Есть что вспомнить

Работа Гермионы была не настолько интересной для кого-то кроме нее, чтобы обсуждать ее за чашкой чая, но Малфой настаивал. — Но я хочу узнать, чем ты занимаешься, — продолжал упрямствовать он. — Ничего особенного, — сказала она. — Я работаю в Отделе магического правопорядка. — Я в курсе. А конкретно ты чем занимаешься? — Законодательными актами, — ответила она. — Я разрабатываю законопроекты, которые потом должны стать настоящими, действующими законами… Точнее моя команда этим занимается. — Звучит солидно, конечно. То есть ты у нас фактически управляешь страной, — хмыкнул Драко. — Так можешь и министром магии стать. — Я не рвусь, — усмехнулась Гермиона. — Я просто делаю то, что нравится. Если магическое сообщество будет готово к маглорожденному министру да еще и женщине, то я почту это за честь. — К таким вещам нельзя быть готовым, — отмахнулся Драко. — Всегда найдется кто-то недовольный, которому насильно мил не будешь. Однако если человек боится иголок, это не значит, что нужно оставить его умирать от яда, когда держишь в руках шприц с противоядием, ведь так? — Занятное рассуждение, — улыбнулась Гермиона. — А чем занимаешься в свободное время? — спросил он, и этот вопрос прозвучал так естественно. Обычно нечто подобное спрашивают на неудачных свиданиях, когда ты настолько устал, что у тебя уже нет сил разговаривать с человеком. Легче просто превратить встречу в допрос. В этом случае все было иначе — Драко прекрасно знал, что ей нравилось в прошлом, чем она любила заниматься, когда была одна и никто не мог ее видеть. Теперь он просто хотел проверить, что изменилось, сколько той Гермионы осталось в ней сегодняшней. Это было так необычно слушать и воспринимать, что каждый его вопрос представлялся ей прощупыванием зыбкой болотной почвы. Малфой был исследователем, настоящим ученым. Она бы влюбилась в него снова, если бы… — Ничем таким особенным, — поспешно ответила она, прерывая течение собственных мыслей. — Дети, дом, работа. Дети, дом, работа. И так по кругу двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Порой хожу в кино или читаю. Но это очень редко. Это прозвучало так жалко, как оправдание. Будто она пыталась придать значимости собственной жизни, но на деле только подчеркнула ее никчемность. Гермионе стало безмерно горько от повисших в воздухе слов, таких банальных. — Ходишь в кино одна? — спросил он. Это не был вопрос ради вопроса. Она знала это, потому что он смотрел с прищуром на кончик ее носа. Он будто бы к чему-то вел, но Гермиона никак не могла понять к чему. Оставалось только доверить ему и позволить провести себя по этой извилистой тропе. — Да, — кивнула она. — Рон не очень любит куда-то выходить, да и он не большой поклонник фильмов. Между ними повисла вполне уместная пауза. Каждому нужно было обдумать услышанное. Гермионе для того, чтобы составить представление о том, куда они все-таки движутся, а Драко от том, куда ее вести. — Это красиво, — протянул он, оборвав молчание. — Что именно? — спросила Гермиона. — Ходить в кино одному, — пояснил он. — Поэзия одиночества. Походы в кино одному похожи на акт любви к самому себе. Ты просто идешь, ни под кого не подстраиваясь, потому что хочешь быть с собой, со своими мыслями и теми незнакомцами, которые застыли во времени для того, чтобы ты смог лучше понять себя. Это красиво. Я такого больше нигде не видел. Эта получилась такая киношная речь, что Гермиона фыркнула бы, не будь она столь уместной. Пафос Малфоя удивительным образом соответствовал жизни, причем так было всегда. — Ты тоже ходишь в кино один, как я вижу, — улыбнулась она. — Верно, — кивнул Малфой. — Хожу в кино и тоже читаю. Особенно те книги, которые ты мне дарила. Гермиона резко вытянулась, поджав к себе руки. Она дарила ему не так много книг, чтобы он мог зачитываться ими все эти восемнадцать лет. — Даже ту самую? — спросила она с тревогой. — Особенно ту самую, — с нажимом ответил Драко. Внутри все похолодело, но он и бровью не повел. Как будто все в их разговоре было обычно. Теперь она поняла, в какую ловушку он ее заманивал, и она попалась. Как дурочка попалась в его сети, как тогда, много лет назад. — Я бы на твоем месте ее выкинула, — сказала она жестко. — Как хорошо, что ты на своем месте, — ощетинился он. Это было не то, что ей хотелось бы обсуждать, особенно сейчас, но рано или поздно эта злосчастная книга всплыла бы, потому что для Драко она значила намного больше, чем казалось на первый взгляд. В то время как она проклинала каждое мгновение той истории, в результате которой у него появилась это книга и это хобби. — Ты до сих пор собираешь? — спросила она, глядя в стол. — Да, конечно, — сказал Драко воодушевленно. — У меня для них целая комната… Астория была не в восторге. Она терпеть не может темные искусства и все фанатичные идеи, с ними связанные. Разочарованию отца в невестке не было предела, как несложно догадаться… Гермиона тактично усмехнулась в ответ. Люциус Малфой, должно быть, был и правда разбит. Должно быть, он не высокого мнения о вкусах сына в женщинах. Сначала грязнокровка, потом противница идей чистой крови… Драко, должно быть, жестоко его разочаровал. — И у тебя… — Никогда не было проблем, — закончил он ее мысль. — Ко мне даже порой обращаются, как к эксперту. — И ты даешь консультации? — спросила Гермиона. — Да, было дело, — ответил Драко. — Как-то даже пришлось работать с Поттером. Было сложно, но я выше этого. Он вздернул подбородок и прочистил горло, всячески показывая, чего ему стоило работать с Гарри в одной упряжке. Гермиона закивала, показывая, что понимает как никто другой. Ей бы очень хотелось показать еще и то, что она знала об их сотрудничестве. Гарри не смог умолчать. Он сообщил ей об этом за совместным ужином у них на площади Гриммо. Мол, представляешь, какая вышла штука, Гермиона. Кто же знал, скажи? Я и Драко Малфой снова встретимся спустя столько лет, и он отплатит мне услугой за услугу, только вообрази себе. А она и воображать не хотела, вообще не имела желания думать об этом. Гермиона тогда ничего не ответила и теперь не собиралась продолжать этот разговор. Для этого было не время и скорее всего даже не жизнь. Лучше Драко оставаться в неведении. — Я всегда знала, что ты лучше, чем сам говоришь о себе и чем думают о тебе другие, — сказала Гермиона тихо, почти на грани слышимости. — Хотела бы я быть такой, как ты… Но он услышал. — Гермиона, посмотри на меня, — попросил Драко. Она упрямо помотала головой. Она не могла. Просто не могла поднять на него глаза. Как тогда не могла посмотреть на Гарри за ужином. Просто физически не могла управлять позвонками и мышцами. — Пожалуйста, Гермиона, — снова попросил он более жалостливо. — Ты делаешь мне больно. Это был запрещенный прием. Она знала, что делала и сделала ему больно. Ей не нужно об этом напоминать. — Я не могу, — всхлипнула Гермиона. — Ты можешь, — сказал он. — Ты сильнее, чем сама о себе думаешь и чем о тебе говорят. Гермиона усмехнулась и тяжело выдохнула. Ему нелегко было это говорить, она знала. Долгие годы он унижал ее, обзывал, втаптывал в грязь в самых нескромных выражениях, но потом… Потом вдруг стал относиться к ней, как к человеку, показав и себя таким же. Обычным парнем, который может вести себя с ней вежливо, уважительно, нежно, страстно… Он проделал невероятную работу над собой, он сделал титаническое усилие, чтобы теперь она давала перед ним слабину, чтобы она вот уже в который раз делала ему больно своими поступками, неумышленно, но все же делала. Гермиона медленно подняла голову и посмотрела на его улыбающееся лицо. — Вот так-то лучше, — сказал он. — А теперь запомни раз и навсегда, как ты мне когда-то наказывала: никогда не говори о себе плохо в моем присутствии, пожалуйста. И вне его тоже не говори. Каждое дурно сказанное о тебе слово разъедает меня изнутри, понимаешь? Мне физически плохо, когда ты думаешь или говоришь о себе что-то подобное. Мы закрыли это, помнишь? — Драко, я… — Нет, — сурово присек он все возражения. — Я не хочу ничего слышать об этом. Говорю еще раз, закроем эту тему и больше не возвращаемся к ней, ясно? Гермиона послушно кивнула и осторожно подтерла растекшуюся тушь под глазами. Ей очень хотелось сообщить ему, что так просто подобные вещи не заканчиваются. Они уже вошли в эти темные и глубокие воды. Обратного пути нет — им придется проплыть через них до стертого с карт острова былой дружбы. Хотя бы до дружбы. *** Предложение было необычным, но очень заманчивым. Гермиона любила собирать необычные волшебные книги, но перспектива держать у себя каталог подобного содержания пугала. Она еще раз перечитала письмо мистера Оливандера и нахмурилась. Мастер палочек писал, что вначале обратился к Луне Лавгуд с тем, чтобы передать книгу о сильнейших и таинственнейших темных артефактах ей, но она пылко рекомендовала именно гриффиндорку. Первый вопрос, который всплыл в голове Гермионы, был очень логичным — почему? Почему ей? Они с Луной никогда особо не общались в силу полной противоположности мнений по основополагающим моментам жизни и магии. Драко был и то с ней более близок, но почему-то Лавгуд указала в своих рекомендациях ее имя. — Как ты думаешь, почему она это сделала? — спросила Гермиона, когда они с Драко пили чай между занятиями. У них выдался небольшой перерыв, а погода оказалась более чем благоприятной. Май расцветал с каждым днем, как и их юные отношения. Им не хотелось упустить ни одного момента, поэтому они частенько выбирались из замка по самым пустячным поводом. Они сидели на скамейке под тем самым деревом, где Драко превратил в хорька Барти Крауч-младший. Несмотря на этот позорный эпизод он не разлюбил это место и часто тянул ее именно в прохладу пышной кроны. В «окна» между занятиями, которые образовались с изменением расписания под экзаменационные факультативы, в этом дворике собиралось не так уж и много людей, а порой там и вовсе было пусто, поэтому они в какой-то степени его почти монополизировали. — Кто ее разберет, — пожал он плечами и сделал глоток из термоса. — Я сам пока не понимаю мотива ее поступка, но я уверен, что такой у нее был. Только вряд ли мы об этом узнаем. — Все равно, — поморщилась Гермиона, — это чертовски странно. — А чего еще ты ожидала от Луны? — усмехнулся Драко. — А что за книга-то хоть? — Каталог темных артефактов, — сказала она, потянувшись оправить подол юбки, которую приподнял порыв ветра. — Звучит заманчиво, — отозвался он, легоньки стукнув ее по пальцам и так и не дав поправить юбку; он положил ладонь ей на оголившуюся коленку. — Для меня не особо, — сказала она, не препятствуя его прикосновениям. — Я, конечно, собираю разные книги, но такую держать у себя не хотела бы. — Сказала волшебница, чья палочка склонна к темным искусствам, — прыснул Драко. Его пальцы неторопливо оглаживали острую коленку. — Да, склонна, но только по воле хозяина, — сказала она деловито. — Слушай, может, поэтому Луна и порекомендовала тебя? — осенило его. — Не совсем понимаю о чем ты? — недоуменно нахмурилась Гермиона. — Может, она посчитала тебя подходящей кандидатурой на роль держателя такой книги из-за твоих высоких моральных принципов? — выдал он. Гермиона вздохнула и поджала губы в сомнении. — Я встречаюсь с тобой в Ванной старост почти каждую ночь, так что я бы не была такого хорошего мнения о моих моральных качествах, — сказала она, и глаза Драко лукаво сверкнули. И будто в подтверждение ее слов он наклонился к ней ближе, не убирая руку с колена, и поцеловал в шею, чуть ниже мочки уха. Гермиона сдавленно выдохнула, и поняла, что он остался доволен ее реакцией, потому что ощутила на коже его улыбку. Даже если бы сейчас кто-то нарушил их уединение, она бы не сумела ему противиться. — Тем не менее, что касается магии ты довольно стойкая и принципиальная личность, — прошептал он ей на ухо. — Я бы и сам взял ее, но боюсь, что это принесет слишком много проблем… Он отстранился, и Гермиона подавила протестующий стон. В конце концов, нужно же иметь хоть немного гордости в публичном месте, каким бы пустым оно ни было. Драко посмотрел ей прямо в глаза, и в его лице она прочла тихую, спокойную нежность. Такую расплавленную и тягучую, которая обволакивала и убаюкивала, и не было больше ничего страшного и странного ни в предложении Луны, ни в самой книге, какие бы тайные и жуткие знания она не хранила. Эта нежность давала уверенность, и Драко в тот момент стал для нее гарантом надежности. Ей казалось, что он может все. Он может защитить от любого зла; он может довести до исступления, заставляя загнанно выдыхать его имя снова и снова; он может объяснить непонятное и разделить с ней известное. В нем не было всего мира для Гермионы, нет. Это было бы слишком глупо для такого умного человека как она. Просто он встроился в ее мир так органично, что представить его без Драко было невозможно и противоестественно. Он не был всем. Он был просто важнее, чем все. — Может, тебе лучше ее взять? — спросила Гермиона вдруг. И Драко резко изменился в лице. Он посерьезнел, нахмурился, и в глазах промелькнуло что-то темное, что-то вроде тяжелого воспоминания. Он неопределенно дернул плечами и закрутил крышку термоса. — Мне без надобности, если честно, — сказал он. — Раньше я собирал темные артефакты, но сейчас… — Но у тебя же есть зачарованный граммофон! — сказала она. — Ты ведь… — Им не пользуюсь, — резко сказал Драко, но потом прокашлялся, чтобы скрыть неловкость, вызванную своим грубым тоном, и продолжил: — Да, я раньше увлекался темными артефактами, но теперь… Я уже говорил тебе, что они мне без надобности, и этот подарок… был не к месту. Родители думали, что могут обрадовать меня, но это не так. — Разве? — спросила она, выгнув бровь. Она знала, что подарок ему понравился. Конечно, ведь Драко любил свою коллекцию. Он не часто рассказывал о ней, но когда говорил, то весь преображался. Он говорил о ней так, будто владел тайным знанием. Так, возможно, выглядела сама Гермиона, когда говорила о коллекции своих книг. — Я не куплюсь на это, — сказал он. — Ни за какие галлеоны… — Хорошо, — Гермиона взмахнула руками, будто бы сворачивая разговор. — Тогда скажи мне, почему ты вообще начал собирать их. Что такого есть в обладании всеми этими предметами, что привлекает тебя? Драко нахмурился, будто бы и правда размышляя над вопросом. Он посмотрел вдаль и неопределенно двинул губами, как если бы пытался сдержаться от чиха. При этом выглядел он крайне забавно, очень… по-домашнему. — Это все началось еще в детстве, — начал он. — Это показалось мне… веселым. Я мечтал заиметь хоть что-нибудь от взрослых, чтобы стать немного ближе к их миру. Миру моего отца, если быть честным. К миру, к которому он меня всячески готовил. Когда у меня появилась та злосчастная рука, я был на седьмом небе от счастья, а потом… Потом все рассыпалось. Мои детские мечты умерли и вместо них остался только привкус гнили во рту. Мне показалось, что меня предали, знаешь? Обладание ими приносило мне столько радости, а теперь… Я смотрю на них и вижу только лишь груду разбитых грез. Одно сплошное разочарование. — И ты все равно не можешь отвести взгляд, — прошептала Гермиона, положив голову ему на плечо. — И все равно не могу отвести взгляд, — повторил он, вздохнув. Оказалось, что до этого момента она и не предполагала, насколько он сломлен. С самого детства вся его жизнь — надрыв. Все его существование — иллюзия, а все грезы — чужие и бесплотные, построенные исключительно на мнимых и жестоких идеалах его семьи, которая не погнушалась воспользоваться его детской наивностью, его мечтами… Они не заслуживают его любви, они не стоят и его вздоха, который полон столь возвышенных, почти боголепных чувств к ним. Он достоин лучшего, но… Не вырасти Драко в этой семье, то каким бы он стал? Выучился бы он на фамильных ошибках? Гермиона не знала ответ и не хотела его искать. Она просто хотела быть рядом с тем Драко, который теперь сидел рядом с ней и обнимал ее за плечи. Рядом с Драко, чей запах пьянил средь бела дня. И как она потом пойдет на занятия с этой легкой ломотой во всем теле и приятным головокружением — одному Мерлину известно. — И все равно, — не унималась она, — почему тебе так их хотелось? Почему так хотелось попасть в этот взрослый мир? Что в нем и в этих вещах было такого привлекательного? Попробуй вспомнить. Он вздрогнул всем телом, и эта дрожь передалась и ей. Волнительная дрожь, которая охватывает в момент погружения в глубокие воспоминания. — Мне нравилось, что у меня есть столько власти, но я ее не использую, — сказал Драко и повернулся к ней. — Представь, что у тебя такая сила, которая может сделать все, что угодно, и ею владеешь только ты и никто больше. В твоих руках — жизнь любого, и только ты решаешь, что делать с этим. Разве это не здорово? — Ты в курсе, что такое комплекс бога? — фыркнула Гермиона шутки ради. Он оценил, потому что рассмеялся и погрозил ей пальцем. — Да брось! — отмахнулся он. — Тебе разве никогда такого не хотелось? — Нет, — ответила она. — Я никогда даже не думала ни о чем подобном. Драко усмехнулся и покачал головой. Какая ты все-таки, будто говорил он. — Вот именно поэтому Луна Лавгуд порекомендовала тебя, — сказал он, щелкнув ее по носу. — Мне такие вещи давать нельзя. Я оступился. И как бы мне ни хотелось, я не возьму больше в руки ничего, что хоть как-то с этим связано. Тогда… Тогда был последний в жизни раз. Гермиона не стала спорить. Тема темных артефактов для Драко была и правда занимательной, но в то же время и очень болезненной. Однажды он уже не сдержался и использовал один из них, когда наладил исчезательный шкаф и привел Пожирателей смерти в Хогвартс — он зажег Руку Славы и таким образом провел убийц в школу через завесу от перуанского порошка мгновенной тьмы. Гермиона не знала, что Драко сделал с Рукой, но ей хотелось верить, что он и правда больше не прикасался ни к ней, ни к какому-либо другому темному предмету по злому умыслу. — Наверное, я отвечу положительно, — с излишней официальностью заявила Гермиона. — В конце концов, как-то неловко отказываться от такого щедрого предложения. И, возможно, и правда будет лучше, если бы книга была у меня, а не у какого-то непроверенного человека. — Это верно, — кивнул Драко. С того разговора прошло много времени, но Гермионе казалось, что в Малфое что-то неуловимо изменилось. Он стал задумчивым и мрачным, как будто не прошло столько прекрасных месяцев с того момента, как он прибыл в Хогвартс в образе осунувшегося скелета, наполовину живого. Он снова начал отказывать от еды и улыбался очень печально. Гермиона делала со своей стороны все, что могла, только бы поддержать его, но он все равно увядал в ее объятиях. Драко был как будто не здесь и не с ней, и чем ближе она подбиралась к причинам перемены в его настроения, тем дальше он ускользал от нее. «Все в порядке» «Ничего такого» «Грейнджер, ради всего святого, уймись — я в норме» «Да, конечно, я спал» «Да, конечно, я ел» Эти и другие варианты его детской лжи она выучила на зубок. Она не просто чувствовала, она знала, что он врет. И он знал, что она знает. Но они ничего не могли с этим поделать. Они ходили по замкнутому кругу, пока Гермиона не сдалась. Она отступилась, она позволила ему тонуть в тех гнетущих мыслях, что определенно забили ему голову, дожидаясь удобного момента. И такой, как ей показалось, настал. — Драко, расскажи мне, что тебя гнетет? — спросила она, прижимая его к себе и целуя в макушку. Они лежали на поляне за хижиной Хагрида в россыпи сорных цветов, пестревших в высокой траве самоцветами. Голова Драко лежала у нее на коленях, а глаза смотрела в небо. Она гладила его по лицу, шее, груди, запоминая каждый сантиметр, словно не изучила его всего вдоль и поперек. Тем не менее, она любовалась им при любом удобном случае. Всегда и везде. Он впервые за это время выглядел таким, как раньше. Но это была иллюзия, которая быстро рассыпалась. — Ты опять? — спросил он устало. — Я опять, — сказала она. — Если ты хочешь потратить на это нашу встречу, то я пойду, — сказал Драко и решительно поднялся. Гермиона вздохнула. — Драко, а ты не думал, что я могу за тебя переживать? — сказала она тихо. — Ты не думал, что каждый раз, когда ты закрываешься от меня, не даешь тебе помочь, то ты ранишь меня. Я всем… всей собой тянусь к тебе, а ты бьешь меня по рукам. Скажи, это честно с твоей стороны? Не по отношению ко мне, а по отношению к нам обоим? Он посмотрел на нее обиженно, как ребенок, и упрямо поджал губы, размышлял. Гермиона выжидающе смотрела на то, как лоб пересекает складка размышления над ее откровением. Честность за честность — их негласное правило. Драко приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но не решился. Этот знак был ясен как день — она протянула к нему руки, и он пришел к ней, к ее ласке, спрятавшись от самого себя в ее объятиях. — Просто я… Когда мы заговорили о той книге, то все как будто снова вернулось, — сказал он. Она снова положила его голову себе на колени, вернулась к любимому занятию — созерцанию его точеного лица. — Что вернулось? — спросила Гермиона, оглаживая впалые скулы. — Все, — отозвался Драко. — Все мои беды, все мои призраки, которые не давали спать по ночам. Целая армия сожалений, с которыми мне предстоит расстаться только в конце жизни. А пока приходится принимать их как старых друзей. Гермиона подняла глаза к небу и попыталась увидеть там что-то такое же печальное и пугающее, что видел Драко, но по лазурному полотну плыли пушистые облака в самых причудливых формах, пробуждавших только приятные и простые ассоциации. — А знаешь, что это такое? — спросила она. — Хотел бы знать, — ответил он. — Ты знаешь? — Да, — выдохнула Гермиона в небо. — Это страхи. Ты боишься повторения тех ужасных событий, которые породили все твои сожаления. Только если раньше ты был заложников обстоятельств, то теперь ты — хозяин своей судьбы. Только ты решаешь, каким тебе быть и что творить, понимаешь меня? Ты — человек намного лучше, чем ты… — Это не так, — фыркнул Драко, резко поднимаясь. Она повернулась к нему, но увидела только спину. — Посмотри на меня, — строго сказала она. Драко помотал головой. — Драко, прошу посмотри на меня, — попросила Гермиона уже мягче. Он медленно повернулся к ней и посмотрел так жалостливо и растерянно, что у нее от сердца откололся кусочек и заколол душу острыми углами. — Не смей говорить о себе плохо прямо мне в лицо, ясно? — сказала она серьезно. — Никогда этого не делай. Я могу сомневаться во многом, и я далеко не всезнающая, как многие утверждают, но я точно знаю одно: ты — хороший человек, с которым случилось много плохого. И ты не заслуживаешь страдать из-за страхов, которым никогда не суждено обрести плоть, если только ты этого сам не допустишь. Драко вздрогнул, совсем как тогда под деревом. — Я не знаю, как мне справиться с ними, — прошептал он, наклонив голову и уставившись себе под ноги. — Я без понятия, Гермиона. Его душа, его тело, его ум потянулись к ней вновь, и она прижала его к себе, огладила дрожавшие плечи. — Давай сделаем так, — предложила она. — Книга придет ко мне через несколько дней. Мы посмотрим ее вместе. Что думаешь? Драко отпрянул и посмотрел на нее с ужасом. — Ты серьезно? Ты хочешь доверить мне книгу о темных артефактах? — спросил он с надтреснутым смешком. — Да, — решительно ответила она, заключая его лицо в рамку ладоней. — Темные артефакты привлекают тебя той силой и уверенностью, которую ты всегда пытался обрести. Они дают тебе независимость от чужих мнений и суждений. Именно поэтому ты так их хочешь: они помогают тебе чувствовать себя настоящим, цельным человеком, который сам отвечает за себя, чего… -… со мной никогда не было, — закончил Драко, кивнув. — Я… Я всегда делал все по чужим указкам, всегда шел проторенным путем, который был уготован мне с самого рождения. Я даже не знал, чего хочу… Точнее знал, но был слишком зашорен и зависим, чтобы признать это. Гермиона завороженно смотрела на его губы, не веря своим ушам. Именно он, Драко Малфой, его идеальный рот с четко прорисованной дугой купидона говорил эту простую истину, которая была очевидна уже давно. Нужно было просто ее озвучить, и это оказалось совсем нестрашно. Закончив с этим он будто сделал шаг к той свободе, которая давно зазывала его к себе, давно была готова к его приходу. Гермиона с трудом сдержала визг восторга, боясь вспугнуть — он освободился. Теперь он… он — это он! Ей хотелось бы верить, что в этом есть ее заслуга, но она не была настолько эгоистична. Нет, это Драко. Он все сам, а она… она просто чертовски им гордится. — Мы будем бороться с этим, — улыбнулась она, поцеловав его в верхнюю губу. — Придет книга, и мы с тобой вместе изучим все, что в ней есть. Уверена, что у Малфоев в закромах найдется что-нибудь этакое, чем бы ты потом смог дополнить этот каталог. — Заманчивая идея, — сказал он. — Я… Моя семья и правда могла бы многое поведать миру о темных искусствах. — Так сделай это, Драко, — отчаянно прошептала Гермиона. — Стань первым из Малфоем, кто не позволяет тьме управлять тобой. Управляй ей сам, как и должно быть! Драко задумался, и глаза его засияли. — Я люблю тебя, Гермиона, — сказал он тихо. — Я люблю тебя… Она не ответила ему — она просто еще раз поцеловала его, хотя понимала, что сколько бы она этого не делала, всегда будет мало. Ей хотелось быть с ним каждую минуту, дышать им, видеть и чувствовать его. Гермиона урывала каждую секунду своей жизни, только бы побыть с ним, потому что хотела восполнить те дни своей жизни, которые провела без него. Она хотела делить с ним все: еду, смех, слезы, постель, мечты и мысли. Она была готова отдать ему все, что ему нужно, о чем он мечтает. И если ему так хочется узнать больше о темных артефактах, то она готова помочь ему. Как только книга пришла к ней, она сразу же обернула ее в кожаную обложку, чтобы избежать лишних вопросов. Конечно, книга не носила характер запрещенной, но тем не менее, в ней содержались весьма опасные для неправильных людей знания. Если была возможность ее обезопасить, то надо было таковой воспользоваться. — Она… бесценна, — выдохнул Драко, пробежав по страницам жадным взглядом. Они лежали на полотенцах в ванне старост и рассматривали позолоченные страницы. Пар витал в воздухе, застилая обзор, но это создавало чарующую атмосферу. У Гермионы даже дыхание перехватило от восторга. — В ней собраны все самые известные темные артефакты, которые когда-либо были обнаружены, — сказала она, заглядывая ему через плечо и прижимаясь грудью к спине. — Ты видишь что-нибудь знакомое… Драко завороженно рассматривал движущиеся иллюстрации, демонстрирующие эффект артефактов. — Да, причем очень много, — ответил он. — Например, вот этот… Он ткнул пальцем в необычного вида кольцо с размытой печатью. — Кольцо рабства, — прочитала Гермиона вслух. — Что это значит? — По образу этого кольца сделано это, — сказал Драко, указав на свое фамильное кольцо на безымянном пальце. — В нашей семье оно хранилось с века пятнадцатого, если мне не изменяет память. Мы получили его, когда Лавиния Малфой вышла замуж за Валериана Лестрейнджа, который владел впечатляющей коллекцией драгоценностей. Лавиния долго просила его отдать ей это самое кольцо, — Драко указал на артефакт в книге, — но тот отказывался. Взамен он сделал похожее с ее девичьей фамилией как напоминание о том, откуда она вышла, из чистокровной и благородной семьи. Это был подарок большого сердца. Дети их умерли, так что кольцо перешло к брату Лавинии, Амадеусу. Он решил, что это кольцо станет передаваться по наследству для того, чтобы чествовать фамилию Малфой. Сам темный артефакт, который стал прообразом, тоже перешел к Малфоям и хранился за семью печатями. — Красивая история, — прошептала Гермиона ему в затылок. — А что умеет это кольцо? У него стоит высокий уровень опасности. — Оно и правда очень опасно, — кивнул Драко. — Мой дед, Абракас, уничтожил его, боясь преследований. Он… и так много чего натворил и не хотел попасться на каком-то кольце. — Так что оно делает? — повторила она. — Тут написано как-то странно… «Подчиняет себе желание счастья». Как кольцо может подчинить себе да еще и желание счастья? — Это кольцо и правда осчастливливает носителя, — сказал Драко. — Да, звучит нелепо, но это так. Лавиния писала, что это кольцо сливается с человеком, давая чувство эйфории. В прямом смысле — оно всасывается в палец, если его носить продолжительное время. По словам Валериана, которые она цитировала в своем дневнике, оно было проклято одним из его предков, чтобы отомстить отвергнувшей его невесте. Он дал его ей в качестве прощального подарка, когда она разорвала помолвку, мол, на счастье, но девушка… Она действительно была очень счастлива, более, чем обычно, но потом начала… теряться в реальности, будто бы уходила в иной мир, где была невозможно счастлива. — Жуть, — поежилась Гермиона. — Да, есть такое, — хмыкнул Драко. — Если подвести итог, то нельзя точно сказать, как оно работало, но суть его была следующей: через дарование большой радости, абсолютного счастья довести человека до смерти. — Умерла и невеста Лестрейнджа? — спросила Грейнджер. — Да, — ответил он. — После кольцо осталось в семье. Лавиния писала, что его показывали всем невесткам перед свадьбой, чтобы не думали бежать. Драко усмехнулся, а Гермиона скривилась. — Смешно ему, — фыркнула она. — Девушки натерпелись страху… — Самое главное, что сейчас этого кольца не существует, — сказал Малфой. — Дед долго боролся с ним, но в итоге низвел до пепла, который потом развеял незнамо где. Оно и к лучшему, думаю… Гермиона перекатилась на спину, слезла с него. — Ты напишешь об этом? — спросила она. Драко вздернул бровь. — Думаешь, стоит? — спросил он. — Конечно, — воскликнула Гермиона. — Ты еще спрашиваешь. Она потянулась к сумке и достала оттуда перо и чернильницу. Драко обмакнул острый кончик в черное озеро и принялся писать. Гермиона была рядом, помогая красиво сформулировать предложение. Вскоре они сочинили ладную статью, которая уместилась на одной странице, но включала в себя все важные аспекты истории кольца и информацию о его недюжей силе. Заметка о его разрушении уже не влезла, но Драко пообещал вклеить дополнительную страницу и заполнить ее подробным рассказом об уничтожении кольца, чтобы закрыть все бреши в знаниях о данном артефакте. Однако на тот момент у него были занятия поинтереснее, по его собственным заверениям. — Очень поэтичная история, — вновь восхитилась Гермиона, когда они покончили с записями и закрыли книгу. — Большая любовь породила большое зло… — Такое случается, — философски заключил Драко. — Не всем дано справиться с великой силой. Лестрейндж не справился. Это прозвучало обреченно и сочувственно, почти понимающе, не осуждающе, и Гермиона не могла понять этого. Для нее было все просто и понятно: если ты любишь, то никогда не посмеешь даже в мыслях пожелать любимому зла. Что бы не случилось меж вами, что бы не было сказано меж вами — всегда любовь. Во всем любовь. — Как можно причинить боль кому-то, кого сильно любишь, Драко? — спросила она тихо, будто и не у него вовсе, а скорее даже у себя. Малфой закрыл чернильницу и вытер перо об угол полотенца, на котором они лежали. Он повернулся к ней и поцеловал в обнаженное плечо. — Надеюсь, что мы никогда этого не узнаем, — сказал он с улыбкой. Гермиона наклонилась к нему и увлекла в долгий и искренний поцелуй, который не мог не закончиться чем-то большим. Его прикосновения всегда были чем-то многообещающим, и она всегда позволяла его намерениям свершиться в самых безумных формах. Вот и теперь она разрешала ему спускаться все ниже и ниже по изящной шее, переходя на острые ключицу. Тело напрягалось от накатывавших волн удовольствия, а затем расслаблялось, и эта переменность доводила до абсолютного блаженства. Интересно, так ли себя чувствовала бедная девушка, невеста Лестрейнджа, когда надевала зачарованное кольцо? Гермиона могла поклясться магией, что она не испытывал даже близко ничего похожего на то, отчего она сама плавилась в тот момент. Драко осторожно очертил пальцами внутреннюю сторону бедра и отбросил полотенце, открывая жадному взгляду желанный вид. Он специально медлил, нарочно не продолжал, украдкой улыбаясь кончиками губ. Гермиона зарычала в нетерпении и раздражении, прекрасно понимая причину его неторопливости. — Я не… Я не буду… — прошептала она вперемешку с загнанными вдохами. Она не будет просить. Ни за что на свете. Каждый раз, каждый чертов раз он проделывает с ней этот трюк, и больше она не купится, как бы не хотелось, как бы не жгло внутри, как бы не томилось тело. — Ты уверена, что не будешь? — спросил он, целуя нежное место чуть ниже пупка. Форменный садист, гадкая малфоевская натура! Гермиона застонала, прикусив губу, и прожгла его недовольным взглядом. И тогда… И тогда она увидела в его лице то, чем не преминула воспользоваться. — А ты? — прошептала она, поднявшись на локтях и посмотрев в упор. Блеск в его глазах дрогнул, и Гермиона возликовала. Малфой даже не думал, что в эту игру можно играть в вдвоем, а вот она — лучше поздно, чем никогда — подумала. Она села, заставив его отстраниться и провела рукой по груди, в которой бешено колотилось сердце. Определенно ни она одна здесь не железная. Поцелуй вышел варварским, ни на что до этого не похожим. В нем не было ни гармонии, ни сладости, ни романтичности — только страшный голод, который нужно было срочно утолить. Драко снова уложил ее на спину и навис сверху, теперь уже угрожающе. Его звериный взгляд даже немного напугал Гермиону и тогда она поняла, что ее мольба была ему без надобности — ему нужно было разрешение. Без ее дозволения он не отваживался совершить все то, что в действительности хотел. — Пожалуйста, — прошептал он, очертив мочку уха языком. И она не смогла отказать уже его мольбам. Тогда она обхватила его ногами, скрестив стопы за спиной и укусила за нижнюю губу. Этого было достаточно. Это был карт бланш, который сорвал ему все замки. Дрожащими руками он дотянулся до палочки, которая валялась рядом с отброшенной в сторону книгой, и кончиком ее прочертил змеевидную полосу по ее скуле, перешел на ямочку между ключицами. Безумие в его глазах пьянило и пугало, и Гермиона не хотела отрывать взгляда от него, гадая — что же он сделает? что же он хочет? — Подними руки, — попросил он надрывным шепотом. Она послушалась, и кончик палочки уперся в крест запястий, и больше она пошевелиться не могла. Руки скрепило заклинание. — Ты… — прошептала Гермиона и осеклась. Драко кивнул и виновато оскалился. — Я… Я не… — растерянно сказал он. — Не смей извиняться, — пригрозила она, потянувшись за поцелуем. — Не смей. И он не посмел, как она приказала. Вместо этого он отбросил палочку и принялся творить что-то невообразимое. Он целовал, кусал, зализывал оставленные укусы. Он входил нежно и плавно, грубо и больно; он любил ее и издевался над ней, и она только и хотела прошептать «спасибо». Гермиона не благодарила только потому что не могла сказать и слова — с губ рвались стоны, всхлипы, крики. Она надеялась, что этого будет достаточно, чтобы показать ему то, до какого блаженства он ее возвышал, и до каких низов заставлял падать. — Люблю, — выдохнул он влажными губами, когда закончил. — Люблю, — ответила она, делая последнее движение бедрами и завершая вслед за ним. Его улыбка была невыносимой. Целовать ее было высшим благом, и Гермиона растворялась не только в ленивом оргазме, но в этом благоговейном акте. — Не думал, что… — прошептал Драко. Она приложила палец к его губам. — Не думай, просто не думай, — ответила она. Все ради него. Все ради любви.