Путь варга-1: Пастыри чудовищ

      «Будь безмятежен, как же», — прошипел я себе под нос. Споткнулся о какой-то корень, который ни к селу ни к городу выперся в совершенно неожиданном месте. Попытался насвистывать сквозь зубы что-нибудь ярмарочное — все песни повылетали из головы. Намертво сидели только тюремные заунывные баллады — так что вперед я двинул уже под дивное «Плаванье в одну сторону».

Наш корабль всё плывёт — Ветер тихо шепнёт: «Ты уже не вернешься обратно…»

       В боку покалывало, а колени начинали похрустывать, и думалось невесело, что скоро я смогу не бродить, а ковылять. Если, конечно, не отключусь от усталости часика через два, и меня не сожрут местные комары. Они пока что принюхивались ко мне вопросительно, позванивали в ушах, но не набрасывались — ленивые по жаре       «Клыка» было не видно и не слышно с того момента, как мы вступили в лес.        — Вперед, — сказал Нэйш, когда след волочения потерялся. Махнул на запад, где люди пропадали чаще. — Если след будет вести в другую сторону — я подам знак. Не придерживайся троп. Можешь не спешить. Останавливаться, чтобы передохнуть. Производи побольше шума и… постарайся выглядеть безмятежным.        Не знаю, как я выглядел в этот самый момент. Наверное, не особенно близким к безмятежности. Очень может быть — как тот, кто хочет послать устранителя очень, очень далеко.        Нэйша, во всяком случае, это устраивало: у него был такой вид, будто он может любоваться вечно. Так что я не стал ещё улучшать ему день, развернулся и потопал в лес.        Получил в спину пожелание приятной прогулки.        Мантикора его задери, Нэйша. То есть, можно и не мантикора… и не сейчас.        Потому что я-то надеюсь — он всё-таки где-то неподалёку. Отслеживает драккайну, пока я тут изображаю из себя невинную жертву. Что мы тут играем в классическую игру с подсадной уточкой, а не изображаем что-то такое извращённое, где я просто еда.        И что взгляд, который упирается мне между лопатками — это всё-таки взгляд устранителя. Потому что лучше уж такая компания, чем никакой.        Справедливости ради — от этой прогулки можно было бы даже получить удовольствие — первый час или два. Пока чаща не стала гуще, подобие троп не стало истончаться и зарастать под ногами, пока на деревьях не появились густые подпалины, а землю не пропитал стойкий запах — грибов, болота и немного падали.        Пока не стукнуло чувство одиночества — мерзкое, подзабытое немного: будто снова в семь лет заблудился за пять сотен шагов от дома и не можешь выйти на свет. И грудь давит, и понимаешь, что намертво утратил направление — хотя нет, направление же держал… А если потерял?        Если, если, если — неотступно визжит в ушах, а я всё стараюсь насвистывать дрожащими губами и держать, держать наготове Печать и холодовой щит. Если от тебя решили просто избавиться? Если ты зря подставил ему спину? Если эта тварь будет быстрее?!        За три часа… вот уже четвёртый пошел… никаких следов никого из них. Ни драккайны, ни Нэйша. Ни пропавшей девочки. Ни следа — то есть, следы какие-то попадаются, но, может, они старые. А обрывков одежды или волос пока не вижу. Я остановился дважды — глотнул воды, перехватил сухарей и сжевал кусок зачерствевшего пирога, а их всё не видно и не слышно. А может, крыса слишком сильно орёт изнутри о том, что я идиот, и что мне нужно бежать, бежать, бежать обратно. Перебивает.        Наверное, я не особенно лесной человек. В том леске, который был возле родной деревеньки, я заблудился с полсотни раз, не меньше. А леса Крайтоса — не чета местным: там высокие сосны, нежная поросль между ними, всё пронизано солнечными лучами… Мшистые пригорки, разбросанные валуны, поросли черники… правда, можно напороться на волков-игольчатников, но со мной, спасибо, не случалось.        Потом, конечно, приходилось всякое. Вскрывать схроны контрабандистов в лесных чащобах, и вылавливать разбойников, и выслеживать в составе группы беглеца из королевской гвардии — правда, там мы были скорее для отвлечения. После Рифов вот самому приходилось иногда устраивать схроны. И пробираться для переговоров в разбойничьи логова. Так что я мало-мальски неплохо ориентировался в лесу. Только вот так и не смог отделаться от этого чувства — что на тебя откуда-то смотрят. Как на добычу.        Две сороки перекрикивались над головой — заливались смехом. От земли поднималась лёгкая дымка: для Лун Целицельницы денек выдался замечательный… Жаль, душновато в куртке. Хотя, может, это из-за Печати: нелегко шататься больше трёх часов в полной готовности: выкинь ладонь вперед — саданёшь заклинанием.        Четырежды приходилось обходить ловушки и капканы, выставленные местными — от души бестолково, любой охотник средней руки справится получше. Обходил как можно дальше: запах протухшей приманки так и лупил по ноздрям.        И может же быть, в конце концов, так, что эта тварь сегодня больше не выйдет на охоту? Было бы неплохо… да нет, девчонку всё равно нужно искать. Хоть и мало шансов.        Мысли начали путаться — плохо, сосредоточиться не смогу, если что. В голову лезло всякое дрянное — иступленное горе на лице матери, «принесите хотя бы тело», круги эти выпаленные… круги вот…        Бьёт на отвлечение, так? Драккайна словно закутывает жертву в круг огня. Создаёт себе прикрытие, ослепляет, отвлекает… скрывается за пламенем, а потом выпрыгивает. Всяко уж получше, чем с дерева на голову, да. Хочется верить, что всё-таки сработает одно из двух: либо меня сочтут достаточно вкусным, либо я зайду на ее территорию — и тогда она попытается убрать угрозу.        Интересно, чем там занята Арделл и не моё ли это задание. Хотя нет, сообщили бы. Спрашивается, какого чёрта в Гильдии вообще интересовались — как у меня идут дела и не мешает ли мне что-нибудь, например, Нэйш?        И, спрашивается, где сейчас Нэйш, и почему не подаёт ни единого знака, и не наскучила ли ему наша маленькая игра.        Хотелось крикнуть. Пусть хоть кто-нибудь откликнется — зверь, человек… Привычно затыкал крысу, с усилием замедлял себя и делал вид, что не просто тащусь от дерева к дереву: я тут гуляю, понимаете ли. Вкусная, безобидная, заблудившаяся еда.        Кому крысятинки, а?        Приближения драккайны я не увидел. Она кинулась откуда-то справа: я услышал только лёгкое шуршание. Но верный грызун истерично взвизгнул: «Опасность!» — и я сперва воззвал к Печати и закутал себя в щит холода. Потом занялся оранжевым пламенем куст прямо передо мной, потом слева, справа, повсюду…        Огненный вихрь, неостановимое кружение, водоворот огня на пять шагов вокруг — и я в центре водоворота. С лихорадочным: «Что делать, что делать, что делать…»        Я не мог ее рассмотреть, и бить было невозможно, и нужно было надеяться разве что на то, что Нэйш рядом и глаза у него зорче. Воздух, раскалённый, разъярённый, хлестал по лицу, и что-то стремительное носилось по кругу, по кругу, и хотелось водить за ним взглядом, чтобы попытаться угадать: откуда кинется?        Не сметь — закружится голова. Запитал щит до отказа, так, что почувствовал, как замерзает земля подо мной. Долго так не продержаться — и почему она не останавливается?        Потому что ты стоишь, — шепнул инстинкт — вечная крыса. А должен лежать. Она охотится на слабых. Ты — не слабый, ты опасность.        Значит…        Падать мучительно не хотелось — но пришлось. Повалился сперва на колени, потом боком, не ослабляя щита. Готовясь — бить, как только оно остановится.        Сгусток огня пронёсся по кругу раз, ещё, взметая искры… И шагнул в круг, будто вылепляясь из огня.        Весело скаля зубы.        Лисица, облачённая в пламя — ну, если бывают огнистые лисицы ростом мне до подбородка, с тремя хвостами, по которым перетекают языки огня. Искры перепрыгивали по рыжей шкуре, хвосты взбивали воздух — обращали в огонь.        Очень может быть, это было завораживающе красиво. Если бы я не старался поднять ладонь и незаметно прицелиться. Потому что в тот момент, когда я встретил взгляд ярко-оранжевых глаз — понял: больше одного удара у меня не будет. Либо я её сейчас загашу во всех смыслах, либо…        Удар на удар, много шансов, что не успею.        Но ещё до прыжка и моего удара — огонь расступился, пропуская фигуру в белом. А немного перед этим — лёгкую серебристую стрелку, белый блик.        Тварь повернула голову — и я мог бы поклясться, что в последний миг на морде у неё отразилось осознание. И ужас.        А потом серебристое лезвие пропороло ей горло.        Взметнулись хвосты — тремя кострами, и тут же потускнели с краёв. Запоздало зверь рванулся, будто стараясь уйти от удара…         — В сторону! — приказал Нэйш, выдёргивая дарт и посылая в бок бестии метательный нож с правой руки. — Агония может быть опасна.        Я откатился как можно раньше — почти к границе пламени. Там рискнул приподняться — вдруг нужно страховать…        Страховать было никого не нужно: драккайна растянулась на боку, хвосты темнели, обращались из огня в обычную рыжину, и бестия беспомощно сучила лапами. Хрипела — кажется даже, скулила.        Затихла после второго удара палладартом.        — Затуши огонь, — прибавил Нэйш так, будто мы с ним разговаривали минут пять назад. — Я впечатлён, Лайл, знаешь… Сам придумал упасть, чтобы она остановилась?        — Нет, мне подсказали боги, к которым я воззвал в последний момент моей жизни. Когда понял, что устранитель, кажется, решил остаться где-то в деревне.        Печать покалывало — неслабо в щит выложился… Ладно, на тушение пожара хватило. Тем более — пламя магическое: быстро прогорающее, искры вон почти не занимаются.        Нэйш неторопливо подобрал свой маск-плащ — он его скинул перед тем, как сунуться в огонь. Потом вытащил белоснежный платок и принялся протирать лезвие дарта. Бросая время от времени взгляды на добычу.        — Помесь огнистой лисицы, и впрямь. Довольно редко для драккайн. И такой размер…        Подошёл, осторожно коснулся носком ботинка неподвижного бока. Присел на корточки, вытащил из бока нож, тоже протер лезвие: белая ткань опять окрасилась черноватой кровью. Нагнулся пониже — осмотреть челюсти.        — Она? — спросил я, подходя. Прокашлялся с трудом — от шерсти драккайны несло чем-то вроде серы. Теперь, когда вытянулась, она казалась ещё больше: тонкие, изящные лапы, гибкое, длинное туловище. Три чешуйчатых хвоста будто тлеют изнутри, догорая — больше не вспыхнут. Чешуя — знак дракона — идёт и по хребту, на котором намечаются даже два бугорка — что-то вроде зародышей крыльев. Мех — темно-рыжий, грубее, чем у огнистых лисиц обычно, а морда более приплюснутая и круглая. Клыки, которыми легко перервать горло или раздробить кость.         — Видимо, — сказал Нэйш. Он теперь изучал лапы — тем же самым взглядом с каким препарировал бабочек (да, и меня тоже). — Коготь сорван так же, следы те же. Интересно…        Безупречные пальцы пробежались по рыжей шерсти, раздвинули — показали заросший шрам. От ловушки или самострела охотника, наверное. Мел-то, может, не так уж и неправа, когда повторяет, что от хорошей жизни не становятся людоедами.        Потом пальцы двинулись дальше, вниз, к брюху. Вроде бы, я еще услышал тихий выдох — до того, как сам ругнулся в голос.        В рыжей поросли проступали соски. Выпитые досуха, растянутые и покрытые укусами — как если бы сосали звереныши, которые уже давно научились есть сами, просто хотят поймать немного детства.        — Два месяца? — спросил я с истовой надеждой и чтобы что-нибудь просто спросить.        Нэйш пожал плечами.         — Может быть.        Значит, нужно всё-таки искать логово, теперь уже как можно скорее.         — Если она… тащила для детей… есть шанс? — только и спросил я, превращаясь на пару секунд в оптимистичного идиота — для разнообразия.        Нэйш дернул ртом и ничего не сказал — с его лица так и не стекла мина убийцы. Но судя по тому, с какой скоростью он шёл по следу — а след теперь уже был, даже я его видел, она очень быстро неслась навстречу, не заботилась о том, чтобы петлять… судя по этому — какой-то шанс оставался.       Логово мы нашли через полчаса — уже по привычному запаху серы, смешанному со страшноватым духом мертвечины. И по ее следам — всё верно, она не охотилась, она просто совершала обход территории, услышала, как кто-то вторгся, увидела, что добыча беспомощна, вот и кинулась, решила поживиться. Если бы не кинулась — может, и мы бы прошли стороной.        Всё равно пришлось попетлять — кое-где следов было слишком много. Потом вышли к норе. Или, вернее, к лежбищу.        За густыми, толстыми переплетениями корявых стволов спуск в овраг почти не был виден. Он был довольно пологим — спуск. Ещё и прикрыт особенно дуплистым деревом, которое разлеглось почти поперёк него.        Нэйш перемахнул на раз, только прижал палец к губам — не шуметь, прикрывать. Соскользнул вниз, только маск-плащ мелькнул. Мне пришлось переползать медленно и осторожно, проклиная собственное телосложение.        Потом я всё-таки оказался на дне, выстланном сухими листьями, которые уже пропитались резким запахом. Под ногами хрустнули кости — дочиста обглоданные и местами прокушенные насквозь.        И почти сразу же я понял, над чем там стоит устранитель — и понял, что мы всё-таки не успели.        — Странно, правда? — тихо спросил Нэйш. — Если смотреть отсюда — кажется спящей.        Девочка лежала у его ног, на листве. Как перед этим — драккайна. Только не вытянувшись, а извернувшись, будто стараясь убежать.        Вся в порванной одежде, в висящие колтунами волосы — уж и не поймёшь, какого цвета — набились листья. Славная, наверное, была такая девчонка — как одна такая же, которой я просил передать куклу перед отправлением на Рифы…        Лицо — та его половина, которая сохранилась и не была изъедена — было и впрямь каким-то неестественно спокойным, как у человека, который после долгих кошмаров наконец увидел хоть один приличный сон. С телом было хуже — видно, ее долго гоняли до того, как загнать окончательно.       Потом мать приволокла обратно — поближе. К ним.        Четверо мелких сидели под сенью изогнувшихся корней, совсем недалеко — устроились будто под крышей, в нише. Лобастые, рыжие и большеглазые, сидели тихо и настороженно, и чёрные носы двигались с любопытством. Было им, наверное, месяца три: мне по колено. Огненные хвосты тихо попыхивали.        Вспомнились вдруг настойчивые капризы той девочки, из прошлого: «Па-ап, ну подари огненную лисичку! Они милые и пушистики».        Пушистые они точно были — сверх меры: хвосты вот только торчат да ноги длинные наклёвываются. Один попытался было в собственный хвост вцепиться — обжег нос, обиженно заскулил. Левый с краю вылупил на меня глаза: что за диво такое здоровенное?        Остальные два смотрели не на меня. На что-то за моим плечом. На кого-то…        Я глянул устранителю в лицо и молча отшатнулся. Понимать, что за твоей спиной так и маячило вот это — смерть во плоти — не самое лучшее ощущение.         — Слушай, — начал я всё-таки. — А может, не… У вас же, вроде, не в обычаях — насчет выводка…        Нэйш улыбнулся мне задушевной и чуть-чуть только нервной усмешкой — так что я почувствовал вдруг пальцы на горле.        — А я-то думал, ты хочешь начать. Не желаешь посмотреть или присоединиться, Лайл? Ну так отойди… или отвернись. Если ты вздумаешь мне мешать — я обещаю, я заставлю это сделать тебя. Хочешь — проверим, какие у меня идеи на этот счёт?        Я не хотел проверять. Потому отвернулся молча. Оскальзываясь на костях, подошёл к подъёму из логовища — попытался вдохнуть воздуха и не слушать, что там позади…        Благодарен был бы даже за крысиный визг, только вот грызун мёртво молчал.        Когда последний короткий скулёж стих — я рискнул сделать вид, что просто изучаю — сколько жертв закопано в эти слои листьев. Заметил суховато:        — Арделл это не понравится.        — О, — отозвался Нэйш, который опять протирал лезвие — теперь уже длинного ножа из ножен на поясе. — А ты собираешься ей говорить, Лайл?        Черт меня знает, что я теперь собираюсь говорить. Кажись, я не был так выжат с той поры, как читал дело по одному богатенькому наследнику, охочему убивать молодых девочек. А потом присутствовал на его же допросе. Теперь вот стою, тупо смотрю, как «клык» опять сдирает с плеч плащ и бережно укутывает тело девочки — на плаще тут же расплываются яркие пятна. И думаю с чего-то о том, что вещи-то конец, кровь разрушает зелья, которым пропитана ткань. И не отмывается.        — Думаешь, стоит ее… к матери? — только и сказал я, когда Нэйш сделал короткий жест: помоги поднять и закутать. — В таком-то виде.         — Я видел хуже, — отозвался «клык», пожимая плечами. — Много раз. Метки на тебе, Лайл.       Пришлось умолкнуть, вооружиться ножом и время от времени кощунственно вгрызаться им в стволы деревьев, отмечая — откуда путь держим. Нэйш шёл впереди, пристроив тело девочки на плечо. Как-то ухитрялся держать направление и не сгибать спину под ношей.        Молчание давило и выкручивало вдвое против прежнего.        — Что, и у вас всегда так? В вашем питомнике?        — Так?        — Ну, всюду трупы. Знаешь, я не был среди тех, кто убийствами занимался… кхм, расследованиями, имею в виду. Там сидели ребята покруче. Конечно, на Рифах навидался многого, да и потом, но вот это вот…        — «Это вот», Лайл? — Нэйш слегка поправил ношу на плече. — Это… естественный процесс. Не только в питомнике. Повсюду. Если ты вдруг работаешь на устранении — ты же не думаешь, что будешь спасать людей? Шансов нет почти никогда. Особенно для тех, кто оказался в логове: в лучшем случае — быстрая смерть.        Я даже не стал описывать, насколько безрадостно это звучит. Подумал только, что с такой работенкой — поневоле поедешь кукушечкой. Фыркнул, пуганув с ветки наглющую белку:        — Ну, знаешь, законники, которые были по убийцам — тоже не особенно имели дела с шансами. Утешались, что это возможность предотвратить. Посадил подонка на Рифы — и кто-то там неизвестный остался жив.        Нэйш хмыкнул — ему, видно, такие утешения заманчивыми не казались.         — Я же сказал — это естественный процесс. Видишь ли… цикл «жертва — хищник»… он бесконечен. Если бы сегодня мы оставили выводок в живых — кто-то мог выжить и начать давать потомство. Но они и так размножатся, рано или поздно. Начнут охотиться. И остановить их раз и навсегда… едва ли возможно.        — А Арделл, кажись, так не думает.        — О, Гризельда… пытается примирить тех и других, перекинуть мосты понимания, выстроить отношения между бестиями и людьми. Не понимая, что это и есть гармония. Вечная закономерность: они охотятся на нас — мы на них. Что-то вроде неостановимого колеса: кости у логовищ… шкуры на стенах.        — А ты, стало быть, ось в колесе? Спица? Палка, которой в это колесо тычет мироздание?        — Просто небольшое напоминание. О том, что всегда есть хищник серьёзнее. Знаешь, ведь все они… каждый из них… Рано или поздно они начинают верить в собственную безнаказанность. В то, что они здесь самый крупный хищник, а люди — легкая добыча. И когда они осознают свою ошибку и её цену… приятно видеть, как они понимают — насколько сильно ошибались. Что придётся платить.        Интересно бы знать — насколько успела осознать это драккайна. И успели ли осознать хоть что-то те, в логове. Которые вряд ли ещё знали — насчёт цены ошибки.        — Да… ты или тебя, верно? — невозмутимо продолжал устранитель. — Идеально действующий в природе закон, а? Взять хоть эту деревню. Думаю, они закатят славный праздник, когда освежуют наши с тобой маленькие трофеи. Найдут их по твоим зарубкам. Прибьют шкуры к стенам. И будут праздновать, ощущая себя вершиной пищевой цепи — ну, а что повезло не всем… я ведь уже говорил, что цикл естественен и бесконечен?        — Да уж, — отозвался я, с размаху делая засечку на очередной ели. — Эту мысль ты до меня донёс как следует.        Больше говорить не захотелось, и я поберёг силы для возвращения. Сосредоточился на нужном: молчать, не спотыкаться усталыми ногами, отмахиваться мысленно от тонкого, настырного воя крысы внутри. Глотнуть воды. Ставить засечки на стволах — тук-тук, тук-тук, тяп-ляп, Боженьки, а вот и деревня. Теперь можно чуть ускорить шаг — навстречу сперва толпе чумазых, гомонящих мальчишек. Потом волне заходящихся от возбужденного лая собак — а там уж и жители выбежали, накатились прибоем. Кивнуть навстречу — ага, мы всё сделали. И окунуться как в другой мир — яркий, кричащий… нормальный. Бездумно, как с палубы корабля в пучину, кинуться в знакомый водоворот звуков:        — Да Йера старого позовите уже!        — Ой, ну не может такого быть…        — А здоровая она была? А как нашли-то?        — Собак уймите! Собак!!!        — Да что нашли — убили как?        — Ну, логово… логово далеко?        — Да вы б хоть выпить предложили бы — чуть на ногах держится…        — Точно! Выпить!         — Йера где уже носит старого?!        Мужики дружно звали посидеть в пивнушке — за их счет. «За мой счёт, вир вас побери!» — залихватски переорал хозяин той самой пивнушки. Кто-то побежал за старостой, кто-то уже кричал, что надо бы отряд снарядить — за шкурой драккайны, женский хриплый голос настаивал: «Вечером отпразднуем! Вечером! Что вы как очумевшие все…»        И — сценка в отдалении, коротенькая, будто вырванная из пёстрой круговерти. Статуя с бесстрастным, ничего не выражающим лицом. У ног статуи — свёрток в маск-плаще.       И плачущая женщина, обнимающая колени статуи. Бесконечное, резанувшее сквозь радостный гомон, «Спасибо, спасибо, спасибо» — захлёбывающийся плач.       Шевельнувшиеся в ответ — едва видно — губы.       — Не за что.       Может, мне вообще всё почудилось. Когда ко мне, как и утром, пробился старик Йер и распинал ликующий народ, женщина уже плакала над телом дочери, в окружении сердобольных соседок.       А «клык» направлялся ко мне деловой походочкой. С явным намерением прибавить в ликование больше траурных ноток.       — Остальное по твоей специальности, не так ли? Определение стоимости оказанных услуг, — он слегка кивнул туда, откуда слышался плач. — Взыскание денег и переговоры. Я здесь закончил.       Ага, ага, да как себе хочешь. В конце концов, если ему не терпится убраться из деревни после сегодняшнего — его право. После такого и я бы отсюда бегом бы бежал, — и да, у меня тут один за другим рождаются стойкие планы в духе «напиться вечером до беспамятства в компании Лортена, чтобы забыть об увиденном».       Подозреваю, что у Нэйша такие же планы, только не на вечер, а на «немедленно». И всё равно вряд ли он составил бы мне компанию при выбивании долгов — а с этим придется сильно потрудиться!       — А я насчёт оплаты-то… — дохнул чесноком в ухо старик Йер, — нам бы, значит, об оплате с вами договориться. Потому как вы цену-то не назвали, а нам бы сейчас вот…       Старикан-то расстроен, — подсказала жадная тварь изнутри. С одной стороны, он может вообще не заплатить или заплатить мелочь — мы же договор не подписывали и ни о чем не договаривались! А совесть не позволяет — вот он и прикидывает в уме, сколько собрать с деревни, сколько выделить из своего кармана, чтобы не обидеть…       — А? — переспросил я, бездумно пялясь Нэйшу вслед, — а, ничего не надо. Вон женщине дочь помогите предать воде — если вдруг у неё не за что. Шкуру драккайны я, видать, у вас заберу — а выводок оставлю, так уж и быть…        И прибавил, глядя в ошеломлённые глаза, скрытые за порослями бровей:        — Вы же нас, в конце-то концов, даже и не нанимали. ГРИЗЕЛЬДА АРДЕЛЛ        — …совершенно невыносимая скотина. Нет, сколько вот и с кем работал — такого раньше не встречал. Всякое подумать мог, но чтоб до такой степени…        Медовый бок Морвила под пальцами. Дубовый гребень не спеша зарывается в мягкую шерсть. Линька что-то пошла не ко времени, рассеянно думает Гриз.        А Кейн Далли выплёвывает и выплёвывает из себя привычные, набившие оскомину слова. Как все, кто ходил с Рихардом Нэйшем на вызовы. Они, правда, все выражались по-разному, но в целом…        — …это тянет на новый уровень извращённого садизма в моём понимании! И, спрашивается, как с ним можно после этого поладить?!        …их мнения сходились примерно в одном. Хаата вообще отказалась ходить на рейды с «эшшэлэ-тхоу», «человеком-смерть». Аманда, впрочем, ничего не имеет против, но она редко на выездной работе.        «Почему бы тебе не посылать с ним Уну, сладенькая, — иногда предлагает травница насмешливо, — Она бы сносила его пренебрежение со счастьем. Разве ему нужно что-нибудь, кроме возможности поиздеваться над другими?»        Морвил насмешливо щурит глаза на неяркое каминное пламя — защищающее больше от вечера, не от холода. Подёргивает хвостом — в такт движениям гребня.        Кейн Далли шмыгает носом и набирает воздуха в грудь:        — То есть, чокнутый убийца — почему бы и нет, но он же, чтоб его в вир, жаворонок!!!        Похоже, действительно остаёшься только ты, Гриз… стоп.        — Что-что?        — Жаворонок. Долбанутая солнечным лучом по голове ранняя пташечка. Боженьки, как с ним вообще можно уживаться, если он будит людей в безбожную рань?!       Краем сознания Гриз отмечает, что она-то относила Нэйша к ночным хищникам — возможно, из-за имени, которым он называется…        — То есть, это всё, что тебя в нём не устроило во время выезда?        Кейн морщит лоб, потом начинает перечислять прямо-таки напоказ:        — Ну, он общается, как распоследний урод, игнорирует большую часть моих реплик… Так, что там ещё… отбит на всю голову и лезет на рожон… ага, жуткий. Это-то я всё знал и до выезда, но вот с ранними побудками он уже совсем за границы дозволенного выходит.        И закатывает глаза, показывая — в каком он невозможном ужасе.        Морвил порыкивает. Тонко ноет левый висок — в нём засел сегодняшний вызов… ещё один частный зверинец, ещё один всплеск бешенства зверей. Разница только в том, что в зверинце оказались толковые вольерные и хорошие клетки, так что пришлось поработать только с яприлями да единорогами из открытых вольеров… но никто не погиб, да, чудом никто не погиб. И не удалось обнаружить — кто из посетителей это мог быть, и пришлось долго объясняться с директором питомника, и ноет висок… Очень может быть — Кейн видит это, потому что тут же и прекращает валять дурака.        — Не худший из моих напарников, — говорит, пожимая плечами, — если уж начистоту. И да, о худших я не буду рассказывать, чтобы не вселять ужас… ну вот, в Морвила, хотя бы.        «Мгррр?» — спрашивает Морвил, услышав своё имя.        — А вот представь себе, — отзывается Кейн, — О чём это я бишь? Так вот, он уехал сразу же после выполнения задания. А мне пришлось повозиться с выжиманием денежек до вечера. Этот староста из Маслюток оказался не дурак поторговаться! Всё пытался спихнуть, что и зверь был не на их территории…        Драккайна — очень возможно, что кормящая или с детёнышами. Раз уж они потом обнаружили логово… и девочку в нём. Раз уж самка драккайны для чего-то охотилась на людей и уносила добычу к себе.        Кто ещё был в логове — Кейн не рассказывает. Гриз благодарна за это.        Висок начинает ныть тревожно и остро — в него втыкаются мысли-льдинки. О пятнадцати жертвах и о маленькой девочке. О драккайне. О том, что всех не спасти, а к некоторым — ещё и не успеть. О…        Морвил лижет ладонь шершавым языком, а Кейн Далли звенит монетами.        — …всё-таки выжал сумму целиком, хотя меди он мне накидал — хоть засыпься. Зато уж как бесился, когда я в третий раз пересчитывал! Так пойдёт?       Гриз кивает — пойдет, еще бы. Кейн Далли просто не знает — насколько редко им платят за вызовы сполна.        — Да и… кхм, — новичок выдвигает ногой из-под кресла сумку, к которой Морвил завороженно принюхивается, — нужно же было что-то стрясти с него за то, что нам пришлось нестись в соседнюю деревню… и шкуру я как трофей сговорил в Маслютки. Деньги скряга отдавать отказывался начисто, так что вот… говорят — лучшее в округе.        Внутри сумки тщательно охлажденные, завернутые в полотно куски сливочного масла. Кейн поглаживает сливочные бруски с видом собственника.        — Двенадцать фунтов. Может, куда пойдет? Фреза говорила — на выпечку сгодится, но если вдруг зверушкам тоже…        Очень может быть, питомник внезапно приобрёл сокровище. В лице человека с туманным прошлым. И таким же туманным именем. Надо бы обговорить с ним цены на корма — решает Гриз. Болезненный вопрос… но вдруг что подскажет.        — Отлично. Очень даже пойдёт. Ты здорово сработал, Кейн. Свою долю с выручки получишь одиннадцатого числа. Если вдруг нужно сразу…        Далли мотает головой. Приоткрывает рот — спросить на что-то разрешения. Гриз усмехается хмуро.        — Официально разрешаю надраться вместе с Лортеном, — у Кейна делается поражённый вид. — Но чтобы завтра ты был в порядке. Зайди к Аманде за антипохмельным — она ещё не спит. Масло брось на ледник.        Новичок кивает, подхватывает сумку и выходит. Морвил приязненно вздыхает вслед — и подставляет под гребень второй бок.        Далли — день… теперь вот ещё и сокровище, да. Весь — непонятность и тайна, весь — готовность помочь, разговоры и шутки, а за ними…       Пропасть. Тень. Непонятный, черный след, тянущийся издавна, длинный и извилистый, почему-то напоминающий скользкий хвост… чей вот только?        «От него враньём несёт», — бросила Мел. Кейн Далли умеет лгать, да. Он отличный игрок. Совершенно точно недоговаривает о своём прошлом. Но Гриз кажется, что от новичка пахнет не только ложью и загадками. Ещё — темными углами, и стенами, в которые зажат, и оковами, которые давят-давят-давят — и не скрыться. Страх, загнанность, отчаяние и опасность — вот что слышит Гриз.        Кейну Далли, кажется, позарез необходима помощь. Как бы его по-настоящему ни звали и что бы он из себя по-настоящему ни представлял.        Морвил мурлычет — будто одобряя её мысли. А может, ему просто нравится ощущение гребня, неспешно скользящего по мягкому боку. Нравится — что она с ним. Алапарды — собственники, как все кошачьи, а она в последние дни ушла в дела и не выделила вот даже получаса — поиграть с другом…        Да и сейчас сидит у камина — не чтобы расчёсывать алапарда.       Встречает ночь.        Далли-день отправился отдыхать и кутить. Забрал с собой шум и суету, и призраки тысяч несделанных дел — завтра они все воскреснут и явятся. Оставил тишину, полутьму и потрескивание поленьев в камине.        Ночь ходит бесшумно. Она уже давно подкралась к питомнику неслышными шагами — идеальная охотница, от которой не спрятаться. Накрыла черным брюхом загоны и хозяйственные постройки, навалилась сном на дневных животных, подняла на ноги — ночных… И сияет в небе темно-синей шерсткой, поблескивает искорками звёзд.        За ночью приходит тот, кто носит её имя. Без скрипа половиц и шума двери — проскальзывает через бывший зал таверны, почти доходит до лестницы… Останавливается, увидев Гриз в кресле.        Огонь будто обагряет крылья серебряной броши-бабочке — мгновенный взблеск, когда Рихард Нэйш приближается. Удовлетворённый, расслабленный.         — Аталия. Чудесная ночь, не так ли. Решила скоротать её у камина?        — Ты истребил выводок.       Лицемерный вздох сожаления, слегка разведённые руки.        — Надо же. Ни на чьё молчание рассчитывать нельзя. Кейн Далли…        — …не сказал мне ни слова и даже попытался скрыть тот факт, что речь шла о самке драккайны. Я работаю с животными не первый год, я могу догадаться, почему вдруг зверю потребовалось столько лёгкой добычи.         — Неожиданно, — говорит Нэйш, будто бы не услышав последней фразы. — Пытался скрыть? Почему бы он мог так поступить, аталия?         — Не хотел меня расстраивать, считал это неважным, или, может, думал, что ты его придушишь — не суть важно. Скольких ты…         — Это для тебя важнее? — ночь длит и длит мягкие, жутковатые секунды. Алапард застыл под её ладонью, больше не мурлычет. Рихард Нэйш, глядя куда-то над её головой, ведёт нарочито неторопливый подсчёт. — Четверо, кажется… да, четверо. Ах да, я же нарушил правила. Всё никак не запомню — чего я там лишаюсь, своей доли за вызов? Или с меня полагается штраф? Отработка?        Я могла бы сказать тебе, молчит Гриз — пальцы вцепились в шерсть напрягшегося алапарда. Я могла бы сказать — чего ты лишаешься. На самом деле. Каждый раз, как ты… Только вот зачем начинать разговор об известном, Рихард? Ты же сам знаешь — чего. Ты же поэтому каждый раз на это и идёшь.         — Жаль.        Устранитель вскидывает брови. На лице прорезается насмешка.        — Меня? Четырёх маленьких драккайн, пятнадцать жителей? Или, может, Далли?         — Что меня там не было.        Вечный дар и вечное проклятие — жалеть всех и всегда, так что жаль ей на самом деле всех. Драккайну. Жителей. Детенышей. Нэйша.        Больше всего жалеешь об одном — что нельзя успеть ко всем.        — Полагаешь, ты смогла бы остановить людоеда в момент атаки? Пятнадцать жертв, самка возле логова… Или думаешь — ты смогла бы сберечь выводок. Остановила бы меня, аталия? Как?        — Ты знаешь, — говорит Гриз ночи за окном. Улыбка Нэйша на миг ломается и гаснет, когда между ними непринуждённо шагает память.        Он перестал улыбаться, когда Гриз Арделл впервые шагнула между ним и жертвой. Поняв, что приказ бесполезен.        Закрыв собой.        Она не успевала развернуть кнут, и лезвие дарта было уже в полёте, и раненая самка кербера рычала и скалилась за спиной, припадая на брюхо. «Вместе», — короткий крик, кто знает, услышит или нет, пока ты падаешь в прыжке под серебряное, неотвратимое лезвие…        Дарт не долетел двух дюймов до её груди. Предвкушающая улыбка устранителя превратилась в хищный оскал. Цепочка впивалась в ладонь: атархэ, верный приказу, рвался к крови ещё полновесный миг, два… Потом услышал хозяина и вернулся в ладонь.        И была другая ночь — давняя, и шепот мешался в волосах.        — Неосторожно, аталия… я ведь мог и не остановиться — наконец, ты же просто оставила хищника за спиной. Так ведь можно до времени крылья опалить. Надеюсь, ты не собираешься и дальше играть в такие игры?        — Разве что ты начнёшь слышать мои приказы.        Сколько после того раза пришлось играть в ту же игру? Шесть раз или семь…         —Восемь раз — и ты готова рискнуть в девятый? Проверила бы, смогу ли я остановить оружие, а, аталия? Из-за четырёх маленьких людоедов?       Четыре жизни. Да, — молчит Гриз. Я бы проверила.        Пальцы на холке Морвила холодеют. Скрещиваются взгляды — весенние разводы зелени против светло-голубого льда. Ночь выпускает на волю крохотный смешок.        — О, не сомневаюсь. Ты ведь, в сущности, не видишь разницы. Каждая жизнь ценна и всё такое — так что та девочка, на которую они охотились всем выводком несколько часов… уверен, это была увлекательная травля, хотя жертва едва ли могла быстро передвигаться… Нет разницы. Между ней и каждой из маленьких драккайн, которые её загоняли.         — Разница в том, что их ты убил уже после её смерти, — спокойный тон, пусть себе под ним бьётся и прыгает извечный вопрос «Зачем?»        Рихард Нэйш умеет неплохо слышать извечные вопросы.        — Может, мне просто хотелось сравнять шансы. Нечто вроде возмездия. Возвращения природного равновесия. Ты отнимаешь жизнь. У тебя отнимают жизнь. Это тебе не кажется хорошим ответом?         — Кажется. Хорошим ответом для Далли или любого другого новичка.        Огонь пляшет и пляшет в камине, и по скрытому полутенью лицу Рихарда Нэйша танцуют десятки, сотни разных улыбок. Нарисованных тенями и отсветами. Таинственных и зловещих.         — Да, правда. Тебе же по вкусу откровенность, не так ли, аталия? Тогда, пожалуй… — эффектная пауза, обозначенная треском дров в камине, — потому что мне так хотелось. Такой ответ тебя устроит?        — Да. И нет.       Он смотрит на неё оттуда, из полутени — насмешливо и свысока. Гриз поднимает глаза — не боясь холода улыбки.         — Да — потому что на этот раз ты не солгал. Или солгал хотя бы наполовину. А нет — потому что отчасти твоя теория правдива. Эта самая, насчёт природного равновесия. И того, что всегда приходится платить.        Морвил взрыкивает вопросительно — не нужно ли вступиться? Алапарду кажется — тут идет какая-то странная драка, и он не прочь добавить в неё клыков и когтей.        За территорию обычно не сражаются на улыбках и взглядах.        — Просто тогда возникает закономерный вопрос — чем придётся расплачиваться тебе, Рихард. И как скоро придётся платить тебе — если, конечно…       Улыбка Нэйша становится непроницаемо-ускользающей — и Гриз оставляет при себе продолжение фразы. Комкает и прячет «уже не…», неприметно стряхивает с губ. Всё равно же он знает, что она хочет сказать — и всё равно ответит своё.        — Отличный вопрос, — он медленно наклоняет голову к плечу. — Можно сказать — философский. Хочешь — мы попробуем порассуждать на эту тему, аталия? Сколько мне осталось и пожалею ли я о своих жертвах перед… как это назвать, расплатой?        — Не хочу.        Потому что в питомник явилась ночь, а Гриз устала. И Морвил волнуется — чует напряжение, которое протянулось в воздухе.        И она знает, какой ответ на философский вопрос может предложить ей устранитель.        — Тогда, может, ещё какие-то вопросы?        — Что думаешь о новичке?       Устранитель коротко вскидывает брови.        — Ах да. Кейн Далли. Неплохо работает на местности. Осторожен, вполне внимателен. Уровень магии средний, но за счёт быстроты решений… — жест, обозначающий, что всё не так безнадёжно. — Хорошая реакция, о способности к переговорам и торговле ты, видимо, уже знаешь. Достаточно необременителен, я бы сказал. Ах да, как выяснилось на практике, может держать язык за зубами. Ещё что-нибудь?        «Его возможности выжить в питомнике», — оседает в воздухе, полном недосказанных фраз.        Рихард Нэйш редко ошибается, когда речь идёт о смерти. Даже когда — лишь о возможной смерти.        — В целом, Кейн Далли выглядит как тот, кто может пережить питомник при… определённых обстоятельствах.        Усмешка — знакомого толка: «Знаю гораздо больше, но не скажу». Морвил зевает, приваливается тёплым боком к коленям — и от шерсти гуще начинает пахнуть диким нагретым мёдом.        — Ты не считаешь, что ему можно доверять.        — Разве ты так считаешь, аталия? Ах да, ты же всем стремишься предоставить шанс. Людоедам, хищникам, убийцам, предателям. Всегда хотел выяснить — как далеко может зайти это предоставление шансов. Что нужно сделать, чтобы ты сказала — «безнадёжен»?        Гриз молчит. Ей не о чем больше разговаривать с ночью. Достаточно уже и того, что она не произнесла это самое слово — так дразняще порхает по комнате, острым жальцем тычется в висок, искушает — давай же, наконец давай же…        Вечное искушение — после каждого… раза. После каждой смерти. То самое слово — только что было на улыбающихся губах. Повтори, признай поражение — станет легче…        — Ты не думала об этой грани, аталия?        — Просто не хочу отвечать. Ты с чего-то вечно воспринимаешь мои слова как извращённое руководство к действию, так что мне не хочется давать тебе идеи для… пополнения коллекции.        Что толку установить грань перед тем, который всё время старается за грани выйти?       Нэйш слегка разводит руками — очень жаль. Желает спокойной ночи и подчеркнуто плавно поднимается к себе. Гриз вытягивается в низком кресле поудобнее, обхватывает шею Морвила и притягивает поближе. Утыкается носом в густую шерсть с запахом дикого мёда…        Она иногда любит засыпать прямо здесь — у камина, и чтобы Водная Чаша тихонько бросала синеватые отблески на стены, и чтобы Морвил убаюкивал могучим нутряным мурлыканием. В тёплые ночи можно просто растянуться на ковре и через сон слушать питомник и «Ковчежец»: чутко ловить ночные песни зверей, и брачные призывы, и песни Лортена (или это тоже брачные призывы?), пробуждаться от ночных срочных вызовов — и обдумывать старые вызовы в полусне…       В дреме приходит и смешивается важное и неважное, следы единений с животными и разговоров с людьми наслаиваются друг на друга — лесными тропками. Из сонного марева выплывают внезапные решения, под мурлыканье легче составляются планы — и слышишь, как чутко дремлют за деревянными стенами тысячи, тысячи дел — дожидаются своего шанса.       Плещутся — морем.        Все они там. Яприль, взбесившийся и разбивший преграды в своей клетке, и усталая Мел, вовремя применившая снотворное, и Лортен с его гулянками, и у лиса огненного что-то вылезает шерсть, и Гроски принёс деньги — значит, надо бы потратиться на ингредиенты для Аманды. И перепуганый директор зверинца, и кровь на пальцах, и что нужно сделать, чтобы ты сказала безнадёжен, аталия?        Не знаю. Пока что такого не приходилось говорить. Пока что я всем старалась оставлять шансы — упорно и необдуманно. Может быть, беспечно.       Может быть, на долю некоторых я оставляла чересчур много шансов — настолько много, что пора перестать их оставлять…        Может, пора перестать уже пытаться.        Гриз Арделл обнимает посапывающего Морвила, соскальзывает в дрёму — и приказывает ночным тревожным мыслям разлететься, будто темным бабочкам. Мысли послушно взмахивают крыльями, оставляют одну — нелепо-жёлтую: «Сливочное масло».       Кейн Далли, да… реакция, и туманное прошлое, и живучесть, и за ним нужно присмотреть, потому что — неясно, что там, под улыбкой хозяйственного, своего парня, который уживается решительно со всеми…        Может даже работать с Рихардом Нэйшем — неоценимое качество сотрудника. И не так плохо для новичка, в самом деле — при всех нэйшевских ухватках, все, кто шёл в рейды с Рихардом, всегда оставались живыми.        Кейн Далли, кажется, только что обрёл нового напарника.        Правда, Гриз сильно подозревает, что не стоит ему сразу об этом сообщать.