Небо в огне

      Промозглому ноябрю радуются только дураки и поэты. Первые ходят по улицам, глупо улыбаясь обманчивому солнцу; вторые с бычьим упорством перекладывают мысли в буйные рифмы. Пчёла не причисляет себя ни к тем, ни к другим, хоть иногда на хмельную голову и сочиняет бред сивой кобылы о своих подвигах, а Кос устал придумывать дурные клички на тему полосатых насекомых. Но не по вкусу Вите ни мутная жижа под подошвой, ни холодные косые ветра, ни жухлая листва. Тошно жить под дождями! Пора действительно унылая, прав был Сан Сергеевич. В какую сторону не поверни. Особенно в свете последних событий. Настроение у всех переменчивое, как к спячке готовятся, бурые медведи. Прячутся в норы, остерегаются мороза и северных ветров, а не шальной пули от какого-нибудь недоброго товарища специально по заказу.       Гибель Фархада до сих пор висела над Пчёлкиным и его друзьями, как напоминание о кратковременности человеческой дорожки. Стоит в окно посмотреть или мысленно перевернуть календарь на месяцок-другой назад. Неизвестно, в каком месте громыхнет, а кому прилетит осколком. Станешь тут волноваться за собственное благополучие, когда ряды начинают редеть раньше времени.       Как-то в достопамятном девяносто первом Кос выразился, что при их насыщенной и бурной деятельности год жизни причитается за два. На отметки по математике сын профессора астрофизики никогда не жаловался, но казалось, что Космос Юрьевич снова начитался умных книжек философского толка. Смех смехом, но шут его знает, куда заведёт нелёгкая? Пчёлкин предпочёл об этом и вовсе не размышлять. В гороскопы, совпадения и гадалкам Витя не верил, а привычка строить планы всегда оказывалась пагубной. Хуже курения.       В общем кабинете встречаются исключительно для того, чтобы Санька намекнул, что он выжидает… у моря погоды, фигов стратег. Всё думает, с какой стороны подступиться, и как обставить дело, требующее трезвого расчёта и холодной головы. Но Фара был слишком важен для Бригады, чтобы его убийство бесследно проскользнуло по воздуху. Пчёла обрубил бы на корню все фибры горгоны с лысым лбом и длинными липкими клешнями, но признавал пальму первенства за тем, кому привык доверять и на кого мог положиться. Торопить Белого бессмысленно, он пораскидывает и выйдет на нужную дорогу, да и не сильно хотелось нарываться на праведный гнев, выражая назойливое мнение там, где действовать следовало взвешенно. Правда, у Пчёлы не всегда получалось быть ровным. Отскакивало быстро, как о лобешник Коса классе в девятом.       Если глянуть на деловитые физиономии Космоса и Фила, то ситуация вырисовывалась куда более многогранно. Двух дружков постоянно уносило куда-то прочь из двухэтажного офиса на Цветном бульваре, и не сказать, что без пользы для человечества, но Пчёла искренне считал, что и половина их заявлений выглядит смехотворно. Один ноет, что всё складывается слишком просто для его инопланетного величества, а другой, в поисках забытого мирского призвания, шашкой за актеров махать желает. Не наигрался в детстве! То ли житьё семейное стремительно косит мужские кучерявые головы, то ли Пчёлкин один дурачина. Второе, кстати, возможно. Два года назад Лиза так его и окрестила, а сестрице Витя доверяет. Было из-за кого.       Чёрт!..       Есть имена, которые лучше лишний раз не повторять. Мало ли, что можно на себя навести. Нет, не порчу. Но головную боль, а там и до зелёного змия недалеко.       Однако речь не про тараканов в черепушке Пчёлы. Со своими грешками он как-то справится, а лечить его не стоит. Не у всех выходит. И об этих редких счастливцах Витя сейчас и думает. Близкие же люди!       Фил, в силу природной степенности, сохранял присутствие боевого духа, пытаясь не допускать крупных проколов по безопасности, которые изредка наведывались в нелегкой рутине будней. Продолжал гостевать в кабинетах «Мосфильма», зачастую ночуя на съёмочной площадке (иногда казалось, что в ущерб иным занятиям). Дайте человеку подраться, а то ему не хватает! Но Валера никогда не копил претензий к фортуне, а если быть точным — это близкие бесперебойно жаловались ему на происходящее. Уже за это следовало бы ставить товарищу прижизненный памятник где-то в самом центре столицы, охраняя монумент от вандалов борзыми щенками.       А Космос, мучимый мнимыми поисками персонального места в мудрёной схеме под названием «Курс-Инвест» (за два года не удосужились сменить набившее оскомину название), маялся вселенской тоской. Не каждый день, чтобы наверняка выносить окружающим мозги, но стабильно раз в недельку, когда настроение его портилось. Обычно критическим днём была пятница, и тогда поток космических шуток сменялся раздражёнными монологами. Не по душе Косматому, что дела идут ровным чередом, слажено и гладко. Что теперь никто из них не мог задуматься о том, где взять денег, которых хоть жри известным объемным местом. И детям, и внукам хватит. Поблагодарят потом.       Космос быстро успокаивался, понимая, что его огненные лекции не имеют успеха у друзей. И если Фил, Белый или Пчёла начинали вдаваться в подробности холмогоровских речей, то неизменно интересовались: с какого жиру бесится наглая морда? Адреналина не хватает? Или решил вспомнить в бозе почившую дачу Царевых и ночной кросс от ОМОНа? Чаще Кос не мог однозначно сформулировать ответы вопросы, и, отговариваясь тем, что дома ждут «некормленые девицы», пропадал из поля зрения до следующего понедельника. Как в ведении звездных войн вместе с Лизой, так и в поедании конфет на пару с Арькой, Космосу не было равных.       Никогда с точностью не предскажешь, когда этот недобитый студент циркового училища выкинет взрывоопасный финт. Что на него накатывало? Осеннее обострение (что взять с психа), старость не в радость или же последствия переваренного в детстве гудрона дают о себе знать? Где их только не мотало в золотые далёкие года. Родители не догадывались.       Или же всё действительно очень просто. До жути, до одури и к бабке не ходи. Шерше ля фам, как говорят меткие французы. Ищите женщину! Даже если и не она является причиной проблемы, то её действия и решения будут вершиной айсберга и вишенкой на торте. А женщина, занесённая в паспорт Космоса, не могла не быть для него воспалённым нервом. Но Лиза никогда не стояла за спиной, притворяясь молчаливой тенью. Она шла вперёд, не слушая тех, кто не видел смысла в её занятиях, и кто не верил тому, что значит для неё семья. Ведёт линию, сознательно не имеющую соприкосновения с делами Бригады, в которые погружены с головой и муж, и брат. Лиза живёт в совершенно ином мире, который Космос вызвался охранять, оберегая от грозовых туч.       Пчёла до сих пор удивлялся, как Космос и Лиза уживаются. Без конца сыпали шутками про обоюдную неугомонность, которая сводит с ума, но вместе с этим были крайне сосредоточены на том, что между ними существовало. Пчёлкин часто видел, как на общих сборах Лиза подчеркнуто держится мужа, а Кос и рад никуда не отпускать от себя драгоценную половину. Он что-то шепчет ей на ухо, а она смеётся, светясь улыбкой. В эти моменты Пчёла думал, что его сестра не ошиблась, связывая юную судьбу с сыном профессора астрофизики. Несмотря на подводные камни, которые не обещали умиротворения.       Поэтому Лиза по определению была причиной метаний Космосилы. Он за неё беспокоился, а с появлением Арьки его помешательство помножилось на десять. Пусть он уже сталкивался с тем, что Лиза игнорирует чьи-то святые каноны. Обострять не следует. Но противоречий не избежать, как бы не хотелось признать, что путеводные звёзды Космоса и Лизы сошлись на редкость удачно. Не усложняли бы, как два дурных барана. Пчёла помнил, кому обычно доставалась роль голубя мира! Нет, хватит с него благородства.       Как-то двигались по своим дорогам, претерпевая осень, любовь к которой так и не пришла к Пчёлкину за двадцать четыре года. И за пятнадцать минут ожидания сестры у подъезда красота природы тоже не постигалась умом. Хуже только похмелье, которое настигало Витю каждое утро субботы.       Вдобавок сестра заметно задерживается, оставляя Пчёлу в гордом одиночестве. Всё никак с матерью попрощаться не может, а отец, наверное, выговаривал Лизе за то, что она не привезла с собой дочку. Ведь крохотная Аря умело разбавляла пенсионерские будни Павла Викторовича и Валентины Анатольевны, которые не хотели забывать, как смеются дети. Даром, что Арька со своей непоседливостью — Космос Холмогоров в миниатюре. Для стариков она своя, как и Лизка.       Пчёлкины больше бы обрадовались собственным внукам, похожих на Витю, как две капли, но им оставалось лишь удрученно вздыхать, понимая, что единственный сын не стремился менять холостяцкий уклад. Всему определенное время, место и ситуация. Из того Пчёла и исходил. Сам себе хозяин.       Валентина Анатольевна, помня о годах, не часто могла добраться до центра Москвы, надеясь, что точно застанет племянницу дома. А уж после того, как Лиза решила, что кипа рабочих бумажек для неё роднее, чем кастрюли и сковородки, Пчёлкина и вовсе стала полагаться только на отзывчивость космической сумасбродки. Но Лиза, войдя в другую семью, не желала разочаровывать тех, кто воспитывал её, как родную дочь. Пусть и не принимала всерьёз слова тётки о том, что следует жить, не повторяя чужих ошибок. Даже если это ошибки собственной матери.       — Пчёлочка, брось сигаретку, а то губы посинеют на холоде! — из задумчивости Витю выводит Лиза, нагруженная авоськой с гостиницами. Наконец-то! — Как целоваться будешь со своим гаремом? Давай, хвались сестре, кого на этот раз зацепил, что мрачный весь? Как её зовут? А то ты нам с Косом ничего не рассказываешь, нам уже кости перемыть некому.       — Марина вроде, — почесав рыжеватый хохолок, как тот самый Винни Пух, отвечает Пчёлкин, не собираясь распекать сестру за медлительность, — или Мария? Фак! Старею, космическая! Придётся тебе анекдоты не только про муженька своего травить. Сорри!       — Вить, когда ты стал склерозником? — передав сумки в руки брата, Лиза хлопает себя по карманам в поисках ключей от машины. Её очередь быть водителем.       — Пока не стал, но видишь, Лизк, я к этому званию искренне стремлюсь, — с довольной миной на лице произнес Пчёлкин, заметно развеселившись. — Марина! Точно! Я люблю тебя, Марина, всё сильней день ото дня…       — У тебя Киркоров в почёте, смотрю, — и когда-то этот парень цитировал «Наутилуса», — говно случается. В «Метле» познакомились? Думал о зазнобе? И поэтому грибочком стоял, не заметив, что я пришла?       — Да думал я, какая Марина, нахер… — последнее случайное знакомство беспокоило Пчёлкина меньше всего. — Ты просто оставила меня одного коченеть. Здравствуй, простатит, блять! Холодрыга на улице. Ты сказала, что на пять минут? И?       — Слушай, Витюшенька-сынок, тебе ли не догадываться, как тётя Валя опять уговаривала меня бросить всякую дурь? От добра добра не ищут, я вся в мать свою и далее по списку.       — Уложил я сумки, заводись, — Пчёлкин, наскоро вваливая своё тело в машину, растирает озябшие ладони, а Лиза следует его совету. — Что ты хотела? Особенно после того, как мама узнала, что статью о тунеядстве отменили, ты у неё в рамки логики не вписалась. Не то она для тебя загадывала, неугомонная!       — Я себе на горло не наступлю. И с Космосом эту тему мы не раз обсудили, — у Лизы был час, чтобы добраться до дома свёкра, где временно обитали её задорные попугаи. — Так что, Вить, не трави душу. Этот ноябрь закончится, я точно знаю.       — Да уж, хреновое время года, — по венам приятно растекалась расслабленность, а в салоне пчёлкинского белого мерина заиграла негромкая музыка. Витя спешно обрадовался звучанию летней песни, но вскоре голос Фили Киркорова стал зазывать легендарную Марину. Пчёле захотелось со всей дури шлепнуть себя по лбу, а Лиза, не сдержав эмоций, зашлась хохотом. — Ебанные коврижки! Ведьма, издеваешься?       — Пчёл, всё путем! Поехали, у тебя завтра трудодень, будешь распыляться.       — Вот чтобы я ещё хоть раз что-то тебе рассказал!       — Использую против тебя, я же добрая. И Косу пожалуюсь, что ведьмой обозвал.       — Мы же уже обсуждали то, что если бы ты жила шестьсот лет назад, то тебя бы точно подпалили?       — Совсем меня не жалко, Пчёл? Нарываешься!       — Я сам жалко! Вредное, как говорит твой разлюбезный Космос.       — Забыла, забыла! Окей, сдашь меня ему, а там есть кому пожалеть мою бедную голову, — Лиза, кинув взгляды по зеркалам, увеличивает скорость движения. Ей есть что обсудить с братом, хотя бы новости из далекой Дании, сообщенные Томкой, но тогда Пчёла рискует вогнать себя в состояние зеленой тоски. И запоя. И не надо!       — Чего ты? Не я ж опять от мамочки огрёб?       — Вить, если начнем с тебя и с твоих косячин, то не остановимся. Никогда!       — Я в курсе, но, как знать, как знать! Может быть, мама моя-то и права?       — В том, что я кукухой поехала? Мужика без присмотра оставляю, будто он у меня на поводке, а дочка стала беспризорница. Рехнулись все к нам лезть! Задолбало!       — Не переживай, — по собственному опыту Витя помнил, что мать довольно быстро переставала жаловаться на то, что делают её взрослые дети. Уже за это он был благодарен. — Сама сказала, что эта долбанная осень закончится. А там зима, Лиз, её ты с детства любишь.       — Люблю, жду, — однажды очень дорогой для Лизы человек сказал, что зима всегда приносит важные события. Хорошие. Лиза верила, что папа не ошибался. — И мы обязательно куда-нибудь выплывем. Пусть я плаваю, как топорик.       — Научишься, как синхронистка, — знавал Пчёла одних разудалых пловчих, которые после осени восемьдесят девятого года шарахались от него, как от чёрта.       — Спасибо за веру в меня, братец.       — Пожалуйста, обращайся!       Краткие визиты к тётке не приносили Холмогоровой спокойствия. Она понимала, что сердцем Валентина Анатольевна никогда не поймет её, вопреки тому, что принимала её, как свою. Это следовало уяснить, как данность, а в остальном Лиза привыкла полагаться только на себя и Космоса. Реже — на брата, которому самому бы в себе разобраться. Но Лизе жаловаться не на что. Через каких-то минут десять она увидит домашних, и тревога, ненастно застигшая, отступит. Все будет отлично, а гороскопы врут. В этом Холмогорова убеждена, как самый настоящий Водолей.       Дальнейший путь брат и сестра проделали молча, словно ощутив усталость предшествующих шести дней. Пчёла бесцельно глядел в окошко, вид в котором его нисколько не радовал, а Лиза, перебирая в голове детали вечернего разговора с Филатовой, думала…       Говорить или нет?       Они с Пчёлкиным были слишком близки, чтобы он узнал новость, которая к тому же теперь никак не поменяет его жизнь, от кого-то другого. Прошло два года. Он многое переоценил, забыл, стал делать вид, но никому не раскрывая, что что-то могло болеть. Как у живого человека. За всеми водится.       — Ты пошла, коза-дереза? — лениво поинтересовался Пчёлкин, когда Лиза, приглушив мотор, ткнула его в плечо, закрытое тканью светло-коричневого плаща. — Арьке конфетку дай от меня, а Косу скажи, чтобы не пиздел. Мать, без дураков, я не выдержу ещё одной пятницы с его заявами. Или он нашей крови нажрётся, а к вам нормальный ползёт?       — Мы же некормленые девицы, Пчёл, и против папки ничего не имеем.       — Папа — козлиная лапа!       — Угомонись!       — Всё-всё, не зашиби, а то как людям показываться…       У Вити слишком хорошее настроение. После короткой перепалки оно куда живее, чем полчаса назад у лавочек. И Лиза не решается сказать брату о Софке. Если её скорое замужество и переезд в Данию, Пчёла называл выкрутасами папиной дочки, то рождение сына имело самые весомые последствия. Нет, Софа не шутила. Однажды ей действительно всё осточертело. Она сделала выбор в пользу себя, и, кажется, что не ошиблась.       Ошибался ли Витя, пытаясь показать, что неуязвим?       Сейчас это неважно.       Лиза крепко обнимает брата, прислонившись щекой к щеке, виском к виску. Похожие взгляды на секунду встречаются, играясь, как по старой ребяческой привычке. Салон автомобиля снова вздрагивает от гогота, пока Холмогорова не вспоминает, что ещё десять минут назад она должна была быть рядом с Космосом и Арькой. Ждут.       — Всё, Пчёл, теперь я точно пока!       — Действительно. Хватит надо мной угорать.       — Тогда не кашляй.       — Как скажешь!       — Люблю, целую, пока!       — Не прощаюсь…       Лиза выпрыгивает из машины, поправляя лёгкую кожаную сумочку, переброшенную через плечо. Она не оглядывается, набирая ход, как реактивная ракета, а Пчёла, перекатываясь на водительское место, запоздало вспоминает, что сестра забыла сумку с подарками. Но он не думал, что этот факт её сильно опечалит.       Кому-то больше достанется.

***

      — Мы уж собрались десять раз, пока ты Пчёлкина толкала!       — Не бухти, Космос, а то я подумаю, что все слова Вити про тебя — чистой воды правда.       — Не верь, кривда. Он толкует всё в свою пользу.       — Ответ принят.       — Веришь, да?       — Угу, соскучилась, иди сюда…       — Алмазная!       Лиза скидывает куртку, наскоро бросая её в шкаф. Космос интересует её гораздо больше, чем споры с ним, и поэтому она прижимается к нему, быстро расцеловывая чуть нахмуренное мужское лицо. Холмогоров жадно обхватывает женственную фигурку, довольствуясь долгожданным моментом, и Лиза может признать, что у неё точно есть лекарство от остального мира. Это Кос, в руках которого она опять потерялась, и Аречка, которую хотелось баловать и лелеять, защищая её ранимость.       — Чего они там делают? — Лиза и Космос застряли в коридоре, не решаясь перекинуть свое единое агрегатное состояние в комнаты. — Дядя Юра опять с Ежом алфавит учит?       — А то! Зря батя защищал докторскую? Наконец-то пригодилось!       — Конечно, с тобой же пролёт вышел!       — Зараза, блин…       — Счёт в мою пользу. Жаль, что не банковский, а то я бы его как обналичила. Сразу бы дом купили под Москвой. Под ключ.       — Всё равно тебя люблю!       — Солнце мое…       Юрий Ростиславович и Арюша сидели у журнального столика перед раскрытым букварём. Академик показывал внучке разноцветные картинки с изображением красивых букв и сказочных животных, а она деловито кивала светлой макушкой.       К слову, Аря была любимым учеником своего деда и лучшей наградой за все прожитые потрясения. Старший Холмогоров признавал, что рождение внучки заметно облегчило его существование. Он считал, что обязательно должен приложить руку к процессу ее воспитания. Не упустить.       — Аренька, а это какая буква? — обращается профессор к внучке, явно рассчитывая на успех. — Давай, повтори, видишь, мама и папа пришли, для них.       — Ф-ф-филин, — звонко бросает Аря, потягивая первую буковку в слове.       — Эф, — уточняет строгий академик, который рано обрадовался, но, видимо, внучка мыслит ассоциациями. — Вот как произносится. А филин — это птица. Повторишь?       — Фи-и-лин!       — Сдаюсь, золотце, сдаюсь!       Самая младшая из Холмогоровых твердо стоит на своём, указывая пальчиком на тёмно-коричневый рисунок в букваре, а Юрий Ростиславович больше не собирается спорить с внучкой. Все равно потом выучит. Маленькая совсем, кроха, но смышлёная, тянется ко всему новому.       — Эх, это всё твои чухонские гены, Лизка! То «абом», то «собаки гафнуют», а теперь беда пришла откуда не ждали… Филин! — Космос переманивает Арю к себе, удобно устроив на руках. — Чухонец мой мелкий! Пап, мы поехали, дел полно. Собираемся.       — Эстонские, Космос, пора бы уже запомнить, — отвечает за Лизу добродушный свёкр, — не обижай девочку!       — Спасибо, дядь Юр, а то иногда совсем спасу нет! Космос-то у нас самый умный…       — Ничего, — заключает академик, не отрицая далеко идущие способности сына, которые могли бы однажды сыграть ему на руку. Да только не туда себя тратил. — Лиза, вот будет у тебя готовая кандидатская… Поговорит у нас тогда!       — Все, скорефанились, — смешливо сокрушаясь, признает Космос. — Нет, Арьку вам мучить не дам, хватит профессоров в семье! Правда, звоночек?       — Ага, — Аря, в силу возраста, не вникает в разговоры взрослых, но соглашается с отцом, который точно был для нее самым сильным, умным и красивым, — но там фи-и-и-лин!       — Ариадна Космосовна, никто не спорит, — не пытаясь сохранить степенность, старшие члены семьи решают, что с крошечным любителем птиц надо согласиться, — филин тоже хорошо. Птица благородная!       — Значит, мои гены не виноваты, Космос, — видя, что дочка тянет к ней ладошку, Лиза забирает её у мужа, как куклу, ловко и быстро.       — Дети, не надо ссориться. Вам это не идёт.       — Папк, этот спор бесконечен, не правда ли?       — Вырастет — решит сама, в кого такая неугомонная.       — Я в этом не сомневаюсь…       Уводя Аречку переодеваться, Лиза не пытается скрыть облегчения, которое победило в ней напряженность, зароненную после нравоучения тётки. Космос украл печаль жены лаской и бесконечными шутками, а Юрий Ростиславович умилил невестку безусловной любовью к внучке и внимательностью к её первым достижениям. Аре же стоило едва коснуться материнской руки, чтобы мир снова начал гореть карнавалом ярких красок.       На то они и близкие люди, а Лиза Холмогорова не живет сомнениями. Не её это доля.