Путь варга-1: Пастыри чудовищ

ГРИЗЕЛЬДА АРДЕЛЛ       Они уходят на закате, завершив последние дела.       Зимний день алеет стремительно — через прозрачный купол оранжереи кажется, что в небесах разом расцвели сорок тысяч роз.       Касильда Виверрент выходит проводить их в оранжерею. Рихард Нэйш хорошо справился со своей ролью — прогуляться в плаще до черного хода и обратно. И теперь все, кто следит за замком, будут знать: нашёлся тот, кто по-настоящему любит хозяйку Цветочного Дворца. Высокий и статный, таинственный знатный вельможа — и спящая дева. Всё как в сказке.       Даже награда в конце.       — Надеюсь, это сможет хоть немного окупить то, что вы для меня сделали.       Касильда учтиво распрощалась с остальными и теперь вручает Гриз чек. Подпись и печать Линешентов — чтобы можно было обналичить деньги в Вейгорде. Сумма заставляет Гриз приподнять брови.       — Вы очень щедры.       Хорошо, что не наличными — пришлось бы на тачке увозить. Но питомник наконец-то может расплатиться с долгами. Может быть, нанять пару новых сотрудников. Расширение птичника и загонов для гидр, защитные артефакты…       — Малая часть моей благодарности, поверьте. И если вам когда-либо понадобятся средства или услуга — прошу, обращайтесь ко мне не стесняясь.       Голос Касильды вырывает Гриз из рабочего наваждения. Поблагодарить выходит скомкано и рассеянно — она знает, что едва ли прибегнет к этой возможности. Это слишком уж будет похоже на ответ.       — Эв не смог прийти, — говорит Касильда тихо. — Он, кажется, готовится к какой-то важной встрече. И потом…       Понимаю, — кивает Гриз. Согласно легенде, мы ведь расстроили планы Хромого Министра. Так что едва ли он стал бы прощаться с нами.       И потом, всё ведь уже сказано.       Касильда не просит её больше подумать, не даёт напутствий. Дружески пожимает руку: «Для меня было честью познакомиться с вами и вашей группой». И вот уже Гриз Арделл идёт к выходу из поместья, нагоняя остальных.       Небо наверху прорастает небесными маками и гиацинтами, и в кармане куртки, рядом с чеком — два прощальных наставления от Эвальда Шеннетского.       Бирюзовый сквозник — «Если вдруг вы захотите связаться со мной».       И запечатанное письмо, адресованное неведомо кому.       «Однажды к вам придут», — и лукавый, мальчишеский прищур говорит: не хочу портить сюрприза. «Не волнуйтесь о возможных проблемах из-за того, что вы съездили в Айлор. Но однажды к вам придут — и тогда вы передадите это письмо. А потом решать уже вам».       Туман вокруг ограды закручивается причудливыми спиралями. Укутывает два герба на воротах. Мягкой лапкой прикрывает жестокий девиз «Любыми путями» над перечёркнутым клинком.       Янист пытается поймать её взгляд, когда она проносится мимо них с Гроски — но она уже впереди. Потом. Она всё скажет ему потом. Объяснит, извинится. Найдёт нужные слова.       Нэйш, Уна… Мел впереди, чуть ли не обгоняет невозмутимого господина Даллейна. И прореха — на том месте, где была Хаата. «Тело» лишилось одного из членов. Опять.       — Зачем спешить, когда сказка закончилась, ненаглядная? — окликает Аманда, когда Гриз равняется с ней.       Гриз замедляет шаг и заставляет себя выдохнуть:       — Ты веришь, что она закончилась?       — Сказки это плохо умеют заканчиваться — за каждой следом тянется другая… Это сказал кто-то, не помню, кто. Наши хальмау — мастера сказок — могут рассказывать иные истории днями и ночами — словно куют цепи из лунного серебра. И продолжится сказка или оборвётся — решает лишь её сочинитель.       Всесильный сочинитель, кивает Гриз, глядя на плывущий у ограды туман. Тот, что всегда знает, как распорядиться сюжетом… может ли он предсказать все действия персонажей?        Аманда идёт рядом, чуть пританцовывая. Мурлычет песню. Может быть, о противоядии, которое наконец-то создано и отправлено в имение Нокторнов? О глупом мальчишке-Мечнике, который будет жить — пусть изуродованный, искалеченный, пусть на восстановление потребуются годы, целители, зелья…       — Новая? — спрашивает Гриз, вслушиваясь в незнакомый мотив. Аманда кивает, напевает пару строк на своём языке — о дворце, что утопает в цветах, о зачарованной царевне и ядовитом веретене.       — Веретено? — не так уж хорошо она знает язык нойя.       — У моего народа нет слова для веретенщика, медовая. Матариэ — ядовитое веретено. Не думаю, что от этого моя песня станет хуже: в ней столько всего! Любовь и чары, сон и обман, коварство и заговор… Клянусь блуждающими огнями, песни о сказках получаются самыми лучшими. Что ты печальна, золотая моя? Я должна спеть о ком-то ещё? О ком-то совсем особенном, может быть?        Аманда косится туда, назад, где бредёт рядом с Гроски молчаливый Янист… Но Гриз не оглядывается.        — Спой о коварстве сказок, — соглашается она. — О том, какими они были до того, как стали сказками. Спой о том, что в настоящей жизни злодей из сказки может оказаться героем.        — А! — нойя щёлкает пальцами. — Не зря тебя называют Попутчицей в наших лейрах: ты хорошо знаешь, как делают песни! Спою, сладкая, непременно спою. Только вот остаётся один вопрос…        Она на ходу поворачивает к Гриз разрумяненное лицо и выгибает брови-дуги:       — Если злодей в этой сказке оказался героем — кто оказался злодеем? ХОРОТ ЭВКЛИНГ        Премилосердная Целительница Тарра улыбалась печально.        Простёртые ладони готовились дарить тепло. Одеяние и волосы источали свет — приглушенный, золотистый, почти живой. Особый состав краски — от него в полумраке храма одежды и волосы статуи словно бы струились, а сама она, казалось, сейчас шагнёт вперёд. Встречать того, кто отмечен знаком её мужа — возлюбленного Хорота Мечника.        «Входи, входи, о благословлённый мужем моим, и простри ладонь в ответ, и назови имена тех, кого любишь — чтобы попросить для них моего милосердия…»        Хорот усмехнулся, подкрутил чёрный ус.        Разящий лёг в ладонь теплой рукоятью. Ласкался, изнывал: скоро ли?        Истинный мечник любит лишь свой клинок.        Родовой атархэ, клинок трёх колен Эвклингов — с льдистой сталью и удобной рукоятью из кости альфина, с завораживающей прямой статью ясного лезвия, чуть замутившегося у кромки — словно от дыхания. Вернее любой девицы, прекраснее глаз распутниц — и радует пальцы лучше, чем женская грудь. И музыка, когда — покидает ножны, и сливается с ладонью, с Печатью Дара, и они одно — мастерство мечника, магия клинка и Дар…. Танец, полёт, пламя и вино, и ни одни женские губки не подарят ощущения, какое испытываешь, когда видишь, как падает твой противник. А страх в глазах, когда в горло упирается наконечник Разящего, царапает кожу — чуть-чуть… А ликование толпы, восторженное сияние в глазках красавиц на трибунах, опаляющее ощущение того, что ты — опять! Ты — первый! Приз турнира твой!        Взгляд Целительницы из-под купола казался укоризненным. Может, она полагала, что он зря взялся за меч: в храмах Тарры Премилосердной не обнажают оружия, не льют крови. Я же посланник твоего мужа, — усмехнулся Хорот. Зачем-то же меня нарекли его именем. И не зря к нему присовокупили прозвище Разящий — от имени моего меча. Ни одно из этих имён я — первый клинок Айлора — не посрамил. Великий Мечник может быть спокоен в Благословенных Землях — или куда вы там удалились после того, как Дикт вас якобы простил? Пока я ещё не первый клинок Кайетты — но у меня всё впереди. Когда-нибудь Разящий встретится с Верным, клинком Дерка Горбуна, — и возьмёт верх, и напьётся крови, потому что какой смысл оставлять в живых калеку, который посмел одержать над тобой верх уже дважды?        В Вейгорде объявят траур, а Илай Недоумок будет рыдать по своему кузену-заступничку…        И та, которая носит на ладони твою Печать, — она наградит меня, потому что я избавил её народ от врага.        Из глаз статуи медленно вытекали слёзы — ползли по щекам, сползали по одеждам к подножию. Всегда улыбается, чтобы подбодрить. Всегда плачет, чтобы посочувствовать.        Что ты делаешь в моём храме? — спрашивала Целительница Тарра из мрака, который разгонял свет её одежд. Зачем пришёл сюда, если тебе не нужна молитва о милосердии?        Мечники плохо знают, что такое милосердие, но хорошо знают — как разить.        Потому что тут удобное место, — ответил он самому себе. Ночные жрицы здесь под обетами молчания, и легко перерезать выходы, в случае чего… и есть, где схорониться и послушать — здесь же повсюду «места для отдохновения», деревянные кабинки с мягкими креслами для странников и ищущих молитвы и уединения…        Памятное место. Ибо три года назад я был на той несостоявшейся коронации. Когда Гилмет, сын почившего Даггерна Шутника, готовился принять корону — и это случилось: внезапная тьма в чертоге и зловещий шелест, онемевшие, растерянные жрецы валятся на колени, звенит корона, выпадая из рук посланника Кормчей, и пылает плащ, и мечется жалкий крик некоронованного… И истошный вой, вопль толпы, которая собралась снаружи: «Знамения! Знамения!»       Ползущая по стенам храмов кровь, водные вихри и пожары, расколотые плиты и упавшие статуи, увядшие цветы — и всё это одновременно, об этом он узнал потом. Он стоял вместе с остальными, с недоумением оглядываясь во тьме, слушал пугливые крики, сквозь которые прорвался призыв: «Храм Целительницы! Храм Целительницы просиял!»        Тогда в числе первых бросился наружу и легко прорезал Разящим проход в обалдевшей, вонючей толпе черни — стремился сюда, к храму, вокруг которого погасали остатки золотистого, будто бы солнечного света.        Свет развеивался, уходил от стен, но задержался на дверях — и они распахнулись, когда Хорот был в двадцати шагах. Тогда он узрел её — дивное видение в золотом свете, девушку в короне ослепительных волос, посланницу Целительницы из Благословенных Земель и истинную королеву — это поняли все, кто увидел её и Печать на её ладони.        Позже её признают родовые артефакты, она окажется одной из дочерей свергнутого короля. Пройдёт проверку под зельями правды и расскажет, что её скрывала от погони её покровительница, Касильда Виверрент, жена Эвальда Шеннетского. Позже Арианте присягнёт большая часть знати, и сторонники Даггерна Шутника будут арестованы, и будет коронация — совсем другая, сбывшаяся…       Всё будет позже — но в тот день он, Хорот Эклингский, Эклинг Разящий, шагнул вперед — и преклонил колено, и положил свой меч у её ног. Присягнул ей — первым.        Потому что уже знал, что видит перед собой.       Величайший из турниров — и самый желанный приз.        Мечники всегда склоняют колено, когда турнир начинается.        Она чуть улыбнулась ему тогда — слегка испуганной и немного детской улыбкой. И всю ночь он представлял её своей: острые ключицы и ещё не налившиеся соком бедра, ещё немного угловатые плечики, бугорки грудей…       Это вскипало в нём каждый раз, как он видел её. Неважно — в тронном ли зале, на балах ли, где она иногда принимала его приглашения на танец, в делах ли милосердия — он обратился к благотворительности и был щедр, хотя на самом деле плевать хотел на ноющих, сопливых бродяжек. Но это позволяло видеть её чаще, а чтобы выиграть турнир приходится постараться.        Если разишь лишь клинком — непременно проиграешь.       Мечников считают прямыми и честными, усердными и недалёкими. Эвклинг старался не отходить от этого образа: за ним было удобно скрываться, словно за доспехами. Немного шрамов, немного танцев, тут вступиться за честь дамы, там бросить опасную шуточку про тирана-короля. И — имя божества, и прозвище, взятое от клинка, портрет истинного Мечника, во весь рост: широкие плечи, гордая посадка головы, лихо закрученные усики и небрежный вихрь чёрных кудрей, дерзко горящие вызовом серо-зелёные глаза. Охотничий или парадный костюм и сокол на перчатке, и рядом — непременно клинок, тоже обнажённый, открытый. Всем ведь известно, что Мечники умеют только сражаться в открытую.        Разве может Мечник укрыться за своей славой? За охотами, восторженными шепотками дам: «Какой галантный кавалер!», за безупречной вежливостью, танцами, дуэлями? Может ли скрыть изощрённый ум за Печатью? Может ли — спрятать за турнирами и призами истинный турнир?        Целительница Тарра улыбалась сквозь слёзы благосклонно. Как его приз. Арианта Милосердная и Справедливая.        Обманчиво близкая.        Королева — последняя в династии. Династических же браков в Кайетте не заключалось вот уже тысячу лет, мелкие союзы князьков Тильвии не в счёт. Значит, муж будет избран из знати первого уровня любой страны, кроме враждебного Вейгорда. И тот, кто поведёт Арианту в храм, войдёт в род королей и станет со-правителем, а в случае рождения наследника и отхода королевы от дел.       Эвклингу было что предложить: его имя, его состояние, знатность, репутацию. И знамение — имя и Печать Мечника.        Мечник и Целительница, древний союз, который породил эту землю. Божественный брак правителей Таррахоры Сияющей — пусть Айлор и составляет лишь половину от неё.       Целительница и Мечник — освящённый веками союз.       И он предложил ей службу. Всегда к её услугам и полон почтения. Он оставил даже маленькие развлечения, которым предавался втайне: без визитов в Галотту, Град Разврата, было тяжко… но к турнирам следует приступать в хорошей форме.        Он швырял фамильное золото жрицам Целительницы. Строил больницы и жертвовал на приюты: хочешь завоевать приз — готовься к расходам. Он ликовал, когда прошёл процесс над Эвальдом Шеннетским — Шеннету не удалось одурачить юную королеву, и приговор к Правой Ночи выглядел только ещё более жестоким, чем мгновенная казнь.        Той ночью она была одна в королевской ложе — но он стоял недалеко и глядел на неё. Видел её сошедшиеся брови, плотно сжатые губы. Неприкрытое сострадание за маской твёрдости. И пальцы её впивались в перила, и казалось, что маленькая королева сейчас отменит казнь, отступится, пошатнётся, отведёт взгляд. Но она стояла, выпрямившись, и всё смотрела туда, где извивался в руках палачей бывший Плесенный Министр.        Однако излишек милосердия всё же сыграл с королевой злую шутку — стены храма помнят об этом. О её шагах — когда она миновала главный зал и прошла внутрь, в помещения целителей, куда доставили Шеннета.       Это и для него памятное место. Для моего противника.       Обет Крови, который на него наложен, — великая вещь… Но всё равно это мой противник. Шеннет — скользкая гадина, и раз уж выжил, — нашёл способ втереться в доверие к королеве. И не потерпит рядом с Ариантой кого-то ещё. Я понял это быстро — в поединках учишься опережать удар…        И тогда… слышишь, Целительница? Тогда я подготовился к настоящему бою.       Хорот прошёлся перед статуей, прислушался — нет, лишь эхо его шагов. Тишина — и нет звуков… дичи, решил он, нет, уже не противника. Ловушка уже расставлена, осталось лишь захлопнуть. И размозжить визжащую, извивающуюся тварь, которая так долго ему мешала. Правая Ночь? Нет, на этот раз нет.       Полагаться на милосердие Мечника — всё равно что взывать к воинственности Целительницы.       Эвальд Шеннетский был препятствием. Он и его жена — потому что они имели влияние на Арианту. Этот треугольник забавлял Хорота: супруги, которые терпеть друг друга не могут, тянут маленькую королеву в разные стороны, дают разные советы… к чьим она прислушивается чаще? Ходят слухи, что всё больше принимает сторону Хромца — и с этим нужно что-то делать. Впрочем, как и с Касильдой: уберёшь одного Шеннета — его жена обретёт большее влияние на королеву, может отговорить от брака. Нет, Арианта должна остаться одна — без наставников, без советчиков, растерянная, напуганная — чтобы, в случае чего, прижаться к нужному плечу…       Своего героя и защитника, и истинного Мечника, а раз так — ему нужно не просто избавиться от докучливых помех. Нужен подвиг во имя Дамы — но не ради неё. Спасение своей жизни или репутации королева, безусловно, оценила бы, но Хорот знал, что она оценила бы больше. Видел, как она раздаёт свой Дар Целения — бездумно и радостно, прикасается к язвам и гнойным ранам, к застарелым ожогам, к желтушным старухам в лихорадке…       Он должен был спасти народ, который она так любит. Уберечь от страшной опасности, источник которой — Хромец или Вейгорд — старое пугало со времён Братских Войн.       Старый Кодекс Мечника был намертво впечатан в память: «Истинный мастер клинка не должен быть тороплив и беспечен», «Разум — твой лучший клинок».       Разящий, — улыбался Эвклинг и неспешно наблюдал за противником («Знай клинок противника лучше, чем свой!»). Он решил не полагаться на знакомых наёмников и остановил выбор на посредниках Гильдии Чистых Рук. Чисторучки не сдают своих заказчиков, а их картотеку невозможно отыскать.       Он не называл имён и целей, не заключал порочащих контрактов. Осторожно выспрашивал у знакомых посредников: не хочет ли кто-либо навредить Айлору и королеве? Или её приближённым лицам? Он — верный слуга её величества, он желает лишь предупредить опасность, поймите же верно.       В Гильди Чистых Рук хорошо умели понимать: Жаон Флористан подошёл к Хороту во время одного из благотворительных визитов (мерзкая ночлежка). Учтиво раскланялся и завёл поразительной пустоты речь о благотворительности в Ирмелее: «Вы достигли таких выдающихся успехов, может быть, мы сможем обменяться опытом».       — Хотелось бы объединить усилия, — улыбнулся тонко, и перед глазами на секунду блеснула бляха со знаком Гильдии. — Может быть, мы сможем помочь друг другу: досточтимая королева Ракканта утверждает, что взаимопомощь людей — истинное чудо. Вам ведь тоже нравится совершать чудеса?       Посредник Гильдии был обворожителен в общении и осторожен в речах. Когда они оказались наедине и в безопасном месте — он с пониманием выслушал слова Хорота о служении королеве.       — Королеву и впрямь окружают опасности, — промурлыкал сочувственно. — Впрочем, многие уверены, что некоторые из этих опасностей ближе, чем можно было бы представить.       — Я готов защищать его величество от любых козней и заговоров — пусть они даже исходят от доверенных лиц. Не знаю, впрочем, поддерживаете ли вы меня в моём начинании…       — О, всецело, — улыбнулся Флористан мягко, и Хорот понял: Гильдия готова выступить против Шеннета-Хромца. — С надеждой на поддержку в будущем, когда вы — не сомневаюсь — обретете более высокое положение. Мы уповаем на то, что вельможа с такой репутацией не забудет тех, кто оказал ему помощь.       Потом обсуждали условия — и Хороту казалось, что он пытается догнать на охоте лисицу среди деревьев. А рыжий, пушистый хвост мелькает, заметает следы. Флористан оплетал словами, сетовал на то, что он ведь как раз на покой вышел, а тут такое важное дело, вот ему и дали это поручение — «из-за моих обширных связей». И цеплялся меленькими зубками за каждое условие в контракте: время — до года, в случае успеха — не менее ста тысяч золотом за контракт посредника, до пятисот тысяч — за услуги Гильдии в течение пяти лет, возвращение Гильдии вольностей, ограждение от законников и конкурентов…       Эвклинг хмыкал, выслушивая это. Что ж, в том случае, если Гильдия поможет ему избавиться от Шеннета и Касильды и совершить подвиг во имя королевы — можно отдать им многое. Вот только задача…       — Вы торгуетесь так, словно уже отыскали решение моей небольшой проблемы.       — Я же говорил, что мне нравятся чудеса, — оскалился по-лисьи посредник. — И я ведь упоминал о своих обширных связях? Вас ждёт воистину великий подвиг: похоже, вам придётся спасти королеву и всю страну от нового Сонного Мора.       Новость о веретенщиках поразила Хорота. Безумцы, которые возродили этих тварей — и более того, собираются их разводить!       — Они ведут дела с пустошниками Гегемонии, — сказал посредник, и Хорот поморщился: проклятые самим Камнем, обделённые неудачники, которые окопались на Ничейных землях… мелкое недогосударство, провозгласившее, что ему не нужна магия.       Пришлось согласиться на личную встречу при одном из сотни храмов Эрдея. Благочестивая миссия — поездка в Град Жрецов, ничего больше. И четверо мужчин в полутёмной пристройке Храма Мечника. Все в капюшонах, никто не называет подлинных имён. Дерганный и нервный тип — от этих безумцев-разводчиков; низкий полноватый коротышка с чистой ладонью — от Пустошей. И он, первый мечник Айлора — подавляющий дрожь от общения с мразью.       «Мне хотелось бы узнать — для чего вы возродили этих тварей?»       «Но… научный интерес… вы же понимаете, уникальные создания! И если воссоздать их в первозданном виде, времён Братских Войн…»       Кто эти идиоты — Хорот и не собирался понимать. Шайка помешанных на науке восторженных нищебродов — им нужны были деньги, деньги и затишное место для экспериментов, а в обмен они готовы были предоставить что угодно.       Пустошник же общался с Флористаном как со старым знакомым. Льстиво улыбался из-под капюшона и тихо заверял, что они всемерно поддерживают проект и обеспечат обустройство лаборатории. Однако у них не хватает нужных знакомств в остальной Кайетте, и они были бы признательны, если бы кто-нибудь оплатил охрану.       Низменное отребье, пустошник был уверен, что попал на самолюбивого глупца, который не поймёт — что нужно Гегемонии. Устроить ещё один Сонный Мор. Навести ужас на тех, у кого магия есть — что ещё может эта разбойничья шайка с Пустошей, как не мстить исподтишка тем, кому повезло больше?       Однако как щит годились и эти. Заговор Гегемонии и Вейгорда — и он, Эвклинг Разящий, тот, кто его разоблачит. Нужно было только впутать Хромца и его жёнушку.       Они связывались с Флористаном или с пустошником через сквозник. Эвклинг предложил устроить тайную ферму веретенщиков в Вейгорде, на бывших землях Шеннетского. Флористан через связи Гильдии в Мастерграде разузнал о защите Цветочного Дворца: нет чар от бестий. Пустошник сообщил, что их учёным в союзе с чокнутыми разводчиками веретенщиков удалось создать особый состав, приманивающий тварей.       Через год Арианта вступала в Право — и после двадцатилетия могла связать себя браком. Всё должно было решиться раньше — к осени.       — Нужен кто-то, кто сможет подсыпать «пыль фей» госпоже Виверрент, — говорил Флористан. — Иначе говоря, кто-то, кто обеспечит успех дела, если что-то пойдёт не так и её не укусят сразу. И нельзя исключать, что в этом случае Касильда Виверрент обратится к кому-то за помощью. Хорошо бы заиметь возможного человека в такой группе.       Слуги Цветочного Дворца не годились: они приносили серьезные обеты — да и непонятно, сколько среди этих слуг соглядатаев Хромца. Следить удавалось лишь за самим замком да за нравами его госпожи — через частых гостей Касильды. С ними Хорот старался сойтись покороче — чтобы узнавать об интересах Виверрент.       — Ковчежники Вейгорда? — переспросил он как-то раз и скрыл за изумлением догадку. — Безумцы, которые работают с бестиями? Да ещё и из питомника, который носит имя Илая Полуумного? Девятеро, я и представить не мог, что пропустил такую увлекательную беседу!       Миртиа Стаглет, красивая пустышка, дальняя родственница Касильды, захихикала, прикрываясь веером, затрещала с готовностью: ах, представьте себе, да, именно из Вейгорда, моя кузина из Тильвии к ним обращалась по поводу своего зверинца, очень рекомендовала эту Арделл — умеет держать язык за зубами, презабавно, она варг, вообразите себе. Но мы, конечно же, не можем… а команда такая экзотическая, у них даже есть нойя и наследница Драккантов, а ещё там, говорят, есть какой-то красавчик-устранитель, жаль, его не было…       — Могу себе представить, что госпоже Виверрент это всё было любопытно.       — О да, она казалась по-настоящему заинтересованной, и её познания о варгах весьма глубоки, разумеется, разумеется…       Глубоки познания о варгах у Касильды Виверрент, хозяйки Цветочного Дворца? Да к тому же ещё группа из Вейгорда — звучит как подарок судьбы. Он сообщил о своей догадке Флористану и принялся за дело.       Стоило лишь подбросить кому надо истории о продажности ковчежников Айлора. Об их связях с Хромцом — только сделать так, чтобы это дошло до Касильды. Потом распустить слухи, что её муж взялся и за другие такие же группы — заодно вселяя в будущую жертву веретенщика уверенность в том, что что-то готовится. Попутно же следовало создать группе этой Арделл репутацию в Вейгорде — через родственников и знакомых из других государств, через салоны дам, сплетни да шепотки. Несколько предложений для друзей и знакомых в других странах взять заказы именно у ковчежников Вейгорда — «Ах, там же Драккант», «Ах, красавчик-устранитель». Иоберта Дорми и прочие из второго уровня знати, одержимые тем, чтобы приблизиться к самым верхам, а потому свято блюдущие тайны. Он узнал многих за последние пару лет, когда окунулся в благотворительность — и те из них, у кого были зверинцы, с благодарностью принимали советы обратиться к Арделл. На свою же голову эта варгиня и впрямь умела делать что надо и держать язык за зубами. Жаль, что это же мешало её подкупить.       Впрочем, Флористан был по-прежнему неоценим со своими обширными связями.       — Думаю, у нас будет даже запасной вариант, — заверил он с видом фокусника, доставшего феникса из шляпы. — Мой добрый знакомый, специалист в разрушении планов и заметании следов. Надежнейший профессионал — если потребуется пойти за нас на Рифы. Что же касается варианта основного… о, здесь я вас поражу.       И впрямь, поразил — умудрившись завербовать терраанта из группы Арделл. Вернее, нескольких терраантов — поскольку лесные твари зачем-то понадобились и в лаборатории.       — Этих милых созданий не кусают веретенщики, — пояснял развеселый Флористан во время их второй личной встречи. — Более того — они, кажется, могут с ящерками общаться. Будьте только молчаливы и таинственны — я всё беру на себя. Понадобилась крупица воображения, а то — эти изгнанники ни за что не хотели служить за деньги. Так что клятвой мы их свяжем на других условиях.       Он нёс какую-то чушь про даарду, которые разыскивают девятиколенный меч — якобы чтобы убить своего главаря в лесах.       — Вы хотите пообещать им Белый Лис?       — Нет, клятву принесёте вы. Вы же истинный Мечник, не так ли? Рука для клинка, — Флористан насладился его выражением лица и рассмеялся. — Увы, я понятия не имею, куда мать Шеннета или он сам задевали этот клинок. Белый Лис не так прост: вообразите, по некоторым легендам — он даже мог обращаться настоящим лисом, чтобы не допустить к себе руку недостойного. Этим и воспользуемся — скажем, что нашли клинок, но его надо бы освободить от последнего владельца. Я проведу ложный обряд: я достаточно изучил даарду, у них разум семилетних. Поклявшись искренне, они поверят, что и вы клялись по-настоящему. Не всё ли равно — если мы получим, что захотим?       Флористан лицедействовал вдохновенно, с отдачей. Притащил Хорота на руины древнего храма, чертил по земле и поливал её кровью (вир знает откуда взятой), повторял о мече-звере, который найден, но который следует освободить. А когда девятиколенный клинок будет свободен — для него найдется рука. И удар будет нанесён.       Здесь молчаливо стоявший у стены Хорот приблизился и показал ладонь со Знаком Меча — и заставил Печать засеребриться во тьме.       Пещерные твари откликнулись вздохами из-под капюшонов. Их было три — все тщедушные, мелкие. Он даже не знал — которая из них из группы Арделл. Может, та, что тряслась и отнекивалась, а остальные убеждали её — скрипя и свистя на своём мерзком наречии.       Клятва пещерников оказалась короткой: сунули пальцы в землю да пошептались, словно листья. Потом главный шепнул в сторону Флористана: «Теперь пойдём делать, что вам нужно».       Нужно было — ждать осени. Терраант и агент Гильдии затаились в группе Арделл (жаль, если Касильда не успеет обратиться к ним, но уж лучше подстраховаться). Доставка веретенщиков в удобрениях — блестящая идея, которая принадлежала самому Хороту. Дальше дождаться, пока Касильда поймёт, с чем столкнулась — можно даже намекнуть через кого-нибудь, когда в поместье начнутся смерти слуг. Конечно, она не уедет — бросить Цветочный Дворец на растерзание супругу, который может узнать все тщательно скрываемые тайны! Дальше — группа ковчежников и агенты Гильдии, которые должны проследить, что всё пройдёт гладко. Касильда Виверрент умирает, ибо никто не успел подарить ей лекарство — поцелуй любви. Если каким-то чудом Эвальд Шеннетский попадёт под укус и отправится за ненавистной женой — превосходно. Если же нет… Тогда разоблачение. Веретенщики в Цветочном Дворце. Группа из враждебного государства с двумя диверсантами. Расследование, которое неминуемо выведет на ферму — тоже в Вейгорде, что обозначает — заговор.       Заговор с вейгордцами с целью убить Касильду Виверрент и учинить новый Сонный Мор в Айлоре — за такое Шеннета прикончат на месте. Учитывая, что раскрыть этот заговор должен он — Хорот Эвклингский, человек безупречной репутации, настоящий Мечник, который вступил в дело как друг Касильды Виверрент и из-за беспокойства за свою королеву… у Хромца даже не будет возможностей оправдаться.       Тварей потом можно будет приманить на ту дрянь, что изобрели их создатели. Уничтожить при помощи слуг или ударом холодового амулета (лучше не пускать в ход Разящий — кто знает, насколько эти ящерки юркие).       Превосходно сработанный план.       С того места, куда он отошёл, лицо Целительницы казалось строгим. Глаза — следящими. Как у Кормчей — это всё, что он помнил о своём Посвящении: строгие, следящие глаза женщины, одетой словно в серебристые струи воды. Впрочем, здешняя Целительница и есть Кормчая: статую ваяли с портретов Летейи Стриан, храм строили вскоре после её Восхождения. Гордость — первая Кормчая из Айлора, наконец-то… великая честь — вести праведную жизнь, год за годом отдавать себя другим, чтобы получить власть и могущество, ещё сотню или две лет жизни и потратить — на что? На то же самое? Отдавать себя? Хранить Камень — от чего? Сидеть в башне и копить мудрость, вмешиваясь в дела людские лишь в редчайших случаях?       Эвклинг отвернулся от статуи, чтобы не засмеяться Кормчей в лицо. Он всегда знал, чего хочет и как этого достичь.       Ещё знал, что план битвы всегда далёк от самой битвы.       Сперва не заладилось на ферме с веретенщиками: проклятые твари дохли от холода, их не получалось заморозить на нужное время, живучей оказалась изначальная пара, но они не желали размножаться. Пришлось подождать, пока шайка учёных решит эту проблему — сделает образцы «менее хрупкими». У них, к тому же, возникли перебои с каким-то нужным минералом –это стоило двух месяцев ожидания. Потом было решено перенести всё ближе к зиме — чтобы веретенщики в ящиках не оттаяли и не проснулись раньше времени.       Затем Флористан намекнул, что, если подождать ещё немного — Касильда уж наверняка обратится к Арделл. Пояснять он ничего не стал, снова сослался на обширные связи, но Хорот и сам к тому времени заметил: с варгами творится неладное. Куда они девались из групп ковчежников — было непонятно, но из восьми групп в разных странах четыре осталось без варгов за два осенних месяца. Наверняка это было связано то ли с Энкером и знамениями в нём, то ли с этими нападениями зверей в питомниках.       «Терпеливый Мечник получает награду», — говорится в Кодексе.       Промедление играло Хороту на руку. Группа Арделл стала известной в кругах знати. Сперва была история с геральдионом — ещё подарок небес. Джиорел Линешент на светском приёме обмолвился перед отъездом к родным, что те тревожатся за свой символ, питомца рода. Улучив минуту, Хорот отвёл его в сторону и осторожно заметил, что, конечно, он не стал бы советовать, однако раз уж Линешенты из Ирмелея — они могли бы обратиться к ковчежникам Арделл…       Малоумный Линешент — ничтожество, как можно было жениться на магнатской дочке с лицом деревенской бабы! — слушал и кивал. И обронил, что он-де слышал от хорошего друга, что группа Арделл вполне надежна… непременно порекомендует родне, большое спасибо.       «Хороший друг», — фыркнул Хорот про себя. Будто неизвестно, что жёнушка Линешента в дружбе с Касильдой Виверрент. Она точно поведает Касильде все подробности, которые узнает от муженька. Линешенты не распространялись о том, что случилось в поместье, но слухи поражали воображение: ходили разговоры о сотнях бастардов, заточённых в подземельях замка, о кровавых ритуалах, фамильяре-перевёртыше, который в агонии вырезал половину слуг Рода… Во всяком случае, Хорот наведался в гости к семейству — поздравить с рождением сына. Заодно познакомился с мальчишкой-бастардом (Джиорел Линешент явно решил убить свой род, отдав его в такие руки) и выяснил, что тот пребывает от группы Арделл в полнейшем восторге. Надо думать, даже ведёт с ними переписку — и обо всём этом будет узнавать Касильда, и это превосходно.       Однако Мечник ещё не истощил своих милостей — и дальше грянул Энкер с дюжиной алапардов, мнимым явлением Ребёнка, потом истинным явлением… И женщиной-варгом, которая пыталась остановить самозванца. Эвклингу было глубоко плевать– кто на самом деле скрывался под капюшоном, но на ближайшем же благотворительном приёме он навел разговор на тему Энкера и мимоходом заметил при Касильде, что в Вейгорде, кажется, есть только одна варгиня, способная на такое.       Быстрый взгляд хозяйки Цветочного Дворца вполне его вознаградил. Она, впрочем, смотрела на него часто. Смотрела, и просила спеть в светских салонах, и не отвергала приглашения на танец — и в синеве глаз таилось обещание большего.       Он учтиво склонялся, прикасался губами к подрагивающим пальцам — не позволял себе ничего лишнего, даже ответов на лёгкий флирт. Его драгоценный приз, его Арианта не должна даже помыслить, что он может заглядеться на другую. Касильда Виверрент раздражала. Когда она овдовела, родители принялись болтать про «выгодную партию» — но Хорот сделал вид, что не понимает. Он побрезговал бы взять жену из-под магната, к какому бы роду она ни принадлежала — к тому же, ходили слухи, что её муженёк промотал состояние, влез в громадные долги. Хорот согласился бы иметь её любовницей — это могло бы придать блеска в обществе, роман с хозяйкой Цветочного Дворца, «цветочной затворницей», как её называли. Он посвятил ей одну победу в турнире, попытался поухаживать на светских вечерах, где она начала появляться. Не слишком настойчиво, впрочем: дворец, родовитость и красота были единственным ей достоинством в глазах Хорота — а ко всему этому прилагалась бедность, гордость, холодность и непоправимое благочестие со скукой пополам. По крайней мере до того, как Даггерн Шутник сыграл со вдовой Виверрент лучшую из своих шуток.       Говорили, что Касильда упала без чувств сразу же после того, как король заявил, что по «праву отца» пристраивает её замуж за ненавистного Шеннета.       Впрочем, такого ли ненавистного теперь — вот вопрос.       После её свадьбы Хорот легко мог бы стать одним из её фаворитов — вдовушка Виверрент пустилась во все тяжкие, чтобы насолить муженьку. Однако Эвклинг держался в стороне — принимал авансы и был галантен, но не более того. Не хватало быть втянутым в какой-нибудь дурацкий заговор против Эвальда Шеннетского — Плесенный Министр и без того только что раскрыл Заговор Правых. И Даггерн Шутник целую луну радовался разнообразием казней.       Эвклинг слегка пожалел о своём решении — потом, когда узнал, что Касильда Виверрент сумела скрыть в своём дворце Арианту, скрыть, а потом и возвести на престол. Может, стоило быть к ней ближе — чтобы оказаться ближе к маленькой королеве.       Хорот прикрыл глаза, вызвал перед глазами их двоих. Касильда — синь глаз, безупречность строгого лица, будто выточенные из алебастра черты, чёрные волосы — всегда подобраны, скрыты под жемчужными сетками. Её воспитанница — чуть пониже, округлое девичье личико и золотая корона волос, карие глаза — словно гречишный мёд: утонуть, увязнуть…       Он знал — которой стоит опасаться, а к которой — стремиться. Он всегда умел выбирать.       Истинный Мечник совершает свой выбор без колебаний.       Он не колебался, когда связался с пустошником через кристалл сквозника в тот самый день, когда в Цветочный Дворец прибыла группа Гриз Арделл.       — Меня беспокоит расследование, — признался Хорот в Водную Чашу. — Мои соглядатаи сообщили, что подручный Виверрент и двое из группы отбыли из дворца в поместье Дэриша. Как полагаете, они могут взять след?       Собеседник чуть шевельнулся там, в тёмной воде. Бросил чуть слышно:       — На всякий случай мы эвакуируем основную лабораторию в Вейгорде.       — Превосходно. Однако мне кажется, что агент Гильдии — протеже господина Флористана — не слишком хорошо заметает следы. В то время как терраант, насколько можно судить, выполнила свои обязательства.       — Поручительство господина Флористана многое стоит, — собеседник в Чаше был невозмутим, и Хорот подтвердил: разумеется, но…       — Я навёл справки об этом Гроски: низкое и трусливое существо, бывший законник. К тому же сейчас он работает в паре с неким Нэйшем, устранителем, о котором рассказывают дикие истории. Уверяют, что многих охранников в поместье Линешент он убил голыми руками. Словом, я опасаюсь, что в критический момент дело может раскрыться — а поскольку этот Гроски лично знаком с посредником Гильдии, это грозит катастрофой.       Пустошник в Чаше едва заметным жестом выразил своё согласие.       — На карту поставлено столь много, — посетовал Эвклинг, — и я предпочёл бы последовать девизу Гильдии Чистых Рук: не оставлять следов.       — Гильдия вполне с вами согласна, — глуховато раздалось из-под капюшона. — Вы можете не волноваться.       Хорот Эвклинг заверил собеседника в своём почтении. Потом он в последний раз связался с Жаоном Флористаном — узнать, есть ли новости от соглядатаев вокруг дворца. Соглядатаи доложили, что в Цветочный Дворец прибыл Шеннет — должно быть, присмотреть, чтобы жёнушку случайно не исцелили.       А Гризельда Арделл наведалась к безмозглому мальчишке Йеллту Нокторну — возможному возлюбленному Касильды. Нокторн был из тех Мечников, какими их воображают — оттого вызвал Хромца на дуэль и подписал себе приговор. С этой стороны исцеление Касильды Виверрент прийти не могло.       — Что ж, они могут продолжать поиски, — усмехнулся Хорот и навсегда распрощался с лучшим посредником Гильдии.       Взгляд Целительницы укорял.       Эвклинг Разящий хмыкнул негромко. Вытянул ногу, полюбовался носком сапога, окованным железом. Изящный узор. И ни следа на плитах из розового мрамора. Ни следа.       Теперь уже всё неважно. Пусть группа Арделл покинула Цветочный Дворец, истребив всех веретенщиков. Пусть даже Касильда пришла в себя (кто же был таинственный вельможа в плаще у её двери?). Пусть даже Хромец с чего-то не добил свою жёнушку. Придётся несколько изменить версию, вот и всё. Турнир теперь завершится боем один на один. И план боя уже готов, и время самому выходить на арену — поле боя, выбранное и обставленное им самим.       Он обеспечил себе аудиторию. И позаботился насчёт охраны — нужных людей ему рекомендовал ещё Флористан, следовало лишь обратиться к ним да оплатить услуги. Его не поколебали смутные слухи — что-то о законниках и их рейдах в тавернах.       Эта ночь принадлежала ему. И давно предвиденной битве.       Выбирай поле боя так, чтобы оно доставляло неудобство твоему сопернику.       Вытащить Эвальда Шеннетского на свет, в настоящее сражение, где этот слизняк сроду не бывал — дорогого стоило. У Эвклинга оставалось одно опасение: струсит, не придёт. В уме не укладывалось, что Хромец из рода Стимфереллов — с их клинком на гербе, девизом «Отвага и честность» и сплошными Мечниками во всех поколениях.       Он может ещё и явиться с чересчур большой свитой: это зверь осторожный, один из норы старается не высовывается. Хорот, впрочем, постарался с приманкой. В его послании говорилось о заговоре против королевы, и он настаивал на встрече один на один. А поручительством должны были служить сразу две славы: Целительницы-Тарры и первого Мечника королевства. Разве может самый благородный придворный замышлять злое, да ещё в храме Целительницы?       — Памятное место.       Негромкий голос Хромца от дверей показался Эвклингу Разящему громче труб, зовущих к бою. Стук трости по плитам храма заглушился стуком сердца: пришёл! Явился! Попался!       — Господин министр.       Короткий поклон — и салют воображаемым клинком в начале турнира с драгоценным призом.       — Господин Эвклинг. Признаться, не ожидал вот так. Ждал чего-то подобного, конечно — но чтобы письмом, с личной встречей да в Храме Целительницы… удивили.       С чем представить противника, Дар которого тебе неизвестен? Можно с любым Даром. Или даже с бесполезной тросточкой.       Представлять Шеннета безоружным было приятно.       — Отчего же вы были удивлены, господин министр? Вы должны были знать, что я, как истинный Мечник, не люблю увиливаний и лжи. Я решил поговорить с вами напрямую и выбрал место, которое напомнило бы вам о том, что однажды вам был уже дарован драгоценный шанс. Чтобы, возможно, даровать вам ещё один.       — А я-то думал, вы мне собираетесь сообщить что-то про заговор против возлюбленной нашей королевы, — он мельком взглянул на статую Целительницы, словно отдавая ей почести, положенные Арианте. — Да и я сам хотел бы кое-что прояснить.       — Не связано ли это с внезапным недугом, который поразил вашу жену совсем недавно? Знакомый недуг — для тех, кто читал о Братских Войнах и помнит историю Сонного Мора. Не так ли?       Решится ли он вслух сказать о веретенщиках во дворце или будет отпираться? Воображаемый клинок подрагивал в руке от нетерпения — выцеливал бреши в защите противника.       — В самом деле — Кассильда что-то занемогла на пару дней, но теперь она уже в полном здравии. А с чего вы полагаете, что это связано с Сонным мором?       — Потому что я знаю всё.       Клинок описывал сверкающие дуги перед лицом противника, и, сцепившись взглядом, они шли по кругу…       Нет. Стояли в зале, и Целительница Тарра плакала над тем, кто падёт.       — Я знаю о лаборатории, которую вы разместили на землях врага — в ваших бывших землях, в Шеннетене. Знаю о вашем сговоре с пустошниками и Гильдии. Знаю о веретенщиках, которых доставили в Цветочный Дворец вместе с удобрениями.       Он швырял фразы рублеными ударами — короткими, яростными. А Шеннет уходил, изворачивался. Не подозревая, что самого себя ведёт в ловушку.       — Поздравляю — у вас обширные связи, — лёгкий укол улыбочкой. — Прямо как у одного посредника Гильдии. Вы с ним, случайно, не беседовали по сквознику недавно?       Знает про Флористана. Плевать, Флористан мёртв, из Водной Бездони не свидетельствуют.       — Да. Я беседовал, ибо должен был знать о том, что замышляется. И если вы хотите знать — благодаря кому ваш план сорвался…       Вот я, перед тобой — небрежный жест, приглашающий нападать. Но Хромца едва ли как следует обучали поединкам в детстве — всё так же увёртлив, всё так же держит дистанцию.       — Мой план? Может, окажете милость и просветите — что ж я там такого назамышлял?       — Непременно, — твёрдость в голосе переплести с отвращением, выставить как щит. — Однако сначала я задам вам вопрос. Почему ваша жена всё ещё жива, если она получила укус веретенщика?       — …предположительный укус веретенщика, не так ли? — это уже явная защита! Теперь удар в брешь:       — Не пытайтесь увиливать! Я знаю, отчего приключился её недуг. И знаю, что вы были в это время в Цветочном Дворце. А сейчас ваша супруга внезапно исцелена, почему бы это?       — Вы что, намекаете, что я люблю свою жену? Или она тайно влюблена в меня?        Это возмущение, смешанное с насмешкой — дурная защита, которую Эвклинг пробивает прямым колющим:       — Нет. Полагаю, вы допустили к ней любовника. Чтобы не утратить сообщницу.       И теперь, пока он ошеломлён — непрекращающийся град ударов, чтобы не успел задуматься:       — Я давно узнал о лаборатории в ваших землях. Увы, я только недавно при помощи Гильдии смог выяснить, насколько зловещие вещи там творятся.       — С опозданием я узнал и о веретенщиках, которых доставили в Цветочный Дворец. Можно было подумать, что вы собираетесь убить жену. Однако мои люди во дворце следили за Касильдой. Они смогли сообщить мне ваш план. Веретенщики предназначались для королевского дворца, не так ли?       — Яд ваше оружие, извечное оружие. Яд и чужие руки. Не вы ли, к слову, убили моего посредника в Гильдии?       — Что мне оставалось делать, как не попытаться сорвать ваш план любыми способами? Мне оставалось одно. Мои люди пробудили веретенщиков до срока.       Вихрь ударов — как в настоящем поединке, только лёгкое покалывание Печати, да ладонь, слитая с клинком в единое целое. И попытки Шеннета выставить защиту — теперь уже смешные, ибо в турнире глупо медлить и уходить в оборону.       — Получается, что за всю эту кутерьму во дворце… и, возможно, даже недуг моей супруги ответственны вы?       — Я виновен лишь в том, что обратил ваше зло на вас. Но и вы ведь не дремали? Вызвали этих ковчежников. Группа из Вейгорда, да к тому же с терраантом — хотели загнать тварей на положенное место?       — Действительно, там был терраант. Правда, у неё были какие-то другие цели. Что-то насчёт Белого Лиса, для которого якобы нашлась рука, стоит только меня убрать. Чья бы это могла быть рука, вот интересно?       Девчонка-терраант отбыла из Цветочного Дворца — ему доложили. Арделл со своей группой отбыла тоже — оставшись в живых. Хотя Эвклинг сам настаивал на последнем приказе для даарду и этого Гроски. Эта варгиня слишком рьяно взялась за дела. Но пещерная тварь так и не смогла выполнить уговор… что она им выложила? Впрочем, уже безразлично. Касильде Виверрент всё равно конец, как и её мужу.       — Хотите вывести меня из равновесия гнусными намёками? Ничего, мы поглядим, кому поверят. Ибо я поручусь своим словом за то, что всё, мною сказанное, — правда. Обманный рубящий — чтобы вынудить своего противника произвести предвиденную атаку.       — А других доказательств вы представить не можете? А то я ведь тоже могу поручиться словом.       — Вашим словом?       Теперь его смех разлетался солнечными брызгами — будто слёзы Целительницы.       — О, все хорошо знают — насколько ценно ваше слово. Даггерн Шутник мог бы подтвердить это — или любой из тех, кого вы предали. И если вы собираетесь на королевском суде поставить ваше слово против моего…       Что ещё ему известно? О переговорах с Флористаном, мелкой погани — даарду… Мелочь, пыль. Есть ли что-то существенное?       Эвальд Шеннетский молчал, и Хорот почувствовал, как его охватывает азарт. Словно рубишься с противником, который уже на исходе сил: вот-вот поразишь искусным ударом, нельзя только ослаблять напор.       — Доказательства найдутся и помимо моего слова, господин министр. Говорят, Цветочный Дворец хранит свои тайны намертво — какие тайны он хранит сейчас? Давайте же обыщем его как следует — с подлинными Мастерами, умеющими обнаруживать тайники. Спросим Касильду Виверрент под зельями правды — что она охраняет и почему вы так часто наведываетесь к супруге, которая якобы настроена против вас. Вы хотите услышать ответ, господин Шеннетский?       — Сделайте милость, — беспечный прищур, разведенные руки. — Сообщите же мне, что Касси там скрывает — а то в прошлый раз я прозевал целую наследницу престола у себя под носом. Что может в этот раз оказаться — просто страшно представить.       — Например, заговор, господин Хромец? — короткий, точный укол. Прямо в непрочный щит насмешливой улыбочки.       — Девятеро и их родители… опять?! Женушка, я гляжу, никак не угомонится. Против кого на этот раз? Неужто снова против меня?       Мнимое недоумение — какая смешная защита! Отвести круговым и рубануть напрямик, глядя в глаза противнику:       — Думаю, вы знаете это гораздо лучше меня, господин Шеннетский. Это ведь ваши тайны скрывает Касильда Виверрент, которая так внезапно восстала после укуса веретенщика…       — …предположительного укуса веретенщика.       — О, вы мастер отпираться. И, разумеется — всё случайности: то, на чьих землях были разведены эти твари, и ковчежники из Вейгорда — те, кто сможет обучить их, надрессировать…       — …клянусь всеми вирами Айлора — ну вот, нашёлся эксперт по дрессировке веретенщиков, а меня-то уверяли, что таких и в природе нет!       — Вы стакнулись с Вейгордом, господин предатель — и не пытайтесь увиливать! — Хорот Эвклинг повысил голос, и тот загремел, словно сталь о доспехи. — Вы со своей лицемерной супругой… не надо только говорить о любви, которую она питает к королеве! Всем известно, что Арианта Айлорская выходит из-под её контроля — её величество не желает быть марионеткой Касильды Виверрент… и вашей, не так ли? Поэтому вы решили сотворить всё это? Продать Айлор Илаю Недоумку… впрочем, нет — вы ведь, скорее всего, договаривались с кем-то более влиятельным. Королева Ревелейна не стала бы вступать в сговор с предателями… не с Дерком ли Горбуном вы связались? Горбун и Хромец — занятно звучит!       Сладость наполняла его, текла по венам — радость настоящего боя, когда вместо щита — давний противник, проклятый Дерк Горбун, уродец со счастливым клинком!       — Вы так полагаете? — Шеннет притворялся заинтересованным. — Звучит и впрямь интересно. К тому же, я слышал — он достойный противник. Сколько раз вы брали верх над ним на Аканторском турнире? Запамятовал — не интересуюсь поединками на мечах. Потому что не умеешь сражаться по-настоящему. Язвишь и пытаешься укусить исподтишка, запустить в плоть ядовитые зубы… Ничего, зубы скоро обломаются о мой доспех. Мой лучший из доспехов — о котором ты даже не знаешь, калека.       — Так зачем же, по-вашему, я вступил в заговор с кузеном Илая Вейгордского?       — Чтобы разрушить Хартию Непримиримости. — Вот он. Настоящий удар. То, на чём зиждется весь закон Айлора — лицо извечного врага. — Все знают, что ты мечтаешь о портах Вейгорда — так же, как Дерк Горбун мечтает накормить свой народ нашим зерном. Но наша королева почитает традиции и никогда бы не пошла на соглашение с вейгордскими псами. И ты с твоей женой решил продать Айлор — за жирный куш, не сомневаюсь. Веретенщики в королевском дворце… новый Сонный Мор и тысячи смертей…       Он делает мазки на своей картине гуще — плещет краски, не стесняясь: захват власти под шумок, смерти тех, кто близок королеве, и вот уже Арианта мертва — а на её место садится марионетка, готовая предательски заключить соглашение с Вейгордом. Не так ли, господин министр?       — Не так ли? Уверен, если обыскать Цветочный Дворец, даже притом, что вы могли уничтожить доказательства — что-нибудь да отыщется. — Дворец будет обыскивать он, конечно же, и потом, ведь Шеннету же нужно хранить где-то свои тайны. А если уж он и Касильда в конце концов стали так близки… — Я даже уверен, что это был не единственный твой план — у лисы всегда много нор. Так знай — если ты только помыслишь о том, чтобы нанести хотя бы какой-то вред королеве…       Он делает тяжкий, угрожающий шаг, без отрыва сверлит Шеннетского взглядом и специально швыряется этим «ты» — с пренебрежением, каждый раз — как удар щитом. И       — Мечник должен ловить каждую брешь — легко подхватывает растерянность противника. Эвальд Хромец отступает, и в полутени лицо его кажется изумлённым.       — Вот, значит, ради чего вы это всё затеяли? Ради королевы Арианты?       — Ради её величества я готов на всё, — о, ты слышишь, там? Ты ещё не знаешь — сколь на много. — Вы с Касильдой считали меня только турнирным бойцом, не так ли?       — Нет, почему же. Вы и танцор тоже отменный.       Он фыркает, наступая на Эвальда Шеннетского, вооруженный отточенными фразами — наперевес.       — Зато ты отвратительный. И боец, и танцор, и заговорщик. Иначе не позволил бы мне проследить за твоей сообщницей и узнать о плане с веретенщиками.       — Да, это я, кажется, дал маху, — взмахивает тростью Шеннет (глупец! Ты только что заигрался и подставился под удар!). — Недооценил вас. Ну, кто бы мог подумать, что за Печатью Мечника может скрываться такое. Мои родичи-Мечники — а их у меня было примерно все — были людьми малость другого склада. Разве что с милосердием у них было так же туго, как у вас. Скажите, господин Эвклинг — вам их разве было не жаль?       — Ваших родичей? С чего бы?       — Нет-нет, что вы. Я об этих бедных слугах. Которые умерли в Цветочном Дворце, ну вы знаете, — трость описывает неровный круг. — Когда вы так блестяще раскрыли заговор и пробудили веретенщиков к жизни. Что Касильда осталась цела — это вы слышали, а о слугах вам разве не доложили? Там двое садовников, повар, девушка, составлявшая букеты, ещё кто-то из оранжерей. Пять несчастных, потерянных жизней.       Мелочь. Пыль. Слуги — расходный материал. Но говорить так нельзя, потому что одна из кабинок в храме не пуста. И Целительница плачет за его спиной.       — Я скорблю о них, — голос нужно сделать приглушённым и печальным. Но оставить стальную ноту непреклонности. — И клянусь, что сделаю всё для их родных. Однако не на мне вина в их смерти — я лишь сделал то, что должен был. Вы с Касильдой не оставили мне выбора — и я не сожалею о решении ничуть. Если на весах Айлор, мой народ, жизнь моей королевы — я готов идти на любые жертвы. Слышишь, ты.!       Теперь он словно бы вырастает — а Шеннет словно бы умаляется в росте, и со следующим шагом Хорот Эвклинг, прозванный Разящим, точно впечатывает каждое слово — врубает сталью в камень:       — Даже если бы понадобилось сжечь ваше змеиное гнездо…       — Довольно!       Королева вышла из кабинки, где скрывалась до этого — и теперь стояла посреди храма. Закутанная в тёмную накидку, но всё равно — словно бы сияющая.       Он почувствовал вожделение при взгляде на неё. Преклонил колени с осознанием — поединок кончился, теперь только приз…       — Я слышала достаточно, — она не шла, а словно плыла в полумраке зала, между колоннами. Миниатюрное живое подобие Целительницы с такими же пышными золотыми волосами — и с такой же скорбью на лице. — Встаньте, господин Эвклинг. Я признательна вам за то, что вы так горячо печётесь о государстве… и обо мне.       Она глядела с теплом, и он постарался звучать смущённо, когда заверял, что готов на всё. И глядел с обожанием, стараясь не выдать страстного трепета внутри, не показать желания обладать ею.       — Вы проявили большое старание, — Арианта жестом подняла его с колен, всё такая же печальная. — Приложили много усилий и показали, как вы талантливы. Однако риск жизнями людей…       Казалось, что он слышит падение каждой слезы Целительницы за своей спиной.       — Я буду вечно оплакивать этих несчастных, ваше величество. Поверьте, я не имел выбора и не хотел их смерти.       — Я верю вам, — голос у неё дрогнул, и он представил, как этим дрожащим голосом она будет просить его взять её на ложе ещё раз. — Но вы поставили под угрозу жизнь ещё одного человека. Человека, который мне дороже всего.       Он предвидел это. Он был готов:       — Ваше величество — я был уверен, что Касильде Виверрент ничего не угрожает. Сейчас она жива и в полном здравии. Зная, как вы относитесь к ней… всё же хочу сказать, что речь идёт о предательнице.       Арианта выслушала это, плотно сомкнув губы. Взгляд глаз, карих и тёплых, шёл над головой Хорота. И при свете одежд статуи Эвклингу показалось на миг — две Целительницы переглядываются друг с другом. Только на лице одной из них нет улыбки.       — Я говорила не о Касильде Виверрент, — очень тихо произнесла королева.       Меч сломался. Не Разящий в ножнах — тот, воображаемый, которым он дрался только что, в лучшем из турниров. Хорот Эвклинг услышал предсмертный стон стали — отвратительный звук проигрыша. В миг, когда начал осознавать — и перевёл глаза на Эвальда Шеннетского.       Мечнику нельзя выпускать из виду своего противника.       Хромой Министр улыбался, глядя на королеву с неприкрытой, почти отцовской нежностью. Она ответила ему коротким, полным привязанности взглядом — и обратила взгляд на Хорота, и теперь в тёмных глазах были гнев и скорбь.       Он задыхался. Нелепица, глупость, столько хороших ударов впустую, ком в горле обрастает иглами, царапает нёбо, вот-вот вырвется хохотом. Арианта Всемилосердная.       Осудившая и подчинившая себе Эвальда Шеннетского…       — Вы… вы были заодно… с самого начала заодно!       О, Мечник Хорот Твердодланный и его клинок — значит, она слушала, не веря ни единому слову, потому что было — его слово против слова того, кто ей дороже всех, против того, кто ей уже обо всём наверняка рассказал…       Он отступал по изрытой, выбитой ногами противников почве. Перед глубоким, пронизывающим душу взглядом своего лучшего из трофеев.       — Вы были… с самого начала…       Касильда Виверрент — ненавидящая собственного супруга… обманувшая его, воспитавшая у него под носом маленькую королеву… Его душил безумный хохот. Планы, вертясь, улетали из разума один за другим.       — Вы и Касильда… всё это провернули… возвели её на престол…       — Чертовски сложно было устроить все эти знамения, — вздохнул Шеннет. — И знали бы вы, сколько денег ушло! Зелье онемения для жрецов, специальный состав для плаща принца — как вам была эта вспышка, а? Да я только гонца из Акантора месяц шантажировал — тот не хотел ронять корону. Но оно того стоило, правда же?       Хохот булькал и переливался у Хорота в глотке.       — Но… Правая Ночь?       Хромец кивнул понимающе — будто перебирал с приятелем городские сплетни.       — А. Я совершил досадную оплошность, не убрав сразу всех сторонников бывшего короля. Не до того было, да и это было бы подозрительным. Вот они и начали мутить воду — в основном против меня. Но тут к ним прибавились сторонники самой королевы. Позарез нужно было выиграть время и бросить собакам кость. Ну, и… — он развел руками, — перед вами лучшая сахарная косточка со времён Великого Крушения. Расчёт был на то, что, пока меня судят и казнят, все будут пропихивать своих ставленников поближе к трону… все эти интриги, знаете ли, надежда на обновление с моей смертью… Касильда и еще кое-кто верный успели бы угомонить по-настоящему опасных противников. Одно плохо: мой распрекрасный план заканчивался моей смертью. Счастье ещё, Арианта нашла выход с этим целением — в последний момент. Я уж, признаться, всех кошек на прощание перецеловал и приготовился стать министром Водной Бездони.       — Не надо об этом, карменниэ, — шепнула Арианта. — Не вспоминай.       Она плакала, — вспомнил Хорот. Тогда, в ту ночь. Ему казалось это всё игрой лунного света, но он видел тогда — прочертившую след на её щеке слезу.       Знак скорби, думали все, кто видел. Знак мягкосердечия.       Или просто тому, кто тебе дорог, делают очень больно по твоему приговору.       По щекам ползли теплые капли — целительные слёзы Премилосердной Тарры. Он так отступил, что прижался к ногам статуи, и теперь вечные слёзы неспешно падали сверху. Искрились, отливали, будто крошечные изумруды на его плечах — говорят, слёзы Целительницы превращаются в драгоценные камни…       Когда она хочет благословить кого-то на подвиг.       Разум опустел, и время планов прошло. Ты не планируешь в бою: это тело, твои инстинкты, твой Дар… твой атархэ.        Разящий с лязгом покинул ножны. Ободряюще сверкнув чистой сталью: Мечники не сдаются, будет славный бой.       — Вы что, обнажили клинок в храме Целительницы, господин Эвклинг? Это не сулит вам ничего доброго.       Он усмехается и приподнимает брови, но это щит, щит и броня, — сказал Хорот себе. Там, внутри — мягкое нутро. Кровь и страх.       Так же как у неё, которая прикрылась своей скорбью как вуалью.       — Это не сулит ничего доброго тебе, — он ступил вперёд, и тихое пение стали наполнило древний храм. — Тебе и кукле, которую ты возвёл на престол. Мои люди стоят вокруг этого храма. Она пришла с единственным рыцарем, который уже мертв… как и твоя стража. Вы здесь одни.       — Калека и женщина, — Хромец приподнял трость. — Безоружные. А у второго мечника Кайетты есть его клинок. Что же будет делать благородный рыцарь в такой ситуации? Что там говорят его обеты?       Защищать слабых и сберегать того, кому присягнул, и обращать клинок лишь на зло…       — Я поступлю согласно им, — улыбка вышла твёрдой и острой, как Разящий. — Обращу свой клинок на зло. Тебя давно нужно было пришибить… ещё до Правой ночи.       — Распространённое мнение. Я даже допускаю, что вы в своём благородном порыве не остановитесь и перед тем, чтобы зарубить меня прямо в храме Целительницы и на глазах у королевы. Она, может быть, будет возражать…       — Думаю, не будет.        Арианта теперь не глядела на Хорота — глаза её вновь были подняты к лицу Целительницы, на лице отражалась почти что мука. Молилась она? Может быть, просто не хотела читать в его глазах свою судьбу — принадлежать ему на этих плитах, у ног своей богини-покровительницы. А потом быть связанной с ним обетами брака — если не захочет, чтобы кто-то узнал о её бесчестье и о том, чья она ставленница.       Королева молчит, вот и хорошо. Ей нужно привыкать быть молчаливой и покорной.       — Я бы вызвал тебя на поединок, чтобы не убивать безоружного, но змея никогда не безоружна. Всегда хотел знать, что у тебя на правой ладони. Сними перчатку и вытяни руку ладонью вверх.       Достаточно, чтобы увидеть Печать, но недостаточно — чтобы произвести пас. Впрочем, они стоят слишком далеко, чтобы можно было нанести хороший удар –будь у Хромца на ладони знак Ветра или Воды. Разящий легко рассечёт и отразит любой магический поток, а потом Хорот двинется вперёд — и лезвие безошибочно найдёт цель, перерубит глупую тросточку, прорежет ещё одну улыбку, пониже первой… И они не успеют сбежать: стоят слишком далеко от Хорота… но ещё дальше — от выходов.                   Особенно для женщины и калеки.       Слёзы Целительницы с запахом весны разбивались, покрывали его волосы и плечи благодатной, искрящейся изумрудной пылью. Разящий казался золотым клинком из легенд.       Рыцарь в зелёных доспехах и с золотым клинком — тот, из древней баллады. Который сразил ядовитого змея у ног испуганной Люонны Златовласой.       Эвальд Шеннетский вздохнул, неспешно начиная стягивать перчатку.       — Вот за что я терпеть не могу Мечников, — говорил он, будто продолжая начатый давно разговор, — это за их веру, что знак на ладони определяет тебя с ног до головы. Даже когда они пытаются хоть немного шевелить мозгами… Поскреби малость — отыщешь всё того же рыцаря, самоотверженность с жертвенностью пополам. А между тем…       Чёрная перчатка взлетела в воздух, и Хорот Эвклинг на миг проводил её взглядом. На ладонь он взглянуть не успел.       Что-то скользнуло по коже, падая сверху. Хорот ощутил будто бы лёгкий удар по плечу, прикосновение холодного к шее и лёгкий укол под подбородком — словно булавкой.       — …вы бы лучше по сторонам смотрели, пока я вам зубы заговариваю. Иначе давно бы уже догадались, что Целительница нынче плачет отнюдь не исцеляющими слезами, а с ладоней у неё не благословения падают.       Холодное пробежалось вокруг шеи, царапнуло кожу, и Хорот передёрнулся, схватился за это ладонью — ладонь тоже укололо, раз, два, и он швырнул в воздух проклятую, юркую тварь. Разящий взметнулся, разрубая маленькую ящерку напополам.       — Один из ваших, оставшихся, — заметил Шеннет, который уже вернул перчатку на место. — Возвращаю, так сказать, хозяину — впрочем, вы же вряд ли видели их близко. Хорот, оцепенев, смотрел на две части радужно-перламутровой ящерицы. Части еще жили, не понимая, что вышло время: одна сучила лапками и разевала рот, вторая дергала хвостом и извивалась.       «Мелочь, — стучало в висках. — Пыль, мелочь».       Мелочь и блеф, потому что истинного Мечника не может убить какая-то ящерка. Мы сражаемся лицом к лицу и гибнем, когда в нашу грудь погружается благородная сталь, но не…       Смерть от лезвия — чиста, от яда же — позорна, и она не для истинного Мечника.       — Вы же не ожидали, что я, например, с мечом на вас брошусь, — говорил Шеннет, и его голос казался назойливым, тягучим. — То есть, я хочу сказать: даже если бы у меня и был клинок — с детства всего этого не выношу, да и потом, вы же сами сказали — яд моё оружие.       Мелочь. Ты — смешная мелочь, седой калека, который не может одолеть молодого мечника. Нужно собраться с мыслями, нужно… сейчас — меч, он ещё успеет…       Ему нужен был его Дар — и он воззвал к нему, но по венам вместо приятного жара растекся ледяной холод, и магия не пришла к Печати. Ему нужен был меч — но Разящий потяжелел во много раз, и тёплая рукоять покинула ладонь, звук падения донёсся — дальний и глухой, будто бы из бездны. Нужно было его тело — ловкое, гибкое тело мага Меча — и он потянулся за кинжалом, раз меч его покинул — и рукоять отказывалась подворачиваться негнущимся пальцам, он промахнулся, а времени было так мало. Да ещё эта трескотня Шеннета, от неё раскалывалась голова, а ему, Эвклингу Хороту Разящему было так нужно что-то, так… нужно…       — …да, о ваших людях, конечно, тоже позаботились… Милая, не стоит смотреть, я же говорил. Господину Эвклингу ты ничем не поможешь, и мы же не хотим, чтобы у тебя опять начались кошмары. Будь умницей, отвернись. Давай я кликну кого-нибудь, они тебя проводят к выходу.       Хорот поскользнулся на слишком скользком мраморе — залитом слезами Целительницы. Оступился, качнулся, опустившись на одно колено. Он видел теперь их очень ясно: седовласый Хромец встревоженно выговаривал что-то, Арианта, в золотом сиянии волос, оперлась о его плечо и смотрела печально.       — Не нужно было этого делать, карменниэ, — Когда это маленькая королева нахваталась языка нойя? Наверное, в изгнании. Но звать Шеннета «лучшим из людей» — презабавная шутка.       — Знаю, дорогая, — он бережно вытирал слезинки с её щёк. — Будь твоя воля — ты раздавала бы всем шансы, как одна моя знакомая варгиня. Но в случае с господином Эвклингом темница или исчезновение вызовут много вопросов. Здесь же — он герой, который попытался остановить новый Сонный Мор и поплатился жизнью. К тому же, шанс у него всё равно остаётся. Сказочный шанс: трое суток на поцелуй любви, правда, пока его найдут и начнут поиски — нужно будет взаимное, истинное чувство. Так что, господин Хорот, если вы кого-то любили по-настоящему…       Свой меч. Истинный Мечник… только свой меч.       Колонны храма извивались, оборачивались змеями, разевали пасти, и нужно было пробежать через ряд чудовищ, рассекая их клинком — пробежать, чтобы попасть на ночной турнир с самым лучшим призом, и он не понимал, почему эти двое так говорят о нём: он не проиграл, он только выходит в бой, он ещё останется в песнях…       — Он останется в песнях, — говорил призрак из сна, обнимая прильнувшую к его плечу светлую тень. — О нём сложат дивные сказки, можешь не сомневаться. О спящем юноше, который ждёт прикосновения губ истинной возлюбленной. Ну, пойдём, не надо смотреть.       Нет, смотри на меня, — хотел он сказать, но губы не размыкались и не смыкались, а ладони чувствовали холодный, мокрый пол. Гляди на меня со слезами, подари мне свой поцелуй, стань моей Целительницей — и я буду твоим Мечником…       Она стояла над ним, глядя пристально, светло и строго — и он тянулся к ней, светящейся, изо всех сил, полз по холодным плитам. А вокруг были встающие на дыбы колонны, и меч оборачивался на полу храма то змеёй, то лисицей со вздыбленной шерстью, то тростью, трубы звали его на последний турнир, но он стремился только к ней, шепча немыми губами: «Милосердия, милосердия». Она не могла не откликнуться, и она откликнулась, нагнулась над ним, в целительном сиянии, теплые слёзы упали к нему на лоб…       — …что до пустошников и их участия в этой авантюре — со временем всё выяснится, не переживай. Надо бы присмотреться к этим господам из Гегемонии попристальнее…       — А варги? Ты расскажешь мне о Гризельде Арделл?       Ресницы отяжелели, и он разомкнул их с усилием. Словно поднимал давно заржавевшее забрало.       Двое уходили от него по плитам храма, отвернувшись. Невысокий седой мужчина помогал себе тростью при ходьбе. Девушка — ещё хрупкая, но с царственной осанкой — доверчиво опиралась на его руку. Склоняла к нему золотую корону волос — и бестрепетно шла в кипящий повсюду, глотающий всё мрак.       Мрак наползал, и в нём были змеи и трубы, возвещающие самый лучший турнир…       Статуя Целительницы, возвышаясь над Хоротом, роняла слёзы на его лицо.       Милосердие — не для Мечников.