Сердце северных гор

      Карл Густав Альтох, Великий герцог Роэтельский, всегда считался радушным хозяином. К его роскошному особняку на Морской улице, как к очагу в холодный зимний день, слеталась вся знать города, чтобы посверкать пёрышками и узнать все самые интересные новости или принести какую-нибудь новую сплетню. Ни одной недели не обходилось здесь без бала, музыкального вечера или званого обеда, и каждый день кто-нибудь заезжал к хозяину или к молодой герцогине, его дочери, на чашку чая, чтобы обсудить политические и служебные вопросы или поболтать о модных в этом месяце фасонах и новых балетах.       Когда же случались особенно важные события — дни рождения, именины, помолвки и свадьбы — о празднике судачили по всему городу за неделю до и после него. Это были роскошные торжества, полные блеска, умопомрачительных яств, прекрасной музыки, изысканных нарядов и лёгкой светской болтовни. В начале сентября такое событие случилось: Бьёрн Кристиан, сын маршала Георга Адольфа, герцога Эстхёльдасского, венчался с Катариной Августой, принцессой Южных островов.       Поскольку Бьёрн после смерти отца воспитывался в доме герцога Роэтельского, своего дяди, празднование было не менее пышным, чем несколько лет назад, когда родная дочь герцога выходила замуж. Бальный зал был полон гостей, чьи великолепные туалеты переливались в янтарном свете свечей; по паркету, до блеска натёртому воском, скользили пары танцующих, вышагивали военные в парадных мундирах, степенно расхаживали дамы, позвякивая серьгами; по нему же сновали незаметные лакеи, разносящие подносы с шипящим игристым, которое сверкало в хрустальных бокалах.       Сам хозяин, в безупречном фраке, изящно отклонив назад породистую голову с гривой густых серебристых волос, беседовал с гостями, со снисходительно-меланхоличной улыбкой наблюдая за вальсирующими парами молодых людей и явно вспоминая свои юные годы, когда он без устали летал по зале ночи напролёт с самыми красивыми девушками королевства. Его и теперь нельзя было назвать дряхлым стариком, несмотря на то, что ему шёл седьмой десяток. Герцог сохранил и внешнюю стать, и ясность ума, и внутреннюю энергию, которая светилась в его добродушных карих глазах. Он привык нравиться окружающим и знал, как этого добиться: его любили все, или почти все, кто его знал.       Не меньшей любовью пользовалась и его дочь — леди Ноэль, как её звали друзья и знакомые. Расправив пышные юбки и с изящной небрежностью обмахиваясь широким веером, она восседала в центре женского собрания, которое герцог шутливо называл «щебетальней». Обычно здесь сидели замужние дамы, гоняя по кругу светские новости, а незамужние присаживались отдохнуть в перерывах между танцами на мягкие диваны и послушать, о чём толкуют их старшие подруги.       О леди Ноэль говорили, что она первая красавица Эренделла, и это было правдой. Молодая герцогиня была счастливой обладательницей прекрасных тёмных волос, замысловато уложенных в тяжелый узел на затылке, ослепительно белой кожи и пронзительных синих глаз, заманчиво блестящих из-под густых чёрных ресниц. Ею восхищались равно и мужчины, сражённые её красотой, и женщины, отдающие дань её умению держать себя, и юные девушки, мечтающие о том, чтобы быть похожей на неё.       Сегодня на ней было шёлковое тёмно-лиловое платье с открытыми плечами, вышитое по лифу бисером и отделанное чёрным кружевом по рукавам и подолу, из-под которого выглядывала маленькая ножка в атласной туфельке. На голове, спускаясь с передних прядей прически, сверкала бриллиантами изящная фероньерка, удостоившаяся не меньшего количества комплиментов, чем платье невесты.       — Мой милый Альберт подарил мне на именины, — отвечала леди Ноэль всем интересующимся, кивая на своего супруга, Альберта Ларссона, владельца одной из крупнейших судоходных компаний Эренделла.       — А как вы находите принцессу? — чисто риторически спросила графиня Вельгард, сидевшая подле герцогини. — Она некрасива и стара, по-моему. К тому же, как я слышала, за ней почти ничего не дали.       — Это правда. Но что поделать, если Южные острова разорены — это отнюдь не её вина; как и то, что она родилась дурнушкой. Ведь мы не выбираем, какими нам родиться и где, разве нет? — ответила леди Ноэль с загадочной улыбкой, которая сопровождала почти всё, что она говорила.       — Я думаю, что Бьёрн от неё без ума, а остальное не важно, — сказала Астрид Дассен, миловидная блондинка тридцати лет, у которой был муж и трое детей, но чья душа так и осталась витать между страниц женских романов. — И, кажется, она тоже в него влюблена…       — Признаться, в детстве я и сама была немножко влюблена в него, — кокетливо хихикнула леди Ноэль, слегка хлопая себя по губам кончиком веера. — Он такой красивый и благородный — просто средневековый рыцарь, только застенчивый, как монашка. Я думаю, ему как раз и нужна такая скромница, как Катарина.       — Должна признать, она весьма расчетливая скромница. Эстхёльдасское герцогство второе после Оландского, а Бьёрн — единственный наследник, — усмехнулась графиня Вельгард, которая не могла верить в добродетели принцессы Катарины, потому что сама вышла замуж отнюдь не из романтических соображений.       — Вечно вы думаете обо всех только самое плохое! — возмутилась Астрид.       — В самом деле, я не склонна полагать, чтобы деньги тут что-нибудь решали, — согласилась леди Ноэль и добавила со всей серьёзностью. — Бьёрн — лучшее из всех сокровищ, и любая хоть сколько-нибудь неглупая девушка поймёт это с первого взгляда.       Тем временем сама Катарина, протанцевавшая с мужем только один раз из-за непомерной тяжести своего свадебного платья, стояла в некотором отдалении и переговаривалась с принцем Южных островов, своим братом Хансом.       Они оба были рыжеволосы и имели сходные черты, но Катарина, в отличие от брата, довольно высокого и стройного, была небольшого роста и плотного сложения. И хотя большие зелёные глаза её, в точности, как у Ханса, можно было назвать красивыми, слишком тяжёлая челюсть и чересчур широкий рот портили общее впечатление, так что графиня Вельгард и прочие дамы из «щебетальни», разделявшие её мнение, были правы насчёт неблестящей наружности принцессы.       — Как мне осточертели все эти слащавые лицемеры… — скорбно вздыхала она, стараясь изо всех сил стереть признаки недовольства со своего лица, которое — она знала — делало его ещё менее привлекательным и, к тому же, не приличествовало невесте. — Когда уже закончится этот идиотский спектакль?!       — Боюсь, сестрёнка, что тебе придётся жить в этом спектакле всю оставшуюся жизнь, — со смесью насмешки и раздражения сказал Ханс, делая глоток из бокала с шампанским. Он сам мечтал, чтобы это празднество поскорее закончилось и он был бы избавлен от бесконечного нытья своей сестры, которая не давала ему покоя всё время, что они пробыли в Эренделле. Она без конца причитала и жаловалась на всё подряд, и в особенности на их унизительное положение, о котором Хансу не хотелось лишний раз думать. Но Катарине, видимо, доставляло удовольствие постоянно напоминать ему и себе о том, что они бедны и никому не нужны, и высокие родственники принимают их у себя из милости, а на их будущее всем наплевать, и ради него приходится расшаркиваться перед каждым вторым, даже если он ниже по статусу.       К счастью, к ним подошёл Бьёрн и тем самым прекратил страдания Ханса, потому что Катарина тут же улыбнулась застенчиво-счастливой улыбкой, и выражение её лица стало ласковым.       — Вы совсем бледны, дорогая, — заметил Бьёрн, который, в отличие от своей невзрачной избранницы, был статным и широкоплечим блондином с голубыми глазами. В них так и плескалась нежность, когда он смотрел на Катарину, которую, очевидно, считал ангелом во плоти.       Интересно, подумал Ханс, как скоро он поймёт, что его добрая, скромная и кроткая жена на самом деле хитрая и капризная девица, которая может выпотрошить нервы даже самому терпеливому человеку.       — Здесь так душно, и я так взволнована, ведь это такой день! — сказала Катарина, наивно хлопая ресницами. — У меня голова идёт кругом от счастья.       — Ах, у меня тоже! Я и не подозревал, что человек может быть так счастлив!       «Какой болван!» — пронеслось в голове у принца, и он с трудом сдержался от презрительной усмешки. — «И повезло же моей сестрице — в двадцать три умудриться отхватить себе этого богатого дурня». И пока Катарина и Бьёрн о чём-то приторно ворковали друг с другом, Ханс погрузился в невесёлые мысли о собственной судьбе.       Он был тринадцатым сыном короля Генриха IV, и рассчитывать на престол ему не приходилось. После того, как умерла третья жена короля, мать Ханса, отец отослал его, Катарину и двух их старших братьев в одну из своих дальних резиденций. Так же он поступил с детьми своей второй жены, скончавшейся от лихорадки за год до его третьего и последнего официально разрешённого брака. Только три самых старших брата, дети первой супруги короля, постоянно находились при дворе, так как должны были понести тяжкое бремя правления разорённой страной после смерти отца.       А ведь когда-то Южные острова были сильным государством с мощным флотом и множеством колоний, но теперь большая их часть была распродана за долги, а в армии царили разброд и шатание. В этом Ханс лично убедился, отслужив почти полтора года на «Фридрихе Неистовом», старом фрегате, который в основном стоял без дела на рейде в Капборге, столице Южных островов, ожидая офицеров, которые развлекались в борделях и игорных домах, и лишь изредка выбираясь из бухты для маневров, которые, как правило, превращались в весёлую и шумную прогулку, мало похожую на военные учения. Настоящих войн Южные острова не вели уже давно из-за нехватки средств в казне, солдаты ходили в чём попало по той же причине и, к тому же, вечно были пьяные, а командиры только разводили руками, да и сами выглядели ненамного лучше своих подчинённых. Выходя в отставку, Ханс чувствовал себя так, словно бежал с тонущего корабля.       Его надежды на успешную военную карьеру потерпели крах, и тогда он впервые понял, как тяжело ему будет найти своё место в этом мире. Он, конечно, мог бы вернуться домой, в Ольбрах, мрачный старый замок в южной провинции, отчаянно нуждающийся в ремонте, и прозябать там до скончания века, довольствуясь своим скудным содержанием, но Хансу казалось, что в сравнении с этим смерть была бы не худшим вариантом, и он прекрасно понимал Катарину, которой пришлось прибегнуть к тысячам ухищрений, чтобы охмурить богатого герцогского сынка, по счастливой случайности очутившегося в их краях в прошлом году. Этот брак даже нельзя было считать мезальянсом, поскольку, кроме титула, у принцессы не было ничего и её ждала одинокая и печальная участь старой девы, побирающейся у богатых родственников.       Хансу претила эта мысль, но он всё чаще думал о том, что и для него нет иного выхода, кроме как найти богатую и родовитую дурочку, которая согласится выйти за него. Желательно, конечно, чтобы это была наследная принцесса какого-нибудь королевства или герцогства, но тут на многое рассчитывать не приходилось. В особенности потому, что обычно у герцогов и королей были свои сыновья, а будущих женихов своим дочерям они выбирали, когда те ещё лежали в колыбельках.       Так было и с принцессой Эльзой, старшей дочерью короля Агнарра. Она уже лет десять была помолвлена ни с кем иным, как с принцем Кристианом, родным братом Ханса, и все знали, что он — негласный наследник короля. По матери они приходились королю двоюродными племянниками, но почему Агнарр выбрал именно старшего принца, для Ханса было непонятно. Он бы с удовольствием занял место брата, потому что для всех было очевидно, что Эльза не будет настоящей королевой. Поговаривали даже, что она больна какой-то ужасной и неизлечимой болезнью, которая настолько серьёзна, что ей запрещено покидать свои покои. Ханс присутствовал на нескольких приемах во дворце, но старшую принцессу не видел ни разу. Зато младшая сестра Эльзы, Анна, веселилась сразу за двоих. Шумная, подвижная, жизнерадостная, она без устали танцевала на балу в честь помолвки Бьёрна и Катарины.       Хансу она понравилась, хотя его слегка утомляла её беспрестанная болтовня. Насколько ему было известно, она ни с кем не была помолвлена, так что это был его счастливый билет в королевскую ложу, которая в его родной стране была занята его многочисленными старшими братьями. Главное, чтобы король Агнарр не был против. Ханс честно старался понравиться предполагаемому тестю, но так и не сумел понять, какого тот о нём мнения. Король Эренделла обладал весьма полезным для правителя свойством — он умел нравиться другим и при этом мастерски скрывал собственное отношение к окружающим.       Зато Кристиан был напрочь лишён этого навыка. Или же попросту не считал нужным проявлять хотя бы минимальную учтивость. Этот надменный чванливый павлин расхаживал по дворцу так гордо, будто уже стал королем. Ханс плохо знал брата, потому что тот с пятнадцати лет воспитывался при эрендельском дворе — с тех самых пор, как они обручились с принцессой Эльзой — и не думал, что Кристиан примет его с распростёртыми объятиями, но такого откровенного презрения к своей особе он не ждал. Старший принц всем своим видом давал понять и сестре, и брату, что он невысокого о них мнения и считает их чуть ли не плебеями.       «Помяни черта…» — мрачно подумал Ханс, наблюдая, как в распахнутые двери залы следом за королевской четой и принцессой Анной входит его брат, важно вышагивающий в своём синем парадном мундире с аксельбантами и голубой лентой ордена Северной Авроры, который носили наследные принцы Эренделла.       Все присутствующие склонились в поклонах и реверансах, расступаясь перед королевскими особами, то же пришлось сделать и Хансу. Король, поприветствовав хозяина и хозяйку бала, направился к жениху с невестой.       — Мои поздравления, дорогая племянница, — обменявшись рукопожатием с Бьёрном, произнёс Агнарр. — Прошу прощения, что не смогли присутствовать на венчании. Но, судя по всему, недостатка в гостях у вас не наблюдается.       — О, благодарю вас, Ваше Величество! — пролепетала Катарина, изображая на лице внеземное удовольствие.       Король сделал знак рукой, и к нему подбежал лакей с небольшой резной шкатулкой, на которой красовались вездесущие крокусы.       — Это диадема вашей прабабушки Вельдарги, — пояснил Агнарр, кивая на лежащую в шкатулке жемчужную диадему с огромным изумрудом в золотой оправе посередине. У Катарины так и заблестели глаза, когда она её увидела.       Ханс подавил приступ раздражения, вызванный этой королевской щедростью. Великодушный дядюшка и так обеспечил племянницу приданым и свадебным платьем, не говоря уже о том, что они жили на его попечении последние несколько месяцев.       Поток нескончаемых благодарностей Катарины, от которых Хансу становилось тошно, прервала Анна, вопреки этикету рванувшаяся вперёд и крепко обнявшая троюродную сестру. Они успели подружиться за это недолгое время, хотя Катарина не раз жаловалась Хансу, что от Анны у неё болит голова и вообще ей надоела эта недалёкая избалованная девчонка.       — Ах, я так ужасно рада! — воскликнула Анна, едва не подпрыгивая от восторга. — Ты будешь жить в Эренделле, и мы сможем видеться каждый день! Это так чудесно, не правда ли?       — О, это просто волшебно! — в тон ей ответила Катарина.       — Поздравляю вас, — мягко кивнула королева Идуна, и они с мужем отошли поздороваться с другими важными гостями. Анна осталась подле невесты и продолжила вслух мечтать о том, как они будут ездить друг к другу в гости, устраивать пикники и приемы и кататься на лодках по фьорду.       Ханс встретился взглядом с братом. У Кристиана были карие глаза и тёмные волосы, как у их отца; бакенбарды и подкрученные усы слегка блестели от бриолина; между бровями ранняя морщина, придающая лицу некоторую суровость; губы крепко сжаты, как будто принц пытался удержаться от какого-то оскорбительного замечания.       — Поздравляю. Надеюсь, вы будете счастливы, — холодно процедил Кристиан и направился следом за королём.       От его присутствия осталось ощутимое напряжение, так что даже Анна замолчала, задумчиво глядя ему в спину. Ханс проглотил комок неприязни, презрения и обиды, подступивший к горлу, и лучезарно улыбнулся эрендельской принцессе:       — Я могу рассчитывать на танец, Ваше Высочество?       Анна тут же встрепенулась, и лицо её просияло, а глаза задорно блеснули. Она кивнула и, подражая его нарочито церемонному тону, ответила:       — Буду очень рада, Ваше Высочество.       Они переглянулись с видом заговорщиков, и Ханс ощутил знакомый азарт, слегка обжигающий грудь, как будто он садился в седло, чтобы скакать наперегонки или загонять зайца. Это чувство всегда щекотало его, когда он говорил с Анной. Между ними установились отношения двусмысленной дружбы, как это бывает между двумя молодыми людьми, только что узнавшими друг друга и испытавшими друг к другу симпатию. Ханс соврал бы, если бы сказал, что принцесса ему совсем безразлична. В отличие от Катарины, которая выворачивалась наизнанку, чтобы изображать нежность и любовь, Хансу не нужно было притворяться. Он знал, что тень влюблённости, которая была в нем по отношению к Анне, вызвана скорее ощущением новизны, чем подлинным интересом, и, скорее всего, пройдёт за пару недель, но большего ему было не нужно. Он мог непринужденно играть роль очарованного и так же непринуждённо очаровывал Анну — с каждым днём всё больше. Ханс чувствовал, что она всё сильнее привязывается к нему, и ощущение власти над другим человеком пьянило его, придавало смелости и уверенности в собственном положении. В его голове рисовались заманчивые картины будущего, когда он станет мужем Анны и больше никогда не будет знать ни нужды, ни унижения. А там, может быть, неведомая болезнь принцессы Эльзы окажется смертельной, и он даже сможет претендовать на престол Эренделла.       Лелея эти мысли, Ханс протянул руку Анне и унёс её за собой в середину залы, кружась с ней под музыку и глядя на неё так, будто они были одни в комнате и во всём мире. Анна то отводила глаза, то смотрела прямо на него, и радостная улыбка не сходила с её губ. Они выглядели как сказочные принц и принцесса: юные, красивые, в бальных нарядах, сияющие счастьем — и гости невольно любовались ими. Никому из них не могло прийти в голову, что и эта сказка зиждется на холодном расчёте. Никому, кроме, пожалуй, одного человека.       Принц Кристиан, стоявший по правую руку от короля, который говорил с герцогом и несколькими генералами в стороне от танцующих, пристально наблюдал за братом и принцессой. Лицо его было всё так же напряжено, и сквозь уточнённые аристократические черты проступала ледяная ненависть, делавшая его похожим на разъярённую, но беспомощную волчицу, у которой отбирают её детенышей. Но он ничем не выдал ни своих чувств, ни их причин, и весь оставшийся вечер по пятам следовал за королем, принимая участие в разговорах и держась всё так же отчуждённо и равнодушно, хотя украдкой и продолжая следить за весёлой рыжей парочкой.

***

      Проснувшись на следующий день около полудня, Ханс узнал, что король и королева ранним утром спешно куда-то отбыли. Это известие несколько огорчило его, потому что на этой неделе он намеревался отправиться к Агнарру и официально сделать предложение его младшей дочери. Разумеется, для начала следовало поговорить с Анной, но в минувший вечер Ханс окончательно убедился, что принцесса от него без ума и будет скакать от радости, когда он скажет, что любит её и хочет жениться на ней. Теперь же это предприятие откладывалось на неопределённый срок.       Ханс некоторое время расхаживал по своей комнате, хмуро поглядывая на дворцовый сад, вид на который открывался из его окон. На время отлучки монарха в замке, да и во всем государстве, заправляли два человека: канцлер и принц Кристиан. Если не предпринять каких-нибудь решительных действий, эти двое, чего доброго, отправят его домой. Катарина теперь не принцесса Южных островов, а герцогиня Эстхёльдасская и больше не живёт во дворце, а Ханс приехал сюда как её сопровождающий и не имел особых оснований оставаться в Эренделле. Король бы его вряд ли выгнал, — ведь какой-никакой, а родственник, — но он уехал, а вот в намерениях брата Ханс был отнюдь не уверен. Слишком уж неприязненные взгляды он на него бросает при встрече и слишком плохо скрывает своё презрение. И канцлер едва ли встанет на его защиту, Анна же мало что здесь решает, тем более, что она ещё не подозревает о тех «пламенных чувствах», которые питает к ней Ханс.       — Да, нужно ей сказать, — вслух пробормотал принц, бросил взгляд на своё отражение в зеркале, дабы убедиться, что следы его тяжких дум покинули его лицо, и отправился искать принцессу.       Он нашёл Анну в нише окна, на лестнице западной башни, где она частенько пряталась от учителя математики или истории, которых терпеть не могла. Забравшись на подоконник с ногами и закрывшись портьерой, она сидела с какой-нибудь книжкой, коротая скучные часы и прислушиваясь к возгласам слуг, которые разыскивали её по всему замку.       — И зачем мне эти уроки? — не раз говорила она Хансу. — Всё равно я забываю всё, что выучила, уже через пару дней. В конце концов, это Эльза будет править, а не я. Было бы лучше, если бы меня отпустили путешествовать в другие страны или хотя бы за пределы города. Я ведь даже из дворца одна ни разу не выходила.       Ханс вполне понимал её. Сам он никогда не испытывал особенного интереса к наукам — может быть, только к военным, и то только потому, что от них веяло славой сражений и победоносных кампаний — от древней литературы и философских трактатов, которыми принца пичкал его педагог, его частенько клонило в сон, все эти занудные рассуждения о природе человеческой души, первичности того и сего, были бесконечно далеки от его стремлений.       Но всё же он мужчина, и ему положено обладать хорошим образованием, чтобы не ударить в грязь лицом перед обществом. Анна же девушка, притом красивая, и её единственное предназначение — выйти замуж и обеспечить отца запасными наследниками, которых, возможно, Эльза родить не в состоянии. Если король таким образом надеялся выветрить из младшей дочери излишнюю доверчивость и наивные представления о мире, то он просчитался: Анна была наивна, как младенец, и доверчива, как щенок. И потому беспомощна.       Впрочем, Ханс и не собирался причинять ей вред. Он, может быть, и обманывает её — совсем чуть-чуть — но он ведь будет её мужем и станет оберегать её от этого жестокого внешнего мира, в который она так стремится выбраться.       Ханс остановился на ступеньках лестницы, некоторое время разглядывая знакомый силуэт, просматривавшийся через портьеру, и затем отдернул её.       — Ханс! Ты напугал меня! — воскликнула Анна, стараясь придать голосу сердитость, но глаза её тут же полыхнули радостным огнём.       — Прошу прощения, Ваше Высочество, — шутливо раскланялся принц, присаживаясь рядом с ней на подоконник. — Корень ученья слишком горек, не так ли?       Анна закатила глаза:       — Ведь ты сам говорил, что у тебя от него пухнет голова.       — Так и есть, — согласился Ханс, пристально глядя на принцессу и удовлетворённо отмечая про себя, что она слегка краснеет под его взглядом.       — Зачем ты меня искал? — спросила Анна, с трудом скрывая улыбку. — Между прочим, ты можешь выдать моё убежище, и тогда я погибну, заблудившись в дебрях науки.       — Я хотел тебе предложить кое-что, — сказал Ханс, и его зелёные глаза в эту минуту напоминали кошачьи.       — Что же? — скучающим тоном спросила Анна, отворачиваясь и делая вид, что ей совсем не интересно. — Предупреждаю, что я не выйду отсюда, пока не закончится урок.       — Да нет, отсюда можешь не выходить. Я хотел только, чтобы ты вышла за меня.       Анна вздрогнула и резко посмотрела на него.       — Что ты сказал? — испуганно спросила она.       Ханс с деланным безразличием пожал плечами, растягивая удовольствие.       — Просто хотел сделать тебе предложение, — сказал он будничным тоном, щурясь от солнца, которое проглянуло сквозь плотную пелену облаков.       — В смысле… ты хочешь, чтобы я вышла за тебя? Ты хочешь сказать…       — Боже мой, Анна! Ну, конечно, я это и хочу сказать! — воскликнул Ханс, подаваясь к ней и беря её за руки. — Ты ведь согласна, правда?       — Я… да… да! — выражение её лица было настолько ошарашенно-счастливым, что Ханс невольно рассмеялся.       — Но постой, когда же… когда мы поженимся? — спросила принцесса, слегка придя в себя после радостного шока.       — Я поговорю с твоим отцом, как только он вернётся. Думаю, он не будет слишком возражать.       — О, ну, разумеется, не будет! Он будет очень рад, я уверена. И мама тоже, и Катарина наверняка обрадуется, что ты останешься в Эренделле… ведь мы будем жить здесь, правда?       — Ну, конечно! — конечно, в Эренделле: домой он не вернётся ни за какие коврижки.       На лестнице послышалось страдальческое пыхтение, и в пролёте показалась седая голова герра Шольсберга, который преподавал принцессе математику. Бежать было уже поздно, да и выше них была только крыша.       — Ваше Высочество! — с трудом отдышавшись, обличительно воскликнул учитель. — Ваш урок начался полчаса назад! Неужели вам совсем не стыдно?       Анне совершенно точно не было стыдно, но она всё-таки напустила на себя сокрушённый вид и затараторила:       — Простите меня, я не нарочно. Ну, может быть, немножко нарочно, но я не виновата! — и, как будто не в силах удержать в себе радостное известие, выпалила следом: — Герр Шольсберг, вы знаете, я выхожу замуж!       — Ах, вот оно что, — старик бросил неопределённый взгляд на Ханса, но, похоже, новость его не сильно удивила. Видимо, придворные уже давно подозревали именно такой исход событий. — Мои поздравления, но, боюсь, что помолвка не убережёт вас от моих уроков. Так что сейчас же возвращайтесь в класс, или я пожалуюсь на вас королю, как только он вернётся.       — Вот ведь зануда, — пробормотала Анна, нехотя слезая с подоконника.       — Я всё слышу, Ваше Высочество.       Принцесса в очередной раз закатила глаза и направилась вниз по лестнице. Шольсберг пропустил её вперёд себя, отвесил чинный поклон Хансу и скрылся вслед за своей ученицей.       Ханс подвинул забытый Анной том «Северных сказок» и уселся обратно на подоконник, думая о том, какой в сущности ребёнок достался ему в жёны. Но это, пожалуй, было только к лучшему. Несомненно, к лучшему.       Теперь дело оставалось за малым — дождаться короля и занять своё место в венценосном семействе. А там уже можно будет подумать о перспективах…