мы провалились…. Это реальность просто не могла нас содержать…
***
Содержание эфира: 2,6%
Плохо. Мы можем перестать быть, если эфир упадёт до нуля.
Всё вокруг было темно. Нет. Анализатор говорит, что здесь ничего нет. Вообще ничего. Это Небытие. Полное инфляционное пространство. Боги называют его Акимчаньяятана. Вот что представляет собой мир за пределы моего дома. Межклеточное пространство между замкнутыми в гиперсферу вселенными. Где нет самого понятия существования…. где нет молекул, одни лишь полуживые нейтрино и единичные бозоны. Никакой массы, никаких зарядов.
— Этерни… — голос в голове гулко булькал. Олега не было. Я его не видел. Себя тоже, вся наша сила ограничилась подпространством, мы пропадали… — в-в-в-ы-ы-ы-ы-т-а-щ-и-и-и-и…
Мы снова упали.
***
Содержание эфира: 2,4%
Голос Олега абсолютным криком разорвал мой разум.
— ВЫТАЩИНАС!
Его голос эхом пронесся по тому чего не было, ибо здесь не было ничего кроме бесконечного сознания. Виджнянанантьяятана. Мир сознаний.
Хорошо, что он больше ничего не сказал. Его голос порвал наши мысли и рывком, грубо унёс отсюда подальше.
***
— Чтобы хоть ещё раз я предложил… так стоп. Где мы теперь?
Содержание эфира: 13,2%
Но мы не могли двигаться. Все наши тела будто сковали в сингулярность, и это было очень болезненно.
— Мы точки, — сказал мой мысленный голос. — Это одномерный мир. От нас тогда немного осталось, а что осталось — стала точкой.
— Ты нас можешь вытащить отсюда?
Хорошо, что я могу больше его не касаться.
— Похоже, мы находимся на одном листе бумаги. Дома я нас восстановлю, потом отправимся дальше.
Больше Олег ничего не говорил. Мы дали себе подобное больше, пока, не повторять. По крайне пока у нас не появятся больше возможностей.
