Детройт, штат Мичиган 1 сентября 2039 года, 01:39:00
После быстрого, спонтанного секса, хочется как можно скорее сбежать. Эдит знала об этом уже не понаслышке. Почему-то после того, как парень кончил, в воздухе повисает невыносимая неловкость, видимо, выросшая из мыслей, что теперь надо о чем-то говорить, что-то делать. Массовая культура преподносила секс в вакууме, где до этого обязательно были долгие, понятные отношения. И никто никогда не говорил, а что же должно быть после другого секса, секса с практически незнакомцами. В жизни, к сожалению, нет удобных монтажных склеек. Никто не показывал, как неловко приходится одеваться на разных краях кровати, картинно вздыхая или бормоча что-то под нос, чтобы только не сталкиваться с тишиной. Если бы Эдит Уайтхэд пришлось сказать, что самое неприятное в случайном сексе, она бы сразу ответила: то, что после этого жизнь продолжается. Она даже не знала, чего стыдилась и не хотела об этом думать ни когда торопливо застегивала ремешок туфель, ни когда уходила из квартиры, допивая на ходу водку со спрайтом из стаканчика. За спиной всё ещё гремела вечеринка, слышался глухой смех и музыка, но в серости подъезда это уже казалось чем-то далёким и полузабытым. Она не хотела ни о чем думать, но так уж выходило, что только во время секса Эдит удавалось хоть немного забыться. Вымывались образы неблагополучного пыльного Детройта, вымывался холодный образ отца, ждущего дома, вымывалось вообще всё. В Эдит появлялась несвойственная жителям Детройта бодрость и смелость стоять ночью на автобусной остановке. Сентябрьская ночь не казалась такой уж промозглой, и девушка где-то в глубине разума понимала, что на трезвую голову, — даже с навыками самообороны, — она бы не смогла стоять сейчас здесь, в незнакомом районе, в ярком платье и с вечерним макияжем. И если в чьих-то глазах Эдит была шлюхой, то сама девушка понимала, что это просто дешёвая и быстрая замена психотерапии. На один сеанс с психологом у нее не было денег, даже когда она работала. Как бы ни хотелось сбежать от наполненных будней, в конце концов Эдит садилась в автобус, и при виде пустых улиц уже не могла оставаться радостным болванчиком. С вечеринками была та же ерунда, что и с сексом, — как же тяжело было погружаться в грязь будней после того, как только-только получилось отвлечься. В руках зачем-то до сих пор сжимала красный, пустой стаканчик. Её взгляд надолго зацепил след алой губной помады на кромке пластика. На самом деле, хотелось смотреть на что-либо, кроме тёмных улиц родного города. Алкоголь плескался волнами в голове, заволакивая мысли, поэтому она медленно прислонилась к стеклу и прикрыла глаза. Мерный гул автобуса убаюкивал, в салоне, кроме неё, никого не было, и она почувствовала себя героиней одного из тех снов, что приходят за несколько минут до пробуждения. Спокойных и странных, с необъяснимой атмосферой, где любое пространство ощущается совсем не так, как в жизни. И привычный автобус, в котором она каждый день проводила как минимум полчаса утром и вечером, будто виделся ей впервые: тёмный салон, наполненный пересечениями фонарных лучей, пустой и тихий. Мыслями она оставалась в беззаботных первых минутах вечеринки, точнее, за пару мгновений до неё — в обшарпанном подъезде старого дома она наблюдала, как Вики, её подруга, торопливо красит губы, перед тем как пройти на нужный этаж. Простой кадр, но на него накладывалось предвкушение праздника. Даже в рамках дружбы Эдит понимала, что практически ничего не знает о Вики. Они ходили вместе на вечеринки, по магазинам, обсуждали что-то пустое и постоянное, типа одежды, учёбы, косметики и фильмов, но по-настоящему никогда не интересовались друг другом. По-настоящему их связывало только желание примерить хоть ненадолго любую жизнь, кроме своей собственной, и отсутствие привычки осуждать друг друга за это. Но сейчас Эдит знала, что в ближайшее время они опять не увидятся, потому что наступали рабочие, серые будни. В это время они никогда не пересекались. Автобус тем временем остановился на конечной. За окном простирался такой же тёмный район с кирпичными домами-коробками, подбито прислонившимися друг к другу. Эдит долго всматривалась в знакомые улочки, будто прикидывая, хочет ли она выходить. Алкоголь уже совсем разморил, хотелось только поскорее лечь спать. Но за спиной уже послышались шаги водителя, и Эдит, одним движением одёрнув короткую юбку, торопливо вышла из автобуса, стараясь хоть как-то держать равновесие. Район, где жила Эдит, был таким же потрёпанным, как и весь город, но всё же оставался одним из наиболее благополучных. Показателем благополучности было то, что убивали и грабили тут не каждую ночь. Тем не менее, ночью в любом уголке Детройта пробирала дрожь, всегда где-то вдалеке шумели сирены, улицы никогда не молчали. Пьяные крики, драки или шум музыки, льющийся из квартир, заполняли город сутками напролёт. Эдит казалось, что она уже привыкла жить вне тишины, но сейчас шум будто сдавливал всё тело. Девушке хотелось уже поскорее дойти до дома, и, не переодеваясь, лечь в постель. И чтобы жизнь вокруг замолчала хотя бы на минуту, потому что всё вокруг как будто ещё больше путало мысли, и без того разнеженные водкой со спрайтом. Однако даже среди ночного шума Эдит расслышала, как в нескольких метрах от неё послышались шуршащие, быстрые шаги. Дом девушки уже виднелся в конце улицы, и она быстро прикинула, что если прямо сейчас побежит, то сможет оторваться от преследователя. Однако ноги, ослабленные после алкоголя и секса в позе наездницы, не были сейчас к этому готовы. Эдит оставалось только ускорить шаг, и, прижав сумку плотнее к бедру, она решила идти и не оборачиваться. Всё произошло слишком быстро. Эдит схватили сзади за шею и оттолкнули в переулок. Ноги в этот момент стали неестественно-тяжёлыми и неподатливыми, испуг зазвенел в ушах. Незнакомец повернул лицом к себе и толкнул её с такой жестокой силой, что голову тут же залила боль от удара о кирпичную стену. Шершавая ледяная рука поползла по бедру выше, мышцы свело. Лицо не разглядеть в темноте и страхе, но зато слышен был твёрдый голос: — Заткнись, — и рука крепче сжала шею. Все ощущения скопились в шее, в этой сжимающей боли. Вторая рука впилась в ту часть кожи, которая встречается с тканью белья. Она быстро схватила его за запястье, впилась ногтями и ударила ногой между ног. Эдит глубоко втянула ледяной воздух и ещё раз, с новой силой, ударила незнакомца между ног. Чувство стыда смешалось с адреналином в крови. Страх не сковывал, но позволял ударять с большей силой, позволял отстаивать право на неприкосновенность. Годы учёбы подарили полезный навык: притворяться смелой в моменты, когда казалось, что телом овладела ослепляющая паника. На секунду ей показалось, что нападавший практически не чувствует боли. Она резко оттолкнула его, схватив его за лицо, и выбежала на улицу. Эдит проклинала туфли на каблуке, проклинала кожаные ремешки, обхватившие её щиколотки. Надо было бежать. Несмотря на боль в ногах и звон в ушах, бежать. Заорать во всё горло, возможно, кто-то услышит и вмешается?.. Более наивной ситуации в Детройте представить было невозможно. Мужчина рванул за ней, с такой скоростью, что казалось, будто он за секунду может сравняться с ней, хромой и обессиленной. Дома проносились мимо, будто не она бежала, а это они заскакали в быстром хороводе. Она не понимала, как ей удавалось бежать — это происходило само собой, и вот, она уже приблизилась к своему подъезду. Она готова была схватиться за железную дверь и резко потянуть на себя, но тут каблук с громким хрустом зацепился за бордюр и оттянул Эдит назад. Ногу резко вывихнуло, и девушка с криком упала на асфальт. В этот момент ей показалось, что она умрёт. Вот-вот точно умрёт. Камни и осколки стекла впивались в ладони и колени, в лодыжке тянуло болью, и она уже слышала приближающиеся шаги вперемешку с тяжёлым дыханием. Насильник, тут же оказавшийся рядом, упал на неё, навалился всем телом и, вновь схватив за шею, занёс голову Эдит для удара об асфальт. В диком взгляде круглых глаз, — теперь она видела, как изуродовано его лицо безумием, — читалось только желание убивать. Он хотел убить её, а потом уже изнасиловать. И именно в этот момент рука будто сама нащупала острие осколков на асфальте. У бордюра лежала разбитая бутылка. Сжав её обессиленными пальцами, Эдит резко ударила ей незнакомца по скуле. Сначала хотела ударить в висок, но тот был спрятан за плотной вязаной шапкой. Стекло глубоко резануло кожу и задело нижнее веко, отчего тот зашипел и отпустил шею девушки. Та уже не чувствовала ничего, кроме ломоты и вопящего страха. Но теперь к этим чувствам примешалось новое. Недоумение. Из раны на девушку закапала голубая кровь. На неё напал андроид. Эдит глупо, как рыба на суше, стала хватать ртом воздух, но быстро сообразила, что теперь нельзя терять ни минуты. Она ещё раз ударила его по лицу бутылкой. Улица наполнилась криком боли, похожим на рык, и пока нападавший сжимал щёку и жмурился от боли, она наконец выскочила и ввалилась в подъезд. В абсолютной темноте, которую иногда нарушали блики проезжающих вдалеке машин, было холодно и тихо. Пахло сыростью и чем-то жирным, но даже в подъезде родного дома казалось, что кто-то выжидает девушку в незримой его части. Она тут же прильнула к стене спиной и, хватаясь за посиневшую шею, попыталась отдышаться. Ногу закололо ещё сильнее, и, дрожащими руками сняв туфли, она села на одну из ступенек между этажами. Только сейчас она услышала, как надрывно и тяжело звучало её дыхание. С таким же ужасом выныривают люди из ледяной воды, хватая воздух и носом, и ртом одновременно. Тело трясло крупной дрожью, юбка задралась до самого белья, где-то там залегли грязные следы пластиковых рук, и Эдит казалось, что она только что очнулась от сонного паралича. И этого андроида, и себя, и сырость переулка — всё это придумал мозг за несколько минут до пробуждения перед важным днём. И хоть Эдит понимала, что студентка полицейской академии, да ещё и выросшая в семье капитана полиции, не должна была сейчас плакать, слёзы уже лились по щекам. Всхлипы, детские, прерываемые тихим низким воем, эхом отражались от стен, и доносились до самых высоких этажей. Но плакала она не из-за боли. Ей было страшно. Послезавтра наступал её первый рабочий день в полиции. И до этого дня ей казалось, что нет ничего страшного в этом мире, нет ничего такого, с чем не справилась бы её натура бойца, натура человека, никогда не позволявшего себе быть жертвой. Человека, не боявшегося ни восстаний, ни бездушных взглядов таких же бездушных машин, с которыми она встречалась каждый день на улице. И сейчас она чувствовала, что ошибалась. Что её могут испугать даже прикосновения, даже следы голубой крови на щеке и иррациональная жестокость от "идеальных машин". Только это осознание за несколько дней до работы в Департаменте её пугало больше, чем что-либо до этого. Возможно, даже больше, чем непрошеные прикосновения в темноте.Детройт, штат Мичиган 3 сентября 2039 года, 09:58:34
Во внешнем виде Эдит не было ничего, что говорило бы о её непрофессионализме. И сказать «спасибо» в этом случае надо было отцу. Когда у Аарона Уайтхэда, мужчины консервативной военной выправки, родилась дочь, он недолго сокрушался. Его мечты о наследнике, работающем в полиции на высокой должности, были превыше гендерных и половых мелочей. Солдатской муштре, в которой он сам рос всю свою жизнь, он был верен даже больше, чем жене, и поэтому решил во что бы то ни стало воспитать бойца. Своего наследника. Жена с куколками и платьями не то чтобы была послана, но её мнение и попытка растить дочь в ауре нежности были отодвинуты на второй план. Эдит же, будто бы назло, унаследовала от отца твёрдый, своенравный характер, и не могла молча терпеть вездесущий дух папаши-полицейского, не могла слушаться его беспрекословно, как прилежный солдат. Однако отец не сдавался, как и Эдит. И в этой схватке, длиной в юность девушки, он видел особый урок, самую эффективную закалку. Странно было думать, стоя в лифте Департамента полиции Детройта, что все его нравоучения и жесткость с перегибами, вели именно к этому моменту. Рационально Эдит понимала, что профессия — несказанная удача. Многим выпускникам полицейской академии не светило даже это. Год назад, когда случилось восстание андроидов, многих это сломило. Часами напролёт отовсюду слышалось, как те, кем они должны были стать в будущем, убивают андроидов. Жестоко. Посреди людных улиц. Без тени сожаления. Телевизоры, казалось, не делали никаких пауз между кадрами, как солдаты расстреливали мирных андроидов, не видя в них ничего человеческого, и Эдит пугали даже не репортажи со всеми подробностями убийств и пыток, а то, какой хаос эмоций происходил у людей в академии. Преподаватель уголовного права с каким-то загадочным злорадством периодически сообщал, что СМИ отображают лишь один процент происходящего, и что на самом деле с девиантами обращаются намного жестче. Эдит замечала, как бледнеют и теряются студенты, когда преподаватель начинал рассказывать о пытках андроидов, как в подземных лабораториях ставят эксперименты, и как уже строится концлагерь по типу тех, что были сотню лет назад во времена Второй Мировой. К счастью, эти слухи остались лишь слухами и свидетельством садистской натуры преподавателя, но студентов кадры захвата «Иерихона» заставили разочароваться в профессии. В тот год многие её друзья просто ушли из академии, и больше Эдит их не видела. Ей с грустью представлялось, что они так и зачахли в своих травмах, навсегда разочарованные в том деле, которое им казалось благородным. В её же случае речь об отчислении даже не шла. Хотя она, признаться, тоже иногда начинала задыхаться от ужаса, когда приходилось идти на учёбу по замершим в предсмертном исступлении улицам. Но страшнее для неё была мысль о том, чтобы говорить отцу даже о потенциальной идее бросить учёбу. Аарон Уайтхэд просто так не позволил бы дочери из-за какой-то там гражданской войны замять цель всего его существования. Сейчас все эти воспоминания не имели значения, пусть Эдит и почувствовала, как закололась тревога от случайных воспоминаний. Как отчетливо она услышала эхо тех выстрелов, рёвы сирен, не замолкающих ни на минуту… Эдит сглотнула липкий комок в горле, и двери лифта наконец распахнулись. Вместе с этим пришлось стиснуть зубы и подавить волнение. Единственное, что она могла делать, как настоящий боец. Двери открылись, на девушку обрушились звуки кипящей работы. Тут и там сновали люди, взгляд не сразу нашёл, за что уцепиться. Что же тут статично?.. Казалось, что она пришла в самый разгар важного дела, где у всех уже есть свои места и задачи. Однако отступать или показывать неуверенность было нельзя, и Эдит вошла в помещение с несвойственно-прямой спиной и серьёзным лицом. Это выражение стало её железной маской, потому что Эдит знала: стоит ей расслабиться, лицо сразу станет излишне детским. То ли круглые губы на фоне таких же округлых щёк, то ли узкие тёмные глаза, выглядящие всегда немного усталыми и грустными создавали нежелательное первое впечатление — ей было неважно. Она просто знала, что это можно как-то сгладить лишь постоянным контролем над взглядом и мимикой. — А вот и наш новенький оленёнок, — прямо над ухом звякнул насмешливый голос, неожиданно громкий и чёткий для всеобщей суматохи. Эдит резко повернула голову и увидела высокого мужчину. То, как он выглядел, совсем не сочеталось с тем, какими представляла Эдит полицейских, работающих в Центральном Департаменте: потертая кожаная куртка поверх толстовки, мешковатые джинсы, неухоженная щетина. И со всем этим сочетался скрипучий, колкий голос. Она невольно отшатнулась, будто желая зайти обратно в лифт, и крепче сжала ремешок сумки. — Здравствуйте, меня зовут Эдит Уайтхэд, я стажёр из… — Ой Господи, я уже знаю, расслабься. Я — Гэвин Рид. Меня к тебе приставили, буду твоей нянечкой на испытательном периоде, так что советую со мной не ссориться, — тот хмыкнул, и осмотрел её с ног до головы, будто анализируя, как можно ещё пошутить. Даже туфли на каблуке, без которых Эдит не могла выйти в свет, — низкий рост провоцировал других людей относиться к ней с неуместным покровительством, — не помогали сейчас чувствовать себя увереннее. Она уже знала это ощущение. Уже выучила его наизусть. Знала из уст преподавателей, знала из их взглядов. В конце концов, чувствовала эту энергию, исходящую от фантома отца, который ходил по пятам, даже когда рядом его на самом деле не было. Что-то снисходительное, заведомо насмешливое отношение было во всех мужчинах, которым приходилось сталкиваться с девушками в этой сфере. И сейчас на это ещё накладывалась стажировка — не та ситуация, при котором можно рассчитывать на постоянное уважение. Однако Эдит не позволила сомнениям и насмешливости собеседника сломать её серьёзность, и она продолжила, задавливая любые намёки на волнение в голосе: — Когда я могу приступить к делу? Гэвин в очередной раз усмехнулся, и положил руку на плечо девушки. Эдит даже на каблуках с трудом дотягивала ему до подбородка. — О, ну тут ты поторопилась. Максимум, что ты сейчас можешь, так это заполнять протоколы, ходить за мной по пятам и наблюдать. Хотя нет, у меня для тебя есть дело — принеси мне эспрессо, лапочка, кафетерий в той стороне, — Гэвин махнул куда-то в другой конец просторного помещения, — надеюсь, ты справишься. — Я думала, Вы проведёте мне экскурс по Департаменту, — пресекая возможность для саркастичных насмешек, она продолжила, — в прошлом году из-за «Иерихона» в академии не было практики, я тут ничего не знаю. — Кафетерия тебе будет достаточно на первое время, поверь. И у меня, на самом деле, есть дела поважнее, чем носиться с тобой хотя бы один день. А теперь поторапливайся, иначе я очень быстро превращусь в злого полицейского. Он ещё раз махнул в сторону кафетерия и ушёл, суматоха тут же поглотила его силуэт. Куда нести кофе, и где вообще обитает Гэвин, — вряд ли он всё рабочее время караулит лифт, — он так и не сказал. Но сколько бы обиды и непонимания не вскипало в Эдит, она понимала, что на обдумывание эмоций нет времени — нужно было принести кофе, и чем быстрее она дойдёт до кафетерия, тем больше времени у неё будет на самостоятельные поиски Гэвина и его рабочего места. На самом деле, в его поведении не было чего-то очевидно отталкивающего, возможно, это и впрямь какая-то определенная профдеформация, о которой Эдит вообще не должна была думать. И довольно быстро Эдит отмахнулась от его слов, пытаясь убедить себя, что к ней лично никакое из его слов не относится. Ей не хотелось с первых минут знакомств, да ещё и на испытательном сроке, проявлять себя слишком напористой или грубой, так что она пошла в сторону кафетерия, попутно осматривая департамент. Просторное светлое помещение, наполненное шумом телефонных звонков, разговоров и цоканья каблуков. Эдит находилась в неожиданном трансе, будто попала в неожиданно яркий сон. Ей с детства снились полицейские участки, выезды, детективная работа, — отец, работавший в полицейском бюро всю жизнь, часто брал дочку на работу, чтобы она знала, что её ждет в будущем. Чтобы офис полиции стал для неё родным, знакомым местом, в который захочется возвращаться вновь и вновь. С тех пор полиция сильно изменилась, как минимум из-за появления андроидов, от которых в последние несколько лет нельзя было никуда деться, но даже так она видела параллели между детскими впечатлениями и явью. В Департаменте так же пахло кофе и чистотой, а те, на ком были выглаженные рубашки, носили и очки. У копировального аппарата, который в детстве выглядел как неповоротливый механический слон, всегда стояло по два-три человека и они болтали, делая вид, что копируют одни и те же документы. Ей было уютно, и даже волнение, — такое детское, как у ребёнка, которого мама оставила одного посреди людного магазина, — не могло перебить эту успокаивающую ностальгию. Но по пути в кафетерий, там, где с десяток выключенных андроидов смотрели вдоль стены в глаза проходящим людям, холодный страх расползался по грудной клетке Эдит. Эдит Уайтхэд уже поняла, что никогда не сможет привыкнуть к этим машинам. И воспоминания о темноте и подвернутой лодыжке укрепляли эту веру. Парадоксально, ведь роботы тесно переплелись с обществом ещё когда она была ребёнком, но чем больше скандалов, чем больше человечности в них проявлялось, тем больше настороженности росло в Эдит. На учёбе андроидов не было, как и дома. Отец не хотел даже думать о том, чтобы впускать в дом кого-то незнакомого, с непредсказуемыми установками и поведением. После первой новости об андроиде, который чуть не убил своего хозяина, он только больше закрылся в агрессивной консервативности. Дочка не могла возразить, эмпатии к машинам не испытывала. Наверное, благодаря такой отстранённости она одна из немногих не тонула в нервных срывах в прошлом году, в отличие от друзей. Странно было видеть их теперь на работе, особенно когда мысли о позавчерашней ночи не отпускали ни на мгновение. Железная маска серьёзности на лице не дрогнула, но девушка почувствовала, как под рукавами чёрного платья по коже пробежали мурашки. Она теперь только крепче убедилась в том, что все они — потенциальные девианты. Никому из них нельзя доверять. Всего год назад нацгвардия с трудом подавила восстание, а сегодня машины уже работали в полиции, с таким видом, будто ничего не происходило. Эдит чувствовала отвращение к такой инфантильности со стороны окружающих. Какие-то андроиды, как пластиковые манекены, стояли у стены и молча ждали указаний. Стеклянные глаза отражали солнечных зайчиков, но ничего, кроме неподвижных зрачков и тонких радужек в них не было. Никакой души, даже намёка. Несколько андроидов ходили по помещению, так же выучено-деловито, как обычные люди, и их уже вычислить было сложнее. Если не подвернется момента увидеть голубой кружок на виске, то и вовсе не догадаться, что перед тобой робот. Но если вглядываться, то видна топорная неловкость движений, все будто выученное и встроенное. Эдит почувствовала, как гулко забилось сердце, позвонками ощутила фантомную боль от удара о стену. Смотря в стеклянные глаза андроидов, она словно наяву видела те безумные глаза, жаждущие насилия. От этих чувств она поспешила скрыться в кафетерии. Прохлада небольшой комнаты развеяла секундную тревогу. «Что-то уже много непонятной тревоги на сегодня…», — с недовольством подумала Эдит, подойдя к кофеварке. — Привет, — как только девушка взяла стакан, ещё один резкий голос раздался прямо над ухом. Уже не такой насмешливый и тяжёлый, как у Рида, но такой же неожиданный. Эдит вздрогнула, чуть не выронив стаканчик из рук, и обернулась. Голос принадлежал пышной, рыжей девушке, которая даже без каблуков была выше её. Когда она улыбалась, приоткрывалась тонкая щербинка между передними зубами, отчего её лицо становилось простым и добрым. Очки в черепаховой оправе будто делили лицо на две неравные части: внизу оставался маленький подбородок и розовая полоска губ. За очками же залегли большие круглые глаза, над ними — широкие, ровные брови. — Неужто новый человек в штабе? Как здорово, я уже думала, что теперь здесь будут одни андроиды! — Девушка всё это время широко улыбалась и рассматривала стажёрку так беззастенчиво и жадно, что Эдит казалось, будто ее препарируют. — Надеюсь, такого всё-таки не случится. Меня зовут Эдит Уайтхэд, я прохожу стажировку у Мистера Рида. Лицо собеседницы сразу же скривилось. — Ох, не завидую. Будь готова, что в тебя может полететь этот стаканчик. Меня зовут Кэйтлин. Кэйтлин Паркинсон, эксперт-криминалист Центрального Департамента полиции Детройта… Ох, этот официоз уже пропитал мозги насквозь, прости. И она снова улыбнулась. На самом деле, Эдит уже нравилась открытость коллеги и её чуть насмешливое отношение ко всему происходящему на работе. Намёк на буйный характер Гэвина Эдит не удивил, но она всё же решила узнать, что именно имела в виду новая знакомая. — Понятно. А что не так с Мистером Ридом? Совсем всё сложно? — Ну… Скорее да, чем нет. Предпочитаю не сплетничать о коллегах, но он тот ещё засранец. Не знаю, кому пришло в голову поставить к нему стажёра. Так что можешь, скорее, полагаться на меня, — она подмигнула, — я рада, что здесь наконец-то появилось новое человеческое лицо. Кстати, кофе уже готов. Она посмотрела сначала на кофеварку, потом что-то проверила в телефоне, и ушла так же неожиданно, как появилась. Эдит, которая сначала скептически отнеслась к такому неожиданно-радушному знакомству, сейчас немного расслабилась. Наверное, ей и впрямь необходим открытый человек среди андроидов и занятых полицейских. Маленькая комната заполнилась горьким запахом кофе, и это напомнило девушке, что она должна уже бежать к наставнику. И быть готовой к тому, что в неё может полететь стаканчик с эспрессо.