Я — Сэра

На звёзд десятки небо оскудело, И посох мой, как небо, потускнел... Твой Бог ушёл - и ты осиротела, Мой век ушёл - и я осиротел...

      Мне не нужно было многого сейчас, только одно. Только одно, чего я желала с самого первого дня в этом мире. Ради чего я не сбежала, не убилась и не изменила нить реальности. Этим чем-то был и остаётся Солас.        И тогда, когда он был мне нужен больше всего, а он был мне просто необходим, как воздух, вода или гравитация, он исчез. Не пришёл на тихие похороны дочери и даже после них, когда я неподвижно сутки просидела у маленького надгробия, он тоже не появился. В груди гудела пустота. Слабое тело, неспособное на полноценное функционирование, благо хоть раны я свои залечила магией, кричащий за каменной стеной новорожденный сын и пробирающий до костей холод. Вот что я получила за свою любовь. Ах, нет. Ещё и криво выбритое на каменном надгробии имя «Лиа».        Я так хотела назвать ее в честь прошлой себя. Так хотела сделать из неё символ перерождения или сама не знаю чего. Но вместо этого получила маленькую могилу в уютном мало кому известном пространстве между главным зданием и стеной.        Переезд из таверны был чем то само собой разумеющимся. Ребёнку не место в обители пьянства. И я рада была получить комнатку на первом этаже новой пристройки, совсем рядом с этим закутком, где покоилось тело дочери. — Маленький, не плачь. Ну что ты хнычешь? — прижимала я к груди крошечный пищащий комочек. Всхлипы постепенно затихали и вскоре малыш уснул. Уложив в колыбельную, я снова рассмотрела своё дитя. Округлые щёчки, редкие тёмные брови и смешно-пушистая светлая голова. От младенца пахло так замечательно, что становилась понятна одержимость других родительниц затискать своё чадо и никогда не отпускать. Я с улыбкой погладила маленькие острые ушки сына и тот, нахмурившись, засопел. Мимика его совсем отдалённо, но напоминала об отступнике, неудивительно, ведь тот был и остаётся его отцом. Вернувшиеся голоса, привычно зашумели в голове громким бессвязным потоком. Кажется, они испытывали умиление. Их очаровывал младенец, поэтому тишина становилась очень редким гостем в моей, отвыкшей от подобного стресса, голове. Эти тональности настроения собственного сумасшествия в последние дни напоминали причитания нянек. Впрочем, благодаря ним мне не было так одиноко. Жаль, что полноценной беседы с ними не построить. Остатки верхушки Инквизиции ещё какое-то время были заняты. Лавеллан давно ускакала в леса — решение мелких проблем даже посли победы над Корифеем остались ее главной задачей, странно, что девушка вообще умудрилась застать мои роды. Бык с Коулом странствовали вместе с ней. Остальные разбрелись по своим делам и лишь изредка писали мне письма. Приезжали и того реже, да и то не все.       Слуг в свою комнату я не подпускала, да и трагедией своих родов не делилась, не так много людей вообще о ней знали. Потому что от одного упоминания дочери на меня накатывала такая чудовищная истерика, что было невозможно остановиться. Большинство поздравляли с сыном и желали ребёнку всего самого лучшего. Те же, кто был в курсе моего горя, лишний раз не заговаривали о дочери, а спрашивали о моем самочувствии. Или о сыне. Об отце они также тактично молчали. Детей в Скайхолде не было, Морриган давно увезла сына, а подростки здесь давно уже считаются взрослыми. Так что ясли организовывать было не с руки. Хотя, одна эльфийка все же умудрились пополнить ряды беременных и пару раз спрашивала меня об опыте деторождения, но, видя, как сильно меня этот самый опыт травмировал, быстро ретировалась и извинялась. Честно говоря, я ей даже немного завидовала — ее мужчина, бывший долиец, был чутким мужем и прекрасно заботился о хрупкой девушке. Без уничтожения мира или чего-то подобного.        Правда… Кажется, на днях они уехали куда-то. Все же Скайхолд не место для детей, это только мне не с руки куда-то уезжать. Да и куда? В места, где я никого не знаю?        Чаще всего за последнее время я видела Каллена. Несмотря на загруженность, он всегда находил несколько минут, чтобы прийти ко мне и понянчить малыша. Мужчина с особой нежностью качал моего сына на руках и по-особенному тепло улыбался, когда тот тянул свои маленькие ручки к кудряшке. «У него твои глаза, Сэра, — часто говорил он. — Словно небо, отраженное в стали.»        Если малыш спал, то мужчина шёл со мной в сад и помогал сажать цветы, а позже и ухаживать за ними. Инквизитор иногда привозила редкие образцы, так что мы быстро втроём превратили закуток между стеной и новым зданием в красивый сад. Лавеллан, если бы не ее поездки, могла бы и переплюнуть заботливого Каллена. Девушка с каждого похода привозила что-то для ребёнка, читала ему долийские сказки и долго душевно разговаривала со мной. В моменты, когда мы были вместе, я забывала обо всех тягостях и даже смеялась, искренне и во весь голос. Мы часто сидели, плечо к плечу, девушка облокачивала голову о мою и я тихо напевала песенки, чтобы хоть немного развеять клубившуюся внутри глубокую тоску.        Воспитание детей это сложно. И не так много книг, дающих по этому поводу советы, вообще существует. Возможно, меня вытягивало ангельское терпение, может, я не впала на самое дно родовой депрессии благодаря Каллену и Инквизитору, или опыт жизни в другом мире, где о воспитании детей знали все и всё, что только можно. В любом случае, несмотря на внутренние страхи, я справлялась. И мой сын постепенно рос. С течением времени его внешность слегка изменилась, как это часто бывает с младенцами, например волосы стали густыми, темными, как и брови. Глаза приобрели какую-то пугающую синеву, какой не было ни у меня и ни о Соласа. Носик остался папиным, губы, правда, его были поменьше, да и подбородок оказался округлым, как у меня. Я любила искать сходства и отличия в нем, рисовать сына и представлять, каким же он будет, когда вырастит.        Сад, что был разбит для его сестры, стал излюбленным местом малыша. Тихий уголок, полный интересных цветов и не менее занимательных насекомых, самая вкусная на свете грязь и самые смешные в его жизни камни он находил только здесь. Вик, я назвала его так, влюблял в себя людей, и я тоже постепенно влюблялась в него. Параллельно работала. То пела песни в таверне, то рисовала. Иногда исцеляла тех, кто не боялся магии. Пару раз ко мне приносили почти мертвых людей, которых я, не без помощи опытных лекарей, поднимала на ноги. От мысли съехать из Скайхолда все так же приходилось отказываться, хотя меня неуловимо тянуло в жестокий Тевинтер, где заботливый Дориан давно прикупил мне домик, маленький и уютный — это был его подарок в честь рождения «магически одарённого ребёнка». Шутки про селективное размножение из его уст звучали особенно иронично, но ключи и карту, где же находится мой новый дом, я взяла и держала под рукой. Если что-то произойдёт, мне будет где спрятаться. Сначала я, правда, строчила письма эксцентричному магу, что это чересчур дорогой подарок и просила Дориана одуматься, но, мужчина был непреклонен. Сказал, что выиграл эти деньги и потратил, не жалея ни о единой копейке. Со скуки выучив расположение моего дома, повесила ключ на веревочку и надела на шею. Мое напоминание самой себе о возможном побеге в места, которые однажды станут новым эпицентром Ада, приятно сочеталось с жёлудем, подаренным Соласом.        Кассандра, когда узнала об этом домике, пообещала помочь с переездом. А мои слова об эльфийке в землях Тевинтера перекрыла словами о могущественном и богатом друге-лоботрясе. Бык же лишь показательно присвистнул и ещё раз рассказал о том, как работает система воспитания детей в Кун. Хоть он и говорил о своём детстве, было понятно, что мыслями он где-то рядом с Дорианом. Может, тоже думал о том, что заселится поблизости от любовника, когда все закончится, и будет наводить шороху уже там.        Но вернёмся к Касс. С детьми у неё была какая-то непонятная мне проблема. Возможно, именно с моим, но, кажется, другие дети у девушки тоже вызывали некоторый ступор. Девушка активно и целенаправленно избегала моего малыша, будто боясь поранить одним только взглядом, но я не настаивала на том, чтобы они подружились. Да и расспрашивать Кассандру в состоянии упрямства было малоэффективно. Зато с ней можно было поговорить об Инквизиции, пошутить на тему очередного побега из церкви и узнать о делах во внешнем мире. Лавеллан не слишком часто поднимала тему дел, желая отдохнуть, Каллен, кажется, тоже голову работой старался в моей обители не напрягать. Коул к сыну почти не подходил — ребёнок боялся его этой большой шляпы, а полудух не понимал, почему она так не нравится малышу. Да и Коулу было и без ребёнка чем заняться. Например, его необычными отношениями, которые мало кто воспринимал всерьёз.        Бывало, ко мне забредала Жозефина, сбегая от суеты и тревог. С ней мы могли выпить чаю, поговорить о погоде и ее прошлом. Почему-то именно здесь ее никогда не находили подчиненные или приезжие, которых девушке хотелось избегать как можно дольше, а она этим активно пользовалась. — Это безответственно. — говорила я. — Это стратегически выгодно. Потомить их ещё немного моим отсутствием и уступят чуть больше. — пожимала плечами она, а после довольно улыбалась.        Иногда на этот огонёк подтягивалась и Лелиана, обычно именно ее просили разыскать Жозеффину, а та, стоило понять, где скрывается подруга, начала присоединяться к этом побегу «на перерыв». Когда она возилась с Виком, ее глаза так сияли, будто вековая горечь ненадолго покидала девушку. Причём ей больше нравилось, когда мой сын спит, один раз она даже сравнила его с нагом. На грубую фразу я не обиделась, ведь помнила, что девушка любила этих зверенышей. А вот Жози подругу за такое нелицеприятное сравнение пристыдила.        Так и стали продвигаться дни, наполненные людьми, бытом, новыми обязанностями и тяжёлой глубокой болью, что распалялась внутри, будто незатухающий костёр. Я не могла удержать себя от мыслей, какой бы была она. А ночами мне стабильно снились кошмары. С криком я просыпалась, а после плакать и кричать начинал сын, испуганный и вечно голодный. Без привычных памперсов было неудобно, но их, как и прокладок, дезодоранта или порошка, здесь не было.        Время шло. Его темп то нарастал, то затихал, будто прерывистое дыхание. Я, порой, особенно ощущала, как ускоряется его пульс. Все шло к тому великому и ужасному событию, которое я не могла упустить. Эта передышка, длившаяся слишком долго, скоро должна была окончиться. А я даже не отдохнула, лишь слегка остудила голову и влилась в тягомотный быт. Только и успела, что привести мысли в порядок и не оплакивать дочь каждый божий день.        Это не умолило обиды на такого из себя знающего и видящего все глазами своих агентов Ужасного Волка. В один момент моя злость на бросившего меня мужчину возрасла до такой степени, что я стала отчаянно биться в Тень, чтобы просто найти его и застрелить хотя-бы там. Мое желание постепенно превратилось в одержимость, несмотря на то, что успеха в моих стараниях не было, я каждый день стала заканчивать усердной работой со своим сознанием, даже пила горький чай, в надежде, что это поможет, вспоминала советы Авгура, цеплялась за все, лишь бы увидеть его лицо. Лишь бы пустить в его голову пару стрел и хоть немного успокоиться. Эту одержимость я старалась никому не показывать, проживала ее одна, наслаждаясь каждым мгновением самоанализа. Стало намного легче жить, имея конкретного врага и понятную цель. Усталое и вымотанное тело совсем не слушалось приказов мозга, а сын так и норовил сбить весь настрой внезапным плачем, но я не сдавалась. Картина, в которой эльф получает несколько моих стрел прямо в сверкающую голову, воодушевляла как никогда. Будто я выслеживала добычу, пытаясь пробиться в ее угодья всеми самыми разными извращенными способами. За едой, прогулкой и работой мой мозг отчаянно анализировал и добавлял решения недавно ещё не так уж и нужной мне входной карточки в Тень. Постепенно позитивную тенденцию заметили и окружающие меня друзья. Кто-то вздыхал с облегчением, кто-то пытался расшевелить меня ещё сильнее, но тотчас натыкался на неприступную стену. Мои ресурсы были ограничены и лишь одержимость идеей держала на плаву. Часть меня понимала, что, стоит получить желаемое, и меня откатит назад. Или в голову забегут новые, ещё более жуткие вещи. А, может, разговор с Соласом, если я все-таки разыщу его в Тени, что тоже было похоже на нереальный сон, меня сломает, изменит, заставит отказаться от всего того, что я сама себе спланировала..?       Из простой и понятной, идея становилась глубже и нереальней. И, вскоре, я совсем утонула под волнами все новых и новых слоев мыслей, идей и планов. Их груз был слишком тяжёлым для хрупкой травмированной психики, но я все равно пыталась, из отчаяния и вредности.        А потом меня отпустило. Очень резко, будто сердце выдернули из грудной клетки. Я открыла глаза одним ранним утром, они были, как всегда, мокрыми от слез, и не было больше этой жажды добраться до него. Не было сил ещё хоть день посвятить этой битве с Тенью. Я, неожиданно для самой себя, отпустила ситуацию. Опустила руки. И стало, вдруг, так больно, так противно от себя, что я вся сжалась и тихо разрыдалась.        Чтобы не мучать себя собственным бессилием, дала себе зарубку, как будет время и силы, пытаться достучаться до Соласа через Тень, а пока что оставить это гиблое занятие и дать себе отдохнуть.        В жизни искать с ним связи не хотелось, хотя я могла бы.. Могла бы выцепить одну из его агенток и сесть ей на уши. Наверняка бы придумала, что ей наплести, чтобы тронуло не только ее, но и самого Волка. Но мои силы иссякли к этому моменту и я, как и предполагала, откатилась обратно в апатию. Из которой вылезла лишь тогда, когда поездка в Зимний Дворец стала маячить перед глазами, будто красный флаг моей смерти.        Неотвратима Судьба наша, с самого первого глотка воздуха, с самого первого крика все ведет нас к ней. Неуловимой и такой притягательной кончине. Кончине этого мира или моей? Кончине Ужасного Волка? Или всех надежд, что песчаным замком висели на моих хрупких плечах. «Слишком много пафоса для одинокой эльфийки без рода и племени.»