Есть что вспомнить

Его горячие пальцы медленно пробирались по холодной коже от запястья к сгибу локтя. Пройдя полпути, он сделал шажок назад, замялся, сбивая ее с толку. Она фыркнула, выражая недовольство жульничеством с его стороны. Драко всегда любил воспользоваться хлипкой лазейкой в правилах игры, а она никогда не спускала ему это с рук, отчего он приходил, казалось, в почти щенячий восторг. — Так нечестно, — протянула Гермиона, не открывая глаз. — Все честно, — сказал он, продолжая «идти» по молочной коже. — А ты поменьше болтай и получше сосредоточься. Гермиона мотнула головой, отбрасывая назад назойливую прядь волос. Когда Драко оставалось еще пару дюймов до заветной точки, она кивнула. — Стоп! — сказала Гермиона. Драко прижал пальцы к тому месту, до которого добрался. Она открыла глаза недовольно хмыкнула. — Совсем чуть-чуть не дотерпела, — победно воскликнул он как мальчишка. Он выглядел до неприличия счастливым. — Ну и ладно, — отмахнулась Гермиона. — Теперь ты. Драко неспешно снял пиджак и положил перед ней левую руку. Она расстегнула серебряные запонки, положила их рядом с салфетницей. Дорогая ткань приятно льнула к ладони и так завораживающе шуршала. Гермиона закатала рукав почти до середины бицепса, а затем провела раскрытой ладонью по руке до запястья, не удержавшись. Так притягательно было это незащищенное место, которое она так давно не видела, не ощущала. Малфой еле заметно ухмыльнулся, но акцентировать внимание на ее слабости не стал. — Не подглядывай, — строго сказала она, когда он закрыл глаза. — И в мыслях не было, — с наигранной обидой фыркнул он. Гермиона принялась осторожно взбираться пальцами от переплетения вен на запястье к сгибу локтя. Она продвигалась быстро, лишь изредка замедляясь, а порой и вовсе топталась на одном месте, пользуясь всеми привилегиями незамысловатых правил дурацкой детской игры. Драко стоически терпел, хоть иногда и закусывал губу в нетерпении. — Сдаешься? — прошептала она, продолжая мучить его. — Еще чего, — отозвался он. Гермиона хихикнула и продолжила восхождение. Будучи совсем близко, в двух шагах от заветной точки, она остановилась и он сказал: — Вот тут. Малфой открыл глаза и увидел два пальца, замерших совсем недалеко от сгиба. Он разочарованно застонал, откинувшись на спинку стула. Руку он потянул за собой, и она провела пальцами весь обратный путь, вернувшись к запястью, под которым так лихорадочно бился пульс. От ее ли касания? От азарта игры? Кто ж разберет теперь… — Ну вот ну что такое… — протянул Драко, и Гермиона засмеялась. — Совсем чуть-чуть, совсем чуть-чуть, — поддразнила она и вдруг замерла, растеряно глядя на чистую руку. Драко вернулся обратно, выпрямился и, казалось, понял причину ее замешательства. Залихватская усмешка с ноткой гордости промелькнула на мгновение на его губах, а затем быстро исчезла, уступив место упрямой линии. — Не ожидала? — спросил он. Гермиона провела ладонью по светлой коже без какого-либо намека на уродливую метку пожирателя смерти. — А где… — прошептала она в замешательстве. — А где метка? — Стерлась, исчезла, — сказал Драко, накрывая ее руку своей. — Оказалось, что с годами она исчезает за ненадобностью. Только если Темный лорд появится вновь, то… — Но он не появится, — возразила Гермиона поспешно. Их пальцы переплелись, оставшись лежать на его руке. — В том-то и дело, — кивнул Драко. — Он больше никогда не появится. Как и метка. Она восторженно выдохнула, чуть сдавив его ладонь своей. — Не могу поверить, — с облегчением сказала Гермиона. — Я… Я так рада за тебя, Драко. Он осторожно вытащил руку и принялся раскручивать подвернутый рукав. — Спасибо, — скромно ответил он. — Для меня самого это было неожиданностью. Я не решался спрашивать у отца об этом, но потом заметил, что она тускнеет и будто бы впитывается в кожу. С ней такое… бывало. Но она никогда не исчезала полностью. А спустя где-то года четыре она испарилась окончательно. Мама сказала, что у отца также, и он ничего для этого не делал. Тогда я решил, что это вполне естественно, потому что я тоже никак с ней не боролся. Гермиона с трудом сдерживала слезы радости. Она помнила, сколько боли ему причиняла эта гадкая отметина, как бы он не храбрился и как бы не бравировал… И теперь он свободен, уж столько лет он свободен. — Это прекрасно, Драко, — прошептала она с улыбкой. — Не думала, что это все решится само собой, но я очень рада, что так вышло. — Знаешь, пусть это и закономерно, потому что я не один такой пожиратель, у которого метка поблекла и исчезла, но я все равно считаю это твоей заслугой, — сказал он. Гермиона вздернула брови. — Моей? — удивилась она, ткнув себя в грудь. — Да, именно твоей, — подтвердил Драко, и тоже ткнул ее в грудь указательным пальцем. — С чего бы? — спросила Гермиона. — Я же ведь ничего такого… Она запнулась, припомнив тот самый ритуал, который вышел так спонтанно, почти случайно. Драко усмехнулся тому, как она мило засмущалась и отвернулась к окну. — Ты опять это сделал, — сказала она кокетливо, скосив глаза в его сторону. — Ты опять меня вогнал в краску… — Интересное дело, — фыркнул Драко. — Такое ты отчебучила, а я еще и виноват… — А не надо было тогда меня провоцировать, как ты это обычно делал, — огрызнулась она. — Чем это я тебя провоцировал? — воскликнул он. — Ты был просто преступно хорош и… сексуален, — призналась она, скривив рот в ухмылке. Драко покачал головой и откинул назад волосы. Он будто бы и сам немного смутился, и Гермиона расцвела, увидев на его щеках легкий, еле заметный румянец. Мерлин, им как будто снова девятнадцать. Она могла поклясться, что в его глазах могла видеть тот самый момент, тот самый поцелуй, которого он не ожидал и который выбил его из колеи. — Я не буду отрицать, — сказал Драко спокойно. — Ты всегда была неустойчива к провокациям. *** Драко лежал на спине и смотрел в потолок, разморенный и расслабленный. Гермиона наблюдала за ним, расположившись у него под боком. Русалка с витража, стыдливо прикрывшись, отвернулась, чтобы не мешать их уединению. Грейнджер казалось, что мавка явно была впечатлена способностями Малфоя и теперь чувствовала неловкость при каждом взгляде на него, и Гермиона могла ее понять. Она и сама порой смущалась, когда он выворачивал чего-нибудь эдакое, но ее смятение, окрашенное в стыд, не длилось долго. Драко всегда знал, как развеять любые сомнения. С ним в этой душной ванной старост она находила противоречие, которое приносило удивительную гармонию — с ним было и сладко, и томно, и волнующе, и спокойно, и приятно, и уютно… С ним было все. Они уже неделю подряд встречались каждую ночь в ущерб сну, что было совсем нелогично с их стороны, но вполне объяснимо. Оба не могли насыться друг другом, решив, что двух-трех часов сна после занятий в библиотеке будет достаточно для нормальной жизнедеятельности. Молодость и желание давали небывалый заряд энергии, на котором они вполне нормально функционировали на занятиях и показывали весь свой потенциал ночью. — Как ты? — спросил Драко, целуя ее в висок. Она сладко улыбнулась и вместо ответа горячо его поцеловала. Драко все понял без слов. Он огладил румяные скулы и стер капельку пота со лба, но вдруг он резко, будто бы в страхе отдернул руку. Вначале Гермиона не поняла причины, но быстро сообразила, что к чему, когда он попытался спрятать эту самую руку за спину. Для этого ему пришлось подняться и потревожить ее. — Можно посмотреть? — спросила она. Драко замер, явно решая, что ответить. — Ты действительно хочешь это увидеть? — спросил он чуть ли не брезгливо. — Я вижу тебя таким, каким я, уверена, никто не видел, — сказала Гермиона, — так что да, я хочу увидеть всего тебя, Драко. Он с печальной усмешкой положил руку на живот, давая таким образом полный карт бланш ее любопытству. Гермиона развернула ее тыльной стороной к себе и едва касаясь кожи провела по недвижимой метке пожирателя. Змея находилась в покое, застыв на веки вечные, уродливо оскалившись. Череп, из которого она вылезала, зиял черными очами, смотревшими прямо в душу. Если бы у этой татуировки не было страшного значения и неприятной цели, то она выглядела бы вполне стильно. — Не болит? — спросила она, взглянув ему в глаза. — Болит, — сказал Драко. — Не сама метка, конечно, но болит. В его голосе было столько стыда и потерянной надежды, что ей невольно стало его жаль. Это была не оскверненная сердобольностью жалость, а искренняя и отреченная. Ей хотелось дать ему то, что он никогда не будет в силах принять. Им обоим оставалось лишь молчать об этом из уважения друг к другу, из страха потревожить те раны, которые только вот-вот начали затягиваться. Гермиона вернула взгляд к метке и принялась изучать изящный змеиный узор. Татуировка потеряла всякую магическую силу, но, казалось, никогда не утратит власти над своим владельцем. Малфой стыдился ее, это очевидно, и ничего не мог с этим поделать. Ни на секунду она не давала забыть о себе. Она безраздельно властвовала над ним даже в эти интимные моменты их близости. Драко прятал руку, пытался отвлечь от нее внимание, но вот она все же касается ее, оглаживает и не испытывает ничего кроме щемящей сердце несправедливости на его счет. Если бы она… Если бы она только могла изничтожить ее, стереть, испарить, вырвать с его тела, не причинив ему боли, то она сделала бы это. Она бы пошла на все, только бы избавить его от того, чем отравлял его этот уродливый рисунок. — Тебе нечего… — хотела она сказать что-то ободряющее, но не стала. Он не оценил бы. Не потому что он неблагодарный, а потому что слишком гордый и слишком раскаивается. Да и нет таких слов, что могли… облегчить положение? Исправить тут уже вряд ли что-то возможно. — Я знаю, — ответил он, будто прочитав ее мысли. — Она меня не определяет, но тем не менее, она есть и навсегда останется со мной. Ничего не поделать. — И нет никакой возможности от нее избавиться? — спросила она наивно. Драко устало улыбнулся. Она только сейчас заметила, какие глубокие тени залегли под его стальными глазами. — Пока я такой возможности не нашел, — ответил он, оглаживая ее щеку. — И не вижу смысла больше искать. Гермиона крепче прижалась к нему, обвила его тело, закинула на него ноги. Они лежали прямо на полу, подстелив полотенца. Пар и жар горячих ванн не давали им замерзнуть, наоборот, даже сильнее распаляли их обнаженные тела. Любить друг друга — дело энергозатратное, поэтому оба были рады немного отдохнуть и понежиться в объятиях. — Драко, но ведь это не может длиться вечно, — сказала Гермиона. — Это всего лишь рисунок… — В нем слишком много смысла, — перебил Драко. — Ты… Ты просто не знаешь точно, что он значит. Ты не знаешь, что за ним на самом деле стоит. А я знаю, и это уже ничем не стереть, никак не уничтожить. Это останется со мной навсегда. Гермиона тяжело вздохнула, отчаянно соображая, как еще она может помочь, что еще может сделать, чтобы не чувствовать себя бесполезной в его жизни. Она принялась чертить замысловатые узоры у него на груди, как делала это в библиотеке на его ладони много месяцев назад, которые теперь кажутся отдельной вечностью в параллельной вселенной. Она следила за своими движениями и тогда ей в голову пришла мысль. — Знаешь, Драко, у меня тоже есть, что тебе показать, — сказала она и повернула руку, которой хозяйничала на его теле так, чтобы он мог видеть внутреннюю ее часть. Уродливый шрам изящным почерком белел на слегка смуглой коже. Драко цокнул языком, провел по буквам пальцем. В его взгляде было столько отвращения, что она на долю секунды пожалела о своем намерении, но потом в его глазах разлилась дивная нежность. Интересно, она также смотрела на его метку, когда в сердце закралась та самая жалость? Если это было так, то это прекрасно. — Грязнокровка, — прошептал он вымученно. Она приподнялась на локте другой руки и заглянула ему в глаза, полные страха и раскаяния. — В этом тоже очень много смысла, Драко, — сказала она. — Ты понятия не имеешь, что за этим стоит. А я знаю. Я живу этим всю жизнь, и это останется со мной навсегда, потому что это то, кто я есть, но это меня не определяет. Помимо этого я много чего еще другое. Так же и ты. Ты — целый мир, и твой шрам тебя не определяет; это не единственное, что делает тебя тобой. Ты больше не пожиратель смерти. Знаешь почему? Драко тяжело вздохнул. Он пока не верил. Слушал только из вежливости, уважения и любви к ней, но искренне не верил, что она может сказать или сделать что-то такое, что заставит его передумать. А Гермиона очень хотела, чтобы он поверил. — Почему? — спросил он. — Потому что их больше не существует, — прошептала она ему в губы. — Их больше нет. Драко позволил себя поцеловать и перекатил ее на спину, навис над ней. — Тогда кто я, Грейнджер? — спросил он низким глухим шепотом, пробиравшим до мурашек. — Кто я? Гермиона смотрела на него в упор и тянулась, чтобы урвать поцелуй, прикосновение, хоть что-то, но он был непреклонен — Драко требовал ответа. — Ты… прекрасен, — ответила она. — Ты — Малфой. Ты — слизеринец. Ты чертовски сексуален, когда пытаешься качать права и предъявлять мне. Ты просто неотразим, когда провоцируешь меня. И ты просто невозможно горяч без одежды. Этого достаточно? Он облизнул губы и качнул головой вперед. — Для начала достаточно, — сказал Драко. Перерыв был окончен. Гермиона подалась вперед, прижимаясь животом к его животу, пока его руки блуждали по ее телу. Она утробно рыкнула, когда он сильно сжал ее бедро, тем самым приказывая поддаться ему. Ей не нужно было повторять дважды. Гермиона послушно расслабилась и позволила ему сделать то, что они оба так хотели. С губ срывались стоны и всхлипы; они мешались с влажными поцелуями, с их клятвами и признаниями, которые они шептали друг другу в процессе. В какой-то момент наслаждение стало настолько невыносимым, что Гермиона сорвалась на крик, не боясь быть услышанной за пределами комнаты, и это было восхитительно — вот так вот не скрываться, не прятаться, а открыто выражать себя перед человеком, которого любишь. Она смотрела ему прямо в глаза и чувствовала кожей, как смущала его, как выводила на эмоции, отыгрываясь за его постоянные подначивания. — Мерлин, ты невозможная… — выдыхал он, закрывая глаза. Тогда она стала просто невыносимой. Она заставила (просто вынудила) его перевернуться на спину, сменив власть. Теперь у него не было выхода, он просто обязан был смотреть, как она берет его руку, раскрывает длинные пальцы и проводит ладонью по своей бледной шее, спускается на грудь, а потом еще ниже, но до сплетения тел так и не доходит. Она все еще держит его руку, и он уже не знает, чего ждать, но он смотрит завороженно, не дыша и теряясь в догадках — что же, ну что же она сейчас сделает? Она поднимается наверх, продолжая двигаться, продолжая истязать его нарочитой медлительность, проводит носом по месту метки, едва касаясь ее губами, но этого достаточно. Он рычит и, кажется, проклинает ее на чем свет стоит, но ей все равно — он ее, она чувствует это каждой клеткой. В конце концов, Драко не выдержал. Он дернулся вперед, но она шумно втянула воздух сквозь зубы — она ведь не деревянная — и сдавила его бедра коленями. Он не шевельнется в ней, пока она не позволит. Он понял намек, но не сдался, а просто позволил ей немного поиграть в главную. Пока позволит. На лице гримаса отчаяния, наигранная, конечно, но сойдет. — Хороший мальчик, — поддразнила его Гермиона. Он зашипел, и она снова начала водить его руками по своему горячему и влажному телу. Тогда она и начала двигаться, очень плавно, размеренно, и это уничтожало порывистого и страстного Малфоя, для которого терпение в острые моменты интимности — пустой звук. Он был порывист, порой груб, и ей это нравилось, но сейчас, когда она хотела показать ему, что нет больше в его жизни ничего, что таилось за меткой, не было ничего, что привило ему такую дерзость. Была только неторопливая нежность, которая переливалась из нее в него и обратно, и в этом было все, что им нужно и что они любили. К тому же, она никак не отменяла безумства, которым они были заражены. Именно это безумство и подтолкнуло ее к тому, что окончательно вышибло им мозги. Гермиона отпустила правую его руку и позволила ей ухватить себя за правое бедро, но вторую, отмеченную, она оставила при себе. Она заставила его ладонь опуститься на горло, которое отчаянно сушило от затравленных вдохов и вдохов в такт движениям. Драко задохнулся и застонал, увидев, как она касается его пальцами своих губ, которые медленно подбираются к метке. И она делает это. Она целует черную змею развратно и мокро, абсолютно бесстыдно. Сделай она это чуть раньше — Драко бы не простил. Он бы не выдержал и перевернул ее на лопатки, принялся бы объяснять ей, что нельзя так его доводить, выбивая из нее всю распутную спесь, но нет, все было идеально. — Любишь меня? — спросила она, беззвучно простонав его имя в потолок. Драко молчал, переживая сытый и сладкий момент. Он смотрел на нее сверху вниз совершенно потерянным взглядом. — Люблю, — выдохнул он. Гермиона легла на него и не хотела подниматься. Она перекинула его отмеченную руку через поясницу, и теперь чувствовала тепло собственного поцелуя на неглубокой ложбинке чуть ниже спины. — О чем задумался? — спросила она после долгого молчания. — Я думал, что после того, как мне метку дали я лишился остатков совести, — сказал он, — но потом ты делаешь такое с ней, и это доводит меня… до края доводит. Она тихо засмеялась, уткнувшись ему в грудь. — Смешно тебе? — прыснул Драко. — Я с тобой совсем уже чокнутый стал… — Привыкай, — сказала она. — Я и не такое могу. Конечно, она лукавила. Это вышло спонтанно, почти экспромт, но сработало же. Самое главное, что ему понравилось. Она в полной мере ощутила, как ему понравилось. — А я думал, что у меня фантазия в этом направлении не слабо работает, — сказал он. — Гермиона Грейнджер, а вы тоже не промах, как показывает практика. Она снова засмеялась и подняла голову, посмотрела на его сытое довольное лицо. — С кем поведешься… — ответила она, смазано целуя его в уголок губ. Времени на лобызания больше не осталось. Через час уже нужно было вставать в своей спальне, чтобы успеть на завтрак. Они поспешно засобирались и еще долго целовались на тайном пороге ванной. В конце концов, Гермиона, потирая глаза и зевая во весь рот, доплелась до гостиной, в которой было тихо и мирно, как никогда. Ей захотелось задержаться в этой необычной для гриффиндорской общей комнаты обстановке. Она села на диван прямо напротив пустого камина и выдохнула. Тело еще приятно горело от его прикосновений, особенно шрам с неприятным словом, которое раньше он использовал к ней вместо обращения. Она и подумать не могла, что когда-нибудь он будет так любовно оглаживать его и в голосе его будет звучать сожаление. Это казалось абсурдным предположением, но теперь стало абсолютной правдой. Мерлин, сколько воды утекло с тех пор, сколько всего они пережили… Вспоминая те страшные времена, Гермиона хотела истерично смеяться от того, насколько это все было смешно и нелепо. Пока она убивалась из-за Рона, обжимавшегося в Лавандой Браун (да прибудет с ней покой на небесах), на Драко была возложена непосильная миссия — убить одного из самых могущественных волшебников современности. Насколько надо быть идиотом, чтобы поручить такое ребенку? Она не решилась спросить об этом Темного лорда, но она определенно сделала бы это, будь у нее такая возможность. Глядя на Малфоя сейчас, Гермиона могла только гадать, как ему удалось сохранить здравый рассудок в таком окружении и под таким давлением. Она никогда не забудет его лицо, когда он увидел их троих в родовом поместье семьи. У него в глазах лихорадочно блестел ужас: «Какого Мерлина вы все тут оказались, и что сейчас мне за это будет! Поттер, ты больной. Уизли, ты тоже больной. Грейнджер, катись отсюда, мать твою». Гермиона огляделась по сторонам и, не заметив никого, сбросила туфли, залезла с ногами на диван. Она почесала руку чуть выше уродливой метки, оставленной Лестрейндж. Драко был там, пока его тетка колдовала палочкой над ее бледной кожей на самом чувствительном месте. Он не отрываясь смотрел на нее тогда, и только раз их взгляды встретились. Малфой не отвел глаза, но не из наслаждения или упоения ее унижением, а, теперь она это понимала, в качестве поддержки, потому что именно на этом месте у него самого красовалась метка Пожирателя смерти, настолько ему ненавистная. Ненавистная чрезмерно, потому что тогда он из неизвестных ей намерений отказался использовать ее при них, отказался обнажать ее при всех, стыдливо отвернувшись. Гермиона не могла знать, насколько больно наносить такую метку, но по лицу Драко она поняла: это не капли не легче, чем ее метка. Он в полной мере осознавал, что она чувствовала в тот момент. Как бы странно это не прозвучало (надо было бы уже привыкнуть ко всем странностям их жизни), но именно тогда между ними с Малфоем, казалось, установилась особая связь. Они были оба помечены тем, что заставляло их стыдиться себя. Теперь же они превратили свои изъяны в предмет гордости и искупления. Под тяжестью размышлений о былом, веки смыкались, и, заслышав на лестнице шаги, Гермиона подскочила с дивана и спряталась за колонну. Какой-то особенно деятельный и энергичный пятикурсник отправился на пробежку, и она проскользнула в ванную, чтобы умыться и привести себя в порядок, а затем сделать вид, что только что проснулась. Соседки ничего не заметили. Не из глупости или полного отсутствия наблюдательности, а скорее из вежливого безразличия к ее личной жизни, и это было самое лучшее, что они могли для нее сделать. Гермиона быстро оделась в форму и отправилась на завтрак, где за слизеринским столом уже жевал тост с маслом Драко. Она подмигнула ему и он улыбнулся ей с набитым ртом. Ничего кроме смеха его уморительная физиономия вызвать не могла, так что она тихонько засмеялась, прикрыв рот рукавом. Они должны были увидеться снова уже совсем скоро на факультативе по зельям, который был организован их силами при помощи профессора Слизнорта, который не смог отказать самой Гермионе Грейнджер в разборе особенно сложных вопросов экзамена. Драко шел приложением, а остальные подтянулись после. Они встретились около дверей и отправились на занятие, где уже собрались почти все неравнодушные к судьбе своих выпускных оценок. — Прошу, студенты, к порядку, к порядку, — пробасил профессор, пытаясь угомонить взволнованных учеников. — Сегодня мы сварим с вами последнее зелье перед тем, как обратиться к сухой теории. Прошу вас откройте страницу сорок два в учебнике и… Урок шел как обычно. В этот раз каждый работал самостоятельно, но ничто не могло запретить Гермионе отлично справляться со своей работой и наблюдать за Драко, который также вполне преуспевал. Он методично нарезал коренья и только в какой-то момент остановился. Гермиона не могла понять, что именно заставило отвлечься, пока не обратила внимание на то, как он потянулся к серебряным запонкам на белой рубашке. Расстегнув змей, он осторожно вынул их из прорезей и положил в карман брюк, а затем закатал рукава по локоть. Она завороженно наблюдала за тем, как тонкие пальцы в желтоватом соке скатывают ткань и не могла поверить своим глазам. Из-под белизны рубашки показалась змеиная пасть, а затем и гадкий череп, и у нее горло схватило судорогой. Малфой как ни в чем не бывало оправил подвернутые рукава и продолжил работу, не обращая внимания ни на кого. Надо сказать, что и на него кроме Гермионы никто не обратил внимания. Профессор Слизнорт был поглощен наблюдением за студентами, а те — за своими котлами. — Мисс Грейнджер, вы рискуете испортить плоды своих трудов, — предупредил ее преподаватель, и Гермиона будто отмерла. Она вздрогнула и бросилась убавлять огонь под котлом. К счастью, зелье удалось спасти, и она смогла продолжить работу, но вот теперь все ее мысли были заняты не тем, чтобы добиться идеальных пузырьков при кипении, а тем, что Драко смотрел на нее тепло и благодарно. Его взгляд грел ее сердце и, когда Слизнорт подошел к месту Драко и увидел метку на руки, она не испугалась, не растерялась. Она была горда им как никогда. — Отличная работа, мистер Малфой, — сказал Слизнорт с явным воодушевлением. — Приятно видеть, как человек растет над самим собой. Это была удивительная похвала от чопорного в отношении Драко профессора. Он мельком скользнул по метке глазами и кивнул скорее собственным мыслям, чем благодарности Малфоя. Гермиона с трудом удержалась от того, чтобы захлопать в ладоши и подпрыгнуть на месте от восторга, но вместо этого поджала губы в довольной улыбке. Драко ответил ей тем же. — Посмотрите, — прошептал кто-то с соседнего ряда. — Совсем уже… — Не нашелся бы еще кто его взгрел за такое! — ответили сплетникам. — Но ничего… Найдется и на этих убийц кто-нибудь похлеще добренького Визенгамота! — Студенты, к порядку, — пробасил Слизнорт, протестующе крякнув. Гермиона сжала кулаки и недовольно засопела, но вот Драко посмотрел на нее с пылающей решимостью во взгляде, и злость на узколобость и злопамятность одногруппников улетучилась. — Нет смысла больше стыдиться этого, — сказал он после занятий. — Все, кому нужно знать, и так уже знают, а те, кто не в курсе, тот все равно когда-нибудь да узнает, так что… Какой смысл? Гермиона обвела острую скулу родного худого лица и поцеловала его в уголок губ, расплывшихся в беспечной улыбке. Они были совсем одним в их укромном уголке библиотеки, где не было ни завистников, ни судей. Были только они вдвоем и больше никого. — Это очень мудро, Драко, — сказала она. — Я… очень рада за тебя. Очень рада, что тебе легко. Если моя радость тебя может как-то… — Только твоя радость и держит меня на плаву, Гермиона, — ответил он, — только ты даешь мне сил. Гермиона возвращалась тем вечером в грффиндорскую спальню, чтобы проспать целую ночь в одиночестве, но она знала, что все равно не будет одна. Пусть Драко и остался в подземелье, потому что на его измученный образ уже было больно смотреть, но, засыпая, она ощущала его рядом с собой. Она закрывала глаза и видела перед собой ту самую ночь, тот самый поцелуй метки, который освободил его, как заколдованного принца. Гермиона и подумать не могла, что когда-нибудь станет рыцарем-освободителем, чей поцелуй снимет проклятье. И тем не менее, эта идея пришлась ей по вкусу. Да, эта ночь была не первой, но определенно особенной. Они раскрылись по-новому друг для друга. До этого Драко никогда ничего не рассказывал ей ни о пожирателях, ни о метке. Он всегда ее тщательно скрывал за длинными рукавами рубашек, свитеров и водолазок, а во время близости старался акцентировать на ней меньше внимания. Если говорить откровенно, то татуировка была правда жуткой, несущей какую-то затаенную опасность, и тот поцелуй, который она ей подарила, был скорее символическим. Она запечатала ее, стирала с нее какие-либо негативные ассоциации. Это был магический обряд, если уж на то пошло. Теперь при взгляде на нее он будет вспоминать только этот поцелуй, который принес ему ничего кроме удовольствия. Теперь все будет в прошлом.