Путаница

      Примирение с Трэвисом было неоднозначным достижением: с одной стороны, это значило, что пришёл конец этой глупой бессмысленной вражде, можно успокоиться и позабыть о стычках с главным задирой всей школы, а с другой… пугающая неизвестность заставляла чуть понервничать, но все равно робко улыбнуться на манер «ай, да ладно, все будет хорошо».       Фишер не был обидчивым, как Ларри, например. Ему хватало почувствовать в извинениях искренность, чтобы забыть все конфликты и дать второй шанс, в то время как Джонсону требовалось более грубое разрешение споров. Салли, выполняя данное Фелпсу обещание, не рассказывал Ларри ни о том слезливом разговоре в туалете, ни о том, что Трэвис, возможно, теперь будет с ними более лояльным и обходительным, и надеялся на лучшее, ложась вечером того же дня спать.       Ему часто снились кошмары. Буквально, каждый божий день ему снились либо собаки, либо мама, а в особенно плохие дни эти два элемента присутствовали в неспокойных снах одновременно, воссоздавая уже искалеченную памятью картину того происшествия. Утром он чуть нервничает после кошмара, глотает таблетки как по расписанию, быстро собирается и встречается с Ларри у него в подвале, чтобы отправиться в школу вместе. В коридоре они расходятся, поскольку идти им в разные кабинеты, но на первой же перемене снова вместе, пусть и ненадолго — Эшли окликает Джонсона, и тот уходит.       И Фишер остаётся в коридоре один, хотя и думает, что было бы неплохо вернуться в кабинет и готовиться к следующему уроку, только не тут-то было: он слышит, как кто-то направляется к нему, и сначала было даже решил, что это Ларри вернулся, только вот это был совсем не он.       Трэвис.       Фишер не ожидал, что Фелпс решится первым на какое-либо взаимодействие: всё-таки, разговор в туалете был действительно очень личной штукой, после которой обычно принято стыдливо отводить взгляд и делать вид, что ничего не произошло, но, судя по всему, он в самом деле прислушался к словам Фишера.       Это радовало. Серьёзно. Салли развернулся к нему, легко улыбаясь, пусть и это осталось незамеченным. — Ты. Я. В 15 за школой. Понял?       А вот это уже напрягает. Улыбка с лица сходит в тот же момент, и если бы Фишер мог продемонстрировать выражение своего лица, то оно было бы недоуменным. Он сделал что-то не так? Он ведь даже поговорить с ним не успел с того самого разговора в туалете, и теперь Трэвис зачем-то зовёт его за школу после уроков, да ещё и таким угрожающим тоном, словно окончиться всё должно как минимум разбитым носом.       А что сам Трэвис? Он просто переволновался. В самом деле, он правда не думал, что это прозвучит настолько угрожающе: навыков по социальному взаимодействию у него было маловато, друзей так вообще никогда не заводил, но тут решил сделать исключение, поскольку Фишер сам предложил это.       Со стороны в тот день могло показаться, что Трэвис пусть и был благодарен за душевную беседу, но всё равно не изъявлял желания продолжать общение с Салли.       Дружба с Салли? От одной только мысли об этом становилось как-то не по себе. Не совсем в плохом смысле, просто…       Это сложно. В том плане, что он понятия не имеет, как себя должны вести друзья, как вообще происходят всё эти приятные мелочи и само сближение. Фелпс же всегда намеренно отталкивал от себя людей, предпочитая гордое одиночество этому позёрству и пидорству, искренне ненавидя всех, кто выглядел счастливее, чем им полагалось. Разумеется, Салли в их число не входил.       Но ему доставалось больше других. — Что-то случилось, Трэвис?.. — интересуется Салли несколько встревоженно.       Напоминало те самые стычки, которые происходили между ними раньше. Для полноты картины не хватало только упереться кулаком в стену за Фишером, чтобы можно было не сомневаться, что отношения задира/жертва не исчезли после неоднозначного примирения и, более того, даже стали хуже, раз уж Трэвис теперь хочет встретиться с ним наедине. Салли не хочет думать о нем плохо, не хочет предполагать какие-то худшие исходы будущей стычки, но всё равно напрягается, поскольку это всё очень и очень подозрительно.       Это же Трэвис. Это же Салли. — Ээ… Блять, за школу пиздуй. В три. Там и узнаешь, — буркнул Трэвис, подняв собственный взгляд и посмотрев в глаза напротив не то с вызовом, не то с тщательно скрываемым страхом проебать сейчас вообще всё. — Серьёзно, тебе лучше появиться.       Фелпс честно старался последнюю фразу произнести как можно более спокойно. Краем глаза он, впрочем, заметил, что на них уже начинают оглядываться. Эти придурки останавливались посреди коридора, принимаясь якобы обеспокоенно шептаться. Почему якобы? Потому что Трэвис был уверен: им абсолютно похуй на всех других, кроме себя, а единственная причина, по которой они вообще происходящим сейчас заинтересовались, кроется в том, что людям доставляет какое-то больное удовольствие процесс копания в чужом грязном бельё. В чужих неприятностях и драмах. — Хули зенки вылупили? Отвернулись нахуй, шакалы ёбаные, пока пинком сам вас не отвернул.       В конце концов, не начинать же ему оправдываться, что это не то, чем кажется. Максимально не то, если быть честным.       Трэвис раздражённо вздохнул. Возможно, если бы у него не было хотя бы этой бандитской репутации, в этой ситуации он казался бы менее мудилой. Что, кстати, по относительно скромному мнению Фелпса было вопиющей несправедливостью: в тюрьме для несовершеннолетних, между прочим, успел побывать отнюдь не он, но Ларри всё равно все воспринимают куда более приветливо.       С каждой секундой напряжение нарастало только сильнее, а вольные зрители только добавляли этой встрече уже знакомую перчинку скорой перепалки. Будто бы они не разговаривали с ним тогда вообще, словно ничего не изменилось, только лишь у Фелпса появился очередной повод доебаться до него и повыяснять отношения. И если когда они в коридоре случайно пересекались до этого, всё заканчивалось или словестной перепалкой, или вмешательством Джонсона, то разборки за школой — совсем другое. Это куда серьёзнее, ведь свидетелей не будет, а их Трэвис и без того никогда не боялся.       Значит, это действительно как-то может касаться того разговора… неужели Фелпс передумал и решил выказать отказ в предложении Салли насчёт дружбы? Боже, если это именно так, то дела жуть как плохи.       Может, стоит предупредить Ларри об этом?.. Хотя если он вмешается, у Трэвиса будет повод подловить Фишера на следующий день, через день, через неделю или когда угодно потом — он ведь просто так это дело не оставит. Фигушки тебе, Салли, а не спокойная жизнь. Никто тебя за язык не тянул и матерью Терезой не назначал. Сам виноват. — Хорошо. Я приду, — какое-то время спустя, отвечает Фишер. Отказаться у него есть право, но им воспользоваться нет возможности: какой смысл? Если Трэвис решит заткнуть ему рот и выбить все воспоминания о той слезливой драме, он этого добьётся, даже если Салли даст клятву на крови, что никому и никогда. — Что-нибудь ещё?       Всё же Салли искренне надеялся, что Фелпс хочет поговорить с ним не на повышенных тонах и не с предъявами, а по какому угодно другому поводу.       На этом их разговор подошёл к концу; Трэвис кивнул и молча ушёл, ничего более не произнося. Постепенно и другие школьники начали расходиться, потеряв интерес к несостоявшейся перепалке. Салли хотел бы быть на их месте хотя бы из-за того, что он не мог расслабиться на остальных уроках, то и дело поглядывая на блондина за партой соседнего ряда, словно бы ища в нем хоть что-то, что способно выдать его истинные намерения. Но один урок сменялся другим, а Фелпс с ним даже взглядом не пересекался, прям вообще ничего. Или Салли так смотрел, или реально невесть что в голове творится у них обоих — понять тяжело, но факт остаётся фактом. Салли нервничает.       На переменах Фишер болтал ни о чем с Джонсоном и Эшли, пока Тодд отдавал предпочтение зубрёжке в кабинете физики. Когда и девушка отходила, Салли позволял себе выпрашивать у Ларри сигареты, чтобы якобы ночью в окошко покурить, пока отец будет спать, мол, ему всё равно не продадут, а бегать из квартиры в квартиру по ночам тоже такое себе дело. Ложь, разумеется, и Ларри, скорее всего, это тоже понимал, но виду решил не подавать, наверняка просто предположив, что Фишер пропустил приём таблеток и поэтому прибегает к более дешёвым успокоительным.       А цифры на маленькой раскладушке всё менялись и менялись, приближаясь к отметке, которую Салли бы назвал своими скорыми пиздюлями, ещё и за школой. У Ларри ещё один урок по расписанию, так что выдумывать отмазки, лишь бы не заставить лучшего друга волноваться, не пришлось. И на том спасибо, хотя легче от этого не стало. Урок подошёл к концу минут в сорок, но, ясное дело, вместе они с Трэвисом туда не пошли, а то, не дай б-же, кто-нибудь увидит, и из страха пропустить чужое горе наябедничает преподавателям, которые, скрипя зубами, прервут разборки усталым «ну что опять?».       Салли пошёл на назначенное место почти сразу же, с неким облегчением осознав, что пока что там было пусто. Присев на ступеньки, он достал из кармана выпрошенные у Ларри сигареты — сегодня это был красный пэлл-мэлл, редкостная горькая гадость, — и, щёлкнув зажигалкой, закурил. У него есть ещё около двадцати минут, чтобы решиться предупредить Джонсона или просто уйти. Либо же успокоить себя и с наигранным «я в порядке» чуть позже делать вид, что это его не отпиздили, а он просто упал. На чьи-то кулаки. Случайно. Ну, так получилось.       Сигарета по большей части просто тлеет в руках; курить в открытую, находясь не дома и не в непосредственной близости от Ларри, откровенно говоря, тяжело. Во-первых, снять протез полностью нельзя, во-вторых, тяжело подцепить фильтр губами, учитывая первый пункт. И, в-третьих, он за школой, и пусть тут время от времени и собираются какие-то старшеклассники, чтобы покурить или перелить алкоголь в бутылку из-под минералки, сюда могут заглянуть учителя.       Но он слишком волновался, чтобы не попытаться успокоить себя таким способом. И волновался не только он — Трэвис, перед тем, как выйти из школы и направиться на назначенное место встречи, ополоснул лицо холодной водой, вглядываясь затем в своё отражение в грязном зеркале. Уже въевшаяся в лицевые мышцы недовольная, отталкивающая физиономия и подбитый, покрасневший правый глаз, дополняющий образ отпетого задиры. Хм, слово-то какое. Пожалуй, Салли был прав: никому не нравятся типичные задиры. Что иронично — даже самим задирам.       Фелпс вышел из школы. Зимний ветер обдал его ещё немного влажное лицо, заставив немного нахмуриться. В груди неторопливо копошился неприятный ком: сейчас всё будет ясно. Либо его проигнорят, лаконично послав тем самым нахуй, либо Салли ещё лучше, чем Фелпс предполагал.       Он завернул за угол и почувствовал, как дышать становится проще. Этот странный Фишер действительно сейчас находился на месте встречи. И, стоп, погодите-ка, с каких это пор белые и пушистые курят?       Трэвис немного удивлённо моргнул, приближаясь к Салли. — Здаров, — наконец, встав напротив сидящего на ступеньках Сала, сказал Трэвис. А после — засунул руки в карманы куртки. Не то от всё ещё присутствующей в глубине души неуверенности, не то от холода. — Привет, Трэвис, — поднимаясь со ступенек, тихо бросает Салли, приподнимая голову вверх, чтобы встретиться с взглядом Фелпса. Во всяком случае, он сейчас не выглядит как человек, который хочет дать в ебало да побольнее. Быть может, Фишер просто накрутил себя, привыкнув к этому образу типичного школьного задиры.       Фелпс залипает на некоторое время, ничего не произнося. Вот они и на месте. Самое интересное: Фишер действительно пришёл, несмотря на то, что Фелпс так и не сумел позвать его адекватно. Это радовало. Просто потому что он чувствовал бы себя полнейшим идиотом, если бы Сал его продинамил. Это как-то заметно успокоило, из-за чего звучал Фелпс уже не так агрессивно, как сегодня утром: напротив, голос его сейчас звучал так же беззлобно, как и тогда, в туалете, в самом конце их диалога, когда он признался, что не испытывает к Салли ненависти. — Ну, эм. Пойдём прогуляемся, что ли. Хули тут сиськи мять стоять, — Фелпс немного неловко почесал затылок, но взгляда от Фишера не отвёл. — Пойдём.       Спускаясь со ступенек уже на асфальт, Фишер подловил себя на мысли, что это, наверное, единственный раз, когда он так близко к нему и при этом целый и невредимый. Главное, чтобы эта его целостность сохранилась до конца встречи, иначе будет тяжело объяснить Ларри, что произошло и как так вообще вышло. Да и если такое случится, он понятия не имеет, чем обоснует своё решение прийти на встречу, когда мог тысячу и один раз послать Трэвиса нахуй. Заслужил ведь, и это ещё так, слегонца.       Рядом с ним Салли вообще походил на школьницу-младшеклассницу: маленький, в огромном свитере, и волосы заплетены в хвосты. А сам Трэвис высокий, даже повыше Ларри, и в плечах пошире. Руки с вечно сбитыми костяшками, и время от времени сам с синяками и фингалами гоняет. Да даже сейчас. Салли знает, что это его не касается, но ему действительно интересно, откуда эти синяки. Точнее, итогом драки с кем они стали. Он ведь говорил ещё что-то про отца и как ему с ним тяжело…       Фишер не хочет продолжать эту мысль.

***

— Видишь того чудилу? — Трэвис указал на какую-то небольшую куриную ножку. Точнее, на чувака в костюме этой самой куриной ножки, рекламирующего, вероятно, какую-то очередную дряную забегаловку. — Я думаю, тебе пошло бы больше.       Салли все ожидал какой-то подлянки, но время шло, шли они, а ничего плохого не происходило. И, господи боже, Трэвис даже попытался завязать разговор, выдав что-то типа… комплимента? Это должно было значить что-то хорошее, но Салли был настолько нервным, что не сразу-то и понял, что Трэвис имеет в виду.       А вообще, таких комплиментов ему ещё не делали. Называли как угодно и чем угодно, и наряжали, бывало, даже в платья. Он уже даже принцессой побыл, а вот до этого что-то дело не дошло. Это ведь летом можно найти какую-нибудь долбаёбскую подработку, как раз свободен все три месяца, и Ларри как-то говорил, что обычно летом тут проходят самые отпадные концерты, на которых Салли нужно хотя бы разок побывать. — Хм, — Фишер ухмыляется, наклонив голову вбок. Кажется, ебало бить ему не собираются, и это не может не радовать. Конечно, ему всё ещё неясны мотивы и цели Трэвиса, но пока что он ведёт себя очень даже хорошо. Они ещё слишком плохо знакомы, чтобы затевать долгие беседы ни о чем, так что даже это было неплохо. Неплохая попытка — Салли поддаётся. — А если бы я разгуливал по городу в таком костюме, ты бы зашёл ко мне?       Очень хочется добавить игривое «на чай», но с Фелпсом лучше не рисковать в этом плане. Вот Ларри бы это оценил и соответствующе ответил, может, даже показательно бы позаигрывали друг с другом чисто ради шутки. А вот Трэвис очень чувствителен к таким темам, и вряд ли готов сейчас об этом разговаривать. Хотя стоит потом поинтересоваться и этим, он ведь так переживал.       Сейчас они, получается, просто гуляют. Как друзья. Салли, если быть честным, не ожидал, что Трэвис воспользуется предоставленным шансом, ну или попытает счастье много позже — через месяц минимум, и только если реально прижмёт. Но Трэвис, видимо, так же этого не ожидал, поскольку пока что всё было очень неловко и скованно, и уйдёт немало времени, прежде чем Фелпс начнёт потихоньку открываться. Интересно, что из этого выйдет, и получится ли у Фишера вообще добиться желаемого и хоть как-то ему помочь. Может, из-за отсутствия компании — даже не смотря на то, что он говорил, мол, друзей у него навалом, было очевидно, что ни с ним нельзя наладить отношения, ни он на такое не способен. Пока что, — было тяжело привыкнуть к какому-то голубоволосому шкету рядом с собой, поэтому и выходит все скомкано.       Забавно вообще, что он в итоге решил наладить отношения именно с ним. С фриком, а не каким-нибудь похожим на самого Трэвиса другим задирой, с которым можно было бы и всю школу в страхе держать. Да камон, боже, это со стороны выглядит как прогулка старшего брата с ебанушкой-сестричкой, ещё и маленькой, хотя никаких девчонок тут нет. Просто нет.       Слишком сильный контраст. — Я бы доебался до тебя, наверное. Но не уебал бы, — Трэв ис кивнул своим словам, как бы закрепляя собственную мысль. Фелпс хуй когда кому-нибудь в этом признается, но он пообещал самому себе, что больше не будет пиздить Фишера. По крайней мере, если тот внезапно не решит надавить на его больные точки: всё же, никогда не стоит забывать об осторожности и о том, что люди способны на отвратительные поступки, даже если изначально от них этого не ожидаешь. Уж Трэвис-то знает. Идеальный пример лицемерия живёт с ним под одной крышей.       Вообще, Трэвису было немного стыдно за тот случай. Пускай на тот момент он был уверен, что въебал за дело. Его действительно задело упоминание отца, особенно в таком контексте. Серьёзно, Фишер? «И ты своего папочку этими губами целуешь?»       Трэвиса передёрнуло. Мерзотнее зрелища и представить было нельзя.       Он бросил на Салли недовольный, немного уязвлённый взгляд. Да, Фелпс вспылил, но нехер было выебываться.       О том, что изначально именно он начал на Сала петушиться, он предпочёл не думать.       Однако, эти размышления немного загрузили Трэвиса. Интересовало следующее: зачем Фишер согласился встретиться? Почему не отказался от прогулки? Блять, неужели чтобы поржать над ним? Было непонятно. Фелпс не сделал для Салли вообще нихуя хорошего. Откровенно говоря, они лишь причиняли друг другу боль до этого момента: Трэвис — физически, Сал — точными, метко бьющими фразами. — Стоять. Слушай сюда, — Фелпс даже остановился впереди своего собеседника, чтобы внимательно и предельно серьёзно посмотреть ему в глаза. — Ты хули вообще со мной пошёл-то?       Вот так в лоб, без каких-либо намёков, попыток прозвучать мягче. Понятный и резкий вопрос.       Салли в этот момент едва сдержался от напряжённого вздоха в стиле «ну вот, опять». Только ему показалось, что всё в порядке, как что-то опять клонит в не самую лучшую сторону. Но Трэвиса он всё равно понять может: кто знает, вдруг он даже не рассчитывал, что Салли придёт? Или даже не предполагал варианта, в котором Фишер согласится на любую гадость, лишь бы кому-то стало чуть лучше? Однако он сам ведь пришёл, значит, надеялся, что Салли не забудет про эту просьбу-требование.       В конце концов, он сам ведь мог просто не приходить. — Я же сказал, что приду, — напоминает Салли почти сразу же, как Трэвис закончил говорить, так же останавливаясь рядом с ним. — Потому и пошёл.       Или ему нужен более развёрнутый ответ? Ну, сам Трэвис должен был понять, что Фишер слова на ветер не бросает, и коли что-то предложил, то уже вряд ли откажется, даже если ты ему через год об этом напомнишь. А он говорил, что при желании Трэвис всегда может попытаться позависать с ним, пусть и, признаться честно, не ожидал, что Фелпс охотно примет такое предложение. — Почему ты, блять, вообще решил в тот момент, что придёшь, я про это.       А.       Ну, что тут можно сказать — Салли боялся, конечно, что отхватит по ебалу за свою доброту, но отчаянно надеялся, что и протез, и месиво под ним останутся в относительной целостности и чужих кулаков не встретят. Пока что всё идёт очень даже спокойно, так что он уже имеет право предположить, что в своих суждениях ни разу не ошибся, и Трэвису можно доверять, если не издеваться и не провоцировать на конфликты. Если ж не бить ебало, то вариантов оказывается очень много — тут и разговоры на любые темы можно предположить, и показать что-нибудь, да хоть труп кошки возле подъезда, и, например, как сейчас — чутка пройтись вместе после учёбы, ничего лишнего.       Вдруг что-то важное? Как же тут отказаться? — Понадеялся на твоё благоразумие и предположил, что ты хочешь о чем-нибудь перетереть, — честно отвечает Салли. Ложь Трэвис почует сразу, слишком привыкнув к ней, точнее, за всё своё время, проведённое бок о бок с клише задиры, распознавая её быстрее, чем доброту. Да, быть может, это звучит смешно, но зато это правда. — Понял, — Трэвис криво усмехнулся каким-то своим мыслям. — Твой бешеный пид. дружок наверняка был не в восторге от твоего решения.       Ах, Ларри. Он-то, разумеется, был бы резко против этой встречи, так что Трэвис имеет полное право даже как-то высмеять эту ситуацию. Фишер с Джонсоном всё-таки лучшие друзья, кореша навеки, самые-самые хоуми, какими только можно быть, а он мало того, что согласился прогуляться с Трэвисом, так даже не поставил Ларри в известность. Ох, он был бы просто в ярости, если бы узнал, с кем сейчас Салли прохлаждается.       А вообще, почему это Трэвис решил, что Салли вообще должен отчитываться перед Ларри? Они друзья, а не парочка. Хотя, если вспомнить тот их разговор, это не удивительно. И этот забавный эпитет «пидружок» тоже можно расценить как хороший знак — он пытался исправиться. Опоздал, но попытался же!  — А ты, Трэвис, — Салли чуть наклоняет голову вбок, силясь продемонстрировать заинтересованность. Мимика, к сожалению, скрыта от чужих глаз полностью, так что единственный способ передать какие-то эмоции — жестикуляция, притом уже на автомате, неосознанно, — почему позвал?       Он отошёл в сторону, чтобы снова идти рядом с Салли в какую-то неизвестность. Ну или во двор, что было очень даже неплохим вариантом: там были качели.       Иногда Трэвис до ночи засиживался на обшарпанных и немного помятых качелях этой улицы. Порой он думал обо всём подряд, порой в мыслях его была абсолютная пустота. Перспектива пойти домой всегда была настолько отвратной, что аж провоцировала физическую тошноту, поэтому он старался приходить как можно позже. За это, правда, нередко огребал. Причем Фелпс был уверен, что дело было нихуя не в том, что батя волновался: ещё чего. Ясен хуй, что ему глубоко на это похуй. Этот мудак просто ненавидел своего сына по каким-то ебанутым причинам, так что поздние возвращения домой были банально лишним поводом, чтобы доебаться. Возвращаться раньше Трэвис не хотел ещё и из принципа. — Позвал, потому что хотелось узнать, в какое дерьмо это может вылиться. И потому что твои слова не вылетали из моей головы, успев конкретно так заебать.       На самом деле, в глубине души Трэвис был удивлён. Наверное, когда люди так себя чувствуют, они томно произносят за сигареткой что-то вроде: «Слишком хорошо, чтобы быть правдой». А вся эта ситуация была действительно лучше, чем изначально показалось. Ну, они не послали друг друга нахуй и даже не начали пиздилово — уже заебись, таких близких отношений у Фелпса не было ни с кем. — Погнали на качели? Там пиздато. — Да, погнали, — соглашается в очередной раз Салли, зашагав следом за Трэвисом. Напряжение понемногу начало рассасываться, сменяясь неким нетерпением: интересно же, вот правда, а что из этого выйдет? Сейчас Трэвис максимально дружелюбен, и кому ни расскажешь — не поверят, что он может нормально к кому-то относиться, а не только кулаками махать да слать всех нахер. Даже как-то радостно становится, что все же не зря Салли тогда его поддержал и не зря дал ему шанс, хотя вероятность отхватить по ебалу тоже была не маленькой.       Может, если просто быть с ним помягче и завоевать доверие, он действительно сможет измениться? Салли задерживает на нем взгляд голубых глаз, вглядываясь в попытках рассмотреть эмоции или хотя бы понять, что он чувствует. Сейчас было тяжело даже предположить, что о чем может думать Трэвис — кто его знает? Он пытается, правда пытается быть дружелюбным. И это главное. — И, кстати, — все же решает поднять эту тему Салли, чтобы не было вопросов чуть позже или недопониманий в той же школе, — Ларри не знает, что я с тобой. Я не обязан отчитываться за каждый свой шаг, и его это не касается.       Он бы точно никуда не пустил Фишера, знай он, что тот намылился на гулянки с Фелпсом. И даже больше: ему бы хватило ни то наглости, ни то смелости прийти вместо своего бро, чтобы в очередной раз наиболее грубым способом попросить Трэвиса отъебаться. Даже не попросить, а потребовать — никак иначе. — Вы вместе постоянно бесоёбитесь. Словно прилипли друг к другу — хуй отдерёшь. Мне даже казалось, что ты и сюда с ним приебёшься, — пренебрежительно бросил Фелпс, хмыкнув. Вся эта их близость ощутимо подбешивала. — Я не имею в виду, что мы делаем что-то плохое, но ему лучше не знать об этом. До поры до времени, — предупреждает, надеясь, что Трэвис поймёт его. Пока что слишком рано втягивать в это Джонсона. Тут нужно дойти до момента, когда он будет уверен как в выдержке Фелпса, так и в понятливости Джонсона. Если кто из них окажется неподготовлен для таких-то новостей, то ничего хорошего не выйдет. — Окей. Я и не хотел бы, чтобы Джооонсон об этом знал, — неприятно, гнусаво протянул Трэвис фамилию лучшего друга Салли, показывая тем самым свою очевидную неприязнь.       Да, он действительно не испытывал ненависти к компании Сала, но конкретно этот патлатый кадр всегда раздражал больше всех из этой четвёрки. По правде говоря, он единственный.       Салли бесил только тогда, когда выёбывался на него. Или игнорировал. О, блять, игноры Трэвис просто ненавидел. Наверное поэтому и предпочитал обращать на себя внимание Фишера такими долбоёбскими придирками, провоцируя на ссору. Сейчас же, когда они шли рядом и нормально общались, какая-то часть его, нуждающаяся во внимании конкретно этого протезированного ебалая, была спокойна и удовлетворена.       На Тодда было как-то поебать. Хотя Фелпс и не понимал этого задрота: рыжему было абсолютно похер, кто и что может подумать о нём, о его ёбыре и об их ориентации.       На Эшли поебать было тем более.       Вот с Джонсоном всё было гораздо сложнее. Та часть Трэвиса, которая сейчас была удовлетворена вниманием Сала, обычно начинала плеваться ядом и говниться, стоило Фелпсу в очередной раз наткнуться в коридоре на хуя носатого и Фишера, нагло щеголяющих вместе, как последние педики. Возможно говнилась она, потому что прекрасно понимала, что Ларри, в отличие от неё, этого самого внимания достаётся до пизды как много.       Подойдя к качелям, Трэвис, вместо того, чтобы сесть на них по-человечески, с ногами забирается на сидение, прикреплённое к ржавым трубам толстой цепью. Забирается, а после — садится на корточки. Так было гораздо удобнее, по крайней мере, Фелпсу.       Он переводит взгляд на Салли. Раньше ему никогда не удавалось нормально рассмотреть его: во время ссор трезвость восприятия покидала разум Трэвиса, а в остальных случаях он позволял себе смотреть в сторону Сала только украдкой. Поэтому сейчас Фелпс даже не заметил, что внаглую пялится на Фишера. — Прикол. Вблизи ты ещё больший фрик, чем я думал. У тебя один зрачок больше другого, — выдаёт, наконец, Трэвис. Эта деталь выглядела пиздец как необычно.       Салли садится на качели, ногами едва дотягиваясь до земли из-за своего низкого роста, равняющего его с младшеклассниками. Вот Трэвис высокий, даже выше Ларри, который и так шпала метр восемьдесят, если не больше. Фишеру даже на мгновение не по себе становится, когда приходит осознание собственной слабости относительно грубого и бойкого Фелпса, но вел тот себя достаточно дружелюбно, чтобы попытаться расслабиться. Хотя бы на время.       Трэвис, кстати говоря, достаточно наблюдательный, если так быстро заметил разницу настоящего глаза с искусственным. Для большинства у Фишера до сих пор на лице не протез, а обыкновенная маска. По сути, так оно и есть, просто для самого Салли это именно другое лицо. То, которого у него уже попросту нет. — А, это, — Салли вытягивает одну ногу вперёд, пытаясь достать носком до земли, чтобы слегка оттолкнуться, — протез. Не ожидал, что ты заметишь. В моем окружении до сих пор не все в курсе, что у меня своё, а что искусственное.       Тоже правда. Эшли, например, видела его лицо под протезом, как и Ларри, а вот тот же Пых или Тодд со своим парнем — нет. И если рыжий мог в силу своей эрудированности заметить, что глаза все же отличаются, и рефлексы остались только на одном, то все остальные не обращали внимания, либо из вежливости молчали. Салли, честно говоря, и сам не знал, потому что никогда не спрашивал. — Ты не рассказываешь своим обожаемым дружкам о таких вещах? — задает Трэвис другой вопрос, и Фишер чуть наклоняет голову, поворачиваясь к нему лицом. — Нет. Не то чтобы напрягает, просто не вижу смысла, — и пожал плечами. Ведь, правда, а какой смысл? Относиться к нему хуже или лучше от этого никто не станет, так что важности это действо не имеет вообще никакой. Да даже Трэвис расспрашивает, а не осуждает, хотя от него больше ожидаем именно первый вариант, с его-то образом задиры. — Но ты можешь спрашивать, если хочешь. Я отвечу.       Салли не считает это темой для разговора, но люди все равно будут спрашивать хотя бы потому, что они не знают, как, что и почему именно это. Первое время это вызывало напряг, а потом уже привык — главное, чтобы протез сорвать не пытались, а на остальное малость похую.       Трэвис задумчиво уставился в небо. Начинало темнеть. Да и ветер становился холоднее, стоило хотя бы немного согреть руки.       Он притягивает ладони ко рту, пытаясь согреть их хотя бы дыханием. На пару секунд становится действительно теплее, за что уже можно похвалить собственную идею. — Не боишься, что когда-нибудь какой-то ебантяй решит содрать твой протез? — убирая руки обратно в карманы, нейтральным голосом спрашивает Фелпс. — Будь я Кромсалли, я бы вёл себя куда менее дружелюбно. Чтоб боялись и не лезли. А ты, получается, как долбоёб последний сейчас на похуях сидишь рядом с тем, кому вполне по силам это сделать.       Вообще, Салли ожидал вопрос, который так или иначе касался бы сугубо его лица и причины, по которой он носит протез. Маску, которая по сути-то никак вообще не помогает, но заменяет лицо, точнее, имитирует его. Глухо, плохо и вычурно, но это все равно хоть что-то, да и всяко приятнее, чем если бы он решил жить без этого. Это бы… нагнетало. А так у него есть хоть некая иллюзия того, что он такой же, как и все остальные — с лицом. Конечно, он выделяется хотя бы своей причёской, да и ногти временами может покрасить в чёрный, но разве это привлекло бы столько внимания, сколько отсутствие протеза? Нет. Ни разу.       Но интересуется Трэвис в итоге несколько другим. Тоже щекотливая тема, однако от неё хотя бы не возникает желания увернуться: — Уже пытались, — начинает юноша достаточно кратко. — На прошлом месте люди были немного другие. Я не виню их: они не были готовы к такому мне, да и никто вообще не был готов. Никто не знал, как нужно себя вести и всё такое, так что отношения у нас не заладились. — Люди — хуи на блюде, Фишер. Не забывай об этом, если не хочешь сосать. То есть, всосать. Блять, если не хочешь, чтобы хуёво тебе было, короче, — изрекает в итоге Фелпс, немного смущённо отворачиваясь обратно к тёмному, безоблачному небу.       Вообще, он никогда ещё никому не давал советы. Просто ему казался этот поступок поступком человека, у которого напрочь отсутствует инстинкт самосохранения. — Когда-нибудь тебе уебут за доброту твою ёбаную, — почти ворчит Трэвис, прекрасно осознавая, что если бы не эта самая «ебаная доброта», то всосал бы в итоге именно он. Точнее, продолжал бы всасывать. У своей мерзотной жизни и собственного давящего одиночества.       Салли же как-то совсем хорошо становится. В смысле, он просто был действительно рад, что Трэвис пошёл на контакт, учитывая то, как ему это может тяжело даваться. Видно же, что старается вести себя хорошо, и даже невольно губы растягиваются в улыбке от всего этого. Приятно, попросту приятно понимать, что ты не ошибся в ком-то и проявленная доброта того стоила.       Сейчас уже темнело, и хорошо было бы засобираться по домам. Фелпс, конечно, парень бойкий и упрямый, но с его-то отцом он вряд ли может позволить себе поздние гулянки. Озвучить эту мысль Фишер себе не позволяет, сразу вспоминая неприятный инцидент в коридоре, по итогу которого он хорошенько отхватил по ебалу сквозь протез. Может, в тот раз он действительно перегнул палку? Даже не может, а так оно и было. Возможно, выскажись он иначе, они бы разошлись после ещё парочки взаимных оскорблений. — Здесь все другое, в том числе и люди. Но мне нравится, — и пожимает плечами, чуть качнув головой. — Тут все клёвые, знаешь? Разные, но клёвые. Я понимаю, что ты имеешь в виду, но можешь быть спокоен: я знаю, от каких людей нужно держаться подальше. И поэтому я сейчас здесь, с тобой. — Как пидор прозвучал, — буркнул Фелпс без какой-либо агрессии.       Было приятно слышать, что в категорию «люди, от которых стоит держаться подальше», Трэвис входить больше не стал. И, по правде говоря, очень непривычно это ощущалось. Он понимал, что это ещё нельзя назвать полноценным доверием, но за те крупицы этой веры в него он считал себя ебать каким ответственным. В него никто никогда не пытался поверить: ни собственный отец, ни одноклассники, которым в принципе нахуй не сдалось вглядывание в глубины души какого-то задиры. Фелпс был уверен, что кроме Салли, в общем-то, никто и не попытался бы. — Значит, ну. Не зассышь прийти снова, чудила? В смысле, мы погуляем как-нибудь ещё раз? — даже не попытавшись скрыть искреннего желания повторить эту встречу, негромко проговаривает Фелпс. Звучит он сейчас абсолютно не так, как обычно в школе. Он не пытается сделать голос более громким, злобным или устрашающим. Нет — сейчас он вообще не пытается его контролировать. Сам даже удивляется тому, что может звучать чуть мягче, а не как обычно на автомате: неприятно и отталкивающе. — Конечно, — соглашаясь на вопрос насчёт вероятности будущих встреч, Фишер кивает. А почему и нет, собственно-то говоря? Может, если он поднажмёт и постарается помочь ему раскрыться, то он и вовсе станет более дружелюбным к другим, не только к нему. — Буду рад ещё разок повидаться с тобой, Трэвис.       Сейчас состоявшийся разговор напоминал больше знакомство, чем полноценную беседу, но для первого раза и это отличный результат. Было бы у них больше времени, они бы точно смогли разговориться, а сейчас уже нужно расходиться, чтобы не вызывать подозрений. Разумеется, если Ларри придёт из школы, а в 402 будет только Генри, он немного удивится, но ничего не скажет. А когда он всё-таки узнает, что Салли пытается как-то подступиться к Трэвису, то и этот случай припомнит.       Рано или поздно это случится. Всё тайное становится явным. Задача Салли — к моменту, когда всё раскроется, суметь не только расположить Трэвиса к себе (что, кажется, уже и так произошло), но и дать понять другим, что Трэвис — хороший парень на самом-то деле. Импульсивный — да, непредсказуемый — тоже, но хороший. — И сегодня тоже был рад. Правда, — качнув головой уже в другую сторону, произносит юноша. Он снова улыбается, и конкретно сейчас ему жаль, что на нем протез, потому что Трэвис вряд ли этого заметит. Тяжело говорить о чём-то уверенно, но почему-то Салли кажется, что Трэвис был бы рад такому.       Фишер слезает с качели, и Трэвис следует его примеру. Поворачиваясь к нему лицом, он снова задирает голову вверх, потому что Трэвис высокий. Пиздец какой высокий, как старшеклассники-выпускники, и то — не все. А сам Фишер рядом с ним как какой-то ребёнок, которому дали полную свободу в самовыражении. — Уже темнеет; пора расходиться. Не хочу, чтобы задавали вопросы, — и, не дожидаясь ответа Фелпса, подходит к нему ближе, чтобы уже чисто по привычке обнять на прощание — так он делал и с Ларри, и с Эшли, и с Нилом и Тоддом. Они с Трэвисом пока что не друзья, но уже и не враги ведь? Салли разве что чувствует себя слишком странно, когда головой утыкается в его грудь — они ведь одного возраста, а Фишер как малолетка на позднем свидании с парнем за двадцать с хером. Неловко. — Но спасибо, что позвал. Мы ещё обязательно повторим. …       Трэвис стоит неестественно прямо, боясь пошевелиться и сделать лишнее телодвижение. Его лицо горит, блядь, да оно буквально пылает, словно блядские ведьмы во время Святой инквизиции. Сгорание заживо? Зашибись, пожалуй, в данный момент более жизненного состояния просто не существовало.       Самые разные эмоции бушевали внутри него. Эмоции, к которым он максимально не привык в силу того, что редко когда испытывал именно их и конкретно в таком огромном количестве. Смятение. Непонимание. Нежность? Жгучая, обжигающая внутренности теплота, которая обволакивала и заставляла почувствовать себя непривычно согретым.       И перекрывающее почти всё чувство невъебического смущения. — Тебе уебать? — сдавленным, от внутреннего колдоёбства понизившимся голосом, спрашивает Фелпс. Спрашивает, но в итоге делает попытку повторить фишеровскую позу: совсем немного, едва ощутимо приобняв Салли в ответ одной рукой. На деле — просто положив ладонь на спину этому внезапному хуеву обниматору.       О, его отец был бы в ярости. Это было настолько же чертовски неправильно, насколько чертовски приятно. Фишер казался сейчас каким-то охуенно беззащитным, а низкорослость его ощущалась в разы отчётливее. Трэвис смотрел прямо перед собой и даже не моргал.       Немного отойдя от полного ахуя, Фелпс резко отстранил от себя Сала. — Совсем ебанулся? — Фелпс вперился в глаза напротив бешеным взглядом. Понимает, что в его собственной стрёмной реакции Фишер не виноват. Поэтому Трэвис разворачивается и как можно сильнее бьёт кулаком по железной трубе, мгновенно в кровь разбивая и без того замёрзшие костяшки.       Становится легче. Ему просто необходимо было выплеснуть хотя бы часть всего того странного, неправильного, ебанутого пиздеца, который нахлынул на него в момент, когда Сал его обнял. А лучшего способа выплеснуть эмоции, как пиздилово, он пока не знал.       Когда Фелпс оборачивается обратно на Салли, его взгляд становится куда спокойнее. Ему всё ещё неловко, он всё ещё нихуя не понимает, да что это вообще было, ёбаный Фишер, но сейчас, хотя бы, ебашит его уже поменьше.       Называется немного, блять, растерялся. — Эй, ты чего творишь?! — Фишер сразу же потянулся к руке Фелпса, как только тот снова повернулся к нему. Нахуя — понять не может, скорее всего, просто побоялся, что потом ебанет ещё раз. И ведь при себе нет ничего, чем можно было бы обработать костяшки, а на улице можно много чего подхватить, тем более после удара о трубу, которую черт знает кто и в каком состоянии трогал. Ну не подрассчитал он, поспешил, но не лупасить же теперь трубы! Мог бы сразу сказать, что, мол, против всех этих обжиманий, но вместо этого сначала попытался ответить, а потом резко передумал.       Всё же, будет намного тяжелее, чем Салли мог предположить. — Не важно, — Трэвис одёрнул руку. — А сам-то хули творишь?!       Похоже, Фишеру действительно не стоило так спешить с привилегиями для уже-друзей, учитывая то, что Фелпс не шибко доверчив и имеет своих тараканов в голове, которые и диктуют ему, как можно, а как нельзя. Нужно быть осторожнее, а то вон оно как получается — мгновения хватает, чтобы он вышел из себя, до этого будучи абсолютно спокойным. — Боже, ладно, я понял, — Салли хочется шумно и напряжённо вздохнуть, но он сдерживается. — Извини, если что-то не так. Просто мы с ребятами всегда так прощаемся, вот я и решил, что это будет уместно, — и, глянув на пострадавшую руку, добавляет, — Обработай её, как придёшь домой. Серьёзно.       Трэвис вздрагивает от неожиданности, когда Фишер дотрагивается до него вновь. Место прикосновения обжигает; Трэвис вырывает свою руку. Блять. Нет, ну он что, издевается?       Фелпс язвит больше на автомате, хотя ему действительно интересно, что сейчас делает сам Сал. Вот нахуя он ручонками-то своими вцепился? Нихуя не понятно. Хотя, может, испугался, что тот ему въебёт: хуй его знает. — Чего с ней сделать? — Трэвис хмурится, на пару секунд действительно не понимая, что именно ему надо сделать с его рукой. Потом доходит. Даже не смотрит на неё, небрежно встряхивая кисть. — Да похуй. Заживёт.       Реально поебать. Никогда не обрабатывал эти раны ссанные, и делать этого не собирается. Да и зачем? Всё на нём и так заживает как на собаке.       Стоп. — Ты с педиком этим так же обнимаешься? — вопрос скорее риторический, до Трэвиса дошло и с первого раза.       Трэвис подходит к Салу. Секунда — и мелкого уже неуклюже, но уверенно прижимает к себе крепкая фигура Фелпса. Салли даже ничего произнести не успевает — ни настоять на обрабатывании ран хотя бы перекисью, ни возмутиться очередной грубости в адрес Джонсона, как Трэвис обнимает его, да еще и крепко так, что не вырвешься даже при желании. Интересный такой парень, оказывается: из крайности в крайность. То он против, то он за, то ещё хер пойми что. И пока что абсолютно нечитаем. Попросту невозможно понять, что у него в голове и на уме.       На этот раз объятье ощущается немного по-другому: потому что теперь это — не неожиданность, потому что инициатором его является Трэвис, и, наконец, потому что спровоцировано оно ревностью. Очень странная попытка доказать самому себе, что он тоже имеет право вот так вот касаться Сала. Тем более, первым же начал не он.       Сердце ебашит о грудную клетку, как током пизданутое, но Фелпс слишком занят другими мыслями, чтобы понадеяться, что его не слышно.       Он вспоминает слова Салли — те самые, где он сказал, что действительно рад будет следующим встречам. И рад был и этой. — Я тоже, эм. Рад буду ещё увидеться, — не отпускает, зараза. Стоит, блять, как вкопанный и крепче только сжимает. Силу, впрочем, контролировать не забывает, поэтому превращение в лепёшку Салли не грозит.       Салли приподнимает голову, чтобы попытаться встретиться взглядом с Трэвисом. Кому ни расскажи — никто не поверит, что они вот так вот на улице обнимались, и фонари уже один за другим зажигаются. И будто бы не с Трэвисом это вообще происходит. Для полноты картины только вина и цветов не хватает. — Вы такие высокие, просто пиздец, — Салли вспоминает, куда упирается его голова, когда он обнимается с Ларри, и Джонсон уж точно будет пониже. Не намного, но все-таки ниже Трэвиса. — Ты даже повыше Ларри будешь, походу. — Ясен хуй. Да я намного выше этого чмошника.       О, блять, услышать о том, что он выше Ларри, было просто охуенно. Это была какая-то детская радость, словно он только что отобрал у Джонсона одну из его любимых лопаточек. Голубую. О, до пизды голубую.       И откуда у него вообще столько ненависти к Джонсону? Похоже, вражда появилась много раньше, чем Салли перевёлся в эту школу, но он как-то даже и не спрашивал, в чем дело. Надо будет как-нибудь поинтересоваться, что ли, а то сейчас он как меж двух огней, получается. Трэвис терпеть не может Ларри, а Ларри всей душой ненавидит Трэвиса. И Фишер чувствует себя неправильно от необходимости скрывать дружбу (точнее, попытки подружиться) с Фелпсом, лишь бы они не разругались сильнее. — А мне не повезло. Я намного ниже вас обоих, — Салли решает слегка перевести тему, чтобы не возвращаться к сравнению Ларри и Трэвиса. Уж слишком болезненно Фелпс это воспринимает. Хотя… Ларри бы, скорее всего, ответил как-то похоже. — А чё не повезло-то? Ты мелочь, конечно, та ещё, но мне нравится. Прикольно. По башке тебя из-за этого потрепать временами охота, — честный ответ. Лишь бы, бля, лишнего не спиздануть. Хотя Трэвис итак уже, походу, лишнего не то, что спизданул, — сделал. О, Боже, как же он грешен, если обнимать другого парня для него — такое трепетное, согревающее удовольствие.       Салли даже улыбнулся, как услышал это подобие комплимента от Трэвиса. Обычно все высокие любят, когда рядом бегают всякие там коротышки — выделяются друг от друга же, а вот когда такие ситуации, как у них с Ларри, то за каждый сантиметр разницы цепляются, как за спасательный круг. Фишер-то на самом деле по поводу роста не заморачивался вообще никогда, даже не считал, что от этого выглядит как-то совсем нелепо, если учитывать эти его хвостики и крашеные ногти. Стоя рядом с Ларри и уж тем более Трэвисом, он кажется чуть ли не девочкой. Подружкой. Но никак не Салли Фишером, которому просто похую, что и кто там про него пизданет. — Бля, эта хуйня странная. Ну, объятья эти ваши. Всегда при них ощущаешь себя таким пидором? — недовольно ворчит Фелпс, встречаясь взглядом с Салли.       Ладно, окей, вот сейчас, когда они настолько близко друг к другу, что их тела аж прижимаются, смотреть в глаза становится труднее. Как-то это. Слишком интимно, что ли?       Честно старается выдержать взгляд голубых глаз, но в итоге сдаётся и прерывает зрительный контакт. Благо для этого нужно всего лишь вернуть голову в привычное положение. После — выпускает, наконец, Сала из кольца своих рук. Хочется же совсем другого — украсть. Завалить на плечо, да утащить в какое-нибудь укромное место, чтоб Ларри не нашёл. Всё равно Трэвис выше него, а значит — круче. И сильнее. А ещё не такой пидор.       По крайней мере, он на это надеется. — Ладно, бля. Можешь домой пиздовать, — руки снова в карманах. Фелпс шмыгает носом, выдавая угрозу по привычке. — Только помни: ты — труп, если расскажешь об этом хоть кому-нибудь. Ну, о том, что я тебя этого. Того самого. Ну ты понял, блять. — Если обработаешь руку, то я никому не скажу, — пользуясь случаем, Фишер пытается выманить компромисс. Он бы и так никому не сказал, но если уж есть шанс ещё и хотя бы приучить Трэвиса заботиться о своём здоровье, то почему нет? — Поверь мне, я замечу, если ты попытаешься меня обмануть. Так что, по рукам?       Трэвис закатывает глаза и кивает. Приходится соглашаться на эти условия, хоть за всю свою жизнь он ни разу даже не подумал обработать и царапину. — Но повторяю: что с хернёй этой, что без неё — заживёт одинаково, — вставил, всё же, свои пять копеек Фелпс, возвращаясь обратно к качели. В этот раз он сел на неё уже своей задницей: пальцы на ногах тоже успели замёрзнуть, поэтому сидеть на корточках было бы неприятно. — Не сдохни по дороге домой, Фишер, — говорит он на прощание Салли, мысленно пожелав себе противоположного. Его-то по любому за позднее возвращение пизданут. Да и за не позднее пизданули бы, так что один хуй.       Салли ушёл. Трэвис проводил его взглядом и когда, наконец, остался один, понял две вещи.       Первое: когда проводишь некоторое количество времени в приятной компании Фишера, после его ухода чувство одиночества будто бы ёбу даёт и ощущается в итоге ещё более отчётливо. Такое себе удовольствие.       Второе: это того стоило. Все эти нервы, ощущение одиночества, даже ослабшее в мгновение чувство самоконтроля, подарившее Фелпсу ноющие тупой болью костяшки, — всё это действительно хуйня по сравнению с воспоминаниями, которые он сегодня получил.       Трэвис сжал свою ладонь в кулак. Обниматься оказалось на удивление приятно. Раньше он считал, что люди делают это просто от нехуй делать, долбоёбы и педики потому что. Оказалось, что это не так плохо. По крайней мере, с Салли.       С другими повторять этот эксперимент не хотелось до отвращения.