Есть что вспомнить

Звуки были слишком громкими, неприятными. Шорох плаща, бряцание ключей, стук каблуков, шуршание костюмной ткани — все это давило на слух, путало мысли. Гермиона помотала головой, чтобы отогнать назойливый шум, но не смогла. Не смогла она и осознать, что этот вечер воспоминаний подошел к концу. Официантка в модном пальто без рукавов потушила свет взмахом палочки и любезно придержала для них дверь. Они вышли в липкий морок ночи и поежились, бросили друг на друга смущенные взгляды, как незнакомцы, которые разделили одно чувство на двоих совершенно случайно. — Доброй ночи, мэм, сэр, — вежливо поклонилась Эллен и, заперев чайную, направилась в сторону банка Гринготтс. Дойдя до угла дома она трансгрессировала с тихим хлопком, который потревожил пугливую птицу на мусорном баке. Та взмахнула крыльями и скрылась в тяжелых ночных облаках. Драко и Гермиона остались на пустой улице, освещенной одиноким фонарем, который вот-вот должен был погаснуть. Подул прохладный ветерок и пробрал до костей. Они явно засиделись и размякли в тепле кафе. Гермиона могла, казалось, слышать, как скрипят у нее затекшие мышцы, и видеть, как от горячей кожи идет пар. Она натянула на руки красные кожаные перчатки. — Ты домой? — спросила она. Драко поднял лицо к небу и выдохнул в воздух. С его губ красиво разошелся дым жаркого дыхания. — Да, — сказал он скорее тучам, чем ей. Гермиона топталась на месте, не зная, как еще оттянуть время прощания, которое казалось таким неправильным. Вот так просто все сложилось в ее голове после одного разговора — она не могла себе представить следующий день без Малфоя. Этим вечером ей словно бы снова стукнуло девятнадцать. Она и правда вернулась в те времена, когда не могла прожить без него и дня, и теперь прощаться с ним было чуть ли не преступно. По идее, они должны были встретиться завтра — это то, чем жила Гермиона в тысяча девятьсот девяносто девятом. Только вот завтра они точно не увидятся — это была жестокая правда от Гермионы почти сорока лет. — Ты откуда обычно трансгрессируешь? — спросил он. Она вздрогнула от неожиданности. Оказалось, Драко все это время, пока она примирялась с их дурацким положением, смотрел на нее. — Обычно отсюда вот, — сказала она, взмахнув руками, — но… — Но? — вопросительно выгнул бровь Драко. Он будто поймал ее в ловушку, хотя по нему было видно — это целью не стояло. Просто всегда так выходило. Драко находил очень нужные слова, которые вскрывали нарыв души, которому она почему-то всегда позволяла гнить и отравлять ее изнутри. Из-за этого она так долго боролась с комплексами, так долго работала над своим браком, так долго пыталась примириться с тем, что его больше нет и не будет в ее жизни. Перегнивая, эти чувства становились удобрением для страхов, обид, угрызений совести, с которыми она впервые за вечер встретилась лицом к лицу. Малфой заставил ее это сделать. Малфой, сам не подозревая этого, провел терапию, как делал обычно. — Я не хочу, — покачала она головой. Малфой с задачей справился. — Не хочешь что? — спросил он, нахмурившись. И это было правдиво лишь отчасти. Он все прекрасно понял, просто хотел услышать это от нее. — Я не хочу трансгрессировать в пустой дом, — продолжила Гермиона в запале. — Не хочу провести эту ночь в мыслях о тебе, чтобы на утро пойти на работу, где не будет тебя. Я… Я не могу поверить, что моя жизнь превратилась вот в это. Она стукнула себя по бедрам в отчаянии, и полы плаща колыхнулись. Драко растерянно следил за каждым ее движением. — Твоя жизнь не так уж и плоха, брось, — сказал он. — У тебя хороший муж, прекрасные дети… — Я не говорила, что моя жизнь плохая, Драко, — пылко перебила его Гермиона. — У меня хорошая жизнь. Она сложилась удачно… Только вот в ней нет тебя. — Я все в ней испорчу, — заметил он резонно. — В ней — да, — согласилась она, — но… В другой жизни… В другой ты был бы… Идеален. — Но мы в ней не живем, Гермиона, — глухо отозвался Малфой. Его голос прозвучал так глухо, как будто из другого измерения, которое спешило ей напомнить — ты не здесь, Гермиона Грейнджер, ты не здесь; ты там, где ты Гермиона Уизли. И это было так гадко, так мерзко. Лучше бы ей плюнули в лицо и назвали грязнокровкой, честное слово. — Почему? — выдохнула она в отчаянии. — Почему мы в ней не живем, Драко? Он поджал губы и резко мотнул головой. — Что ты хочешь от меня? — спросил Драко жестко. — Что ты хочешь от меня, Гермиона? В свое время мы сделали тот выбор, который посчитали… — Почему мы все время возвращаемся к одному единственному нашему выбору? — воскликнула она на всю улицу. — Почему мы все время говорим только об этом выборе, Драко? Почему мы не говорим о том, как выбрали быть друг с другом? Почему мы не говорим о том, как выбрали ухаживать друг за другом в болезни, как выбрали стонать имена друг друга в постели, как выбрали радовать друг друга? Почему мы все время упираемся именно в этот чертов выбор, который полностью разрушил все то, что мы выбирали до этого? Она закрыла рот, но обрывки ее голоса все еще звучали в пустоте ночи, в ее обнажающем правду мороке. — Вот ты и ответила на свой вопрос, — сказал Драко. — Мы возвращаемся к нему снова и снова, потому что он разрушил все то, что мы выбирали до этого. — Но должен ли он определять нашу жизнь? — спросила она. — Должен ли он быть тем, что диктует правила? Драко отвернулся к узкой, терявшейся в темноте улице. — Я уже ничего не знаю, — сказал он. — Я выбрал оставить тебя ради твоего же блага, но… Я никогда не думал, насколько это определит твою жизнь. Я просто хотел для тебя лучшего, вот и все. Я даже не думал… — Я развожусь, — сказала она громче положенного. Малфой резко развернулся с ошарашенным выражением лица, которое отразилось явно помимо его воли. Уголки губ дергались, глаза сузились — он, очевидно, пытался сдержать шок, но получалось плохо. Он и правда был поражен. — Что? — спросил Драко растеряно. — Я подала на развод, — повторила она. — Мы… Мы решили, что так для нас будет лучше. Для всех нас. Пока мы еще не очень старые, а дети уже достаточно взрослые. — Почему?.. Как вообще… — протянул он. — Я совру, если скажу, что не любила его, Драко, — сказала Гермиона. — У нас были чудесные моменты вместе. Моменты, в которые я была безудержно влюблена, но время показало, что все, что мы можем, это просто… рожать детей. Мы не можем их даже воспитывать вместе. Мы годны только на то, чтобы дать им жизнь физически, но ничего более… Поэтому мы решили не мучить ни себя, ни их. Нам стало тяжело дышать вместе, понимаешь? И когда это все случилось, когда мы впервые, кажется, за всю жизнь приняли единогласное решение, я поняла, что мне даже некому об этом рассказать. Я… У меня просто не было никого, Драко. У меня были все: родители, друзья, коллеги, дети, но… Никому из них я не могла сказать того, что когда-то могла рассказать только тебе. Ты ушел, забрал мою любовь к тебе с собой, но вместе с этим ты забрал у меня друга, опору, родного человека. Так я поняла, что осталась совершенно одна. Мне некому было даже сказать о том, как я уничтожена тем фактом, что человек, которого я любила, с которым подняла двоих детей, вот так вот оказался совершенно мне не подходящим и чужим. Гермиона сама не заметила, как к концу признания разрыдалась. На последних словах она уже шептала от бессилия. Так сильно душили ее слезы. Она вложила столько боли в них, столько страданий и противоречий своей жизни, что будто бы опустела к концу. Ничего не осталось. — Почему ты не сказала мне об этом с самого начала? — спросил он. — Почему только сейчас? — Я вообще не хотела говорить тебе, — всхлипнула она, вытирая лицо кожей перчаток. — Я… Я не хотела, чтобы ты подумал, будто я пытаюсь тебя вернуть. Мол, смотри, я свободна теперь, я не замужем больше, давай погуляем на стороне, чтобы твоя жена не знала ни о чем… Я не такая… Я не хотела, чтобы ты считал меня такой. — Ты допустила, что я могу так подумать о тебе? — воскликнул Драко. — Ты вообще из ума выжила? Как я могу так тебя оскорбить? Я лучше назову тебя… Ты сама знаешь кем, чем допущу мысль, будто ты меня… Мерлин, Грейнджер! Он снова назвал ее по девичьей фамилии, и Гермиона истерически рассмеялась. — Скажи еще раз, — попросила она. Драко покачал головой и, стремительно подойдя к ней, обнял как ребенка. А она продолжала рыдать, не сдерживаясь. — Грейнджер, моя ты Грейнджер, — шептал он, целуя ее в макушку. — Грейнджер то, Грейнджер се. Самая умная ведьма, которую им приходилось встречать, а до сих пор в толк не возьмет, что я никогда не смогу подумать о тебе ничего плохого, даже если ты запрешь меня в подвале и будешь пытать Круциатусом, пока я не умру. Ты такая… Грейнджер. Гермиона схватила его за лацканы расстегнутого пальто и зарылась в черную рубашку, от которой так пахло им. Пахло так знакомо и приятно. Так будто ей снова девятнадцать, на дворе стоит теплый май, и она целует его в заднем саду Хогвартса. Этого прекрасного времени уже не вернуть. Все, что ей… им осталось — это пустая улица Косого переулка, жизнь, клонящаяся к закату, и разбитые воспоминания. И с этим уже ничего нельзя поделать, этого не исправишь никаким маховиком времени. — Когда… — начал он, но запнулся, прочистил горло, — когда меня забрали после экзаменов и выдвинули ордер на обыск поместья, я подумал лишь об одном. Как бы тебе пошла моя фамилия. Ты бы звучала безумно благородно — Гермиона Малфой. Это было бы… Ты бы так красиво смотрелась на семейном древе. Для меня было дикостью давать свою фамилию другой женщине. Прекрасной женщине, умной, отзывчивой, мягкой и любящей меня. Со временем и я сделался таким, как она — умным, отзывчивым, любящим, даже мягким с ней. И я… Я сейчас смотрю, как она умирает, держу ее за руку каждый день в страхе ожидая, когда она обмякнет. И больше она не будет носить мою фамилию с тем достоинством, с которым несла ее все эти годы. Гермиона шумно сглотнула и застыла в его руках. — Астория… умирает? — просипела она. — Да, — выдохнул Драко. — Почему ты не сказал мне? — спросила Гермиона надтреснутым шепотом. — Почему молчал? — Думаю, я не рассказал, — продолжал он, — потому что смириться с этим не просто, но… я до сих пор не могу поверить, что это происходит с нами после стольких счастливых лет брака. И я не могу поверить, что единственный человек, с которым я когда-либо хотел этим поделиться, сейчас слушает все это, будучи в моих объятиях. О ее болезни не знает никто, Грейнджер. Только ты. Гермиона отстранилась от него и заглянула во влажные от слез серые глаза. — Драко… — прошептала она. — Ты должен быть с ней. Не со мной… С ней! Он помотал головой. — Но она не хочет быть со мной, — сказал он. — Все эти годы я думал, что она носила мою фамилию с честью, а на деле… Это был груз страшной вины. Я думал, что она была прекрасной, умной, любящей, мягкой… Она, по сути, и была, но только я даже не предполагал, что мне доставались лишь крохи, которые она доносила до меня после долгих вечеров здесь, в этой самой чайной. Она сказала мне прийти сюда, потому что это волшебное место, в котором будто бы сбываются мечты, о которых мы даже не подозреваем, — он усмехнулся. — Сказала, что здесь всегда можно поговорить с тем, с кем действительно хочешь поговорить. С тем, с кем есть что вспомнить, говорила она. Гермиона пошатнулась, и он поймал ее, сжал крепче. Это было все словно из сна или из сна о сне. Это было все как будто не по-настоящему. — Драко, мне очень жаль… — сказала она тихо. — Мне нет, — помотал головой Малфой. — Мне абсолютно не жаль. Ни ее, ни себя, ни эту чайную, где она, кажется, была счастлива. Мне не жаль всех тех лет, что я прожил с ней. Я рад, что они случились со мной, потому что иначе я бы не пришел сюда в этот вечер и не встретил тебя, и… Не сказал, наверное, больше слов за все это время с момента, как я перестал с тобой общаться. Я бесконечно рад тому, что она в конечном итоге была со мной честна, пусть и под угрозой смерти. Гермиона огладила его бледное сухое лицо, провела аккуратно по светлой щетине на щеках и остром подбородке. — Драко, ты расскажешь мне? — спросила она. — О чем рассказать? — удивился он. — Ты расскажешь мне все то, что было с тобой, пока меня не было рядом? — попросила Гермиона. — Это… Это будет все же искусственно, но давай поделимся теми воспоминаниями, в которых не было друг друга? Возможно, так мы сделаем их общими. И у нас будет еще немного того, что можно будет после вспомнить. — Я очень хотел бы создать новые воспоминания с тобой, — сказал он, заключив ее лицо в теплые ладони, — чтобы нам действительно было что вспомнить. Она потянулась к нему за поцелуем, и как только их губы соприкоснулись, тихий Косой переулок оглушил хлопок аппарации, и фонари медленно начали гаснуть, погружая пустую улицу в темноту осенней ночи.