Есть что вспомнить

This is how it ends Each on our own Unless we pretend Meanwhile our hearts turn to stone Shaped by wind Boulders slowly molded over time Here within I, I want to see you Under the makeup Let all the worry Vanish away I want to hold you Like it's the first time Like you were still mine If you wanted out Didn't I let you go If you wanted in Didn't I make it so It could be Tenderness escapes so easily A-ha — Under The Makeup

Дождевая вода потоком стекала по брусчатке Косого переулка, сбивая с ног редких прохожих, которых не могли спасти от беспощадной осенней непогоды даже магические купола над головами. То и дело волшебники и волшебницы вскрикивали тут и там, поскальзываясь на мокрых камнях. Одному из таких нерасторопных колдунов даже понадобилась помощь: к бедному старику тут же подскочило несколько молоденьких ведьм в модных мантиях, которые вовремя подхватили его под руки. Они помогли ему встать на ноги и оправить сбившийся колпак. — Вы не ушиблись, сэр? — пропищала одна из них. — Нет, голубушка, все хорошо, слава Мерлину, — проскрипел колдун, оглаживая всклокоченную бороду. — Главное, что кости целы. Расторопные ведьмочки были готовы проверить заверения старика, когда к их странной компании подошла молодая женщина, крепко державшая в руке бордовый зонт. Колдуньи смерили стильно, по-магловски одетую незнакомку пренебрежительными взглядами и хмыкнули. Одета она была и правда странно для Косого переулка: на острых плечах висел светлый плащ, а на ногах блестели изящные челси с выбитым на коже узором. Естественно незнакомка не могла не вызывать у них подозрений. — Мистер Лоудс, вы в порядке? — осведомилась женщина, перехватывая зонт поудобнее и протягивая волшебнику свободную руку для опоры. — О, миссис Уизли! — радостно воскликнул мистер Лоудс. — Вы вовремя, вовремя… Спасибо-спасибо, голубушки, дальше я сам. Теперь уж я в надежных руках. Ведьмочки тут же раскрыли рты от изумления, осознав, на кого они только что так недружелюбно и осуждающе посмотрели. Миссис Уизли одарила их снисходительной улыбкой, полной нескрываемого превосходства. Колдуньи даже попятились, когда она сделала шаг вперед под руку с мистером Лоудсом. Настолько они были пристыжены. — Миссис Уизли, просим прощения, — выдавили из себя все три разом, склонив головы. — Спасибо, что позаботились о мистере Лоудсе, мисс, — сказала Гермиона сухо, но вежливо. Ведьмы тут же испарились, а миссис Уизли прошла несколько футов до ближайшего магазина готовых снадобий вместе с мистером Лоудсом под руку. Им было что обсудить: отдел магического правопорядка уже претерпел серьезную реорганизацию, но самое главное ждало его впереди, и Гермиона вместе с такими людьми старой гвардии, но передовых взглядов, как мистер Лоудс, собиралась продолжить усовершенствование системы законодательных проектов магической Британии. Ее голова всегда была полна новых идей, но, к сожалению, не все в министерстве были так подвижны, как она и ее ум. Из-за косности магического сообщества, консервативности самой системы законодательства и других правовых проволочек и бюрократии, дела шли медленно, но верно, и Гермионе пришлось научиться терпению. Вначале она бросилась в омут с головой, рискуя своим положением и репутацией, и мистер Лоудс был одним из тех мудрых волшебников, который не только оказал ей поддержку, но и научил тому, что все приходит к тем, кто ждет. Она была ему крайне за это благодарна. — У меня есть некоторые идеи, которыми я рад буду с вами поделиться, миссис Уизли, — воодушевленно заверил ее мистер Лоудс, — но то завтра. Сегодня отдых, отдых, отдых. — Да, отдых не помешает, — улыбнулась Гермиона. — Вы что-то сегодня были хмурой весь день, — заметил он. — Надеюсь, эти хамы из отдела магического правопорядка вас ничем не обидели? — Нет, что вы, мистер Лоудс, — ответила она со смешком. — Мистер Поттер никогда бы такого не позволил по старой памяти. Просто… Просто устала. Тяжелый был день, знаете ли. — Это верно, верно, — протянул мистер Лоудс. — Что ж, в таком случае, хорошего вам вечера, миссис Уизли. Передавайте мой привет супругу. Гермиона сжала губы в натуженной улыбке. — Обязательно, мистер Лоудс, — сказала она, кивнув. Старик похлопал ее по ладони и отпустил. Мистер Лоудс скрылся за дверьми лавки, а она, тяжело вздохнув, двинулась дальше по улице, которая окончательно опустела. Дождь только усиливался, а вместе с ним и ее тоска. Гермиона очень хотела бы хорошо провести этот вечер, но то априори было невозможно. Хьюго забрали к себе ее родители на несколько дней, чтобы она могла отдохнуть и прийти в себя после быстрых и выматывающих сборов Роуз в Хогвартс. Дети покинули дом, и ей казалось, что в нем больше нечего делать. В нем не будет слышен их смех, топот их ног, их постоянные перепалки. Что ей делать в доме, где нет ее детей, ее единственной опоры и поддержки? Ей было нелегко в последнее время, и Рон не способствовал ее поддержке, но она не винила его. Их взгляды на воспитание детей всегда разнились, так что и ее чувств от их отъезда, причем временного, он не разделял. А в таком случае говорить ей с ним было не о чем. Она даже не знала, хорошо это или плохо, что в тот вечер он отправился практиковаться в вождении вместе с Гарри; потом они думали заскочить к Джорджу на огонек, пропустить по пинте. Ей предстояло провести этот вечер совсем одной. Она привыкла к шуму и гаму в их доме, постоянным гостям в лице родственников и друзей, а также их отпрысков, но теперь дочь выросла и покинула ее, сын тоже был достаточно взрослым, чтобы провести без нее больше двух дней, а их компания как-то сама собой развалилась. Весь ее привычный мир рухнул, будто бы в одно мгновение, а она заметила то, что живет в руинах, только сейчас, когда стало нестерпимо холодно и одиноко. Именно тогда Гермиона и ощутила, как страшно и угнетающе действовали на нее тишина и спокойствие родного дома. Она ненавидела свой домашний очаг в эти долгие часы одиночества, которое заставляло ее анализировать, прокручивать в голове упущенные возможности и неправильные выборы. А их было неприлично много. — Чтоб тебя, — выругалась Гермиона, споткнувшись о выбившийся из общего ряда булыжник. К счастью, она не распласталась на земле, но вот на неприятное по длительности мгновение потерять равновесие и знатно испугаться она успела. Оправив задравшиеся полы плаща, она огляделась, чтобы убедиться, что никто не заметил ее неловкости, и наткнулась на знакомое лицо взглядом. Лицо бледное, осунувшееся и очень сосредоточенное. Словом, до боли знакомое лицо, которое она уже не чаяла увидеть. Гермиона смотрела прямо на него, сквозь расписанную витиеватыми буквами витрину и не могла отвести от него глаз. Внутри стало тепло, хотя капли холодного дождя сползли с ткани зонта ей за шиворот. Она сделала неуверенный шаг навстречу витрине, но остановилась. Тогда, стирая все ее сомнения, он поднял на нее взгляд и еле заметно улыбнулся кончиками губ. Гермиона не удержалась от ответной, но более явной улыбки. Как же давно она так не улыбалась! Как давно она вообще улыбалась с такими желанием и искренностью?.. Казалось, с того момента прошла целая вечность… Он закрыл изящную черную ручку и кожаный блокнот и кивнул головой в сторону зала чайной, в которой сидел, приглашая войти. Миссис Уизли огляделась и перескочила через дорогу, вошла внутрь. В пустой чайной пахло травами и дымом. Аромат обволакивал и будто бы отводил все проблемы и невзгоды. На звон музыки ветра над дверью откликнулась хрупкая и изящная девушка (очевидно, дальняя родственница вейл) и поинтересовалась, чего бы ей хотелось. В руках у нее приятно шелестел блокнот, а юркое заколдованное перо вилось в непосредственной близости от пустой страницы. — Чай с мятой и лимоном, пожалуйста, — сказала Гермиона, продолжая смотреть только на него. — Ой, нет, постойте. Чай с вербеной, пожалуйста. Да, чай с вербеной. Кончик пера зашуршал по пергаменту. — Прошу, присаживайтесь, мадам, — пропела официантка и обвела рукой пустой зал с одинаковыми круглыми столиками и крепкими, но искусно вырезанными стульями. — Спасибо, меня ждут, — она указала на одинокое, будто бы отрезанное от остальных место у окна. Официантка кивнула и молча удалилась, скрипнув подвижными дверями в кухню. Гермиона сложила мокрый зонт, сняла влажный плащ и прошла к его столику. Он отодвинул для нее стул. Она повесила плащ на спинку, зонт положила под ноги рядом с сумкой. — Рад тебя видеть, — сказал он вместо приветствия. — И я рада тебя видеть, Драко, — отозвалась она, присаживаясь на предложенный стул. Малфой провел по ней взглядом и опустил его на одинокую булочку с кусочком масла с боку тарелки. — Булочку? — спросил он так буднично, будто они и правда заранее договаривались о встрече и она также заранее попросила его заказать что-нибудь перекусить. При этом его губы дрогнули в привычной улыбке, которую она не раз видела на нем и которая ему очень шла. У Драко был своеобразный юмор. Она не могла сказать, всегда ли он таким был, или война внесла свои коррективы, но говорить что-то простое и отвлеченное от неловкой или опасной ситуации, в которой он находился, было ему явно по душе. Гермионе это в нем нравилось. Сама она так не умела, но очень хотела бы. У нее вообще с чувством юмора было не очень, а точнее с юмористической реакцией — когда шутка созреет у нее в голове, момент для нее будет упущен или же эту самую шутку озвучит кто-то другой. Да и стандарты юмора у Гермионы были завышены. За все время ее жизни им в полной мере соответствовали только разве что Малфой да Джинни Поттер. Надо сказать, что они эти самые стандарты невольно и установили. — Можешь не соблазнять меня мучным, — отозвалась Гермиона. — Я — кремень. Драко неопределенно качнул головой, выражая тем самым то ли пренебрежение ее заветом, то ли восхищение силой воли. В любом случае, булочку он не тронул. Он пододвинул тарелку и наполовину полную кружку ближе к себе, освобождая место. Тем временем официантка вернулась в зал с нагруженным подносом. Она левитировала к их столику пузатый пыхтящий чайник и изящную чашку с резным блюдцем в виде цветка лотоса. Одним движением палочки она заставила чай вылиться в чашку, и знакомый дивный аромат разлился в воздухе. Гермиона вдохнула пары и замычала от удовольствия. Вечер начинал складываться весьма занятно и чертовски приятно, это надо было признать. Малфой был спокоен и сдержан, будто бы такие встречи проходят у них на постоянной основе. Чай был восхитительным, в меру горячим и очень гармоничным во вкусе. Внутри самой чайной было сухо и тепло, даже немного жарко. Ей пришлось снять пиджак и остаться в одной белой блузе, что не укрылось от внимания Драко. Он не удержался от усмешки, на которую она не обратила внимания. Только застегнула самую верхнюю пуговицу. — Не ожидала увидеть тебя здесь, — честно призналась Гермиона, когда официантка ушла из зала на кухню и оставила их одних. Драко глотнул остывший молочный улун и поморщился. — А я не ожидал, что ты меня здесь увидишь, — отозвался он, но тут же приосанился и посерьезнел. — Надо сказать, что я не думал, что меня вообще здесь кто-нибудь увидит, поэтому и выбрал эту чайную. Захотелось побыть в одиночестве. Он был как всегда честен с нею. — В Малфой Мэноре уже не хватает места, чтобы уединиться? — ловко среагировала Гермиона, но пожалела о своей редкой удаче. Драко ухмыльнулся; не зло, но обиженно. — Я не живу в Малфой Мэноре, — отозвался он глухо. — Астория и Скорпиус — да, но я нет. Гермиона закачала головой и инстинктивно убрала под стол искалеченную шрамом руку. Пусть рукав блузы и скрывал уродливое напоминание о первом визите в родовое поместье Малфоев, пусть с момента запечатления на ее коже жестокой правды прошло много лет, много извинений и много разговоров, эта треклятая надпись постоянно вставала между ними. — Где же ты живешь? — вывернула Гермиона на более безопасную для их общения дорогу. — В пристройке на территории, — сказал Драко. — Не хочу быть вдали от сына, да и уж что говорить… Малфой Мэнор — мой дом, что бы там ни происходило. В этом поместье прошло мое детство и юношеские годы. Лучшая их часть, по крайней мере. Я хочу, чтобы мой сын запомнил его как хорошее и родное место, каким я его, к сожалению, уже не помню. И я делаю все для этого возможное. — Он ведь сейчас в Хогвартсе, верно? — уточнила Гермиона, хотя прекрасно знала, что Скорпиус уехал в этом году с той же самой платформы, что ее Роуз. Она лично видела его прощание с отцом. — Да, — ответил Драко, кивнув. — Он переживал, конечно, но мы поговорили, и он успокоился. С Асторией это не сработало… Он рвано усмехнулся, и Гермиона улыбнулась в ответ. Красивая и нервная Астория Малфой — идеальная жена аристократа. Они с Драко составляли впечатляющую иллюстрацию готического романа, которыми она увлекалась в подростковом возрасте. Гермиона не питала к ней никакого иного чувства кроме уважения. Астория всегда держалась с достоинством, блистала не только внешностью, но и незаурядным умом и скромными манерами. В ней не было амбиций и желчи, концентрацией которых славятся представительницы высшего общества, и Гермиона могла только выразить ей свое восхищение. Драко Малфой просто не мог выбрать иной жены. Они были идеальной парой как на виду у всех, так и, как можно было предположить, в реальной жизни. — Я могу ее понять, — сказала Гермиона. — Когда Роуз уехала в Хогвартс, я рыдала до самого утра следующего дня после отбытия поезда. Мне казалось, будто от меня оторвали кусок, руку или ногу. Не представляю, как моя мама в свое время справилась с моим отъездом в Хогвартс… Я ко всему этому привычная, а для нее это, должно быть, было испытание неведомой силы… — Тем не менее наша боль, родительская боль — не повод мешать детям познавать мир, каким бы жестоким он ни был, — философски заметил Драко, постукивая кончиками пальцев по краю серебряной ложечки, покоившейся кончиком овальной части на кромке блюдца. — Сейчас Хогвартс — это не то, что тогда, когда мы приехали туда в первый раз или во второй, и уж тем более это не то место, каким оно было во время войны. Ты сама знаешь, какой он теперь. Мы с тобой застали его безопасную скуку и удушающий уют. — Да, были времена, — протянула Гермиона. — Нам с тобой определенно есть что вспомнить, Грейнджер, не думаешь? — хитро усмехнулся Драко, но тут же нахмурился, будто осознав ошибку. Гермиона не стала его исправлять. Ей нравилось, когда он так ее называл. Даже больше, чем когда он обращался к ней по имени. Это отсылало ее к тем далеким и щемящим сердце временам, когда она и правда была еще Грейнджер. Она откинулась на спинку стула, подмяв плащ и пиджак, и слегка наклонила голову. Ее испытывающий взгляд с легкой ноткой дерзости заставил его поднять на нее глаза и улыбнуться широко и по-настоящему. Очень редкая его улыбка, тайная. Даже она видела ее не часто, но каждый раз, когда ей выпадал шанс, она запоминала ее, сохраняла на подкорке и лелеяла, как и все редкие моменты с ним. — Это уж точно, Малфой, — сказала она, кивая. Повисла вполне уместная пауза, во время которой каждый из них обратился к собственным чувствам. Эта встреча не должна была состояться. По крайней мере, Гермиона не ждала ее, и теперь ей было тяжело совладать с собой. Она знала, что чувства поднялись в обоих из них волной десятибалльного шторма и нужно было немного времени унять их, обуздать их, чтобы продолжить разговор как цивилизованным людям. Разговор, полный недомолвок, аллюзий и метафор. Как и положено взрослым, состоявшимся людям, которых тесно связывало прошлое почти двадцатилетней давности. — Ты когда-нибудь рассказывала кому-нибудь? — спросил Драко, умышленно глядя на озеро чая у себя в чашке. — О безопасной скуке и удушающем уюте Хогвартса? — подначила она его. Он оценил колкость смешком. — И об этом тоже, — сказал он. — Так ты когда-нибудь говорила кому-нибудь о том, что произошло в тот год после войны, когда ты вернулась в Хогвартс? — А ты? — спросила она, облокотившись о стол. — Туше, — отозвался Драко, кивнув в знак принятия столь изящного, но простого поражения. — Да и к тому же с кем мне откровенничать? — сказала она, поправляя волосы. — С Джинни? Хотела бы я посмотреть на ее лицо, если бы я все ей рассказала. — Она была бы в ужасе, — усмехнулся он. — Она бы меня убила, — отозвалась Гермиона. — Она бы даже не успела впасть в ступор или шок, она сразу же бы пристукнула меня, без палочки. Просто чем-нибудь тяжелым. — Не думаю, — поморщился Драко. — Она просто бы тебе не поверила. — Знаешь, никто бы не поверил, — фыркнула она. — Порой я и сама слабо в это верю. Все кажется… Все кажется каким-то невозможным. Прошло столько лет… Чем дальше это уходит в прошлое, тем менее реальным это представляется. Это уже даже не воспоминание, а какой-то сон. — Надеюсь, хороший сон, — сказал Малфой и поджал губы. Он, казалось, сам не ожидал от себя того, что сказал. Однако было уже слишком поздно. — Один из лучших, — ответила честностью на честность Гермиона. Драко самодовольно ухмыльнулся. — Ой, прекрати, — закатила глаза Уизли. Он тихо рассмеялся в кулак, и Гермиона не смогла сдержать смеха, а затем и вовсе расхохоталась вместе с ним. С каждым вздохом напряжение между ними рассеивалось, устраняя все то время, что они провели порознь. Казалось, что им снова девятнадцать, они снова молоды и они могут просто вернуться к тому, где остановились. Казалось… — Вообще согласен с тобой, — сказал Драко, отсмеявшись. — Весь тот год был каким-то сюрреалистичным. От начала и до самого конца. — Кстати, я очень хорошо помню его начало, — сказала Гермиона, сделав глоток чая. — А как он начался для тебя? — спросил Драко, нахмурившись. Об этом они никогда не говорили. А Гермиона, хотя и утверждала о том, что краски прошлого расплывались для нее, помнила начало того седьмого учебного года так, будто это было вчера. *** Он был единственным знакомым лицом на платформе в тот день. Черный, наглухо застегнутый костюм смотрелся мешковато на осунувшемся теле. Малфой ужасно похудел с того мая, когда она видела его в последний раз. Сама она тоже не могла похвастаться румянцем на пухлых щеках, но бывший пожиратель выглядел не просто помятым и худым, а даже болезненным. Он стоял один возле поезда с большим кожаным чемоданом, не обращая внимания на косые взгляды людей вокруг. Даже в такой невыигрышной и обыденной ситуации, не в самом лучшем состоянии духа и тела Малфой оставался Малфоем. Он держался с достоинством аристократической фамилии, на которое, казалось, даже ранее был неспособен. — Да… — протянул Гарри, почесав затылок. — Не ожидал, что он вернется после всего. Гермиона сразу поняла, что он говорит о Драко. В подтверждение словам Поттера Живоглот у нее на руках протяжно мяукнул. — Это очень смело, — заметила она. — Или очень глупо, — пропыхтел Рон, поставив тяжелый чемодан Гермионы рядом с ней. — Их семейке будто нравится давать журналистам повод для сплетен. Их и так полоскают в прессе, а тут еще и Малфой решился вернуться в Хогвартс… Никто из нашего потока не вернулся. Даже Луна и Джинни взяли перерыв, чтобы побыть с семьей и привести мысли в порядок, а тут заявился, поглядите. — Он имеет на это право, — резонно заметил Гарри, хотя по его голосу было понятно, как ему неприятно это признавать. — Будь аккуратна с ним, Миона, — предостерег Рон. — Если он вот так просто заявляется в Хогвартс после всего этого, то непонятно, что он может еще отчебучить. Грейнджер кивнула, но взгляд от Драко не отвела. Ей пришлось вернуться к друзьям, только когда Малфой зашел в вагон и отправился на поиски места. — Я пойду, — сказала Гермиона и крепко обняла молодых мракоборцев. — Не влипайте в неприятности без меня! — Никогда в жизни, — улыбнулся Гарри. — Кто же нас будет вытаскивать из них? — усмехнулся Рон и чмокнул ее в чуть раскрытые губы. Гермиона улыбнулась им на прощание и прошла внутрь. Немногие решили вернуться, так что поезд был почти полупустым. Она могла понять тех, кто решил найти работу, посудив, что пяти лет обучения было вполне достаточно. Опыт близнецов Уизли многих вдохновил на столь отчаянный шаг, но только время могло показать, насколько то была рабочая схема. Также можно было понять и тех, кто захотел взять год перерыва. Слишком больно. Слишком страшно. Слишком много коротких и жутких воспоминаний, которые уничтожали все длинные и светлые. Из ее потока только она да, как оказалось, Малфой решили вернуться. С курса младше никто из знакомых также не смог или не хотел приезжать. Из-за этого поезд оказался полупустым, так что Гермиона с легкостью нашла свободное купе и расположилась около окна. Утро выдалось суматошным, так как в Норе других не водится. Даже ее привычные к суетливости Уизли родители улизнули при первой же возможности домой, пожелав дочери всего самого наилучшего в грядущем учебном году. Конечно, после обретения памяти последовали литры слез и самых теплых признаний, а также длинная лекция на тему того, почему ей не следует возвращаться в Хогвартс, но все нотации разбились об один железный аргумент. — Я прошла войну, мама, — сказала Гермиона, комкая в руках влажный бумажный платок. — Теперь я готова ко всему. Теперь меня ничто не может напугать. Родителям пришлось сдаться, а Гермионе примириться со своим выбором. Несмотря на всю свою решимость, она немного переживала о том, каким будет это возвращение. Не было ли слишком рано для нее вернуться в Хогвартс? Не успели еще отмыть кровь ее друзей с вековых камней, а она уже спешит туда на всех порах, чтобы зубрить травологию и писать конспекты по зельеварению. Она возвращается к обычной жизни, будто ничего и не произошло. Справедливо ли это по отношению ко всем тем погибшим, чью возможность закончить школу и порадоваться выпускному так жестоко отняли? Гермиона провела долгие ночи с головной болью, размышляя об этом. Однако пусть теперь она и могла сама читать лекции по защите от темных искусств, она знала, что новый мир все равно не будет благосклонен к ее племени маглорожденных, так что получить полное академическое образование она просто обязана, если хочет хоть чего-то добиться в этой жизни. Никто не будет делать ей поблажки; никто и не предлагал ей стать мракоборцем, как Гарри и Рону. А значит, нужно немного потрудиться для того, чтобы мир принял ее победу, чтобы он увидел, что она принадлежит ему всецело. Она слишком многим пожертвовала, чтобы остановиться на полпути. — Я сделаю это, — прошептала она самой себе, когда за окном поезда показались смазанные очертания Хогсмида. Готовность Хогвартса ко встрече нового потока студентов впечатляла. Ничто в облике старинного средневекового замка не напоминало о недавних разрушениях. Тут и там висели флаги факультетов, видимо, просто так, чтобы придать школе более праздничный вид. Факелов на стенах стало чуть больше, а паутины в углах чуть меньше. Смех первогодок и их изумленные лица с сияющими глазами, которые жадно пытались объять все вокруг, вызывали щекочущее чувство ностальгии у старшекурсников, которые нашли в себе мужество вернуться. Гермиона была одной из тех, кто не мог сдержать добродушного смешка, наблюдая за растрепанными от волнения детьми, ждавшими распределения. Надо сказать, что церемония выдалась вполне обыденной, и то было к лучшему. Пафосные речи о тяжелых временах были бы лишними. Сегодня был день юных волшебников, а не потрепанных ветеранов. Директор МакГонагалл сказала несколько приятных слов напутствия, а потом по старой традиции начала объявлять имена первокурсников. Те на ватных ногах выходили к преподавательскому столу и слушали вердикт Шляпы, которая была как всегда непредсказуема. После приветствия в стане Гриффиндора некоторых ребят все обратились к еде, от которой ломились столы каждого факультета. Гермиона не могла не восхититься новым великолепием Большого зала, облаченного в золотистый свет подвешенных под звездным небом свечей. Его внешний вид был далек от той траурной картины, которая все еще порой всплывала в ее голове во время одиноких раздумий и моментов рефлексии тех страшных событий войны. — Всем спокойной ночи и спокойного сна, дорогие мои волшебники, — сказала директор МакГонагалл и распустила всех по спальням. Гермиона не могла не заметить, какой уставшей выглядела эта обычно бодрая и энергичная женщина. Конечно, она была все еще жива умом и телом, двигалась плавно и ловко, но в глазах был затаен нездоровый блеск, блеск слез. Не все еще оплакали тех, кто погиб, сражаясь за правое дело. Гермиона порой сама всхлипывала в подушку, припоминая холодные руки Лаванды Браун, из которых забирала палочку, чтобы передать ее родителям, или стеклянный взгляд Фреда, распластанного на груде камней в холле. Эти воспоминания… Как от них можно было избавиться? Гермиона достала платок из кармана мантии и вытерла нос, проходя мимо того самого места, где плакала миссис Уизли над телом сына. Она быстро проскочила тот угол, направившись к портрету Полной дамы, которая привычно упражнялась в искусстве пения. Ну… Хоть что-то осталось прежним в положительном смысле этого слова. Гостиная Гриффиндора была одним из тех пристанищ, которого не коснулись цепкие лапы войны. Там было как обычно тепло от жара камина, светло от пламени свечей и уютно от перешептывания студентов, шелеста страниц, скрипа перьев, жужжания какой-нибудь очередной вредилки из магазина Уизли. Теперь ко всему этому добавился еще и топот ног, девичий смех и мальчишеский галдеж. В иной раз Гермиона бы шикнула на первокурсников, как делала раньше, но теперь ей оставалось только завидовать тому, что в их картине мира Хогвартс — безопасное место, полное новых открытий, которые им еще только предстоит совершить. Она сама очень хотела бы вернуться с таким чувством в школу, но ей остались лишь горькие воспоминания, бездонная печаль и зыбкая надежда на то, что, может быть, ей удастся сделать этот год хоть немножко счастливым. Возможно, именно такой настрой и помог ей проспать первую ночь в стенах Хогвартса без кошмаров. Однако она была счастливым исключением. Под утро спальню девочек оглушил ультразвуковой визг. — Тише, тише, — шептала Гермиона, убаюкивая на груди дрожавшую в истерике соседку-пятикурсницу. Сама она больше не заснула и, приведя себя в порядок, отправилась на завтрак. За гриффиндорским столом было пустовато. Те одиночки, что расселись по разные стороны, явно не были настроены общаться, да и Гермиона не горела желанием пока заводить новые знакомства. Однако и с завтраком что-то никак не клеилось. Еда не лезла в рот, а кофе заходил с большим трудом. Гермиона перелила пародию на капучино с пенкой из сливок в заколдованную под термос пластмассовую чашку, припрятанную в сумке на такой вот случай, и отправилась на воздух. Оказавшись у выхода к хижине Хагрида, она села на ступеньки, наблюдая, как плавно движется по долине туман, оседая каплями росинок на траве. Хлебнув кофе из чашки и шмыгнув носом, она тут же услышала знакомый неприятный запах. Мальборо. Такие курил ее дядя. Он умер от рака легких, когда она была на втором курсе. Гермиона чуть привстала и заглянула за колонну, откуда на нее посмотрели сонные серые глаза с черными синяками под ними. — Я сейчас уйду, — тихо сказал Малфой и сделал крепкую затяжку. Гермиона растерянно смотрела на зажатую в тонких пальцах сигарету и не верила своим глазам. — Мне не мешает, — выдавила она из себя, хотя на язык просилось совсем другое. «Зачем тебе это? Брось. Ты себя губишь. Это маггловское. Ты в курсе? Я тебе не верю!» — вот такой вот несвязный набор откровений хотел сорваться с губ, но что-то помешало этому. Возможно, сам Малфой. Выглядел он, как и на перроне, болезненно, но чертовски элегантно. Теперь черный костюм плотно обтягивал широкие плечи и талию, словно бы зашитую в корсет. Особый силуэт создавали и золото-зеленые пуговицы, выстроенные в ровный ряд по правой стороне. В этом пиджаке он был похож на гусара из XIX века, столько в нем было стати и показной лености. В придачу он еще и фыркнул, а потом закашлялся, будто показывая, как ему все равно, что табак уже начал убивать его изнутри. Это был кто угодно, но точно не тот Малфой, которого она видела на перроне. Да, он все еще выглядел ужасно, но он выглядел ужасно самым элегантным образом. — Ты не подумай, — сказал он вдруг, немного нахмурившись. — Я не заядлый курильщик. Просто… Просто говорят, это помогает справиться с… Ну со многим, собственно, верно? Он посмотрел на нее так внимательно, будто она была экспертом в табакокурении. Гермиона в ответ одарила его абсолютно непонимающим взглядом. — Прости? — сказала она. — Я не совсем тебя понимаю. — Я говорю, — вздохнул он терпеливо, — что ходят толки, мол, курение помогает справиться со стрессом или что-то типа того. Верно ведь? Если вначале Гермиона не могла поверить своим глазам, то теперь не верила еще и ушам: Малфой вел с ней светскую беседу. У этой странной ситуации было много путей развития, но у нее не было ни моральных сил, ни жестокого желания развивать это в пикировку остроумных подколов. — Верно, — кивнула она, отпивая еще кофе, чтобы взбодриться. — Только вот это еще и ужасно вредно. Ты знал? Драко скорчил несвойственную ему уморительную мину, взглянув на сигарету в руках. Уголки тонких бледных губ опустились вниз, а на лбу залегли складки раздумья. — Был без понятия, если честно, — ответил он, стряхивая пепел в мокрую траву под носками начищенных до блеска туфель. — Меня вообще угостили. — Кто? — спросила Гермиона быстро. Малфой снова посмотрел на нее уже оценивающе, будто прикидывал, стоит ли рассказывать это ей. Не грязнокровке, не гриффиндорке, не зазнайке, не девчонке, а именно ей, Гермионе Грейнджер. В конечном итоге, он снова затянулся и на длинном выдохе облегчения ответил: — Пару дней после допроса в Министерстве я вышел из паба. Не помню точно, как так получилось, но потом я уже сидел на остановке с каким-то стариком, и тот смолил, как Хогвартс-экспресс. Я спросил у него, что это он делает, а он ответил, что курит. И еще закашлялся так, я подумал, вот сейчас он легкие выплюнет. А потом старик отдышался и снова затянулся. Посмотрел на меня и сказал: «Хочешь попробовать?». А мне уже все равно было. Я и согласился. Как-то разговорились с ним. Он мне про внуков своих рассказал, про старческую бессонницу. Мол, внуки у него хорошие, но бестолковые, переживает за них. Потому курит, потому не спит. Я ему хотел тоже все рассказать, но не стал. Можно было бы, а потом Обливейтом его заколдовать, но не стал. Промолчал. Он меня спросил, конечно, чего я такой молодой и хмурый, уже жизнью битый. Спрашивал, откуда татуировка такая странная (Драко мотнул рукой с меткой пожирателя), но я промолчал. Он мне тогда ответил: «Не хочешь, не говори, малой, я много повидал, так что все могу без слов понять. Плохо тебе». Так я и стал приходить на эту остановку — у меня тоже бессонница была и есть. Говорили мы со стариком о том, о сем. А в какой-то день он не пришел. Гляжу, а из дома напротив выносят его на носилках. Я подбежал, а он бормочет что-то и пачку мне початую сует (Драко достал коробку из кармана брюк и продемонстрировал Гермионе, убрал обратно в карман). Вот так и начал курить. Гермиона только кивала в ответ. — Хорошо, — кивнула она, не зная, что ответить на это. Они вот так и были бок о бок по разные стороны колонны — она сидела на ступеньках, а он стоял на ветру. Оба смотрели в одну сторону, туда, где расходятся перьевые облака, открывая лазурное небо. — Ты первый человек, с которым я заговорил с того самого момента, — сказал Драко, туша сигарету о колонну. Гермиона подняла голову и посмотрела ему в глаза. В них было так пусто и серо. — С какого момента? — спросила она, глядя на него снизу вверх и не чувствуя себя даже капельку неловко. — С того, когда я проводил старика в этот… как его? В морг, — ответил он и окончательно скрылся за колонной. Гермиона немного привстала, чтобы проводить его взглядом, но не обнаружила и следа Драко. Он будто испарился, а она осталась одна. В голове крутился лишь один вопрос — что это, наргл его дери, было? Этот вопрос занимал ее мысли весь день. Получается, если он молчал с самого допроса до недавнего времени, то получается… Он молчал больше трех месяцев? В это верилось с трудом. Единственное, что делало подобное возможным, это затруднения Драко в формулировании мыслей. Гермиона прокручивала их разговор снова и снова, и каждый раз ловила себя на мысли, что Малфой будто с трудом подбирал слова, хотя раньше отличался выдающимся красноречием. Она это очень хорошо помнит. Его обзывательства в свою сторону она вряд ли когда-то забудет. Тем не менее, ей стало его жалко. Конечно, между ними много обид и недопонимания, но… Гермиона так устала от этого. Она так вымотана борьбой за идеалы, конфронтацией идей, грызней с оппонентами, перепалками с несогласными и прочим, что… Ей просто хочется простить тех, кто готов просить прощения. А Малфой не заговорил бы с ней после трех месяцев молчания, если бы не искал его. Это была очень своеобразная форма извиниться, но Гермиона была готова ко всему после того, что ей пришлось пройти. Теперь ей хотелось принимать людей. Ей хотелось сказать ему, что курить плохо, что он только губит себя и он может заняться чем-то поинтереснее, чем смолить в саду школы. — Фунт летающих шипучек, — сказала Гермиона, вручая пакет с разноцветными конфетами продавщице за стойкой в «Сладком королевстве». Сама она их не особо любила, это Гарри был их ярым фанатом. Говорил, что они так здорово поднимают над землей, дают ощущение легкости. Возможно, это было нечто похожее на ощущение от курения. Гермиона не знала, а могла только предполагать, но она была свято уверена, что шипучки всяко лучше сигарет. Она сунула пакет в сумку меж учебников утром понедельника на второй неделе обучения и надеялась, что ей удастся подловить где-нибудь Малфоя, потому что после этого она видела его только раз. Общих занятий у них пока не было, и она не собиралась искать его по расписанию Слизерина, так что оставалось уповать только на удачу, которая вскоре ей улыбнулась. Он был около кромки запретного леса, курил, а заметив ее в окне помахал. Гермиона смущенно помахала в ответ. — Это мне? — спросил он уже здорово прокуренным голосом. В нем появилась такая эстетичная хрипотца. Тогда Гермиона и предположить не могла, что та останется с ним на всю жизнь, проявляясь в те моменты, когда она была к ней совсем не готова. — Да, — кивнула Гермиона, закрывая сумку. — Все лучше, чем курить. Драко покачал головой, вроде бы и соглашаясь. — Спасибо, что ли, — сказал он, дернув плечами. — Теперь я тоже должен чем-то тебя угостить. — Нет, не стоит, — сказала Гермиона, немного отшатнувшись. — Это не обмен, а подарок. Просто… Драко смотрел на нее, ловя каждое слово, как прилежный ученик, решивший выучить незнакомый язык через общение с носителем. — Хорошо, — кивнул он. — Тогда я тоже хочу тебе что-нибудь подарить. Просто. — Это твое право, — сказала Гермиона. — Что ж, мне пора на урок. — Мне тоже, — сказал Драко и ушел. Гермиона еще смотрела ему в спину, поражаясь тому, как любимчик всех девчонок и душа слизеринской компании мог так одичать за это лето. Драко будто потерял все навыки коммуникации, ведя себя даже не грубо, а откровенно странно. Он был похож на инопланетянина, который активно и не особо успешно познавал культуру общения землян. Тем не менее, его настойчивость впечатляла, и Гермиона стала еще более терпимой, когда на своем привычном месте за гриффиндорским столом в Большом зале она обнаружила шоколадную лягушку и кусочек пергамента с надписью «Подарок».