Путь варга-1: Пастыри чудовищ

ЛАЙЛ ГРОСКИ       Ночь напролёт я, вдохновлённый прощальными словами начальства, рассекал по коридорам поместья. В голубоватом и зеленоватом свете ракушек флектусов, светильники из которых висели по стенам. Время от времени подбадривая себя то глоточком зелья, то чайком. И раздумывая над тем, чтобы завести себе особую фляжку для патрулей.       Поместье оказалось возмутительно тихим и спокойным, обитатели от вящей благопристойности даже не храпели. И единственная странная встреча меня поджидала уже к утру, у двери маленькой Милли.       Потому что из-за угла бесшумно вывернулся хозяйский сынок и очень удивился, обнаружив в коридоре меня.       — Вы тут что делаете? — и скривил надменную рожу. Белобрысое подобие своего папаши, с такими же близко посаженными глазками.       — Караулю зверей, которые напали на твою сестру — вдруг да они опять сюда проберутся. А ты, стало быть, сестренке доброго утра пожелать зашел?       Манфрейд решил не снисходить ко вше вроде меня. Фыркнул свысока, кинул на дверь злобный взгляд и удалился обратно по коридору. Жаль, он выскочил на меня внезапно — интересно было бы поглядеть из-за угла, какой-такой сюрприз с утра он припас для сестренки.       И что у него там было в кулаке — ножичек, что ли?       Солнце с утра завязло где-то в хмари, так что роль солнца исполнила явившаяся в поместье Аманда. Осветившая решительно все темные углы блистательным явлением: в платье вишнёвого цвета по последней моде, со строгой прической и в маленькой шляпке поверх неё. Слуги начали недоуменно кланяться, Фаррейны засуетились как перед визитом королевской особы, а я так попросту нойя сперва не признал. Только когда светская дама (предположительно, родом из южного Вейгорда) сунула мне в руки кофр и пропела:       «Спасибо за помощь, Лайл» — осознал и поклонился за компанию со слугами.       — Боженьки. Я, в общем, знал, что ты полна сюрпризов, но ты заставляешь мое бедное сердце биться где-то в горле. И подумать только, я даже сюртука приличного не взял, чтобы хоть малость соответствовать.       Нойя лукаво улыбнулась из-под вуальки, протягивая мне руку для поцелуя.       — Светская жизнь так скучна, золотенький. Поверь мне: я испробовала её как следует. Но Гриз велела не тревожить хозяев. Где эта несчастная девочка?       Держала она себя безупречно, с непринужденностью и грацией настоящей дамы. И даже ухитрилась размягчить сердце хозяйки, заявив, что в жизни не видела такого прелестного поместья.       Так что к Мариэль нас на сей раз допустили без проволочек. И здесь нойя мигом стала сама собой: оглядела пациентку, зацокала языком, залезая в кофр.       — Клянусь тропами Перекрестницы, хорошо, что Гриз позвала меня. Хорошо! Нельзя же портить шрамами такое милое личико. Так что мы постараемся всё исправить. Господин местный травник, немного вашей помощи не повредит… Ах, Лайл, милый, ещё увидимся, здесь сейчас будет много суеты, не обременяй себя.       Так что на мою долю осталось два давешних распоряжения: смотреть за девочкой да поговорить с соседями.       И то и другое удалось неожиданно совместить. Не успел я еще спросить у певуна-Мэрка короткую дорожку к Япейрам, как в саду мелькнуло голубое платьице — и я отмахнулся от садовника и пустился догонять.       — Куда это ты направилась, малышка?       Ругнул сам себя, потому что вышло слишком резко и неожиданно, и Милли тут же вздрогнула, вжала голову в плечи, заслонилась куклой.       — Ни… никуда.       — Это очень жаль. Я, понимаешь ли, малость сбился с курса. Хотел наведаться к вашим соседям, господам Япейрам, да не знаю дороги. Правду говорят, что до них можно дойти, если отправиться через сад?       Милли поглядывала осторожненько — будто выблескивала синевой глаз. Потом коротко кивнула. Осведомилась застенчиво:       — А вы… не скажете, что я ушла?       — Ну, с чего бы. Ты же вроде как теперь и под присмотром, нет? А что, тебе нельзя заходить к соседям?       Милли пожала плечами, уткнулась подбородком в кучерявые волосы куклы и пробормотала:       — Леди так не поступают. Это непринято. И что скажут люди.       Знакомая песенка, мне даже кажется, я слышу тон Риции Фаррейн.       — Вот уж не знаю, что они там скажут, эти люди. Но я бы сказал спасибо тому, кто покажет мне путь среди этих клятых…       Милли благовоспитанно ахнула и неблаговоспитанно прыснула одновременно.       — …среди этих милых деревьев, — и я почесал затылок. Покрутил головой туда и сюда. — Ухх, в этом саду можно потерять пару альфинов.       Девочка оказалась в крайне неловком положении. С одной стороны — ее так и тянуло сделать книксен и убраться подальше от незнакомого неаристократичного дядьки. Потому что говорить с такими типами — уж точно не для леди. И непринято.       Только вот трудновато изображать леди, когда щёки распирает от любопытства.       — А вы… видели альфинов?       — Раз, — признался я, — издалека, в аканторском зверинце. В питомнике их нет, и хвала Девятерым. Одна такая кисонька может скушать меня на завтрак, ну вот как гренок с сыром. И потом обидеться, что ей не подали ещё пару таких, как я. Вместо яиц с ветчинкой.       Ха. А хватку-то не потерял. Доводилось выполнять жуткую работёнку: присматривать за шебутными деточками. И убалтывать их разными дивными байками. Механизм, в общем, тот же, что и с законниками, но интересных подробностей надо добавлять больше.       Милли выпучила глаза, старательно воображая огромную кисоньку, и я прибавил:       — Хотя в питомнике тоже есть, на что поглядеть. Яприли, гарпии-бескрылки, грифоны, виверний… вот недавно привезли больную мантикору. Я как ее увидел — чуть на дерево не залез, чесслово! Грива — во! Пасть — во!       Девочка кивала так зачарованно, что даже отпустила свою приятельницу-куклу.       — Я бы и рассказал, да вот, — сделал жест: мол, служба. — Идти надо, а я и заблудился малость. Но если леди окажет мне честь, покажет дорогу и сопроводит…       Маленькая Милли сперва застыла, а потом приняла игру: церемонно присела, слабенько улыбнулась, показала на меня кукле.       — Аннабет. Сегодня мы сопровождаем на прогулке этого господина. Из… из…       — Королевский питомник Вейгорда, — подсказал я шепотом.       — Потому веди себя как леди! — внушительно заключила Милли. — Иначе я буду весьма недовольна, а ты будешь наказана.       Она опять очень похоже скопировала чужие нотки. Только вот не Риции Фаррейн. Чьи, интересно?       Так что прогулка по саду вышла вполне себе в аристократическом духе. Впереди шла девочка, баюкая Аннабет и что-то ей нашептывая. Я разливался рекой про обычаи питомника и животных в нем. Попутно поддавая ногой неметеные листья с дорожек.       Было как-то удивительно спокойно, как давным-давно, когда внутри еще не успел поселиться попискивающий серый клубок. Когда, вернувшись домой поздним вечером, я усаживался на скамейку в нашем дворике — и тоже рассказывал историю за историей…       Той, чье лицо помню сейчас уже смутно. Зато помню вечно чумазые щёки и перепачканные руки. Попытки развести костёр в курятнике. И сто семнадцать падений: с яблони, с забора, с курятника, с лестницы, с качелей, которые я сделал…       Помотал головой, отгоняя вылезшее откуда не надо прошлое. Я-то думал, я надежно законопатил его в какое-то место возле селезенки.       — Хм, интересно бы знать, а господин Япейр любит разговоры про питомник?       Милли покосилась удивленно, и я признался:       — Потому что, вообрази себе, я понятия не имею, о чем бы это мне поговорить с господином Япейром, — и для наглядности опять поскреб в затылке. — Ты-то как думаешь?       Светловолосое чудо слабо заулыбалось.       — О собаках…       Лучше бы она мне не отвечала, на самом-то деле. Потому что говорить о собаках господин Япейр действительно любил. Он и сам-то походил на здорового рыжего пса — дворового и растрепанного, зато откормленного по самое не могу. Лениво гавкнул приветствие в сторону Милли. Дождался от меня похвалы серому керберу, который жался у ног, и оседлал любимого конька на пару часов.       Так что мне удалось выяснить разве что кучу всего про разные породы собак и способы их дрессировки. Псарня у Япейра была — и впрямь на загляденье, а про своих песиков помещик разливался с упоением: вот тут сука ощенилась, отличный помет, а вот мои болотные сторожевые, а там керберы, а там гончие. Есть норные охотничьи, есть две пастушьих — изумительно умные, а вот гордость — золотистые тонконожки… Словом, я порядком устал оглядывать это скулящее и погавкивающее разнообразие. И восхищаться тем, как хозяин натаскивает своих собачек на команды: голосовые, по свисту, по жесту…       О Милли и её семейке за всеми этими хвостатыми темами узнавать получалось маловато.       — Девочка ходит, да, — бросил хозяин, показывая жестом огромной псине лечь. — Гуляет по саду. Смотрит вот. Ей тоже интересны мои малютки.       «Малютка» ростом мне по грудь, поглядывала с земли умнющими глазами.       Очень может быть, под конец милой беседы я оброс бы шерстью и сам начал бы попеременно сидеть, лежать, идти рядом и приносить палочки. Но тут заявилась жена хозяина — и стало легко.       Потому что с госпожой Япейр можно было говорить обо всём. И желательно — рассказывать, рассказывать… это было написано на ее остренькой, лисьей мордочке. На всей шустрой фигурке так и значилось: «Первая сплетница в округе».       — Что это Милли такая перепуганная? — первым делом спросила она меня, утащив подальше от муженька и пёсиков. — Неужто слухи не врут, и у Фаррейнов так-таки какая-то беда в поместье? Что-то не так со старшей, Эминой, или с Мариэль? Вы уж не поймите меня неправильно… но девочка нам прямо как родная.       Я ограничился встревоженной миной и уверениями, что всё ох как непросто, и мне вообще-то ничего нельзя разглашать. Ну хотя если только немножко, в качестве ответной любезности…       — А девочка-то я гляжу у вас часто появляется?       — Часто, — фыркнула госпожа Япейр, потирая сухонькие ладошки. — Да она вечно шатается как неприкаянная по окрестностям, норовит сбежать подальше — если ее выпускают, конечно. Оно и понятное дело, у опекунов ей не то чтобы хорошо. Вы что же, не слышали про этот обморок, когда к Риции Фаррейн съехались на приём окрестные дамы? Прямо во время чая! И я так думаю, не в первый раз! Риция, конечно, заявила, что у бедной сиротки это от переживаний — пф, вся эта трогательная чушь про горящее поместье и одинокую девочку, которая спаслась из огня вместе с куклой. Но нет, у меня-то были версии позанятнее…       Я зашевелил бровями и прогнал по лицу не меньше пятнадцати оттенков раздумья и любопытства.       — Неужто побои?       — Ха! Не удивилась бы, если бы так и есть. Вы видали этого их сыночка, Манфрейда? Милли как-то обмолвилась, что он уж очень рассердится, если не хочешь с ним играть, а она не хочет, ага… хотя девочка так-то мало говорит, уж очень забита и запугана… но я-то думаю, что это было знаете, от чего? Голод! Видали, какая она бледненькая? Кивнул задумчиво. Милли нельзя было назвать совсем уж истощенной, но вот какая-то странная болезненность в ней точно проглядывала.        — Так вот, она, знаете ли, придет иногда… так, побродить по саду, да подкормить собак у мужа, ей тоже интересно, как Арро с ними занимается… ну, и я, конечно, хочу ее угостить — печеньем, другими сладостями там… а она смотрит будто стесняется и просит… то сыра кусочек, то сардельку какую… вообразите себе! Ребенок! Я бы уж давно высказала Риции всё, решительно всё, если бы только не была уверенна, что Милли от этого будет хуже, куда хуже, да. Да что там — я, понятно, даю ей с собой всего и побольше, только она отказывается: «Это непринято, это непристойно!» А сама видно, что боится!       От такого водопада сведений я малость ошалел и только помаргивал в знак, что слушаю внимательно. А госпожа Япейр извергала да извергала себе — страстно размахивая руками и заталкивая меня всё глубже в кусты жимолости.       — И знаете, что я ещё вам скажу, господин… как вы представились? Гроски? Так вот, я бы давно удочерила девочку — она само очарование, маленькая Милли… Но Риция Фаррейн и ее супруг скорее удавятся, чем позволят кому-то думать, что они не идеальные опекуны. О, вы не знаете этих людей… но это же исключительно между нами, да?       Я с каменным лицом заверил, что буду нем как Водная Бездонь. После чего получил еще один водопад информации: о показушнических нравах семейки Фаррейн, которые наверняка взяли бедную сироту, чтобы зацапать земли ее родителей, ведь у самих-то и поместье перестроить до конца средств не хватает. И вообще, говорят, что Ильбест Фаррейн серьезно увлекся горничной — та так поспешно уволилась! А вот еще рассказывают, что этому самому Ильбесту нужно завоевать благосклонность тёщи, чтобы занять у нее кругленькую сумму — конечно, Фаррейны будут делать вид, что с любимой внученькой госпожи Дорми всё в порядке! А вот еще…       Очень скоро я почувствовал, что не вернусь из этого царства сплетен и пёсиков. Но тут госпожа Япейр вспомнила, что так и не извлекла из меня ни капли сладостных фактов.       — Так что там, в поместье? — поинтересовалась, наклоняясь поближе. — Тут какая-то деваха в клетчатой рубахе давеча сигала через нашу ограду, что-то искала в траве — и псы Арро ее не тронули. Эта тоже с вами? А вы тут, случаем, не из-за этих тварей, которые загрызли у моего муженька уже трёх псов средь бела дня? Ох, Арро бы убит, совсем убит… Главное, говорил — отступили эти… кто там был, будто бы как по сигналу, что ли. Он-то добежал, а псы уже и кончаются, горла прокушены. Что, у Фаррейнов тоже кого-то удушили, а?!       Пришлось позорно сдать фазанью гибель и исчезновение кошек и нашептать, что кто там знает — может, чего и хуже наклевывается. И заверить, что как только явятся вести — я непременно поведаю об этом госпоже Япейр, непременно.       Возвращаться довелось уже после полудня, под осенним солнышком. С головой, гудящей от сплетен и собачьего лая. Милли благовоспитанно шествовала впереди. Иногда останавливалась и что-то пересказывала на ухо своей кукле. Поднимала пожелтевшие листья — составляла букет. Только временами бледные пальчики подрагивали, и кленовые и дубовые листки разлетались по тропинке.       — А мы из таких строили парусный флот.       Вздрогнула, покосилась — не с ней говорят? И продолжила о чем-то судачить с Аннабет, шествуя по тропочке — образцовая леди.       — Да… — говорил я вполголоса, будто бы и про себя. Срывая красные листки дикого винограда, которыми поросла обвалившаяся стена между двумя поместьями. — И мастерили фениксов. В детстве, когда я жил еще в Крайтосе, на севере. Мы так играли с моим кузеном Эрлином.       И у Эрла всё выходило несравненно лучше, чем у меня. Мастерить корабли и делать фениксов, полыхающих листвяным пламенем.       И воровать яблоки, и избегать наказаний.       — Кузен у меня был — что надо. Сорвиголова, конечно. Но такие штуки откалывал, что иногда вся деревня диву давалась. Скажем, сотворить ледяную статую, чтобы казалось, будто в дом старосты заглядывает Ледяная Дева. Но зато с ним было всегда интересно играть…       «Доигрался», — отдалось оскоминой внутри. Тряхнул головой.       — Да… мы с ним были не разлей вода — ну, потому что у него Дар и был водным. А у меня холод, ну, а что еще больше подходящее друг к другу сыщешь?       Милли будто бы и не слышала: шлепала и шлепала новыми голубенькими туфельками по дорожке. Баюкала леди Аннабет.       — У кузена Манфи — Дар Огня, — потом сказала тихо. — А у меня — Ветер. Это… это не подходит, да?       — Ну, ветер-то и огонь вполне себе хорошо могут играть вместе, — вот же брякнул-то про огонь, погорелице… Но девочка только вскинула глаза-озерца, поежилась и пробормотала:       — Они… плохо играют вместе. Огонь… он же злится. И он говорит, что заберет что-нибудь у меня…       И бессознательно прижала к себе Аннабет, тут же перепугавшись оттого, что проговорилась. Так что я ничего больше не стал говорить. Шел себе по тропке, прислушиваясь к опасливому щебету птиц и поскребываниям крысы.       Но Милли заговорила сама — через пару сотен шагов.       — А вы с кузеном… играли в наказания?       К счастью, приступы ярости я надежно научился подавлять еще до Рифов. Иначе бы уже попытался перегрызть глотку тому же Нэйшу.       — Ну, если считать то, что мы их огребали направо-налево… наверное, еще как играли. А в какие, к примеру?       — Ну, например вот, если в чулан…       И опять застеснялась. То ли безмятежности на моей физиономии было недостаточно, то ли чулан тоже попадал в разряд «не принято».       Даже когда я признал, что в чулан — нет, а вот в сарай — очень даже приходилось играть. Шла какая-то задумчивая. Чересчур уж много видевшая для своих лет.       А в саду толпился народ. Тревожные голоса доносились к поместью с противоположного конца сада, с ухоженной его стороны. Так что я первым делом кивнул Милли — а ну-ка беги в дом — а потом уже направился выяснять, что там произошло.       — …пиявки вместо коленей! Не загораживайте мне солнце, вы, отпрыски нежных цветочков Травницы!       … и почему из толпы возле часовни Круга так явственно долетает яростный голос нойя.       Аманда, натуральным образом, орала. На столпившихся вокруг, перепуганных садовников, привратников и прочую дворовую челядь. Стоя на коленях над лежащим на дорожке певуном-Мэрком.       Шляпка с нойя слетела вместе с налетом светскости. Губа вздернулась, обнажая белые зубы в оскале. На щеках полыхал зловещий румянец. А подол вишнёвого цвета платья пропитался кровью — и в крови были руки, которыми травница накладывала на горло бедного парня повязку.       — Лайл, золотенький, — бросила она, когда я к ним протолкался. — Ну-ка разгони этих пугливых овечек. Клянусь волосами Перекрестницы — они, видно, решили, что им будет спокойнее рядом со мной!       Пришлось растаскивать любопытствующих, а попутно узнавать — как и что стряслось. Хотя с первого взгляда было ясно — что.       Руки Мэрка были искусаны уж очень знакомо. Да и лицу тоже досталось.       А что случилось — никто толком и не знал. «Да песенку он пел, как всегда, — на этом сходились все, кто был поблизости. — Пел, а потом как закричит! Да страшно-то так, ну мы и…»       Ну, и все, конечно, побежали от Мэрка, а не к нему. Пока носились, пока создавали бессмысленную суету… Счастье еще, Аманда выглянула на звуки.       Только вот возле певуна-садовника уже никого не было. И было поздно.       — Спасать некого, золотенький, — выдохнула нойя, когда я опять оказался рядом. Оттянула парню веко и мрачно кивнула. — Может, если бы я подоспела раньше…       Пробормотала пару нелестных словечек по адресу трусов-садовников, извлекла из тут же стоящего кофра пару склянок — и принялась деловито наполнять кровью.       — Зелья требуют не только трав, — и зловеще ухмыльнулась в ответ на мой взгляд.       — Мощные всегда просят крови… иногда — несколько видов разной крови. А некрозелья — и части тел. Приходится добывать там, где попадется. Как ты думаешь, никто не обидится, если мы возьмем небольшой кусочек?       — Думаю, у родных могут возникнуть вопросы… по поводу кусочков, — да что ты несешь, Гроски, ты же даже не помнишь, есть ли у него родные. Хотя может, он и говорил с утра. — То же, что и с Мариэль?       Нойя уже что-то малоразличимо мурлыкала, нагнувшись над телом и собирая кровушку. Выглядело это так, будто над покойником склонилась скорбящая дева. В окровавленном платье.       — Да-да-да, конечно… бросились неизвестно почему, неизвестно откуда… Нацелены на убийство, ну и ты видишь, медовый мой, у них получилось… получилось потому, что все эти мужчины с душами ягнят понеслись от жертвы, а не к ней!       Пожалуй, правда. Мариэль твари оставили, чуть только в дверях показались служанки. Если бы я, скажем, патрулировал сад, вместо того чтобы направиться к Япейрам…       — …исчезли, когда прибежала я. Жаль, такой красивый мальчик. И говорят, он любил песни… я подарю ему лунную погребальную сегодня, ее любили в моем лейре.       Она закупорила последний флакончик, обтерла руки и поблагодарила улыбкой — когда я помог ей подняться.       — А обходительности тоже учат в Корпусе Закона? Золотенький, ты только посмотри на мое платье. Ай-яй, в таком виде я могу переполошить скроггов в ночном лесу! Да и к тому же, я потеряла шляпку, пока бежала сюда. Тц-тц-тц, как жаль, совсем недавно купила в Вейгорд-тэне, целых семь золотниц…       Пока я уверял, что шляпку непременно сыщу, а Аманда прекрасна в любом обличье, хоть в платье, хоть без («Что это ты имел в виду, сладенький, а?» — «Всего лишь обоснованное предположение») — подтянулись управляющий поместья с остальными слугами. Так что мы оставили заботу о теле на них.       — Гризельда будет искать след, — сказала нойя, когда мы отыскали все-таки улетевшую в кусты шляпку. — Если только его еще можно найти. Это не моя работа, пряничный: мне нужно немного подработать бальзам для этой бедной девочки, Мариэль. Бедняжка так расстроилась из-за бала, что постоянно твердит: всё из-за него… Но я надеюсь, что с такими шрамами справлюсь.       Она водрузила шляпку на голову, послала мне воздушный поцелуй и неторопливо поплыла к воротам поместья — ничуть не смущаясь окровавленным и перепачканным платьем. И наверняка зная, что я буду провожать ее взглядом.       Я остался ждать, покуда истерика Фаррейнов обрушится на меня волной в девять баллов. Но нет, Гриз прибыла вовремя и стала моим «панцирем», хоть ей было и не по должности. Я трусливо переждал все взвизги и вопли в отдалении, в выделенной мне комнате. Время от времени до меня долетали отголоски больших штормов — в виде возгласов «Почему вы не предотвратили это!» «Это совершенно неприемлемо!» и «Даже и не думайте!»       Гриз не было как-то уж слишком долго, отчего я начал было опасаться — не удушила ли ее эта семейка кружевными салфеточками. Но через пару часов она толкнула дверь плечом и возникла в комнате в обнимку со здоровенным древним фолиантом. И с таким выражением лица, что я встал.       — Можно уже продумывать строку в Книге Утекшей Воды?       И получил в ответ хмурое фырканье начальства.       — Не настолько, но в этом роде. Всё крайне серьёзно.        Арделл присела сама и сделала знак мне — мол, давай, присаживайся, будут плохие вести.         — Потому что, если я только не ошибаюсь, мы имеем дело с самым опасным хищником Кайетты.

* * *

       В тишине, гордясь почётной старостью, поскрипывали старинные часы. Начальство выстукивало какой-то ритм кнутовищем по голени сапога. Крыса внутри старалась подладиться под ритм — и топила меня в тревожных взвизгах.         — Я-то думал, самый опасный хищник в Кайетте — альфин. Или нет, он самый крупный. Тогда драккайны. Или алапарды — ну там, скорость, реакция, Энкерская резня… И сейчас ты решила меня утешить тем, что есть ещё что-то пострашнее?        Арделл, коротко пожав плечами, выложила на столик результаты своих раскопок в местном аристократическом хранилище книг. На удивление — не бестиарий, а что-то мутно-геральдическое, про корни древней аристократии Кайетты. Текст справа повествовал о традициях очередного славного рода. А слева вот был изображён щит, на котором мелкий, гибкий зверёк держал в зубах стрелу.        Зверёк смахивал на куницу, только был белым, и лапки были подлиннее.        — Это ж геральдион, — сказал я, непонимающе щурясь на рисунок. — Ну, тхиор белоснежный. Как его бишь… хищник, который суть благородство, чистота и чего-то там ещё. Спутник Стрелка в мифах… не суть. Это разве не комнатная зверюшка?        Арделл продолжала смотреть, как бы подбадривая — давай, мол, давай, что ты там ещё про них знаешь?        — Редкая комнатная зверюшка, — поправился я. — Вроде, скажем, девятихвостов или золотистых марлионов. Стоит баснословных деньжищ, а разводчиков на всю Кайетту — только пара, и те при королевских дворах. Ха, мне вот всегда было интересно… скажем, у аристократов этот зверек — что-то вроде атрибута благополучия и древности. Мол, смотрите, какие мы обалденно высокородные, у нас даже есть геральдион, как на старых гербах — кстати, на гербах их до черта… Шкурки вот тоже ценятся, так ведь? А зверьки-то вполне себе милые — так… на подушках развалится: неси его, корми, рисуй. Так вот — почему этих миляг не разводят тысячами? Скажем, подпольно — на меха, ну вот как йосс? Понятное дело, что основные разводчики за этим делом следят, а аристократам подавай геральдиона с родословной… но всё-таки.        И кстати, куда это милые зверушки подевались из дикой природы? Наверняка ведь как йосс — истребили из-за ценного меха? Так опять же — достать парочку, завести небольшую ферму, да и…        — Тхиоры истреблены в дикой природе. Исчезли из неё что-то вроде шестисот лет назад — в бестиариях это встречается под названием «Большая геральдическая охота», — Арделл поморщилась. — У варгов в истории полно своих печальных вех.        — Вроде Войны за воздух, после которой грифоны, вивернии и прочие зверушки перестали летать?         — Вроде этого, да. Но вот с истреблением тхиоров всё более… ясно, что ли.        Так-так-так, — ехидно сказали часы. Давай, Гроски. Готовься к лекции и дурным новостям.        Гриз Арделл чутко уловила настроение, потому что решила изобразить маятник и принялась слоняться по комнате туда-сюда.        — Сам вид появился веке в восьмом от Прихода Вод — предположительно, тхиоры произошли от куньих, которые попали под какое-то магическое воздействие…         — Снова треклятые академики?        — Кто там знает. Вообще, появление и развитие магических видов в Кайетте — тема до обидного малоизученная всеми сторонами: учёные в это суются мало, варги если и интересовались, то трудов не сохранилось, даарду про это молчат, ну, а те теории, которые есть, — никуда не годятся.        Под веками Арделл начал разгораться огонь священного энтузиазма. Похоже было, что начальство того и гляди оседлает любимого конька. И унесется на нем в дальние дали, осчастливив меня трехчасовой лекцией.         — Стало быть, мать-природа подбросила нам тхиоров семь с лишним веков назад?         — Во всяком случае, первые упоминания к такому времени и относятся. Про зверей лютых, коварных, неуловимых, — нараспев добавила варгиня. — Долгое время вообще не могли понять, что это за твари, думали — куницы взбесились. Да так вот, сначала они были малочисленными, но за сотню лет здорово расплодились на западе — в основном в нынешних землях Союзного Ирмелея — и мало того, что полностью вытеснили куниц, хорьков и горностаев, так начали полностью опустошать леса и причинять огромный убыток селениям. Видишь ли, дикий тхиор — существо очень быстрое, очень хитрое и крайне кровожадное. Как тебе сочетание?        Я показал жестом, что сочетание мне как-то совсем не очень.        Арделл сделала остановку у стола, зашуршала свитками, бормоча, что вот, кто бы собрался и облагодетельствовал Кайетту, написав нормальный бестиарий. Наконец ткнула в меня истертой иллюстрацией, на которой был намалёван оскаленный хорёк. Судя по внушительным челюстям — хорёк мог отхватить вам половину ноги, и в пасти еще осталось бы место.        Гриз вернулась к мерной ходьбе по комнате.        — Самое страшное — они не знали чувства меры. Если тхиор забирался в курятник — он перерезал всех кур до единой. Если в конюшню — прокусывал вены всем лошадям. Их не интересовали размеры добычи. Не интересовало даже — что перед ними хищник. Тхиоры нападали даже на алапардов — и угадай, насколько часто алапарды выходили победителями из таких схваток.        Зверушки начинали казаться всё менее милыми. Хорь с непомерно огромными клыками поглядывал со свитка свирепо.        — Тебя послушать — так животинки были форменными маньяками. Вроде Вейгордского Душителя или… — Арделл прищурилась, и я понял, что нужно срочно менять продолжение, — любых других отбитых маньяков. На уме сплошь кровь-кишки-истребления.       В глазах Гриз явно читалось: она в точности знает, про кого я только что едва не ляпнул.        — «Всё живое — добыча», ага. Похоже, им действительно нравилось убивать. И они были мастерами этого дела. Отлично лазили по деревьям и стенам, просачивались в любые щели, хорошо плавали. Всегда нападали первыми и в неожиданные моменты, часто со спины или сбоку. Излюбленный приём — прокусить горло, но часто били по глазам или другим уязвимым местам. Увёртливые. Быстрые. Агрессивные. Из-за малого размера их непросто было выследить, из-за окраски — увидеть. Из-за скорости — избавиться.        Так. Так. Так. Ровные шаги начальства — в так тиканью часов. Думалось почему-то про девочку с пугливым взглядом. В комнате которой пошалили эти твари.       Видимо, нужно было запомнить паузу чем-то серьёзным.        — Ну, знаешь, я всегда верил, что главное не размер, а эффективность.        Арделл только хмыкнула, не снижая градус напряженности на лице.        — Было еще кое-что. В паре источников упоминается — когда они кидались на магов, то первым делом пытались прокусить или горло… или Печать.        По ладони со Знаком Дара прошёлся непроизвольный холодок. Вспомнилась перебинтованная кисть девушки Мариэль. Той, которая так и не поехала на первый свой бал.         — Та-а-а-ак, — сказал я как можно жизнерадостнее. — Чудные зверушки, чудные, у меня даже есть дюжина знакомых, которые хотели бы себе таких питомцев. Но ты ведь говорила, их истребили?        — Да. Около шестисот лет назад, когда тхиоры стали настоящим бедствием, расплодились в огромных количествах, начали опустошать окрестности Ирмелея и всё чаще нападать на людей. На них открыли охоту. Совет Мудрых своим решением объявил награду за шкурку каждого тхиора. Двойную — за истребление гнезда. Аристократы подключились с лозунгами наподобие «Истребим кровожадных тварей», конечно… Силки, капканы… яды.        Она мрачнела как-то уж слишком стремительно, хотя и до того не разбрызгивала лучи радости вокруг себя. Будто ей очень сильно не хотелось озвучивать какую-то страницу в этой истории.        — Им даже удалось… привлечь к этому варгов.        — А эти ваши правила, насчёт не убивать…        — Отступников. Изгнанников из общин, — тут Арделл совсем потемнела и добавила неохотно: — Как я понимаю, они не убивали… напрямую. Они… выманивали тхиоров. Десятками. Или погружали их в сон, или превращали в беспомощных марионеток, пока не подходили настоящие охотники. С арбалетами, магией или вилами — не суть.        Ага, суть-то совсем в другом — то ли в ненормальной начальственной мрачности, то ли в недосказанном. Потому что отвернувшаяся к окну Гриз что-то такое все-таки пропустила. Например — каким это образом варги-отступники не завернули себе мозги, когда охотники начинали приканчивать зверушек, с которыми они вошли в единение. И как они вообще подманивали тхиоров сразу десятками — разве варгу не нужно смотреть в глаза животным, или что-то такое?       Вот черт, опять недостаток информации.        — Ну… если эти тварюшки так уж опустошали округу — нельзя сказать, чтобы варги-отступники были так уж и неправы? Спасение людей, да и других зверушек…        Арделл откликнулась от окна жутковатым молчанием. Древние часы охотно разбавили его зловещим «так-так-так».         — Некоторые тхиоры оказались в клетках. В зверинцах или цирках. Выяснилось, что они довольно охотно приучаются и узнают хозяина… только вот агрессия никуда не девалась, так что рано или поздно всё заканчивалось одним: они опять убивали, людей ли, других зверей… неважно. Куча трагических случаев — когда их пытались использовать для охоты, а они не могли остановиться. Или когда тхиоры вырывались из клеток. Нападали на зрителей. На эту тему были даже диспуты, — она вяло махнула книгой, — о том, что прирождённых убийц не исправить…        Тема явно была больной, так что приходилось разбавлять разговор — идиотскими вопросиками и легкомысленным тоном.        — Что-то эти твари уж очень непохожи на лапочек-геральдионов. Хочешь сказать, кто-то взял их на перевоспитание и сумел внушить светские манеры?         — Вроде того, — это была уж очень невеселая усмешка. — Когда тхиоров осталось совсем мало, один разводчик… он был сторонником приручения и исправления дикой природы, сосуществования ее с человеком…        — Та же теория, которой придерживался этот, как его, Моргойл, сынок которого сделался Врагом Живого?         — Да. Почти та же теория… Он решил проверить ее в действии. Собрал всех оставшихся тхиоров. И стал размножать, путем тщательного отбора. Из потомства он отбирал самых послушных и неагрессивных.        — А остальных, стало быть…        — Уничтожал.        Кнут прихлопнул по голенищу сапога особенно резко. Арделл стояла возле окна — и лицо в отражении было непривычно жестким.        — Поколениями. Вся эта выбраковка длилась… поколениями. При этом уничтожались не детеныши, нет — он их выращивал, начинал дрессировать… и убивал тех, кто проявлял хоть малейшую дикость. Не знаю, сколько ему понадобилось лет, но он вывел новую породу. Геральдионы — безобидные, абсолютно ручные… не могут даже поцарапать хозяина, когда им морду прижигают огнем.       Тут, кажется, началось что-то из безрадостной варжеской практики. Я малость помычал, подпустив в голос сочувствия к диким, кровожадным тхиорам.        — Вот только у нас тут явно не геральдионы, да? Судя по их повадкам — у нас под боком орудует парочка настоящих тхиоров. Стало быть, что… они возродились в дикой природе?        — Или их возродили.       Начальство явило мне хмурый лик. Гриз скрестила руки на груди, задумчиво покачивая кнутовищем в правой ладони.         — Я всё же склонна думать, что в дикой природе тхиоров не осталось. Иначе это было бы заметно. Все эти века… Они бы опять размножились. Может, конечно, как и прежде, появились из куньих, но, по-моему, тут другое. Понимаешь, Лайл… есть два основных разводчика геральдионов. В Ирмелее и в Аканторе…        — В Ирмелее? Это там, где…        — Это там, где стоял замок родителей Милли, верно. Насколько я знаю — атавизмы возможны в любой породе. Значит, разводчики действуют все тем же проверенным способом: они выращивают потомство, проверяют на агрессию и уничтожают то, что считают…        — Браком.        Арделл молча кивнула, уставившись мне в лицо серыми, в зеленых разводах глазами. Ну что, господин законник, сможешь пробежаться по этому следу?        — Ты думаешь, стало быть, что парочка таких отбракованных могла как-то уцелеть. Может быть, размножиться. Боженьки, да ведь это же…        Еще один кивок. Короткий и будто бы через силу. Взгляд Арделл теперь спрашивал: а ты понимаешь, какими проблемами нам вообще это грозит?        Ну, как минимум — многократным повторением истории Мэрка-певуна и девочки-Мариэль.         — При чем тут тогда Фаррейны, Ирмелей и… Милли? — выдавил я.         — Не знаю пока. Но глава семейства часто ездит в Ирмелей… по торговым делам.        Гриз опять уселась, как следует попотчевала сапог рукояткой кнута и приложила:         — И они отказываются эвакуироваться.        — А ты им это предлагала?        — У тхиоров тут охотничьи угодья или гнездо. Мы с Мел прочесали округу миль на пять: никого живого. В соседней деревне они уже успели задушить пару собак и перерезать пару десятков гусей. Было пару наскоков на людей, несмертельных, правда. И есть странность с последним случаем… песня.        — Что-что?        — Последний, на кого они налетели, — сельский пьянчужка — уверял, что будто бы слышал песенку. Только вот слов не запомнил. Хотя он был в таком состоянии, что серьезно решил, что это Премилосердная Целительница явилась к нему на помощь и отогнала животных…        — Голос был женским?        — Во всяком случае — голос был высоким, а вот чей — не понять. Больше никто такого не слышал… Но ведь и мужчина может петь высоко.        Как человек, который слышал пьяные завывания Лортена за три луны уже раз десять — я тут же и согласился.        — В общем, да, я предложила Фаррейнам временно выехать куда-нибудь… скажем, к той же госпоже Дорми погостить. Но они уперлись и ни в какую. Боюсь, если мы не справимся за двое-трое суток — они и нас за порог выставят.        — Явно знают больше.        — И не говори. Талдычат одно — что у них всё под контролем, и что они справятся.        По этому поводу у меня было малость сомнений. У Арделл, видно, тоже. Уж очень она была беспросветно мрачна.        — Мел захватила ловушки, да и Аманда кое-что привезла. Часть мы расставили. Часть сейчас пойдем расставим с тобой. Ночью патрулируем. Утром… Лайл, Мел будет искать следы. Со стороны разводчиков. Похоже, только так можно прояснить, откуда явились тхиоры. Если у нее что-нибудь получится — мне придется отлучится. Понимаешь?       Кивнул — само-то собой, придется. Нужно же поскорее узнать — сколько тварей на свободе. А если там недобросовестный разводчик, который решил втихомолку расторговаться такими милягами — беда может нависнуть уже над страной.        Правда, мне было как-то до странности наплевать на то, что случится с Вейгордом или даже с Кайеттой.        Может, потому что Кайетта не носит голубых платьишек и не бросает взглядов исподлобья. И не прижимает к себе куклу дрожащими ручонками.         — Присмотрю, — ответил я на взгляд начальства. — Присмотрю непременно.        Вечер прошёл в расставлении артефакторных манков и ловушек. Рассовывали их по кустам и развешивали по деревьям — на которые Арделл карабкалась с кошачьей ловкостью. Манков и ловушек у неё оказалось полсумки, не меньше — и все разных цветов, спектров и материалов. Из камней и дерева, из разноцветного стекла, из ракушек и рога; круглые и в форме кристаллов; и вовсе непонятной формы; с клеймом Мастерграда, с клеймом мастера и вовсе без клейма…        — Откуда такое изобилие? — поразился я.        — Следствие дежурств, — отозвалась Арделл с очередного дерева. — Отнимаем у браконьеров, которые хотят поживиться в запретной части питомника. Да и во время выезда, бывает, набирается… Так, тут дупло, дай-ка мне тот красный, здоровый.        — Подействует? — осведомился я, подавая ей артефакт-манок размером с доброе яблоко. С сомнением. Потому что на артефакте была изображена мантикора. — Выглядит так, будто он сюда пригласит не тхиоров, а кой-что пострашнее.        — Короткий радиус действия, так что не пригласит… Малые хищники обычно чуют манки на крупных. И не суются. Так что это скорее отпугнет, если что. А если не отпугнет — так у нас манки на малых хищников как раз ближе к дому и выставлены. Посмотрим еще…       Она спрыгнула и отряхнула руки. Заглянула в порядком полегчавшую сумку, кивнула и извлекла из боковых отделений пару небольших пузырьков.        — А совсем уж по дорожкам возле дома мы пройдемся вот этим. Жидкий манок. Для мелких хищников это как духи. Сразу же стремятся в этом деле изваляться. А на контакте это зелье дает мощный успокаивающий эффект, спасибо Аманде… Не заснут, но явно никого не атакуют часов десять точно.        — Так почему бы не…        — А вот в доме мы его использовать не можем: сильный запах. И да, смотри, чтобы на тебя не попало. А то тхиоры захотят изваляться… ну, в тебе. Тут в сумке состав, отбивающий запах, руки потом вымоешь и по одежде пройдешься. Ясно? Наноси по пять-семь капель на землю. Шагов через тридцать. Всё, я налево, ты направо. Пошли.        И пошагала в сторону поместья — в наступающих сумерках оно высилось довольно мрачной, но всё равно благопристойной громадой. Я порысил следом, придерживая на боку сумку Мел.        — Ты сказала, десять часов? Стало быть, ночь кое-как протянем. А дальше — так и будем обновлять зелья? А если на них не подействуют никакие манки? Ты ж сама сказала — их четыреста лет не было в Кайетте, кто там знает, что с ними работает, а что…        — А потом уже ничего не понадобится, — отрезала Арделл, только ускоряя ход. — Если ловушки не дадут результата за сутки — я применю последнее средство. Зов, против которого они не смогут устоять.        Судя по страдальчески стиснутым губам Гриз — средство не из тех, которые приятно обсуждать с друзьями за кружечкой пивка. И у нее есть веские причины не применять его сразу же.        Хотя любое средство было бы лучше, чем этот самый жидкий манок. Пузырек с которым я тут же и закрыл после открытия. Чтобы промигаться и продышаться. И натянуть антидотную маску — и все равно глаза резали.        Ох, не скажут нам хозяева спасибо за такие-то средства безопасности…        «Сперва помойка, потом вот это, — голосила крыса внутри. — Гроски, ну вот почему ты не мог наняться разорять какую-нибудь парфюмерную лавочку?»        Фыркая, чихая и затыкая неуместно утонченного грызуна внутри, я продвигался почти вплотную к поместью, по тонкой дорожке для слуг. Время от времени добавляя в осеннюю ночь побольше вонючих ноток. И отсчитывая мысленно шаги и капли. Монотонная, успокаивающая работа после бешеного денька: раз-два-три-тридцать, стоп, открыть пузырек. Пять-шесть-семь капель на землю, так, чтобы никто из слуг и хозяев не наступил, непременно подальше от дорожки. Закрыть пузырек. Раз-два-три, о, а вот окно светится, а вот дерево, а вот кусты… а в кустах это что же — соседский сыночек?        Вернее, его довольно-таки обширная задняя часть. Которая из кустов осторожненько так, ощупью выползала. Я не смог удержаться от искушения, потихонечку подкрался поближе — и встал так, чтобы Манфрейд уж наверняка на меня наткнулся.        И уже когда он подскочил с испуганным всписком — поинтересовался хриплым шепотом:        — Проблемы?       Выглядел он здорово ошеломленным — глазки так и забегали, даже в темноте было заметно. Может даже, в темноте и в антидотной маске я приобрел слегка устрашающий вид. Так что в первые секунды парень просипел только:        — А-а-а-а, я тут просто… просто тут… п-п-потерял кое-что… ну…        И попытался спрятать под полу сюртука вещицу, блеснувшую при свете месяца металлическим блеском.        — Дело житейское, — посочувствовал я. — Я и сам то и дело теряю арбалеты в кустах под окнами… чьими, кстати, окнами, а?        — Не ва… не ваше дело, — отошел наконец сыночек Фаррейнов. — Что вы вообще тут делаете?       Испытываю дичайшее желание надеть одному представителю аристократического семейства на голову пузырек с жидким манком. Что же еще-то?         — Дозор, — я взмахнул пузырьком. — Однако, это как-то неосторожно. Сегодня, как вы знаете, господин Фаррейн, произошла трагедия с садовником. Так что вам бы не следовало… искать арбалеты в кустах в темноте.        Мальчишка глянул злобно и пробормотал под нос что-то в том смысле, что будет он еще спрашивать у всякого отребья — где ему ходить. Фыркнул и протиснулся мимо меня, отдавив мне ногу.        — Вас проводить? — крыса внутри чуть не слиплась от лакейского тона. — Не надо? Вы уж там с дорожечки-то не сворачивайте, господин Фаррейн. Там, понимаете ли, разлит жидкий манок для вашей безопасности. И да, вы бы носик-то прикрыли, а то он воняет.       Злобное шипение «ты воняешь хуже» я счел истово аристократической благодарностью. Хм, надо же, оказывается, налет цивилизации в местных оплотах традиций и благочестия тонковат. Если их как следует встряхнуть — может, и что полезное вылезет.        Только вот как бы их встряхнуть? Ведь наверняка же Гриз уже задавала им все возможные вопросы — а я уж кое-что знаю о ее напоре. Навидался, за три-то месяца в питомнике.       И, кстати, что это господин юный Манфрейд делал в кустах? Под окном… да, под окном своей кузины, конечно. Вон те самые обомшелые стволы деревьев, которые мы с Гриз видели из комнатки Милли.        Кусты были довольно пышными, но ветки малость пострадали. Так, будто в них вторгались не один раз. Но все равно мне пришлось повозиться. Темнота всё густела, так что пришлось побольше открыть заслонку фонарика и шарить тихонько, опасаясь потревожить светом и звуками девочку в комнате.        Может, конечно, Манфрейд решил просто посидеть себе в кустиках. Только вот неутомимый инстинкт покусывает изнутри подозрительно. Будто раньше меня увидел это — вот блеснуло внизу что-то белое… левее, там ветви двух кустов переплелись, и листья почти прикрывают это — белое, плоское… Холодное.        — Ну, чудненько, — сказал я, потянул находку на себя. Слегка при этом облившись.       Потому что в руках у меня было блюдечко с молоком. МЕЛОНИ ДРАККАНТ       — Блюдечко с молоком, — задумчиво повторяет Грызи. Уставившись не пойми-куда. Из очереди на досмотр на неё косятся. А может, на меня. Из-за того, что я не выгляжу как законопослушная гостья Союзного Ирмелея.       Брать «поплавок» в Ирмелей всё равно смысла не было. Тут не успеешь всплыть в какой-нибудь тихой речке — кто-нибудь из добропорядочных вызовет законников. Мол, у нас тут подозрительное средство перемещения, примите меры во Славу Закона и Мудрых!       Пришлось мне сигать в вир до Вейгорд-тена, там уже встречаться с Грызи. Потом уже вместе проходить через столичный портал — через который можно добраться до другого государства. В Вейгорде таких виров всего-то шесть, возле крупных городов. А мелких, которые перемещают внутри страны, штук сорок наберется.       В Вейгорд-тене удалось пройти без очереди, а вот на выходе из ирмелейского портала мы встряли. Потому что перед нами откуда-то подвалила большая компания каких-то дельцов. И потому что надо же было соблюсти все крючкотворные процедуры. Во имя Закона и Мудрых.       Так что я успела налюбоваться на триста плакатиков по стенам. Повествующих об истории Союзного Ирмелея и демонстрирующих — как хорошо живется под властью Мудрых. Грызи в это время бормотала о блюдечке. Обнаруженном Пухликом в кустах.       — Кто-то прикармливал тхиоров к окну, да и всё тут.       Было б, о чем думать, тоже. Вот что мне не удалось схватить след — это жаль. То есть следы-то были: помет, содранная кора, остатки трапез. Но все старые. И так перекрещивались между собой, будто тхиоры носились по рощам как безумные.       Так что вчера вечером мне пришлось поискать другие следы.       Очередь наконец подходит. Сотрудник вирного ведомства с залакированной улыбкой пялится на наши документы. Заученное приветствие гостям из Вейгорда — слышали, знаем. Просьба соблюдать правила — ага, будем. Предложение приодеться по местной традиции («Справа от выхода есть отличная лавка, можно недорого купить или взять напрокат вещи, которые обеспечат вам отсутствие нежелательного внимания…») — в вир болотный. В особую книгу вписывают имя и ставят оттиск Печати — потому что двух одинаковых Печатей, пусть и одного Дара, не найдется во всей Кайетте. Пока я оттираю руку от липкой замазки — сотрудник сокрушенно взирает на чистую ладонь Гриз. С улыбкой, но как на полнейшее безобразие.       — Простите, госпожа, умоляю понять, но для «пустых элементов» у нас отдельная процедура регистрации.       Лезу в карман, шлёпаю на стойку перед вирником плотный конверт. На гербовой печати свернулся в кольцо геральдион.       — Приглашение от Коэга. Не поможет?       Помогает, еще и как. Вирник пробегает глазами текст, рассыпается в извинениях перед «госпожой Драккант и госпожой Арделл». И всячески выражает надежды, что наш визит пройдет приятно и ничем не будет омрачён. Вот уж в чем я от души сомневаюсь.       Потом я толкаю дверь, и мы окунаемся в пасмурное ирмелейское утро. И в западное гостеприимство. Даже у бродячих котов тут степенная походка. И такой вид, будто они пригласят нас на чашечку чая. Вокруг вирницы царят Аккуратность, Законопослушие и Зажиточность. Вода в почтовых каналах — и та будто по указке шумит.       Идти в город не приходится: нас встречает человек в ливрее с тем же гербом Коэга.       Кланяется и приглашает занять место в воздушном корабле, «который доставит нас, куда мы пожелаем». Говорю кратко:       — Куда и вчера ночью, — и усаживаюсь на мягкое сиденье, пока воздушный маг готовит судно к взлёту.       Кораблик мелкий, юркий и стремительный. Несется в сером небе, лавирует между такими же. Провожатый заботливо поднимает над нами заслонки — а то вдруг мы растаем под моросью.       Наконец-то пересказываю Грызи — чего я ее выдернула из поместья Фаррейнов с утра пораньше. И как мне удалось так быстро взять след.       — В общем, Коэга тут все знают. Вроде как… уважаемый ирмелеец, так что найти труда не составило. Правда, пускать не слишком хотели, но… хватило представиться.       Старикашка Коэг чуть ли не танцы развел вокруг меня, тряся усами: «Ах, госпожа Драккант, вы решили приобрести одного из моих малюток? Это очень правильное решение, мой коллега из Акантора… хочу сказать, что его геральдионы живут куда меньше. И не столь белоснежны. Зато увидев моих — вы не сможете оторваться…»       Только вот после моего рассказа он затряс не только усами, но и головой. И схватился за сердце. Всё повторял, что нет-нет, это никак не может связано с ним, он Даром клянется, всё под строгим контролем… все его геральдионы — исключительно дружелюбные, замечательные зверьки, мухи не обидят… да вот, посмотрите.       Геральдионов у него оказалось четыре — белее снега и тупее Плаксы. По дружелюбию — что-то среднее между единорогом и пьяным Лортеном. Страшное дело. И все как один обучены ходить на задних лапках и кружиться вокруг себя.       — А что с теми, которые не желают кружиться? — спросила я, когда Усач стал мне представлять своих дитачек по именам. — Сами пускаете в расход?       — Ну, как вы могли такое подумать! Я же, как-никак, пожилой человек, и уничтожать несчастных зверьков, пусть и слегка буйного нрава, но — детей моих любимых малюток…       В общем, через пару минут трясения усами разводчик раскололся, что на такой случай держит помощника. Который уносит проявивших агрессию геральдионов и «умерщвляет их без всяких мучений, при помощи яда, вы не думайте!». А после хоронит. Наверное, даже с какими-нибудь ирмелейскими почестями.       — Стало быть, вы даже тел не видите, — сказала я после этого. — А как у вас там с помощниками? Никто не болел, не уходил в отставку? Усач еще посидел две минуты, вылупив на меня глаза. Потом подлетел со своего места и завопил, брызжа слюной. Что если этот поганый… тут пошли ядреные ирмелейские словечки. Если он только посмел провернуть такое и бросить тень на его репутацию, то…       В общем, кое-как старикашку удалось унять. При посильной помощи слуг. И вытащить из него, что три с лишним года назад его помощничек Ойми Бэртак как раз уволился. По трогательной причине: «Не могу убивать бедных зверюшек».       — И случилось это как раз после того, как он уничтожил очередную партию, — бормочет Грызи, покусывая ногти.       — Якобы уничтожил, ага. Коэг вспомнил, что те геральдионы были совсем детенышами. На дрессуру он их даже не проверял. Окраска была не белая, так что сдал в брак.       — Сколько их там было?       — Три. Два самца и самка.       — А ты не спросила, случайно…       — Зрелость наступает в два года. Потом размножаются раз в год, но Коэг утверждал, что это слишком часто: у самки организм не выдерживает.       Потому что это искаженная, изувеченная людьми порода, что с неё возьмёшь.       Грызи молчит, ведя немой подсчет. Так что продолжаю.       Когда Усач проорался — он затрясся уже весь. Умолял решить дело без привлечения властей. Ну, все эти: «Я законопослушен, как истинный ирмелеец, но поймите — моя репутация! Мой конкурент в Аканторе меня уничтожит!» Выдал адрес этого своего помощничка, снабдил письмом, средством передвижения. И всё ломал руки и бормотал, что я окажу ему неоценимую, неоценимую услугу, и если понадобятся деньги… Любые ресурсы, то он сразу же… а с Бэртаком он уж сам разберется, у него достаточно связей — главное только чтобы мы узнали, где этот…       — В общем, тут он опять перешел на древний ирмелейский. А я слетала ночью к этому Бэртаку. Похоже, нам повезло. Кретин даже адрес не сменил.       Поместье, конечно, в глуши, среди ирмелейских вересковых болот, да усыпанных валунами лесов. Но если уж собираешься заняться подпольным выведением тхиоров — надо бы позаботиться и оказаться от своего бывшего хозяина больше, чем за пару часов лёту.       Опускаемся на той же площадке, что и ночью, за холмами. Приходится отпетлять между лужами шагов семьсот. У поместья вид заброшенный, но я-то знаю, что оно обитаемое. Даже свела ночью знакомство с двумя милягами — игольчатыми волками, которых Бэртак держит за охрану. Так что они нас пропускают без проблем.       Я б вынесла дверь с ноги, да Грызи выше этого. Так что стучит.       На стук выплывает бесформенный тип за пятьдесят. Сонный и помятый, в полураспахнутом халате.       — Ну, что ещё? Я же сказал, что заплачу зав…       Умолкает, бегает глазками — двумя шустрыми шнырками на одутловатой, физиономии. С меня — на Гриз. С Гриз — на меня.       — В-вы ещё кто…        — Господин Бэртак, — сходу выдаёт Грызи. — У нас к вам пара вопросов. По поводу геральдионов.       Молчит и шмыгает. Почти слышно, как под реденькими мышиными волосиками скрипят шестерёнки.       — А? Каких геральдионов? Разумеется, я работал с господином Коэгом… но знаете, я отошёл от дел, и связи у нас как-то потерялись в последнее время. Так что если вы думаете купить…       Приходится прервать этого чушеносца.       — Надо дом обшарить. В придомовых постройках у него ничего нет.       Я тут ночью как следует осмотрелась.       — А? — удивляется Бэртак. Глазки у него начинают шмыгать еще быстрее. — Вы что, вы… рылись в моих вещах? Во имя Закона… я сейчас же сообщу куда следует!       — А и правда, — соглашается Грызи. — Валяйте, сообщайте. Ну, или мы можем сообщить. Или вызвать господина Коэга на беседу. Или просто мирно поговорить.       — А… — Шнырень мигает своими глазками, в попытке что-то там придумать. — Ну, если так… давайте, да… Заходите. Я, конечно отвечу — что вы там хотите знать?       В доме несёт тухлятиной, мочой и какими-то тряпками. Окна прикрыты, полумрак. Обои висят лохмотьями. Это ни на медную рыбёху не похоже на дом. Похоже на… Логово.       Из которого на нас глядят. Дар коротко вскрикивает: опасность! И тут Шнырень шарахается к стене и коротко, резко свистит.       Когда я поворачиваю лицо — в него летит тхиор. Коричневый, с белыми пятнами. Ныряю вниз, сгребаю подушку с продавленной софы. От следующего прыжка загораживаюсь подушкой, тхиор вцепляется в нее люто. И слышу второго: выпрыгнул из-за кресла, сейчас прыжком к горлу взлетит.       Свистит кнут Гриз. Промах — в узкой комнате не развернуться. Но тхиор всё равно шарахается и притормаживает, даёт мне возможность перелететь через столик…       — Вместе!       Грызи останавливает одного из тех, которые на неё навалились. Три, что ли. Ещё свист. Один разворачивается на меня, остальные скачут вокруг варга и не знают, что делать.       Чудом ухожу от новой атаки. Выхватываю кинжал-атархэ, сшибаю тхиора ударом рукоятки. Подскакивает и почти вцепляется мне в ногу.       Черт, не убивать же их… хотя, может, и не их.       Грызи достаёт-таки одного кнутом, а я выкидываю атархэ в воздух. Останавливаю у горла Бэртака и рявкаю:       — Быстро отозвал зверей, считаю до двух! Раз!        На меня прыгают двое, с двух сторон. Готовлюсь отдать приказ ножику…        Шнырень свистит во второй раз. Иначе. Тихо-мирно-переливчато. И тхиоры останавливаются.        Недоверчиво поднимают острые мордочки: нельзя, что ли?        Размером - в две полные пяди, не считая хвоста - средней длины и гибкого. Окрас разный: от кофейного до белого с серыми подпалинами. Золотистые умные глазки. Плотно прижатые ушки.       Припрыгивают на месте и так и полыхают азартом: нельзя, что ли? Почему нельзя? Такая веселая игра. Такая славная добыча. Мы бы сейчас этих двоих так разделали…       Одного остановила Грызи, еще один попал под кнут. Так что подпрыгивают — это четверо. Из шестерых — трое взрослых. Видать, те самые, которых Шнырень стащил у разводчика. Трое поменьше: детеныши.       Грызи успокаивает и усыпляет остальных, я отзываю атархэ. А Шнырень тем временем стоит себе у стены. И глазами лупает с непониманием.       — Почему они вас не тронули? Не послушались команды?       — Потому что не решили, можно ли атаковать варга, — сквозь зубы отзывается Грызи.       — Мел, собери тхиоров, повезешь в питомник. А нам с вами придётся всё-таки перемолвиться словцом.       Шнырень, кстати, ведет себя довольно нагло. Развязно раскидывается в подранном креслице. Закладывает ножку за ножку и запахивает халатик. И ухмыляется в лицо Грызи.       Настолько туп, что даже не понял, во что вляпался.       — Старикашка Коэг мне копейки платил. Вы хоть знаете, по сколько золотниц он дерет за каждого своего недогорностая? А? В королевские семьи продает. За тысячи. А мне по двадцать золотниц. За такую работу. Вы же варг, а? Вы мне спасибо сказать еще должны. Как-никак, я спас этих зверюшек. Вам бы, знаете ли, на Коэга злиться — это же он их убивает.       Я роюсь во всяком дрянном тряпье. Обрывки и огрызки. И подобия гнезд из подранных книг. Ищу — куда бы можно пристроить лапочек-тхиоров. Нахожу наконец здоровенную сумку. И начинаю ее набивать тем тряпьем, которое не так воняет. В смысле, одеждой хозяина.       — А я о них заботился. Они, знаете, дрессируются легко, ну вот как геральдионы. Только куда лучше. Всегда защищают хозяина, да! И без команды никого не трогают.       — Да неужели, — сквозь зубы говорит Грызи. Точно припомнила смерть садовника Фаррейнов. Шнырень помаргивает заплывшими глазками. Говорит торгашеским тоном:       — Ну, конечно, они могут охотиться, пропитание то есть добывать. Но на человека не кинутся. Если не было сигнала, ну или прямой опасности хозяину — нипочём не кинутся.       Думаю, из них может выйти хорошая порода комнатных защитников. Мы это даже можем с вами обсудить. Вы помогаете с дрессурой. Деньги пополам.       Придурок даже не понял, что натворил. Ни полшнырка не знает о животных, с которыми имеет дело. Как его Коэг на службу-то взял — подешевле подбирал, что ли?       — Это моя идея. Вот. Я на Коэга два десятка лет проработал, а платил он мне гроши. У меня даже поместье в закладе было. А я видел, как он тренирует своих геральдионов. И те, которые шли в брак — они были умнее этих, белоснежных. И дрессировались лучше. А Коэг их — в брак. Я долго продумывал — это блестящая идея, да? Достал сонное, подсыпал вместо яда. Старик-Коэг не проверял, он с годами потерял хватку. Он бы не понял идеи. Кому нужны его геральдионы, а? Зажравшимся богачам. Аристократам. А моих зверей будут покупать все. Для защиты дома и людей.       — Или для атаки, — вполголоса продолжила Гриз. — Скажем, для наёмных убийств… они же легко натаскиваются на атаку? На свист, да?       Шнырень раздувает под халатом жирную грудь.       — На что угодно можно натаскать — я пробовал. Просто давать кусочки лакомства, ну и… А. О чем это вы? Ну, псов же тоже для разного покупают. Или там… алапардов. Вы же варг, вы что, вы не понимаете? Это блестящая идея. Я могу взять… сорок процентов. Или тридцать пять. Если кормёжка за ваш счёт.       — Кому вы продали первых детенышей?       — А?       — Вашим тхиорам больше четырех лет. Это второй помет. Кому вы продали первый? И сколько было детенышей в помёте?       — Двое выжили, — вздыхает Шнырень тоскливо. — Из шести. Остальных убил второй самец, а я и не успел понять…       — Кому вы их продали?       Перекладываю тхиоров в наполненную тряпками сумку. Поглаживаю по бокам. Ничего, лапушки. Мы постараемся, чтобы у вас всё было вполне себе хорошо.       Бэртак косится на Грызи и хитро, и с умыслом.       — Ну, знаете, многие готовы платить. За то, чтобы быть… ближе к настоящим аристократам. Или чтобы защитить семью. А я… как там… не выдаю своих клиентов, да!       Это отребье просто слишком мало испугалось. Выпрямляюсь, чтобы напугать его чуть больше, но тут Грызи говорит:       — Бэртак, где у вас Водная Чаша? Мел, сообщи Коэгу. Тхиоров забираем. И ещё — пусть пришлет второй транспорт для тебя. Мне нужно слетать кое-куда… Надеюсь, там остался кто-нибудь из тех, кто сможет рассказать.       Грызи в своем духе: понятно с пятого на десятое, а она уже куда-то несется. Со скоростью бешеного алапарда. Шныреню такое в новинку, так что он уже весь обмигался там в кресле.       — А. То есть это вы что? Вы их забираете? Но это моя идея. Это нечестно, что вы ее присвоите. Бросьте, мы же можем договориться. Это же глупо.       — Глупо — это натравливать их на нас, — напоминаю я. Ничего, Грызи сейчас уедет, я этому гаду пару ласковых выскажу.       — А что мне было делать? А? Вы являетесь тут… вламываетесь. Это было грубо. Я испугался и решил защищаться. Просто защита. Вот. Вы… что, уже уходите?       Грызи и впрямь уже уходит. Только задерживается в дверях, будто что-то вспомнив.       — Вы говорили, их можно натаскать на что угодно… Что может быть сигналом для атаки?       Бэртак трусовато ухмыляется. Гордый своими достижениями.       — Всё, что только захотите. Слово, жест, звук. Какое-то действие. Громкий хлопок. Складывает руки и пялится в засиженный мухами потолок.       — Да… Или, например, песня.