Бездна

Солнце истратило свою обжигающую яркость и медленно исчезало за видимым горизонтом. Изматывающая жара, что весь выходной день прожигала до мозга костей каждого вышедшего на улицу, медленно сходила на нет. Воздух, тяжёлым прессом добивающий самочувствие, стал в разы легче: прохладный вечерний ветер пел в пышных кронах деревьев, мягко пробегаясь по шерсти и оперению многочисленных лесных обитателей. Проносились перекликания разных маленьких птиц, постепенно отходящих ко сну. На смену им выходили ночные охотники, что дремали в своих укрытиях после предыдущей вылазки за добычей. Лёжа в объятиях густой поросли трав, я отсчитывала секунды своей жизни, стремительным отливом отступающим от безмятежного берега к глубинам мертвенно холодного океана. Немногим ранее на периферии зрения искусными восточными танцовщицами вспыхивали и плясали разноцветные пятна — теперь глаза заволакивала дымная пелена, сквозь которую разглядеть некогда чёткие очертания пейзажа не представлялось возможным. Раньше я не думала о том, как хочу умереть. Рассуждения на тему смерти часто пугали, потому я тщательно старалась обходить все её упоминания: я не навещала почивших родственников, переводила в иное русло депрессивные шутки друзей и переключала программы с криминалистикой на любовные сериалы. Мысли о прерывании существования редко посещали голову и, должна признать, это действительно радовало! Настрой вялой пессимистки или скептичной реалистки с извечным выражением «Умрёт каждый, ибо это жизнь» противоречил моему идеалистическому мировоззрению. Конечно, оно сильно пошатнулось, стоило разок столкнуться со смертью лицом к лицу. Каждый рано или поздно покинет мир — это закон природы, неписаный и непреложный. Однако могла ли я догадываться, что мой конец наступит именно таким образом? В грязи, холоде и одиночестве? Проведя свои последние мгновения в первозданном глухом лесу? Сознание ещë пару мгновений пробовало противостоять помутнению, но вскоре отказало, погружая меня в небытие. *** С самого утра Норави была сама не своя: встала еще в темноту и почти сразу же принялась носиться по небольшому жилищу. Женщина прибирала то, что и так было чистым, доставала из дальних шкафов фрукты и сладости, вкусом которых я могла довольствоваться только в крайне редкие моменты. Разбуженная шумом суматохи, я зарылась в одну из книг по ботанике, скучающе перелистывая страницы и пробегаясь незаинтересованным взглядом по причудливым черно-белым картинкам с изображением всевозможных растений. Конечно, минуты умиротворения длились недолго. Вскоре женщина вырвала меня из мира замысловатых научных терминов, едва ли не повысив голос. Выхватив печатное издание из моих рук, она отчитала мою лень и «напомнила» в блокноте для общения рваным почерком — очевидно, вызванным высшей степенью возмущения моим бездельем — про главный праздник деревни. Откровенно говоря, чихать я хотела на это грандиозное событие со всеми его атрибутами, однако, чтобы не остаться без угощений, пришлось, похрустывая суставами, заняться насущными делами. По информации Норави, деревня Каламит, в которой мы и проживали, была основана около нескольких столетий назад — кажется, даже до появления королевства Фиор на мировых картах. Рыбная ловля и садоводство являлись приоритетным направлением деятельности, пожалуй, за счёт отсутствия каких-либо других возможностей: никаких горных массивов поблизости для добычи руды не находилось, а животноводство развивалось крайне медленно, поскольку для разведения скота не хватало ни пастбищ, ни продовольствия. Основу населения составляли пожилые люди, рождаемость пробивала плинтус. Оно и неудивительно: все дети предпочитали перебираться в крупные города в желании добиться там успешной жизни. Последовать их примеру хотелось до того сильно, что руки практически подрагивали в предвкушении переезда. Если не вдаваться в мелкие детали, которые я попросту опускала, то задача состояла в приготовлении рыбы, выловленной накануне, по особому рецепту. Разумеется, было всё не так просто, поскольку в конечном итоге учитывался вклад каждого члена семьи — не дай Бог кто-нибудь узнает, что вся готовка легла на плечи одной лишь хранительницы очага! Маленьких детей это не касалось, так как они могли порезаться и обжечься, но я в список малышей по меркам деревни уже не входила. В Каламите считалось обязательным приучать детей к самостоятельности с самого рождения, потому уже в шесть-восемь лет они спокойно могли колоть дрова и выполнять другую посильную работу. Мужчины, который мог бы пойти на рыбалку и принести добычу, у нас не было, потому тяжёлая участь досталась Норави. И всё бы ничего, если бы всё остальное не повесили на меня. Гарнир же сам себя не приготовит, мать его за ногу. Я стояла на маленькой кухне, чистила уже которую по счёту картошку и разве что не рыдала, сетуя на несправедливость жизни. Почему я не пошла на рыбалку? Закидывать удочку и насаживать вялых червяков на ржавый крючок представлялось мне задачей куда более выполнимой, в какой-то степени даже увлекательной, нежели подготовка овощей к их отправлению на раскалённую сковороду. Готовка никогда не входила в список моих достоинств как завидной невесты. Попытки постичь кулинарное искусство всегда оборачивались провалом, а блюда и ингредиенты непременно преодолевали нехитрую траекторию прямиком в мусорный бак. В моей компетенции были некоторые овощные салаты, а к чему-то большему, к сожалению моих родителей, я и не стремилась. Мама частенько говорила о несчастной участи моего будущего суженого, но воспринимать её слова всерьёз не удавалось. Вступать в отношения — это не наниматься кухаркой, верно? Старенькие настенные часы тикали крайне медленно, отсчитывая оставшиеся часы до начала мероприятия. Последние капли самообладания уходили на то, чтобы не кинуть нож в их направлении. К сожалению, готовили в деревне не только для себя. После истечения времени, официально установленного множество десятилетий назад, каждая семья собиралась на площади. Всевозможные блюда из рушико выставлялись в стройный ряд, после чего в дело вступали дегустаторы, от вкусовых предпочтений коих и зависел исход своеобразного конкурса. Победитель удостаивался звания лучшего повара, одаривался ценным подарком, подготовленным самим старейшиной. Само по себе событие не вызывало особого трепета. Старейшина и старейшина, подарок и подарок. Мне, в отличие от не видевших чего-либо более интересного сельчан, было совершенно безразлично это соревнование. Впрочем, как только мысли задержались на возможном подарке, смиренно ждавшем своего получателя и, что наверняка, украшенном разноцветными праздничными лентами, стало кристально ясно, что участия не избежать в силу моей жадности и больного воображения. Отчего-то вполне реалистичным представилось существование шанса на что-то действительно стоящее — от надувного матраца до магического пособия. Конечно, чувствовала я себя потерянным матросом на тонущем корабле, отчаянно высматривающим спасительный бриг на горизонте, однако не надеяться на тот самый малейший процент успеха я попросту не могла. Мысль продолжала кружиться на орбите моего сознания холодным спутником безжизненного гиганта. Губы растянулись в невеселую усмешку, пока руки механически нарезали морковь на мелкие кусочки. В своём стремлении найти выход из этого мира я стала почти что помешанной. Образы родителей, которые, казалось, были выжжены на подкорке мозга, постоянно норовили исчезнуть, будто стираемые безжалостным ластиком, оставляя после себя память лишь об эфемерном тепле рук матери и поддерживающей улыбке отца. С друзьями было сложнее: если драгоценные воспоминания о близких помогали мне восстановить образы практически в первозданном виде, то вот спасти от небытия имена и лица своих приятелей мне не удавалось. В блокноте, что был необходим мне для общения, на последних листах я начала аккуратно выводить всю информацию, до которой забвение ещё не добралось: во всех красках я описывала внешний вид своих подруг, старалась словами передать вкус любимой бабушкиной запеканки. Норави, если и заметила невразумительные записи, то ничего не сказала. Всё-таки, меня и без того считают нездоровой. Ощущение лёгкого жжения на пальцах возвратило меня из бездны мыслей. Взгляд опустился на палец, коснувшись мелкой ранки у ногтя. Холерик, живущий в недрах моей временной сожительницы, снова будет в восторге: моё витание в облаках являлось чуть ли не любимой темой для попрекания. Отложив нож в сторону, я быстро пересекла скромную кухню и открыла скрипящую створку деревянного ящика. Внутри находились склянки с зельями разных цветов и размеров. Когда я падала и царапала себе что-нибудь, Норави, бурча под нос, обрабатывала мне рану прозрачной жидкостью. Заключённое в прямоугольную стеклянную бутылку с узким горлышком обеззараживающее средство с обёрнутой вокруг зелёной ленточкой, пахло столь отвратительно, что голова начинала кружиться практически мгновенно, стоило мне вдохнуть запах забродившего травяного настоя. Своеобразная перекись нашлась в самом дальнем углу шкафа. Откупорив бутылку с характерным звуком, я промокнула ватку и нанесла на рану. Проигнорировав легкое пощипывание, осмотрела результат. Пластыря я не нашла, бинт на такой пустяк тратить не хотелось, поэтому факт остановки кровотечения меня достаточно удовлетворил для продолжения готовки. Рука прижала поднявшуюся страницу с рецептом. Книга была стара, будто досталась Норави ещё от её бабушки, и хрустела при малейшем движении. Я пробежалась по строчкам и недовольно нахмурилась, наткнувшись на незнакомый мне ингредиент. Трава ириши звучала также странно, как звучала рыба рушико, когда ее впервые упомянули при мне. Ещё раз я посмотрела на другие компоненты блюда, параллельно проверяя их наличие в настенных шкафчиках. Количество найденных мной приправ не впечатлило: баночки с карри и куркумой были практически пусты, три палочки корицы чуть ли не заплесневели. В достатке был только тимьян, однако в рецепт он не шёл. Травы ириши я так и не увидела. Я постояла на месте с минуту, постукивая пальцем по подбородку. Ничего не случится, если я не добавлю её в блюдо: за стеной других приправ щепотка травы всё равно бы не почувствуется, правда же? Пока я отсыпала приправы на тарелку, намереваясь в последующие минуты их смешать, я умудрилась пропустить стук в дверь. Только когда он повторился, на этот раз громче и настойчивей, мои уши уловили посторонний звук. Аккуратно, стараясь не просыпать дорогостоящий для нашей семьи карри, я отставила баночку в сторону и пробежала через гостиную к двери, на ходу спотыкаясь о собственные тапки. Не хотелось лишний раз злить и так взбудораженную Норави. В том, что это была именно она, я была уверена на все сто процентов — привычку оставлять ключи от входной двери на тумбочке рядом с вешалкой женщина побороть не могла, а уж гостей у нас отродясь не водилось. Вместе с размышлениями по поводу того, как побыстрее покончить с гарниром и отправить рыбу на огонь, я потянула на себя ручку, предварительно щелкнув хлипким замком. — Наконец-то! Почему ты так…долго? — начала было я, но запнулась, когда на меня уставились не вечно уставшие очи, в которых я порой пыталась разглядеть отголоски прошлого счастья, а скучающий взгляд знакомых тёмных глаз. В дверях стояла компания из трех угловатых, без каких-либо либо примечательных черт, мальчишек, во главе которых уверенно возвышался мой неприятель. Даже по прошествии двух месяцев я не забыла его лица: вечно заходящиеся в танце желваки, растянутые в ухмылке тонкие искусанные губы и раз за разом сводящиеся к переносице кустистые брови выбросить из памяти представлялось едва ли возможным. Взгляд со скучающего переменился в ехидно-надменный, стоило ему распознать во мне самоуверенную нахалку, что посмела оскорбить его своей медвежьей неуклюжестью. Время милосердно сгладило резкие углы конфликта, оставив после инцидента лишь крохи недоумения, вызванного некультурным поведением мальчика. Он тихо хмыкнул, едва слышно пробормотал что-то несуразным на вид компаньонам — дарованный мне заинтересованный взгляд, подходящий разве что для разглядывания диковинных зверушек на базаре, вызвал прилив неловкости. — Вам что-то нужно? — участливо поинтересовалась я, тщетно надеясь на то, что обида и раздражение не взыграют во мне праздными кострами. Откровенно говоря, подобрать должную реакцию, применимую к маленькому подлецу, облившему мою драгоценную и в меру скромную персону словесной грязью, было неимоверно трудно. Я даже не могла понять, из-за чего меня так презирают. Неужели трехлетний ребенок, в чьём теле я ненароком оказалась, успел кому-то насолить? — Кума, — коротко и «предельно ясно» сказал мальчик. Сокрушённый вздох волной окатил безмолвную прихожую — воспоминания о нарушении восприятия речи настигли меня с некоторым опозданием. Побороть мнительность удалось не сразу: находясь в напряжённых раздумьях, я почти что кожей ощущала безудержный рост недовольства нежданных гостей, отчего затягивание дальнейшего диалога с каждой секундой вводило в ещё большее смущение. Конечно, хотелось поступить правильно — наладить общение до уровня нейтралитета и получить право на мирное существование без единого намёка на гнобление. С другой стороны, стоило ли вообще применять дипломатию с потерянными для общества людьми? Неохотно я раскрыла дверь пошире, предлагая войти в небогатые хоромы. Медленными, но широкими шагами я подошла к столику, на котором обычно лежал один из блокнотов для записей, заприметила огрызок карандаша. Подхватив предметы первой необходимости в моей никчёмной жизни, я вернулась к гостям, переминающимся на входе. — Напишите, что вы хотели. У меня проблемы со слухом. Обидчик насмешливо глянул на содержимое моих рук, как если бы я показала ему самую бесполезную вещь на свете, выхватил и, прислонив блокнот к стене для большего удобства, корявым почерком вывел слово «соль». Вот и увенчался успехом спонтанный эксперимент по определению уровня образования в мире «хвоста фей»: в отдалённых населённых пунктах люди, на удивление, не страдают безграмотностью, как я предполагала изначально. Помню, в какой упоительный восторг меня привело осознание того факта, что я без труда вникаю в написанные на местном наречии строки. Ощущения были сравнимы с использованием иностранного языка: человек, прилежно изучающий английский на протяжении достаточно длительного времени, спокойно применяет знания перевода слов на практике. У меня переключение с родного русского занимало от силы секунду. С говорением выходило ещё проще: в желании донести свои мысли до окружающих, я непроизвольно принималась воспроизводить переливчатые звуки, сочетание коих в прошлой жизни даже не слышала. Возможно я могла изъясняться на родном русском, но проверять эту теорию абсолютно не хотела, опасаясь ухудшить и без того шаткое положение. Всё-таки, быть калекой не так страшно, как прославиться сумасшедшей. Губы непроизвольно сузились до тонкой линии, когда я постаралась сдержать рвущуюся наружу улыбку. Соль? Как прозаично развернулись события. Мысленно сделав пометку о слове — усердные попытки избавиться от собственной немощности ещё не до конца разъели нервную систему — я прошла на кухню. Отсыпание небольшой горсти белых крупинок в пакет заняло не так много времени, однако мальчишки уже теряли терпение. — Подскажите пожалуйста, а трава ириши обязательна в приготовлении рушико? — вежливо спросила я, отвлекая одного из мальцов от растерянного постукивания пальцами по стене. Дом готов развалиться при одном дуновении ветра, а он тут поверхности исследует! Мальчики, наконец вспомнившие про малейшие правила приличия, с важным видом покивали, снова взяли блокнот и принялись строчить ответ, оживленно перекидываясь фразами между собой. Хоть бы постыдились! Я же глухая. Почти. «Конечно! Трава ириши является главным ингредиентом. Именно она придаёт рыбе особенный аромат и вкус. Если у вас её нет, то точно проиграете. Тебе повезло, потому что ты ещё можешь успеть до конкурса и исправить положение. В нашем лесу эта трава растёт у большущего зеленого дерева. Оно там одно такое, издалека можно заметить». Записка, несмотря на ужасный почерк и кучу ошибок, смогла передать суть бренности бытия и вызвать во мне лавину разочарования. Трава ириши играла огромное значение в рецепте, и заменить её каким-то базиликом — которого у нас, впрочем, никогда и не водилось — не получится. Стоило ли положиться на удачу и пробежаться до площади? Сегодня у всех праздник, вряд ли я смогу найти хоть одного продавца. Неужели придётся переть в лес? В тот самый невообразимо густой и чертовски страшный лес, где произошёл переломный момент в жизни маленькой Соры. Первое время я была убеждена в загадочности чащобы, даже порывалась провести там скрупулёзное расследование, нацеленное на поиск возможных улик совершения коварного преступления. Тем не менее, в ходе единственного похода по грибы в сопровождении Норави, ничего примечательного мне обнаружить не удалось. Конечно, можно было винить не человека, а какое-нибудь проклятье самого леса, но, так как до меня подобных случаев не возникало, вариант со злачностью местности моментально отпадал. — А у вас её нет? — жалобно уточнила я, цепляясь за последнюю надежду остаться в уюте домашних стен. Тихий голосок, отражаясь от черепной коробки, настойчиво вещал о необходимости участия в мероприятии до победного. Недружное отрицание послужило поводом для раздосадованного вздоха. Невезение, следующее за мной по пятам, вновь проявило себя во всей красе. Может, мы с Норави успеем сбегать в лес за приправой, пока её кровью и потом заработанная рыба будет жариться? Гости, получив необходимое, шустро удрали — их перекрикивая и заливистый смех издевательски колесили по периметру слуха ещё около нескольких минут после того, как нескладные фигуры скрылись из зоны видимости. Тоскливо глядя в окно кухни, я перемешала последние имеющиеся ингредиенты и принялась ждать, отсчитывая мерное тиканье старого часового механизма, висящего аккурат над проходом в гостиную. Залежи терпения принялись стремительно пустеть по истечению двух часов ожидания Норави. Лелеять мысли о совместной прогулке с мачехой до уголков распространения специи я перестала. Я себя идиоткой никогда не считала, и бездумно блуждать по незнакомым местам изначально не горела желанием — в одиночестве шанс на опасные приключения возрастал раз в десять. Несмотря на это, маниакальная идея заполучить недостающий компонент блюда завладела, бесповоротно и окончательно, всем моим естеством. Подскочив с насиженного места, я вырвала лист из блокнота и быстро настрочила записку для Норави с предупреждением о своём отсутствии дома и просьбой не поднимать панику. Поход в лес и так был максимально оттянут, но более медлить нельзя было. Накинув поверх поношенной футболки, которая когда-то в прошлой жизни имела белый цвет, лёгкую ветровку, я вышла из дома и поспешила в чащу. *** В лес, даже с растившей меня Норави, я никогда далеко не заходила. Окружающая Каламит зеленая вселенная была подобна защитной неприступной оградой, скрывающей нас от остального мира. Иногда мне казалось, что на месте деревни уместнее смотрелся бы храм давно забытого божества или руины древнего города, что когда-то являлся центром развития человечества и утратил свой авторитет с миграцией на новые, более пригодные для существования, территории. Про мой родной мир и говорить не стоило. Несмотря на всевозможные растения в моей стране, я почти всю жизнь провела среди бетонных построек, находясь под исполосанным проводами серым небом. Не было ни походов за грибами, ни отдыха с палатками. Максимальное сосредоточие зелени на квадратный метр я видела в парках и скверах родного города, потому привыкать к глухой деревне было особенно сложно. Чем дальше я уходила, тем сильнее через и так узкую тропинку пробивались молодые стебли травы. Вокруг располагалось несколько разных дорожек: основная была самой широкой и используемой, ведущей к ближайшему вокзалу; другая приводила к реке, где и ловила рыбу Норави. Я двигалась по одной из тех, что вели ещё глубже в глушь. В чистом воздухе витал запах цветущих растений и ещё чего-то, присущего исключительно почти не тронутым человеком глубин. Стоило отойти подальше, как я наконец почувствовала себя в том самом волшебном мире. Мне не припоминались настолько изумрудные, едва ли не сияющие деревья с крепкими здоровыми стволами. Кусты, прорастающие тут и там, пестрили от цветового и видового разнообразия ягод. Живот любезно напомнил, что последний раз ела я только ранним утром. К сожалению, ни один из даров природы узнать я не смогла, а есть что попало было глупо, поэтому пришлось заткнуть чувство голода и шагать дальше. Мне требовалось найти большое дерево, под которым прорастала трава ириши. С учётом высоты этих зелёных гигантов, заполонивших всё пространство, нужная мне цель должна была быть поистине исполинских размеров. Однако ничего подобного и в помине не было. Я старалась не унывать и продолжала двигаться вперёд по протоптанной дорожке. В конце концов, должно же было это дерево появиться перед взором. Внутренний голос, всю дорогу обнадёживающий и заставляющий шагать, моментально стих, стоило мне увидеть, как тропа разветвлялась надвое и уходила в разные стороны леса. Потаённый страх, терзавший некоторое время, оправдался: я всё-таки наткнулась на развилку. Мрачнее всего была мысль о количестве подобных ответвлений. Я хлопнула себя по лбу, да так сильно, что в ушах протяжно зазвенело. Нужно было спросить подробнее про маршрут. Стоило догадаться, что тут будет множество путей. Хотя мальчишки тоже молодцы: посоветовать искать какое-то большое дерево в лесу. Это хуже, чем иглу в стоге сена! Обернулась назад, размышляя об обоснованности возвращения домой. Если Норави уже вернулась, то наверняка начала переполох. Бедная женщина, судя по виду, и так многое пережила, а тут и без того покалеченный жизнью ребёнок вовсе пропал. Вспомнились родные мама с папой, просившие им писать о своем местоположении — а ведь путь в большинстве своём пролегал исключительно от квартиры до школы! Нахмурившись и встряхнув головой, я решительно развернулась обратно к развилке. Слишком далеко я зашла, чтобы с лёгкостью бросить поиски на полпути. Появляться с голыми руками попросту непозволительно. Прикрыв глаза и вытянув руку, я посчитала одну детскую считалочку, определяя направление, и глянула. Лево. Дорога, попавшаяся мне, уходила немного вверх, а видимая даль будто бы была свободнее. В то же время тропа справа являлась полной противоположностью: уходила в заросший овраг, непроглядный и пугающий. Что ж, толика радости от волей случая принятого решения, чуть снизила уровень расстройства. Несмотря на ощущение большей свободы дорога сузилась настолько, что в её размер еле вместилась бы ступня взрослого человека. Угрожающие звуки, исходящие от зверей, обитающих в глубинах леса, заставляли оглядываться по сторонам. На периферии зрения казалось, будто в каждом углу мелькали тени разных животных. С острыми когтями и клыками, желающими в любой момент напасть и вкусить плоть и кровь жертвы. Внезапно справа от меня что-то хрустнуло, и я, пронзительно вскрикнув, побежала со всех ног. В голове набатом кричало об опасности — не то просто серьёзной, не то непременно смертельной, однако в любом исходе требующей быстроты реакции. Убежать. Спрятаться. Кожу больно резануло: длинные изогнутые ветки, растущие слишком близко к тропе, задели открытый участок кожи. Хлипкие старые босоножки, что Норави не единожды чинила, поскольку денег на новые не хватало, превратились в грязевые комки. Когда в груди стало сжимать от недостатка кислорода в лёгких, я наконец остановилась и оперлась о ствол дерева, тяжело вдыхая спасительный воздух — горло практически рвало от объёма вбираемой смеси газов, но я упорно продолжала восстанавливать дыхание, в процессе бега перехватываемое неведомой опасностью. Глаза неустанно сканировали окрестность в поисках малейшей угрозы. Никого не обнаружив, я сосредоточилась на своем нынешнем положении и с ужасом осознала, что потерялась. — Да вы издеваетесь, — разочарованно и обречённо протянула я, потирая лицо. — Что за день такой? Я стремительно неслась вперёд, перепугавшись от издаваемого самой матушкой-природой внезапного звука, и совершенно позабыла о надобности запоминания дороги. Пробежала ли я ещё какие-либо разветвления? Не помню. В голову пришло сравнение с мифическим Лабиринтом Минотавра: многочисленные ходы и тупики казались теперь детским лепетом в сравнении с моей ситуацией. Я глубоко вдохнула пару раз, успокаивая внутреннюю дрожь, и уселась на ближайшую торчащую корягу. Первое правило заблудившегося человека — находись на месте и ожидай помощи. В конце концов, когда-нибудь меня хватятся. Хватятся же? *** Время текло медленно, будто в замедленной съёмке. Секунды сменялись минутами, минуты — часами. Возникало явственное ощущение того, что про меня дружно решили забыть и продолжить отмечать праздник. Я никогда не была плаксой в привычном понимании этого слова. Разве что в раннем детстве, когда при падениях расшибала в кровь колени и ревела в три ручья. В таких ситуациях папа обычно возился с ранами под причитания матери, а после меня поили вкусным ягодным чаем. Я всегда чувствовала себя любимой дочерью, получая заботу от обоих родителей. В более зрелом возрасте мне рассказали о том, что у матери были проблемы со здоровьем, поэтому и относились ко мне «соответствующе», постоянно носясь за мной и оберегая от любой напасти. Несмотря на это, родители воспитали во мне стойкий характер. Я всегда воспринимала себя как сильную личность, способную справиться с трудностями жизни. Однако сейчас от этой силы не осталось ни следа. Слёзы текли без остановки, сопровождаемые неутихаемыми всхлипами. На душе было погано, а нервы, казалось, сейчас окончательно уйдут в небытие. Хотелось, чтобы рядом был хоть кто-то, кто смог бы утешить. — Решила подвиг совершить, ингредиент достать, — пробормотала я, стирая с мокрых щёк слёзы. — Надо было ждать Норави, целее была бы. Внезапно в кустах неподалёку что-то зашевелилось. Ещё не отошедшая от своего прошлого забега, я подскочила и отпрыгнула подальше от цветущего ягодника. Воспалённый мозг подкидывал идеи о том, кто или что это может быть, и ни одна из них мне не нравилась. Кто это? Агрессивная птица, гнездо которой я ненароком потревожила? Хищный зверь, загонявший меня все это время? Или сумасшедший, крадущий или убивающий путников?! Взвизгнув от собственных домыслов и, забыв про любую предосторожность, вновь понеслась прочь. Спотыкаясь и размазывая слезы по лицу, я чувствовала себя чучелом из сатиры, над которым безжалостный автор задорно измывается. В какой-то момент я не углядела торчащий из-под земли засохший корень и, споткнувшись, свалилась на землю. В районе живота что-то зашевелилось, ожило и заскользило, потревоженное моим падением. Рука самопроизвольно схватила лежащий поблизости камень. Метнувшись быстрее, чем разум успел остановить меня от глупого поступка, кисть совершила резкий выброс — предмет полетел в рептилию. Удар никак не навредил змее. Наоборот, она зашипела и двинулась на меня с твёрдым намерением укусить. Она быстро подползла ко мне, и в ноге отдалась боль, стоило острым клыкам воткнуться в кожу. Я задёргала конечностью в попытке убрать ползучее существо — змея упала на землю, грозно поизвивалась и ретировалась подальше. Не удержав равновесие, я свалилась, скуля от адской боли, которая волнами расходилась по всему моему телу. Хотелось закрыть глаза и абстрагироваться от внешнего мира. Боль всё не хотела утихать. Я схватилась за рану в попытке уменьшить пульсацию от укуса. Поминая уроки биологии, не хотелось задумываться о возможной смертельности укуса. Я никогда не была набожной, скорее наоборот, придерживалась позиции агностицизма. Однако сейчас хотелось просить высшие силы, чтобы меня поскорее нашли. Не могу же я так жалко умереть! *** Человеческая фигура подбежала к лежащей на земле девочке и склонилась, проверяя пульс на шее. Убедившись, что она всё ещё жива, он бегло осмотрел её на наличие ран. В конце концов взгляд наткнулся на маленькие следы укуса, точь-в-точь похожего на змеиный. Чертыхнувшись, он поднял девочку на руки и рванул в сторону деревни.