Ответить Начать успокаивать Ответить
Начать успокаивать
Начать успокаивать — Даст, прошу успокойся! Всё хорошо! Я не обижаюсь за это! Удивительно, как после этих слов Мёрдер устоял на ногах. Они дрожали, совершенно отказываясь держать скелета, дрожащего вовсе не из-за холода, подкашивались и были словно вата. Не подающиеся и словно не свои. Впрочем как и всё остальное тело, что потихоньку изнутри начало распалять безумной яростью. — Что?... — был вдруг шёпотом вопрос. Голова чуть упала вбок. Широко раскрытые глазницы уставились дёргающимися и обезумившими, как и всё лицо, зрачками в никуда, а до этого почти спавшая улыбка вернулась, кривым оскалом, растягиваясь от «уха» до «уха», выдавая короткие, оборванные смешки. Всё это и, что присутствовали на его лице можно было описать только как яростно-злое безумство. Оно буквально затмило его разум, сковывая в плену всю душу и в последующие моменты, Мёрдер может с уверенностью сказать, что это был не он. Это всё Папайрус… снова собственными руками брата, осыпал прахом сожжённую землю. Пожалеет ли об этом Даст?... Он будет готов убить себя, чтобы присоединиться к своей жертве… А жертва в это время, легко развязав верёвки, прижавшие его к стулу за лодыжки, встала и, шипя от боли, медленно, маленькими шажками пошла к Пыльному, широко раскинув руки в стороны, показывая этим, что он безобиден и щадит того. — Прошу успокойся! Тебе не нужно эм… психовать и нервничать! Всё в порядке, тише. Я желаю лишь добра! Просто прошу, успокойся, — говорил он приближаясь всё ближе и ближе к своему концу. А Даст тем временем замер, налившимися злобой глазами глядя на приближающуюся жертву. Его дрожащие руки отпустили глазницы, опускаясь вниз, давая надежду Блу, что у него получается, но те следом сжались до скрипка костей в кулаки, что, увы, малыш и не заметил. — Просто давай… давай мы обнимемся! Это всегда успокаивает и поднимает настроение, ведь так ты понимаешь, что о тебе заботятся, а что может быть лучше заботы и любви в сложное время? Когда между скелетами остался шаг, Голубичка остановился и, вытянув ручки вперёд, прикрыл глазки. — Всё будет хорошо! Давай просто обнимемся? Нет ответа. Лишь спустя секунд тридцать, тихие смешки начали становиться громче, в скорее вовсе превращаясь в смех обезумевшего. Но это не остановило Берри, несмотря на то, что его душу сковало от страха и разум кричал бежать, тот продолжил настойчиво стать на месте, вытягивая вперёд руки для объятий. — ХАХАХАХА! Всё будет хорошо?! ОБЪЯТИЯ?! УСПОКОИТЬСЯ?! ХА-ХА-ХА-ХА! — залился психопат не своим голосом, схватившись со смеху за «живот», заставляя Блу дрогнуть и мелко задрожать, всё же притянув обратно к себе руки. На Даста пал испуганный взгляд. — Мье-хе-хе? Эм, П-пожалуйста? — неуверенно и тихо произнёс тот, вжимая череп в приподнятые плечи. — Не-е-ет… — протянул Пыльный, вдруг прекратив припадочно смеяться. — Нет? — Нет… Глазницы Блу широко раскрылись, а улыбка вмиг спала, стоило ему только увидеть лицо убийцы, восставшего из самых ужасных кошмаров, заносящего вверх кулак. Рот замер во вдохе, и шагнув назад, Берри окаменел от ужаса. Его душа замерла и, будто держащая на себе тяжёлые грузики, с давящим чувством в груди тянулась вниз, в пятки. — Я спросил… — прорычал мучитель, сильнее сжав кулак, занесённый для удара — Я СПРОСИЛ ПОЧЕМУ ТЫ ВСЁ ЕЩЁ УЛЫБАЕШЬСЯ! Сжатая рука полетела на сжавшегося Свапа. По подземелью замка разнёсся душераздирающий крик боли и тошнотворный хруст проломленных костей. Бездыханные тело отлетело в стену, ломая череп и с противоположной стороны, выявляя на свет сквозное отверстие в голове скелета. Кости упали на пол, пачкая в алой крови не только стену и руку сумасшедшего, но и заливая этой горячей жидкостью пол. Такой завораживающей, медленно растекающейся по бетону, пачкая белые косточки заключённого, что теперь уже, увы, издал свой последний вдох. Душа раскололась. А за ней и рассыпалось тело в серый и скучный прах. Больше он не почувствует боли. Больше он никогда не будет несчастливым. Взгляд убийцы пал на свой сжатый окровавленный кулак, затем на остатки тела. Послышался смешок. Ещё один. И ещё. Снова и снова. Мёрдер, схватившись за голову, залился сумасшедшим смехом, чувствуя как по «щекам» текут горячие слёзы. Он пытается их остановить, но ничего не выходит. Тогда, схватившись за спинку стула, он со всей силы кидает его в стену. В итоге тот разлетается в палки и, схватив их, Даст начинает их ломать, бить ими об стены и другую мебель, пока те не превращаются в щепки. Продолжая заливисто смеяться, одновременно заливаясь слезами сумасшедший подковыливает к шкафчику с ящиками и, схватившись за его край, опрокидывает на пол, занося ногу и проламливая ею просыревшее старое дерево, затем превращая во сё те-же опилки призванными костями. Он громит комнату, уже не смеясь, а крича раздирая несуществующую глотку, совсем уволившись в океан безумия. А всё по вине этого доброго паренька. Его улыбка. Она… за весь месяц именно он, его улыбка были лучиком света в его кровавой жизни. Этот чудаковатый скелет медленно отогревал его душу, даря шанс на лучшее, а Даст всё собственноручно сломал, и, понимая это только сейчас, когда Блу мёртв, ему остаётся только кричать от отчаяния, безумия и боли, будто иглами, прокалывающей его грешную душу. На крики сбежались плохие парни и даже сам недоумевающий Найтмер, почувствовавшись такую бурю эмоций, которую ни разу не ощущал за свою тысячи летнюю жизнь. Застали они лишь прах, и обезумевшего напарника, с голубым шарфом, обвязанным вокруг его руки, что пытался себя задушить, тошно вопя озверевшим рёвом «Прости! Я был глуп!»…***
— Пап! Пап! Почему ты молчишь?! Ответь! Почему?! — Потому что…. Я мёртв… По небольшой комнате разнёсся смех сумасшедшего. Смех Даста. Лёжа на кровати он держал в руках две игрушки. Одру белую с голубыми кривовато пришитыми пуговичками и дружелюбно улыбкой звали Ягодка. Блу. Эта куколка была одета в выглаженную белую кофточку и синие шортики, даже ножки были обуты в голубые маленькие сапожки. Вторая куколка тоже была белой, с выраженными в разные цвета глазами-пуговицами. Так же улыбалась. Его звали Фури — Мёрдер сам придумал ему имя. Имя своему ребёнку. На нём была кофта с капюшоном, чёрные штанишки и разноцветные вязаные носочки. — Ай-яй-яй! Ягодка, что ты детям говоришь? — осуждающе глянув на куклу, спросил Даст, покачав головой. — Нельзя же так! А ты, Фури, сними капюшон! Ты дома же! — следом строго добавил он, обращаясь к другой тканевой кукле. — Ладно, отец, — «сказала» кукла, и сумасшедший снял с неё капюшончик. — Молодец, чего это тебе тут папочка наговорить успел? — Эй, дорогой! Я вообще-то всё ещё здесь! — Он рассказал историю вашего знакомства, и как папа умер. — О как. Ну какие впечатления? — вопросительно изогнув бровь поинтересовался Пыльный, широко улыбаясь. — Это было захватывающее! Буду каждый раз плакать, вспоминая эту историю! —… Я тоже, мелкий… Я тоже… По «щекам» потекли бы сейчас слёзы, если бы Мёрдер не вы плакал их годами ранее. Он просто уставился на игрушку, затем поднёс её к своему лицу и нежно поцеловал, спустя несколько секунд отстраняясь. — Я люблю тебя, Ягодка…BAD END