«And I was so young When I behaved Twenty five Yet now I find I've grown into A tall child And I don't wanna go home yet Let me walk to the top of the big night sky» Mitski — First love / Late spring
Детройт, штат Мичиган 5 октября 2039 года, 10:00:02
— Мисс Уайтхэд, Вам жарко? Вы покраснели… Эдит не знала, действительно ли Коннор настолько глуп, что задаёт такие вопросы в середине осени, но лучше уж такое предположение, чем правда. Внутри кипели самые разные чувства: в диапазоне от облегчения до стыда. Облегчение — потому что в её выходной он работал. Слонялся по Департаменту с задумчиво-серьёзным видом, за которым маскировал вынужденное безделье. Не сидел дома, куда она сегодня хотела поехать. Стыд — потому что вчерашний вечер не оказался сном, и Эдит чувствовала, как невольно вспыхнули щёки при одном виде андроида. Он мог спросить всё, что угодно. На самом деле, уже и спросил, — «Вы что-то забыли? Сегодня же Ваш выходной, почему Вы пришли в Департамент? Всё в порядке?», — но Эдит ответила будто в тумане, стараясь отводить взгляд как можно чаще, при этом не выдавать искренних намерений. От них ей тоже становилось дурно, но уже по каким-то более возвышенным, нравственным, что ли, причинам. Когда на Эдит не было каблуков, Коннор возвышался над ней чуть ли не скалой, от чего девушке хотелось уйти как можно скорее. И если на все предыдущие вопросы она придумала ответы заранее, то этот оказался слишком неожиданным. Слишком искренним — к такому нельзя подготовиться. «Действительно, Мисс Уайтхэд, почему же Вы покраснели?», — с ядовитой усмешкой подумала она. Беспокойный взгляд упал на стол Гэвина. Пустой настолько, что она поняла: Рида тоже сегодня нет. «Почему Вы покраснели? Может, вспомнили, что было вчера?»Детройт, штат Мичиган 5 октября 2039 года, 00:58:02
Эдит не верила в магию, но кое-что магическое в жизни всё-таки признавала. Например, пока ты не признаешь ситуацию стыдной, она такой и не станет. По крайней мере, Эдит очень хотелось в это верить. Она думала об этом, пока поправляла платье и торопливым шагом направлялась к двери. Натыкалась на людей, толкала их плечами, пробиралась, как сквозь джунгли — к выходу, скорее к выходу! Эдит бежала от стыда, от ощущения, которое ткнуло бы её прямо лицом в те самые фантазии. В тот образ, который ещё плясал перед глазами — Коннор. Ей везде мерещился этот чёртов Коннор. Когда Эдит убегала, то её оправдания больше были похожи на выученную статью о панических атаках, неловко промямленные в темноту, — Эдит боялась ещё раз взглянуть на Сэма, а увидеть кого-то другого. Но уйти молча она не могла, надо было хотя бы себе проговорить, что в самом деле произошло. Уличный ветер, осенний, уже пахнущий зимой и пробирающий до костей, не мог вытряхнуть этот образ. Образ, вытеснивший её прежнюю жизнь, перечеркнувший то, что раньше приносило удовольствие. Неужели теперь всё будет вот так? Неужели она не сможет никуда прийти, не вспоминая Коннора, и никогда ей теперь не суждено отряхнуться от увиденного за работой?.. Эдит остановилась у подъезда и бросила грустный, затуманенный взгляд в окно — там, где до сих пор всё цветасто мигало и искрилось. Ей представилось, что Вики заметит её отсутствие, и вот сейчас она выглянет. Они встретятся взглядами, и что-то щёлкнет в её добром сердце, из-за чего Вики спустится и спросит, что же случилось. Эдит была уверена, что подруга заметила её, убегающую и раскрасневшуюся, на ходу надевающую пальто. Эдит очень хотела верить, что их дружба всё-таки существовала, и эмпатия, которую она чувствовала днём, не была дежурной. Надо было только найти хоть одно подтверждение. А если не выглянет Вики, то хотя бы Сэм. Может, и его переживания могли продержаться чуть дольше, чем то время, пока они оба были полуобнажёнными?.. Но в окне никого не было. Только едва различимые силуэты, разговоры и громыхание музыки. Разум сам дорисовал образы. Вики где-то там наливала себе бокал вина и неловко танцевала. Сэм искал новую девушку, наверняка радуясь, что в полумраке не видно стыдливый румянец. Эдит не знала, сколько она так простояла, заворожённая отблесками вечеринки. Было странно осознавать, что ещё пару минут назад она была её частью — для себя она даже ночью, в коротком платье и с привкусом виски во рту, оставалась детективом. Теперь уже навсегда. В автобусе разум начал проясняться. Эдит даже не заметила, как начала трезветь — так стремительно всё вокруг приобрело привычный темп и краски, будто она и не пила вовсе. Но вместе с трезвостью на неё нахлынуло ощущение дежавю. Она вспомнила последний день жизни, когда ещё никак не была связана с Департаментом. Она помнила его отрывками, какими-то бестолковыми мелочами. Тот красный стаканчик с алкоголем, запах летней ночи, пайетки на платье… Она помнила, как пахло плесенью в подъезде перед вечеринкой, а тёплая рука Вики сжимала её плечо — почему-то подруга решила, что Эдит волнуется, и пыталась подбодрить. А сейчас не было ничего, только неловкость и молчащий телефон. Может, Вики её всё-таки не заметила?.. Может, она задела плечом кого-то слишком похожего, но не её? И эта девушка с добрым и участливым голосом, берущая трубку после первого гудка, была в другом конце квартиры? И она не видела Эдит, ей никто не сказал, как она убежала, как буквально оскорбила Сэма своим неожиданным испугом, и завтра они бы это могли обсудить?.. Эдит вздохнула. На что она вообще надеялась? Департамент прочертил линию между ней и остальным миром. Эдит не помнила, как звучал голос Вики, когда она сказала, что работает детективом, но сейчас ей казалось, что в нём непременно что-то исказилось. Что для Вики судьба их нелепой дружбы была предрешена ещё днём. Никто не хочет дружить с копом, особенно те, у кого в жизни есть тёмные пятна. Она же сама, рекордсмен по ведению двойной игры, не хотела иметь ничего общего со своими коллегами. Да даже с собой не хотела — в своих глазах Эдит так и оставалась предательницей. Профессиональной предательницей, настолько очевидной, что знаток своего дела, капитан Фаулер, дал ей именно такую должность. Лицемерную, грязную, в которой конкурентом мог быть только Гэвин Рид. Может, поэтому он так злился каждый раз, когда видел её со своей потенциальной жертвой — Коннором?.. Эдит в очередной раз предала, но теперь по крупному — предала себя. Разве человек, который был бы верен себе, стал бы видеть в любовнике андроида? Того, кого она ненавидела и презирала с самого первого дня?! Представляла того, кто был сделан из тех же шестерёнок и проводков, что и насильник, напавший на неё в начале осени. Тот самый, из-за которого она теперь ходила быстрее, оглядывалась чаще и подмечала все крупные осколки на асфальте. С таким же диодом, который тот прятал под вязаной шапкой, и внутри Коннора текла такая же голубая кровь, которая капала на Эдит из раны на пластиковом лице. Андроид над ней чуть не надругался, а она через пару месяцев представила похожие пластиковые руки на своих бёдрах?! Роботы были одинаковые. Все они были одинаковые. Иначе бы Фаулер не хотел его уничтожить, иначе преступления бы не множились каждый день — Эдит уже не помнила, когда видела преступника с человеческим лицом. Когда Эдит вышла на нужной остановке и практически побежала до подъезда, она пыталась себя успокоить обрывчатыми, короткими мыслями: «Да не похожи они. В темноте все глаза как карие, но волосы-то лежали по-другому. Не тот разрез глаз, и горбинка на носу… Как я вообще это разглядела?! Да и разве Коннора можно представить в рубашке с вырезом? О нет, лучше не бросать себе таких вызовов…» В переулке, где два месяца она мысленно прощалась с жизнью, что-то прошуршало, и тогда без того призрачные мысли развеялись перед страхом окончательно. Эдит рванула до двери — ну почему она не взяла за привычку носить везде с собой электрошокер?! «Предательница. Мало того, что предательница, так ещё и тупая». В доме Эдит никто не ждал. Счастливая редкость. Сначала Эдит даже не поверила, что никто не вышел, едва услышав хлопок входной двери. Не заскрипели колёса в другой части коридора, не засеменили вслед за ними маленькие, уставшие ножки — ничего. Обычно мама драматично и скромно говорила, что не могла уснуть, а потом добавляла шёпотом, что отец в бешенстве. В бешенстве таком, что уже давно храпел, пока мама обивала подоконники — ей и вправду нечего было делать, когда отец не нуждался в уходе. Это было настолько странно, насколько странной бывает смерть. Например, смерть во сне… Она быстрым движением скинула обувь и на ослабевших ногах подошла к спальне родителей. В темноте их тесного коридора она едва не задела сервант и книжные полки, всю эту ерунду, коллекционирующую пыль, но это было неважно. Ей было страшно, что что-то случилось, ведь просто так в их доме ничего не происходило. Даже страх и боль можно было предугадать. Эдит приоткрыла дверь спальни. Ей было даже больше мерзко, чем страшно — не хотелось увидеть ничего, что могло происходить в стенах, где она практически не бывала. Это была обитель отцовской инвалидности и славы былых дней — всего того, что она терпеть не могла, однако страх приказал проверить, всё ли в порядке. И как только скрипнула дверь, из темноты раздался храп, на разных высотах, в унисон мужской и женский. Даже тут — рядом и вместе. Индивидуальность была стёрта и во сне, и наяву, и Эдит не стала заглядывать, чтобы высмотреть ещё какие-то признаки жизни. Слишком уж интимно было всё, что её сейчас окружало — и поздний час, и непривычная, плотная тишина квартиры, и территория родительской спальни. Неизвестная, будто опасная. На смену внезапному страху пришло облегчение, и, навалившись на косяк, Эдит впервые почувствовала, как на самом деле сильно устала. Босые ноги гудели, голова им вторила. Всё тело обмякало, как тесто, и хотелось одного — спать. Спать, чтобы забыть всё, что она сегодня видела и чувствовала. Всё, что казалось интересным, приятным и обнадёживающим, в темноте меркло. Перед сном Эдит вообще всё пережитое за день казалось бесконечным фарсом, где её роль сжималась до маленькой, незначительной точки. Неуместной, как помарка в тексте. Падение в обморок, молчание перед Гэвином, компания Коннора в кофейне — все играло новыми красками. Концентрированная неловкость. А Сэм действительно стал завершающим штрихом, от которого хотелось зажмуриться и никогда больше не открывать глаза. Эдит было перманентно стыдно за себя, и что-то тёмное и зловещее, ведущее в ванную под горячий душ, только укрепляло веру в собственную никчёмность. Неслышимый голос приобретал разные формы, и желания у него иногда менялись. Он приказывал то взять бритву, то выпить больше положенного, то залезть под горячий душ, и стоять, пока не станет невыносимо. Сегодня он выбрал третье, и усталость покорно отступала, потому что сильнее этого голоса не было ничего. Эти два дня, как Фаулер дал ей персональное задание, уже растянулись на вечность. Перед тем, как умыться, Эдит осмотрела себя в зеркале и заметила такие глубокие синяки под глазами, что ужаснулась. Разве она всегда выглядела так плохо?.. Мозг подсказывал, что да, но сердце отрицало. Она дрожащими руками взяла средство для умывания, разделась и быстро залезла под душ. Выкрутила сразу вправо, там, где максимально горячо. Зажмурилась, приготовилась и с тихим шипением приняла наказание. Пар в мгновение обволок всё вокруг, ушёл под потолок, оставив внизу запотевшую плитку и зеркало. Прочих ощущений не было. Эдит стала тереть лицо с гелем для умывания, стирая макияж, а вместе с ним — незаметные слёзы, боль, стыд, и всё, что оставалось от сегодняшнего дня. И даже так перед глазами стоял образ Сэма-Коннора, к низу живота подкатывало возбуждение, отчего тереть лицо приходилось ещё сильнее. Кожа зудела и краснела, дыхание спёрло от жара. «Хватит думать о нём. Хватит думать!» Напряжение внутри разрасталось. Когда оно только появилось, ему так и не дали выйти, но Эдит до сих пор чувствовала, что хочет секса. Он теперь тоже стал чем-то из прошлой жизни, когда всё было неожиданно проще, — хотя Эдит так и не казалось до осени, — и когда она привыкла заниматься им хотя бы раз в неделю. Те месяцы, которые прошли без него, стали мучением. По многим причинам. Но эта, в её личном рейтинге, была на одном из первых мест. Медленно опустившись на пол, Эдит отползла в противоположный угол и запрокинула голову. Ни о чём не думать. Забыть этот день, чтобы завтра начать всё со свежей головой и отдохнуть. Ни о чём не думать… Эдит прикрыла глаза и опустила руки между ног. Судорожно хотелось что-то вспомнить, чтобы кончить быстро и уже уйти спать — разморённый мозг может даже не выдаст никаких снов, как было во время обморока. Абстрактные кадры из порно. Любые. Представить кого-то другого — хотя бы того же Калеба. Или нет. Нет, точно нет — надо что-то безопасное и знакомое в интимном плане. Женщины, закатывающие глаза от удовольствия. Огромные члены, такого размера, которых в жизни никогда не встретишь. Стоны, шлепки, пальцы во рту, опускающиеся на шею и ниже. И незнакомцы, чьи имена запоминают только мужчины — у них же всегда есть любимые порноактрисы. Эдит же предпочитала не запоминать даже их. От жара кружило голову. Вокруг наконец было тихо. Руки и ноги саднило от горячей воды, но это всё было не важно. Она была одна, наконец одна, и даже в голове не было рабочих образов. Дыхание участилось, движения стали быстрее — всё происходило быстрее, чем обычно. Всё-таки Сэм привнёс в её жизнь что-то хорошее — возбуждение. Как же давно она не чувствовала тепло чужих рук на своём теле, и как глупо сорвалось долгожданное! Но удовольствие уже подступало. Телу стало ещё жарче, Эдит тяжело вдохнула ртом воздух и свела брови. Больше всего ей сейчас хотелось, чтобы кто-то был рядом. Хотелось вернуться на вечеринку, сморгнуть образ Коннора и продолжить выгибаться под руками Сэма, снимая оставшееся бельё. Близко. Ещё ближе. С губ сорвался тяжёлый вздох. Удовольствие было ярким, как вспышка, и таким же неожиданно-скорым. Сладкое, до мурашек колкое и мягкое одновременно, прошлось волной по всему телу от низа живота, и накрыло так, что Эдит пришлось закусить ладонь, чтобы не застонать. Эндорфиновый взрыв посреди убожества очередного дня ощущался так зачаровывающе, что хотелось испытать его ещё и ещё, до потери сознания и пока не станет больно и душно. За вспышкой последовала пустота. Эдит обмякла и сползла по плитке, чуть ли не всем телом распласталась на полу душа. Хотелось уснуть прям так, и Эдит казалось, что у неё даже не будет сил обмотаться полотенцем и дойти до комнаты. Сил не было ни на что, всё вокруг опять погрузилось в зеленовато-жёлтый свет лампы, тишину и удушливый жар. Мерзко. Пусто. Эдит казалось, что она видит своё обессиленное, уродливо-изрезанное тело со стороны, и это зрелище выглядело так жалко и одиноко, что стыд рабочего дня померк. Опять захотелось зажмуриться, и глаза закололо от подступивших слёз. Она опустила глаза и ногой попыталась дотянуться до смесителя — сил действительно не осталось. Заворачивалась в полотенце она не вытирая слёз. Они просто струились вперемешку с каплями воды, терялись в махровых складках. Эдит даже не знала, из-за чего именно плакала, но остановить слёзы никак не могла. От боли кривился рот, и она вновь закусила ладонь, но теперь от чего-то другого, от ощущений совсем другого толка. Сколько бы Эдит ни пыталась схватиться за образы в голове, которые и привели её к плачу, ничего не получалось — голова уже болела от рефлексии. Оставалось лишь пожинать плоды. Единственное, что её радовало — она скоро уснёт. И этот день можно было считать завершённым.Детройт, штат Мичиган 5 октября 2039 года, 09:05:00
Эдит стоило попасться один раз в ловушку, чтобы усвоить одно правило: по выходным надо было просыпаться раньше всех и уходить. Если родители просыпались в девять, то уходить надо было в восемь, с запасом. Иначе весь день пройдёт в маминой шкуре — уборка, бесконечная, уже не имеющая смысла и будто заученная. Будто в их квартире для женщины не было иного выхода, кроме как протирать пыль тряпкой в спирту, намывать полы и посуду. Эдит всегда была уверена в том, что её зона ответственности — её же спальная. Ни больше, ни меньше. Но жалостливый взгляд мамы в сочетании с фырканьем отца заставлял делать чуть больше, доходило и до унизительного прислуживания отцу. И с тех пор, как отец сроднился с инвалидным креслом, Эдит лишила себя права проводить выходные дома. Вместо этого — рюкзак со скетчбуком, пауэрбанком и кошельком за спиной, удобная одежда и, желательно, хорошая погода. Сегодня на улице хотя бы не было дождя, только тёмная серость. Отличная погода для осеннего Детройта, с учётом того, что на улице ей сегодня предстояло провести много времени. Раньше на выходных Эдит предпочитала жить чужую жизнь: бесцельно слоняться по торговым центрам, рисовать в парках, сидеть в кофейнях, примеряя чужую жизнь. И в этом притворстве было больше искреннего, чем в том, с чем она сталкивалась уже на следующий день. Ей и такие выходные нравились — да, она не высыпалась, а зимой всегда было тяжелее, чем летом, но зато она могла надеть кеды и почти не краситься. Этого было достаточно. Однако чувство вины и бесполезности ещё вчера поменяло планы. Мифический «план-по-ликвидации-Коннора» не оставлял в покое, но при этом не имел чётких пунктов. Хотя интуитивно Эдит понимала, куда стоило смотреть. Ей сразу вспомнилось её же больное место — его дом. Его незаслуженный, полумёртвый дом, с псом и призраком Хэнка. В интервью закадровый голос заворожённо повторял, какая же это великая тайна — адрес дома Коннора не рассекречивался. И дураку было понятно, что не одну Эдит злило то, что у андроида в распоряжении было то, о чём другие жители могли только мечтать. Рабочие, одинокие родители, нищие студенты — всем им не светила перспектива когда-либо поселиться в собственном доме. Жильё было роскошью. И даже в этом у андроидов могла быть фора. Да почему?! При одной мысли об этом внутри поднимался гнев — хорошее топливо. Эдит очень надеялась, что его хватит, чтобы найти нужную информацию в Департаменте и придумать что-то ещё на месте. В этот шпионский роман, в который превращалась её жизнь, она ещё ступала осторожно и наощупь, не зная, к чему приведёт следующий шаг. И если углубляться в мысль о том, как зыбко будущее её личного расследования, то хотелось удавиться. Нет-нет-нет, лучше уж гнев, лучше уж роль предателя и вся эта шпионская дребедень, но только не очередной нервный срыв, не растирания кожи до красноты или, что ещё хуже, бритва. «Только этого не хватало…» Эдит замерла со скетчбуком в руках. В доме ещё стояла утренняя тишина и темнота, только со стола светила слабая лампочка, но Эдит уже была собрана, чтобы идти в Департамент. Закинуть блокнот — и можно идти. Но взгляд опять опустился на разворот с Элайджей. Даже от вида его нарисованных глаз Эдит чувствовала себя загипнотизированной. В нём было что-то аристократичное и далёкое от обычных людей, таких на улице не встретишь! Но даже его холод был обаятельным. Он весь был такой — идеальный робот. Вот уж точно — «сотворил по образу Своему»… Эдит вздохнула и уже хотела закрыть блокнот, но что-то внутри противилось. Почему она не представила его вчера? Она закусила губу и прищурилась, будто глаза напротив могли ответить на этот вопрос. Почему она не вспомнила Камски? Окей, пусть будет правдой то, что она хотела увидеть кого-то другого в неоновой темноте. Знакомого, красивого. Почему же в подсознании не появился Элайджа? Элайджа, о котором она вспоминала и упивалась его образом, как малолетняя фанатка. Элайджа с такими же тёмными волосами и поджарым телосложением. Ну почему, почему она не вспомнила его?! Подступило чувство вины. Будто она была ответственна за свои навязчивые идеи! А что, если да? Что будет, если признать, что Коннор красив? Не облегчит ли это вообще работу, если уже позавчера Эдит стало понятно, почему Фаулер представил к Коннору именно девушку. Где-то вдалеке раздался шорох и скрип половиц, и Эдит, вздрогнув, быстро закинула блокнот в сумку. Надо было идти. Хотя в тайне Эдит понимала, что ей показалось, но больше думать о Конноре она не могла. По крайней мере, не о том Конноре, который вчера ей привиделся в темноте, а до этого приходил в абсурдном эротическом сне.Детройт, штат Мичиган 5 октября 2039 года, 10:02:04
— Да, наверное, жарковато, — и картинно оттянула высокое горло свитера. Пусть в его глазах будет так, — А вообще — я забыла здесь наушники. Где-то… Где-то они, наверное, здесь. Не обращай на меня внимание. Эдит хотела, чтобы Коннор поскорее уже отстал, а перед этим может хоть как показывать удивление и недоверие. Он привычно изогнул бровь и сел за свой стол — пространства между ними было не так много, чтобы можно было хоть что-то утаить. Эдит сделала вид, что ищет наушники в нижних ящиках. Она хотела подложить туда свои, лежащие в рюкзаке, а потом всё-таки поискать адрес Хэнка в базе данных Департамента. Или, на крайний случай, можно было спросить его прямо у Фаулера. Но этот вариант был таким отчаянным, практически безумным, все равно что попросить его самого пробраться в дом к андроиду. —… Если Вы не найдёте свои, то, возможно, в ящиках ещё лежат наушники Хэнка. У него была модель Marshall Major IV. Эдит подняла голову и округлила глаза. — Что? Это что, был его стол? — Ей захотелось дёрнуть все дверцы разом и вывалить всё содержимое, как в подростковом возрасте делала её мать в поисках чего-то запретного. Она наконец поняла это желание. Ей бы ничего не дали наушники, — разве что более хороший звук, но носить вещи практически с покойника не хотелось, — но кто знает, что там может быть ещё?.. — Твоего бывшего напарника, да? — Она откинулась на спинку кресла и осмотрела стол новыми глазами. Еле сдержала изумлённую улыбку. Всё наконец-то сошлось, боже! Вот почему он пустовал в первый день. Вот почему Коннор тогда посмотрел на неё странным, растерянным взглядом. И вот почему он вообще сидел напротив. Коннор сдержанно кивнул. Эдит опять хотелось найти в этом простом, кротком жесте что-то большее: тоску, грусть, желание высказаться или заплакать. Что-то, что подтверждало бы их дружбу с бывшим напарником. Ну разве мог он получить наследство просто так?! Видимо, мог. Эдит дрогнувшей рукой дёрнула нижний ящик. Слишком резко — он чуть не вылетел из своей ниши. Ничего. Пустота и мусор. — Лейтенант Андерсон любил хэви-метал. А какая у Вас любимая музыка? Эдит еле слышно усмехнулась. Она так боялась выдать свои истинные мотивы, детективные мотивы, каким-то неосторожным шагом или словом. Боялась, что Коннор, которого ещё называли «охотник на девиантов», действительно окажется проницательным до мелочей. Хоть она и не была девиантом, но ведь Коннор наверняка и без её рассказов всё про неё понял. Она боялась, а он всё делал так очевидно. Просто спрашивал, просто наблюдал — вдумчиво, открыто сканировал её лицо, её одежду, и всё, что мог узнать про остальную жизнь. — Всё пытаешься меня узнать, да? — Произнесла Эдит, дёрнув второй шкафчик. Там и впрямь лежали наушники, сломанные пополам: то ли в порыве гнева, то ли от неосторожности. Эдит этот вид одновременно и напугал, и заинтересовал. Какая была предыстория? Наушники обмотаны проводом наспех, будто стыдливо. Почему? Стыдно было ломать дорогую штуку или стыдно от последствий гнева? Что за человеком был этот Хэнк Андерсон? Гневливым или неловким, бедным или не очень? Его дом похож на все прочие в Детройте или же чем-то отличался? А если да, то в какую сторону? Эдит надо было узнать. Срочно, срочно ехать прямо туда, но только перед этим, помимо адреса, точно узнать, когда вернётся Коннор. Может, если играть по его правилам, то будет проще?.. Она наконец посмотрела на андроида. Тот, видимо, всё ещё обдумывал её вопрос — крутил в голове, как обычно люди перекатывают вишнёвую косточку во рту. — Коннор, а во сколько у тебя заканчивается рабочий день? Не успел Коннор справиться с одним вопросом, как уже накрыло удивление от следующего. Эдит увидела в его растерянности и свою — до сих пор иногда всплывали в памяти вчерашние кадры. Практически выдуманные, но слишком реалистичные. Ненадолго повисло молчание. Весь остальной шум Департамента его будто оттенял, и девушка уже успела пожалеть, что задала такой прямой вопрос. А дальше что говорить? «Окей, спасибо, что принял участие в моём социальном опросе»? Она засунула руки в широкие рукава свитера, осторожно поглаживая широкие бугорки шрамов. Она никак не могла к ним привыкнуть, но каждый раз, когда трогала их, то возвращалась в реальность, и будто становилась сильнее перед наступающей паникой. — В восемь, — наконец он сказал, задумчиво и тяжело, взвешивая каждое слово, — а зачем Вам эта информация? Эдит закусила губу. Почему каждый день в Департаменте, даже без работы, приносил столько новых вопросов и испытаний? — Я… Я обдумала наш вчерашний разговор. Да, мне, наверное, сложно раскрываться, что-то о себе рассказывать, но ведь это нужно для работы, да? В общем… Давай сходим куда-нибудь. Сегодня вечером. Она сама не верила, что произнесла эти слова. Это одиночество так влияет или безвыходность всей ситуации в целом? Эдит не знала даже, что было бы более унизительно. Но одно оправдание всё-таки было — долгое времяпрепровождение с Коннором должно было развеять вчерашние образы. Она не могла всю оставшуюся жизнь стыдливо прятать глазки и смущаться от его вида. Это предложение Эдит произнесла тихо, чтобы никто вокруг не услышал. Но это не помогло. — Мисс Уайтхэд, и в выходной день на рабочем месте? Похвально. А теперь зайдите, пожалуйста, ко мне. Джеффри Фаулер, который до этого призраком смотрел из каждого угла, теперь материализовался. И в его взгляде не было ничего, кроме перманентного напряжения. Под внимательными взглядами с обеих сторон Эдит стало нехорошо. Трюк с прямыми вопросами работал только у Коннора. «Он слышал. Он точно всё слышал». Зачем-то ещё позвал в свой кабинет. Ну не уволит же он её за излишнее рвение к работе? Да и рвение это было невольным, а будто вынужденным. Зная о своей «миссии», в которой пока ни черта не было понятно, Эдит бы нормально не отдохнула. И тот план, который ещё пару минут назад казался безумным, теперь сам шёл в руки.Детройт, штат Мичиган 5 октября 2039 года, 10:15:31
— Знаете, Мисс Уайтхэд, если Вы хотите, то можете отказаться от этого задания. Безапелляционно. Резко. Джеффри сидел напротив, сложив руки в замок, и смотрел на Эдит пристально, будто ожидая, когда же она расколется на части. — Что? Почему Вы решили, что я хочу отказаться? — У Эдит похолодело внизу живота. Синдром самозванца ещё никогда так близко не подходил к реальности. Неужто Джеффри её раскусил? Раскусил, что она — не профессионал, а чётко выверенная проекция чужих амбиций. Если раньше было страшно, что кто-то узнает правду, то сейчас ей стало обидно за себя. Почему он ей это вообще предложил?! — Я услышал, что Вы предлагали Коннору. Не слишком ли это… Интимно? Вы действительно считаете, что это хорошая идея? Эдит уже ни в чём не была уверена. Он говорил это с видом надменного, но очень умного учителя. Такого, который мог со снобистским фырканьем смотреть на любого, и имел бы на это право. Прямо сейчас он был в шаге от того, чтобы не фыркнуть. Действительно, Эдит, какой вечер? Какие разговоры?! — Да. Вы мне сказали выявить девиацию. Вообще, я пришла сегодня, чтобы узнать адрес Хэнка. Я хочу осмотреть его дом. И чтобы не встретиться там с Коннором, я спросила, когда он заканчивает работу. Ну и так получилось… — Я Вас понял. Вы же не собираетесь взламывать его дом для этого? На самом деле, Эдит думала, что до этого может дойти, но наличие сенбернара её останавливало. В целом, это было единственное, что могло остановить. — Нет. Я только хотела найти адрес в базе и уйти, но у нас завязался этот диалог. Если что, я не хочу превышать полномочия. И всё, что я ему предложила, мне скорее мерзко, чем приятно, но это вынужденная мера. Эдит говорила слова, будто чеканила, но на самом деле ей хотелось завопить — что это вообще за лицемерие? Почему он тыкал своей пассивной агрессией её в то, чего, собственно, от неё и ждал? Ей было тошно от мысли об отношениях с Коннором, любых, что были ближе рабочих. И когда они были вдвоём на Интервейл-Стрит в первый раз, ей хотелось сбежать. Но Фаулер же добивался, чтобы она переступала через свой страх. Зачем? Чтобы вот так потом вызывать и отчитывать? Слово «интимно» обжигало. От него хотелось оправдываться и оправдываться. — Вы уже что-то подметили? Помните, у нас каждый день на счету. Я вижу, что девиация распространяется по всему городу, и боюсь, что скоро она перейдёт на другие штаты. Было странно и противно сначала предлагать Коннору встретиться, принимать от него помощь, а потом сидеть в кресле Фаулера. Интересно, сколько это ещё продлится? А что, если уже сегодня она выявит девиацию — неужели с ним расправятся уже на следующий день? А что тогда будет с ней?.. — Да. Он вчера помог мне, когда Александра Голайтли нанесла мне ранения. Он единственный помог. Это можно считать за признаки девиации? — Не спешите. Этот паттерн вписан в его программу: раз уж у него есть напарник, то его нужно спасать. — Он мог забить на это и опросить реактивированного андроида. Это было бы более логично в рамках того дела, разве нет? Фаулер тяжело выдохнул ноздрями. Его огромные руки сжались в кулаки, отчего Эдит инстинктивно съёжилась. Меньше всего ей хотелось злить капитана своими рассуждениями, и если в случае рядовых сотрудников это даже доставляло какое-то удовольствие, то его гнев был страшен. — Не спешите. Адрес я Вам отправлю на телефон, но не наделайте глупостей. Вы свободны. И постарайтесь больше не вызывать у Коннора лишних вопросов. И у окружающих тоже.Детройт, штат Мичиган 5 октября 2039 года, 11:32:42
Сначала она огляделась. Совет Фаулера не пролетел мимо ушей — Эдит вообще всю дорогу до дома Хэнка только о нём и думала. Не вызывать лишних вопросов. Не привлекать внимания. Этот короткий разговор она уже покрутила со всех сторон. Напряжённый и неловкий, вроде её и не отчитали прямо, но из кабинета-шкатулки Эдит вышла грустной и уже уставшей. Фаулер был ещё одним дементором, помимо того, который заставлял её резать себя. Возможно, они теперь даже будут заодно. Перед тем, как уйти, — а точнее, практически убежать, — она сказала Коннору место встречи и время, хотя в душе уже жалела о своей затее. В его глазах всё ещё было недоумение, но он согласился. Кивнул аж два раза, а потом отвлёкся, немного медля в движениях от оторопи. Это напоминало ей общение с людьми, а точнее, с парнями. Ей казалось, что они все так себя вели рядом с ней — она заражала их какой-то глупой неуверенностью в происходящем, даже если сама её не чувствовала. Эдит проще было перекинуться парой двусмысленных фраз и уже поскорее потрахаться, чем выстраивать логичные, романтические отношения. Чтобы к ним прийти, предстояло разгрести тонну неловкости, от одной этой мысли было тоскливо. Но это всё частично было позади, а частично — вечером. Сейчас у неё была другая цель. Дом Хэнка она уже успела обрисовать всеми возможными красками. Он был то помпезно-вычурный, богатый до невозможности, от чего Эдит готова была растерзать Коннора. Зависть грызла изнутри, а потом утихала от новых образов — грязный, обветшалый сарай где-то на окраине. Середины найти не удалось, а оказалось, что в жизни как раз-таки она и была. Это был обычный дом. Обычный, не новый и не старый. Средний во всём, даже на своей улице не выделяющийся ничем. Так было всегда или это жизнь андроида так его сравняла с общим шаблоном? Она сделала осторожный шаг навстречу. Эдит не боялась собак, но казалось, что сторожевой сенбернар мог выскочить в любой момент. А помимо пса она боялась чужих взглядов из окон. Что она сможет сказать зеваке, проходящему мимо, который увидел бы её на пороге чужого дома? Она была уверена, что местные-то точно знали, кому он принадлежит. Район был тихим — как и всё в Детройте. В той части, где люди не работали, а только приезжали поужинать да поспать, всегда стояла эта странная, мёртвая тишина. Однако Эдит знала, что это спокойствие могло быть иллюзией — стоило чему-то произойти, как тут же из пустоты окон возникли бы любопытные лица. Снаружи не было ничего интересного. Чтобы найти что-то стоящее, стоило заглянуть внутрь. Эдит почти на цыпочках добралась до окон, чтобы не издавать лишних звуков и не будить пса. Окна у двери были занавешены полупрозрачным тюлем, за которым виднелись только очертания кухни и глыба шерсти — сенбернар спал. Позади дома пустовал задний двор. Эдит огляделась: никаких признаков жизни. И с одной стороны, это пока только разочаровывало — ну неужели он всё-таки такой? Такой идеальный, правильный, хрестоматийная машина. Добавил себе ещё один код, чтобы гулять с собакой и кормить её, а во всём остальном так и остался грудой металла с человеческим лицом. Эдит стало не по себе. Вчера, когда Коннор помог ей прийти в себя и посоветовал сходить к врачу, это звучало очень по-человечески. Обнадёживающе, что ли. Но теперь, когда она пробралась к нему в дом, — а точнее, ходила около, — практически в душу, то увидела, что там была стерильная чистота. С другой стороны, где-то вдалеке теплилось облегчение. Если он и вправду не девиант, то может, и она не предательница? Если эта проверка ничего не даст, то его не утилизируют, а её «миссия» будет ему даже на пользу. Она же проверяет это и для его блага тоже, чтобы его не могли беспричинно убрать! От этой мысли тугой узел в животе Эдит немного ослабел. Когда она посмотрела на всё с такой стороны, то стало спокойнее. Через задние окна была видна спальня и ванная. «Интересно, а что он вообще делает после работы? Деактивируется, и всё?» Эдит встала на цыпочки. В темноте спальни всё тоже было видно только очертаниями. На кровати лежало что-то скомканное, на полу тоже. Почему Коннор не убирается? Или он сам так живёт?.. Нет. Вряд ли он, со всей его идеальной чистоплотностью и выверенностью вплоть до пуговичек рубашки, приходит домой и отрывается на постельном белье. Это осталось от Хэнка. Гэвин же говорил, что тот был алкоголиком?.. По дороге сзади проехала машина, заворачивая в гараж ближайшего дома. Эдит вздрогнула и оглянулась. Рука непроизвольно сжала значок в кармане так крепко, что заболела ладонь — да, у неё были объяснения, но она боялась быть застуканной! Это чувство было такое детское, но вместе с тем всеохватывающее, что Эдит тихо начала шептать: — Я Эдит Уайтхэд, Департамент полиции Дет… Блять, нет, я же не Департамент, я из Департамента. Или так слишком долго?.. Так, я Эдит Уайтхэд, детектив из Департамента Детройта. Я… Я здесь, чтобы… Сзади послышались шаги — владелец машины направлялся домой. И вместо всех этих долгих объяснений Эдит резко пригнулась и спряталась за кустом. «Шпион, блять. Фаулер, старый придурок, ты этого от меня ждал, да?» — раздражённо подумала Эдит, вслушиваясь в невидимые шаги. Дверь захлопнулась. Даже если сосед что-то заметил, то, видимо, ему было все равно. Эдит встала, отряхнув джинсы. И чего она боялась? Разве кто-то заступился бы за неприкосновенность андроида? Она ещё раз осмотрелась, подойдя ближе к забору, но, когда дверь захлопнулась, дом снова замер в вакууме спального района. Будто никого и не было. Эдит вернулась к окну, но больше ничего разглядеть не смогла. Это было бы слишком легко — вот так вот прийти, взглянуть в окно и увидеть что-то, что сразу бы прояснило личность Коннора. Ничего там не было. Эдит медленно побрела прочь со двора, и опять вспомнился разговор в кабинете Фаулера — может, он её проверял, когда спрашивал про взлом? Если бы она была более безбашенной и сказала: «Да, чёрт возьми, тут надо идти во все тяжкие и взломать двери!», что бы он ответил? Вдруг просто дал ей запасные ключи… У него же могли быть запасные ключи от дома Хэнка? Ей-богу, Фаулер, особенно когда сжимал кулаки и сдвигал брови, выглядел как тот, у кого могли быть запасные ключи и от её квартиры! Последний раз взглянув на дом, девушка перевела взгляд на почтовый ящик. Внутри было пусто. Какая-то абсолютно отчаянная часть души приказала ещё осмотреть мусорный бак. Эдит нахмурилась, но уже через минуту боязливо открыла его, будто боясь, что оттуда что-то выскочит, и заглянула внутрь. Ничего. Эдит вгляделась, надеясь найти там хоть что-то, хоть какую-то мелочь, но нет. У Коннора всё было пусто. Она неожиданно резким движением захлопнула бак и пошла прочь. Удар прозвучал оглушительно в тишине улицы, и с дерева неподалёку с криком взлетела стая ворон. Идиотизм, какой же идиотизм! Может, Фаулер издевался? Это была проверка, очередная манипуляция, от которой она бы могла отказаться, и именно так — пройти её? Дом, где единственным признаком жизни была собака, вернул Эдит к ощущению, что всё зря. Он был машиной, и если в нём была девиация, то он с ней боролся — разве он не мог с ней бороться, как люди со своими демонами? Он был слишком сильный, слишком скрытный, слишком правильный и профессиональный. Всё, что было противоположно Эдит, было в нём. А дом, такой просторный и долгожданный для Эдит, был его наградой. И поэтому она хотела убежать. Назначенная встреча в ресторане теперь маячила как предстоящее испытание. Она вспомнила первые дни работы, когда в Конноре не было ничего человеческого, и для неё, боящейся девиантов, это могло быть успокоением. Так что же не так было сейчас?! Ноги вывели Эдит в просторный сквер. Дорога по нему вела в тупик — выходила к забору, огораживающему шоссе. Столики с шахматами, стоящие тут и там, выглядели разбито и пыльно, на небе тревожно скапливались дождевые тучи. Девушка не хотела идти домой, потому что с приходом домой, помимо уборки, ждало ожидание встречи с Коннором. Весь день застывал перед одной-единственной встречей вечером, и трудно было вставить перед ней что-то ещё. Она волновалась, как школьница перед своим первым свиданием — парни в том возрасте все равно что роботы. Ни тех, ни других понять невозможно. Несмотря на шоссе неподалёку, в парке было тихо, только где-то вдали крякали утки. Эдит села на скамейку, подвинув к груди ноги, и достала скетчбук из рюкзака. Все переживания, которым не было слов, хотелось выплеснуть в рисунок. Но почему-то рука не поднималась. Ей хотелось просто сидеть вот так, обхватив колени руками, наблюдая за лысеющими деревьями и пустотой. Ей так не хватало именно тишины, возможности ничего не делать и слушать себя, слушать музыку. Коннор же спрашивал, что она любит слушать? В наушниках играли Radiohead. Она отложила скетчбук и полностью погрузилась в песню — интересно, что бы сказал Коннор, если бы услышал о том, что её любимая песня называется «Paranoid Android»? Пошутил бы? Нет, вряд ли андроиды без девиации умеют шутить. Эдит нравилось грустить. Она чувствовала себя тогда на своём месте. Нравилось, когда это можно было делать свободно, как сейчас — в пустующем сквере под песни самой меланхоличной группы на свете. Это было вообще обязательное условие её выходного — возможность погрустить. В такие моменты жизнь и вставала на свои места. Перед встречей с необратимо-механическим Коннором ей хотелось вдоволь нагруститься.Детройт, штат Мичиган 5 октября 2039 года, 20:15:05
Эдит беспокойно трясла обеими ногами, пока ехала до Шатила Бейкери. Было странно ехать на встречу с тем, чей дом ты ещё днём хотела взломать. Что надевают на такие встречи? Она не думала особо наряжаться, но и оставаться в одежде, в которой она ходила весь день, не могла. Один свитер поменяла на другой, штаны — на длинную юбку, кеды, не без сожаления, на мартинсы с толстой подошвой. Она так их и не разносила, но ей не хотелось хотя бы на мгновение почувствовать себя ниже Коннора и увидеть в нём ту же грозную высоту, что она уже видела сегодня. Нет уж, одного раза хватило. Когда Эдит уже вышла в коридор, перед входной дверью, будто из воздуха, возник отец. Страшный, иссохшийся мужичок, который никак не хотел умирать. После вида дома Коннора Эдит ещё больше злилась на отца за то, что он жив — отвратительно-жив, живее её самой, амбициозный и брюзжащий. Вцепился в своё существование, в эту пыльную квартиру, из которой хотелось вытряхнуть его серванты и прочие пылесборники, и не отпускал. Эдит знала этот взгляд и позу — он был не в настроении и собирался сорваться на ней. Они стояли в коридоре, будто на арене. Эдит сжала руки и сделала шаг навстречу — назад идти уже точно нельзя было. — И куда это ты собралась? Голос зверя, который не хотел уходить без добычи. — Дай пройти, — раздражённо вздохнула Эдит, надеясь проскочить мимо, но отец тут же вспыхнул. Он ждал, ждал, что она ответит. — Я спросил куда. Ты. Собралась? Ты будешь отвечать или нет?! — Почему я тебе должна отчитываться? Не должно тебя волновать, куда я собралась. Ещё пару лет назад Эдит и представить не могла, что с отцом можно так разговаривать, но каждый год, проведённый на инвалидном кресле, всё больше отдалял Аарона от своего жестокого прошлого. Он больше не брал провод от утюга — мама прятала его как можно выше, и все равно тряслась, когда он ехал в сторону той полки. Он не мог угрожать ножом, кулаками, и даже его крики стали тише и более сиплыми. Эдит чувствовала свою силу, какую-никакую, но силу. Это был единственный мужчина, над которым она могла возвышаться, но детский страх все равно не давал полностью расслабиться. — Как ты со мной разговариваешь?! Тебя целыми днями дома не бывает, ты что, думаешь, что я идиот и не знаю, что у тебя сегодня был выходной? Твоя мама должна корячиться, убирать тут всё, пока ты непонятно, где шляешься? Так, да, должно быть? — Мне надо идти, уйди с дороги! — У Эдит затряслись руки, но не от страха, а гнева. В первый раз, когда она должна была уйти по действительно важному делу, он закатил сцену! «Боже, да когда же ты уже сдохнешь…» — Куда, на свои блядки? Шлюха тупая, да ты всю профессию позоришь своими гулянками, уже всему Детройту, небось… То, что последовало потом, Эдит видела как со стороны. Это была не она, не её трясущиеся руки, не её запуганный разум. Она приблизилась, и выкрикнула: — Всё, хватит! Поняла я, поняла! Отъезжай давай, я тебя в комнату отвезу, — и сделала шаг назад на деревянных ногах. Отец ухмыльнулся с театральной обидой в глазах и отъехал чуть вперёд. Эдит обхватила ручки кресла так крепко, что костяшки побелели. Сердце громко стучало в груди, и Эдит казалось, что она вот-вот взорвётся от злости. — Только держись покрепче, — чуть тише сказала она и резко толкнула кресло вперёд, не отпуская ручек. Отец опасно тряхнулся, и Эдит стала набирать скорость. — Прекрати! Прекрати, прекрати немедленно! — Голос перешёл в визг, но Эдит и не думала останавливаться. Это было похоже на сон — квартира уменьшилась в размерах, коридор, казавшийся бесконечно-длинным, сократился до длины нескольких шагов. И перед самым столкновением со стеной, она резко завернула в гостиную. Затормозили они так же резко, как и стартанули, и Эдит тут же убежала в прихожую. Матерящийся отец вместе с перепуганной матерью, казалось, вот-вот её догонят, и она кое-как успела схватить пальто. Последнее, что увидела Эдит — блеск её ключей на тумбочке. Вылетев в подъезд, она в несколько прыжков преодолела лестничную клетку и выскочила на первый этаж. Всё тело трясло, она дышала рвано и сипло. Это была победа. Торжество злости и достоинства. Это была не она, а какая-то героиня-амазонка! Хотелось хохотать и плакать одновременно, все эмоции перемешались и давили на голову. Это было и радостно, и страшно, и как-то… Как-то вообще не в духе их квартиры! Она опасливо выглянула в зазор между перилами — никто за ней не выбежал. Эдит ещё раз втянула воздух ртом и на негнущихся ногах вышла из подъезда. Что это было? И как возвращаться теперь домой? Последний вопрос выполз совсем невовремя. «Вот чёрт». Эдит прижала к себе сумку, в которую наконец догадалась положить электрошокер, и огляделась по сторонам. Город так нагло продолжал жить прежней жизнью, будто ничего не произошло, что шок осторожно стал отходить. Нет, это было слишком долгожданно и смело, чтобы вот так просто, из-за пустякового переживания забыть! Она вернётся. Просто не сегодня. В такие моменты из памяти выплывал светлый лик Калеба. Да, она просто встретится с Коннором, они поговорят так же недолго и поверхностно, как вчера в «Старбаксе», и разойдутся. Он — к себе домой, кормить пса и деактивироваться. Она — к Калебу. К Калебу, который был к ней слишком добр, иногда до стыда и неловкости, но который бы точно не оставил её в беде. Ничего страшного не было. Страха вообще больше не было.Детройт, штат Мичиган 5 октября 2039 года, 21:10:35
— Привет. Извини, что опоздала. Давно меня ждёшь? Теперь Эдит всё казалось лёгким и далёким, хотя злость из-за сказанных отцом слов тоже не утихала. И даже Коннор, верно ждущий её у дверей кафе. И даже то, что было днём. В темноте кафе переливалось и мигало цветными огнями как казино в Лас-Вегасе. Эдит любила это место — оно было безопасно-знакомым, и встречаться там приравнивалось для неё ко встречи на своей территории. Там, где всё почти родное. — Здравствуйте. Нет, десять минут и тридцать пять секунд. Пройдём? «Нет, он точно не сможет стать девиантом». Внутри было тепло, пахло марципаном и карамелью. Людей было так много, будто намечался какой-то праздник, и всем срочно нужен был торт. Однако и в этом было своё очарование. В том, как весело щебетали между собой люди, как вкусно дети ели мороженое и печенья, а взрослые утирали им рты салфетками. Жизнь продолжалась. Она была беззаботной и прекрасной. — В это кафе раньше нельзя было заходить андроидам. Я не смог найти информацию, как дела обстоят сейчас. Вы, случайно, не знаете? — Спросил Коннор будничным голосом, пока Эдит разглядывала пирожные на прилавке. — Что? — Она обернулась и сдвинула брови, — В смысле нельзя было? Это звучало как бред. Это кафе вообще, можно сказать, было для Эдит последним островом надежды и чего-то светлого. Новость, что кому-то нельзя было туда заходить, звучала немыслимо — да и разве часто туда захаживали роботы? — В некоторые заведения андроидам было воспрещено заходить. Вы никогда об этом не слышали? — Я думала, что это вешали во всякие бары, из-за прецедентов. А тут-то что они могли сделать? Ну… То есть вы. — Нет, не всегда. Впрочем, такие таблички запретили весной этого года. Просто предупреждаю, что меня могут выгнать. Эдит почему-то стало очень обидно слышать, как Коннор простым и послушным голосом может сообщать такие вещи. — Что значит выгнать? Нет, если и уйдём, то вместе! Не переживай, лучше помоги мне выбрать, что взять, а то глаза разбегаются. Людей хоть и было много, — Эдит чувствовала, как сзади и спереди её подталкивают локтями, — но на прилавке не было ни одного пустого места. Фисташковые рулеты, политые кремом, пирожные с солёной карамелью и лимонные тарталетки… Рот наполнился слюной, и у Эдит в животе заурчало от голода. В душе она ещё хотела отпраздновать победу над отцом — временную, с потерей в виде места ночлега, но такую долгожданную! — Я же не знаю, что Вы любите, — напомнил Коннор. Она пожала плечами и засмеялась: — Да я вот сейчас поняла, что тоже не знаю, что люблю! — Она обернулась, и ей на мгновение показалось, что во взгляде Коннора тоже была лёгкость. Он еле слышно усмехнулся. Неужели машины умеют быть такими человечными? Смеяться в ответ, стоять, наблюдая так заинтересованно — это всё лишь код? С ума сойти, как же далеко шагнул прогресс! Так далеко, что было грустно и страшно — ну неужели это нельзя было как-то предотвратить или отвести назад?.. — Ладно, тогда иди займи стол, я сейчас приду, — Эдит повернулась обратно к прилавку, изучая всё, что там есть. Она и на шаг не приблизилась к мысли, что же всё-таки хочет. С губ не сходила улыбка — немного тревожная, но, по большей части, счастливая. Эдит и сама не знала, почему так радовалась, но не могла перестать улыбаться. В итоге набрала так много всего, что чуть не разорилась — на подносе теснились тарталетки с кремом, шоколадный кекс, кусок ванильного торта и два шарика мороженого. Эдит не сразу нашла Коннора, лавируя между людьми, чтобы ничего не упало с подноса. Он сидел за дальним столиком, опять в позе из «Гения Элайджи Камски» — руки на коленях, стеснительный и самодостаточный одновременно. — Приятного аппетита, — сказал он, как только Эдит села. Она заметила, что до этого её стул был отодвинут от стола. Неужели его рук дело?.. — Спасибо. Ну… Если честно, я даже не знаю, с чего начать, — она нервно ухмыльнулась, опустив взгляд на десерты. Эта фраза относилась и к рассказу о себе, и к ужину. — Эдит? Вот так встреча! — Позади раздался радостный, знакомый голос. Эдит не успела обернуться, как Калеб наклонился, чтобы обнять её со спины. В глазах Коннора застыло недоумение. — Калеб? Привет! — Она обернулась и обняла его в ответ, так крепко и счастливо, как, наверное, никогда не обнимала, — А я только сегодня тебя вспоминала, представляешь? Он вскинул брови и неловко улыбнулся. — Правда? Мне очень приятно! А с кем это ты тут? Познакомишь? Когда парень пригляделся к Коннору, его лицо заметно поменялось. Улыбка медленно сошла с губ, те и вовсе побледнели. Взгляд вдруг стал таким раздражённым, что Эдит самой стало страшно — неужели появление соперника может привести его в бешенство?.. — Андроид?.. — Да, это мой напарник по Департаменту — Коннор. У нас тут, можно сказать, рабочее совещание. Калеб никак не отреагировал на шутку, и это было совсем не в его духе. — Понятно. Сюда, вроде, нельзя было входить андроидам. Неплохое было время, кстати, — Эдит не успела ответить на эту неожиданную колкость, как тот опять улыбнулся, так по-доброму и так знакомо, что девушка растерялась ещё больше. Но то, что он сказал после этого, пригвоздило её к стулу ещё больше. Из дрогнувшей руки чуть не выпала вилка. — А мы тут неподалёку сидим с Оливией. Я вас знакомил, нет? — Не припомню. Это твоя сестра? — О, нет, это было бы слишком! Хотя у нас такое толерантное общество стало, — ещё один взгляд на Коннора, — может, и с сестрой скоро можно будет встречаться. Оливия это моя девушка. Мы тут типа годовщину празднуем. Мы уже один год вместе.