Детройт, штат Мичиган 8 октября 2039 года, 20:52:09
От голоса Коннора Эдит захотелось сжаться. Зажмуриться, прикрыть голову руками и надеяться, что она успеет извиниться перед тем, как на неё обрушится гнев. Она не знала, откуда взялась эта реакция. Бессловесная, но приказывающая — что-то внутри проснулось и тут же закричало, увидев, как серьёзно и будто разочарованно смотрел Коннор. Это был взгляд, в котором Эдит уже не могла разглядеть нежность. В нём не было принятия — по крайней мере, девушка её не видела. И, если бы Эдит могла, она бы в этот же момент вскочила и заперлась в ванной. Наедине. Смотрела бы в зеркало так долго, пока не появилось бы достаточно сильное желание разбить об него свою голову. По закону жизни правильных людей — после вчерашнего разговора Эдит должна была измениться. Ну, или понять, что пора меняться. После долгой исповеди и поддержки, заполнившей всю душу, нельзя было срываться так быстро. И бинт, торчащий из рукава, выглядел как издевательство — посмотри, я даже не стараюсь спрятаться. Это был не подростковый бунт, не трагическое прошлое и не что-то, ожидающее исцеления — это часть её личности, которая всегда будет с ней. Эдит знала. И дело было не только в шрамах, которые вросли в её тело, а в новых ранах, которые появлялись каждую неделю. Эдит отдёрнула руку и прижала к себе, будто не она, а Коннор оставил там порезы. Набраться решимости поднять взгляд никак не получалось, но девушка чувствовала, что Коннор не сводил с неё глаз. Ей захотелось отодвинуться. Холодный, тяжёлый страх рос в теле, ожидая, что вот-вот последует наказание. Коннор уйдёт. Он наорёт на неё. Он будет учить её жизни, хотя сам, по сути-то, никогда и не жил — он просто служил обществу, и, если бы не смерть Хэнка, так было бы и дальше. Но даже собака и личный дом не давали Коннору понять, каково это — быть человеком. Возможно, эти факты только ещё больше отдаляли его от людей. — Что случилось? Голос Коннора не стал теплее. Эдит показалось, что он держался из последних сил, но от чего — не понимала. Его настойчивость, с которой он продирался к её душе, пугала. Будто эта настойчивость скрывала за собой что-то ужасное — его отвращение, его желание прибить Эдит, разочарование, что-то, что было более естественно по отношению к ней. И если раньше Эдит не знала, какой должна была быть реакция других людей на её шрамы, то теперь она поняла: это должно было быть отвращение. Самая естественная реакция — отойти от неё, как от прокажённой. — Прости, — пересохшими губами произнесла она, заталкивая бинт под рукав. Эдит видела себя будто со стороны. Обычно страх пробуждал в ней совсем другие реакции — она могла ударить незнакомца, который попытался бы к ней пристать. Она могла пойти против несправедливого преподавателя в Академии, даже против отца, и думала, что работа в Департаменте усилит эти качества. Но в итоге Эдит чувствовала, что, наоборот, утратила храбрость. Она вспоминала, что такое же чувство — холодное, обездвиживающее, физически болезненное — накрывало её при виде Фаулера. Что ещё вчера она испытывала такое при Гэвине. И хотя в итоге она всё-таки просыпалась от «гипноза» и находила подходящие слова, чтобы постоять за себя, страх, как тень, оставался где-то рядом. Но сейчас она знала, что не скажет ничего, что могло бы её оправдать. — Прости, пожалуйста, — повторила Эдит, чувствуя, как подрагивали плечи. Её тело будто тряслось от плача, но слёз не было. — За что ты извиняешься?.. — Тут голос Коннора дал слабину, и вместо серьёзного стал таким же растерянным, как и девушка напротив, — Эдит, что случилось? Почему… Почему это произошло? Он вежливо избежал слова «самоповреждение», будто судья, не до конца уверенный, в чём обвинить подсудимого. И Эдит ощущала себя именно так — как преступник, воспользовавшийся чужим доверием. Она не понимала, в чём именно была её вина, но чувствовала, что подвела Коннора. Эдит всё ещё держалась за порезанную руку, будто боясь, что её могут оторвать. Тонкий голос внутри напоминал, что Коннор не причинит зла. Хотя бы потому, что если бы он хотел это сделать, у него было уже миллион возможностей, но он всегда держался на почтительном расстоянии, подходя к Эдит настолько, насколько она разрешит. Сейчас же она не подпускала его и на пушечный выстрел, хотя понимала, что от одного объятия или более нежного слова бы расслабилась. Но она не имела на это права. Её личность, привыкшая к наказаниям, чувствовала, что теперь и за селфхарм должна была наказать себя — но как? Система явно давала сбой. Какие штрафы предусмотрены за недостаточно серьёзное наказание, Эдит ещё не знала. — Я не знаю, это глупость, пожалуйста, не обращай внимания, — девушка почесала руку, поправляя бинт, чтобы он больше не вылез. — Как? Эдит ещё раз почесала руку, но уже неосознанно, будто пытаясь унять зуд под кожей, и пожала плечами. — Не знаю, я просто думала снять стресс, и не нашла ничего лучше. Знаю, это глупо… — Я не об этом, — мягко прервал её Коннор, — я про то, что не знаю, как не обращать на это внимание. Идеальная аналитическая машина никогда не сталкивалась с подобным: преступлением против самой себя с непонятным мотивом. Эдит снова опустила глаза и почувствовала, как сердце сильнее забилось в груди. Понять, как Коннору это удавалось — какими-то простыми, невинными фразами погружать её, Эдит, в смущение с головой — не получалось. Почему-то во время поцелуя девушка чувствовала себя более уверенной, чем сейчас. И раздеваться физически тоже было проще, чем оголяться ментально. — Ты обработала рану? Коннор опять посерьёзнел. Было видно, как отчаянно его внутренняя программа пыталась найти решение этой ситуации: то эмпатично и чутко спрашивая о личном, то переходя в режим, похожий на его состояние во время допросов. Абсолютно девиантное, почти человеческое отчаяние от осознания, что Эдит снова сорвалась, быстро сменялось попыткой проанализировать ситуацию. Может, он действительно воспринимал происходящее — как очередное дело, которое можно раскрыть? Может, он мог заглянуть в суть любой ситуации и понять, что произошло, лучше самой Эдит? В таком случае, она особенно рада быть его напарницей. — Нет, я не успела. И опять внутри что-то сжалось — будто ребёнок, принёсший плохую оценку и ждущий удара от строгого родителя. И было бы проще, чтобы тревога уже наконец нашла разрядку. Чтобы Коннор наконец накричал, закатил глаза, высказал, какая она, Эдит, дура. Но пока он задумчиво молчал и смотрел на неё то с жалостью, то с желанием помочь, и это было невыносимо. Эдит поняла, что никогда такого не испытывала. Это было чувство, которым должны были наполнить жизнь её родители ещё в детстве, ну, или в подростковом возрасте, когда страдающему от гормонов подростку нужна помощь — идеальный баланс заботы вместе с желанием понять, что именно толкает её на эти поступки. Но родители Эдит, судя по всему (а особенно — по тому, как они пару дней назад рассорились всей семьёй) были глупее неё. В детстве мысли об этом были невозможны, в подростковом возрасте — приятны, а сейчас, в двадцать пять лет, разочаровывали до глубины сердца. Эдит не хватало их мудрости, ей не хватало прежней маминой поддержки, но в то же время девушка понимала, что в жизни всегда будет что-то, чего она не сможет получить от семьи, как бы ни старалась. Потом Эдит думала, что Калеб и Вики могли дать ей что-то похожее, но снова мимо. Общение с ними напоминало игру на сцене, где все знали, что происходящее — вымысел, но получали от этого удовольствие. Никто не заходил дальше отведённых ролей, не импровизировал. И Эдит жила в ощущении, что всё в порядке, что то, что происходит между ними — даже больше отведённой под эмоции нормы в её жизни. А потом появился Коннор. И что-то настоящее, слишком отличающееся от прошлых опытов, заставило психику Эдит перевернуться с ног на голову. Пока она думала об этом, Коннор встал, и, как у себя дома, направился в ванную. Когда он открыл дверь, он наверняка увидел всевидящим взглядом андроида капли крови на полу. Безошибочно определил, когда они там появились, но ничего не сказал и прошёл мимо. Эдит заинтересованно наблюдала, как тот, кто никогда здесь не был, всего за несколько секунд просканировал ванную и вытащил из косметички на раковине бутылёк с антисептиком, вату, бинты, и вернулся. — Это выглядело жутко, — тихо усмехнулась Эдит. — Почему? — Я понимаю, что ты просто проанализировал помещение, и, наверное, для андроидов это нормально, но ты выглядел так, будто тут уже был миллион раз. А я-то знаю, что не был. — Знаешь? — Коннор улыбнулся, — Извини, это была шутка. Наверное, я не лучшее время выбрал, чтобы её сказать, но по моим подсчётам — момент был достаточно удачный. Эдит хихикнула. Периодически такие фразы возвращали её в реальность, где напротив неё, несмотря на все возможные девиации, сидел андроид. Механический до мозга костей — которого у него, к слову, даже не было. — Тяжело испортить эту ситуацию ещё сильнее. Эдит опять усмехнулась. Это было её самозащитой, автоматической реакцией на неловкость, которая прятала сильное желание сбежать или расплакаться. Она медленно протянула руку Коннору, всё ещё опасаясь осуждения. Вчера Эдит не увидела ничего подобного ни в его взгляде, ни в мимике, но, может, дело было в темноте? Или же просто в том, что андроиды умели держать все эмоции под контролем? Она не понимала. И не могла поверить, что Коннор помогал ей просто так, пытался понять её из честного интереса. Это было неправильно. Это было неестественно. Но это было именно то, в чём она нуждалась. Коннор закатал рукав и отложил в сторону окровавленный бинт. Помимо маленьких и аккуратных надрезов, поперёк запястья красовалась глубокая, красная рана. Она выглядела бесконечной, уходя краснотой до неприглядной графичности, создающей сходство руки Эдит с куском мяса в магазине. Впервые Эдит посмотрела на свои руки будто другими глазами и заметила, как уродливо и страшно выглядела её кожа всё это время. Будто место преступления или руки трупа, над которым издевался маньяк-извращенец. Ей стало стыдно ещё сильнее, и она отвела взгляд. Это было невыносимо. Это было хуже всех ситуаций, когда работники Департамента видели её провалы. Хуже вчерашней стычки с Гэвином. Коннор смочил кусочек ваты антисептиком и приложил к ранам. Эдит сжала зубы, но не проронила ни слова. — Эдит, — спокойно произнёс Коннор, снова проведя ватным диском по её запястью, — ты это сделала, чтобы я к тебе не приставал? Девушка округлила глаза и подняла взгляд. Смысл сказанного доходил до неё медленно, но с каждой секундой бил всё сильнее. — Что? — Она услышала, каким высоким стал её голос, и закашлялась, — Я… Я даже не думала об этом. — А мне показалось обратное. Твоё волнение и рассказы о том, что мужчины часто к этому сводят любую встречу, звучали очень искренне, я предположил, что ты об этом думала и до того, как я пришёл. Эдит закусила губу. Всю жизнь ей казалось, что эти порезы были результатом бесплотных импульсов. Как удар молнии — это просто происходило, было трагичной случайностью, которую ничто не могло объяснить. Но Эдит никогда не пыталась посмотреть вглубь. А точнее, боялась это сделать. Во-первых, потому, что она боялась увидеть причину, которая бы повергла её в ещё больший ужас. Во-вторых, если бы Эдит нашла причину, то могла бы от неё избавиться. А ей не хотелось расставаться с той частью себя, которая срослась с ней ещё много лет назад. Эдит молчала. Сказать было нечего. Эта мысль звучала слишком очевидно, и при этом — невероятно. А что, если Коннор прав? Что, если Эдит была готова уничтожить себя, лишь бы не позволить ему причинить ей боль? Ей всегда было всё равно на мужчин, которые видели её шрамы, с этими мужчинами её всё равно ничего не связывало, но когда дело дошло до чего-то большего, чего-то важного, она чувствовала, как теряла контроль над своей жизнью. Эмоции брали верх, и делали это отнюдь не мирными методами. — Может быть. Прости. Я постараюсь, — Эдит запнулась и закусила губу, — ладно, возможно, я совру, если скажу, что постараюсь не делать этого. Это что-то неосознанное. Это происходит как импульс, а не осмысленное действие, так что я не знаю, как могу противостоять этому. — Возможно, ты думаешь, что это облегчит твою боль, но это не так. Деструктивное поведение никогда не избавит тебя от страданий, — Коннор заглянул в её глаза, и Эдит заметила, как решительно он говорил, при этом его взгляд оставался печальным, — скорее, оно укрепит твою уверенность, что так можно с собой поступать. И как с любой зависимостью, со временем тебе захочется большего. Эдит почувствовала, как внутри вспыхнула искорка гнева. Понять, почему, не получалось. То ли это была обратная сторона стеснения, то ли девушку раздражало, с какой уверенностью андроид говорил что-то настолько… Личное? Человеческое? Хотя Эдит помнила все слова Коннора про лейтенанта Андерсона. И, возможно, Коннор действительно знал, о чём говорил. — Если честно, я боюсь, что это уже никогда не пройдёт. Это не та проблема, от которой можно «спасти любовью», я даже не верю, что от этого можно излечиться. Я всегда буду смотреть на острые предметы не так, как другие. Проще с этим смириться. — Понимаю, — задумчиво произнёс Коннор, — если надо, я приму и это. Сердце девушки болезненно пропустило удар. То, с какой осторожностью и нежностью это было произнесено, удивило Эдит. Он не попытался её переубедить, осудить, не стал ни на чём настаивать. Коннор будто знал, что правда была на его стороне, но понимал, что Эдит была от неё отгорожена, и этой защите уже много лет. И не стал пробиваться через её границы, чтобы донести, как лучше жить. Эдит не понимала, как это происходило. Как они пришли к тому, что Коннор знал про её шрамы и помог ей обработать новые раны. К тому, что они могли сидеть так близко, что она могла доверять ему — андроиду! — и знать про его потенциальную девиацию. Но всё это она всё равно со временем смогла бы осмыслить и объяснить, в отличие от того, что росло по своим законам — а именно, её влюблённости. Для Эдит было так странно осознавать, что она уже позволяла себе любоваться аккуратным лицом Коннора. Что от его слов она чувствовала, как жар покрывал щёки, а сердце то ускорялось, то пропускало удары. Раненая душа всё ещё искала подвоха, ждала худшего, но, услышав слова заботы, смущённо затихала. И после стыда и страха, в которое её снова погрузила тема шрамов, Эдит вдруг почувствовала облегчение. Будто это была проверка, и они её прошли. — Спасибо, — тихо сказала девушка и положила свою ладонь поверх его, — я правда это очень ценю. Ей хотелось тоже как-то проявить свои чувства. Помимо чувства «долга», которое возникло после обработки ран, она поняла, что хотела это сделать из собственных побуждений — того же самого пресловутого импульса, но только не разрушающего и угнетающего, а более лёгкого, полного нежности и добрых чувств. Ей часто хотелось прикоснуться к Коннору просто так, но из-за неуместности этих желаний это раз за разом ощущалось неловко. А может, и вовсе неправильно. Этот вечер стал наиболее уместным предлогом, чтобы научиться делать это правильно. Попытки проявления здоровых чувств и желаний всегда вызывали у Эдит почти что удушающий стыд. Она сразу забывала, куда надо деть руки, что сказать, срывалась на неловкие усмешки. В такие моменты её реальный возраст растворялся, и она чувствовала себя нескладным подростком, или даже скорее ребёнком, уворачивающимся от объятий далёких родственников. В её прежних отношениях — причём в любых, не только романтических — такого всегда было мало. По её инициативе — она и впрямь всегда оставалась тем самым ребёнком, избегающим любых касаний. Хотя не было ни дня, чтобы её душа не жалела об этом. Ей казалось, что эта «функция» была доступна всем людям, кроме неё, Эдит. Она вспоминала и Калеба, так легко раздающего окружающим свои нежные улыбки и комплименты. Вспоминала Кэйтлин, для которой все были то солнышками, то котятами, которую прям тянуло к тем, для кого милые слова были чем-то неестественным. И на фоне таких естественных нежностей Эдит чувствовала себя поломанной, будто человек с протезами, притворяющийся, что может ходить точно так же, как и все остальные. У Коннора же подобного не было и быть не могло. И, почувствовав, что в проявлении ласки он ещё более неопытен, чем она сама, Эдит неожиданно воодушевилась. Под весом этого факта у неловкости не осталось шанса на победу, и девушка решила, что стоило хотя бы попробовать. Но, в отличие от прошлых опытов, она не хотела ничего молниеносного. В быстроте была особая магия, притупляющая все чувства — когда-то это было хорошо, но сейчас непозволительно. Эдит хотела погрузиться в то, что обычно вызывало стыд, с головой — чтобы понять, на каком именно этапе в её сознание закрадывалась паника. Сжав зубы, будто перед испытанием, девушка осторожно села ближе к Коннору. Будто понимая хрупкость момента, он замолчал, наблюдая, что будет дальше, и от его заинтересованного взгляда Эдит захотелось продолжить — он не смущал её и ни к чему не обязывал. Она почувствовала, как их колени легко соприкоснулись через одежду, и щекочущее электрическое чувство пронзило Эдит от точки соприкосновения до сердца. Будто это невинное, едва уловимое касание на самом деле скрывало за собой нечто большее и не дававшее ей пути назад, но не в пугающем смысле — которое часто возникало, когда она снимала одежду перед незнакомцами — а в уверенном и успокаивающем. Коннор не торопил её. Не пытался взять всё в свои руки, будто отстраняя Эдит от её же желаний. И если бы не уютная, обволакивающая тишина, возникшая между ними, она бы обязательно спросила: «Что ты чувствуешь? На что это похоже? Тебе нравится это так же, как и мне?» Оставался только один способ проверить — продолжать в том же духе. Она положила руку на колено Коннору — всё так же медленно, невесомо поглаживая его через одежду. Эдит подняла взгляд и заметила, как изучающе и мягко на неё смотрел Коннор, отчего ей сразу же захотелось упереться взглядом куда угодно, лишь бы не видеть такой очевидной и личной симпатии в его глазах. Это уже были не намёки и догадки, это было очевидное признание, настолько ощутимое, что ему не требовались ни слова, ни какие-либо другие подтверждения. Если андроид смотрел вот так, то не оставалось никаких сомнений, что его систему пронзила девиация. Обратно плёнку уже не перемотать и не отстраниться. Или Эдит так думала, потому что сама испытывала точно такие же чувства?.. Коннор накрыл её руку своей, будто подтверждая, что она всё делает правильно, и Эдит почувствовала, как внутри разжался один из эмоциональных зажимов. Она была благодарна, что Коннор не говорил ни слова, потому что любой комментарий был бы неловким, она сама еле сдерживалась, чтобы отпустить какую-нибудь глупую шутку. Такие шутки — словно камушки, которые в сказках кидают герои за собой, надеясь потом выйти по ним обратно. И хотя это был лёгкий путь, но он уводил от ответственности. Она больше не готова была по нему идти. Эдит переплела свои пальцы с пальцами Коннора и смотрела на эту простую, нежную картину так, словно оказалась посреди осознанного сна. Она чувствовала, что краснела, до корней волос, до ключиц, прямо до сердца. Будто ей не двадцать пять и у неё не было отношений. В её условной иерархии близости держание за руки вообще было на уровне самых безобидных касаний, вроде похлопывания по плечу, но сейчас… Эдит вспомнила, как так же аккуратно положила свою руку на его в кафе, и тогда её посетило похожее чувство, только слабее и будто стыдливее. Сейчас же ей хотелось сидеть так как можно дольше, вдвоём смотреть на переплетение пальцев, похожее на какой-нибудь китайский узелок, и наслаждаться осознанием, что теперь так можно. Несмотря на остатки тревоги, не растаявшие до конца, ей захотелось улыбаться. Такое уж было свойство у влюблённости — она очень быстро сглаживала углы, и сколько бы человеку ни было лет, гормоны всегда оказывались сильнее, из-за чего Эдит и сейчас чувствовала, как спокойствие теплом обволакивало сознание. От одного ощущения, что они сейчас рядом, что Коннор позволяет ей делать всё так, как ей комфортно, и безмолвно поддерживает, ей было так хорошо, что улыбка всё же невольно появилась на лице. — Теперь твоя очередь. Эдит всё же не удержалась и произнесла что-то, разрывающее тишину, однако от этих слов менее уютной тишина не стала. Эдит действительно было интересно, что теперь мог бы сделать Коннор — это напоминало игру, где не существовало ни победы, ни проигрыша. А хотел ли он чего-то? Какая-то часть сознания Эдит продолжала ожидать худшего. Внешне он всё ещё слишком сильно походил на обычного мужчину, а значит, и ожидала она от него того же, что и всегда. Но другая часть, более сильная, успокаивала Эдит — всё будет в порядке. Он никогда не причинит ей боль. Эта простая мысль осыпала её кожу мурашками, так неожиданно, что Эдит захотела отдёрнуться, но не стала. Коннор нежно притянул её к себе, повернул спиной к себе, и, обняв сзади, прижал к себе. Она почувствовала, как его щека прижимается к её затылку — как тогда, в архиве, только сейчас в этом жесте было больше уверенности и ощущения, будто она — его. И он может спокойно прижиматься к ней, обнимать, чувствуя, как заходится её сердце. Эдит почувствовала, как вздох остановился на полпути — такого она не ожидала, но и тревоги, как и желания оттолкнуть, не возникло. Это было необычное, тёплое ощущение, будто её укутали в одеяло после тяжёлого дня. Незнакомое, но в хорошем смысле этого слова — она захотела остановиться на этом ощущении, изучить и выучить. Теперь их ноги были переплетены так же, как и пальцы. Эдит прижалась щекой к руке Коннора, и ласковые чувства пеной заполнили всё тело. Они щекотали и кололи изнутри, и от каждой секунды, подкрепляемые внешним спокойствием, крепчали и становились всё яснее. Она обняла его за руку и прикрыла глаза, окончательно разрешив себе раствориться в этом чувстве. Каждая встреча вне работы теперь сопровождалась разными, порой невыносимыми, эмоциями: возбуждение, тоска, испуг, злость, восторг — это всё накрывало разом, но в конечном счёте подводило к обезоруживающе сильной нежности. И Эдит была даже рада, что больше не живёт с родителями — в её возрасте она уже не могла бы обойтись прогулками по парку или походами по гостям, где всё равно не смогла расслабиться до конца. Ей нужно было своё пространство, где она бы чувствовала себя спокойно, где она не была бы гостьей. Видимо, чтобы её душа переставала метаться, как раненная птица в клетке, ей нужно было ощущение контроля — в действиях, месте встречи, даже реакции Коннора на её слова. Плохо ли это? Эдит не знала. Ей было плевать. Если контроль был единственным способом заткнуть тревожность в голове и открыться привязанности, то пусть уж будет так. Оказывается, Эдит плохо понимала свои истинные потребности. Всю жизнь ей казалось, что она хотела от мужчин только секса. Всё, что было до этого — поцелуи, касания, томные голоса — она не воспринимала самостоятельно. И все медиа, подруги, общество — они твердили, что так и должно было быть. Всё в этом мире ведёт к сексу. Парни не могут просто так обниматься. Парни не могут целоваться, чтобы в итоге это не перешло в удушливые, влажные поцелуи с языком. Все чувства в паре, любая нежность, забота, вежливость были временным прикрытием для похоти, которую ты либо принимаешь, либо с тобой что-то не так. Эдит не просто в это верила, она подумала, что это часть её личности, а не зеркало желаний людей напротив. А потом оказалось, что может быть по-другому. И что было не так с людьми вокруг, если подобное она узнала от андроида?! Когда Эдит окончательно поняла, что они могут двигаться в комфортном для неё темпе, она почувствовала, как расслабилось её тело. Будто невидимая рука, сжимающая её в кулаке, внезапно исчезла, и всё стало проще. Она положила голову на руку Коннору, прижала ноги к груди, и от удовольствия — больше даже психологического, чем физического — девушке захотелось прикрыть глаза. Его механическое сердце мерно стучало за её спиной, и её тело словно стало частью его. Это ощущалось неожиданно правильно. — Представляю, как у тебя сейчас кипит система, — усмехнулась Эдит. Чем дольше она так сидела, чувствуя мягкие поглаживания чужих рук на своих, тем больше ей хотелось сделать что-то ещё. Узнать, что ей нравится на самом деле, и сделать это с Коннором, чтобы он это запомнил и тоже что-то почувствовал. Пока они были здесь, в отельном номере, который на самом деле не принадлежал ни ей, ни ему, время тоже шло по-другому. А вместе с ним — и вся жизнь. Да, завтра будет очередной рабочий день. Его тёплый взгляд сменится на равнодушный взгляд андроида, Эдит тоже наденет маску профессионала, но сегодняшний вечер у них был. И она даже думала о том, что готова попросить Коннора остаться, хотя и плохо представляла, что тогда случится. Он просто отключится посреди номера, когда она ляжет спать? Или он притворится, что спит, и ляжет рядом? Или он сразу откажется, сославшись на уход за Сумо и вниманием соседей к его дому? Третий вариант звучал реалистичнее всего, и грусть кольнула Эдит прямо в сердце. — Как я и говорил раньше, работа с нестандартными людьми развивает мои когнитивные способности. С тобой, конечно, я узнаю даже больше того, что мне нужно на работе… Но не вижу в этом ничего плохого. Даже если моя система периодически перегружается, лучше это будет от времени, проведённого с тобой. Эдит не смогла сдержать улыбку. — Ох уж эти ваши обольстительные андроидные программы. Ты говоришь, как в книгах! — Это не программа. Если бы я говорил с тобой, как заложено в моих речевых моделях, всё бы сводилось к работе, обсуждению улик и результатам допросов. Подозреваю, что это всё-таки девиация, ну, или, как сказали бы люди, «гормоны» или «любовь». От последнего слова её будто пронзило ледяной стрелой. Любовь? Он действительно это сказал?! Она сжалась и отстранилась от руки Коннора. — Возможно, это слишком громкое слово, — нервно усмехнулась Эдит, чувствуя, как хочет спрятаться, — давай пока не будем его говорить, хорошо? — Что-то не так? Я ошибся? Извини, человеческие эмоции не связаны с моей первоначальной программой настолько сильно… — Нет-нет, просто люди не разбрасываются этим словом так быстро. Оно очень… Личное. Коннор мягко повернул Эдит к себе, и теперь они сидели друг напротив друга, но расстояния между ними было ничтожно мало — она видела его лицо так близко, что при желании могла бы пересчитать все родинки и капилляры в глазах. — Я не разбрасываюсь. Ты мне дорога. За время моего существования я не испытывал ничего подобного, я даже не знал, что люди могут так сильно влиять на программу андроида. Я понимаю, что люди часто говорят слова не с теми целями, с которыми их нужно говорить. Может, я и сам так поступаю, когда мне нужно добиться цели на работе, однако сейчас в этом нет смысла. Это правда. — Ты останешься на ночь? — Выпалила Эдит и еле сдержалась от того, чтобы не отвернуться. Как на страшном аттракционе — закрыть глаза и понадеяться, что тебя это спасёт от страха. — Полагаю, что это необходимо. — Нет, если ты не хочешь, то ты не обязан. «Вот и началось. Теперь он будет обо мне думать, как о суициднице, которая режется в любую свободную минуту». Эдит злило это чувство. Коннор хотел с ней остаться только для того, чтобы защитить от очередного приступа? Да, конечно, эта мотивация лучше, чем простая похоть. И было бы нечестно со стороны Эдит отрицать, что бывали дни, когда она об этом мечтала. До слёз одинокие, пустые дни, пронизанные ощущением, что она никому не нужна. Что её семья и друзья — иллюзия, в которую надо верить, чтобы не сойти с ума. И она мечтала о мужчине, который бы защитил её от самой себя. Но только столкнувшись с этой ситуацией в реальности, Эдит поняла, что это было унизительно. Будто взрослый, не покидающий ребёнка лишь из-за страха за его жизнь. Но не из-за того, что хочет провести с ним больше времени… — У тебя Сумо, — мягко напомнила Эдит, словно отговаривая Коннора. — Я с ним уже погулял. Он взрослый парень, его можно оставить одного на ночь. Когда Коннор произнёс эту шутку — неотличимую от простого человеческого каламбура! — и улыбнулся, Эдит почувствовала, что в её грудной клетке взошло солнце. Тёплые, ощутимые лучи осветили и наполнили теплом всё тело, и она не смогла сдержаться, чтобы не улыбнуться в ответ. Ещё один очевидный признак влюблённости: Эдит хотелось улыбаться, глядя на Коннора. — Когда успел? Ты же говорил, что заканчиваешь в восемь. — Ушёл пораньше. Я знаю эту человеческую стратегию — сделать всё до конца рабочего дня и уведомить начальника, чтобы уйти пораньше. — О-о-о, если бы это так работало! Обычно, если люди так делают, то начальник навешивает на тебя ещё тысячу заданий. А про себя отмечает, что ты бесхребетный трудоголик, и этим обязательно надо будет воспользоваться. И не раз. Они оба рассмеялись. — Так значит, — робко произнесла Эдит, когда они перестали смеяться, — ты ушёл ради меня пораньше? — Ради нас. Эдит снова заулыбалась и почувствовала, как её щёки наливались теплом. — «Ради нас»… Окей, это звучит неожиданно мило, — и глупо хихикнула, опустив взгляд. Вне работы они жили совсем другой жизнью. Эдит не хотела об этом думать, но ещё одним побочным эффектом влюблённости было желание представить будущее, и вот тут-то становилось больно. Она понимала, что хотела бы вместе выгуливать Сумо. В какой-то момент переехать к Коннору, и, как мечтала в детстве, вместе сделать ремонт — мама говорила, что это главная проверка отношений. Хотела просыпаться рядом и избавиться от вредных привычек. Хотела начать новую жизнь, а потом вспомнить, как тяжело раньше было, и пожалеть ту, поломанную, версию себя. Мысли Эдит, будто комета, летели далеко-далеко, оторвавшись от здравого смысла. Мысли о нереальном будущем не давали наслаждаться настоящим, а ведь это единственное, на что они вдвоём могли рассчитывать. Эдит не успела погрузиться в грустные мысли, как Коннор взял её лицо в руки и поцеловал в губы. Её тело тут же ответило на поцелуй, она подалась вперёд и притянула Коннора ближе. Этот поцелуй был спокойнее, чем вчерашний — в нём страсть играла не первую роль, а на главный план вышли нежность, осторожность и уважение. Он явно помнил, что Эдит не хотела сегодня ничего… Большего. — Какой странный порыв, — произнёс Коннор, — я даже не понимаю, чем он был вызван… Прости, если это было неуместно. — Неуместно? — Эдит снова рассмеялась, потрепав его по волосам, — Коннор, я чуть ли не сижу на тебе. Куда уместнее было бы обсуждать сегодняшние допросы, конечно. Он растерянно посмотрел ей в глаза. — Да? — О Боже, — Эдит запрокинула голову, — ты такой… Андроид! Но, что удивительно, мне это нравится. Я извращенка, да? — Думаю, ещё будет возможность узнать это. Когда-нибудь, — и, снизив голос до шёпота, Коннор с напускным беспокойством уточнил, — ты же про сексуальные извращения, да? И Эдит прикрыла лицо, улыбаясь в ладони. Щёки уже не просто теплились, а горели. Явно. И Эдит знала, что Коннор это заметил. Возможно, ему даже нравилась эта реакция — иначе он бы не заставлял её смеяться и смущаться ещё больше.Детройт, штат Мичиган 9 октября 2039 года, 09:34:47
Ещё месяц назад Эдит бы не поверила себе, если бы узнала, что смогла провести ночь с мужчиной и ни разу даже не попытаться заняться сексом. Что их тактильность ограничится поцелуями, весьма спокойными и уважительными, и, оказывается, можно целоваться и так, а не вылизывать друг другу рот с таким остервенением, будто вы пытаетесь добраться до гланд. Можно смотреть тик-токи, обниматься, и потом — особенно опасный момент! — остаться только в трусах и майке, и, не сексуализируя собственное тело, просто уснуть на груди партнёра. И знать, что ничего не случится. Это звучало невероятно. И Эдит понимала, по дороге на работу, что её трясёт. После первого поцелуя, такого откровенного и влажного, не трясло. К такому она уже привыкла. Но от вечера, где за её свежими порезами поухаживали, посмотрели её ленту «Тик-тока» с заинтересованностью и окружили теплом (как физическим, так и эмоциональным) стало ощутимо тяжело. И Эдит не понимала, в чём дело. Но чувства навалились с такой силой, что с утра, когда девушка проснулась, она первым делом почувствовала удушливое разочарование — на мгновение она подумала, что всё это ей приснилось. Коннор предупредил, что уйдёт под утро — дома лежала его рабочая форма, а Сумо ждал утренней прогулки. Эдит и не просила большего — это было бы уже эгоизмом, и если ночью эта мысль ощущалась естественно и адекватно, то утром снова стало одиноко. «А вдруг это последний раз? Вдруг он больше никогда не придёт? Может, надо было всё-таки переспать? Или это бы всё испортило?» Раньше Эдит так думала, потому что парни в её жизни напоминали приливы и отливы — в общем, зависели от сил природы, а не от того, что от них хотела Эдит. Сейчас же она понимала, что этого действительно могло никогда не произойти. И даже не по их вине. Точнее, не по его вине. Всё утро и дорогу до Департамента Эдит не могла перестать обдумывать события вчерашнего вечера. Её губы помнили, какие на ощупь и вкус губы Коннора. Левая рука помнила, как за ней вчера ухаживали. И девушка вся, от головы до пят, помнила, как необычно ощущала себя полуголой перед тем, кого ещё недавно не признавала. И как спокойно ей было. Время перевалило за полночь, и слипающиеся глаза Эдит будто напомнили ей о возрасте. Это в подростковые годы она могла спокойно сидеть до трёх часов ночи в будний день, поспать четыре часа и пойти в школу. Сейчас же её тело, будто по внутренним часам, обмякало ближе к одиннадцати, а к полуночи уже окончательно отключалось. Без исключений. Хотя Эдит было обидно, что отведённое им совместное время так быстро закончилось. Казалось, она только-только включила «Тик-ток», пролистала ленту — и вот, несколько часов её жизни просто испарились. — Я хочу спать, — произнесла она, лёжа на груди Коннора. Высшая степень комфорта была уже достигнута: она закинула ногу на его ноги и устроилась головой ровно на груди. Спустя несколько поцелуев Коннор встал с кровати. — А ты… Ты как? Будешь так же стрёмно стоя спать, как у себя дома, или притворишься человеком? — Эдит лениво встряхнула одеяло и взбила подушку. — Могу лечь рядом. Мне кажется, тебе понравилось так лежать. — Не кажется, — она улыбнулась и протёрла глаза, — только я… Ну, в общем, я не сплю в пижаме. Она прикусила губу и стеснённо отвела взгляд. Эдит знала, что ей придётся признаться, что в штанах и толстовке она не сможет уснуть — это все равно, что спать в уличной одежде — но не думала, что это будет ощущаться так странно и глупо. Хотя хуже было бы, если бы она привыкла спать голой. Хоть какая-то польза оказалась от жизни с родителями — она не дала Эдит такой возможности. — А… — Коннор приподнял брови, понимая, к чему ведёт девушка, — ты стесняешься раздеться при мне? — Не только. Мне как-то не по себе. Опять же, добро пожаловать в мир людей. Тут ни одна здравомыслящая девушка не уснёт рядом с мужчиной в одном белье, если перед этим у них ничего не было. Это как махать перед быком красной тряпкой. Хотя вроде это очевидно, что любой человек может хоть голым спать рядом с другим, и это не будет причиной для домогательств, но… Но люди всё ещё тупые мудаки. Поэтому мне не по себе, да. Коннор задумчиво кивнул, будто осмысляя то, что сказала Эдит. Какие выводы он делал? Что у неё достаточно опыта, чтобы делать такие заключения? Пытался понять, в каких ситуациях она могла это узнать?.. Но помимо страха за свою безопасность Эдит ещё волновало ощущение собственного тела. Она знала, что прячет её одежда, и что кожа со шрамами была не единственной проблемой. Эдит знала, что её ноги со стороны выглядят короткими и полными, особенно когда она не стояла на каблуках. Она знала, что в майке и белье будет видно мелкую россыпь красных точечек вдоль бёдер и на груди. И что трусы на ней сейчас такие, в которых ни одна девушка бы не рискнула появиться перед парнем, который ей нравится. По крайней мере, не в первый раз, когда он бы увидел её полуголой. И, с одной стороны, было глупо переживать из-за каких-то слипов с глупым бантиком, но с другой — она помнила, что до этого всегда заморачивалась до мелочей перед каждой ночью с парнями. Перед теми, кто явно не стоил всех этих усилий. И сейчас девушка чувствовала себя неловко. — Переодевайся спокойно, я подожду в… Коннор ушёл в сторону ванной, но не успел дойти, как Эдит быстро скинула штаны и толстовку и прыгнула под одеяло. Она впервые почувствовала, как сквозняк холодил открытую кожу на руках. Никогда она ещё не чувствовала себя такой беззащитной и спокойной одновременно. — Я всё. Она закашлялась, пытаясь избавиться от неловкости, но не получилось — ладони уже вспотели, а взгляд опять забегал по номеру. — Ой, нет, самое главное забыла, — тихо произнесла Эдит, и, расстегнув застёжку лифчика, сняла бретели и быстрым движением вытащила его через топ. На все ушло буквально пару секунд, и Коннор, так и не успевший дойти до ванной, приподнял брови. — Ты не перестаёшь меня удивлять. Или, вернее будет, восхищать. И Эдит в бесчисленный раз за вечер рассмеялась в голос. И она не помнила, как уснула, но помнила, что Коннор лежал рядом. Они что-то обсуждали, он легко гладил её по рукам, а её это даже не пугало, не хотелось спрятать руки или отвернуться. Неудивительно, что она думала, будто ей всё это приснилось. От начала до конца. И впереди предстояло испытание прожить рабочий день и не выдать ни одно желание или воспоминание — ни взглядом, ни словом, ни жестом. От внутреннего напряжения она пришла в Департамент раньше обычного. Удивительно, что сознанию Эдит хватило всего одного вечера, чтобы одиночество начало казаться невыносимым. Опустевший после тёплого вечера номер воспринимался чужим и будто бы даже грязным, неестественным — особенно в серости осеннего утра. Первый звоночек настоящей жизни раздался, когда Эдит проснулась без любимого под боком. Это было напоминание, с которого начался её день, и в Департамент она пришла в урагане противоречивых чувств: тоски, восторга, нежности, страха… Будто у них не могло быть иначе. Там, где её чувства встречали мысли о Конноре, Эдит никогда не могла остановиться на одной эмоции. И, что стало понятно лишь сейчас, так было с самого начала. Образы и многообразие чувств будто создали вакуум вокруг Эдит. Когда она шла по длинному, ещё пустому, коридору к рабочей гардеробной, она не замечала ничего. Ни зеленоватого света ламп, которые в обычное время вызывали тревогу. Ни то, каким тихим был Департамент — непривычно даже. Ни увесистые шаги за спиной. В реальность вернули только крепкие, до синяков ощутимые ладони на плечах. — Думала, тебе всё с рук сойдёт? Знакомый шипящий тон. — Я тебя предупреждал. Эдит почувствовала, как её впечатали в стену, и не могла отвести испуганный взгляд от смеющихся, ледяных глаз напротив. Между ними пахло табаком и кисловатым алкогольным запашком. — Не надо было со мной ссориться, идиотка.