Резонанс

      Джек заявился в логово Кромешника ураганным вихрем с громкими обвинениями в его сторону. Последняя авантюра Питча возмутила Фроста до глубины души и показалась ему действительно кощунственной. ... - Считаешь, я много себе позволяю? - Считаю! И пришёл сказать именно об этом! - И что же ты планируешь сделать, если я не прислушаюсь? - самодовольно поинтересовался Питч. - Да что угодно. Всё, что могу! Я пришёл предупредить, что воздаяние будет равным преступлению! - Преступлению! - отчётливо проговорил Питч. - То есть, по-твоему, я преступил некую черту? - Я бы не пришёл, если бы так не считал. - А может, ты поспешно судишь? - ухмыльнулся Кромешник. - А может, ты заговариваешь мне зубы? - пронзительно глядел на него Джек. - Если ты думаешь, что тебе некому дать отпор, то ошибаешься! - Значит, ты решил выступить моим судьёй? - Джек заметил, что тон Кромешника изменился. Обычно спокойный и отрешённый, сейчас он содержал в себе что-то суровое. Это было неожиданно... И страшно. Но Джек чувствовал, что готов проявить и внутреннюю, и внешнюю силу, если понадобится. - Скажу тебе, что мы сущности разного "калибра", Джек, - чуть усмехнулся Кромешник, сохраняя агрессию в голосе. - Мораль для всех одна! - эта фраза из уст озорного зимнего духа звучала несколько непривычно, но твёрдо и абсолютно искренне. - Хах! А тебе правда больше трёхсот лет?.. Нет, Фрост, пора бы знать, что одни и те же действия имеют под собой разное содержание для разных... существ, ситуаций и времени. - Да, пора бы знать, что каждый случай рассматривается отдельно! И в этом случае ты черту перешёл! - сделал ответный философский выпад Джек. - И если в будущем я сочту... - ТЫ сочтёшь?       Джек не знал, что Кромешник умеет так говорить. Парень машинально схватился за посох второй рукой. - К твоему сведению, если бы я играл в полную силу и действительно бы делал что вздумается, мир был бы моим. - После всего, что я слышал про тебя от хранителей, после того, что я видел сам... что-то не верится, что ты этого не делаешь! - говорил Джек с едва заметной ухмылкой. - А ты поверь! - криво улыбнулся Питч в ответ. - Это полезно, знаешь ли, для таких, как мы. Верить в некую Силу, что ведёт этот мир. Хоть и почти никогда не даёт прямых ответов, - усмехнулся Кромешник, явно намекая на молчание Луноликого. - Я видел эту Силу, Джек. Видел то, что люди называют кармой или справедливым воздаянием. Видел расцвет и упадок цивилизаций, как подавленные эмоции одной эпохи находят отражение в другой. Видел, что такое грех и святость, герои и злодеи. И я знаю, что можно стать и тем, и другим, совершив внешне одно и то же. Я знаю, кто и в каком состоянии имеет право поступать определённым образом. И хотя бы поэтому предпочитаю не связываться с энергиями, которые могут серьёзно... огреть. Себе дороже. - процедил Питч сквозь зубы. - Я знаю свою роль в том, что происходит. И Луноликий её знает.       Упоминание Луноликого несколько смутило Джека. Кромешник это заметил. - Или, по-твоему, то, что случилось четыре года назад, произошло без его ведома, без его допущения? - обнажил Питч острые зубы. - Или что без тех событий ты нашёл бы свою роль? Конечно, делая всё это, я верил в СВОЮ победу. Но перед судьбой... склоняются, Джек. Можешь ли ты правильно понять значение этого слова с высоты своего великовозрастного опыта?       Некоторые фразы и правда нашли отклик в душе хранителя, но он был слишком зол на Питча. За всё это время парню слишком надоели его витиеватые речи. Не столь важно, что он говорит, как то, для чего! - Считаешь, ты меня убедил? Оправдал себя, да? - усмехнулся ледяной дух. - Я имею представление о том, как ты действуешь, Питч. Ты смешиваешь правду и ложь, дёргаешь за ниточки, используешь чужие настоящие эмоции, чтобы получить то, что хочешь! Я знаю, кто ты. И я не боюсь твоих методов. Даже если ты будешь использовать их "в полную силу"!       Джек и Кромешник смотрели друг на друга в упор. Взгляд Кромешника сейчас был несколько странным: с одной стороны снисходительно-равнодушным, с другой, тоскливым и будто даже обиженным. А вот и следа вины в нём не было. Впрочем, Джек пришёл не взывать к совести, он пришёл по другой причине. - Я предупредил! - произнёс он, решительно глядя на противника. - И я ухожу...       Фрост сделал несколько шагов к выходу. - Джек, - вдруг раздался позади голос, который заставил его содрогнуться и тут же остановиться. Этот голос принадлежал его сестре, и в этот раз парень сразу его узнал. Джек понял, что Кромешник решил с ним поиграть, и, в общем-то, можно было не ввязываться, но в первую секунду молодой хранитель посчитал позорным так просто уйти. А во вторую уверенность в себе и любопытство заставили его обернуться. Если с ним хотят поиграть, он сыграет. И докажет на деле, что не боится методов Питча, насколько бы изощрёнными они ни были.       Перед Джеком стояла его сестра. В том самом возрасте, в каком он видел её последний раз в своей человеческой жизни. - Джек, я так давно тебя искала! - она подбежала к нему.       Парень оставался безучастным, но приятный знакомый голос ввёл его в своеобразное оцепенение. Он понял, что не способен сказать что-то резкое или грубое, и пытался сообразить, как не дать себя в обиду... Маленькой родной девочке, что стояла перед ним. - Джек, что с тобой? Что случилось? - её тон звучал так же обеспокоенно, как в те времена, когда она замечала, что брат усталый или не радостный по своему обыкновению.       Вдруг юноша заметил, что на нём его прежняя одежда - светлая рубашка, коричневая накидка. Он посмотрел на свою руку, на секунду ему почудилась та самая ночь, когда он стал Ледяным Джеком. Тогда, глядя на свои ладони, знакомясь со своей силой, он не предполагал, сколько лет неприкаянности его ждёт. Ему показалось, что у него слегка закружилась голова. - Джек, тебе плохо? - спросила сестра с прежней тревогой. Он всё не отвечал. - Джек, не молчи таак, - с мольбой вцепилась она в его рукава. - Я здесь! - сразу откликнулся парень, слегка наклонившись.       Он мгновенно вспомнил, с каким отчаянием обращался к матери с той же просьбой, когда ему было 12. Мать замкнулась в себе после смерти отца. Иногда даже не откликалась на плачущую Эмму, которой ещё не было и года. Именно тогда Джек впервые познал, что такое настоящее горе. Он, которого и до, и после физической смерти обычно воспринимали инфантильным подростком, повзрослел за те несколько дней. Когда отрешённая скорбь прервалась лишь младенческим плачем. Твёрдо решив, что его семья не останется в этой гнетущей атмосфере. Он пытался продавать вещи, брал на себя работу, которую ему доверяли соседи, нянчился с младшей сестрой, навсегда приобретя к ней совершенно особенное отношение, близкое родительскому. Он стал хранителем для своей семьи, как и завещал ему отец... По крайней мере, очень пытался им стать. И глядя на него, хлопочущего и вопреки всему радостного, мать смогла отойти и от своего горя... А подросток с тех пор старался нести радость всюду, где появлялся, взяв за принцип не допускать страданий и страха, когда только возможно. Это изначально было в его природе, выходило у него совершенно естественно, а столкновение с личной трагедией лишь раскрыло эту черту.       Услышав голос Джека, девочка улыбнулась. Хоть в её взгляде и оставался смутный испуг за него. - А я тебе такой подарок тогда приготовила... - начала она, очевидно, пытаясь вызвать у юноши приятные эмоции, - на День рождения! Ну, на твои 18 лет!       Фрост прижал ладонь ко рту. Ему как раз должно было исполниться 18. И сестра действительно с упоением рассказывала, что приготовила для него что-то особенное и что ему точно понравится. Как он мог забыть всё это на триста лет? И как это может иметь на него такое влияние сейчас?       Девочка взяла его за руку, он почувствовал тепло её ладони. - Джек, я так сильно скучала! - Я тоже скучал! - машинально вырвалось из его груди.       Он присел на корточки. Парень помнил, что это обман. Но какой качественный!.. Вот же она, его сестра, стоит перед ним. И сейчас все её реакции, слова, интонации так похожи на то, что лежало у него в сердце. Джек был абсолютно очарован искусством Кромешника и тем, как оно неожиданно себя проявило. Он ощутил почти непреодолимую потребность говорить с сестрой, как с живой. Почувствовал вдруг, насколько сильным было это желание в нём с тех пор, как он всё вспомнил. - Нет, Джек, ты не скучал. Ты ведь нас не помнил... - девочка говорила без обиды, даже слегка улыбнувшись, она лишь озвучила грустный для неё факт. - Ты летал по миру, был с другими детьми и семьями... - Эмма, я... Я... - её детское страдание выглядело таким натуральным, что чувствительная душа Джека не могла не откликнуться.       Он ожидал, что его сестра сейчас превратится в монстра, или что лицо её исказиться, или что она скажет ему что-то нехарактерное и задевающее, но пока всё было так... как могло бы происходить на самом деле. - А помнишь, как ты обещал всегда быть рядом с нами? - в этой фразе не было укора, лишь странная смесь тёплых воспоминаний с тихой болью, от которых у Джека подступили слёзы, одна из которых выкатилась-таки, тут же превратившись в ледяной узор на щеке. - Когда мы возвращались с катка... Помнишь? - Конечно, я помню... Я обещал! Но я не мог, Эмма... Луноликий.... Луна меня выбрала... - Но ты же не просил, чтобы тебя выбирали... - потупила голову девочка. - Джек внимательно посмотрел на неё, чувствуя, как сдерживаемые внутри слёзы никуда не уходят, а всё копятся. - Тебе даже и без воспоминаний о нас было так плохо... - Ему показалась, что он не видит в её глазах ничего, кроме сочувствия. - Разве нет?       Джек так и взвыл, опустив голову. Замечание об его одиночестве из уст младшей сестры, пришедшее будто бы из того времени, когда его знали человеком, звучало совершено особенно. И заставило вспомнить все те моменты своего посмертного существования, о которых он старался забыть и которые порой даже воспринимал как что-то отдельное от себя. Сейчас он словно пережил их все разом, такими ужасными, какими они были на самом деле. Джек не знал, что способен такое выдерживать. Из его глаз хлынули слезы, часть которых сразу превращалась в лёд. Внезапно он ощутил все те страхи, в которых долгое время боялся себе признаться. Страх, что он не хочет быть хранителем, что таит обиду на Луноликого, что ему бывало настолько больно, что он даже не понимает, как к этому относиться, как он носит это в себе и как это может сочетаться с его характером. Страх перед безразличием и жестокостью высших сил, которые в его жизни явно дали о себе знать и которые могут заставить страдать за любую провинность и несогласие с ними. Страх, что он никогда не встретит настоящее понимание. Джеку показалось, что всё это время он подходил к пропасти, и сейчас наконец в неё рухнул. Всего лишь навсего из-за... сочувствующего взгляда сестры. - А мама тоже так скучала по тебе. Она несколько дней почти ничего не говорила... А ещё... Ты же остался единственным мужчиной в семье. Она так надеялась, а... А пришлось справляться самим... - Эмма, прости, прости! - Джек вцепился руками в её плечи. - Прости, прости меня! - повторял он сквозь слёзы не в силах остановиться.       Он почувствовал, как детская рука осторожно и мягко гладит его по вздрагивающему плечу. - Джек, здесь так темно, давай уйдём... - Да, давай! - резко поднял голову Джек, лёд на его лице с треском раскололся. - Мы сейчас выйдем на свет! Я тебе такое покажу, Эмма, как я умею снегом управлять! Это так красиво! - громко говорил парень, всё ещё задыхаясь от слёз. - И мы с тобой сыграем во что-нибудь... сколько хочешь! В этот раз точно... Я обещаю, Эмма! - Фрост вскочил, пребывая в каком-то истерическом воодушевлении, инстинктивно обернулся к выходу, тут же поворотил голову обратно и... Увидел Кромешника. Высокого, тёмного смотрящего на него тем же отрешённым взглядом.       Парень вскрикнул. Однажды он давал себе зарок, что никогда не сделает этого перед Бугименом. - Это было не в полную силу, Джек...       Казалось бы, куда дальше позориться, но Джек почувствовал, словно снова потерял сестру, мгновенно осознал, что никаких игр с ней больше не будет, что он не поговорит ни с ней, ни с матерью, не сможет успокоить, объяснить, попросить прощения, неважно, виноват он или нет в их страданиях. Внезапно он понял, что ему снова не с кем поделиться той уникальной болью, что копилась в нём все эти годы. Джек не справился с ударившими эмоциями и неприлично громко всхлипнул, не отрываясь от янтарных глаз.       Ему показалось, что таких реакций он не позволял себе, даже когда был совсем один.       Он пришёл сюда полным решимости и хладнокровия, а сейчас... чувствовал себя совершенно разбитым и уязвимым.       Кромешник вдруг изменился в лице. Оно стало надменным и грозным. Он уверенно зашагал прямо на Джека. Того объял настоящий ужас.       Казалось, тёмная сущность сейчас просто воспользуется его слабостью и в буквальном смысле слова свернёт ему шею. Это впечатление было настолько искренним, что парень даже оценил тот вариант развития событий, в котором его душа всё же встретится с семьёй, прямо сейчас.       Питч подошёл вплотную к отступающему в панике Джеку и наклонился к самому его уху. У юноши перехватило дыхание. - Правда, и ничего кроме правды, Джек. А без неё мои методы не имели бы и половины эффекта. Страх это не зло. Он лишь показывает истинный облик души, и не моя вина, если этот облик неприглядный. У каждого из нас далеко не один пласт страхов. И глубокие потаённые страхи есть у всех. - Следующую фразу Питч произнёс ещё более тихим шёпотом, прямо ему на ухо. - Даже у меня.       Фросту стало от этого очень не по себе. Он предпочитал видеть в Кромешнике в первую очередь врага, так было легче и правильнее, как он считал, но хранитель не мог отрицать, что видит в нём и своеобразную недосягаемость, даже величие. И сейчас это признание в сочетании с воспоминаниями о том, как Кромешника затягивали собственные кошмары в недра земли и каким хранитель потом нашёл его там, заставили парня снова крепко прижать ладонь ко рту. Это было осознание, что страху и боли подвержены даже создания другого "калибра", что сломить можно любого, какой бы силой он ни обладал.       Питч выпрямился и внимательно посмотрел на Джека, чуть наклонив голову вбок. Видеть эту душу в таком состоянии было особенным удовольствием. Как ни странно, не садистским, а очень даже возвышенным.       Фрост смотрел перед собой и резко вдыхал и выдыхал носом, пытаясь быстрее прийти в себя.       Питч поворотился, но вдруг услышал позади голос: - И всё равно... даже после этого... Ты можешь врать. И можешь смешивать... - Джек судорожно вздохнул, - правду и ложь для своих целей, - с трудом завершил он, стараясь говорить твёрдо и спокойно, насколько это возможно. Его голос звучал теперь уже совсем без гнева. Это было лишь выражением мнения, которое сохранилось и после экзекуции. - И даже после этого... - лирично начал Питч и прислонил согнутый палец к его груди, - ты можешь говорить мне такое... - по лицу Бугимена прошла лёгкая ухмылка. Он снова обернулся и сделал пару шагов. - За это я тебя и люблю, Джек.        Парень громко вздохнул от неожиданности. С одной стороны, в этой фразе вроде бы не было ничего особенного. Питч сказал её так, словно всё было давно понятно. С другой, напротив, она содержал под собой что-то очень глубокое, почти неприступное. В ней не было и намёка на пошлость или даже на гендер, а было что-то, что одновременно добивало и спасало. - А теперь убирайся вон из моего логова! - повернулся к нему Кромешник и невозмутимо указал пальцем прочь.       Ещё несколько секунд они смотрели друг на друга. Джек всё ещё не мог поверить, что Кромешник знал об его внутреннем мире едва ли не больше, чем он сам. Не мог поверить, в каком виде предстал перед ним... И в каком виде сам Кромешник показался ему.       Молодой дух больше не проронил ни слова и, обернувшись, медленно направился к выходу.       Питч опустил голову. В этот раз "авантюра" будто бы совсем не добавила ему сил, а, наоборот, истерзала его. Он выбрал для Джека что-то совершено особенное, что, по какой-то неведомой причине... пугало его самого. Голос маленькой брошенной девочки. Чувство вины перед ней. Недоверие Луноликому и страх перед собственным бунтом, страх перед вопросами, на которые нет ответа, перед неприкаянной одинокой жизнью, с болью, которую никто не понимает. Всё, что было испытано сейчас Джеком, будто вошло резонанс с чем-то внутри Кромешника. Чем-то, что он до конца не мог осознать. И что даже уходило корнями за пределы его памяти. К тем самым чувствам, которые навсегда оставляют след. Неважно, в какой жизни они были испытаны.