Будущее тревожит нас, прошлое — держит

      Мисси не может привыкнуть. Идея бунта кажется такой далёкой, словно никогда не принадлежала ей самой. Но хочется, подспудно хочется. И только голос Доктора, раз за разом повторяющий в её голове, что она должна быть хорошей, останавливает её.       Она знает, что возбуждает себя. Это видно по занесшей глаза пелене, по лёгкому румянцу, отнюдь не прошедшему после того, как они улетели с этажа взрывов и пламени, по тому, как мужчина едва покидает её личное пространство. Она чувствует это по дёрнувшемуся кадыку, и забегавшим чёрным глазам, и горячей плоти, ощутимо касающейся её бедра.       Она знает, что её возбуждает то, что она возбуждает Мастера. Что наконец-то есть кто-то, кто не просто замечает её, а желает принести удовольствие. Мисси почувствовала, каким он стал податливым, стоило прижать младшего к стене. Уязвимее, чем далек без брони, чем кибермен без подавителя эмоций. Таким доступным Вселенная Мастера ещё не знала, и, по её разумению, никогда не должна узнать. Она отпускает его. Отдаёт дематериализационный блок. И, как хорошая ответственная девочка, ретируется. Никто не должен видеть их такими. Это ведь забота о себе?       Она захлопывает дверь далёкой комнаты и запечатывает её с помощью зонтика, который тут же летит на стол. Никто не должен видеть их и такими. У Повелительницы кружится голова, в которой за роем наставлений Доктора скрываются собственные хищные ухмылки. Она устала от этого глупого противостояния. Очень сложно не поддаться сильному напористому себе, когда он жадно ловит каждый взгляд и как можно теснее прижимает к себе во время танца. Особенно сложно после десятилетий игнорирования, в которые даже глупышка Билл казалась не такой уж простоватой глупышкой. Так сложно сопротивляться себе. И так глупо. Ведь ничего плохого не случится, если она сделает себе хорошо?       Мистресс подходит к окну и задёргивает шторы. Никто не должен ей помешать. Повелительница подходит к зеркалу, оценивающе оглядывает себя. Длинная юбка, застёгнутый на все пуговицы пиджак, воротник под самое горло. Красиво и целомудренно. «Наряд для хорошей девочки», — горькая усмешка. Она развязывает бант, распускает волосы, скидывает пиджак. «Уже лучше», — отмечает про себя. Но она же собиралась сделать не «лучше», а «хорошо»?       Быстро-быстро пуговки блузки покидают тугие петлицы, как трусливые пассажиры начавший идти ко дну корабль. Прохладный воздух липкими лапами хватает за нежную кожу. Ничего, это обострит ощущения. Кончики пальцев скользят по животу. Щекотно. И так туго внутри. «Это глупость, большая глупость!» — Мисси смотрит на себя и отрицает. Но зазеркальная Мисси не согласна: «быть хорошей», может, и значит «быть верной», но отнюдь не обязывает к мучениям. Не с самой собой. Соберись.       Ладонь поглаживает низ живота, бесчувственные ноготки ведут по коже, пока вторая кисть мягко сжимает грудь. Она отвыкла смотреть на себя. Отвыкла любоваться собой. Мисси закрывает глаза. Блузка спадает с плеч словно насмехаясь над ее нежеланием смотреть. Но так проще.       Чего не вижу, того нет?       Она чувствует, как напитывается влагой внизу. По внутренним сторонам бёдер легонько проходит первая волна слабости. Сосок под пальцами твердеет, ощущается сквозь кружевную чашечку чёрного белья. Хочется скользнуть пальцами ниже, погрузиться, разорвать натяжение тёплой влаги. Чуть медля, Повелительница ослабляет молнию юбки, чувствуя, как её пояс, подобно горячим ладоням (её горячим ладоням), опускаясь, оглаживает бёдра. «Это мило», — старается приободрить себя женщина, глядя на соблазнительную леди в чёрных чулках и расстёгнутой блузке напротив. Но как только думает — понимает, что это безнадёжно. Видеть себя — непозволительная роскошь для хорошей девочки. Жар спадает, минутное наваждение начинает казаться ещё большей глупостью. Похоже, без мужской версии она по-прежнему верная собачонка Доктора.       Может, стоит остаться послушной?       Она вновь закрывает глаза, зябко обхватывая руками плечи. Застоявшийся воздух одинокой комнаты — вот чего она заслуживает. Так было в Хранилище — пускай так будет и здесь. Доктор не мог прописать неправильное лекарство.       Вдруг становится теплее, словно кто-то великодушно делится своим теплом, укутывает в него. Великодушно? «Доктор?»       Она распахивает глаза.       Мастер.       Её предыдущее воплощение стоит позади. Его нагретый пиджак на её плечах, горячие ладони придерживают за локти, а надменный взгляд в отражении поразительно глубокий. Он зачарованно и обеспокоенно всматривается в лицо зазеркальной Мисси, видя в её глазах лишь ледяной испуг.       Впервые в жизни он не хочет обжигать.       «Мы не должны. Это неправильно», — ментальная связь такая прочная и чистая, что Повелительницу колет ледяная крупа её же мыслей.       «Почему?» — Мастер не отстраняется. Стоит позади не опуская взгляда, всё ещё податливый, такой раскрытый, словно это не Мисси только что боролась с собой. Смотрит прямо в глаза, ожидая ответа.       Она молчит. Не знает, почему. Доктор, вопреки привычке болтать, не объяснял ей мотивы своих поступков, поэтому она привыкла не спрашивать. «Неправильно», — и всё! Но она не хочет отступать от себя. Очень не хочет.       «Позволь мне?»       Впервые за много лет он спрашивает разрешение. Мастеру важно чьё-то мнение? Только если самого Мастера. Мисси переводит взгляд с его отражения на собственное и вдруг не может различить, кто есть кто. Они — единое целое. Почему бы не позволить себе?       Сильные горячие ладони скользят по бокам, расстёгивают блузку до конца, сжимают прохладную кожу. Он упивается запахом её волос, становится ближе, притягивая к себе, чтобы она могла опереться на его грудь. Сквозь бюстгальтер обводит ореолы сосков, затем опускает руку на мягкий живот. Мышцы чуть дрожат под напирающими пальцами. Мисси закрывает глаза. В своих руках хорошо.       Влажные губы и колючая бородка касаются шеи. Мужчина дразняще покусывает, ведя вдоль сонной артерии до чувствительной мочки уха. Становится теплее. Она сама с собой. Ведь в этом не может быть ничего плохого?       Мисси вздрагивает — пальцы касаются белья. Мастер чертит незамысловатые фигуры по влажной ткани  — распаляет. Вперёд-назад, по кругу, снова вперёд и снова назад, и опять по кругу. Накрывает всей ладонью, сжимает. Мистресс сводит колени, зажимая его между своих ног, и по-прежнему не открывает глаза. Мастер гладит себя, несколько раз надавливая на пульсирующее отверстие. Это волнительно. Он хочет, чтобы им понравилось, хочет понравиться себе же. Мисси запрокидывает руку за голову, притягивая к себе за шею. Он прислоняется всем телом, и она чувствует его жар, его возбуждение. Хочется коснуться себя. Мысль многогранная, ведь ментальное поле общее. Они не могут определить, чья она конкретно. Это и не важно.       Мужские пальцы проникают под бельё, женская ладонь вцепляется в перехватившую под грудью руку, губы встречаются. Она водит языком по его губам, а он - кончиками пальцев по её губкам, делая себя влажной. Собирает смазку. Глупо играть с собой, борясь за первенство, ведь проигравшего не будет.  — Уже ищешь себе оправдание, милый?       Он ловит кончик её языка, но тот ускользает меж влажных губ.  — Посмотри на себя.       Она медлит. Боится, что хрупкое наваждение опять рассеется. С Доктором она отвыкла от многих вещей, зато привыкла бояться.  — Посмотри на нас, Мисси.       Но сейчас с ней не Доктор. Доктор никогда бы не довёл до такого. Доктор, который не любит объятий, даже в руках бы её сейчас не удержал. Возможно, пришло время сделать выбор?       Она открывает глаза. У Мисси из зазеркалья с плеч спала рубашка, зато появились пятна румянца. У Мисси из зазеркалья мило вздёрнутый носик и хитро прищуренные глаза. Мастер за её спиной раскраснелся, дышит неглубоко и громко, с отчаянной зачарованностью глядя на себя сверху вниз. Стоит немного качнуть бёдрами, и он уже отрывисто выдыхает им в шею. Повелительницам нравится.  — Доктор заронил в тебя зерно нравственности, — Мастер сглатывает, придвигаясь к самой ушной раковине. — но я докажу, что это всего лишь сорняк.       Он делает небольшое усилие, налегает на неё и проскальзывает внутрь. Женщина замирает, повернувшись к его лицу, касаясь носом носа. Пальцы крупнее её собственных, немного грубее и робче. Она бы сделала это быстро, но Мастер изучает: оглаживает стенки, давит, легонько пристукивает, сгибает пальцы. Мисси горячо дышит себе в лицо и наконец находит силы соприкоснуться губами. Младший был прав: проигравших не было. Они целуются медленно, почти измождённо от напряжения, пока он скользит внутри. Но лёгкий стон срывается с губ женской регенерации, только когда Мастер покидает себя.       «Каждый наш стон — маленький камень в сад Доктора. Он больше не посмеет пускать свои корни в этой почве».       Мастер вновь проникает в себя, склоняется к шее, тесно прижимается к ягодицам. Он тоже хочет внимания. Мужчина двигается вверх-вниз, то и дело выскальзывая из себя, притирается членом сквозь кажущуюся теперь столь грубой ткань брюк. Мисси нравится смотреть, как у его отражения надламываются его брови, как изгибаются в стонах её собственные приоткрытые губы и как мужская рука исчезает в её трусиках. Хорошая девочка отводит взгляд, но не Мисси — уже нет. Один из них должен смотреть. Мастер немного занят, так что она решает себе помочь. Повелительница заводит руку за спину, едва протискиваясь между их телами, рывками продвигается по его животу и останавливается на члене, несильно сжимая себя сквозь одежду. Мастер сбивается с ритма, погружает пальцы глубже, чем следовало, а другой рукой беспорядочно сжимает край белой рубашки.       «Тише, тише, не сделай себе больно».       Голос Мисси укоризненно-насмешливый, слегка кокетливый и весьма властный. Мастеру нравится. Вслух он этого не скажет, но он определённо подчинялся бы себе. В некоторых аспектах.       «Я знаю, дорогой».       Она сладко воркует, поглаживая себя позади и накрывая другую ладонь. Мисси тянет его из своего белья, чувствуя, как пальцы в последний раз раздвигают набухшие губки, облизывает влажные фаланги, пробуя собственный вкус, и отпускает. Рука заметно подрагивает, желая ухватить её за подбородок и развернуть к себе, она видит это в отражении, и ощутимо сжимает свой член.       «К чему удовлетворять себя словно мы в одиночестве? Давай сделаем это по-настоящему».       Она поворачивает голову сама, шутливо касаясь носом щеки. Мастер сглатывает, чувствуя, как медленно и садистски-щекотно пальчики скользят по плоти. Хищный взгляд холодных серых глаз жадно следит за движением кадыка, а затем снова обращается к отражению.       «Пусть мы загубим сад Доктора, но ведь надо что-то и в своём посеять?»       Они немного покачиваются, держась друг за друга, не разделяясь, как единое целое, а затем Мисси отталкивает себя, легонько шлёпая по бедру.       «Раздевайся».       Мастер цепко вперивается взглядом из зазеркалья.       Мастер нетерпеливо скидывает рубашку.       Мастер дёргает из шлёвок ремень.       Старшую до дрожи забавляет его торопливость. Она вальяжно прохаживается, скидывает его пиджак, останавливается, крепко опираясь одной рукой о стол. С собой ей не холодно. Наблюдать, как он дорвался до себя любимого, забавно и в какой-то мере приятно: общее ментальное поле возвращает утерянные воспоминания.       Он становится позади, отражаясь в зеркале ненасытной пожирающей тенью, готовой заполнить собой каждый уголок. Горячие ладони оглаживают плечи, обдавая жаром, обволакивая потрескивающей темнотой общего безумия. Что там она говорила на крыше? «Удержи меня?» О, Мастер сделает это, она в себе не сомневается!       Повелительница улавливает неясный скомканный импульс в общем сознании: напоминание, что не она одна о чём-то просила. Почему бы не проявить внимание к себе? Она целует его под подбородком, натыкаясь на жёсткую щетину, втягивает кожу, слегка прикусывает. Кадык рвано опускается, задевая её щёку. Мастер оглаживает руками бока и бёдра, пока женская версия не останавливает его на последних.       Они сделают себе хорошо.       Поцелуй получается мокрым и властным, бородка немного колет, но если это всё, чем Вселенная попытается их остановить, её ждёт большое разочарование. Кто-то кусает, чьи-то пальцы любовно стягивают волосы на затылке, обоим становится трудно дышать. Доктору тоже, должно быть, трудно дышать. У худого иссушенного старика с многочисленными травмами, наверное, сердце бы отказало, увидь он их сейчас. Только одно, конечно, чтобы продлить мучения. Один день за те десятилетия, что он мучил её, его, их прекрасное будущее.       Где теперь твоя хорошая девочка, Доктор?       Не разрывая поцелуй, Мастер поддевает край влажной материи, сдвигая её в сторону, слышит, как Мисси царапая ноготками хватается за край стола. Головка скользит по горячей распалённой плоти, женская версия кусает его за нижнюю губу.       «Мы готовы?»       Кажется, он не был так обходителен с целой Великобританией, прежде чем та приняла его в ряды премьер-министров.       «Очень мило, что ты заботишься о себе, дорогой. Но это звучит так, словно ты, по меньшей мере, собираешься отобрать у Доктора его любимую Землю».       Она словно нарочно выбирает длинные предложения, проверяя их обоих на стойкость. Мужчина перестаёт целовать её и внимательно смотрит будущему в глаза.       «Нечто куда большее, чем его маленькую обшарпанную Сол-3».       На мгновение на лице Мисси застывает новое для прошлого и уже обыденное для будущего выражение: неверие, застигнутый врасплох испуг. Значить для кого-то больше, чем Земля значит для Доктора — возможно ли это? Она отводит взгляд. Доктор, Доктор, всегда и везде чёртов Доктор! Неужели даже наедине с собой она не может забыть о нём?  — Хэй, — рука Мастера накрывает её, уже не так уверенно хватающуюся за край стола. — Мы можем.       Он смотрит на себя из зазеркалья, всё так же со страстью, с вожделением, но и с пониманием. У них всегда были они. И, как бы Мисси ни надеялась, что появится кто-то ещё, он не собирался оставлять себя насовсем. Наконец-то у этой верности есть физическое подтверждение. Мисси опирается на собственную грудь и, едва не забыв о вопросе, тихонько кивает.       Чувство постепенного заполнения заставляет прикрыть глаза, женская версия устраивает голову на собственном плече. Мастер такой горячий, в то время как её теснота такая прохладная, и кажется, сделай он что-то чуть быстрее, они бы оба вспыхнули словно спички. Ощущение странное, новое и некогда забытое: они везде. Они внутри, они кругом, они переплетены, пронзают друг друга и обволакивают со всех сторон. Мисси впивается пальцами в его кисть, когда Мастер начинает двигаться. Что-то внутри них вспыхивает и разгорается безумным ненасытным огнём, обдаёт таким жаром, что воздух одинокой студёной комнаты начинает казаться раскалённым. Каждое движение ощущается острее и ярче всех когда-либо сожжённых звёзд, горячие щекочущие капли пота катятся от груди по животам и между лопаток, вспарывая напряжённые мышцы не хуже ударов плетью.       От очередного толчка Мисси выгибается, отстраняясь от предыдущего тела. Её глаза распахиваются, она видит их в отражении: поддерживающую под талию мужскую версию и вцепившуюся в бедро, заставляющую прижаться теснее, женскую. И, вопреки всем стараниям Доктора, Повелительнице нравится. Отпустить прошлое? Это прошлое весьма крепко её держит. Отказаться от будущего? О, а такое будущее, безусловно, его тревожит. Они движутся в едином ритме, создавая собственное неповторимое «настоящее», которое будет разрастаться, проникая во все уголки Вселенной, и зерном этому настоящему станет не нравственность, жестокость или воздержание — это будет любовь. Любовь к себе — то, чего им так долго не хватало. Они разобьют свой сад. И никаких сорняков.       Толчки становятся более резкими, Мастер зажмуривается. Его влажное дыхание делается сиплым, он стискивает Мисси в своих объятиях, только благодаря общему ментальному полю чувствуя, где стоит остановиться. Осталось немного. Пламя охватывает их тела целиком, плескаясь под кожей, раздувает вены, оставляя внутри приятно тлеющие угольки. Ненасытный огонь вот-вот вырвется за пределы физических оболочек, соединяя их воедино и давая начало тому самому «настоящему». Деревянный стол поскрипывает, кажется, даже зеркало дрожит, потому что теперь нет нужны показывать Повелителям, какие они на самом деле.       Мастер замирает. Прижимается к будущему всем телом и прикусывает мочку уха, ощущая себя в себе. Терпкое густое чувство. Мисси сжимает его ладонь, его бедро, напрягает шею, стараясь ослабить боль от укуса. Она вся сжимается, глотая высокий горловой звук. Горячая прозрачная жидкость нехотя стекает по члену к съехавшим брюкам и обжигает внутреннюю сторону бёдер, задевая кромки чёрных чулок.       Никто не двигается, не говорит и даже, кажется, не дышит. В общее ментальное поле волнами накатывает блаженная расслабляющая тишина. Они сделали это — подняли первый росток их нового сада. Прошлое, полное барабанов, скитаний и одиночества, больше не держит их. Будущее, насыщенное болью, смирением и всё тем же гулким одиночеством, уже не тревожит. Они — парадокс. Они — невозможные. И они только что запустили своё новое особенное «настоящее».