Путь варга-1: Пастыри чудовищ

ГРИЗЕЛЬДА АРДЕЛЛ       Крепостям положены ранние пробуждения.       Солнце ещё где-то за деревней, за холмами, за рекой. Раздумывает — не стоит ли продлить немного сон.        Но небесная простыня уже начинает светлеть, Гриз чувствует это кожей. И, не открывая глаз, говорит себе: «Утро».        Значит, у неё тысяча — тысяча! — дел.        Босые ноги скользят по шерсти Морвила — алапард растянулся у изножья кровати. «Мррм», — лениво отвечает Морвил на касание. Жмуря глаз, вылизывает медовую шерсть, пока Гриз плещется в умывальнике. Зевает — пока она натягивает лёгкую клетчатую рубаху, штаны из плотной ткани (попечительницы питомника бы ядом изошли!), охотничьи ботинки.        Расчёсывать волосы — мучение, легче вычесать пару линяющих керберов. Непослушные, своенравные — норовят прихватить зубья гребня, или разлететься в разные стороны, или свеситься на лицо, а потом ещё завиться. Попрошу у Аманды какой-нибудь эликсир, — решает Гриз, ожесточенно сражаясь с каштановыми прядями. Пытаясь укротить их в практичный пучок на затылке.        — Обрежу, как Мел, — выдыхает она после четвертой попытки. Волосы осторожничают и дают себя уложить — и всё равно будто посмеиваются («Да вылезем же!»).       Глухой утренний час — самый любимый. Темные коридоры «Ковчежца» пахнут сном их обитателей. Сладко дремлют коты, свернувшись у камина. Бок Морвила греет ноги — их уже щекочет утренняя прохлада…       Звёзды пролились на траву росой и теперь вот совсем поблекли.        В закрытой части питомника — шелест листьев и робкая, предутренняя песнь гуляющего на свободе яприля. Приветственное: «Уи-и-и, я здесь!» Горги в клетке поблёскивает глазами — следит. Самка гарпии-бескрылки Пеночка в соседней клетке дремлет — сунув голову под короткий рудимент крыла. Напоминает от этого здоровенную чешуйчатую птицу, у которой кто-то бесчеловечный отнял крылья.       «Человечный», — мысленно одергивает себя Гриз. Вспоминая изученную по летописям историю Войны за воздух шестисотлетней давности. Бестии против магов в схватке за воздушное пространство. Стрелы и магические сети над городами. Истребление с дирижаблей сотен грифонов, гарпий, виверниев… после которого выжившие разучились летать. Совсем в духе людей, да.        Грифон Ирл, будто слышит мысли — просыпается, подходит к прутьям клетки. Просовывает орлиный клюв и стоит понуро, словно говоря: вот видишь, что со мной сделали.        — Вижу, — соглашается Гриз, прорастая в сознание грифона тонко и незаметно, чтобы проверить — как срослись простреленные крылья. — Люди не любят тех, кто встал на крыло. Они боятся — вдруг вы нападёте на их дирижабли, на магов воздуха…       «Я ж не нападал», — тоскливо вздыхает Ирл. Когтистые лапы с серебристой шерстью беспокойно переминаются — снова скомкал за ночь соломенную подстилку. В сознании — чуть приглушённые сонливостью тоска и тревога: почему нельзя в небо? Крылья же не болят. Раздражения от посетителей нет, это хорошо, хотя грифоны обычно спокойно к людям относятся… Лёгкий голод — и желание размяться, опять ощутить под крыльями упругий воздух…        «Твои братья не летают, — терпеливо повторяет Гриз, — место грифона на земле. В небе теперь опасно: люди могут опять поранить тебя».        И остро чувствует свою беспомощность, потому что знает: тех, кто уже попробовал неба, трудно удержать на земле. И любые клетки для них — мучение.        В лучшем случае — крылья больше не поднимут Ирла в небо, и ему придётся смириться с этим. В худшем…        «Скоро выздоровеешь, — обещает она, хлопая грифона по клюву. — Погоди, схожу за едой».        Единороги в своём загоне (что-то хлипковат, надо поправить) настроились встречать зарю. Все втроём подходят поздороваться, Принцесса тычется в ладонь мягкими губами. Улыбаясь глазами, спрашивает: а не причесать ли тебе мою неотразимую гриву? Гляди какая — с перламутровым блеском.        — Залюбуешься, — говорит Гриз негромко, — но ведь Йолла плакать будет, если я тебя вычешу. Как я могу её лишить этого удовольствия, а?        — Пфр, — отвечает Принцесса, которая полагает, что маленькая Йолла вполне может послужить её куафером и после завтрака. А потом уж до расчёсывания гривы и полировки рога, возможно, будут допущены какие-нибудь посетители: Принцессе никогда не надоедает наводить красоту.       Пара ленивых самок яприля похрапывает бок о бок, прихрюкивая и причмокивая — в такт снам о сладкой репе. Усеянная росой изумрудная шерсть кажется украшенной мелким жемчугом.       Морвил деликатно отходит подальше, чтобы травоядные не вздумали, что он за ними. У алапарда есть дела поважнее: утренний обход своего питомника. Вальяжной, неторопливой поступью, рядом с хозяйкой.       От клетки к клетке — прислушиваясь: как прошла ночь? Всё ли в порядке?       Звери в вольерах, выставленных на обозрение для посетителей, обычно не доставляют хлопот. Они и в обзор-то включены, потому что слишком спокойные, или слишком старые, или вообще — до смешного ручные.        Дрессированные пятнистые койны (отобрали у безжалостных циркачей) уцепились непомерно длинными хвостами за верхние брусья клетки и за планки внутри. Качаются-веселятся, услышав шаги Гриз тут же поднимают негромкий гомон («Уирк?» — «Вааао!»), начинают крутиться по клетке и прыгать через хвосты друг друга. Поглядывают: смотри, как мы умеем! И ещё кувырком! И ещё…        — Тш-ш, ребята, у вас ещё будут зрители…        Койны (высотой — по колено Гриз, гладкие бока в кофейного цвета подпалинах, продолговатые умные мордочки с усиками,) фыркают, сворачивая подвижными лапками хвосты. Хвосты — рыжие, пушистые и ненормально длинные — норовят развернуться и за что-нибудь уцепиться.        Виверний Мальчик что-то слишком вялый — не переборщила ли Аманда с пламягасительными зельями?       Самка алапарда, вся в застарелых шрамах, спит в самом углу… Сонно взлаивают огненные лисы: утро, ночным хищникам пора на покой. Из закрытой части питомника долетает насмешливый ответ-лай.        Шнырок Кусака опять вознамерился удрать из клетки — да сколько можно-то? Алмазная стимфа Шери тихо перебирает перья на раненом крыле — отрастают…        Мелодичный звук твёрдого оперения огромной птицы. Будто звон хрустальных подвесок огромной люстры. Будто вестник: сегодня была спокойная ночь.       Сегодня была спокойная ночь, — повторяет Гриз про себя, идя между клеток, и загонов, и имён, и историй. У каждого жителя здесь своя история: то, кем он был, и то, как оказался в питомнике, и почему теперь в секции, открытой для посещения…        Двух огненных лисиц удалось отнять у охотников. Хтурра — снежная антилопа — погибала в плену у контрабандистов. Двухголовый кербер Зубок — славный пёс, которого чуть было не искалечил пьяный хозяин.        Ненужные своим хозяевам. Подранки. Лишённые родителей охотниками. Принесённые сердобольными жителями. Бывшие людоеды. Попавшие в капканы. Замученные до полусмерти торговцами. Почти задохнувшиеся в клетках у контрабандистов.        Путей для бестии попасть в питомник — много, и много историй: разных и похожих одновременно.        И мало исходов, — думает Гриз, заканчивая обход «смотровой» части питомника. Направляясь дальше — к тем загонам, куда нет доступа посетителям.        В птичнике, вроде бы, всё в порядке: в ночной части скрогги обмениваются последними взрывами хохота — топорща обязательные синие перья с искрой. Разевая вечно улыбающиеся огромные рты и пуча глаза — природные шутники, вечные ночные пересмешники. Снежная сова, как всегда, притворяется умершей, три феникса-подростка жмутся друг к другу в огнеупорном отделении, а маленькие солнечно-лёгкие тенны теперь пробудятся только к вечеру — для песен…       Наверное, их скоро можно будет выпускать на волю — уже подкормились.        Исходов мало. Животное возвращается в природу, животное не может вернуться и потому остаётся в питомнике: слишком искалечено или слишком привыкло к людям…        Или…        Гриз, поведя плечами, отворачивается от стоящего на отшибе сарайчика. В сарайчике обжилась смерть. Угнездилась и посмеивается, и, кажется, пахнет кровью, хотя это чушь, Аманда постоянно заливает всё зельями, отбивающими запах, да и Рихард не потерпит в своей вотчине непорядка.        В загоне для игольчатых волков вовсю хозяйничает Мел. Рукава рубашки закатаны, короткие волосы взъерошены со сна: подпаивает зельем Модницу — волчицу, которую вызволила из капкана.       Гриз вздыхает.        — Ну, и зачем? Я дала бы ей зелье, ты же знаешь.        Мел вместо приветствия фыркает носом и ощетинивается тёмными иглами волос — не хуже игольчатника.         — У неё ночью кровь шла, ясно? А Конфетка умотала куда-то в вир болотный, за ночными травами. А вы с Шипелкой были после выезда.        Гриз поглаживает волчицу по высокому лбу и между ушей — не спускаясь ниже, где начинают расти тёмные иглы. Легко врастает в сознание Модницы — «Вместе!» Ну-ка, девочка, расскажи мне, что там было ночью… ну да, просто решила сорвать повязку и шины, не преуспела, но рана начала малость кровить…        — И ты сидела рядом с ней всю ночь, так?         — Не, ещё с птенцами феникса. Они б к утру совсем охрипли бы, а так… Ну, и ещё…         — Мел. Ты сколько не спишь?        Сопение, мрачный взгляд исподлобья, «ты мне тут не нянька».         — Конфетка сказала, можно ещё.         — Аманде, конечно, виднее, сколько можно прожить на взбадривающем зелье… но припоминаю, что вчера ночью ты дежурила, днём понеслась на два вызова, до этого день тоже не спала…        — Да нормально всё.       Мел с негодованием брякает бутылкой с зельем. До смешного поспешно обещает: да ясно-понятно, вот сейчас дела утренние переделаем, а потом «встряска» — и спать. Точно-точно.        — Давай лучше насчёт вашей с Шипелкой поездки. Она мне правду нашипела, там был скортокс?        Про Шуршуна Гриз рассказывает во время обхода яслей: пока проверяют новорожденных и смотрят — что там с самками, потом она «слушает», как там беременные…       Мел воркует над новорожденными единорожками, над открывшим глаза котёнком земляной кошки, напевает песенку птенцам феникса. И — Следопыт — не теряет из рассказа ни слова. Ни звука.        — Жаль, меня там не было, — выплёвывает потом.        — Это кому как, — поправляет Гриз, меланхолично. Они как раз вдвоём гладят пугливого, забитого единорога, сбежавшего от разорившихся хозяев. — Тебе-то жаль, а вот охотникам, пожалуй, повезло.        — Миндальничать ещё с этими сволочами, — хмыкает Мел, потирая шрам на виске. — Ну, и к тому же я скортокса ещё ни разу не видела. Тебя послушать — так этот Шуршун просто лапочка.        — Чистая душа, угу. Просто щупалец отрастил многовато.       В небе, зажмуриваются глазки звёзд. Солнце докрасна накаляет своё ложе на востоке. И питомник понемногу, потихоньку начинает Песнь Утра: сперва подают голос яприли, потом единороги, отовсюду долетает скрип и писк шнырков — самых разных видов, их в питомнике в избытке, и разливаются в развесёлой песне койны, и серная коза из своего плотного загона издаёт настойчивые, нетерпеливые трели.        — Где эти олухи, чтоб их, — бурчит Мел на вольерных. — Дрыхнут, сволочи. Пошли Морвила, пусть их там встряхнёт.        Гриз только отмахивается: будить вольерных с помощью алапарда — так никаких вольерных не напасёшься, и без того постоянно персонал нужен. Деревенские не рвутся работать в питомник, где «зверюги ужасные, ковчежники долбанутые, а пить нельзя!» Идут либо совсем смелые, либо от крайней нужды, да ещё попробуй набери тех, кто будет работать за такие деньги, и осторожно, и без запоев. По этим причинам и ковчежное «тело» тоже неполно, вызовов и животных становится всё больше с каждым днём, да еще добыть бы своего плотника — на клетки…        Вместо вольерных появляется Йолла: нос-пуговка перемазан сажей, белобрысые пряди взлетают при каждом скачке, платье задирается — открывает сбитые колени.         — Гриз, Мел! Мелких будем молоком поить? Да? Пойду с ледника принесу, греть поставлю, а то пока эти глаза продерут…        Ловит кивок на лету, уносится с деловитым видом. Скрывая на чумазых щеках полоски от слёз: видно, опять неладно что-то с матерью…        — Она из-за Полосатки, — говорит Мел, провожая девочку взглядом. — Думала — выживет. Она ж с ней всё сидела. А вышло…        Пустой загон по левую руку смотрит недоумевающе, спрашивает всем своим видом: где? Мимо него тяжко идти, и тяжело принимать на себя этот взгляд. В загоне с пустотой притаился третий исход, самая тяжкая весть.       Спасти можно не всех. И не всегда.        Вольерные сменили солому, полили всё хвойным экстрактом, но смерть так просто не прогнать. Не уходит из питомника, сколько ни гони: истерзанный единорог на прошлой неделе, и не сумевшая разродиться койна, и вот еще самка кербера, проглотившая водный кристалл…        Бродит, влезая то в одно обличье, то в другое.       Предпочитая замечательной красоты оболочку: высокий рост и широкие плечи, точёные скулы и светлые волосы, небрежно зачёсанные назад.       — Госпожа Арделл. Мелони.       Тихий голос берётся словно из ниоткуда. Как его обладатель — внезапно оказывается на расстоянии трёх шагов, прислонившись к стенке загона. Словно он использовал маск-плащ… нет, маск-плащ висит перекинутым через руку.       Утро. Ночной хищник явился с охоты.       Бах. Это Мел роняет ведро, заставив взвизгнуть пугливого яприля. Яприль с пронзительным хрюканьем несётся в крытый загон, а Мел разворачивается на каблуках и выпаливает сходу:       — Пшёл к чёрту, Мясник!       — Что-то не так? — удивляется Рихард Нэйш. — Чем-то мешаю?       — Своим существованием, мантикора тебя сожри! Что ты тут забыл?       — Ну, можно сказать, непосредственное начальство.       Непосредственное начальство пытается удержать при помощи единения второго яприля — а то тот готов рвануться и с похрюкиванием унестись за испуганным собратом, чего доброго — раны разойдутся… Удерживает и успокаивает — и только тогда чуть поворачивает голову в сторону фигуры в белом костюме.       — Как прошло дежурство?       — Без происшествий.       Значит, никаких браконьеров, дружков Лортена, вороватых егерей и деревенских, которые решили показать глупую браваду. Хоть за это спасибо.       Гриз медленно распрямляется и делает Мел жест: не перебивай, сама.       — Ты хотел что-то, кроме как отчитаться?       — Возможно, выяснить планы, — шелестит Нэйш со светской улыбочкой, — на сегодня. Нет поручений?       — Вызовов по «сквознику» не было, почту будем обсуждать позже, ты сам знаешь. Хотя я бы сказала спасибо, если бы ты помог с больными животными — не хватает рук.       — …будто ему кто-то позволит… — шипит Мел, собираясь, как кошка перед прыжком.        Полукруги у губ устранителя становятся чуть глубже, голос — чуть нежнее.       — Боюсь, вам не понравятся способы, которыми я могу помочь с больными животными, госпожа Арделл. Насколько я помню, мои методы… не для вас.       Яприль под пальцами Гриз судорожно вздрагивает — и замирает. Будто под лопатку ему вдруг вошла холодная сталь.       — Выживет? — интересуется Нэйш, окидывая яприля цепким взглядом. — Этот да, а вот с тем, что поступил позавчера — всё не так однозначно, ему, вроде бы, хуже? Да ещё эта гидра — мы же так и не выявили болезнь? Ах да, самка стимфы…       — Мне метнуть тебе в рожу нож, чтобы ты убрался? — рявкает Мел. — Ползи откуда вылез, или на себе поймёшь — что такое настоящее вскрытие.       Уголки губ «клыка» слегка приподнимаются — вместе с тёмными бровями.       — Ты, кажется, почему-то расстроена, Мелони? Ах да, тот кербер. К слову, вот, совсем забыл отдать. Кажется, им даже ещё можно пользоваться.       Гриз машинальным движением ловит синий кристалл «сквозника» — причину смерти Полосатки.       — Уникальный случай, — невозмутимо продолжает Нэйш, наблюдая за дрожащим яприлем, — известно, что такого рода артефакты реагируют на кровь, но, как выяснилось, при проглатывании реакция в разы более сильная: «сквозник» думает, что он попал в водную среду и начинает резко нагреваться, при этом зелья не дают эффекта, так что мучительная агония, которую вы видели была… оправданной.       Мел решает, что предупреждений уже хватит, и выхватывает метательный нож с воротника.       Гриз чудом не ловит нож-атархэ себе в затылок — когда привычно встаёт между этими двумя.       — Мел, убери нож, Нэйш, я же говорила, чтобы по вскрытиям ты отчитывался лично мне. Все подробности потом, сейчас — не мешай работать.       Устранитель кивает с видом образцового, дисциплинированного работника.       Разумеется, он не хотел отвлекать. Он будет у себя, ждать новых поручений.       — К слову, Мел, поосторожнее со сталью. Так ведь можно и без начальства себя оставить.       Короткий свист, и ответ — метательный нож — впивается в стенку загона.       Устранителя у стенки, разумеется, уже нет.       Гриз качает головой, отправляет в карман синий камешек «сквозника» и возвращается к яприлю. Тот дрожит, лёжа на соломе — совсем мелкий ещё, веса в три пуда разве что…       — Тебе надо выспаться.       — Мне надо посмотреть на кишки Мясника, — огрызается Мел, расшатывая нож, который глубоко ушёл в дерево.       — Что опять? Сейчас он вёл себя как обычно, вызовов с устранениями уже две девятицы как нет… из-за Полосаточки? Да?       Мел возится с ножом у стены, напрочь отказываясь поворачиваться. Бормочет много чего — про «как обычно», про прежние устранения… Перемежая словами «навоз яприля», «в вир болотный», «да гарпии его б жрали».       Рихард Нэйш мало с кем вообще совместим в питомнике, но с Мел — трепетно любящей животных, слышащей и приручающей их без всякого Дара варга — он несовместим совершенно.       — Ты не видела, как эта тварь радовалась! Когда Полосатка… у неё еще агония не стихла, а этот уже тут со своим блокнотиком! Два часа её резал, с-с-с-скотина! Да какого вообще…       Гриз прикрывает глаза.       — Мел, мы же говорили об этом. Сведений о болезнях «магических тварей» нет, анатомических атласов нет, ничего толком не изучено, а я часто не могу понять — что происходит, я же слышу только боль. И если это поможет кому-то в будущем…       — Да кому оно… такое… А эта сволочь от счастья прямо лопается, когда…       У Мел ломается голос, и она с присвистом втягивает воздух сквозь зубы. И Гриз заставляет себя промолчать все правильные слова, которые могла бы ответить. Запереть их во внутренней крепости, схоронить в темницах и подвалах. О том, что тем, кто попадает на «исследовательскую работу» к Нэйшу, уже не помочь — но можно помочь другим. О том, что никогда не знаешь — что пригодится. И что она понимает: как это — драгоценное, дышащее существо ещё совсем недавно смотрело на тебя, умоляло спасти, и ласкалось, и видело в тебе кого-то сильнее, кто сможет его защитить… И вот ты не защищаешь его от смерти и после смерти — отдаёшь под нож. На поругание, на стол, будто что-то незначимое.       Слова о том, что она смотрела в сознания их всех — всех до единого — она закрывает прочнее всего. Отправляет следом фразу о том, что ей тоже не по душе то, как Нэйш упивается своими исследованиями, но что сделаешь — если в питомнике только один человек знаком с анатомией, готов наплевать на «постулаты телесной нечистоты» и в принципе — единственный способен на такую работу. Гриз молчит о том, что иногда за призрачный шанс кому-то помочь в будущем уже сейчас приходится платить дорого.       Молчит и успокаивает раненого яприля, шепчет, что скоро-скоро придёт Аманда, даст болеутоляющее…       Потом прибегает Йолла с подогретым молоком — и Мел поднимает голову, шмыгает носом, идёт вместе с девочкой поить молоком молодняк.       Утро накидывается на питомник хищным прыжком, будто охотящийся алапард. Наконец-то просыпаются вольерные, выходят на уборку загонов и клеток, на заготовку кормов, и тут надо присмотреть за всем сразу. Малк, продувная бестия, случайно забредший в питомник странник, опять благоухает вчерашними излишествами — ну ясно, пил с Лортеном.       — Малк, кому сказано, отошёл от клеток! Сказано было — с Лортеном не надираться! Возьми у Аманды антипохмелку и дуй корма готовить, чтобы возле зверей я тебя сегодня не видела. Выкинешь такое завтра — отстраню.       Малк щурит хитрые глаза картёжника, утюжит гулящими пальцами рыжую бородку и утверждает, что они только полстакана… дядю помянуть, да.       Старый Перкент покряхтывает, хватается за поясницу — опять спина, ой-ой-ой. Погода отвратная. И помощники все бестолочи. Староста в деревне — идиот. И соль дорожает. А вот в старые времена…       Гриз не даёт утопить себя в недовольстве машет рукой — ага, да, к Аманде за мазью для спины, давай-давай. И хватит егерей забалтывать!       Крокт — ноги нет от бедра, молчаливое угрюмое лицо в морщинах — уже взялся за вилы, разбрасывает солому. Притихшие гарпии с опаской косятся на протез из соседней, временной клетки.       Есть ещё Джоэр, с ним надо что-то делать — вечно отлынивает от работы, а потом на него спящего натыкаются благотворительницы в самых неожиданных местах. Морвил прилетает лёгкой, медово-золотистой тенью, тычется носом в ладонь: найти потерю? Ладно, найди…       Появляются наёмные работники из деревни — порознь. Унылый, с вислыми усами Чейр кивает с похоронным видом. Ну, разумеется, всё плохо. Жена заела. И, говорят, скоро будет война Айлора и Вейгорда. И ещё он почти уверен, что у него несварение желудка, и… что, убрать загоны яприлей? Ну, так он и знал.       И бездна тяжёлых вздохов.       Сыновья Злобной Берты — хозяйки трактира «Пьяный дракон» — являются один за другим. У Берты переизбыток детей, и куда девать этих придурковатых молодцов — она понятия не имела, так что определила в питомник целых трёх («Может, хоть там сожрут, дармоедов безмозглых!»). Раздать поручения всем троим: подносить солому, носить воду, а вот ты будешь мясо для хищников рубить, пошёл к хозяйственным помещениям!       Потом перекинуться словечком с подошедшим Джейро — нормально детишки? Что, ещё одного ждёте? Это ж сколько у вас там…       Южанин Джейро радостно жестикулирует лопатой — детей много не бывает! Почти залепляет в лоб своему другу — большому, тихому Дерку, «пустому элементу». Дерк, которому не досталось магии и слов, тихонько машет ладонью — почти размером с лопату. Эти двое наносят на себя отпугивающие хищников эликсиры — и ныряют в закрытую зону питомника. Раскладывать соль, пропитанную зельями, рассыпать подкормку. Животные, которые гуляют по обширной лесистой территории питомника, тоже нуждаются в поддержке…       Время несётся вскачь, повизгивая. Между клеток и хозяйственных помещений. Между раненых животных и пугливых новичков, под ругань Мел («Куда солому насыпали, бестолочи?!» «А ты на какие куски мяса ему нарубил?!»). И нужно расспросить Йоллу — что там у неё с матерью, как она и почему не показывается. И прикрикнуть на Лортена — чтобы не смел больше спаивать вольерных. И скоро явятся посетители, и не хватает рук, так что, наверное, придётся присоединиться к вольерным и помочь с приготовлением кормов — сто изысканных блюд на разный вкус, от подтухшего мяса до чистейшего зерна на меду, для тенн.       С кормёжкой является помогать Кейн Далли — Гриз издалека слышит, как он перешучивается с вольерными и бросает на ходу гарпии из бойцовых: «Нет уж, сегодня тебе не обломится моей драгоценной плоти».       И ей кажется, что он тут был всегда. Раньше неё. Что каждое утро после рассвета он возникал в дверях «кормильника»: слегка мокрое лицо после умывания, веки припухли со сна, тёмно-русые, малость припудренные сединой волосы пытаются завиться там, где на них попала вода… И щетина, и объёмистое брюшко, и заштопанная рубаха и невозмутимое: «Ну да, сейчас сделаем». И это странное чувство — что знаешь человека сотню лет, когда он в питомнике-то только вторую девятницу.       — Да, Кейн, доброе утро, помоги с кормом для шнырков. Помнишь, что у них в рацион входит?       — Всё, — ухмыляется Далли. — Особенно мои пальцы, особенно у Кусаки. Но, насколько я помню, на завтрак ты им предлагаешь яйца, фрукты и варёную курятинку. Сделаем. Заодно подновлю ледник, если Джоэр не удосужился. Посмеиваясь, уходит на склад — оставляя Гриз разбираться с деликатным рационом для маленьких грифонят. Мел (она ожесточённо кромсает огурцы для койн) громко хмыкает.       — Что? — ловит Гриз её мрачный взгляд. — Он быстро учится. С такими темпами и на вызовы скоро можно будет выводить. Вы же с ним были у вдовы Олсен — что не так?       — От него враньём несёт, — цедит Мел упрямо. — Зверей не любит. Скользкий как не знаю что. Шуточки его эти…       Вся её поза, движение ножа, разлетающийся по заготовочной огурец — всё говорит: «Не верю я ему».       Только вот Мел на памяти Гриз не доверяла никому из ковчежников, или вольерных, или егерей. Неохотное исключение делая только для Гриз. И малышки Йоллы.       — В деле пока ничего, — выдаёт Мел неохотно. — Хм. Быстро запоминает, пальцы куда не надо не суёт. Не убил чёртову Перечницу, когда она к нему с нравоучениями полезла.       — Да неужели же.       — Ну. Я хоть работать смогла, пока она ему там мозги полировала. Олсен над душой не торчала. Думала, она нам всю печенку выест — явились же без ее разлюбезненького Мясника, не с кем сюсюкать за чаем. Потом гляжу, Пухлик её как-то уболтал. Она даже разрешила приходить в её зверинец, когда мне удобнее.       Мел решительно скидывает нарубленный огурец в миску и припечатывает:       — Хоть какая польза. Но на выезд с собой его не возьму. Он или в кусты сиганёт, или попытается зубы заболтать какому-нибудь алапарду — оно мне надо?       Нож стучит быстрее и быстрее — и нужно очистить-выжать-размять-подогреть. Питомцы в клетках требуют завтрака всё громче: яприли заходятся визгом («Где репа? А брюква?! А яблочек бы ещё…»), гарпии мечутся с неумолкающим «урлюлюлю» — желают мяса… Единороги уже упоенно хрупают овсом, гидрам нужно бы рыбы дать…       Дикие запахи животных мешаются с ароматами фруктов, молока, самых разных овощей, зерна, мяса, соломы из подстилки.       Шнырки поглощают порции моментально. Глядят хитроватыми, шмыгающими глазами: нельзя ли просочиться из клетки и ещё чего прихватить? С кошку размером, цепкие лапки, бесконечность расцветок и способностей, и самая главная — просачиваться везде и размножаться с угрожающей быстротой. А ещё питаться буквально всем, тут Далли прав. Хищники, порыкивая друг на друга, занимаются мясом. Земляная кошка снова не желает принимать еду — значит, предложить какой-нибудь деликатес, вроде индюшатины, вдруг не устоит…       Больше сотни капризных ртов, пастей, клювов — и нужно угодить всем, и вольерные ругаются («Да шо ж они так гадють, нельзя, что ли, этих тварей кормить меньше?!»). Но за стенами внутренней крепости Гриз живет память об измученных животных в зверинцах. О тесных клетках, куда кидают тухлое мясо и прогнившие овощи. О неубранных загонах и животных, покрытых вонючими корками.       И вольерные умолкают, напоровшись на один лишь взгляд. Только старый Перкент кряхтит, что вот, ничего-то эти варги не понимают.       От «Ковчежка» доносится звон кастрюль и победоносный грохот: это кухарка-экономка Фреза приступила ко своим обязанностям. «Бах, бах» — несется в небеса вместе с ароматным паром. Бывшая пиратка Фрезуанда всё делает громко и так, словно всё ещё стоит на капитанском мостике. И собирается брать кухню на абордаж.       — Тудыть-растудыть!!! — витиевато долетает время от времени до вольеров. И Гриз кажется, что маленькой, сухонькой Фрезе стоит только распрямиться и свистнуть — и всё: кастрюли станут в ряд, яйца сами прыгнут на сковороду, каша сварится от одного взгляда из-под густых бровей. А бутерброды, дрожа, пойдут сдаваться в плен.       — Завтракать, непутёвые! — орёт Фреза, чутко подгадав время, когда кормёжка животных заканчивается. — Да чего вы там телитесь: всем идти жрать, кому сказано, а то я вам этот завтрак…       Работники под впечатлениями обещаний — как Фреза может распорядиться завтраком. Три сынка Берты несутся к «Ковчежцу» наперегонки — навстречу им летит насмешливое и громкое: «Что, небось, не маменькина стряпня, а?» Кейн Далли идёт в компании лентяя-Джоэла, рассуждая по пути: «Ну, на такое милое приглашение нельзя не откликнуться, да?»       Питаются в питомнике все когда вздумается (и Фреза вечно цветисто бранится по этому поводу), так что Гриз машет рукой: успеется, всё успеется. Дела не ждут. Взяли крепость в осаду, забрасывают на стены сотни крючьев, приставляют десятки осадных лестниц. Карабкаются внутрь города, притаившегося за стенами.       Поглядеть на оставшиеся запасы корма — отметить, чего не хватает. Рыба на исходе, особенно морская, и вот — уже заканчиваются финики, и оливки, и с маслом не очень, и яиц бы тоже… животные потребляют много, в деревне всё не достанешь, посредники ломят цены, с каждым торговцем по отдельности договариваться времени нет. Ладно, закупиться в деревне, а там посмотрим. Больным единорогам и грифонам нужны особые травы, Аманда столько не наберёт, так что тоже надо бы уже переговорить с поставщиками.       И в последнем мешке гороха для яприлей обнаружилось четыре разожравшихся шнырка. И только полмешка гороха.       Да, и ещё — компоненты для зелий…       Аманда, приветливо улыбаясь солнцу, выпархивает во двор после завтрака, когда вольерные уже вернулись к делам. Юбка развевается на утреннем ветерке, чёрные кудри подпрыгивают при ходьбе, побрякивает в руке кофр, полный лекарственных зелий.       Певучее: «Солнце сегодня — словно горячий мёд, не так ли, сладкая?» — и вольерные дружно собираются вокруг Аманды, будто пчёлы вокруг гибкого, ароматного цветка. Вьются, бормочут, стараются рассмешить, утащить в разговор, по пятам следуют. Приходится цыкнуть и отправить по делам.       — Ах, золотая моя, — вздыхает травница, показывая белые зубы, — как ты сурова. Ну, подумай — вдруг они принесли мне не только глупые шуточки. Вдруг кто-то из них — моя судьба навек?       И заливается смехом, подмигивая Кейну Далли, который делает вид, что охлаждает поилку яприлей.       В тени Аманды прячется Уна — тонкий стан, едва слышный голос, глаза пугливо блестят из-под темных прямых волос. Под которыми Уна, ученица травника, Ходящая По Снам, пытается скрыться от всего мира: вольерных, животных, приветствия Гриз…       Словно испуганная пичужка в гнезде.       Первый обход Аманды — короткий: посмотреть, как там пациенты, выслушать Гриз, которая заглядывает в сознание к животным… добавить или не добавить нужных зелий в поилки. Раненый кербер рычит и свою поилку оберегает, и тогда Гриз касается одной из голов — тише, тише, врастает в сознание зверя и уговаривает принять лекарство…       Уна следует за ними во время обхода со вторым кофром. Тише тени.       Потом — время «встряски», и звук колокольца собирает членов ковчежного «тела» на утреннее собрание. Где отчитываются и обмениваются мнениями. Где Мел толкует насчет поноса у гарпий, Аманда разливается рекой о нужных компонентах для зелий — значит, опять возня с поставщиками... Где Хаата шепчет из угла о том, что говорит лес — о животных, которые живут в пределах питомника на воле. Где Рихард Нэйш вырисовывает какую-то схему в своём блокноте. И Кейн Далли дожевывает пирожок от благосклонной к нему Фрезы.       Слух Гриз — с отчётами ковчежников. Зрение — с письмами, которые принесла утренняя водная почта. Ничего особенного — три счёта, два пустых письма благотворительниц, многословное послание матушки Лортена (его, кстати, надо бы растолкать). Возмущённое послание Радетелей Природы: «Немедленно освободите бедных зверюшек, а то мы это сделаем за вас!» Угрозы от знатного идиота, который вздумал заняться охотой в лесных угодьях питомника — в мусорную корзину. Предложение забрать искалечившуюся на охоте самку алапарда — отложить в сторону. Предложения продать животных из питомника в частные зверинцы или цирки — в корзину. Слишком всё спокойно: ни писем от сумасшедших коллекционеров, ни предложений помощи в духе «вот, у меня есть пуд прошлогодних яблок, почти не гнилые, отдам зверюшкам за символическое вознаграждение», ни экзальтированных описаний о том, что видели у себя дракона на заднем дворе.        И нет заказов. Ни от постоянных заказчиков, ни от новых, и это хорошо и плохо одновременно. Хорошо — потому что можно уделить животным весь день. Плохо — потому что питомник отчаянно нуждается в средствах: финансирование из королевской казны Вейгорда скудное, слишком много занимает жалование Лортена, слишком многие стараются не заплатить после выполнения заказов…       Гриз вздыхает, шурша конвертами. Кивает, принимая к сведению отчёты Мел, Аманды и Хааты. Раздаёт распоряжения — кто и над чем работает на протяжении дня.       И ныряет в остатки утра, будто в бесконечное озеро, где роятся шустрые, разноцветные стайки дел.       Не забыть. Не упустить. Не потерять времени. Нужно успокоить раненых зверей, чтобы Аманда смогла их осмотреть и перевязать — тут на помощь приходит Мел, которая и без Дара варга может утихомирить животное. Помогают Хаата и маленькая Йолла — и очень хочется остаться подольше, но Аманда и её помощницы справятся с лечением сами, и потому нужно идти…       Деревенский плотник никак не может справиться с нужной формой клеток — строит помесь пыточной и темницы. Объяснить в очередной раз. Потом связаться по сквознику с поставщиком лекарственных трав. Заказать и уговорить отсрочить платеж. Интересно, Шуршун уже нашел свою тихую заводь? Что там еще — а, да, заказать продукты…       Лортен просыпается после полудня, начинает шататься по питомнику, влезать куда не просят и искать, чем бы разнообразить жизнь «в этом царстве ужасных тварей и ужасных, занудных женщин». Послать директора питомника ко всем чертям, вручить письмо от матушки и поинтересоваться — давно ее не видел? Хочешь — расскажу, как ты тут? Не хочешь? Всё, пошел вон, работать не мешай.       Лортен царственно фыркает носом и идет приставать к посетителям. Пусть себе — от баек, как он «с величайшим трудом, разумеется, отлавливал для питомника вон того виверния» хуже не станет никому, глядишь, еще денег пожертвуют. Вольерным напомнить — смотреть в оба. Не успеешь оглянуться — какая-нибудь не в меру шустрая дамочка уже полезет целоваться с единорогом, или чей-нибудь сынок начнет дергать койн за хвост…       А они, между прочим, могут его и отбросить. Или привести в действие железы у основания хвоста и здорово этим хвостом обжечь — как крапивой.       Лица, морды, подсчёты, записи — всё вперемешку. Касание ладонями твёрдых перьев алмазной стимфы. Внезапно раздувшийся и позеленевший после полудня шнырок. Йолла прячет заплаканные глаза, вернувшись из деревни — обидел, что ли, кто? Аманда перевязывает палец стонущему Малку — вот и зачем совал в клетку к маленьким игольчатникам? Джоэл опять где-то спит. Морвил тычется в ладонь. Грифон Ирл вдруг с пронзительным клекотом начинает биться о прутья клетки, увидев в небе орла. Запах лекарственных зелий — это пугливо проплывает Уна…       Город за стенами крепости ворочается чуть утомлённо: городу хочется закрыть ставни и хоть немного побыть в тишине. Но Гриз напоминает себе: ещё тысячи, тысячи дел. День, вообще-то, даже ещё не в разгаре — можно многое успеть.       Пройтись по лесным угодьям вместе с Морвилом — проверить, как там дела. Посидеть с новичками, которые не привыкли доверять людям. Успокоить их и внушать, раз за разом, что они вместе, что их не обидят…       …спуститься к реке, быстрой и говорливой. Которая — граница питомника с восточной стороны. Пройти по тропе между зарослями ивняка, подобраться к пристани…       — …пуф, — говорит трубочка в зубах Фрезы, которая расселась на маленьком речном причале. Подобрав белые волосы под платок и достав вязание. — Пуф-пуф-пуф?       — Может быть, — отвечает Гриз на знакомый по интонациям вопрос.       — Совсем животин загоняете, — бурчит старушка, вынимая трубку. — Мотались же недавно! Сходите через вир, шоб вам всем гидру в глотку!       Гриз тихо подходит к кромке воды. Негромко фыркает, оттопыривая губы. И протягивает руки к двум прозрачно-бирюзовым лошадиным мордам — когда те всплывают из реки.       Гиппокампы, водные лошади, радостно плещутся в речке, демонстрируют гладкие бока, приглашают — садись, покатаем!       — Не знаю, — говорит Гриз, — может, и через вир…       — Так вызова-то что, не было, что ли?       Спицы в узловатых пальцах старой пиратки стучат, будто сабли друг о друга. Лихо и яростно.       — Пока что не было.       — Ну так и шла б себе по делам своим варжеским! Сама-то, небось, и не завтракала ещё, а? Скоро свой хлыст не поднимешь и шнырка не потянешь, х-ха! Спрашивается, кому такая костлявая нужна будешь? Этот твой устранитель, небось, за бабочками куда подальше свалит, как не за что станет подержаться…       — Фреза…       — Чего? Шляется не жравши, потом ей Фреза. Зверей, небось, она накормила? С места не двинусь, пока на кухню не зайдешь, ясно тебе?       — Фреза, готовь «поплавок».       Старушка сопит и сплевывает в воду. Исподлобья поглядывает на Гриз выцветшими глазами — когда-то два василька, теперь вот незабудки.       — Опять в голову стукнуло? Тебе, Уне или еще кому?       Гриз жмет плечом. Предчувствие было с утра, неявное, далёкое — отзвуком вечера. Теперь вот по спине гуляет холодок — прохватывает, как ветерок, под летним солнцем.       Что-то случится, — говорит внутри предчувствие. Что-то будет. Поднимай мосты в крепости. Готовься к осаде. Скоро, скоро…       — Когда готовить-то? — щурится Фреза. Глаза — незабудки, личико — грецкий орех, волосы — взбесившиеся облачка под платком. — Сейчас?       — К обеду на всякий случай, кто там знает.       Стук спиц смолкает — Фреза знает, что чутье варга редко лжёт. Бормочет только возмущённо: «К обеду ей, ну как же. Небось, теперь еще и обед пропустит, будет потом шляться по коридору, как эта ученица нойя — не разберешь, где там тень, где она». Так что Гриз приходится дать обещание: она непременно перехватит что-нибудь. И даже действительно перехватить. На бегу. Между беседой с истеричной мамашей, которая хочет купить сынуле единорога (даже успела у Лортена взять разрешение) и родами у серной козы…        «Сквозник» обжигает бедро через два часа после обеда.