«…частотны случаи когда небольшие размеры и внешняя безобидность служат маскировкой — однако кровожадные намерения рано или поздно обнаруживаются. Однако коварство нападения практически не оставляет жертве шанса…»
Энциклопедия Кайетты
ЛАЙЛ ГРОСКИ — Гроски. Или… лучше Далли? Арделл была даже излишне деликатна. То есть, для той, кто только что ором и пинками разогнал гулянку Лортена, по временам пуская в ход кнут. Я на гулянку был зван с утреца, но отказался, сославшись на нездоровую печень. Печень на самом деле точила крыса. Внутренний грызун упрямо утверждал, что вот, не надо бы мне после визита Тербенно нарываться ещё и на дисциплинарные нарушения. Инстинкт оказался сокрушительно прав. Потому как компания к Лортену прибыла буйная, сплошь из таких же ходячих разгуляев — да еще со взбалмошными красотками в придачу. Кутить компания начала с середины дня, а чудесить решила поздним вечером. Что начудесили пьяные оболтусы — этого я от загонов увидеть не мог. Зато в подробностях наблюдал, как к «Ковчежцу» несётся глотающая слёзы Йолла. А потом от «Ковчежца» несётся что-то вроде очень серьёзно настроенного вихря с кнутом. Вообще-то, я полагал, что в питомнике Арделл нет — её с утра носило где-то на вызове вместе с Мел. Наверное, Лортен полагал так же, когда собирал дружков. Дружки, надо думать, тоже что-то полагали. Например, что варгиня неопасна, раз ей нельзя убивать, да и вообще, она же девочка. Я прибыл к резиденции Лортена, как раз когда Гриз доказывала гулякам, как они заблуждаются. В сторонке от крыльца, сжавшись и скукожившись под своими волосами, плакала Уна. Иза, мамаша Йоллы, сидела по другую сторону крыльца — задрав юбку, икая и тупо мотая головой в ответ на тихие вопросы дочери. Слаженным хором вопили четыре разгульные девахи разной степени расхристанности. Двое лортеновских дружков лежали на травке, извиваясь после парализации, а Арделл как раз отвешивала с крыльца пинка третьему, припечатывая это резким: — …больше здесь не видела! Кивнула мне в знак приветствия, развернулась и нырнула обратно в обитель Лортена — откуда тут же донеслись визги, невнятный ор: «Да я тебя… да ты хоть знаешь, кого…». Потом грохнуло, треснуло, свистнуло, брякнуло — и к моим ногам спикировал следующий буйный. Лишённый штанов и подёргивающийся после кожи скортокса. — Да у меня связи, — горько и безнадёжно сказал бесштанный буйный в траву. — Ужасная женщина! — завопил из своей резиденции Лортен. Остальные гости высыпались на свежий воздух сами — кто ухохатываясь, кто грозясь распоследними карами. Двое или трое даже пытались магию применить — плохая идея в таком подпитии. Арделл отвечала залихватскими пинками, неуловимо ныряла под удары, захлёстывая кнутом конечности и раздавая команды: «Магию не применять — убьёте своих же! Все вон, кому сказано!» Лортен драматично метался меж визжащих дев, завывая: «О, сколь ужасна моя жизнь в этом постылом заточении!» Так что Гриз сперва наорала на тех, кто стоял на ногах — заставив их убыть восвояси вместе с телами павших товарищей. А потом уж заодно и на Лортена — от «Мы с тобой договаривались или нет?!» до «Я ведь могу об этом рассказать твоей матери!» Последнего Лортен не снёс, схватился за сердце и убрался, тихо бубня: «И вот зачем я сражался на стороне этой демоницы в битве…» После этого Гриз отдышалась, окинула хмурым взглядом поле боя и утащила Уну, Йоллу и её мать навстречу к Аманде — та как раз спешила от «Ковчежца». Потом вернулась спокойная и тихо поинтересовалась — как меня лучше называть. — Да как хочешь — пока лупишь меня этой штукой. Начальство немного смущённо потрогало кнут из кожи скортокса. — А. Это… К сожалению, есть тип людей, которые не воспринимают спокойный тон. С животными в этом отношении проще бывает, честное слово. Далли. Или Гроски? Вот ведь упёртая. Сдался, махнул рукой. — Гроски, Лайл — как тебе подойдёт. Всё равно Тербенно орал про меня так громко, что и в деревне знают, небось. — Хорошо. Лайл. А ты правда был законником? Развёл руками, показывая: ну да, была такая страница в жизни. — Не из слишком, правда, хороших, но… — …занимался расследованиями? Да? Под пристальным взглядом серых с зелёными разводами глаз стоялось как-то неловко. Крыса внутри извивалась от невозможности отыскать нужные слова. Не скажешь же: «Ага, занимался, в свободное время от обтяпывания темных делишек». — Ну, мне, вроде как, говорили, что у меня к этому неплохие способности. Тот, кто говорил — прибавил брезгливо: «Но ты ж всё равно ничего не добьёшься. У тебя есть и мозги, и чуйка, и понимание. Маловато только желания самому блюсти закон». — Хорошо, — сказала Арделл ровно, — видишь ли, есть тут один вызов… странное и щекотливое дело. Думаю, навыки законника как раз могли бы пригодиться. Рад стараться — а то мне тут как-то надо срочно показать, что Тербенно и близко не прав, и на самом деле мягче и пушистее меня в питомнике никого нет. — Сделаю что смогу. Когда и с кем выдвигаюсь на вызов? — С утра, — серые глаза с зелёными разводами чуть-чуть прищурились в усмешке. — Со мной.* * *
О деле удалось поговорить только в «поплавке». Потому что вечером Гриз долго унимала страсти в питомнике, а потом и вовсе рванула на патрулирование. Утром была «встряска» с обычными отчётами и раздачей указаний. И вообще — уже почти традиция. — Девочку погрызли неизвестные животные, — сходу зарядила Арделл, как только гиппокампы утащили водную карету вглубь. — Напали на двух сестёр. Старшая защищала младшую и серьёзно пострадала. Младшая, вроде бы, просто перепугана до смерти. Моё лицо прямо-таки лучилось вниманием и участием. — Где ж они их так? — В доме. В том-то и дело, что в доме, более того — в поместье. Фаррейны — не слышал? Аристократы второго круга, когда-то были в первом. Из этих древних семей, которые с ног до головы в почитании традиций. Поморщилась. Традиции, что ли, не по вкусу? — Одержимы тем, чтобы не выносить сор из избы, ну или из замка — так что никому не полсловечка. Они и обращаться-то к нам не хотели. За сутки вот дважды отменили заказ. Но настояла бабушка девочек. С ней я работала раньше, так что заказчик — скорее она, чем родители. А родители, стало быть, будут не в восторге от нашего появления в уютном родовом гнездышке. Чудно, чудно. А какая чрезвычайная надобность тащить туда ещё и отягчающее обстоятельство? Я имею в виду меня — вряд ли там сходу поверят в мою благонадёжность. — Укусов я пока не видела, а зверей девочки не описали — слишком напуганы… Но вот в чём дело — в поместье не держат животных. Кроме двух кошек и пары игольчатых сторожевых волков. Так что это не был чей-то питомец. Пока что по рассказам выходит, что посреди разговора сестёр из ниоткуда чуть ли не посреди комнаты выпрыгнули два неизвестных им животных и сходу набросились. Когда на крики прибежали взрослые — так же непонятно куда отступили. Пропали — и всё тут. — И ты, стало быть, полагаешь, что тут дело нечисто. Арделл тихо фыркнула. — Ну, предположим, я как-то не припомню случаев, чтобы животное выскакивало из ниоткуда прямо посреди дома, нападало без предупреждения, а потом растворялось в воздухе. А этих ещё и двое. Непохоже на охоту или месть. Смутно — на защиту территории или гнезда, но нападение парное и главное — внезапное. Значит, что-то другое. Например, зверушек кто-то натравил. Или подкинул на территорию поместья. Или надрессировал. Хорошенькое дельце вырисовывается! — А общин терраантов рядом с их поместьем, случаем, нет? Промах, Гроски. Задранные брови начальства так и гласят: ты-то откуда узнал о той небольшой истории с Врагом Живого и Всесущим? — Йолла рассказывала. Она, само собой, взяла в оборот Мел. А я всего-то поинтересовался — откуда взялся тот миляга, ну, знаешь, который то ли Сквор, то ли Сирил. Он еще живо интересуется из своей клетки кишками. Арделл махнула рукой. Скривилась досадливо. — Нойя говорят: «Дурные случаи ищут друг друга, как пара фениксов». Но будем надеяться, что всё-таки — не Печать Врага. Если Всесущий зашёл настолько далеко… Тут она погрузилась в мрачные раздумья, потирая правую ладонь, на которой было полно шрамов. Я из глубокого уважения к начальству постарался раздумья не прерывать и про себя прикидывать — какова вероятность того, что сорвать мне придётся именно это задание. Пощупал сквозник в кармане рубашки. Вроде как, со мной не связывались из Гильдии. Может, там вообще про меня забыли. Или у заказчика что-то не заладилось… бывает же так? Бывает, только не с твоим везением, Гроски. — Шнырка им в печенку, — выдохнуло начальство страдальчески, — как я не люблю вызовы к аристократам. А нас зовут к ним всё чаще. Аманда говорит: мы создали себе репутацию. Я бы предпочла отлавливать людоедов где-нибудь в Велейсе Пиратской. В компании Нэйша. Последнее сошло бы за крупную, угрожающую точку. — Мне как-то кажется, что у этого парня проблемы… знаешь, с отлавливанием людоедов. Из-за его милых методов убивать всё, что движется. И вскрывать всё, что двигаться перестало. — Вот я же и говорю, — буркнула Гриз. — Не пойми неправильно, я взяла бы Мел, но у неё общение с аристократами… в общем, не задаётся. Я от души оценил деликатность начальства сочувственной миной. — Так что она будет на подхвате — если понадобится посмотреть территорию. Так. Я займусь всем, что касается животных: осмотрю местность, двор, гляну на укусы, поищу следы. Твоя задача — глянуть на мотивы. Поискать… ну, знаешь… — Скелеты в шкафу? Умница, Гроски, хорошо понял суть. Давай, отыскивай в пропыленных кладовых памяти мятую, поеденную молью шкурку законника — Боженьки, сто лет не надевал! Натягивай на себя, окунайся в прошлое. Смотри законничьим взглядом, выискивай узелки. Что у нас тут выглядит хотя бы условно подозрительно? Условно подозрительно в поместье Фаррейнов выглядело всё. Раньше всего — само поместье, которое, видно, строилось лет пятьсот назад как здоровенное имение — с тремя крыльями, галереями, пристройками и флигелями. А теперь вот его попытались перестроить на нынешний благопристойно-раккантский лад, покрасить в бежевый цвет и прикрыть финтифлюшками. Отчего поместье приобрело вид притворства. Будто портовая потаскушка, которую попытались запихать в хламиду жрицы. Немаленький парк каждым подстриженным кустиком надменно заявлял вам в лицо: «Тут уважают порядки, так и знайте». В парке высилась небольшая часовня Круга Девятерых. Воробьи попрыгивали на ветвях с оглядкой — боялись чирикнуть лишнего. Вышколенные лакеи и садовники держали спину и ходили по линеечке. Только раз, пока мы шли к дому, долетела было легкомысленная песенка — от парнишки, который задорно пощёлкивал ножницами над кустом. В самом поместье, среди нежнейших обоев, портретных галерей и кружевных салфеточек, песенок не было. Служанки, которые свято соблюдали Кодекс Благородной Костлявости, взирали без любопытства. У лакеев и слуг были оловянные глаза и губы, будто зашитые изнутри. Решительно каждый шкаф — отполированный и солидный, без пылинки на нём — выглядел так, будто хранит в себе полсотни скелетов, на выбор. Что уж говорить о хозяевах. Церемонию представления я почти пропустил. Она состояла из бесконечного напева: «Право, мы не видим ничего особенно опасного… и контролируем решительно всё… однако, поскольку госпожа Йорберта настаивала…» Напев исполнялся на два голоса: самим Ильбестом Фаррейном и его жёнушкой. Так что я было заслушался, успел только поклониться, когда Арделл представила меня (отчаянно наврав про «компетентного специалиста, в прошлом из Корпуса Законников»). Так, принюхивался, прислушивался, приглядывался. Мысленно писал характеристики в своё воображаемое дело — и получалось преотвратно. С Фаррейнов смело можно было малевать портрет «Благопристойная ячейка общества». После чего отпугивать портретом моль и грызунов и квасить молоко. Глава семейства был лошадиннолиц и с поджатыми губами. Его ненаглядная половина отличалась бесцветностью и уксусным выражением лица. У её старшей дочки — девицы лет восемнадцати — вид был такой, будто этот мир тяготит её одним своим существованием. Младший сынок, двенадцатилетка — щеголял отчаянно зализанными бесцветными волосиками и непоправимой желчностью физиономии. «Паноптикум», — приложил внутренний голос. Из перечня длиннолицых, кислорожих и унылоликих выпадали двое. Первая — разодетая как королева старушенция, крепкая телом и с бульдожьей челюстью. Вторая — застенчивая девочка с большущей куклой. Девочка была мелкой и светленькой, а кукла — румяной, пышнощёкой и черноволосой, и казалось, что малышке (сколько ей лет, кстати? восемь?) не под силу держать этакую тяжесть. Но она упорно прижимала куклу к себе — так что, как только я пытался рассмотреть девчонку получше — натыкался взглядом на голубые и бессмысленные кукольные глаза. Или на пышную юбку старушенции — нашей заказчицы, госпожи Йоберты Дорми аж из самого Ракканта. — А ну хватит! — грохнула госпожа Йоберта на каком-то из бесконечных припевов «Мы всё держим под контролем, так что совершенно необязательно…». — Я наслышана о вашей способности всё контролировать, господин Фаррейн! Что — не хотите ли обсудить ваши финансовые дела? Ильбест Фаррейн стал похож на лошадь, обнаружившую у себя в стойле алапарда. Я с дрожью припомнил собственную тёщу и молчаливо посочувствовал бедолаге. — Матушка… — страдальчески выдохнула кислолицая госпожа Фаррейн. — При чужих… — Правил мне хватает и в Ракканте, при дворе королевы! Я сказала — госпожа Арделл и господин… как его там… Броский… будут оставаться здесь, сколько требуется. Пока не отыщут тварей, которые напали на мою внучку! И если только я услышу, что вы хоть как-нибудь препятствуете… — Но это невыносимое положение… — едва слышно стенал зятёк. — Вы же понимаете, дело может оказаться щекотливым… и огласка… не можем же мы доверять… так сказать, людям со стороны, репутация которых не подтверждена… — Репутацию госпожи Арделл подтверждаю я! — стекла в гостиной нервно звякнули. Старушенция поднялась во весь рост, раздувая грудь, затянутую в синий шелк. — И я уверена, что она поручится за господина Горски… или за кого угодно из своих работников. Милочка, — это уже свысока и к Гриз. — Милочка, вы можете вызывать кого угодно, так и знайте. Привлекайте кого угодно! За молчанье мы, конечно, надбавим… но не жалейте усилий! Нужно поймать этих тварей, которые напугали Милли и изувечили бедную Мариэль! И вам совсем необязательно расхаживать… в этом вашем платье, милочка, тем более — вам не к лицу голубой, зеленый пошел бы больше… Ходите как привыкли. А чуть только эти попытаются слово молвить поперек — вызывайте по сквознику меня. Фаррейны дружно окаменели и выцвели. Отличное знакомство, да. Теперь-то уж нам тут точно будут доверять как самим себе. — И если я хотя бы услышу, — а вот это уже устрашающее громыхание, — если увижу, что вы мешаете госпоже Арделл… если посчитаю, что моей внучке тут грозит что-нибудь… я не посмотрю на опекунство, слышишь, Риция? Не погляжу на опекунство и на молву и увезу девочку к себе! Если вы не можете обеспечить ей безопасность… На этом моменте Риция Фаррейн сделала то, что всегда делают правильные дамы в момент особого накала страстей: осела на софу, закатив глаза. Дочка, сохраняя постно-мрачное выражение на лице, сунула под нос мамочке нюхательные соли. Фаррейн курлыкал что-то озабоченно-ничтожное — о том, что как можно… что скажут люди, они заботятся о девочке, ей с ними хорошо… Гриз Арделл потирала переносицу и почти физически считала каждую потерянную минуту. — Госпожа Дорми, — заговорила она тихо, каким-то чудом нащупав паузу. — Я еще раз заверяю: мы сделаем всё, что можем. И постараемся избежать любой огласки. Это касается и меня, и господина Гроски, и всех работников «Ковчежца». Мы даже можем включить это в контракт, — пинок ногой в мою лодыжку, кажется, уточнял — кому придется с этим самым контрактом возиться. — Но может быть, прежде чем мы обговорим условия — нас хотя бы немного посвятят в курс дела? — Это… было грубо, — простонала Риция Фаррейн и уткнулась носом в соль по второму разу. — Это было по делу, Гриз, милочка, — ухмыльнулась Йорберта Дорми. — Уж и забыла, что вашей хватке нужно бы кой-кому из присутствующих поучиться. Так что вам надо с… господином Огрски? Осмотреть место нападения? Или окрестности? — Для начала поговорить с девочками, на которых напали звери. Это возможно? — Мариэль ещё слаба, и она очень напугана… так что я не думаю, что посторонний… Фаррейн, пришпиленный взглядом тёщи, замер на месте и сам потянулся за нюхательной солью. — Мариэль — та моя внучка, что получила укусы, — величественно пояснила Йоберта. — Вы поговорите, конечно. Да… бедная девочка, шестнадцать лет, готовилась к первому своему балу… защищала сестру от этих тварей. Милли, бедное дитя, где ты? Не бойся, иди сюда, никто тебя не обидит… Милли так перепугалась, красавица моя… Девочка попыталась было схорониться за бабушкиным боком, но бросила испуганный взгляд на Фаррейнов — и вышла, дала наконец рассмотреть себя. Всё так же, прижимая к себе тоненькими ручками здоровенную куклу. Не из этой семьи, — вот что сразу стало ясно. Ни малейших признаков ни уксуса, ни лошадей — в чертах лица. Симпатичная и живая мордашка, славные ямочки на щеках, а самое чудное — глаза, два кристально-голубых озерца. Маленький цветочек, который каким-то чудом выживал в этой теплице. Его запаковали в свежее платьице с оборочками и голубыми кружавчиками, завили и уложили светлые локоны, залили лаком — а цветочек Милли еще дышал. Только вот поглядывал уж очень серьёзно и испуганно. — Мильент Дорми, а ну-ка стань прямее, — ласково выговаривала бабуля. — Милли — дочь моего дражайшего сына, год назад они с женой погибли, когда сгорело поместье… Гриз, вы, конечно, помните. Ну, ну, Милли, лапочка, не бойся, тут тебя не обидят, бабушка никому не позволит… смотри, тётя-варг живо поймает тех тварей, которые посмели тебя перепугать! Ну давай же, будь хорошей девочкой, расскажи нам, расскажи нам, как всё было… ах, Милли такая чувствительная, так испугалась… И я бы тоже испугался, на её-то месте. Под всеобщими взглядами. При опекунах и незнакомых людях. И ещё… Фаррейны делали приторно-ободряющие мины и кивали — говори, мол, говори. В сочетании с их постными физиономиями — смотрелось почти угрожающе. Старшая дочь изображала статую, таращась не пойми-куда. А вот младший… Манфрейд — пялился с открытой злобой. Даже удивительной на таком бесцветном личике. Со злобой и скрытым опасением — будто девочка могла сказать что-то не то. Так что неудивительно, что Милли растерялась, притиснула к себе куклу и пробормотала куда-то в ее кудри: — Я… почти не помню. Я… испугалась. Мариэль кричала… я испугалась. Глянула на Гриз, ойкнула и еще больше зарылась в куклу. — Всегда знал, что голубенькие платья пугают, — ну, а что, если уж не складывается, почему бы мне не попробовать. — Гриз, ты б, правда, надела чего свое… а то я тебя такую сам боюсь. Если вдруг идти по следу или сигать через изгородь — как представлю, аж страшно. Чудо по имени Милли незамедлительно вылупило голубой глаз на меня. Понятное дело — тут опекуны разом воздухом подавились от такой манеры влезать в разговор. Бабуля — та попробовала: — Милли, это господин… — Лайл, — опередил я её. — С фамилией я, бывает, сам путаюсь — жутко сложная. А эту барышню нам так и не представят? Указал на куклу. Ощущая, как даже кружевные салфеточки в гостиной порицают меня за поведение. Но девочка оживилась, отлепила от кукольных кудрей нос и церемонно представила нас друг другу: — Аннабет. — Лайл, — представился я, отвешивая малый церемонный поклон (о, а поясница-то помнит угол прогиба!). — Как ты думаешь, Аннабет тоже испугалась? Вы же с ней вместе были, когда говорили с Мариэль? Болтать было легко. Болтать и строить непринужденные мины. Стоило только представить на месте другую девочку — тоже светловолосую, но с карими глазами… Говорили даже — с моими глазами. — Аннабет не испугалась, — оскорбилась девочка. — Аннабет не боится. Аннабет… настоящая леди. Мы играли в моей комнате. Потом пришла Мариэль. Потом они… потом прыгнули… а Мариэль закричала, а Аннабет… не испугалась, а я испугалась, я не помню… Арделл поймала мой взгляд. Чуть заметно качнула головой — не надо, мол. Девочка перепугана, народу много… Да и вряд ли она что-то запомнила. Скорее всего — закрылась куклой и стояла, пока всё не кончилось. Как сейчас вот. — Спасибо, Милли, — мягко проговорила Гриз, — вы с Аннабет правда очень храбрые. Я постараюсь поскорее узнать — кто на вас напал. Судя по тому, как Милли шмыгнула обратно под бабушкин бочок — это обещание ее не успокоило. Разговор со второй девочкой дал чуть больше. Может, потому что удалось зайти к Мариэль только в компании ее матери. Женщины подошли к кровати больной, я зашился в угол у шкафчика, чтобы не отсвечивать. Я бы и сам не хотел, чтобы кто-нибудь меня видел в таком-то состоянии. А уж шестнадцатилетняя девушка… На лице — зеленоватая исцеляющая маска. Сквозь нее проступает кровь. Правая ладонь тоже забинтована. Верхняя губа порвана, и полно бинтов на шее. Волосы пришлось частью обрить, и теперь даже непонятно было — хорошенькой ли была Мариэль… до того, как. Девчонку, похоже, перекачали успокоительным и обезболивающим, потому что отвечала она мертво, безразлично глядя в одну точку — куда-то в живот своей мамочке. Да, зашла в комнату к Милли. Обычный разговор с сестрой. Потом… потом они бросились. — Из ниоткуда, — и в голосе у нее было тупое, туманное удивление. Нет, не успела рассмотреть. Они были… маленькие. Меньше кошки. Быстрые. Как молнии. Она кричала. Упала. Пыталась их стряхнуть. Потом прибежали слуги… потом она не помнит. Госпожа Фаррейн сдобрила рассказ дочки всхлипами в кружевной платок и попыталась было упасть на здешнего поместного доктора-травника. Доктор-травник привычным жестом извлек из ниоткуда флакон нюхательной соли. — Мне нужно осмотреть укусы, — сказала Гриз вполголоса, — хотя бы несколько. Можно? — Травяную маску не следует тревожить… — завел было травник, но тут с Рицией произошла перемена. Госпожа Фаррейн выпрямилась, зыркнула на Гриз зло и приказала: — Снимите маску, пусть видит. Если это поможет найти тварей. Но помните — если вы хоть одному человеку за пределами этого поместья… Доктор — унылый, как голодная моль — завел руки к ушам девочки и снял маску. Здесь я пожалел, что не могу отвернуться. Не потому, что не видел изуродованных лиц. Даже изуродованных женских лиц. Просто я-то не разбираюсь в укусах, и всё, что я смог понять с первого взгляда: девочка едва ли когда-нибудь попадет на свой первый бал. Наверное, что-то такое у меня на физиономии всё же проступило, потому что Мариэль скользнула взглядом по мне и слабо, как-то совсем по-детски захныкала. Арделл приняла это на свой счёт. — Прости, пожалуйста, — чуть-чуть наклонилась к девочке, прищурилась. — Это правда необходимо. Я только взгляну, совсем недолго… жар и воспаление начались вчера? Да? Травник Фаррейнов не сразу сообразил, что обращаются к нему — потерянно развёл руками: — Собственно, я применил показанные при таких ранениях зелья, однако… — Однако приходится их использовать в таком количестве, что они уже притупляют сознание, а воспаление не спадает. Опускайте маску. Госпожа Фаррейн, я вызову из «Ковчежца» своего травника. Судя по тому, что раны еще кровят — в них попала слюна зверей, а она может препятствовать заживанию. В питомнике знают, как справляться с такими укусами, чтобы… последствия были минимальны. Риция приоткрыла было рот — явно, чтобы говорить что-то об огласке. Но сподобилась только на жалкое: — Неужели вы думаете, что мы не обеспечим… — Обеспечивайте, — разрешила Арделл. — С учетом того, что специалистов такого профиля в Вейгорде единицы… если только вы не собираетесь искать в других странах или обращаться в лейры нойя — вам не найти лучшего варианта. Говорила она быстро и нетерпеливо, не отрываясь взглядом от перебинтованной правой ладони девочки. — Как вы понимаете, время работает не на вас. Чем больше воспаляются раны, тем меньше шансов, что шрамы удастся убрать. — Удастся… убрать? Мариэль приподняла голову. Потом, с усилием, левую руку — указывая на то, что теперь опять скрылось под маской. Изорванные укусами щёки, опухшая, бугрящаяся плоть. — Это… это можно?.. И впилась глазами в лицо матери с такой отчаянной мольбой, что тут и камень бы не устоял. Риция Фаррейн только тихо махнула рукой и вполголоса осведомилась — что бы мы желали увидеть ещё. Комнату, где всё и произошло, конечно. Обитель маленькой Милли — в левом крыле, погруженном в сад и еще не перестроенном на современный лад. — Девочка сама выбрала себе эту комнату, — поведала хозяйка. — После гибели моего несчастного брата мы, конечно, стараемся ни в чём не отказывать бедной сиротке… Заботливые опекуны, да. Готовы поселить бедную сиротку не в детскую, а скорее в бывшую гостиную — просторную, с до безобразия высокими потолками. И повсюду деревянные резные панели — костяшки чешутся каждую простучать. Три окна с цветными витражами кидают на пушистый ковер разноцветные блики. За окнами — мшистые, переплетенные стволы деревьев. Если бы я жил в такой милой комнатке, я бы мочил одеяльца лет до четырнадцати, не меньше. Кружевные, молочного цвета одеяльца. Изумительно неподходящие к высоченным потолкам, и изумрудным обоям. Как и вся эта мебель — разнотипная, разновременная: тяжелый старинный комод — и светлый резной столик, и тут же стул красного дерева. Атлас и шёлк, и второпях наброшенные на всё рюши и кружева — сюда будто всё сгрузили из разных спален. — Интересная обстановочка, — высказался я от всей души. — Да, наши дети… часто отдают ей что-нибудь из своих вещей… понимаете. Что понравится. Я же говорю, мы ни в чем не отказываем бедной сиротке… стараемся ей во всём потакать, ведь она перенесла столько горя. Так что любые наряды, и, конечно, игрушки… Наряды, которые выглядят так, будто и не надевались вовсе, ну-ну. Игрушки. Это самое интересное. Арделл шуршала по углам и рассматривала какие-то одной ей ведомые следы, а я всё не мог оторваться взглядом от игрушек. Их правда было много — целая игровая поляна с отдельным ковриком, кукольным столиком и столами. Доводилось торговать и этим товаром — так что я знал, что тут собрана вся Кайетта. Всё, что только на ярмарках попадается и делается мастерами под заказ: фарфоровые пастухи и пастушки из Ракканта, и мягкие, пушистые звери из Союзного Ирмелея, и несколько дорогих механических кукол из Мастерграда — такие ходят сами, если особым образом повернешь магический кристалл… Дамата была представлена коробочками с деревянными играми, Вейгорд — тряпичными, яркими, диковинными птицами, а вон тот единорог качалка — я бы что угодно поставил, из родного Крайтоса. Наверняка если бы покопаться в этой куче — нашлось бы что-то и из Вольной Тильвии, и кто там знает, может, и из Велейсы Пиратской и Акантора. Словом, все страны Кайетты, все сколько их есть — прислали в это игрушечное изобилие своих дипломатов… чтобы эти дипломаты настойчиво нашептывали: эй, смотри, как повезло бедной сиротке. Как её любят, сколько всего купили… Только вот бедная сиротка намертво прижимает к себе леди Аннабет. А у этих игрушек вид такой, будто они здесь меньше девятницы. — Ковер поменяли, кровь отмыли, — подытожила Арделл, вылезая из-под кровати маленькой Милли. — Ещё, гляжу, и протерли пыль по всем углам. С отменным… пчхи… средством для полироли. — Разумеется, — с оскорбленным видом завела было госпожа Фаррейн. — Разумеется, наши слуги знают своё… Тут она наткнулась на взгляд Гриз Арделл. Тихо поискала нюхательную соль, не нашла и решила откланяться. С заверениями, что стоит нам позвать — и нам предоставят всё необходимое. Я тоже посмотрел на начальство. Начальство сидело на пушистом ковре чуток растрепанное, в помятом голубом платьице, с выбившимися из прически прядями. В глазах мрачновато переливалась зелень — отражались цветные блики. — Наши действия? Гриз хрустнула пальцами и опустилась на колени. — Стучим и ползаем. Определённо, это был самый запоминающийся совет в моей жизни. Даже Нэйш милосердно сообщал вам информацию, пока вы сидели. Арделл давала расклад, пока сама она ползала в голубом платьице, заглядывая под каждый комод. Я тем временем простукивал панели. — Следы зубов на девочке напоминают укусы куньих. Но есть отличия в части клыков, да и характер укусов тревожит. На редкость направленная атака: метили в горло, лицо, вообще, в вены. И рука… ладонь… словом, пока что выглядит всё довольно туманно. — Куницы? Ласки? — предположил я, лаская ухом очередную деревянную панель. — Хорьки? Может, вообще не по нашей части — в смысле, не магические зверушки, а так себе? — Тоже может быть. Впрочем, все равно придется до конца доводить, раз уж к нам обратились. Но вот скорость атаки… да и это их внезапное исчезновение… Гриз уползла под столик с витыми ножками в углу комнаты. И пробормотала оттуда что-то насчет того, что похоже, мол, это всё-таки наш случай. — Кто тогда может быть? Шнырки? В питомнике я насчитал пока что пять видов этих прелестных тварей. Размером от средней табакерки до упитанной кошки. С разной окраской, сферами обитания и нравом. От «ох, я в ужасе, вы подали мне яблочко с червячком» до «а ну иди сюда, кому сказал, я тебе уши поотгрызаю». — Первое, что приходит в голову, да-а… И всё укладывается просто замечательно. Шнырки очень склонны приспосабливаться и изменения проявляются уже в течение пары-тройки поколений. Так что разновидности бесконечны. И это вполне могли быть тонкие, хищные, хитрые шнырки, которые с чего-то решили напасть на детей прямо посреди комнаты, ага… — Ну, про их придурь прямо-таки легенды ходят, — успел наслушаться от старожилов-вольерных. И навидаться покусанных пальцев. — А что у этих милых существ на уме — разве что Мел может сказать, она-то над ними воркует… Вот хоть Кусаку возьми. Арделл была как-то уж слишком покладиста. Я с видом заправского законника прощупывал и простукивал себе панели (ни малейшей пустоты в них не обнаруживалось) и всё выкладывал ей и выкладывал свою шнырковую версию. А начальство всё ползало по комнате, рассматривая углы, щели в полу, дверные притолоки, ножки мебели. И как-то слишком часто издавало согласные звуки. — В чём подвох? — наконец не выдержал я через полчасика, оставляя в покое несчастные панели и ныряя. Арделл пожала плечами и нырнула теперь в груду игрушек. — Да вот и я никак не соображу — в чём. Шнырки, как ни крути, — самая очевидная версия. Может быть, конечно, какой-то новый вид, но… Лайл, как у тебя с ощущениями насчёт этого дела? Волосы у нее окончательно выбились из причёски и окружали голову золотисто-красным ореолом — из-за солнца, которое пробивалось через листья и цветные стёкла. А глаза казались совсем зелёными. — Хочешь, чтобы я забрал у Сирила полставки горевестника, а? Арделл отряхнула руки и задумчиво тронула новенькую единорожку-качалку — хоть сейчас садись и скачи… — Просто хочу узнать — как у вас там в Корпусе Закона обстояло дело с выработкой чутья. — А «чутье» — это уже Мел… — я простучал последнюю панель и вздохнул. — Тут что-то нечисто. Очень и очень нечисто. И с этими зверюшками, и с самими хозяевами. По-моему, тут с какого-то бока эта сиротка… Милли. Сестра ведь защищала ее, так? А если бы не она… А если бы не она — это Милли лежала бы сейчас в постели с изорванным лицом. Или не в постели, а в Водной Бездони — если бы не успела закричать. Арделл коротко кивнула, едва заметно усмехнувшись — молодец, мол, законничья кровь. Показала жестом — ее тоже терзают какие-то сомнения насчет этих то ли шнырков, а то ли нет. — Что будешь делать? — осведомился я. Уже зная ответ. — Посмотрю дом, насколько возможно… сад… посмотрю окрестности. Поищу следы. Какие планы у тебя? — Пороюсь в помойке. Варгам — варжеское, а крысам, как говорится…* * *
Разумеется, нырять в помойку сразу же я не стал: это было бы воспринято местными обитателями как вопиющая нетактичность. Так что сперва покрутился на кухне и пообщался со слугами — и выцедил сведений столько же, сколько из жителя Эрдея можно добыть анекдотов. То есть, нисколько. Сами слуги, в общем, тоже напоминали жителей Благословенного Города Жрецов. Они щеголяли поджатыми губами, прятали глаза или возводили их к потолку. Ускользали от ответов. Глядели свысока. Ссылались на неотложные великие дела. И чуть что отсылали тебя к Всевышним — ну, то есть, к хозяевам. Штат слуг, как назло, подобрался старый, через одного — еще и потомственные. Из тех, для которых хозяйские тайны дороже собственной шкуры. Насчет случившегося все охали и ахали на разные голоса, но что случилось — так никто и не понял. Служанки, которые вбежали на крик Мариэль первыми, даже не успели рассмотреть зверей: когда они открыли дверь — в комнате были только окровавленная Мариэль да онемевшая, перепуганная Милли. — Хорошая, так-то, девчоночка. Не то что все эти, а? Садовники все были сплошь из той же породы внутренних эрдейцев. Так что я взялся за того молодчика, которого приметил: певуна и подстригателя кустов. Парень назвался Мэрком, разговорился охотно, оказался местным — нанятым на сезонные подработки из ближайшей деревеньки. — Сирота, это-то вы в точку сказали. Ну, про ту беду, как оно было, все слышали. Они в Союзном Ирмелее жили, Дорми-то, на западе. Как брат госпожи Риции женился, так, стало быть, в то поместье и переехали. А, я слышал, не сильно-то хорошо и жили — то ли изменяла она ему, а то ли он ей, кто там знает, может, и слухи. Ну, а как полыхнуло-то поместье ночью… Знаете, что говорят, а? Что у хозяйского-то брата жена была… с диким нравом, да! Ну, оно известно — Дар Огня. Вот она вроде как и полыхнула ночью, во время ссоры. Уж так полыхнула, что и залить не успели, всё загорелось-заполыхало! Ну, Мильент… Милли то есть — она как-то выскочила, в одной рубашонке… с куклой, значит. Девять лет девочке было, да… Ну, а потом, стал быть, госпожа Фаррейн с мужем ее сюда и взяли, только, конечно… Смущение и нежелание сболтнуть лишнего смуглый Мэрк прячет за песенками. Не напевает так насвистывает или выстукивает, даже в перерывах между фразами. Про мудреца и горе, про дитя Энкера, про васильковую деву и «Кого любит Дженни» — на любой вкус. Не парень, а песня. — Хэй-хэй, ла-лэй… да девчоночка-то вежливая такая, тихая. Часто тут в саду бывает, не нравится ей в доме-то сидеть. Бывает, между деревьями разными бродит. Песенки вот поёт, частое дело. Что? Да, без надзора, чего надзора-то за ней? У Фаррейнов-то всё гладко, чисто всё, знатные хозяева, да… Ну, было говорят, что-то с горничной какой-то, так… кхм… «Улыбнусь лишь я, хей-ла-лей!» Щёлк-щёлк-клац — бесконечный припев ножниц. Старшие садовники поглядывают искоса на нарушителей порядка. И под ноги сыплются начинающие желтеть веточки живой изгороди. — Да, ходит, сталбыть… кто ее тут обидит-то, на воле? Это уж скорее… кхм… «Быть может, бродячего любит певца? Он вольные песни поёт без конца…» Вы бы, знаете, спросили соседушек наших. Во-он там имение у них, у Япейров. Недалеко, стал быть, за рощицей. Милли к ним заходит, навроде как, я видал. Может, они чего и вернее расскажут, а мне-то чего пустое судачить? «Так в одной ладони — фальшивый щит, а в другой — настоящий меч…» Из туманных намеков складывалось, в общем, ожидаемое: Милли здесь не любят, вся забота родственничков — напоказ. А так-то девочка предоставлена себе и старается поменьше бывать в доме. И ей это позволяют… в десять-то лет, вот что интересно. Певуну-Мэрку я подкинул пару серебряных монет — парень присвистнул от радости и немедленно залился во всё горло: «Стукают счётики — стук-стук-стук…» Я порысил дальше — на прощание осведомившись: а где, тут, собственно, яма с мусором? В памяти, как на зло, хохотал-заливался кузен Эрлин. «Лайли, ты что, ты решил поиграть в образцового законника?» Приседал и хватался за бока, и вытирал слезы с румяного лица. Я только плечами пожимал: в образцового — нет, Эрл, мне же всегда было до тебя далеко. Но как насчет законника-крысы, а? Такая тварь, по крайней мере, пролезет в любые закоулки. А еще она начисто лишена брезгливости: может прокрасться на задний двор, прикрываясь хозяйственными постройками и делая вид, что и должна тут быть… Отовраться, что заблудился или ищешь зловредных тварей? Раз плюнуть. Нашептать случайно встреченной поломойке, что злые, кусачие шнырки очень часто вьют гнезда в помойных ямах (кстати, правда, Фреза рассказывала про пару вызовов…). Стрясти с этой же поломойки длинные перчатки и какое-то старое тряпьё вроде одежды. Спасибочки, словом, ещё и дорогу показали. Помойная яма Фаррейнов была устроена по всем канонам «принципов чистоты». Круглый котлован прикрывался плотным дощатым настилом, по которому можно было ходить. Маленький лючок предназначался для мусора обычного размера. Здоровенный люк ярд на два — для отходов, которые в люк маленький пропихнуть затруднительно. По краям настила были в художественном беспорядке расставлены горшки с цветами, а от досок несло изысканной помесью помоев с фиалками. То ли помост для танцев, то ли слегка подтухшая летняя терраска. Королева Ракканта могла бы гордиться Рицией Фаррейн. Для начала я кое-как поднял большой люк, распластался на помосте, подсветил себе фонариком с желчью мантикоры и заглянул внутрь. Поле исследования наклевывалось фантастическое. Яма была полна на три четверти, так что я мог бы коснуться мусорных завалов, если бы вытянул руку и как следует потянулся. Скоро господам Фаррейнам придется вызывать мусорщиков, которые изымут всё это добро и разберутся — что закопать, что сжечь, а что и в дело пойдет. Фонарь выхватывал слежавшиеся кучки очисток, шкурок, бумаг, щепок, чешуи и прочих остатков человеческого муравейника. Некоторые кучки пошевеливались — наверняка пируют серые собратья. Пахло пока что вполне терпимо: видно, Фаррейны не скупились на отбивающие запахи зелья. Но вот если я начну ворошить эти залежи — не поручусь, что так и будет. И не поручусь, что какой-нибудь притаившийся внизу кровожадный шнырок не решит попробовать меня на вкус. Можно было бы, конечно, обвязаться веревкой, прикрепить ее конец к ближайшему дереву и спуститься внутрь… но это я оставил на крайний случай. Вместо этого сбегал к старшему садовнику и выпросил на пару часиков Мэрка-певуна. Кислолицый старикан парня отпустил беспрекословно, пробормотав только насчет «спелись, тоже…» Потом еще пришлось порыться в здешних подсобках и отыскать щуп, при помощи которого мусор от люков распределяли по всей яме. «Ну, теперь ты соответствуешь своему имечку, Сорный», — не унимался кузен внутри. Да и еще я на всякий случай скинул куртку, закатал рубаху, напялил перчатки и антидотную маску. Потом открыл второй люк — мелкий. И возложил на Мэрка почетную роль осветителя. Конечно, я рисковал переслушать все модные вейгордские песенки, да уж ничего не поделаешь. Садовник осведомился было — что я буду искать, получил туманный ответ, что, мол, всякое интересное, покладисто кивнул и улегся на настил возле своего лючка, напевая что-то развеселое о пиратах и пении сирен. Так что рытьё в помойке проходило душевно, под аккомпанемент. С возмущенным писком разбегались крысы из тех куч, куда я засовывал щуп — растрясая огрызки, кости, скорлупу и тряпки. Лоскуты, перепутанные нитки и корки, разбитые тарелки — что-то многовато — бинты — тут понятно, склянки, изодранная книга — интересно, что за она… Мэрк, насвистывая под нос что-то про встречи с красавицей-нойя под луной, поворачивал фонарь, куда укажут. А я следовал за фонарем и перетряхивал, перерывал чужие следы жизни с гнилостным душком: флакончики и салфетки, изорванные перчатки, стоптанные туфли и сапоги прислуги, куриные перья, засохщие цветы… И вглядывался, как мог, пристально, в то, что расстилалось под ровным желтым светом фонаря. И потому чуть было не проморгал глаза. Свет фонаря отразился и скользнул по ним — и я увидел, что они пялятся из темноты, широко раскрытые. Потом почувствовал крысиной шкуркой злобный, пристальный взгляд, увидел огонёчки в другом месте, в темноте, совсем близко, под собой, сообразил рвануться назад, не выпуская щуп. Серая здоровенная тварь прыгнула снизу, норовя вцепиться в лицо. Почти выскочила из люка — но я на чистых инстинктах перехватил щуп в левую руку и вмазал холодовой удар с правой. Тварь с резким визгом перекувыркнулась в воздухе, и я успел еще как следует наподдать ей древком щупа. — Это кто был-то? — с недоумением осведомился Мэрк. Руку с фонариком он из люка выдернул и в люк теперь поглядывал с опаской. — Брат, — проворчал я сквозь зубы. — Крысиный вожак. Здоровенный. Опекает своих. Ладно, дай-ка я еще взгляну кое на что. Это недолго. Сердце бухало в груди, и крыса точила изнутри — мол, ну вот куда ты опять-то, а? Но раз уж натянул шкурку законника — надобно соответствовать. Я показал Мэрку — куда светить — перехватил щуп покрепче и устроился на помосте поудобнее. Садовник начал было опять напевать про счетики, но тут же и смолк, выдав озадаченное: «А эт-т-то что за чертовщина такая?» Глаза в свете фонаря пялились особенно пристально. Налитые и печальные, неживые. Кукольные, сверлящие глаза на изуродованном, изрезанном лице. Пониже лица была скрученная шея. А волосы вот… спалены. Я пошевелил щупом повнимательнее — и рядом нашлась еще игрушка. Фигурка единорога, расплавленная и опаленная. И выпотрошенная лоскутная собачка — разбросала тряпье-внутренности по мусорной куче. Перемешала с остальными — такими же покалеченными, изодранными, изуродованными. Наверное, если рыться дальше — тут можно еще найти много таких несчастных игрушек, только толку-то? Я подгреб последнюю жертву — куклу с изрезанным лицом — поближе, поглядел в бессмысленные голубые глаза… выдохнул, положил щуп на помост, закрыл люк. Сделал жест Мэрку: убирай фонарь и люк закрывай. Хотелось закурить водную трубку. Или глотнуть чего покрепче. Но пришлось подниматься, стягивать перчатки и маску и делать внушение садовнику: ни слова о том, что мы видели, понятно, нет? Да вот тебе целый золотой — в особенности за молчание. Мэрк понял, конечно, с пятого на десятое, но золотой принял с особой благодарностью и убрался, напевая себе под нос про щедрую руку дающего. Надо же, и песенность не отбило. У меня отбило в том числе аппетит, так что я в кои-то веки не жалел, что пропустил обед. У Арделл, которая заявилась ближе к ужину, был такой вид, будто у нее тоже решительно всё отбито. Кроме почек и желания знать, что тут происходит. — Завтра здесь будет Аманда, — хмуро заявила она вместо приветствия. — Я пока развесила пару стандартных артефакторных манков и разложила кое-какую приманку с усыпляющим, но она еще привезет. Комнаты нам выделили — для гостей средней паршивости (но хоть не для прислуги). И даже обязали поставлять слуг в этот пастельно-кружевной мирок питание. Только вот у меня не было настроя, так что наше с Гриз совещание проходило в комнате, полной запахами картофеля, ростбифа и выпечки. — Ну так. Сад и ближайшую рощу я прошерстила, залезла даже к соседям. С утра здесь будет Мел, посмотрим леса и рощи в округе. Есть следы куньих, верно, но немного или старые. Едва ли они вообще часто ходят по земле: явно лазают по деревьям, а деревьев здесь — сам понимаешь… Выглядит всё уж слишком гладко — вот о чем я слышу, пока снимаю куртку, стягиваю сапоги и пытаюсь кой-как уместиться на возмутительно атласном покрывале кровати. Арделл говорит — и я пробегаю вслед за ней весь ее день, мелкими крысиными шажочками. Петляю между старых, дуплистых деревьев в необработанной части сада. Заглядываю в дупла, шныряю в зарослях, принюхиваюсь и прислушиваюсь. Даже безбоязненно сигаю через ограду к соседям — Япейрам. И все, что нахожу — перья, пух и кости. — У них тут были фазаны, знаешь? У Фаррейнов. Видал птичник среди хозяйственных построек? Отец семейства разводил разные породы — и королевских тоже. Так вот, птичник еще месяц назад использовался по назначению, а теперь заброшен. Слуги мямлят — на фазанов, мол, какой-то странный мор напал. Все до одного передохли, да. Эх, жаль, не удалось глянуть хоть на одну тушку — потому что я уверена, что их передушили. А ведь и верно, слуги роняли что-то такое про фазанов. И это неудивительно, — говорит Арделл. Белок в саду, например, тоже нет — ни в одном дупле. В округе что-то не видно кошек. Зато в изобилии перьев, клочков шерсти и кустов, как уже было сказано. И нужно, конечно, глянуть на всю округу, чтобы установить ареал охоты, да еще бы поспрошать людей в ближней деревеньке — что у них с домашней птицей и скотиной. Но пока что получается… — Что это какие-то неправильные шнырки, — отчеканил я. — А, да, ты ж сказала — куньи. Какие-то уж больно кровожадные тварюшки, ты не находишь? Вроде моего «лучшего друга», которого с таким тщанием пытается закопать мой второй «лучший друг» — законник. Арделл находила, еще и как. Она глядела на ростбиф с такой истовой тревогой, что я начал опасаться за его судьбу. Мое сообщение о куклах в помойке тоже прилива радости не вызвало. — Так что теперь мы знаем, почему у Милли в комнате — сплошь новые игрушки, — подытожил я. — И я мог бы свой законнический жетон поставить на то, что Мариэль просто зашла в комнату сестры не ко времени. Вир побери, да они девочку даже из этой комнаты не переселили — так, замыли кровь… От встревоженного взгляда Арделл досталось и пюре, и зеленому горошку. — Я так понимаю, у тебя один кандидат на такое обращение с игрушками девочки. — Ну, я просто предполагаю, что это не может быть старшая сестра. Знаешь, у которой такой вид, будто она хочет сквасить собой всю Кайетту. — Ну так присмотрись к хозяйскому сынку. Поговори с соседями и пригляди за девочкой, раз уж так. Мы с Мел займемся охотой… Гриз подарила последнюю дозу тревоги булочке со специями, поднялась и как следует потянулась. — Глотну бодрящего и погуляю ночью по саду. — Ночной патруль? — тут уже я приподнялся на локте. — Помощь нужна? Вроде как… нести вахту. Не будешь же ты там разгуливать до рассвета. Арделл покачала головой: тут не питомник, даже не запретная часть, чем ты тут поможешь, Лайл Гроски. Но тут же обозначила: — Снаружи — нет. Изнутри — да. С хозяевами я поговорю. В общем… прогуливайся по коридорам, ладно? И прямой взгляд подсказывал яснее ясного: почаще гуляй неподалеку от двери маленькой Милли. Просто на всякий случай. Едва заметно кивнул: буду. И уже когда Арделл направилась к двери — заметил, что кое о чем она даже и не начинала говорить. — Так у тебя есть предположения — что это за твари? Вроде как… новый вид? — Нет, Лайл, — донеслось до меня мягко, — думаю, это как раз старый вид. Но я очень надеюсь, что это всё же не так.