Детройт, штат Мичиган 9 октября 2039 года, 09:37:06
Эдит уже так привыкла отстаивать своё место в профессии, что знала: её реакция не всегда была адекватной. Но верила, что в какой-то момент эта неадекватность сыграет ей на руку. Первый раз, отчётливо, она почувствовала это при знакомстве с Калебом. Этот блаженный придурок — Эдит всё ещё была зла на него, не зная, за что, но иначе его уже не могла называть — работал кем-то вроде продавца пластинок в частном магазинчике, и, наверное, ожидал от неё чего-то похожего. С одной стороны, Эдит это льстило — она боялась, что её жёсткая натура детектива станет очевидна. По крайней мере, в гражданской жизни она хотела быть другой, а ещё в тайне надеялась, что это не её призвание, а временный этап. Многие люди через это проходили, а потом находили своё истинное предназначение и обретали счастье. Эдит не знала, кто она, если не детектив, но надеялась, что другие люди видели это призрачное «другое предназначение». А с другой стороны, когда Калеб растерялся и переспросил: «Ты шутишь, да?», Эдит чуть не сорвалась на него. Потому что он вообще, блять, имел в виду?! Диплом Академии, работа в патрулировании и нынешняя должность ощущались чем-то вроде нелюбимого ребёнка. Эдит не гордилась этим. Каждый раз, видя кого угодно из других сфер, она мечтала оказаться на их месте. Но когда кто-то не верил, что Эдит была успешна, что она была лучшей студенткой и её рекомендациям мог бы позавидовать заслуженный мудак Департамента Гэвин Рид, она защищала себя, как в последний раз. Потому что ещё не было ни одного человека, который бы спокойно принял эту информацию. Без усмешек, недоверия, удивления. Без странных вопросов и сомнений. Без желания проверить её на профпригодность, утихающего, когда Эдит серьёзно отвечала: «Я вернусь к тебе, когда мне выдадут табельное оружие». Без сального блеска в глазах, который говорил сам за себя — «Ура, у меня появились связи в полиции». Будто она не человек, а ходячая функция, или же дурочка, попавшая через покровительство отца. Хотя единственное, куда её мог бы пристроить отец, это в психбольницу, последствиями своих истерик. И в обычной жизни такое трепетное, собственническое отношение к себе могло отталкивать. Но зато, когда случались опасные ситуации, Эдит знала: она могла на себя положиться. Как и знала то, что нападавшие этого никогда не ожидали. Они видели её испуганный взгляд. Её замершее тело и поджатые губы. И, опьянённые близостью с идеальной жертвой, не замечали, как сильны были руки под рубашкой. Не придавали значения тому, что эта девушка могла бегать на каблуках, и уж тем более — не знали, что она уже бывала в таких ситуациях. И выживала в них. Из раза в раз. Даже когда на неё нападал андроид. Куда уж там Гэвину Риду с похмелья. — Т-ты что несёшь?! Убери свои руки! — Эдит вцепилась в плечи Гэвина и оттолкнула его. Тот слабо отшатнулся, и на мгновение Эдит показалось, что Гэвин упадёт. — Не смей ко мне прикасаться! — Крикнула она, но голос тут же дал слабину, — Ты меня больше не запугаешь! «Ты тут даже не работаешь… Господи, как же он сюда попал?! У него есть пропуск?» Гэвин хрипло усмехнулся и вновь приблизился. Казалось, что кто-то залил в глаза Эдит мыльную воду: всё вокруг мутно расплывалось, глаза щипало и хотелось проморгаться. Что происходило? Почему она говорила и верила в то, что её не пугает Гэвин Рид и его дешёвые манипуляции, но внутри рос страх? Почему она чувствовала, как хотела зажмуриться и прикрыть голову, когда видела, каким животным был его немигающий взгляд? — «Больше»? Так ты всё-таки меня боялась? Она приготовилась к новому удару, но всё произошло быстрее, чем она думала — Гэвин схватил её за запястья и, выкручивая, прижал к стене. Эдит чуть не заскулила от боли — кожа, саднящая из-за шрамов, заболела ещё больше. Его лицо снова оказалось в ужасной близости, отчего захотелось увернуться, но лучше — исчезнуть. Что происходило? Почему она ничего не могла сделать?! — А теперь слушай сюда, маленькая сука. Ты лишила меня работы. С позором выставила меня с места, где я работаю дольше, чем ты живёшь. Не отблагодарила меня за то, что я потратил своё время на твою тупую стажировку, а потом отняла задание, которое должен был выполнять я. Можешь порадоваться, у меня теперь нихуя не осталось! Но только я не собираюсь просто так уходить. Он улыбнулся, и к горлу Эдит подкатила тошнота. — Сделаю то, о чём давно мечтал. И ты, наверняка, тоже, шлюха. Ты же за этим пришла в Департамент? Эдит округлила глаза. Её сознание, точнее, интуиция, уже поняли, что произойдёт через несколько секунд, но мозг не мог принять это. В него будто впрыснули парализующий яд, и реальность треснула стеклом. Эдит чувствовала, какими деревянными и тяжёлыми стали её конечности. Это было знакомое чувство, от которого лишь недавно ей удалось отмахнуться. Всё произошло за мгновение. Рука Гэвина ощущалась тяжело и обжигающе. Как липкая медуза, приставшая к груди. Эдит почувствовала, как в местах, где прикасались его руки, кожа ощущалась чужой и грязной, даже сквозь рубашку. Гэвин грубо схватил её за грудь, будто желая оторвать её. Забрать с собой, как трофей побеждённой, окончательно униженной Эдит. Она знала, что Гэвин ненавидел её, и всегда чувствовала, что его злость рано или поздно выйдет из берегов. Она представляла, всё, что угодно, и даже была готова к тому, что он попытается её избить. Она думала, что опасное чувство, которое исходило от него волнами, было ощущением смерти, и поэтому снова стала таскать с собой электрошокер. Ей казалось, что она всё знала и была готова защититься. Но Гэвин умудрился так долго проработать в Департаменте, потому что никогда не шёл по очевидным путям. Он выбирал только жестокие и неожиданные. И наверняка Гэвин Рид знал, что для женщины куда страшнее было пережить изнасилование, чем умереть. Тем более, если бы она погибла от его рук, он был бы виновен, а этого он бы не смог допустить. Изнасилования и домогательства же были серой зоной, где до сих пор оставалось пространство для обвинения женщин. Эдит захотелось отвернуться. Внутри всё сжалось. Она даже почувствовала, как злые, горячие слёзы застелили глаза — это было невыносимо. Он не просто трогал её, он хватал, будто желая разорвать на части. Когда рука поползла ниже, он впился взглядом в её глаза, и довольно улыбнулся, увидев то, что мечтал увидеть там с первого дня — страх. То, что он всегда принимал за уважение в свой адрес. Когда Гэвин резким движением задрал юбку, Эдит будто вышла из транса. Она почувствовала, как импульс жизни прошёл через её тело, и наконец дал возможность управлять им. Только она знала, что это не борьба за жизнь, даже не запоздалое чувство собственного достоинства, это была сила, управляющая всей её жизнью — страх, что кто-то заметит её шрамы. Эта сила наполнила её тело прежде, чем Гэвин решил совершить нечто ужасное — а Эдит знала, что на домогательствах он бы не остановился. То, как уверенно и резко он задрал юбку, создало странное ощущение, будто он знал, что делал. Это был уверенный жест, проверенный несколько раз до этого. И ужас, пришедший с этим осознанием, подкрепил её силу. Эдит вырвалась и, увернувшись, ущипнула его под ребром. Этот мелкий, нелепый жест был единственным, что вывело бы его из строя — Эдит понимала, что не сможет его повалить или толкнуть так, чтобы он упал. И это сработало. От неожиданности Гэвин скривился и схватился за бок. Эдит тут же одёрнула юбку трясущейся рукой, пытаясь нащупать стену, чтобы не упасть. Ноги слабо подогнулись, коридор наклонился, будто кто-то провернул его невидимой рукой, и Эдит испугалась, что сейчас упадёт. Нет. Она не могла. Она не могла вывести его ещё больше, а потом упасть и позволить ему продолжить. За секунду она представила, на что был бы способен рассерженный Гэвин Рид перед ней, лежащей и ослабшей — и, наверное, удары ногой были меньшим из зол, которые она могла представить. Эдит собралась с оставшимися силами и наступила каблуком на его ногу. Ей казалось, что этого недостаточно, но по крику, вырвавшемуся из груди мужчины, она поняла — получилось. Его крик, полный боли, взбодрил Эдит, и она, кинув: — Не смей ко мне приближаться, уёбок, — убежала. Она бежала вглубь офиса, и коридоры казались бесконечными. Сердце глухо стучало в ушах, заглушая всё вокруг. Ей казалось, что единственным звуком, прорывающимся через все преграды, были звуки Гэвина, бегущего за ней, и что на самом деле они были не в Департаменте, а безлюдном лабиринте. Эдит не обращала внимания на пришедших сотрудников. На Фаулера, который шёл в сторону своего офиса-шкатулки. В глазах темнело, и только когда девушка достигла дверей женского туалета и заперлась в одной из кабинок — щеколда еле поддалась, руки дрожали так, будто их кто-то тряс — её тело дало слабину. Оно мгновенно обмякло, почувствовав безопасность, и, будто очищаясь от произошедшего, извергло из себя рвоту. Эдит зажмурилась и склонилась над унитазом. Она не видела, был ли кто-то в туалете, когда она вбежала — страх вязкой пеленой застелил глаза. Теперь же она думала о том, как будет стыдно, если кто-то слышит её громкие, мерзкие звуки, с которыми страх покидал её тело. Когда приступ тошноты подошёл к концу, Эдит дрожащей рукой вытерла губы и снова прикрыла глаза. Места, до которых дотрагивался Гэвин, горели даже под одеждой. Их будто облили кислотой, и Эдит казалось, что вот-вот кожа начнёт отслаиваться от неё вместе с одеждой. В голове было пусто, и девушка не знала, сколько просидела вот так — склонившись над унитазом, прикрыв рот рукой, смотря в пустую точку. Это был сон? Реалистичная, страшная фантазия, которую подкидывает вечная подружка тревожность? Эдит опять прикрыла глаза и почувствовала, как по щекам полились слёзы. Странные, будто случайные — она не чувствовала, что хотела плакать. Но это, как и рвота, произошло само собой. Эдит показалось, что она услышала шаги, и сердце испуганно сжалось. За ним — и всё тело. Она обернулась, будто ожидая, что сейчас Гэвин бы ворвался в женскую уборную, прямо в её кабинку, и продолжил бы издеваться. Она подтянула к груди ноги и попыталась вытереть слёзы, но как только руки Эдит коснулись щёк, рыдания вырвались из груди, и она закрыла глаза. Боль заполнила тело. Оно будто отвергало себя, позабыв, сколько удовольствия испытывало в последние дни. Сколько долгожданной тактильной нежности, которую перечеркнули прикосновения того, кого она боялась до ледяных мурашек по спине. Эдит хотелось содрать с себя одежду и сжечь её, хотелось разорвать грудную клетку и пересадить все внутренние органы в другое тело. Она знала, что её тело, а в особенности — кожа, были неидеальны. Эдит сама издевалась над своей кожей, как могла, не щадя ни сантиметра. Она сама была своим врагом, забывшим про уважение и бережное отношение. Но прикосновения Гэвина ощущались хуже, чем кипяток и лезвия. Они вытесняли воспоминания о прикосновениях Коннора так же, как болезнь вытесняла из тела жизненные силы. И хотя слабый, далёкий голос уверял, что Эдит сделала всё, что смогла, и даже постояла за себя, ей хотелось заткнуть уши и замотать головой. Нет. Она проиграла. Если Эдит всё сделала правильно, то почему она сейчас была тут? Почему вновь плакала в туалете Департамента? Почему во рту засело кислое, невыносимое послевкусие рвоты? Почему тело, в чьё право на любовь она поверила, теперь вновь ощущалось обузой? Почему она хотела сделать себе ещё хуже? Стены Департамента давили. Эдит снова нагнулась, почувствовав спазмы в желудке, но теперь её стошнило водой. Внутри ничего не осталось. В глазах Эдит потемнело. Она знала, что надо было встать и привести себя в порядок, но странное, давящее чувство пригвоздило её к кафелю. Дело было не в физической слабости. Оно не ослабевало от слёз и тошноты. Наоборот — чем хуже Эдит становилось, тем больше росло и оно. Будто доска в фильме о детективах, оно собирало воедино все тяжести последних недель. Ссора с родителями. Договор с Фаулером. Влюблённость в Коннора. Девушка Калеба. Новое жильё. Скандал с Гэвином. Дело Джонсонов. И теперь — попытка изнасилования. Неужели это и была её жизнь? Неужели эта странная, насыщенная ужасами и неестественной любовью, жизнь была её? Эдит посмотрела на свои руки, покрывшиеся бледными пятнами, и поняла, как неестественно и чуждо они выглядели. Она сморгнула. «Это дереализация. Я знаю, что это. Не паниковать. Это не конец света… Мы проходили через это…» Но сколько бы она ни пыталась вернуться в реальность, воспоминания цепкими лапами забирали её обратно. Будто стекло, через которое Эдит смотрела на жизнь, неожиданно треснуло и посыпалось прямо в глаза. «Эдит, всё в порядке? Может, это паническая атака? Посмотри на меня, пожалуйста». Знакомый голос, вытащивший её из похожего состояния несколько дней назад, выплыл из воспоминаний. Он, тёплый и успокаивающий, будто возвышался над всем остальным. Его правильность и уверенность, в противовес человеческой хаотичной боли, проникли в сознание и наполнили его теплом. Эдит хваталась за них, как за последнюю надежду. Будто сейчас, в грёбаном туалете Департамента, она могла сойти с ума. Она чувствовала, как мрачное, жестокое существо, олицетворяющее нервный срыв, подкрадывалось к ней. Будто тень перед грозой — особенно чёрная, поглощающая солнечный день за считанные секунды. «Я понимаю, это некомфортно, и тебе страшно, но тебе нужно вздохнуть. Вот так». Эдит закрыла глаза и зачем-то кивнула. Попыталась глубоко, медленно вздохнуть, но посреди вздоха почувствовала тяжесть в груди и закашлялась. «Тогда ещё медленнее. У тебя всё получится, скоро станет легче…» Мысли о том, что Коннор уже пришёл в Департамент, одновременно успокаивали и пугали. Он опять был нужен Эдит. Она вновь, через стыд и отвращение к себе, хотела вернуться в тот вечер, когда ему удалось её успокоить. Она хотела прямо сейчас броситься в его объятия и пожаловаться, как беспомощная и обиженная девочка, что с ней сделал Гэвин. Она хотела, чтобы за неё постояли. Это было как-то неправильно и, наверное, позорно для работника Департамента, но её задели не как детектива. Нет, как детектив она была успешна, и, вроде как, после вчерашнего могла гордиться собой. Её хвалили мастера своего дела. Возможно, даже Фаулер не считал её больше бесполезной дурочкой. Но на неё покусились как на девушку. Её облапали как девушку. Её унизили и растоптали как девушку. И Эдит знала, что для Гэвина она всегда была лишь жертвой, и никогда — детективом. Будто декорация, которую в любой момент можно было сорвать и разорвать. Что он, собственно, и сделал. Эдит вытерла слёзы туалетной бумагой и вновь прикрыла глаза, пытаясь вздохнуть. Ничего не получалось, и успокоиться — тоже. Будто прежние методы были подготовлены для любых ситуаций, кроме этой. От ощущения беспомощности, настолько сильного, что она не могла подняться на ноги, Эдит рвано вздохнула и снова приложила бумагу к глазам. Голос Коннора, который она удерживала в голове, будто оберег, не дал ей услышать, как несколько минут назад кто-то вошёл в уборную. Но когда вошедшая заговорила, этот мысленный голос тут же рассеялся. — Эй? — Эдит услышала, как незнакомка подошла к кабинке и осторожно постучала, — Всё в порядке? Вам нужна помощь? Голос звучал знакомо, но непривычно тихо и растерянно, поэтому Эдит не понимала, кому он принадлежит. — Н-нет, всё хорошо… Просто… Эдит опустила голову. Что она могла сказать? Правду? — Меня вырвало. За дверью замолчали. — Эдит? Эдит напряглась, пытаясь понять, кому принадлежал голос. Это не была Кэйтлин. Может, какая-то сотрудница, с которой они пару раз пересекались? Но какое ей дело было до самочувствия Эдит? И почему эта сотрудница назвала её по имени, даже не по фамилии или как-то ещё отстранённо? Когда Эдит всхлипнула, смаргивая остатки слёз — перед другими людьми она будто против воли собиралась с силами, не выдавая нервных реакций — девушка за дверью посерьёзнела. — Только что из Департамента выволокли Гэвина Рида. Коул сказал, что видел, как ты убегала из коридора, где он был… «Мелисса?!» — Нет! — Крикнула Эдит, и собственный голос колокольным гулом завибрировал в голове. Этот крик был похож на то, как Эдит ударила Гэвина, пытаясь защититься — отчаянный, ни на что не рассчитывающий. Последняя реакция раненного организма, его жалкая попытка спастись и отгородиться. Она была готова к помощи от кого угодно, но не от Мелиссы. Эдит представила, как та с хитрой улыбкой бы обсуждала произошедшее за обедом. Как превратила бы это в шутку, которая рассмешила бы даже Кэйтлин. А потом бы странно смотрела на Эдит до конца её работы в Департаменте. Такие, как Мелисса, обычно обвиняли жертв. И Эдит уже была готова к едким замечаниям, завёрнутым в оболочку заботы. «Может, ты надела что-то облегающее? Может, у тебя слишком вызывающее декольте? Может, ты отпустила колкость в его адрес, задела его и без того раненную душу?» Ну же, Эдит, расскажи, как ты довела мастера своего дела. Сначала оставила его без работы, а потом вновь опозорила. Подобные диалоги после трагедий были даже хуже невидимых шрамов от прикосновений насильника. Эдит сжала зубы, готовясь к очередной перепалке с наглой девушкой, но привычно-грубый голос сменился на осторожный, хоть и настойчивый. — Знаешь, я подозревала, что он псих, но мы всегда думали, что он гений своего дела. Это так странно, но только когда ты пришла, мы будто увидели то, что всё это время игнорировали. И теперь я не понимаю — почему? Он ведь и гением-то не был. Это просто обычный мужик. Эдит округлила глаза. Может, она перепутала, и за дверью стоял кто-то другой, просто с похожим голосом? Разве Мелисса, та истеричная сука, не видящая берегов, могла такое сказать? Да ещё и в адрес Эдит, будто хваля её?! Или это уже галлюцинации, которые настигли её вместо нервного срыва… — Впусти меня. Сейчас не до скромности. Чувствую, ты там развалилась, а гордость не дает помощь попросить. Эдит на мгновение задумалась. Мелисса точно заметила, что остатки гордости не дали бы впустить её, но вот шок от теплоты слов, который мозг так и не мог переварить, оказался сильнее. Она одновременно нажала на кнопку смыва и открыла дверь. Руки ощущались пустыми и ослабшими, будто рукава, развевающиеся на ветру. — Боже ж ты мой, — Мелисса сдвинула брови и протянула руку, помогая Эдит встать. Худая рука Мелиссы оказалась неожиданно сильной и одним рывком подняла Эдит на ноги. Она прислонилась к стенке и прижала к себе сумку, будто опасаясь, что Мелисса заберет её в качестве вознаграждения. — Спасибо. Какое-то время между ними застыла тишина. Мелисса оглядывала Эдит так же, как и обычно. Если в голосе ещё можно было уловить незнакомое тепло и даже намёк на заботу, то взгляд будто выдавал истинное отношение Мелиссы — снисходительное, оценивающее, выискивающее недостатки. Эдит сделала вид, что не замечает нарастающей неловкости, и подошла к раковине. Руки сами знали, что делать. Они привыкли замазывать следы истерик и слёз, сами достали капли для глаз, тушь и ложечку от отёков. Им не мешала ни слабость в теле, ни побледневшие, дрожащие пальцы, ни шум в ушах. Мелисса не спешила уходить. Она скрестила руки на груди и, прищурившись, наблюдала за каждым движением Эдит. — Что-то ещё? — Бросила Эдит через плечо, припудривая лицо, — Я уже сказала спасибо. Со мной всё в порядке. Честно. Я, видимо, отравилась лапшой из… — Ты врёшь. Я просто пытаюсь понять, что этот мудак сделал с тобой. Я же знаю, где он живёт. И Коул знает. — Ничего он не сделал, — тяжело произнесла Эдит, сглатывая жгучую волну в горле. «Зачем ты его защищаешь?! Скажи, ну же, скажи!» Но она знала ответ на этот вопрос. Эдит не защищала Гэвина — она защищала себя. Такое очевидное, возможно, глупое отрицание реальности было последним способом уберечь себя от последующих проблем. Если она скажет правду Мелиссе, то потом, как от брошенного в воду камню, разойдутся круги — а точнее, сплетни и разбирательства. То, как серьёзно и пытливо смотрела Мелисса, выдавало её намерения — она хотела справедливости для Эдит. Но Эдит не хотела. Цена для этой справедливости будто требовала от неё таких сил, которых у неё не было. Её личная справедливость уже восторжествовала. Гэвина убрали из Департамента. Но, оказалось, что справедливость не гарантировала счастья. Почему так много людей не понимали этого?.. — Ага. Как же. Думаешь, ты первая? — Мелисса сократила расстояние и подошла ближе, так агрессивно, что Эдит подумала, будто её сейчас опять попытаются ударить, — У него была стажёрка два года назад. Мы даже успели подружиться, ну, как с тобой — обеды, встречи, вот это всё. А потом — как подменили. Те же слёзы в туалете, да ещё и шугалась от Гэвина, как от огня. Сказала, что не вывозит, и уволилась по собственному желанию, хотя я видела, что ей тут всё нравилось. А потом этот мудак сказал, мол, так и надо — если она от «простого флирта» так посыпалась, значит, ей тут нечего делать. И улыбнулся так мерзко. Тут-то до меня дошло. Я знаю, что местные мужики считают за «простой флирт». То, от чего любая женщина потом спать не сможет. Флирт для них — это когда в твоей вагине просто их пальцы, а не член. Эдит почувствовала, как щёки налились краснотой. Она не считала себя ханжой, даже не назвала бы себя скромной, но то, с какой точностью и жёсткостью Мелисса выдавала каждое слово, не могло не смутить. От последней фразы ей снова поплохело, и Эдит, прикрыв глаза, тяжело вздохнула. — Мне жаль. — Какое дело его будущим жертвам до жалости?! У нас сейчас есть шансы привлечь его к ответственности! Эдит взглянула на Мелиссу через зеркало. Хотя они стояли совсем рядом, она могла бы просто обернуться и заглянуть в глаза разгневанной коллеге, но зеркало будто создавало границу, защищающую Эдит от прямого конфликта. Ещё пару минут назад Эдит тошнило, и она рыдала, склонившись над туалетом, теперь же Мелисса, желая отомстить за всех униженных и оскорблённых, тащила её к очередной стычке с Гэвином. Неужели она не понимала, что сейчас нужно Эдит? Эдит что, выглядела, как непобедимая воительница? Но если бы она сейчас сказала правду, что ей хотелось спокойствия, а не очередной борьбы, пускай и за свою честь, то Мелисса бы наверняка не сдержалась и накинулась. Как она умеет — словами прибила бы к земле. — Если он что-то сделает, то в этом точно виновата не я. Не жертва, блять, промолчавшая ради своей же безопасности, виновата в его поведении. И у той стажёрки, и у меня есть причины просто пережить это и идти дальше. Ты думаешь, у меня это в первый раз?! Ты сама знаешь, раз тебя это так взбесило, каково это — просто одёрнуть юбку и идти дальше! Я просто хочу спокойствия, я не хочу, чтобы меня после произошедшего ещё просили это пересказывать и сталкивали бы с ним лбами. Всё! Я уже сделала больше, чем кто-либо, кого бесил Рид — из-за меня его понизили в должности. Можно мне уже не строить из себя героя? Мне можно просто поработать, раскрывая реальные дела, а не создавая проблем на своём же рабочем месте? Эдит сжала кулаки, и почувствовала, как слёзы вновь подступили к глазам. Да что же такое? Почему она не могла просто… Просто жить, как все остальные? Почему даже в момент слабости и боли она попадала в ситуации, где надо было отстаивать себя? Мелисса замолчала. Эдит видела, как сотни вопросов мелькали в глазах собеседницы, как она злилась и терялась от неожиданного ответа. И Эдит даже знала, что ответила бы, если бы не была на взводе — да, Мелисса, ты не представляешь, как я тебя понимаю. Как трудно помогать людям, которые вообще не хотят помощи. И как много общего у меня с моей мамой, добавила бы Эдит не без труда. «У нас, видимо, это семейное по женской линии — принимать мужское насилие как должное, а от помощи бежать, как от огня». И даже если Эдит подсознательно хотела помощи, она знала, что в этом здании есть только один, кто мог бы ей дать того, чего она хочет. Тот, о ком теперь она не могла не думать, воспоминания о его касаниях перекрывали отвращение после прикосновений Гэвина. Тот, к кому скрывать влечение становилось всё сложнее и сложнее, и к которому хотелось броситься в объятия. Она представляла, как Коннор бы смог найти слова, чтобы поддержать её. Как они бы снова встретились вечером. От этих мыслей ей становилось так легко и нежно — это было то, о чём она мечтала всю жизнь, но что на самом деле ей не принадлежало. И скоро должно было разрушиться… — Тебя Фаулер искал, — Мелисса поджала губы и отошла. Эдит знала, что на самом деле Мелисса хотела извиниться. Видела по тому, как напористая агрессия сменилась на неловкие, странные движения, будто Мелисса ударила ребёнка в порыве гнева, а теперь пыталась загладить вину, не признавая её. В этом было что-то отцовское, узнаваемое. Эдит и не нужны были её извинения. Если бы сейчас эта женщина просто ушла, дав Эдит собраться с мыслями и вновь приобрести маску обычного работника Департамента, то Эдит бы уже была благодарна. Простой шанс не растечься жалкой лужей слёз и соплей, шанс сохранить достоинство и собраться с силами был бы куда лучше пламенных речей о том, что она такая не одна и они должны объединиться ради судьбы человечества. Не сейчас, не сейчас. — Скажи ему, — напоследок бросила Мелисса и ушла. Её металлический голос так и звучал в ушах Эдит, пока она подкрашивалась и смотрела на себя немигающим взглядом.Детройт, штат Мичиган 9 октября 2039 года, 10:15:23
По Джеффри Фаулеру никогда не было понятно, что он собирался сделать. Это удивительный человек, думала Эдит, и в первую очередь, чтобы описать его, она бы использовала слово «сильный». Сильный духом, если быть точнее. Иным, наверное, он бы и не мог быть — иначе как управлять такой мощной машиной, как Департамент? Однако, как у любого качества, у силы духа была обратная сторона — это жёсткость, навсегда приросшая к выражению его лица. Из-за жёсткости, проявляющегося во взгляде и голосе, его подчинённые всегда были готовы к худшему. Даже статистически это можно было оправдать — в конце концов, Фаулер куда чаще вызывал к себе для того, чтобы высказать недовольство. Для похвалы он использовал способы, не связанные с его личным присутствием — например, повышение в должности или в зарплате. Что-то, относившееся к работе, а не к личному отношению. Так и получилось, что сотрудники боялись стеклянного кабинета-коробки, не ожидая от личных встреч с Фаулером ничего хорошего. И Эдит шла туда, будто на казнь. Этот день уже не задался, и это было мягко сказано. Она уже не ждала от него ничего хорошего. Вообще, Эдит казалось, что сегодня она должна была умереть — Гэвин и Фаулер были личными вестниками Апокалипсиса, а под вечер, например, её собьёт машина. Пустота внутри Эдит воспринимала эту идею как нечто обнадёживающее. Но когда Эдит отворила дверь и увидела Коннора, её сердце с тяжестью упало в пятки. На мгновение она остановилась, будто не веря своим глазам. «Почему ты здесь?! Это конец?» Коннор обернулся. Его лицо, как и всегда в Департаменте, не выражало никаких эмоций. Только спокойствие с оттенком вежливого дружелюбия. А Эдит, вопреки желанию оставаться такой же спокойной, чувствовала, как её маска дала трещину, и она встревоженно сдвинула брови. В глазах андроида на мгновение проскользнула обеспокоенность. На секунду, лишь пока Фаулер не видел, но Эдит этого было достаточно. С чем она была связана? Коннору было жаль Эдит? Он знал, что произошло сегодня? Или это из-за Фаулера?.. — Доброе утро, капитан Фаулер, — произнесла Эдит и мысленно удивилась, как бодро прозвучал её голос, — Мелисса передала, что Вы меня вызывали. — Доброе утро, Мисс Уайтхэд. Мне стало известно, что Гэвин Рид сегодня был на территории Департамента. Вы в порядке? «Скажи ему. Скажи ему. Скажи ему!» — Да, благодарю за беспокойство. Но я себя в целом не очень хорошо чувствую с утра… — Я вызвал вас, чтобы спросить о ходе расследования. Как я понимаю, вы уже близки к завершению? То, как вкрадчиво Фаулер произносил каждое слово, напрягло Эдит. Будто вот-вот — и скажет, что Коннора пора утилизировать. «Что ж, Коннор, тогда ставлю тебя в известность, что это твоё последнее дело». Или «Коннор, сделай отчёты и готовься к деактивации». Или «Эдит — поздравляю, Вы повышены, Коннор — понижен до смерти на свалке». Это звучало отвратительно. Но это была правда. Было бы странно думать, что Фаулер мог о чём-то забыть. И то, с какой серьёзностью он смотрел прямо в глаза Эдит, не давало ни единого шанса, чтобы усомниться в этом. — По моим расчётам, капитан, и исходя из полученной информации, да. Скорее всего, девяносто процентов работы можно считать завершённой. Эдит молчала. Не только потому, что не могла добавить ничего, кроме «да», но и потому, что только в кабинете Фаулера она вспоминала всю бедственность своего положения. Когда они выполняли дело, в какой-то момент казавшееся бесконечным, и уж тем более, когда они оставались вдвоём, Эдит могла забыть обо всём. Она любила роль простого работника Департамента, заботившегося лишь о своём деле. Она любила процесс, в котором нельзя было увидеть финал. Но когда она встречала Фаулера, то вспоминала, что всё это время они оба хранили секрет, несовместимый ни с чем. Особенно с Коннором. — Рад слышать. Мисс Уайтхэд, пусть и в сотрудничестве с андроидом, но Вы быстро справляетесь с поставленной задачей, к тому же, я слышал, что коллеги хорошо о Вас отзываются. Редко какой сотрудник может так себя зарекомендовать в самом начале пути. — Спасибо. Эдит слышала, что в её голосе не было никакой радости, лишь сухая сдержанность, и тут же добавила: — Это моя обязанность. Не вижу ничего выдающегося в том, что я просто, ну… Работаю. Фаулер усмехнулся: — Скромный детектив — это редкость. Что ж, надеюсь, что Вы меня не разочаруете в дальнейшем. Она кивнула. Кабинет наполнился странной атмосферой — Эдит чувствовала, что за комплиментами Фаулера скрывалось второе дно, о которое она вот-вот ударится. Чувствовал ли это Коннор? Или потрясённая психика Эдит уже видела опасность во всём, а на самом деле не было ничего странного в том, что начальник решил их похвалить?.. Девушка чувствовала, что хотела посмотреть на Коннора. Просто поймать его взгляд и понять, что если что — он рядом. Она не одна. И пусть он не мог быть в Департаменте таким, каким был наедине с ней, но даже так она чувствовала, что его близость успокаивала. Будто напоминала о том, что есть жизнь вне работы, и она — другая. В ней меньше боли и стресса. В ней они встретятся вечером, и, что бы ни было сказано сейчас, у них будет время залечить её раны. Будет же?.. — Коннор, нам с Мисс Уайтхэд надо обсудить некоторые вопросы по трудоустройству. Ты свободен. Андроид кивнул и, не посмотрев на Эдит, прошёл к выходу. «И что это было? Зачем он его вообще позвал?» С одной стороны, Эдит стало легче от того, что Фаулер ничего не сказал Коннору. Наверное, это логично — дело всё-таки подходило к концу, но не было завершено, и было бы странно утилизировать его за шаг до победы. А что, если этих шагов больше? Наверняка Фаулер и это продумал. К тому же, Коннор знал о своей девиации, и говорил, что хочет довести их совместное дело до конца, а потом уже решать свою проблему. Но с другой стороны, Эдит знала, что когда они оставались с Фаулером наедине, то он обязательно спрашивал о её задании. Раньше она беспокоилась, что не могла ничего сказать, потому что искренне не понимала, «болен» Коннор или нет. Теперь же она беспокоилась, потому что не могла сказать ничего лишнего. Но и если она сейчас отмахнётся, мол, ничего подозрительного, то Фаулер ей не поверит. Она решила идти на опережение. — На самом деле, капитан Фаулер, я тоже хотела лично попросить Вас кое о чём. Как я уже говорила, мне с утра не очень хорошо. Когда Мелисса зашла за мной, меня тошнило. Не думаю, что я смогу… — Эдит, прежде всего я хочу знать, заметили ли Вы что-то в поведении Коннора. На самом деле, я не ожидал, что вы так быстро подойдёте к завершению дела. Я рассчитывал, что оно будет последним с его участием, но пока что я не могу добиться от Вас достоверной информации, достаточной для его утилизации. Так не пойдёт. У Вас крайне мало времени. Его лицо едва заметно, но ощутимо изменилось. Пока он хвалил Эдит при Конноре, его черты ненадолго смягчились и приобрели человечный вид — будто актёр, играющий злодея, на секунду улыбнулся простой, доброй улыбкой. Что-то такое неуловимое, но согревающее, отчего Эдит даже на секунду подумалось, что он и впрямь доволен её работой. Но когда Коннор ушёл, Фаулер вновь стал тем, кем был всегда в компании Эдит — начальником, относящимся к ней как к способной, но малолетней девочке. Она тяжело вздохнула. Каждое его слово тисками сжимало её голову. Что она могла сказать? Это странное задание в сочетании с её чувствами создало ситуацию, где она балансировала на канате между тем, что нужно сказать, и тем, что говорить ни в коем случае нельзя. И хотя ситуации, в которых они встречались с Коннором, могли бы ответить на вопросы Фаулера, Эдит чувствовала, что ничто в жизни она ещё не хотела сохранить столь сильно, как их с Коннором встречи, его слова и свои переживания. — Моё официальное задание и то, которое дали Вы, идут в разных темпах. Мне кажется, это неизбежно. — Это Вы так считаете, Эдит. Видимо, я ошибался в Ваших способностях. Эти слова хлёстко ударили по самолюбию. Эдит опустила глаза. Что-то внутри тут же захотело поспорить и доказать, что он не прав, и, хотя Эдит не нужно было одобрение Фаулера, но когда он так открыто выразил разочарование, ей сразу же захотелось поспорить. — Коннор признавался, что его самопроверки в последнее время дают странные результаты. Эдит хотелось зажмуриться, так мерзко ей было от произнесённого, но она лишь сжала кулаки за спиной. Привычная боль от ногтей, впившихся в ладони, не могла её успокоить, и она чувствовала, как мелкая дрожь затрясла тело. Хоть она и выбрала мягкую формулировку, почти невесомую, ей стало не по себе. Почему она это делала? Почему она не могла выбрать одну линию поведения и не предавать ни себя, ни Коннора? Почему она не могла отказаться от задания Фаулера, но, что ещё сильнее её беспокоило, почему она не могла отказаться от общения с Коннором? Первое можно было понять. В конце концов, это была её работа, а представления о нравственности детективов у Эдит рассеялись ещё в Академии. Но второе… Она отказывалась от друзей. Она пережила разрыв с родителями. Она подставила своего наставника, не подумав о том, что каким бы Гэвин ни был, ему следовало бы сказать хотя бы дежурное «спасибо». А потом влюбилась в андроида. Это было буквально единственное, чего она не должна была делать. И за что приходилось расплачиваться в кабинете Фаулера. Помня, что он терпеть не мог вытягивать информацию, Эдит продолжила: — Он говорил, что ещё до работы со мной стал замечать, что у него есть признаки девиации. Но он считает, что надо довести дело до конца. В том числе из-за меня. Эдит старалась не отводить глаза от сосредоточенного лица Фаулера. Она хотела выглядеть спокойно и профессионально, а не так, как чувствовала себя на самом деле. Если бы она отвела глаза, то Фаулер бы наверняка что-то понял, но, казалось, чувства Эдит — да даже их чувства с Коннором — интересовали его в последнюю очередь. — Вот как. А причём здесь Вы? Считаете, он о чём-то догадывается? — Не думаю. Он говорил, что это вопрос моей репутации и… Времени, которое займёт дело. Если утилизировать его раньше завершения, то придётся потратить время на поиски нового напарника и всё такое. В этом есть смысл. — Что же… Я Вас услышал. — Не похоже, — Эдит не задумалась о том, как дерзко это звучало, — я не договорила, но я себя плохо чувствую с утра. Могу ли я пойти домой? Мелисса может подтвердить, что всё утро меня тошнило в служебном туалете. И сейчас мне не то чтобы стало лучше. Фаулер нахмурился. — Это только растянет время. Не думаю, что… — Если вечером мне станет лучше, я встречусь с Коннором. Уже сегодня он может допросить андроида и составить отчёт, если всё пройдёт так, мы рассчитываем, и… Она запнулась. От следующей фразы ей вновь поплохело, и она прикрыла рот рукой — хотя она не чувствовала приступа тошноты, но это был неплохой способ показать начальнику, что ей действительно плохо. — И дело закрыто. Уже завтра это может закончиться. Фаулер, кажется, не заметил подвоха и всмотрелся в лицо Эдит. — Вы правы. Но обязательно ли встречаться вне работы с андроидом? — Я так уже делала. Мне кажется, от простых разговоров вне работы его девиация усугубляется. В конце концов, победа осталась за Эдит. Джеффри Фаулер поморщился и нехотя произнёс: — Ладно. Если мы уже на финишной прямой, то можно и ускориться, действительно. Можете идти домой, я Вас отпускаю. Эдит кивнула, не в силах произнести ни слова. Её сердце горячо билось в груди, и от каждого стука её тело ослабевало всё больше — разве так бывает?.. Оказывается, бывает. И от разговора с Фаулером, даже таких простых подробностях о Конноре, ей стало хуже, чем от прикосновений Гэвина и его мерзкого запаха. Уже завтра. Неужели завтра? Это звучало так реалистично, но при этом кошмарно, как предсказание о смерти. Она попыталась успокоить себя тем, что они с Коннором ещё не настолько близки, это не годы сотрудничества, это не что-то серьёзное или хотя бы реальное, но сознание отрицало это с истеричностью подростка. Как это не могло быть серьёзным?! Как чувство, которое она у себя же отвоёвывала, не могло быть реальным? Неужели это всё время, которое им отведено — пара дней, не больше? Уже у выхода из кабинета, Эдит обернулась и бросила вопрос, ответ на который и не надеялась получить: — Не подумайте, будто я против, но просто… Вы так боретесь за скорость. Неужели это не может подождать немного? И Фаулер посмотрел на неё фирменным, непроницаемым взглядом. — Зачем? «Киберлайф» отклоняют мои предложения о независимом расследовании. Предлагают нам ввести новых андроидов, а для этого сократить количество людей в Департаменте, но сами даже не могут предоставить данных о своей работе. К тому же, Коннор особенный андроид. У него слишком много прав, а в итоге выясняется, что он всё-таки подвержен девиации. Разве Вы не понимаете, почему я так тороплюсь? Эдит кивнула. — Конечно, капитан. И ушла, бесшумно прикрыв дверь. Когда Эдит приблизилась к своему рабочему столу, она остановилась, делая вид, что ищет что-то в шкафчиках. Перед глазами мутнело, и мелкая дрожь, начавшаяся в кабинете Фаулера, усилилась, но она не хотела уходить так быстро. — Мисс Уайтхэд, Вам помочь? Коннор перегнулся через стол, сохраняя расстояние. Со стороны это выглядело, как вежливый вопрос, типичный для андроида, но Эдит слышала в нём тайное послание. Будто он спрашивал: «Что случилось? Что тебя беспокоит, Эдит?» — Опять наушники, забей, сама справлюсь. Она тут же встала и переключилась на бумаги на столе, и когда их лица оказались достаточно рядом, произнесла тише: — Тебе надо завалить допрос Сэма. Не задавай никаких вопросов, я сейчас уйду домой, просто сделай, что я говорю. Не завершай это дело сегодня ни в коем случае. Лицо Коннора осталось сдержанным. — Просто доверься мне. Эдит закусила губу. Это звучало ужасно и иронично одновременно. Возможно, Эдит Уайтхэд была единственным человеком в Департаменте, которому Коннор уж точно не должен был доверяться. Ни сейчас. Ни с самого начала. — Мне нужно сегодня приходить? — Ещё тише спросил Коннор. — Я не знаю. Мне… Мне не очень хорошо. Эдит коротко кивнула и, прижав к себе сумку, быстро ушла. Ей хотелось не только уйти из Департамента, но и из своего тела, из жизни, из существования Коннора. Больше всего ей хотелось бы проснуться в настолько далёком прошлом, в каком только возможно. Но что-то ей подсказывало, что это бы лишь усилило страдания, потому что сколько бы она себя ни уверяла, но она не могла поступить иначе. Ни на одном из этапов своей жизни. И особенно сейчас.Детройт, штат Мичиган 9 октября 2039 года, 22:01:53
Как только Эдит пришла в номер отеля, она небрежно разделась, кинув одежду куда глаза глядят и, выпив снотворное, легла в кровать. Весь оставшийся день она провела в странном, тревожном сне. Это ощущалось, как пластиковый, непроницаемый кокон — без снов и чувств. Просыпаясь, Эдит переворачивалась на другой бок, накрываясь одеялом с головой, и тут же пыталась вновь уснуть. Это был тяжёлый сон. От каждого пробуждения в горле всё больше сохло, голова ощущалась раскалённым металлом, от голода сводило желудок, но в короткие моменты пробуждения Эдит выпивала сок из бутылки рядом с кроватью, и, жмурясь, пыталась забыться. Это был её способ борьбы с произошедшим. Эдит знала, что если проснётся и попытается провести с собой хотя бы полчаса наедине, то тело неизменно поведёт её сознание в ванну и достанет лезвия. Она чувствовала, какой тугой узел страха и отвращения к себе уже завязался в голове, и боялась, что если сейчас дорвётся до заветной коробочки, то искромсает себя до полусмерти. Как только она представляла, как лезвие касалось рук, то тут же пыталась отогнать эту мысль, потому что с ужасом понимала, что больше всего на свете сейчас мечтала об этом. Она была недостойна своего тела, испорченного сальными касаниями. Она была недостойна того, чтобы Коннор жертвовал ради неё своей системой. Она была недостойна работы, которая не сочеталась с её душой, она занимала чьё-то место. В полусне Эдит чувствовала, как по щекам, сами по себе, стекали слёзы. В такие моменты она думала, буквально на мгновение — что же всё-таки сделал Коннор? Как прошёл допрос, и как на это отреагировал Фаулер? Что, если он понял план Эдит и от злости приказал утилизировать того, кого она ждала сегодня вечером? Что, если Коннора уже не существовало?.. От этого её мутило ещё больше. Сквозь дрёму она иногда слышала вибрацию уведомлений на телефоне. Наверное, это была Кэйтлин. Когда Эдит ехала в автобусе до отеля, телефон так же завибрировал. Эдит почему-то надеялась, что это Коннор нашёл способ связаться с ней, и тут же взглянула на экран. Но там был номер Кэйтлин Паркинсон. «Привеет. А у тебя сегодня выходной?.. Я тебя не вижу в Департаменте :( Прячешься? Хаха» Эдит слабо улыбнулась. Только сейчас она поняла, что Кэйтлин ей чем-то напоминала Калеба — по крайней мере, в переписке. А потом подумала — разве сплетница-Мелисса не пошла первым делом рассказывать Кэйтлин о случившемся? И неужели она не знала, что Гэвина сегодня выводили из Департамента? Даже когда Эдит уходила, ей казалось, что все об этом так или иначе перешёптывались — отголоски звуков, похожих на его имя, она точно слышала. «Разве Мелисса не сказала? Мне стало плохо. Фаулер отпустил меня домой» «То-то я думаю, что Коннор ходит такой неприкаянный хаха. А я думала тебя в кои-то веки пригласить куда-нибудь после работы… Но, видимо, не получится: (» «Мне тоже жаль. Возможно, получится завтра. Отгул мне дали только на один день, так что в любом случае завтра я буду ;)» «О! Отличненько. Поправляйся <3 Я жду тебя завтра» Эдит убрала телефон в сумку. Знала ли Кэйтлин, что за улыбающимся смайликом не скрывалось ничего, кроме ненависти к себе и ситуации в целом? Догадывалась ли, что за простыми формулировками стояла ситуация, где Фаулер буквально убьёт того, кто смог прикоснуться к её рукам, а значит, и сердцу? Может, Кэйтлин, чувствовала неладное душой, и поэтому пригласила Эдит развеяться после работы. Всё может быть. В сне, больше напоминающем кому, она скоротала время до вечера. И когда в дверь раздался стук, то тело тут же ожило. Но не в романтическом плане, не проснулись бабочки в животе и приятное волнение, а в том, каком оно и засыпало. Тревога вцепилась в сердце и горло. Эдит на слабых ногах подошла к двери. Тело затекло, ей казалось, что она чувствовала каждый сустав и кость, и все они болели. В зеркале она заметила, как неопрятно выглядели её макияж и причёска, и даже одеваться ей было лень. Накинув толстовку на полуголое тело, она прикрыла глаза и прикоснулась к частям тела, которые трогал Гэвин. Странное ощущение. Будто всё было нормально, но где-то глубоко в теле произошли изменения. Не настолько ужасные, чтобы отразиться на всём организме, но меняющие что-то в восприятии своей жизни. Эдит не врала, когда дала понять Мелиссе, что готова жить дальше. Эта ситуация не сломит её. Но чувство, будто ей попытались снять кожу, осталось. Она подошла к двери, и, прежде чем открыть, зажмурилась и вздохнула. Эдит не знала, что испытает при виде Коннора, но ожидала, что не сдержит эмоции. Был ли смысл, если это могло обернуться последней встречей? А может, за дверью и не Коннор, а кто-то из персонала? Что, если Коннор никогда уже не придёт, и она не успела с ним попрощаться, а Фаулер всё понял и расправился с андроидом лично?.. Эдит осторожно открыла дверь, не до конца, выглядывая, кто же стоял на пороге. Но это был он. И она, тут же распахнув дверь, схватила его за руку и притянула к себе. — Коннор! Боже, ты… Ты всё-таки пришёл! — Она уткнулась в его грудь и закрыла глаза. Дверь за ними закрылась так же быстро, как и открылась. — Я тоже рад тебя видеть, — он смущённо усмехнулся и обнял девушку в ответ. От того, какой милой была его интонация, Эдит тут же стало хуже. Чувство реальности навалилось, и она не хотела отрываться от объятий, чтобы не сталкиваться с ним лицом к лицу. — И всё же, что сегодня произошло? — Коннор наклонился, чтобы заглянуть в глаза Эдит. Но она лишь отвернулась. Она не знала, что ответить. Головная боль, преследующая любое упоминание о её личном задании, подсказывала, что легче сказать правду. Она очистит свою совесть. Она предупредит Коннора, хотя его судьба и была предрешена. Но что-то внутри её, желающее сохранить иллюзию комфорта, нашло ответ. — Я просто… Испугалась. Фаулер сказал, что это дело будет у нас последнее, — она опустила глаза и прикрыла рот рукавом. Слёзы потекли вновь. Она ненавидела, как много плакала в последнее время. — …Я поступила глупо, возможно, но я хотела оттянуть время. — Да, это не самый умный поступок. В конце концов, даже если мы не будем напарниками, что мешает нам продолжать… Он замолчал. Слово «отношения», вероятно, возникло у них обоих в головах как логичное продолжение. Оно было таким очевидным, что Эдит казалось, что оно и впрямь прозвучало. — Я чувствую, что что-то помешает. Прости, Коннор. Прости меня, пожалуйста. Она закрыла лицо руками и почувствовала, как болезненно скривился рот. Тяжёлые, горячие слёзы полились на толстовку, шею, они обжигали, и каждая капля напоминала, что она свершила. — Эдит? Эдит, это опять паническая атака? Коннор положил руку на плечо, и Эдит замотала головой. — Прости, прости меня пожалуйста! Я такая дура… Боже, это невыносимо, пожалуйста, прости! Слова, как и слёзы, просто лились из её рта против воли. Она чувствовала, как её сразу же достало это жалкое «прости», но остановиться не могла. Рядом с Коннором ей было спокойнее и уютнее, чем с кем-либо, но вместе с тем она не могла остановить тревогу и слёзы. Разум Эдит всегда помнил, к чему вели их с Коннором отношения, и никакие чувства не помогали забыть об этом. «Обречены» было страшным словом. Но некоторые ситуации нельзя было описать безобидно. И Эдит знала, что эта — одна из них. — Я тебя прощаю, Эдит, я знаю, что вспыльчивый характер часто толкает тебя на необдуманные поступки, но это не страшно, это просто… Это усложняет наше дело. Но это не заслуживает твоих слёз. — Так ты сделал это? Ты завалил допрос? — Она подняла глаза. Лицо Коннора всё это время было рядом, настолько, что она могла даже не вставать на цыпочки. — Да. Я ничего не добился от андроида. Это было странно. Я никогда прежде не прилагал столько усилий, чтобы провалить задание. Эдит облегчённо вздохнула и села на кровать. Долгий сон не придал ей сил, а вымотал лишь больше, и она хотела вновь уснуть. Но близость Коннора, адреналин, проснувшийся в крови, ещё держал её сознание на плаву. Хотя сонливость и была сильной, но Эдит хотела насладиться каждым мгновением рядом. Это было сложно, она не могла отключить эмоции от произошедшего днём. — Ты знаешь, что сегодня приходил Гэвин? Эдит почувствовала, как потяжелел её взгляд. Вместе с ним — и всё тело. Оно будто приготовилось к очередному нападению, это имя вызывало в ней не только страх, но и гнев. — Я слышал. С этим связано то, что ты ушла? Говорили, что тебя стошнило в уборной. «В Департаменте что, премию выдают за сплетни? Хотя стоило догадаться, раз это видела Мелисса — значит, видели все.» — Ещё недавно ты не понимал, как люди сплетничают, а теперь докладываешь мне, о чём болтают в Департаменте. Как быстро учишься! Смешок вышел неуверенным. — Я не знаю, как ты на это отреагируешь… — Она взяла его за руку, и Коннор сел рядом, — он напал на меня. — Напал?! — Он не пытался меня убить. Но он попытался… Я не знаю, что он хотел, но он… Слова камнем застряли в горле, она чувствовала их физически, и закашлялась. — Он облапал меня. Залез под юбку, трогал за грудь, — Эдит стыдливо опустила голову, — я дала отпор. Но меня стошнило от омерзения, да. И ушла я из-за этого. Коннор сидел молча. Эдит знала, что он не мог ничего ответить, и не винила его в этом. Если уж люди не знали, как на это реагировать, то что можно было ждать от андроида? Она чувствовала, что рядом с ней у Коннора и так каждый раз случалась перегрузка системы. И она ждала, что он переведёт тему или даст абстрактный, понятный совет. Эдит готова была простить ему эту растерянность, не ожидая поддержки, и она даже не злилась на повисшую между ними неловкость. — Мне жаль. Возможно, мне стоит пока выдержать дистанцию. В моей базе данных есть информация про «триггеры». Если я прикоснусь к тебе, это может вызвать триггер той ситуации. Эдит подняла брови. — Это не первый раз, — она сглотнула, — такое случалось. На вечеринках. Один раз я напилась и узнала, что какой-то парень в это время мне отлизал. Я тогда месяц не могла заниматься сексом, но мне кажется, что если бы это было что-то серьёзное, то я бы страдала до сих пор, разве нет? За день до того, как я пришла в Департамент, на меня так же напали на улице. Мне кажется, я могу это переживать. Это типа иммунитета. Коннор повернулся к Эдит и посмотрел то ли удивлённо, то ли испуганно. — Это звучит очень пугающе. Особенно то, как спокойно ты об этом говоришь. Когда Эдит заметила, сколько сопереживания было в его взгляде, осторожного, но искреннего, то почувствовала, как её сердце ответило на это теплом в груди. — Мне кажется, я не могла позволить себе избавиться от этой части жизни. Секс тоже может быть способом селфхарма, это больная логика, но она спасла меня от глубоких травм. Боже, это реально страшно звучит! Но сейчас мне кажется, что дело даже не в «иммунитете». Я просто хочу одного. Эдит крепче сжала руку Коннора, заглянув ему в глаза. — Я просто хочу узнать, каково это — заняться сексом с любимым и не ощущать это наказанием.