Я — Сэра

«Я думала – все нипочем, Любовь испита до дна, Но летели мы в небо вдвоем, А падала я одна… Я падала, словно снег, И таяла на ресницах. Неужели тот человек Мог мне просто однажды присниться?»

       Роды.        Что вы знаете об этом процессе? Некоторые люди обожествляют, монетизируют, обесценивают или делают вид, что в их жизни этого события никогда не было и не будет. Процесс рождения я пережила дважды, даже единожды умирала, получала раны и ввязывалась в не самые безопасные мероприятия. Но вот рожать! Это дело совсем другое. Особенно после того, как меня «обрадовали» двойней. Нет, я бесконечно рада, что у меня будет сразу два прекрасных малыша, только эту самую двойню надо ещё из себя вытащить. Живот стал до сумасшествия огромным, уродливые красные растяжки украшали его зловещими узорами, которые было довольно трудно мазать, а смотреть на них и того печальнее. Я обратилась в недееспособную неваляшку и выживала лишь благодаря сердобольным слугам, которые заменяли мне собственные руки и ноги. От еды меня тошнило. От запахов, к слову, тоже. Но есть хотелось до головокружения. Особенно под самый конец беременности. Так что ежедневный процесс потребления пищи превращался в извращённый акт булимии. Я ела, зажав нос, меня тошнило, и я повторяла первый пункт в надежде, что хоть немного пищи успеет усвоиться. К слову, другим тоже было сложно перенести новые привычки в моем питании, ведь, помимо всего вышеперечисленного, меня, как и всех беременных, тянуло на странную пищу. Жареный наг в меду и креме, усыпанный свежевскопанным эльфийским корнем не всем нравился. Ещё больше не нравился сладкий суп, в котором варились и ягоды и фрукты наравне с рыбой. Зато чай пить мне, наконец, понравилось. Было в нем что-то прекрасное, хотя я и понимала, пройдёт беременность и магия вкуса развеется.        Не только предпочтения в гастрономии перетерпели изменения, характер мой в последний месяц изменился, в связи с плохим состоянием, так что я стала «нелюдимой вредной саркастичной гадиной». Меня дословно так обозвал обозлённый повар. Благо это никого, кто был со мной близок, не отвадило. А остальных, в связи с нелюдимостью, я почти не видела. А если и видела, то им это не очень то и нравилось, но мне было плевать. Ядом, конечно.       В один из дней Каллену пришлось силой меня удерживать, чтобы я не наорала и не набросилась на новенького торговца, влезшего со своим мнением обо мне. «Эльфийская шлюха» — надменно выплюнул он, а в ответ в него плюнула уже я. Если бы не Каллен, что был неподалёку, я бы вырвала торговцу все волосы и несколько раз стрельнула бы в его голову. После торговец как-то сам собой исчез, а у командора ещё какое-то время на костяшках рук были видны ссадины, которые я не решалась заживить магией.       Вообще, с проявлениями расизма в Инквизиции я встречалась довольно редко и раньше, если и мелькали вопросы к моему положению или к тому, что луком я владею лучше многих мужчин, я лишь закатывала глаза. Но теперь все было иначе. И, кажется, по мне это было понятно. Хотя шёпот о брошенной беременной эльфийке то и дело шёл исключительно через знать, что гостила в стенах Скайхолда, кто бы знал, скольких сил мне стоило не стрелять в очередного благородного хмыря своими магическими стрелами. Я ведь могла целиться и в ногу, а после лечить пострадавшего магией, да так, что никто и никогда бы не поверил, что ему причинили хоть какой-то вред. Но Жози очень просила этого не делать.       Помимо слухов и прочего мусора, лично для меня остро встал вопрос развлечений. Лёжа рисовать было неудобно, от чтения старых книг болела голова, музыку тоже не послушать, а телевизора в этом мире нет. Так что я мучительно скучала, перебирая в голове имена для детей, придумывала рецепты на ужин, фасоны для маленькой одежды на своих малышей и промывала косточки Соласу за то, что он меня так некрасиво кинул и даже не навестил, узнав, что я в положении. Голоса в голове молчали, как и было обещано, так что даже бессмысленно поболтать с ними обо всем вышеперечисленном не было возможности. Иногда в животе начиналось движение и меня пинали. Бывало, что очень даже болезненно. Но, в остальном, все было спокойно.        Доктор обещала скорые роды, о благополучности их и речи не шло. Ведь это не больница моего мира, а средневековье. Пару раз проскальзывала мысль, что я могу даже не пережить эти чёртовы роды. Но, почему то, я больше волновалась за детей. Инстинкты стали так показывать себя? Не знаю. Но это было крайне легкомысленно, заботиться о судьбе тех, кого я даже не знаю, больше, чем о себе.        Забегая вперёд, добавлю, что хуже этого события ранее в моей жизни не было ничего.        Сначала не было боли. Точнее, я ощущала себя крайне уставшей и дети шевелились в животе, будто устроили внутри меня очередную дискотеку. Я давно привыкла к подобному, поэтому не обратила внимания на свои ощущения. Точного срока зачатия не знала, даже того, все ли нормально с развитием малышей, поэтому внутри всегда была готова, что в любой момент это может начаться. Из окна дул прохладный ветер, уже давно сгустились сумерки. Облака некрасивыми мутными пятнами размазывались по небу, не давая мелькнуть ни единой звезде. Солдаты лениво зажигали факелы и лампы, освещая ночной Скайхолд. В окнах же постепенно гас свет, да и людей все меньше выходило на улицу. Это мгновение спокойной, хоть и скучной тишины застыло, будто отражение в осколке льда, но лишь чтобы резко треснуть от болезненного пинка внутри живота. А потом стало мокро.        Вышли воды. Так неожиданно и неприятно, что я подскочила. Широкое платье не намокло, в отличии от ног, пола и подушек. Я была к этому одновременно и готова и нет.       «Все нормально, у меня есть время» — не обращая внимания на дико бьющееся сердце, мысленно повторяла я. Словно внезапная контрольная, которая должна была случиться на днях, произошла тогда, когда совсем ее не ожидал, начался этот сложный процесс деторождения. Внутри разрасталось неприятное предчувствие. Следом за ним тело скрутила жгучая боль. Словно на шее резко затянули петлю. От боли и испуга я упала вниз, на колени, и тихо завыла. Острыми иглами пульсация пронизывала живот и позвоночник. Хотелось визжать, но я лишь прикусила губу, кажется, до крови, и, опираясь о стол, медленно поднялась. Дыхание перехватывало, закололо в боку. Тело будто решило само собой развалиться. Но вот резкая боль отпустила, терзая меня глубоко внутри, но уже не так сильно. Магия исцеления зелёным облаком погрузилось в тело, заживляя колени и губы. Но, вместе с магией, из меня высасывались и силы, поэтому больше я сделать не могла — рожать в этом мире мне и так придется самой. А если сил не будет, то погублю себя и детей. Значит остаётся жертвовать силами. Печально, что поблизости нет кого-то с такими же способностями. После победы над Корифеем и так людей стало меньше, а магов и того подавно… «Ещё бы хоть один сравнился со мной, чертовы слабаки» — удрученно вздыхала я.        Выходила из комнаты я медленно, собираясь с силами. Мельком бросила взгляд на зеркало — бледная худая фигура с огромным животом, что виден под просторным платьем, блестящий от холодного пота лоб и дикий страх в глазах. Не самый лучший внешний вид. Его слегка улучшал темный плащ с капюшоном, который я оперативно накинула на плечи. Меня била мелкая дрожь, но я с силой заставила себя выпрямиться и пойти вперёд. Ткань плаща слегка грела, так что замерзнуть по дороге к лекарю мне было не суждено. Улица встретила меня резкими порывами холодного ветра, сбрасывающего с головы капюшон. Я упрямо надела его обратно и, как можно увереннее, двинула вперед. Под ногами хрустели камни, где-то слышались голоса и даже смех. Воздух пах морозом, лошадьми и стряпней из нагов. Не уверена, что по дороге к лекарю хоть кто-то приметил, что я нахожусь на грани родов или даже смерти. Да и на улице было достаточно темно, чтобы в глаза не бросались особенности моего состояния. Хотя ощущение чужих глаз все равно грело затылок. Небольшая пристройка, в которую я никогда не горела желанием заходить, стояла на том же месте, что и когда мы только обустроились в крепости. Та же дверь, мутные окна. И не скажешь сразу, что там с того света людей возвращают.       Дверь открылась со скрипом.        Лекарь сидела за деревянным столом и что-то писала. Огни лампы резкими мазками выделяли ее профиль. Усталость тенями под глазами выделилось на спокойном сосредоточенном лице. Подняв скучающий взгляд, вдруг, девушка замерла. В этот момент внутри меня будто пожар разросся, я сжала зубы и глухо простонала. Тело пошатнулось, ноги начали подгибаться и только чьи-то крепкие руки смогли удержать меня от падения. Лишь мой плащ остался валяться на входе. Видимо, веревку плохо завязала. — Командор Каллен, вы вовремя, прошу, помогите эльфийке улечься на кушетку. — голос лекаря был холоден и категоричен. Девушка медленно поднялась и кивнула на стоящую за ее спиной кровать. В ушах зазвенело. — Да-да, конечно. — взволнованно прозвучало над моей головой. Резкое, но мягкое движение. И вот сильные руки, со странной лёгкостью, подхватили мое огромное изломанное тело. На миг перехватило дыхание. Пара секунд почти без боли, с видом на обеспокоенного Резерфорда, момент невесомости и вот я уже лежу на пахнущей лекарствами койке и тщетно пытаюсь дышать. — Как твоё самочувствие? — дежурный вопрос, сопровождающийся дежурным задиранием моего платья вверх. — Отошли воды. Но, кажется, что-то не так. — шепчу еле слышно. Каллен отворачивается, не желая смущать меня. Его лицо выглядит испуганным. — Я, наверное, пойду… — растеряно бубнит он. «Ох, нет.. Не оставляя меня с ней, у неё характер, без свидетелей, ещё хуже, чем с ними!» — Нет, пожалуйста, останься. — мотаю головой, предвкушая новую волну боли. И она настигает меня, заставляя вскрикнуть уже во весь голос. Становится так невыносимо больно, что из глаз уже сами собой льются слёзы, а руки сжимаются в кулаки. Запоздало, уже после того, как вспышка боли пошла на спад, замечаю, что рефлекторно цепляюсь за чужую руку. — Вам прийдется остаться. — вздыхает лекарь и вновь обращается ко мне. — Постарайся дышать, не задерживай дыхание. Я сейчас принесу отвар и тебе будет легче. — девушка убирает руки и поправляет мое платье. Я не знала, наличие ли командора или мое положение заставили эту женщину вести себя мягче, но была безмерно сейчас этому благодарна.        А после снова пришла боль. Она росла, как лавина. Отрывками я слышала слова, пока они не гасли в моем крике. Даже отмечала прикосновения и запах лекарств. Пожар расплывался от живота до горла, сжимая его. Команды не понимала, вообще не понимала, что же делать. Видела бледного Каллена, что пытался не смотреть на то, как мое тело обследуют, но, при этом, морально поддерживать, глядя прямо в лицо. «Красавица я сейчас, аж любо смотреть, наверное!» — сарказм путался с матом, пока даже его голос не затих. Видела потолок, свет от ламп и как все это расплывается из-за слез. А потом в моей голове появился крик. Дикий крик, оглушающий, он начал двоиться, троиться… звуки в голове смешались в вальсе и оглушали, до звона в ушах.        Звон нарастал до ультразвука, не оставляя за собой ничего. И только тогда я отключилась. Чтобы очнуться от жесткого удара по щекам. — Тужься! Давай!        Приказ, едва слышимый за воем голосов, был таким же отрезвляющим, как и болезненная пощёчина. И я начала тужиться. Прежняя боль ушла, оставляя за собой другую, более похожую на ту, что бывает у рожениц. По крайней мере описания начали, наконец, совпадать. Поймала нечитаемый взгляд Каллена, следом за ним, он мягко сжал мою ладонь: — Все будет хорошо, слушай лекаря. — он показательно глубоко вдохнул и выдохнул. А после стёр с моего оба выступивший пот неизвестно откуда взявшимся влажным полотенцем. — Да, Сэра, давай… — прозвучал голос с другой стороны. Удивленная, я повернула голову. Лавеллан. Сидела тут, подле меня, держала за вторую руку и со всей серьёзностью смотрела в глаза. — Когда ты…? — прохрипела я, но продолжить не смогла, отвлекаемая неприятной болью. Дышать, тужиться, терпеть эту адскую боль, находиться в сознании, не имея никаких сил и держаться только благодаря двум людям, что схватили меня за руки и подбадривали — вот что мне оставалось.        Крик от боли, дикая усталость, напрягаю мышцы, а потом ещё, ещё. Кажется, Коул незримой тенью пытается сделать мне легче, но у него не выходит. Мокрое полотенце опускается на голову, смывает пот. Становится чуть легче, но потом снова напрягаю мышцы, дрожу всем телом. Горячие руки сжимают мои, странное беспощаднее отчаяние то накатывает, то отходит чуть назад. Тело не слушается, хочется сдаться, сил все меньше. Шум, вернувшийся шум голосов пугает. Он напоминает расстроенное радио, которого больше никогда не должно было быть. Мне говорили, что я больше их не услышу! Но почему? И почему сейчас, когда мне так тяжело?! — Вижу головку! — пробивается звук и, вместе с ним, меня наполняют новые силы. Сердце бьется в диком ритме. Внизу все так болит, что я уже не различаю всех оттенков этой самой боли. Даже кажется, что она отступает, стоит лишь услышать крик младенца. — Мальчик… — вздох, не вижу дитя, но внутри все переполняет от удивительного счастья. Уже не больно. На мою грудь кладут извивающийся кричащий комок, я улыбаюсь, не в силах не улыбаться. — Мой малыш… — хрипло шепчу, отпуская руки друзей и прижимная ребёнка к груди. — Но-но, мамаша, ещё один на подходе, — тёплый клубок быстро обматывают и его бережно берет в руки Каллен. — Я позабочусь о нем. — не отрывая глаз от младенца, тихо бормочет он. Лавеллан что-то говорит, но меня вновь сжимает острая боль. Но в ней предвкушение. Дочь. Моя милая прекрасная дочка, сейчас и ты будешь с мамочкой.        Всхлипываю, собирая остатки сил, тужусь, кричу, хочу увидеть ее. Скорее увидеть мою девочку. — Головка, все хорошо. — слышу голос лекаря, — Ещё немного. Да…        Пустота отделения ребёнка от матери. Тихий крик сына, теряющийся в глубине комнаты. И тишина. — Дочка? — спрашиваю, совсем без сил. Тяну руки. — Почему вы молчите?        Глухая тишина в ответ. Из последних сил пытаюсь сфокусироваться на застывшем лекаре. Вижу ее окровавленные руки и уже не такие и светлые одежды. Бледное лицо. — Почему она не кричит? — спрашиваю в тишину. Вижу синеватый комочек, неподвижно застывший на руках девушки. — Сэра.. — Ваша дочь не выжила. Примите мои соболезнования.