Путь варга-1: Пастыри чудовищ

ГРИЗЕЛЬДА АРДЕЛЛ       — Сон пошёл вам на пользу, но Аманда говорит, что вставать пока ещё рано. И в любом случае, вам пока нельзя покидать комнату. Это небезопасно, да и мы ещё не придумали, как обставить ваше пробуждение.       Касильда Виверрент полусидит на васильково-синих подушках. Улыбается — уже не такая мраморно-белая, но всё ещё похожая на принцессу из сказки.       — Это не так сложно. Скажем, господин Шеннетский демонстративно отбывает из замка. А через несколько часов к чёрному входу тайно прибывает некто, закутанный в чёрный плащ. Высокий и статный… возможно, ваш устранитель не откажется сыграть эту роль. Пятнадцать минут — и он таинственно исчезает. Всё будет выглядеть так, словно вы всё-таки нашли способ… узнали имя.       «Лучшего из людей», — невольно отдаётся внутри Гриз, и та спешит уделить внимание розам. Розы тащат служанки к комнате госпожи: «Она любит цветы».       Приходится заносить внутрь, расставлять по вазам, только проверять — нет ли в букетах веретенщиков или на листьях — опасной бирюзовой пыльцы.       — При дворе много статных, высоких и красивых, — говорит Касильда, задумчиво лаская белые лепестки, — и мне приписывают романы с многими из них. Не удивляйтесь, за годы своего брака я привыкла…       «Быть в сюжете», — а вот теперь это голос Эвальда Шеннетского, и Гриз, перебирая белые розы в вазе, отмахивается от голоса простым «лгать».       — Я должна перед вами извиниться.       Голос Касильды звучит тише и теплее, и на красивом лице — выражение вины.       — За то, что я не назвала его сразу. Простите, что подвергла вас этому испытанию — я была в вас уверена, но Эв…       «Эв», — произносит она мягко, будто целуя самое имя. Разительная противоположность с холодным, брезгливым «мой муж» раньше.       — Понимаю. У господина Шеннетского свои пути.       — Он разве не просил вас звать его по имени? — смех у неё — вечно печальная флейта. — Должен был, он всегда так делает, если видит, что человеку можно доверять. Мы с ним часто о вас разговаривали и знаете… он восхищается вами.       — Часто разговаривали? — сколько же всё-таки времени за ней следят?       Касильда понимает вопрос иначе.       — Когда удаётся поговорить. Он здесь не так часто — вы понимаете, дела государственные, — («клятые бумаги, секретные донесения и заговоры», — уточняет голос Шеннета в памяти). — Но он старается выбираться… насколько может.       Белая роза в её пальцах чуть-чуть подрагивает. Касильду Виверрент всё же тяготит это. Ежедневное, въевшееся в кожу, отравившее кровь притворство. Когда не можешь улыбнуться даже мужу в присутствии слуг.       — Мой муж — великий человек, Гриз. И я считаю — за то, чтобы быть возле него… как угодно… цена невелика.       Глаза у Касильды обращаются в синие звёзды — из-за сияния слёз. Она стискивает пальцы на колючем стебле — слуги не обрезали шипы, они не знали, что госпожа возьмёт розу в ладонь.       — У вас когда-нибудь… вы когда-нибудь думали, что всё могло быть иначе? Совсем иначе? — ломко усмехается, отворачиваясь к окну. — Знаете, вскоре после смерти моего первого мужа Эв начал ухаживать за мной. И как-то раз сделал мне предложение. Сказал, что откажется от всего — должности, своих связей при дворе. Целей. Если только я выйду за него. Предложил даже уехать в отдалённый замок. Всё, что угодно. Если бы я тогда…       «… если бы только я согласилась…» — рвущий душу припев из прошлого. Гобелен, сотканный из липкой паутины памяти: девушка в свадебном платье и темноволосый вельможа, Гриз понимает, что нужно дышать, нужно поднять и укрепить стены, иначе воспоминания, замурованные в глубоких подвалах, выползут и задушат, разорвут душу на части.       — Целительница Премилосердная, мне не следовало… простите, я позволила себе лишнее, я ведь знаю о той истории с Этельмаром Сотторном…       Роза отлетает в сторону, и Касильда Виверрент собирается лететь за ней — наверное, чтобы принести Гриз Арделл воды.       Гриз заставляет себя глотнуть воздуха с запахами роз — будто успокаивающего. Удерживает хозяйку Цветочного Дворца в кровати и идёт доставать бинты и заживляющее.       — Не извиняйтесь, это всё в прошлом, — нужно спетлять, увести от опасной темы, но это выше сил Гриз: — Вы думаете, что если бы согласились тогда — сейчас были бы счастливы?       — Может быть, — почти неслышно роняет Касильда. — Иногда мне кажется: вдруг я смогла бы его рассмотреть… узнать раньше. Понять. И мы просто жили бы… и дети…       Закрывает глаза и давит, давит судорогу боли на лице. Запирает в стенах своей крепости. Гриз бинтует ей ладонь и не спрашивает. Уже осознавая: если даже жена Хромца — его слабость и находится в огромной опасности, то ребёнок…       — А потом я думаю, что сейчас Айлор был бы иным, — говорит Касильда окрепшим голосом. — До сих пор бы правил Даггерн Шутник. И то, как я относилась к Эву тогда… не знаю, смогла ли бы я изменить своё мнение. Я цеплялась за свои заблуждения так упорно — видела в нём лишь обман, считала любое слово ложью, выискивала двойное дно. Даже несмотря на его благородство во время нашего брака.       Ей нужно об этом поговорить, — понимает Гриз. Хоть с кем-нибудь, потому что когда ты не переносишь ложь, а тебе приходится лгать так долго — рано или поздно чаша переполняется. Тогда хочется, чтобы рядом оказался кто-то, кто уже знает твою тайну. Кому не страшно рассказать больше.       — Я прозрела только перед Правой Ночью. У нас была последняя встреча в тюрьме, но мне нужно было… играть роль, которую мы определили. Ведь я же, получается, наконец добилась своего, когда подвела его под суд. И я не смогла сказать. Потом была та ночь. Арианте… королеве пришлось смотреть. Я была рядом, но, к счастью, могла прикрыться вуалью. Но не закрыть уши.       Какое-то время она молчит, прикрыв глаза. Пытается сбежать из ночной, пропитанной криками памяти.       — Несколько дней после того исцеления он лежал — лёгкая лихорадка, иногда бывает, если целителю пришлось проделать большую работу. Тогда я и поняла. Я наконец-то могла быть рядом с ним — это был долг жены: навещать, читать, сидеть у его изголовья. В те дни я осознала, что буду с ним, пусть и придётся продолжить обман.       Пусть даже обман теперь станет во сто крат тяжелее.       На бледных щеках проступает румянец — словно к ним прилипли два розовых лепестка.       — Знаете, что он сказал мне сразу же после того, как встал на ноги? Что теперь я могу просить у королевы расторжения брака. Выполнил обещание, которое дал мне в тот день, когда Даггерн Шутник решил нас поженить. Эв сказал, что я могу быть свободной и выйти замуж за того, кого я люблю. Только вот я уже…       Касильда Виверрент прикрывает глаза и улыбается, продлевая в памяти дорогой момент. Баюкая его, словно розу в ладонях.       Сколько у них было таких вот моментов? — думает Гриз и тихонько отходит к двери — не хочет спугнуть счастливую память. Сколько было разговоров без лжи? Взглядов — вне игр и сюжетов? Встреч, пожатий ладоней, поцелуев… Правая Ночь была два года назад. Наверное, с тех пор – совсем немного Преступно недостаточно — во всяком случае для Касильды. Что же касается её мужа…       — Вы говорили с ним, Гриз.       Голос у хозяйки Цветочного Дворца совсем тихий.       — Я знаю, вы говорили с ним. Знаю, что он мог вам предложить. И прошу вас согласиться.       Гриз молчит, и жена Хромого Министра продолжает:       — Молва много лжёт о моём муже… хотя методы его и впрямь небезгрешны. Но я видела его настоящим — за эти годы. И если… варги ведь во многом полагаются на внутреннее чутьё, так?       Гриз молчит. Кивает, никак не показывая того, что по поводу Эвальда Шеннетского и его предложения варжеская чуйка помалкивает.       — Если вы не верите ему — поверьте мне.       Касильда Виверрент наклоняется вперёд и словно распахивается, предлагая себя — на ладони: глаза в глаза.       Бледно-жемчужная роза с ароматом вечной печали.       — Мой муж не лжёт в том, что Кайетте угрожает опасность. И не лукавит, когда говорит, что ваши цели совпадают.       — Я знаю, — как можно мягче отвечает Гриз.       — Пожалуйста, не отказывайтесь от его покровительства. И пообещайте хотя бы подумать об этом.       Гриз обещает подумать — взглядом. Тихо покидает комнату, в которой поселилась память — сладко-горькая: об обмане и благородстве, о презрении и прозрении. О прекрасной женщине у постели больного и о его деланно бодрой улыбке: «Королева даёт разрешение на расторжение брака. Так что теперь вы можете наконец быть свободны и выйти замуж за человека, которого любите». О решительном ответном шёпоте: «Не думаю, что это возможно. Видите ли, я уже замужем за таким человеком».       В соседней комнате живёт совсем другая память.       Тяжкая и зловонная, пропитанная криками горевестников.       Выстывший дом, из которого вынули сердце. Иступлённое горе на лице матери. Всё — в этой памяти о когда-то красивом Мечнике, который умирает в мучениях, захлёбываясь гноем и шёпотом: «Сделаю всё, всё, всё…»       Служанок из комнаты пришлось удалить — чтобы не проведали о выздоровлении госпожи. Теперь здесь властвует Аманда: котёл в камине, котёл над нагревающим артефактом, маленький котелок — на столе. И охапки трав, пробирки и перегонные кубы, крысиные хвосты и высушенная земляника, толчёные драгоценные камни и букеты цветов.       Следы той самой бирюзовой пыли. Три веретенщика разной ступени исследования — в банке, на доске и один уже по частям. Четвёртого нет — впрочем, Аманда могла его и целиком сварить.       — Укрепляющее, — кивает нойя от края стола. Не отрываясь от котелка, в котором варится разновидность проявляющего зелья. — Ей и тебе. Сколько твои красивые глазки не видели сна?       Гриз отмахивается — заснёшь тут… Делает глоток укрепляющего — шипучие пузырьки весело покалывают в носу.       — По веретенщикам или по этой пыли есть что-нибудь?       — Совсем немного, медовая, да… тут долгая песня, на много ночей. Пока что смотрю взаимодействие их яда с разными веществами — хочу понять, почему пробуждает именно поцелуй и как пробудить иначе. Но они упрямятся, — травница игриво шлёпает ближайшую ящерку по хвосту. — Совсем-совсем не хотят помочь, и мои проявилки пока бессильны. Очень искусная магия, хорошая загадка! С этой пылью проще, хотя она и родственна им. Это не растение — здесь что-то вместе: наука, и магия, и мощная энергия артефактов. Будто бы кто-то стёр несколько веретенщиков в пыль — или их шкуру, или железы. Теперь каждый, на ком эта пыль, — для них нарушитель территории и враг.       — А по яду, которым отравили Нокторна?       — Сейчас буду над ним петь.       Гриз усаживается подальше в угол, чтобы не мешать. Нойя подхватывает длинную полированную палочку для помешивания и отправляется к тому котлу, варево в котором медленно начинает темнеть. Роняет в котёл из пузырька несколько мутных капель — яд, который она выделила из крови и слюны больного. И ловко орудует мешалкой, вглядываясь в дым и разноцветные узоры в котле, по временам помогая себе магией Травника с Печати.       Потом заводит медленную и задумчивую песню на языке нойя, и кажется — это зелье обрастает словами, пар облекается в мелодию.

О чём споёт мне тот цветок, который подарил ты? О страсти розы шепчут мне, стыдливость — маргаритки, Влюблённость — белая сирень, а грусть — нарцисс пахучий, Но твой цветок — что скрыто в нём? Уверенность иль случай?

      В песне перевиваются стебли, летят лепестки, и ароматы обвиваются друг вокруг друга. Гвоздики и гиацинты, яблоневый цвет и дурман, ирисы и колокольчики — и каждый говорит что-то, и только невиданный цветок, который юноша-Травник вырастил для своей возлюбленной, хранит свои секреты.

Невинность лилии ли в нём? Иль торжество левкоя? Послание в свой летний дар, скажи, вложил какое? Жасмин шлёт весть о встрече в ночь, о поцелуях сладких, А твой цветок — как тень, как ты — он весь одна загадка…

      Песня переходит в дым, цветы в ней — в цветные разводы зелья, и потому почти незаметно пение нойя сходит на нет. Аманда хмурится над котлом, читая знаки, которые дано разбирать не каждому.       — Это «саято-чэлле», «цветочная загадка», сладенькая. Мастерицы Лейры Ядовитого жала творят такие яды — в память об одной королеве нойя, великой Травнице. Та королева, чтобы отомстить неверному любимому, создала яд мести. «Отыщи цветок, — вот что сказала королева, когда уже напоила неверного ядом, — отыщи мой любимый цветок — и его сок сотворит из яда противоядие». Когда же неверный спросил — какой цветок у неё любимый, Травница засмеялась и ушла. А тот её неверный жил ещё год и умирал мучительно, среди охапок цветов. До конца жизни он пытался найти отгадку. Но цветов в Кайетте так много, особенно для умелых Травников…       Стынут угли в камине — покрываюся то ли инеем, то ли сединой от сказки нойя.       — «Цветочная загадка» — небыстрый яд. И у него много видов. Иные убивают быстрее, иные — медленнее. Некоторые обезображивают, другие — парализуют. Но ни один из них нельзя отменить обычным противоядием — можно лишь протянуть время. Должна быть разгадка — цветок, который мастерица отдала заказчику при продаже.       Гриз слишком уж не хочет задавать вопрос — и потому Аманда даёт ответ сразу же.       — Да. Он будет знать. А кроме него — только Травник, который сотворил яд, а я здесь бессильна.       Предвиденный ответ — Эвальд Шеннетский просто не мог не оставить себе путь отхода. Даже если дело касается Йеллта Нокторна.       — Попроси её, — кивает Аманда на дверь. — Её он любит, а она тебе не откажет. Пусть спросит его о цветке — раз ты так хочешь сохранить жизнь дурачку-Нокторну!       Это кажется лёгким — повернуться и войти вновь в комнату, уставленную розами. Рассказать, глядя в синие глаза, о том, чем захворал Йеллт Нокторн, которого Хромой Министр вызвал на дуэль. И просить у причины этой дуэли — чтобы она воззвала к милости своего мужа. У которого такой однозначный девиз.       — Ты не хочешь почему-то, сахарная моя? Но тогда ведь тебе остаётся один путь — к Арианте Целительнице, королеве, исполненной милосердия. Хромец связан с ней тяжким обетом, и если она прикажет, подчинится, да-да-да, но ты же понимаешь…       Да. Нельзя афишировать своё присутствие в Айлоре, взывая к самой королеве. Нельзя выступать против могущенственного министра с обвинениями — особенно если в будущем придётся брать его в союзники.       — Карменниэ?       Аманда держит палку-мешалку наперевес, а смотрит встревоженно.       — Я знаю такое молчание. Ты задумала что-то иное. Нашла путь, к которому не хотела прибегать, а теперь решила по нему пойти. Я верно угадываю?       Усмешка касается лица вскользь.       — Кто же сможет опередить нойя в искусстве гадания. Не тревожься, Аманда.       — Слишком хорошо знаю тебя, сладенькая, — цокает языком нойя. — Скажи — ты и впрямь знаешь способ спасти этого осла в человеческом облике — так, чтобы это не навредило тебе?       Гриз Арделл молчит миг, два мига. Перед тем, как ответить во второй раз за день:       — Да. Я знаю.       Нойя провожает её переливистым, полным сомнения хмыканьем. Гриз не твечает: выскальзывает в коридор, где притаила новая тысяча дел. Посмотреть, что там у Мел и Яниста с их ловлей веретенщиков, спросить слуг о новых случаях, отыскать Хаату…       — Трудный день, аталия?       Холодок пробегает от шеи к пальцам — эхом ночных касаний, хорошо памятных.       День тут же становится ещё труднее — вместе с прислонившейся к стене фигурой, которую лучи солнца норовят превратить в одно из украшений этого дворца.       Впрочем — разве бывают у крепости другие дни?       — Ты не предупредил, что вы возвращаетесь.       — Моя оплошность.       Он приближается крадкой походкой расслабленного хищника. Второй человек после Касильды Виверрент, который ухитряется естественно смотреться в здешних интерьерах.       — Коротко и без твоих обычных извращений — что-то нашли?       — Лабораторию в землях Шеннетена. Пустую и с недружелюбными наёмникам на охране. Защита артефактом через кровавую жертву, оружие Пустошей. Не менее сотни сожжённых тел и выбраковка веретенщиков — навскидку, дюжин шесть…       Слова летят зарядами магии. Залпами стрел. Ударами с артефакта. Норовят прошибить стены, посеять в крепости панику.       Лаборатория в Шеннетене. Оружие Пустошей. Посредник из Гильдии, который был убит этим же оружием. Сотни жертв только испытаний…       А внутри крепости притаился гость. Поселился в доме под знаком кота. Мурлычет вкрадчиво: «Сдаётся мне, что каждая из сторон — чего бы они там не хотели… по-своему тащит этот мир к катастрофе. Вы не спорите, Гриз?»       — Лайл в порядке?       — Если ты имеешь в виду — не ранен ли он, то он вполне здоров. Если это о твоей милой просьбе за ним присмотреть — во время нашей небольшой охоты он был весьма эффективен. Правда, лабораторию мы обнаружили покинутой, а посредник Гильдии был мёртв. Но всё-таки Лайл обеспечил нашей миссии весь успех, какой смог.       Нэйш идёт, отставая от неё на шаг — на боевых такое может считаться прикрытием, а просто так в коридоре — раздражает. Словно бесплотный голос, от которого не отделаться — звучит над ухом, в какой коридор ни свернёшь.       — Впрочем, это ведь не показатель, не так ли. Насколько я знаю, диверсантов Гильди Чистых рук как раз стараются делать полезными: так им больше веришь. И я не могу поручиться, что Лайл не скрыл чего-нибудь: я не обыскивал его и не подвергал… другим воздействиям. В точности по твоему приказу. Конечно, я мог бы…       — Пытать моих сотрудников ты не будешь.       — Ну, тогда нам остаётся надеяться на честность Лайла Гроски. Он, к слову, собирался искать тебя. Для отчёта. Нет сомнений, что ваш с ним разговор будет предельно откровенным. У тебя же нет причин ему не доверять? Да?       Было бы хорошо — отвечать просто голосу. Но Гриз слишком ясно видит устранителя — даже когда он в шаге за её спиной. Сюртук из таллеи перекинут через руку, рукава белой рубахи чуть закатаны. Приглаженные светлые волосы, бабочка на воротнике, чуть приподнятые брови. Абсолютная невинность на лице — которая так и сочится намёками на обвинения Тербенно, Триграничье, Эрлина Троади…       Потому она разворачивается и смотрит ему в глаза.       — Не доверять тебе у меня куда больше причин. Я поговорю с Лайлом. Тебе нужен отдых, или можешь заняться делом по специальности?       — Всегда в твоём распоряжении, аталия.       Нэйш подчёркнуто вежлив и деловит. Даже когда они входят в оранжерею. Даже когда Мел встречает их из-за кустов рыком: «Грифона селезёнки, на кой ты этого приволокла?!»        А в оленьем взгляде Яниста Олкеста — просьба забрать его куда-нибудь уже. Потому что полночи и утро в засадах с Мел, которая ещё и на взводе…       — Мы не можем отыскать двух последних, — шепотом сообщает он, пока Мел брызжет ядом в сторону Нэйша. — Либо они куда-то забились, либо… словом, Мел опасается, что они покинули территорию.       — П-п-п-падлы вонючие, как те, кто их выводил, Мясник, нашли этих мразей?!       — Боюсь, что касается прямого заказчика — мы в тупике, Мелони. Но мы ведь можем присоединить к нашей информации то, что отыскал господин Олкест, не так ли.       Господин Олкест поглядывает в сторону наречённой с опаской. А на Гриз — с тревогой:       — Как здоровье госпожи Виверрент?       — Пока нам удалось потянуть время, — Прости, Рыцарь Морковка, но сердечная склонность Касильды Виверрент — слишком опасная тайна. — И мы узнали кое-что новое. Думаю, мы сможем отыскать нужного человека. И привести его к Касильде.       — Хорот Эвклинг? — Олкест наклоняется поближе и шепчет: — Я тут подумал, что если кого-то и можно назвать «лучшим из людей» — то разве что его. Безупречная репутация… благотворитель… и один из самых благородных клинков нашего времени — на турнирах уступает только Дерку Горбуну, однако…       Гриз прижимает палец к губам, качает головой — не моя тайна. И во взгляде Олкеста тревога мешается с досадой… с чем ещё и почему это так важно?       — …так что если ты не против моей компании — почему бы и не устроить небольшой обмен парами. Правда?       В бирюзе глаз теперь — лишь изумление. Олкест тоже вспомнил, что они не одни в оранжерее.       Мел в пяти шагах от них закатывает глаза, Нэйш усмехается.       — Продолжайте, не хотел вас прерывать. Просто небольшая беседа о преимуществе разных партнёров… на охоте, не подумайте. Мне тут подумалось, что если Мел слегка подустала от общества господина Олкеста — мы могли бы привнести чуточку новизны и устроить маленькую рокировку.       — А и точно, — вдруг выбрасывает Мел через зубы. — Надо б устроить. Принцесска, иди сюда!       Хватает полыхающего щеками Яниста за рукав и волочёт к Нэйшу, будто ягнёнка на заклание.       — Ты у нас умеешь убалтывать чокнутых сплениц, вот тебе твой лучший экземпляр. Обрисуй ему насчёт ловушек и пройденных зон, да хоть стихи почитай. А мы пока как нормальные люди переговорим.       И так же решительно уволакивает Гриз подальше, к зарослям анемонов. Поясняя по пути:       — Ты ж не любишь, когда я в эту мразь ножи кидаю.       Волосы у Мел разлохмачены, глаза и нос покраснели, и налицо перенапряжение Дара — она морщится и разминает правую ладонь.       — Выдержишь? — с тревогой спрашивает Гриз и нарывается на обычное фырканье: «Я тебе не Плакса».       — С Касильдой порешали? — своего чутья Мел не утратила. — Сколько у нас ещё времени?       — Желательно бы успеть за сутки — дальше опасно. Судя по всему — дело крайне…       — Ну. Живодёр обрисовал масштаб, — Мел хмурится и трёт шрам на щеке. — С лабораториями и этой чертовщиной пусть разбирается сама Виверрент, её королева и кто угодно. Меня эта пыль волнует. Слуг проверили?       Серые глаза ловят её осторожный кивок. Мел вполголоса ругается, покосившись на своего наречённого.       — Кто-то из нас, ч-чёрт же. Мог ещё и припрятать одну из этих тварей. Раз он знает, как с ними управляться. А-а-а, тут же еще Хромец шляется, будь он неладен. Делать что?       — Прочёсывать территорию, как и раньше. Попытайтесь обнаружить двух последних веретенщиков, смотрите, что там со слугами. И Мел…       Мел перехватывает её взгляд на Нэйша и Яниста. Устранитель оживлённо о чём-то повествует, Олкест смотрит на него исподлобья, закусив губу.       — Нашла, о ком волноваться. Не прикончим мы его — эту тварь ещё попробуй прикончи.       Гриз не пытается спорить или обозначать — о ком она волнуется.       — Шеннета, Касильду и нашего диверсанта я возьму на себя. Вопросы?       Иногда разговаривать со Следопытом — всё равно что разговаривать с нойя. Мел пару мигов молчит, потирая шрам. Потом фыркает:       — Самый простой. Ты ведь уже знаешь, кто это и что с ним делать?       Свежий ветерок с запахом лаванды касается волос. Нежные птичьи распевы просят: почувствуй же себя в сказке, почувствуй же безмятежной, поверь же, поверь, что всегда есть правильный выход…       — Да, — говорит Гриз в третий раз. — Я знаю. ЛАЙЛ ГРОСКИ       — Понимаешь, Гриз, тебя вроде как убить собираются. Только не перебивай, ладно? Так вот, тебя хотят убить те, кто стоит за всей этой историей с веретенщиками. Почему сейчас? Вот уж понятия не имею, что ты такого вытворила, пока я разыгрывал сыщика — но что-то вытворила, это уж точно. Эти твари встревожились и отдали прямой приказ по каналам Гильдии… ты же догадалась, кому, да? Выходит, Крысолов не всегда несёт полную дичь — вообрази, насчёт моей персоны он оказался прав. Я правда из гильдейских, получил заказ насчет одного задания… в общем, не суть важно. Важно — что они отдали приказ, который я не собираюсь выполнять. Почему? Ну-у-у, есть куча причин, например, моя мучительная смерть от рук Мел, или Аманды, или Нэйша, или Фрезы — Боженьки, да они соревнование устроят, кто первым до меня доберётся. Ты бы на кого поставила? Я бы на Аманду, исключительно от большой к ней моей симпатии. Да… и ещё я вроде как не по этому делу — то есть, мне приходилось, конечно, но… в Гильдии я старался обойтись без этого, и я не так давно уже… кое-кого, кто был для меня… Что? Нет, мне не нужно помогать, вир побери, кто тут кого вообще спасает?! Просто будь настороже, ладно? И не удивляйся, когда я пропаду после этой истории. Мне, знаешь ли, придётся побегать пару месяцев, ну или лет. Смыться куда-нибудь подальше, где Гильдия не достанет, сменить имя, зажить иначе… подумываю, кстати, открыть трактир где-нибудь в глухомани. В общем, я непременно как-нибудь пришлю тебе открытку, ладно?       Гриз улыбнулась понимающе и кивнула.       Воображаемые собеседники всегда чертовски покладисты.       В коридорах Цветочного Дворца распускались, как розы, картины, процветали кружевной резьбой и лепкой стены и потолки. Я брёл неспешно: нужно поберечь силы, скоро в бега. Гриз Арделл у меня в воображении была просто чудо как мила. Даже верила, что у меня и впрямь хватит хитрости и скорости сбежать от Гильдии.       Тварь, которая металась и билась внутри меня, в это не верила ни на грош. Тварь слишком хорошо знала — чем кончали гильдейские, которые не выполняли «контракт с залогом».       Нужно спетлять, — нашёптывала серая тварь. Слушай меня, слушай. «Горевестник» с Пустошей ты припрятал в «поплавке», это да. А коробочка с бирюзовой «пыльцой фей» — с собой. Подойди незаметно. Как эта дрянь сработала на Касильду? Нэйш сказал — на туфли… вот и ты просыпь немного на сапоги варгине. Потом останется только — решить с мальчишкой, чтобы не поцеловал. Мы вывернемся, вывернемся…       Панический шёпот изнутри словно бился о ледяную корку. То ли смеха, то ли смерти.       — Где госпожа Арделл?       — Она у себя в комнате или вскоре будет там. Указать вам путь или провести?       — Не нужно, знаю.       Слуги тут просто сверхосведомлённые всё-таки.       Зачем напрямик, — шептала изнутри исколоченная, изрезанная, но чертовски живучая тварь. Зачем тебе говорить ей это всё — ну, напиши ты ей письмо, предупреди иначе. Давай сбежим, просто сбежим, у нас ведь тогда появляется фора, может, сразу искать и не будут…        Я кивал и успокаивал тварь как мог, и обещал, что непременно сбежим, обязательно. Только вот у нас тут есть ещё одно небольшое дельце.       В комнате, которую Арделл отвели, её не было. Сама комната выглядела так, будто начальство сюда заглянуло пару раз, не больше. Покрывало смято совсем чуть-чуть — будто кто-то прилёг на четверть часа, потом вскочил и понёсся по тысяче, тысяче дел.       — Скоро будет, так они сказали, — пробормотал я, нашёл глазами кресло и садиться расхотел.       Мелкая ящерка была там — среди подушечек, в складках темно-зелёного бархата. Выставила головёнку и настороженно следила за гостем. Радужная тварь с мёртвыми глазками. Как десятки тех, в шахте Шеннетена.       Вир побери, с дюжину раз могла уже кинуться!       Шарахнулся к двери, выставляя перед собой правую ладонь. Веретенщик лениво закопался обратно в подушки. То ли с крысами не связывался из принципа, то ли лелеял далеко идущие планы. Может, просто был малость подморожен, пережрал или получил заряд магии — что я-то о них знаю?       Что это твой шанс, — хихикала и потирала лапки крыса внутри. Даже и делать ничего не надо, а? Просто выйди и ступай к себе в комнату. Ты ничего не видел. Оно само как-нибудь. Ну, или можешь всё-таки просыпать тут малость бирюзовой пыли — чтобы с гарантией. Потом останется только Янист — дежурить здесь неподалёку, подождать, пока Гриз уснёт, вызвать парня, осыпать этой же пылью, затолкать в комнату к веретенщику… А потом честно закажешь по нему несколько хороших служб в храмах Единого. И будешь мучаться совестью год-другой. Здорово же, да?       Здорово, кивнул я, улыбаясь разноцветному малышу там, в кресле. Моему шансу, который наконец-то подарила мне ушибленная, вечно ненавидящая меня судьба. Прямо как злая мачеха, которая расщедрилась на подарочек нелюбимому пасынку хоть в один Хороводный день.       Холодная волна из груди выплеснулась через ладонь. Обратив кресло в мебель из ледяных чертогов Снежной Девы Дайры.       Крыса жирно охнула внутри. Взвыла дурным голосом: «Что ты сделал, что ты сделал, что ты сде…»       Сорвал собственное задание, — растолковал я ей, а может, себе. Это же то, чем мы занимаемся, а? Срываем задания. Ну так вот, я тут всем крысам крыса: ещё не каждый грызун обратит в труху гильдейский контракт.       Веретенщика нужно было всё-таки проверить, так что я взял кочергу от камина и наперевес с ней двинулся к креслу. Оглядываясь на каждом шагу — не летит ли с потолка или с каминной полки на меня дядя или бабушка покойного.       Заиндевевшее кресло дождалось меня, как жёнушка моряка из рейда. Веретенщик, в общем, тоже не возражал, когда я потыкал его кочергой. Ящерка была дохлой, будто старина Флористан. Да ещё примерно столько же времени.       Когда я выгреб веретенщика из-под подушек, в спине у него обнаружилась внушительная прореха от клинка. Заштопанная тонкими нитками — а внутри поблёскивал какой-то артефакт. Надо думать, что-то вроде тех изделий Мастерграда, которые заставляют серебряных птиц махать крыльями и петь.       — Что за…       — А, господин Гроски, — прилетело из-за спины, я обернулся и увидел возле двери невысокую фигуру с тросточкой. — Как хорошо, что я смог вас застать здесь. Так значит, вы не собираетесь убивать Гриз Арделл?

* * *

      В книгах о великих сыщиках первая встреча с закулисным злодеем и вершителем судеб обыгрывается как-то иначе.       Шеннет отчаянно не походил на вершителя судеб — скорее уж, на клерка или стряпчего в мелкой конторе.       А во мне было маловато от великого сыщика. Особенно не вписывались кочерга и дохлый веретенщик.       Может, потому я не почувствовал ни озноба по хребту, ни благоговейного трепета.       — Я так понимаю, Гриз сюда придёт нескоро, — и потряс давно почившей ящеркой. — Ваша игрушка?       — Один из тех, которых обезвредила госпожа Драккант, — любезно просветил Хромец. — И небольшой артефакт. Вы уж простите за это маленькое испытание, господин Гроски. Но с вашей биографией — да к тому же вы ещё и в команде Арделл недавно… было не так сложно узнать о ваших связях с Гильдией. И это просто-таки тревожит, вы не находите?       — Очень даже нахожу, — от всей своей трижды покойницкой тушки согласился я.       Осторожненько поставил на место кочергу, пока Хромец пересекал комнату. Всесильный министр кощунственно разместил зад на полированном столике и припечатал по второму разу:        — Но вы всё же не собираетесь убивать Гриз Арделл.       — Ну, я решил, что стоит подождать, пока она хотя бы жалование мне задержит. А то это же, вир побери, неудобно как-то.       — Точно, — сообщил Шеннет своей тросточке. — Всегда говорил, что это попросту невежливо. Но как в таком случае к вашим намерениям отнесётся Гильдия?       Прямо-таки папаша, который в курсе всего-всего, что случилось с непутёвым сынулей и искренне за него переживает. Готов даже объяснить непонятное.       — Ваша должность не то чтобы предполагает убийства. Скорее уж, от вас требовалось заметать следы и мешать работе группы. Но так вышло, что Гриз Арделл наведалась к одному поклоннику моей драгоценной жены. Господин Йеллт Нокторн, к величайшей моей скорби, тяжко болен… но те, кто подбросил веретенщиков в замок, могли решить, что госпожа Арделл слишком уж близко подобралась к сердечным тайнам Касильды Виверрент. Значит, они всё-таки отдали прямой приказ, но вы решили ему не следовать, и теперь…       А теперь мой трупец отыщут где-нибудь в канаве месяца через два — ну или через пару лет, зависит от того, сколько я всё-таки смогу пробегать. Интересно бы знать, кто из «чисторучек» возьмёт заказ на мою шкурку, вдруг кто-то из знакомых?       — Насколько мне известно, Гильдия практикует суровые наказания за нарушение своих обязанностей. В контракте под залог бляхи даже была такая занятная формулировка — как же там…       — Экзистенциальная ответственность?       — Она самая. Однако судя по вашему послужному списку — вы просто мастер выходить из сложных ситуаций. И теперь, если вы идёте против Гильдии… Какие варианты у вас есть, господин Гроски?       Вариантов вообще-то было — шнырку на ползубка. Но не хотелось ударить лицом в грязь.       — Все расклады в таких случаях начинают с «Не высовываться». Сменить имя, сделать поддельную Печать, держаться подальше от привычных мест и привычных родов деятельности, не встречаться со знакомыми, не быть там, куда забредают наёмники Гильдии… — В Алчнодол, что ли, податься? Из меня выйдет лихой член секты Единого. — Или, скажем, заручиться поддержкой кого-то крайне могущественного, кому Гильдия тоже не по душе. Оказать ему услугу…       Шеннет слушал с бескрайней доброжелательностью. Простой, непринуждённый и будто знакомый со мной тысячу лет — и ни на грош могущества не было в закрытой перчаткой Печати, в васильке в нагрудном кармане, в тросточке, с которой пялилась лисья голова с зелёными глазами…       И от этого до зуда остро чувствовалось, кто он и кто я.       Высшее и низшее пищевое звено Кайетты.       — Этот сквозник я нашёл в логове у старины Флористана. Он иногда связывался с клиентами через Водную Чашу. Так что это может быть зацепкой — только вот не так-то просто вытащить из сквозника сведения о тех, кто выходил через него на связь.       Я перевёл дыхание и добавил, изо всех сил рассматривая пионы на ближайшей картине:       — Если, конечно, у вас нет знакомого Мастера уникальной силы.       Хромой Министр любовался синеньким сквозником в своих пальцах. Поворачивал так и этак.       — Совершенно случайно, господин Гроски, у меня есть один знакомый Мастер. Которому нравятся сложные задачи.       Например — как зачаровать дюжину алапардов в Энкере, если только мы говорим об одном и том же Мастере.       — Что ж, благодарю, — Шеннет закинул сквозник в карман. — Можете считать, что вы заручились моим покровительством в деле с Гильдией.       Я постарался выразить на физиономии несусветное счастье, которого не испытывал. Не то чтобы я не верил, что Хромой Министр может защитить меня от Гильдии Чистых Рук…       Просто это слишком уж напоминало сказочку о должнике, который хотел сохранить десять золотых, а в результате продал душу Властелину Пустошей.       — И раз уж я теперь ваш покровитель, — сгустил Шеннет мои подозрения, — что вы вообще думаете по поводу этого небольшого заговора, господин Гроски?       Я попытался задавить неуместный смешок и от этого разразился придушенным всхрюком. Звучало жизнерадостно. И кощунственно — если вспомнить, с кем говорю.       — Вы уж меня простите… но только это как если бы Мел поинтересовалась у меня — что я думаю о бестиях в питомнике. Или Нэйш пришёл бы за советами насчёт бабочек. Я ведь так понял, Даллейн передавал вам мои соображения — это парень основательный. А чтобы предполагать что-то ещё — у меня самую малость не хватает информации и полномочий. Нет, я, конечно, могу начать рассуждать, что вот, в Шеннетене в лаборатории готовилось что-то масштабное, и затевалось это явно не ради вашей жены… Но у меня такое ощущение, что вы будете знать это куда лучше. Просто потому что…       Хромец благодушно переварил мою пантомиму «Вы — вона где, а я — во-оон, букашечка, у подножия ползает». Он как будто над чем-то размышлял — надеюсь, всё-таки не над тем, как сподручнее меня сдать Гильдии.       — В общем, не сочтите за дерзость, только… это уж скорее вы мне смогли бы рассказать об этом заговоре.        Но, конечно, делать этого не станете, и по тем самым причинам, которые я тут только что изобразил: министры не беседуют с крысами. Они к ним изредка снисходят. Когда от мелких грызунов что-то нужно — к примеру, проследить за кем или получить важную зацепку. Снисходят. Но не поясняют правила игры.        Шеннет покивал: мол, точно, а как же. Бодро соскочил со стола, подхватил тросточку и припечатал:       — А почему бы, собственно, и нет.

* * *

       В Сказочный зал дворца я вступил с приоткрытым ртом. Я так и тащился по коридорам за Шеннетом Хромцом, который заявил: «Есть одно место, где наша беседа будет более наглядной» — после чего взял такой темп, будто десять лет учился у Мел и Гриз Арделл. И это с тростью, Боженьки! Слуги в коридорах расступались, коты радостно мяукали, а я рысил вослед, придерживал челюсть и пытался понять — а не ослышался ли я пару минут назад.        Спасибочки Девятерым — в Сказочном зале моя пришибленность смотрелась естественно.        Один из изобретательных предков Касильды Вивверент (это мне поведал Шеннет, который во время пробежки по коридору ещё и разговаривал) настолько любил своих наследников, что под игры им отвёл чуть ли не полкрыла здания. А потом ещё и ввалил кучу деньжищ — чтобы перекинуть зал в волшебную сказку.       Зал теперь походил на все сказки сразу. Под потолком на разной высоте парили драконы, полыхали пламенем фениксы, пикировали грифоны. Стены вдоль и поперёк были расписаны сценами из сказок о Зелёном стрелке, об алмазных туфельках, о Девяти Печатях и вир знает, о чём ещё. На этих стенах рубились прекрасные рыцари и улыбались принцессы, герой Манриол сражал своим Великим клинком чудовищ, и одинокая дева кого-то ждала в хрустальной башне. На полу искрились виры и плыли корабли — рядом с которыми плескались гиппокампы и сирены. А вдоль стен возвышались крепости, и горы, и тёмные леса, и всего было понемножку: вот здесь — небольшой зеркальный лабиринт, а тут — интерьеры дворца с самым настоящим троном.       В искусно сделанных деревьях (каждое — выше меня на пару голов) водились искусно сделанные шнырки и разные прочие твари. У пристани стоял пиратский корабль — длиной футов двенадцать. Где-то впереди призывно сияли звёзды — там была ночь.       — Обожаю это место, — признался Хромец. На пороге зала он замедлился и теперь неторопливо постукивал тросточкой по сиренам и гиппокампам. — Люблю посидеть тут и порассматривать стены. Полезно вспоминать сказки — особенно когда знаешь, что скрыто за каждой из них. Надеюсь, вы не посчитаете потерей времени то, что нам пришлось пробежать почти весь замок.       Выглядеть впечатлённым до последней степени получилось без труда.       — Стены расписывали знаменитые мастера. Вот это, например, кисти Ларила Таррахорского — и всего за пару лет до его казни… Вы наверняка знаете, из какой это сказки. «Четвёрка с Перекрёстка». Старая добрая история о том, как на перекрестье дорог с разных сторон сошлись четверо: дракон, Стрелок, бродяга и лис. Пережили много приключений и исполнили заветное желание для каждого. Поучительность, как мне кажется, заключается во взаимовыручке. И в том, что каждый из команды в нужный момент делает то, что он умеет. А вы как думаете, господин Гроски?        Я полагал, что рот-то уже надо бы прикрыть. Но вид Хромца, толкующего о сказочках, — это и для трижды покойника как-то чересчур.        — Так вот, господин Гроски, из всего, о чём мне доложил господин Даллейн, самой примечательной мне показалась ваша теория о разных союзниках и разных целях. Кое-что напоминает, верно? Так вот, если говорить о тех, кто сошёлся на нашем воображаемом перекрёстке…       Острие тросточки указывало на дракона. Тот был изображён, пожалуй, самую чуточку фривольно. Крупнее человека раза в два, весь в бирюзовой чешуе — но зато на задних лапах, с книгами под мышкой и с моноклем в глазу — видно, художник не знал, как иначе изобразить учёность.       — Древнее олицетворение мудрости, которое может принимать облик человека — и дарует ему знания, но только не всегда добрые знания. Драконов и их даров нужно остерегаться — вы читали о таком, господин Гроски? Прямо как наших знакомых — учёных, которые с чего-то решили разводить веретенщиков. Пожалуй, у меня есть предположения по поводу того, кто это может быть. В Кайетте не в первый раз возникают незаконные союзы учёных. Но один из таких союзов примечателен своей живучестью. Может быть, вы слышали ту историю про Академию Таррахоры, семидесятилетней давности. Раскол Академии. Попытка возродить драконов. Исход учёных, а во главе этого…        — Мантико… — точно, Мел же ещё бухтела про эти, так их растак, эксперименты. Да и драккайны, как считают, из-за этого произошли, а уж этих я в питомнике навидался.       — Совершенно верно. Арвин Мантико, примечательный был учёный с примечательными идеями, которые пришлись по вкусу многим его последователям. И хотя самого Арвина Мантико вот уже сорок лет приняла вода — ученики продолжают славное дело.        — Возрождают драконов?        — О, не совсем. Хотя, может, и драконов тоже. Но в основном они помешаны на выведении исчезнувших животных. Или мифологических — вроде тех же первофениксов, — Шеннет поднял голову, поискал в потолочных небесах первофениксов, не нашёл и пожал плечами. — Да… Совершеннейшие фанатики, можно сказать — секта. В методах не стесняются, хотя, наверное, вы видели это в Шеннетене. Поклоняются Мальчику из Энкера, и это… довольно-таки иронично, я бы сказал.        У дракона из сказочки видок был пакостливый. Мол, я, конечно, сейчас одарю вас мудростью, но кто сказал, что вам это понравится?        — А… финансирование?        — Отличный вопрос, господин Гроски. Я так полагаю, они работают с контрабандистами и частными заказчиками. Выводят гибридов за деньги. Но не исключено, что у них есть какие-нибудь влиятельные покровители.        — Например, из тех, кому может понадобиться в скором времени куча веретенщиков?       — Например, как раз из этих.        — Но кому и для чего… в таком-то количестве…        Это же клятый Сонный Мор, снова Сонный Мор, тысячи смертей, а если эти твари размножаются — всё это расползётся по всей Кайетте… И теперь есть ведь эта бирюзовая дрянь, «пыльца фей», которая позволяет их направлять.       — А. Позвольте мне рассказать о ещё одной стороне наших заговорщиков, — теперь Шеннет указывал на фигуру Стрелка: статного, знатного и идущего освобождать свою возлюбленную от власти злой мачехи — потомственной ведьмы-нойя. — Тут, правда, придётся припомнить ещё одну поучительную историю — вы же знаете сказку о Зелёном Стрелке?        Я невольно скосился в начало зала. Там на одной из стен в ветвях раскидистого дуба притаилась фигура в зелёном плаще и с луком. Одна из любимых сказочек кузена Эрли — о богатеньком наследнике и искусном Стрелке, который повредил Печать и оттого был изгнан злобным отчимом (их в сказках только чуть поменьше, чем коварных мачех). С горя наследник сколотил шайку разбойников и принялся творить справедливость во все стороны. Попутно без Дара, а только через мастерство обстреливая знаменитейших Стрелков.       — А знаете ли вы, что легло в основу этой сказки? — Шеннет теперь смотрел туда же, куда и я. — Поражаюсь, право: это и было-то полтора века назад, не больше, а вот во что превратилась история. В те времена мощных Стрелков ещё появлялось побольше, чем сейчас, а потому они, конечно, устраивали турниры. На эти Турниры и начал являться лучник в зелёных одеждах и со странным луком — не атархэ, но с непонятными приспособлениями. Он не открывал своего лица, но неизменно выигрывал у остальных Стрелков. И вот настал день Большого Турнира в Аканторе. Там лучник в зелёном обстрелял всех и выиграл первый приз. А потом Первый Стрелок Кайетты вышел на середину арены и поднял правую ладонь. И все увидели, что она чиста. Нерейс Хоррел, сын мастера по изготовлению луков, был «пустым элементом».        — Постойте-ка, так ведь Нерейс Хоррел — это же тип, который…       — Основал Гегемонию Равных, Братство Чистых — ну, словом, как там называется то милое государство, которое расположилось на Ничейных Землях. Да. Нерейс Хоррел выгодно пустил в ход свой приз. Он быстро стал магнатом и всю жизнь собирал вокруг себя исключительно «пустых элементов» — таких же, как он сам. Под старость он выкупил кусок Ничейных Земель и перевёл туда своё Братство Чистых — и за неполный век… — тут Шеннет развёл руками, — я бы сказал, они добились ошеломительных результатов. Вы, наверное, знаете, что они приглашают к себе «пустых элементов» со всей Кайетты, а своих детей к Камню не носят. Полагаются исключительно на прогресс, ведут торговлю всевозможнейшими изделиями — от тканей до сучильных машин… словом, они как будто полностью сосредоточены на выживании за счёт своей науки и разных занятных приспособлений. Не рвутся общаться с Магами Камня — это-то понятно, если учесть, что не всюду с «пустыми элементами» обращаются как следует. Да и попросту брезгуют — они же продолжают линию своего основателя, а Нерейс Хоррел полагал, что «пустые элементы» — это не обделённые магией нищие, а новый виток эволюции. Лишённые магии и потому — лишённые ограничений, которых накладывает Печать. «Без Дара — но не бездарны», кажется, это их девиз, а? Они считают, что будущее Кайетты — за ними. И знаете, господин Гроски… я тут познакомился с некоторыми их достижениями… неофициально, так сказать…        «Через своих шпионов», — расшифровал я, мысленно.       — И если бы, скажем, с Камнем что-то случилось… Ведь мы оказались бы беспомощны. Без артефактов, Травников с их зельями, магов воды, холода… Без Дара. А они — нет, и в таком случае как раз они бы могли стать… как бы это выразиться?       — Высшим звеном пищевой цепи, — предположил я малость осипшим голосом.       — Отличные метафоры у вас в питомнике. Так вот, во главе совета Братства у них сейчас Брид Цирзич, а он сторонник действий. Конечно, Гегемония слишком малочисленна, чтобы враждовать с кем-либо напрямую. Но они действуют исподтишка. Поощряют тех, у кого не хватает средств. Предоставляют им оружие. Словом, они делают всё, чтобы ослабить существующий в остальных государствах Кайетты порядок. И для этого заключают временами довольно занимательные союзы.       — То есть, вы полагаете, что они в том числе финансируют этих, — я указал на дракона на стене, — учёных из секты Мантико.       — Да, и, возможно, не первый год. А вы увидели один из результатов этого союза. О причинах чётко сказать нельзя: либо господа учёные сами проявили такой интерес к веретенщикам, а пустошники просто обеспечили полигон и предложили не стесняться в средствах… Либо это изначально план Пустошей, в который включились последователи Мантико.        — Либо это был сторонний заказ, который учёные выполняли, а Гегемония финансировала?       — Может быть и так. Во всяком случае хотя бы роль одного из сказки в таком случае понятна, верно ведь?        Острие тросточки теперь упиралось в лиса. Белого, оскаленного в ухмылке, с отчаянно ехидными зелёными глазами.       Такое ощущение, что старину Флористана попросили для этой картинки позировать.        — Как там было в сказке? Тот, кто видит путь в темноте и может вывести из любой беды… Благодаря своей хитрости. Ваш добрый знакомый выполнял связующую роль, так ведь? Голос Гильдии, добытчик артефактов и автор блестящего плана по тому, где лучше разместить временную лабораторию — так, чтобы бросить тень на меня. Или доставить веретенщиков в замок.        Лицо у Шеннета никак не изменилось, да и голос своей лёгкости не потерял. Только в глазах мне почудился странный отблеск.        Будто свет заиграл на хорошо заточенной стали.        — Но тогда что этой компании нужно было от вас? Удар был нацелен на вашу супругу, но подставить-то они собрались вас. Эти самые фанатики творят что-то себе на уме — может, просто решили возродить популяцию веретенщиков, кто знает. Ребята с Пустоши вообще за любое веселье, если это ослабит магов Кайетты. Но вся эта история с вами… и с нами…        — Не вписывается, верно?       Шеннет усмехнулся одобрительно, поднял тросточку и неспешно провёл ей по стене.       — И вы, я так думаю, уже сделали правильные выводы, господин Гроски. Был кто-то ещё. Некто со скрытым лицом, — тросточка остановилась на бродяге в капюшоне. — Некто в тени. В каждой истории должен быть свой перевёртыш, а? Нищий юноша, который влюблён в принцессу и собирается избавить её от власти министра-колдуна… Истинный Мечник, который оказывается в конце концов потерянным наследником знатного рода. Да — отважный, благородный, честный перевёртыш…       Из Айлора, — пришло внезапное понимание. Вот, в чём тут дело — само-то собой, у Шеннета полно врагов, но он думает, это кто-то из своих. Кто-то, кто собирается добраться до королевы Арианты — раз уж вознамерился убрать сразу и её наставницу, и министра, к которому королева прислушивается всё больше.       — Да… Кто-то, кто вышел на связь с Жаоном Флористаном и сказал что-то вроде: «У меня тут проблема, вернее, даже две — Касильда Виверрент и Эвальд Шеннетский. Вы, случайно, не знаете, как помочь?»       А старина Флористан подключил фантазию. И связал желания всех сторон воедино, как хороший посредник. И выродил долговременный план, в котором были веретенщики, лаборатория в землях Шеннетена и одна печальная, в меру упитанная гильдейская крыса.       — На самом деле как раз личность перевёртыша меня и интересует больше всего, — говорил Шеннет, задумчиво вглядываясь в фигуру бродяги на стене. — Будем надеяться, что ваш сквозник прояснит этот вопрос. Если же нет — конечно, наш перевёртыш всё равно проявит себя в ближайшее время. Благородные рыцари так нетерпеливы — даже когда они перевёртыши… Но хотелось бы знать заранее — чтобы что-нибудь да предпринять.       Слово прозвучало почти игриво — будто Хромец задумывал отличный розыгрыш над парой-тройкой знакомых. Только вот из стен будто сквознячком потянуло.        Тросточка неторопливо двигалась по фигурам — будто вычёркивая.        — С остальными, конечно, тоже придётся что-нибудь да поделать — нельзя же это так оставлять. Учёные из секты Мантико своими изысканиями несут прямую угрозу Кайетте. Отыскать их будет сложно. Но обезвреживанием веретенщиков и поиском лабораторий займутся те, кто уже показал себя в этом — охранные ордена, да вот хоть и Тающие. Пустоши… хм, за Гегемонией придётся пока присмотреть более пристально. Но с этими история может оказаться долгой — всё же государство как-никак, хоть и мелкое. Воевать с ними никто не сунется — нынешняя Кормчая недолюбливает войны. Но узнать не помешает. А тут у нас… да.        Тут у нас — белый лис с ехидными зелёными глазами. А за лисом — фигура Флористана, а за призраком посредника Гильдии — сама Гильдия Чистых Рук, во весь рост. Потому что лучшего «сводника» не просто так выдернули с заслуженного отдыха. Да и заказы на персон вроде Шеннетского и его жены всегда согласуются в самых верхах.       И Хромец об этом знает — потому и всматривается в лиса на стене с таким сожалением.       — Не то чтобы я этого совсем уж не ждал. Знаете, у нас ведь с Гильдией богатая история. Ещё в мою бытность министром финансов… в общем, это связано с наполнением казны. Позже, когда я стал министром у Даггерна Шутника — нам с Гильдией пришлось прийти к соглашению. Вы ведь знаете законы «чисторучек» — они не подчиняются ни королям, ни министрам. Только деньгам. И устраняют того, на кого укажут клиенты — всё дело только в цене и в том, одобрит ли это из высший совет. Так вот, это меня и не устраивало. Мне, знаете ли, совсем не хотелось, чтобы нужные мне люди были внезапно устранены Гильдией. Не говоря уж обо мне самом, вир побери. И мы сумели прийти к соглашению — отныне на территории Айлора мой голос был решающим. Гильдия не должна была трогать тех, кто под моим покровительством. Взамен они получили кое-какие торговые каналы, информацию, защиту от законников, ну и так, по мелочам. Насколько я знаю, не всем в Гильдии было по душе такое ограничение их вольницы. Стоило ожидать чего-то подобного — они решили, что я ослабел после Правой Ночи, готовились, а теперь вот решили рискнуть. Конечно, с расчётом выторговать для себя огромные привилегии в Айлоре — когда их заказчик…       Трость задумчиво обвела белого лиса, и я так и не услышал — что там с заказчиком. «Займёт моё место»? «Сможет влиять на королеву»? Да и я был самую малость занят — озвучивая вопрос, который мне не давал покоя:       — Но… что же вы будете делать с Гильдией?       — С Гильдией? — рассеянно переспросил Хромец. — Ну, они мне оставили маловато вариантов, вы как считаете? Строго говоря, раз уж они решили убрать меня — что мне ещё остаётся, как не ответить взаимностью?       Вот тогда-то пришёл страх — с волной слабости и кусачим ознобом по хребту. Крыса ойкнула внутри, придавленная ледяной глыбой. Я стоял в зале, вокруг оживали и плыли сказочные истории, и со стороны я слышал свой вопрос — слабый, сиплый, будто из-подо льда:       — Вы хотите… сделать что?       — Убрать Гильдию Чистых Рук, — так, будто речь шла о книге, которую нужно убрать со стола.        В темных сказочных лесах струились между деревьями невиданные твари. Хотелось нестись туда, к ним. Заблудиться в искусственных стволах, загородиться мягкими, плюшевыми еловыми лапами. Быть подальше от того, кто стоит в пяти шагах — ерошит седые волосы да засматривается на сказки.        Потому что он не стал бы говорить человеку вроде меня о таких планах. Не стал бы говорить… если только не…        — Вы уже это сделали.       Высокий потолок рушился на меня. С сияющими звёздами и парящими виверниями.        — Не зря господин Даллейн отзывался о вашей проницательности. Не я один и не то чтобы так уж сделал — там работы не на одну девятницу. Всё-таки Гильдия весьма могущественная организация — и тщательно готовится ко всяким неожиданностям.        Министр Айлора развёл руками — мол, вот что хочешь ты делай с такими остолопами.        — Просто они как-то упустили из виду, что я тоже могу подготовиться. Я же говорил — легко можно было представить, что этот день наступит.       По стенам скакали рыцари с обнажёнными мечами — стремились навстречу рассвету. И две армии сходились в поединке, и красавец-юноша стоял у подножия хрустальной башни. И лёгкий, невозмутимый голос рассказывал — будто недавно сочинённую сказочку:        — Чистые руки — это прелестно, но управляет ими голова, вернее, головы. Уважаемые люди в разных странах — магнаты, аристократы, судьи и жрецы. Ведут тихую и законопослушную жизнь и имеют отличную охрану. Как жаль, что она не защищает их от прискорбных случайностей. Косточка, попавшая не в то горло. Неумеренно пылкая любовница. Скользкая ступенька. Или… как вы думаете, если на кого-то упадёт рояль — это же можно посчитать прискорбной случайностью? Бедный господин Тейшелли… А преклонный возраст — это же само по себе опасно, начинаются проблемы с памятью, Даром, стулом — в общем, так нелепо, так грустно. Конечно, со средним звеном такое не получилось бы — их слишком много, и внезапностей на всех не хватит. Но зачем, если есть Служба Закона?        Я стоял посреди сказочных поединков, путешествий и побед — и на стенах словно проступали новые картины. Острый стариковский профиль склонился над бумагой. Седая бородка, твёрдая рука Мечника, по приказу змеится надпись «В полной секретности…» — под приказом подпись Хола Аржетта, главы Корпуа Закона. Чья-то тень за ним — высокая, молодая.        Картины набирают красок, обрастают звуками. Желтоватый листок приказа передаётся из рук в руки, журчит мягкий голос: «Наконец мы получили нужную информацию, удар нужно нанести немедленно, но исполнителей бы отбирать с особенным тщанием, чтобы их не успели предупредить…»        И вот — распахиваются настежь двери и окна «Честной вдовушки», раскатывается повелительное «Служба Закона, ладони опустить, Дар не использовать!» Летят амулеты, «вяжущие» магию, кто-то пытается огрызаться, получает под дых, гремят перевёрнутые столы, визжит трактирщица Милка… Свистят метательные ножи-атархэ, кого-то вяжут лицом в пол, охрана у лестница пытается ставить щиты, строить баррикады, но верхний этаж уже захвачен, там волокут Стольфси, верещит его бесполый секретарь, «Бумаги взяли?» — «Пачку успел спалить, остальные взяли…»        И так во всех трактирах, где собиралась Гильдия. Во всех штабах и штабиках.        По всей Кайетте.        — Разумеется, кому-то удастся ускользнуть. А у кого-то будет надежда, что их оправдают на суде — все же со связями Гильдии трудно спорить. Но — вообразите, какая случайность! — один из охранных Орденов обнаружил основной архив Гильдии. Тот самый, который, как считалось, невозможно обнаружить. Архив, кстати, расположился в неожиданном месте — прямо в Ирмелее, у самого Святилища Закона. Артефакты охраны там крайне сложные — даже и не знаю, может, у этого Ордена тоже был знакомый Мастер исключительной силы? Или даже несколько Мастеров. Да, все записи Гильдии зашифрованы, и часть из них были уничтожены при схватке. Но вы представьте: Служба Закона объявляет о том, что тайны Гильдии в её руках. Вот уж не знаю, сколько уцелевших «чисторучек» доживёт до суда. У благодарных клиентов, может, не столь чистые руки — зато временами очень длинные.        Суды, суды, бесконечные суды, лица судей неразличимы по ту сторону искажающей завесы, и приговоры — Рифы, Рифы, Рифы… Кто-то сдаёт всех под зельями, кто-то плачет: «Я только бляху получил, я и заказов не брал!» А лучшие шифровальщики службы закона корпят над зашифрованными контрактами, и… в скольких — моё имя?        — … нет, ну вы что, до Службы Закона дойдёт не всё. Знаете, какая там неразбериха и коррупция? Кое-что потеряется при перевозке — вы только представьте, сколько там этого добра за этот век накопилось. Кое-что не удастся расшифровать. Что-то пропало при схватке, а что-то… ну да, просто пропало. Не можем же мы допустить хаос по всей Кайетте — а вы только представьте, сколько людей и какого калибра прибегало к услугам Гильдии Чистых Рук! Нет, многие тайны так и останутся тайнами.       «Пока», — додумывается без всякого труда, потому что это же огромная власть: достаточно только Шеннету намекнуть какому-нибудь политику или придворному, что его тайна в безопасности — и вот тебе услуга. Достаточно намекнуть, что нужный контракт в руках Хромца — и вот вам шантаж.        — Основной гильдейский «кошель» и вовсе защищали возмутительно слабо, такое ощущение, что они его даже не прятали особо. По сравнению с архивом-то, который я пять лет искал. Хотя я вполне верю, что они считали этот горный замок неприступным — наивно, правда? В наши-то нелёгкие времена.        Человек с тростью посмеивается, прогуливаясь вдоль сказочных стен. Посматривает на выдуманных монстров: семиглавых драконов, волосатых людоедов, рогатых демонов. На чудовищ, которых сражают светлые рыцари.        Монстры посматривают со стены в ответ пугливо.        — Тяжеловато было — сразу по всей Кайетте… Да и с ресурсами туговато — но, благо, у Гильдии тоже много врагов. Так что сложнее всего было с тайной да с одновременными действиями. Но к вечеру, самое позднее — к следующему утру будет ясно, насколько хорошо удалось. Представляете, господин Гроски, приказ, который вы получили о Гриз Арделл, мог быть последним приказом Гильдии.        Они все растворялись, уходили от меня. Там, за развесёлой улыбкой Хромца. Эштон-Весельчак, и плюгавый Щур, и Кровавый Арри, и «мизинчики», с которыми только-только познакомились, и чернявый связной… И твердых, надёжных досок палубы не было больше под ногами — морская зыбь, сирены да гиппокампы…        — Конечно, многие простые наёмники избегнут задержания — а потом смогут применить свои таланты… хм, в других конторах. Ведь целью-то было — чтобы Гильдия перестала существовать именно как организация. Не сомневаюсь, рано или поздно она обновится, возникнет вновь. Но будем надеяться, новые лидеры будут уже посговорчивее и поумнее. Да и остальные участники заговора получат неплохой урок… Ну вот, оказывается, что моё покровительство вам не так уж и нужно. Раз уж Гильдии вскоре не станет…        Говорят, перед Кормчей чувствуешь особый благоговейный трепет. Преклонение перед величайшим источником света и добра в Кайетте. Я-то не помню своего Посвящения, но почему бы и нет.        Зато теперь знаю, что есть противоположное чувство. Вымораживающая жуть от осознания того, с кем находишься в одной комнате. Несравнимая с тем, что я чувствовал даже в присутствии Нэйша на Рифах. Несравнимая вообще ни с чем.        — Впрочем, получается, что вы же теперь свободны, так?        Хромой Министр напротив меня поглядывал участливо.        — Я имею в виду, что после исчезновения Гильдии вы оказываетесь… вир побери, «безработный» как-то грубо. Конечно, у вас есть служба в питомнике — но вы же пока не решили, хотите ли остаться?        Я пока ещё не решил — жив ли я. Не сплю ли я. И не вылакал ли я пару бутылок виски, отчего у меня приключились какие-то странные галлюцинации. В виде причудливого сказочного зала и приветливого человека с тросточкой.        — У меня есть к вам предложение, на самом деле даже два. И оба выгодные. Не люблю упускать хорошие кадры, а господин Даллейн от вас правда в восторге. Почему бы вам не поработать на меня. Вы, может быть, уже заметили — возможности у меня немалые, — он развёл рукой, улыбнулся, при воспоминании о Гильдии меня бросило в пот. — Так что мы найдём, куда применить ваши таланты — куда лучше, чем сделала это Гильдия. Хорошее вознаграждение, ну и защита, конечно. Я не бросаюсь верными людьми. И если вы, скажем, решите выбрать более или менее законопослушные пути, скажем, встретиться с дочерью, я только…       Наверное, у меня переменилось лицо, потому что он замолчал. Прищурился, покачивая тросточкой. И заговорил ещё мягче, чем прежде:       — Господин Гроски, это не угроза. Вы, кажется, меня каким-то чудовищем вообразили. Не волнуйтесь, вашей дочери в случае вашего отказа ничего не грозит. Просто здесь, в Айлоре, у вас куда болше шансов встретиться с ней и наладить отношения. Господин Гроски, эй? Моргните, пожалуйста. Или скажите что-нибудь — а то я, право слово, встревожен.       Дебби в Айлоре… значит, вот куда переехала моя бывшая из Крайтоса. Точно, у неё же тут была то ли подруга, то ли давняя родня. Я постарался расслабить мышцы физиономии — а то они как-то слишком уж закаменели. Правда моргнул. Выжал через силу:       — Да вот… вспомнил кое-что. Один молодой Следопыт, сынок Дэриша, навозного магната… Очень ценный кадр, рекомендую. У него, кстати, ваш портрет в спальне висит. — Да что вы говорите, — умилился Шеннетский и смахнул невидимую слезинку со щеки. — Вот так и начнёшь верить в новое поколение. Но вы-то сами — поразмыслите над моим предложением? Честное слово, насчёт моего портрета в спальне я настаивать не буду.       Я всем своим существом отобразил глубочайшую благодарность. И трепет. И намерение прямо вот сейчас пойти и подумать. Если, конечно, мне озвучат второе предложение — их же, вроде бы, было два?        — Да, и если вы решите остаться в питомнике — я это только приветствую. Видите ли, я решил сделаться покровителем этого достойного заведения. Хартию Непримиримости, конечно, никто не отменял, но я тут пообщался с Гриз Арделл и считаю, что она заслуживает поддержки. Особенно с учётом того, что начинает твориться в Кайетте.        Боженьки — что-то ещё начинает твориться в Кайетте? Помимо чокнутых учёных, странных Пустошников, неизвестного гада в Айлоре и Гильдии, которую Шеннет пару часов назад начал стирать в порошок? И это связано то ли с питомником, то ли с Гриз? В противном случае — сомневаюсь, что Хромой Министр решил бы запустить в питомник когтистые лапки.        — Госпожа Арделл вам объяснит, если захочет, — послал меня в вир болотный Хромец. Вышло весьма обаятельно. — Но в любом случае — мне бы очень хотелось знать о том, что происходит в питомнике. Немалое вознаграждение и защита прилагаются. Подумайте об этом. Хорошо?        Он сунул руку в карман и перекинул мне небольшой кристалл — сквозник, насыщенного бирюзового цвета.       — Если вы решите принять любое из предложений — свяжитесь со мной, господин Гроски. Или если вдруг питомнику потребуется срочная помощь. Или можете не брать. Или взять и выбросить на первом же углу. Честное слово — я необидчивый человек.        Думаю, бывшая Гильдия Чистых Рук могла бы на это что-нибудь возразить. Впрочем, волшебными вещами не разбрасываются. Особенно когда со всех сторон на тебя смотрят ожившие сказки. И ты сам чувствуешь себя простачком, который то ли подобрал на дороге волшебное кольцо девяти духов, то ли откопал зачарованную монетку, выполняющую желания.        Кристалл сквозника приятно холодил ладонь. Увесистый, огранённый шанс — даже два шанса, лучше которых уже не будет. Потому что я недолго пробегаю на свободе: наткнусь на кого-нибудь из старых знакомых, влезу в тёмные делишки, опять покачусь по наклонной…        Единственная возможность для тонущей крысы — вскочить на другой корабль.        — И всё равно у вас будет время подумать и выбрать. Сразу после того, как вы справитесь здесь. Вы же помните, что поручила вам моя дорогая супруга? Расследование, которое осложнилось кое-чем: у нас тут агент Гильдии под носом, и это изначально были не вы.        Вир побери, совсем забыл о Нэйше и его премилом сообщении. Кто-то осыпал «пыльцой фей» туфли Виверрент, кто-то… из наших?        Шеннет улыбался почти сочувственно.        — Вы уж простите, господин Гроски, но ваша биография разве что только не кричит ещё, что вы из Гильдии. Когда мы стали проверять группу — это было настолько ясно, что даже тревожно, я же уже говорил. Напрашивался один вывод: вас ввели в группу для заметания следов и отвлечения внимания. Основным диверсантом был кто-то другой. Версия со слугами отметается — их проверили. Это кто-то из вашей группы. Вы не догадываетесь — кто может быть этим таинственным наёмником Гильдии?        Я прикрыл глаза и выстроил их в ряд: «клык», «дыхание», «кровь», «чутьё»… все, сколько нас есть — все, кто явился в Цветочный Дворец.        — Лучший наёмник — тот, кто никогда не подписывал контракт. Это кто-то, кто не служит Гильдии. Или не знает, что он ей служит.        — И вы знаете, кто это?        Можно было долго обсасывать подозрения. Рассматривать мотивацию, обгладывать улики до косточек: Янист — последний, кто пришёл; нойя, говорят, легко подкупить; Нэйш сам по себе подозрителен… Но я выбрал уже давно. И сейчас кивнул ещё до того, как в мозгу у меня сложилась картинка.        — Знаю.        — В таком случае давайте пригласим сюда Гриз Арделл, — ничуть не удивился Шеннет. — И совместно решим, что сделать с этой досадной помехой. Вы ведь всё равно хотели поговорить со своим начальством? Да? ЯНИСТ ОЛКЕСТ        Судьба настигает пятого веретенщика около полудня.        Впрочем, Нэйш — это скорее рок. Он очень подходит под это определение: в похоронно-белом, исключительно безжалостен и склонен к истязаниям всех вокруг.        Как и положено року, он любит заигрывать — а потому сперва о чём-то болтает со служанками, а потом срывает нас с Мелони с прочёсывания территории.        — Сиреневый грот — одно из любимых мест госпожи Виверрент. Очень укромное место. Вы же его ещё не осматривали?        Не могли же мы осмотреть все закоулки — оранжереи бесконечны. Невозможное цветочное царство — переплетение красок, ароматов, скульптурных изысков…       — Вам точно придётся по вкусу, господин Олкест, — служанки говорят, это место прямо создано для романтических мечтаний.        Можно ли посчитать романтическим мечтание упокоить проклятого устранителя где-нибудь в кустах роз? Мел явно склонна к подобным фантазиям — она смотрит на Нэйша с совершенно определённым интересом, пока мы идём к тому самому гроту. Тем более, что тот пока что переключился на неё:        — Вы ведь работали с приманкой? И кто из вас… Мелони, ты же это несерьёзно? Знаешь, на месте веретенщика… не думаю, что я бы на тебя польстился.        — Будь на его месте и отвали в вир свинячий, — чеканит Мел. Пригвождая меня взглядом к живой изгороди из розовых камелий. Единый и его ангелы — да я полночи и утро убеждал её, что роль приманки лучше отдать мне. Под конец мы едва серьёзно не поссорились.       — Господин Олкест, я не сомневаюсь, что вы предлагали себя. Более разумно, не так ли? Как охотник Мел вас превосходит, ей лучше действовать со стороны, а если что-то пойдёт не так… кажется, у вас тоже несколько больше шансов.        Я молчу и терплю гнусные намёки, и даже почти не краснею. Потому что если что-то пойдёт не так и тварь укусит меня…        Мне страшно думать об этом. Потому я позволяю устранителю брать на себя роль рока и говорить недопустимые вещи.        — Впрочем, кто знает — чувства… сложная материя. Непредсказуемая — особенно что касается нужного накала взаимности. И вы ведь слишком ценны, не так ли, господин Олкест. Кто ещё смог бы так блистательно добыть нужные сведения из пожилых аристократок. Но здесь столько хорошеньких служанок — невинных, влюблённых…        Терпение подходит к концу, но меня опережает Мел.        — На черта они нам. Ты ж весь такой неотразимый. Была б я веретенщиком — точно бы за всякое тебя кусанула.        Я давлюсь неуместным хохотом. Нэйш чуть приподнимает углы губ, отчего возле них чётче проступают два полукруга — словно отметины, где должна остановиться улыбка.        — Не люблю выступать в роли приманки. Но после такого комплимента… ты мне не оставляешь выхода, а?        — Хорошо б, — свирепо говорит Мел в цветочную стену.        Рок течёт за нами по пятам — странная, звенящая угроза в воздухе. Сиреневый грот — душистое переплетение ветвей, крупных лиловых и белых кистей. Цветы полные, как виноградные гроздья, свешиваются над искусственным гротом из крупных камней. Шумит маленький водопад — стекает по боку грота, падает в ручей. Внутри — мягкий, тёплый, наполненный размеренным шумом воды полумрак. Изящная резная скамья в половину стены. На пол небрежно сползла синяя накидка. Несколько тяжёлых медных светильников расставлены по полу.        И лёгкие бирюзовые отсветы в воздухе, и пахнет весной.        Мел поднимает ладонь: стоять. Морщась, обводит взглядом пещеру и принимается потирать Печать.        — Под скамейкой, на накидке. И у входа. Не пожалели, с-сволочи.        — Следы?       От благодушия Нэйша не осталось следа. Улыбка застывает на лице, глаза превращаются в два прозрачных камешка. Мел качает головой.       — Вокруг куча народу топталась, дорожка каменная. Запах глушится цветами.        Нам повезло, что никто из работников или служанок не зашёл внутрь.        — Будь снаружи, — бросает Нэйш в сторону Мел, не оборачиваясь. Меня он словно перестал видеть — так мне кажется до того момента, пока в меня не прилетает белым сюртуком.        Устранитель, таким образом, ставит меня на один уровень с вешалкой.        Нужно возмутиться или отшвырнуть сюртук — но я стою молча. Смотрю, как Нэйш перетекает — иначе не скажешь — в грот. Приоткрывает светильники, осматривается — в правой руке у него словно из ниоткуда берётся охотничий нож.        На нас устранитель больше не глядит — только протягивает длинные пальцы и самыми кончиками касается скамейки — там, где она поблёскивает бирюзовым.        Прохладная ткань таллеи кажется в моих пальцах сброшенной чешуёй. Мы с Мелони застыли у выхода — два холодовых амулета и нож. И я не знаю, чего я жду — может, что веретенщик не появится? Или что он, как выражается Нэйш, не польстится на «клыка»? Или — что Нэйш промахнётся, и веретенщик его всё же укусит? Впрочем, непонятно, что в таком случае станет с бедной тварью — не провалится ли она, например, в зачарованный сон.       «Без шансов», — цедит Мел сквозь зубы, и я согласен с ней. Разве может быть невезучим рок?        Веретенщик выскальзывает из складок накидки — разноцветная капля, которую едва можно отследить глазом. Я не успеваю вскрикнуть, не успеваю активировать амулет — лезвие ножа оказывается точно в середине тела ящерицы. Пригвождает тварь к скамье.       — Отличный улов.       Нэйш присаживается на корточки в двух шагах от веретенщика и терпеливо ждёт, пока стихнут конвульсии. Потом выдёргивает нож.        — Остался один. Думаю, стоит проверить другие места, в которых любила бывать Касильда Виверрент.        «Без тебя не поняли», — прилетает со стороны Мел, а устранитель уже направляется ко мне — забирает сюртук.        — Неоценимая помощь, господин Олкест, спасибо. Удивительные создания, правда? Нэйш достаёт из кармана белоснежный платок и сперва тщательно оттирает кончики пальцев, потом стирает малейшие следы крови веретенщика со своего ножа.       — Если подумать, отличный тест на искренность чувств. Счастливая случайность, что никого из всей группы не укусили, однако… Материал для исследований мог бы быть таким необычным.        Он стоит теперь в шаге от меня, а говорит благожелательно и совсем негромко — только взгляд его, застывший и жёсткий, уходит куда-то поверх моей головы.        — Вот, к примеру, в том маловероятном случае, если бы я промахнулся пять минут назад… Интересно, кого из группы пришлось бы пригласить? Малышку Уну? Или кого-то другого? Или если бы вы…        — Знаете, господин Нэйш, — не выдерживаю я тут. — Удивительно, что Арделл направила вас на отлов веретенщиков. Как по мне, вам куда больше подходит убалтывать старых сплетниц.        Единственное, чего я достигаю — лёгкая заинтересованность на его лице. Словно дрессированная койна показала неожиданный номер.        Устранитель явно не прочь ещё позабавиться, но тут вступает Мел. С вопросом, не собираемся ли мы сбежать в Дамату и связать себя Полным Брачным. И финальным аккордом «Заткнитесь уже, работать надо, Мясник, ты выяснил, где у Виверрент любимые места?»        Нэйш выяснил, а потому мы, к счастью, разделяемся. Мы с Мелони продолжаем работать в оранжерее, устранитель отправляется в замок — там любимых мест у Касильды Виверрент тоже много.        И мне показалось — или в рукаве его сюртука зияет изрядная прореха?        Поиски — без толку, время утекает весенним ручьём. С ним утекает наша удача — уходит вместе с роком в белом. Последнего веретенщика нет и следа, да к тому же ещё Мел в изрядно дурном настроении. Я всё пытаюсь сдерживаться, но всё-таки предлагаю ей отдохнуть — и принимаю на себя все залпы всех орудий, как сказали бы моряки.        — В Водной Бездони высплюсь, Морковка! Хочешь — сам иди прикорни у кого на коленочках. М-мантикоры печёнка, что ж тут творится, какая сволочь…        — Остался ведь только один — или ты обеспокоена из-за этого…        Мелони раздражённо потирает лоб, но вдруг успокаивается.        — Живодёр в своём репертуаре. Конфетка поёт, что эту мразь явно кто-то колданул на везение в детстве. Или он в котёл с чем-то таким упал, а по пути головой ударился — в общем, с ним так всегда. Я о другом — ты что, не видишь, что творится? Сколько укусов среди слуг было за эту ночь? И за утро?        Нисколько. Впрочем, может быть, нам просто не докладывали, потому что всегда вовремя находилось лекарство — поцелуй любви. И мы ведь успели убрать двух веретенщиков с полуночи до утра. Мел читает по моему лицу эти возражения, потому что кивает в сторону Сиреневого грота.       — Этот что там делал? Дрых в накидочке? Не питался и в засаде не сидел. Выполз, только потому что Мясник в эту пыльцу перемазался. Ты про Сонный Мор читал?        Я читал. И в детстве, и те книги, которые откуда-то раздобыла на рассвете Гриз Арделл — их я торопливо пролистал между двумя патрулями. И понимаю, что хочет сказать мне Мел: веретенщики так обычно не действуют. Они не затаиваются в засадах подолгу — чаще двигаются по территории, кусая всех, кто встретится на пути.       — Может, это какие-то ненормальные веретенщики? Те учёные могли что-то напутать в своих исследованиях…        — Угу. Тоже в котелок упали или башкой приложились. Ладно, пошли ещё пару беседок поглядим.       Однако посмотреть все места, которые любит посещать Касильда Виверрент, мы не успеваем. Нас разыскивают слуги Виверрент и зовут в Розовую Ротонду, на общий совет.       В этой просторной каменной беседке мы с Мел побывали уже несколько раз — её сложно миновать, когда прочёсываешь оранжереи. Конструкция внутри конструкции — она похожа на изящный, разукрашенный резьбой фонарик. Только вместо лампы внутри — фонтан в виде плачущей розы. И плетистыми розами увиты колонны — гладкий мрамор, которого не касались ветра. Алые и белые бутоны, неостановимое цветение — и тонкое покрывало лепестков на полу. Под куполом — замысловатая лепнина в форме цветов. И особый свет — рассеянный и мягко-медовый, какой бывает во время закатов позднего лета.        Созданное для отдохновения место — а теперь в нём, как видно, намечается общее собрание «тела». Гриз Арделл коротко кивает нам с Мел, когда мы подходим — занимайте места. Она удручена чем-то и обеспокоена — а вот проклятый господин Нэйш, напротив, выглядит отдыхающим. Он уже избавился от своего порванного сюртука, подвернул рукава — и несчастная Уна, расположившаяся по другую сторону от фонтана, кажется, даже не дышит. Хаата, которая сидит недалеко от неё, кажется спящей и почти погружённой в розовый куст у самого выхода. А Аманда вся светится удовольствием, озирает беседку, кокетливо поправляет платье на плече и лукаво посматривает на Лайла Гроски…        Он, впрочем, в ответ не глядит. Гроски бледен и тревожен и выглядит едва ли не центральным действующим лицом этого внезапного совета. Он нервно потирает руки и шепчется с Гриз Арделл, причём я слышу обрывки странных фраз: «…точно уверена?», «авантюра какая-то» — и несомненное предложение «по башке и в мешок».        Гриз качает головой и обрывает его жестом, который можно истолковать как «Всё обговорено». И, прежде чем я успеваю задаться вопросом — зачем нас вообще собрали — она кивает Гроски, как бы говоря: «Начинай».        Мой сосед по комнате тяжко вздыхает. И тут происходит удивительное преображение.        Вместо хорошо знакомого мне Лайла Гроски в Розовой Ротонде откуда-то берётся законник. Нет, даже сыщик — из бесчисленных детективных историй, прочитанных в детстве. У него такой же проницательный прищур, лукавая усмешка и неторопливые жесты.        У него даже слова такие же.        — Господа, я вас созвал, чтобы сообщить кое-что о расследовании, которое мне поручили вести. Пока что факты выглядят следующим образом…        Лайл рассказывает о том, что ему удалось узнать — и на миг я чувствую укол острого сожаления: жаль, меня не было рядом с ним! У Гроски получается рассказывать куда увлекательнее, чем у любого автора детективных историй. Он расхаживает неторопливо вокруг фонтана, и перед нами один за другим встают поразительные этапы расследования: домик для удобрений, магнат Дэриш и его сын (тут Гроски подробно воспроизводит разговор четверых злоумышленников, которых подслушал юный Следопыт). И лаборатория в землях Шеннетена, допрос злосчастных наёмников, а потом логово самого настоящего посредника Гильдии Чистых Рук.        — Самой интересной находкой, — говорит Гроски, ни на кого не глядя и не прекращая мерно шагать, — конечно, стала эта пыль. «Пыльца фей», как её назвали те наёмники. К тому времени наша группа в замке уже познакомилась с действием этой пыльцы. Кто-то нанёс её на туфли госпожи Виверрент — должно быть, просто просыпал на её пути. Или, скажем, насыпал на растение, мимо которого она должна была пройти — там ведь повсюду растения в кадках, цветы в вазах, так? Легко что-то задеть.        Он зачаровывает — своим рассказом, непривычной властной уверенностью на лице. И все взгляды обращены на него. Только Гриз Арделл, кажется, глядит прямо в струи фонтана и совсем не слушает.       — И, поскольку все слуги прошли проверку, напрашивается неутешительный вывод. В комнате, куда вошла Касильда Виверрент, кроме слуг, присутствовали только мы. Все те, кто сейчас здесь.        Звучит, как нечто безумное — веретенщика на госпожу Виверрент попытался натравить кто-то из нас? Единый и ангелы… кто-то подкупленный? Околдованный? Или имел место шантаж? Или желание поэкспериментировать? Я невольно гляжу в сторону Нэйша: он слушает Лайла, слегка приподняв брови. Мог ли он пойти на такое? Или Аманда — нойя, которую Гриз почему-то называет целительницей?        Гроски длит и длит паузу, а я с дрожью вспоминаю Корабельную Ночь и его рассказ о Рифах, о тёмных вехах прошлого.        — Самым простым, конечно, было бы прогнать нас всех через эликсиры правды, — говорит Лайл, возобновляя своё хождение вокруг фонтана. — Но этого не требуется. Видите ли, я подумал: получается, что тот, кто просыпал эту пыльцу на пол — или на растение — сам не боялся измараться и попасть под укус веретенщика. Но почему? И тут мне вспомнились рассказы младшего Дэриша и тех наёмников. О парне в капюшоне, с низким ростом и забавным акцентом. Союзничек, к которому остальные относились с отвращением. Но который был им крайне нужен.        Он постепенно превращается из сыщика в самого себя, когда договаривает:        — Видите ли, во всех книжках есть куча историй о том, как были укушены маги. И ни одной — об укушенном терраанте.       Хаата начинает двигаться ещё до того, как он договорит. Она словно взмывает из розового куста, останавливается в проходе, и быстрее молнии выставляет перед собой худую, землистого цвета ладонь.       На ладони, переливаясь всеми цветами радуги, лежит ящерица — последний веретенщик. Самый крупный из тех, что я видел.        — Стоять! — голос Хааты — злой шелест умирающей листвы. — Си-шээ-но фиос! Этот быстрый, сильный. Вам не успеть. И с холодом не успеть! Отпущу — укусит трёх, четырёх!        Личико у неё кривится, а глаза горят недобрыми зелёными огнями. И пальцы второй руки топорщатся словно ветки диковинного растения, и по розам за её спиной проходит слабый трепет — будто волнуется цветочное море. Тщедушная грудь даарду вздымается, и Хаата словно не знает — куда кинуться. Сбежать в проход? Её наверняка не выпустят.        — Стойте все! Ты! Ты!       Это Мел и Нэйш застыли в одинаковых обманчиво расслабленных позах — словно готовясь выметнуться вперёд из положения сидя. А я вскочил на ноги и словно не слышу криков — потому что я знаю, что будет сейчас…        Потому что Гриз Арделл, моя невыносимая, говорит тихо:        — Спасибо, Лайл, сядь, пожалуйста. Остальные тоже не двигайтесь.        И встаёт, оказываясь лицом к лицу с разозлённым терраантом, который, к тому же, пытался убить Касильду Виверрент.        — Поговорим, Хаата? Только на общекайетском, если ты не против. Так, чтобы все тебя поняли.        Кажется мне, или в скривленном, скукоженном личике, словно на древесной коре, прорезается нечто неожиданное? Вина.        — Тут нечего говорить, Гриз Арделл. Я плохой корень.        — Не настолько плохой, чтобы поубивать нас поголовно, — спокойно отзывается Арделл. Она не пытается подойти к Хаате, и их разделяет не меньше семи шагов. — И не настолько, чтобы попытаться убить невинного человека. Ты же не убийца, Хаата.       — Тебе откуда знать! — бросает та зло, обнажая редкие, мелкие зубы. — Все бывают дурные корни. Каждый бывает убийца. Даже Пастыри.        Гриз Арделл стоит и смотрит непоколебимо — словно с крепостной стены. Она только чуть опускает подбородок, соглашаясь — да, даже Пастыри.       — И всё-таки я знаю. Хотя бы даже по тому, насколько нелепо ты пыталась выполнить то, что тебе поручили. После первой удачной попытки. Ты осознала, что натворила, не так ли? И не смогла дальше. Ты даже постаралась отвести веретенщиков от людей — рассыпала снадобье в тех местах, которые навещала только Касильда Виверрент. Там, куда вряд ли пришёл кто-то ещё, кроме наших ловцов.       Она говорит ласково, будто с испуганным ребёнком — но мне становится всё страшнее. Какие демоны обуревают маленькую даарду ? Она слушает как заворожённая, словно бы забываясь, а потом лицо вновь искажается — то ли от злости, то ли от боли.        И веретенщик всё так же лежит на ладони. Нервно высовывая язычок и озирая нас — возможные цели.        — Я не знала, что твой народ может с ними общаться, — говорит Арделл так, словно мы все вместе просто сидим на очередном совете. — Так и раньше было?        — Было раньше. Кто выводил их — брали наших как слуг. Плохие корни. Изгнанники тоже. Магия была против бэраард. Не против нас. Нас не кусают, если не попросишь, — она слегка дёргает ладонью с ящерицей. — Мы им не враги.        — Но этого было бы недостаточно, — спокойно уточняет Арделл. — Это объясняет, почему вас не кусали. Но не объясняет, почему вы можете ими управлять. Это ведь ты замедлила их, насколько могла. Хотела избежать жертв? Значит, в их создании участвовала магия даарду.        — Часть силы Кэлда-Ард, часть связи — слышать живое, быть рядом, — шепчет предательница, раскачиваясь, как змея в высокой траве. — Потому спящих пробуждает Печать связи. Знак связи. Поцелуй. Те, которые служили бэраард, были предатели Роя. Хотели…        Ладонь её дёргается так, что веретенщик едва не слетает.        — Создать что-то, что убьёт Людей Камня, — тихо продолжает Гриз.        — Да. Пока бэраард совсем не убили Её. Хотели отомстить. И остановить что-то. Не не спрашивай, сестра. Дурные корни не всё знают.        — О прошлом — да. Но о настоящем ты знаешь куда больше. Зачем ты и другие изгнанники вступили в союз с этими людьми? Почему не отвернулись, даже зная, что те творят? Почему ты…        Она не продолжает, но и без того ясно, что речь о Касильде Виверрент, у которой, будем надеяться, всё же есть шанс. Лицо даарду перекашивается совсем, глаза сверкают через тёмные пряди, и она выдыхает одно слово — длинное, свистящее, на которое Мел отзывается приглушённым ругательством.        — Обменная клятва, — переводит Гриз Арделл.        — Священна даже для дурных корней, — вышёптывает даарду. — Переступишь — кровь убьёт тебя. Хотела, чтоб ты знала, сестра. Чтоб поняла.        — А вторая? Это клятва «службу на службу», к ней прибегают редко, я знаю, — но значит, клялся кто-то и со второй стороны? Чем и в чём?        Терраант прерывисто дышит, и с носа у неё капают слёзы. Она выглядит пойманной, отчаявшейся. Но предчувствие шепчет, что она скрывает что-то страшное. Если сейчас использовать Дар Воды, попытаться при помощи вод фонтана выбить у неё из руки веретенщика… успею или нет?        — Кто и в чём? — повторяет Гриз Арделл, и в голосе у неё — свист то ли кнута, то ли стрел. — Вы клялись кровью и остатками связи с Ардаанна Матэс — что исполните любую порученную службу, так? А он? Клялся Даром, верно? Или там был какой-то особый ритуал?        Шпильки выскальзывают из её причёски, тихо звенят о мрамор — выпускают на свободу каштановые пряди. И наверняка у неё сейчас в глазах эта невыносимая, безумная зелень, которой так сложно противостоять, которая говорит всё лучше слов. Потому что даарду глядит варгине в глаза, и отшатывается, обмякает, словно понимая что-то.       Например — что ритуал клятвы со второй стороны мог быть фальшивым.       — Кто броню пробьёт, крепче древних стен? Зверь, что род хранил девяти колен, где к рука руке, где Печать — в Печать, лютый зверь стальной там начнёт крепчать…        Этого я ждал меньше всего — вместо ответов или угроз Хаата бормочет стихи. Что-то будто смутно знакомое, наверное, из народных то ли песен, то ли присказок — древняя загадка про родовой атархэ. Она что-то говорит Арделл на языке даарду (я разбираю только «Сиаа-Тьо») — и дальше их разговор с Хаатой идёт тоже словно бы на другом языке. Они читают вопросы и ответы в глазах друг друга — мы же слышим лишь отголоски.       — Так вы всё же решились.       — Единственный выход, сестра. Ты видела, что он делает. Будет хуже. Совсем хуже. Для всех корней — дурных, добрых… всех! Показала тебе… хотела, чтобы ты поняла.        — Почему ты сразу не сказала?        — Ты должна ему. Должна ему клятву! Должна ему службу! Не могла сказать. Не тебе, сестра!        «Всесущий», — бормочет Мелони сквозь зубы, а вслед за тем идёт ругательство. И я вспоминаю рассказы малышки Йоллы о какой-то истории с верховным жрецом даарду, когда Гриз пришлось дать ему клятву служения… Значит, Хаата и другие изгнанники решились… поднять восстание против своего жреца? Свергнуть его или даже хуже? Отыскать какой-то способ…        — И ты наверняка знаешь, что только так.        — Этот зверь могуч, этот зверь хитёр, паче всех мечей клык его остёр, верь, что щит любой обратишь ты в тлен, коли зверь с тобой девяти колен.        Шёпот даарду дрожит и сворачивается, а на измученном личике за отчаянием теперь ещё — всепожирающая, страстная надежда. Гриз Арделл откликается этой надежде понимающим кивком.        — И в чём они поклялись вам? Отыскать его?        — Не отыскать, нет, сестра… освободить. Они… знают, да.        Хаата словно забывает, что она предатель, что на руке у неё — веретенщик — делает шаг, будто вырастая в своих серых крапивных отрепьях. И шепчет с загоревшимися глазами:        — Знают, где он… хитрый зверь, прятался, нашли. Теперь только освободить. Чтобы — в нужную руку.       — Но вы не сможете…       — Нет, не мы, сестра! Нужная рука нашлась. Нужная Печать. Истинный, кто может его укротить. Понимаешь ли?        Я не понимаю ничего, и только сердце стучит и колотится, и аромат роз наплывает волнами — тревожный, острый. Куда идёт этот разговор? Почему Арделл кивает так, будто всё уже сказано?        — Понимаю, Хаата. Теперь последнее. Но перед тем, как проститься — знай, что я отзовусь тебе. Слышишь? Если нужно будет — я всегда отзовусь тебе.        Голос у неё грустный и ласковый, словно расстаётся с дорогой подругой. А Хаата в ответ плачет, уже не скрываясь, и улыбается искорёженной, страшной улыбкой того, кто всё решил.        — Ты выполнила приказ о Касильде Виверрент, — говорит Гризельда Арделл. — И ты избегала меня, чтобы я не спросила этого… верно? Кто был во втором приказе? Эвальд Шеннетский?       — Ты.        Хаата чуть стискивает в пальцах шипящую тварь и наконец прорывается в смех — полускрип-полушелест. Смех сотрясает её, и с трудом можно разобрать слова:       — К нему… не подойти… сразу они знали… не хотели показывать, кто… Сказали — тебя. Тебя! И других… чтобы не поцелуй. Чтобы не проснулась. Не позову, сестра! Не зовут оттуда.       Я вдруг понимаю, на что она решилась. Была ли она послана в группу уже связанная клятвой? Или её завербовали позже, когда она уже узнала Гриз Арделл? Когда уже поставила её жизнь выше своей?        И тут же окатывает варом понимания — для чего даарду всё время держала на виду веретенщика.       — Эти… не кусают, — кивает она на свою ладонь и дрожит мелкой дрожью. — Не кусают нас. Если не… попросить.        Потом глубоко вдыхает, чтобы прошептать ещё что-то — прощание, а может, команду для ядовитой твари на ладони. Но в этот миг Гриз Арделл делает шаг вперёд — и вскидывает ладонь, осыпая себя пылью с бирюзовыми отсветами.       Я давлюсь криком, срываясь с места — но уже поздно, бирюза искрится и окутывает невыносимую варгиню запахом весны, и веретенщик прыгает с ладони Хааты — она не успевает сжать её. Даарду свистит какую-то команду и тоже кидается за ящерицей — но тоже поздно… Веретенщик скользит по полу, будто ртутная капля, подпрыгивает, впиваясь в протянутую ладонь Гриз Арделл.       Та смыкает пальцы.       — Ящик, Лайл!       Гроски подскакивает к ней с металлическим ларцом, в ларец вмурованы артефакты, и Гриз быстро, одним движением стряхивает веретенщика внутрь, закрывает крышку, бросает: «Морозь!» — всё это я различаю на бегу, уже осознавая бесполезность, не зная — что делать, понимая — она сейчас упадёт…        Она покачивается, но не падает, потом разворачивается и ищет кого-то взглядом, но почти сразу смотрит на меня.       — Янист, — выбрасывает она сквозь зубы. — Хорошо, что вы здесь, Янист!        А потом она хватает меня за отвороты сюртука и целует при всех, и это обрушивается на меня девятым валом: её обжигающие губы, запах осенних листьев от её волос, которые скользят по моей щеке. И блаженная, горячая волна, которая захлёстывает и отнимает дыхание, смывает напрочь все мысли, кроме жалкого отголоска, маленькой, утлой лодчонки: не может быть, чтобы она… тоже… это всё сказка.        Когда она отпускает меня, щеки у неё окрашены румянцем — а брови нахмурены и глаза широко распахнуты, полны зеленью, словно штормовое море. Она невыносимо, невозможно прекрасна — прекраснее Касильды Виверрент, прекраснее любых виденных мною красавиц, и я стою, заворожённый этой красотой, и могу только смотреть, остолбенев.       — Уходи, Хаата, — тихо бросает она, повернувшись к даарду. — Твоя клятва выполнена — веретенщик меня укусил. Тут уже всё закончено. Теперь иди.        Воздух звенит, будто колокола, и он наполнен розовым благоуханием. В нём без остатка растворяются слова на языке терраантов — напутствие или предчувствие встречи. Отвечает ли Хаата что-нибудь, прежде чем отвернуться?        Не слышу, не знаю — закрываю глаза, а когда открываю их, фигура даарду растворяется в зарослях роз, словно сон.        Губы мои горят, а благоухание кажется горьким и оглушает, и я тону в единственной мысли: «Она тоже… тоже!..» И в звенящей, синей глубине шторма — где-то там далеко скрывается тщедушная фигурка даарду… хотя разве её выпустят за пределы поместья?        Но это неважно, и всё остальное неважно тоже — потому что волна, горячая, алая, как розы, смывает весь мир, и остаётся лишь она, моя невыносимая, взгляд которой мне так важно встретить сейчас — чтобы знать, что я не сплю, что это не яд веретенщика в крови, не безумное видение, что невозможное может быть правдой…        Развившиеся волосы упали ей на лицо. Она нетерпеливо стряхивает их, отворачиваясь к Гроски. Тот баюкает коробку, которую он только что как следует наморозил магией с Печати.       Вид у него скорее обречённый, он бормочет: «Предлагал же — по башке и в мешок». Но Гриз Арделл качает головой и ищет взглядом кого-то.       Не меня — хотя я стою совсем рядом, в двух шагах. А позади стоят другие — свидетели того, что было, и из глубины, из толщи хрустальных вод я вижу их лица. Улыбку Аманды, лукавую и радостную. Лёгкое изумление на лице Нэйша. И у Мелони — выражение, которое легко прочитать, как «Да наконец-то уже».       Но моя невыносимая ищет глазами кого-то другого — словно он тоже присутствовал на этой странной беседе.       Словно вот-вот задаст вопрос, на который непременно нужно ответить. ГРИЗЕЛЬДА АРДЕЛЛ        — Им нужен был Белый Лис. Меч ваших предков.        Кабинет Хромого Министра поражает хаосом. К серебристой, шёлковой ткани стен кощунственно пришпилены бумаги и карты. В круговерти бумаг на столе можно потерять дюжину шнырков. Водная Чаша мирно соседствует на столе с чашкой чая, а рассыпанные золотые монеты — с печеньем на тарелке.       Огромная карта прижата к полу корзинкой с котятами. Рыжий котёнок, попискивая, прогуливается прямиком по Велейсе Пиратской.        Эвальд Шеннетский в собственном кабинете кажется случайным посетителем. Неуместный чужак в тёмном и скромном костюме, с внезапным синим цветком в кармане. Навершие трости — серебристая голова лисы — посвёркивает от кресла, где Шеннет расположился на месте гостя. Боком к своему столу и лицом к Гриз Арделл, которая сидит в точно таком же кресле.       — Или, вернее, ей сказали, что Белый Лис должен быть освобождён.       — После моей смерти, полагаю. Надо же, как занятно.        Шеннет перегнулся через ручку кресла и вовсю забавляется с котёнком. Постукивает пальцами по карте, заставляя того нападать.        — Между прочим, называть эту реликвию рода клинком девяти колен было бы не совсем верно. Это же игра слов, да? Не силён в языке даарду, но знаю, что их старожилы любое оружие именуют зверем. Да, так вот, насчёт этой загадки. Есть старое поверье — если девять колен рода владеют родовым атархэ, при этом все девять колен — с одним и тем же Даром, то атархэ становится непобедимым. Потому их и именуют девятиколенными. Но Белый Лис видел девять колен Мечников ещё при Стимфереллах, а до этого принадлежал Шеннетам из Вейгорда, хотя вир их знает, может, они не все были мечниками. Зато на их гербе как раз был белый лис. В общем, этому клинку самое меньшее — лет пятьсот, а в семейном предании и вовсе утверждалось, что он создан ещё до Войны Артефактов. Одними из тех Мастеров, которые владели настоящим искусством — так что их произведения были способны на невообразимое.        Остальные котята, примяукивая, ползут вон из корзинки — всем хочется прогуляться по Кайетте. Хромой Министр уделяет внимание и им.        — Да… Но при мне эта реликвия ничего невообразимого не творила — в основном лежала в церемониальном зале. Непременный участник семейных торжеств — знаете, вынести, торжественно попялиться, не вынимая из ножен. При Вступлении в Право он так же торжественно передавался новому полноправному члену рода. На одну минутку. И хотя все родные как заведённые твердили, что это — бесценный атархэ… едва ли они знали, какие силы в нём скрыты. Если, конечно, такие силы вообще были.        — Про Белый Лис ходит множество легенд, — осторожно говорит Гриз Арделл. Она знает — кто мог рассказать бы эти легенды, но это потом, потом…       Но всё же она невольно прикрывает ладонью губы. Храня их тепло.        — Ещё бы, предок даже книжку написал. Вся эта чушь насчёт «гибель рода придёт, когда будет утрачена сия реликвия» и «лишь в деснице истинного Мечника Белый Лис просияет своей истинной силой». Считаете, даарду Хаата и её сообщники верили во что-то подобное?        — Вы сами видели. И слышали.        Едва ли Эвальду Шеннетскому нужно объяснять — кого хотели убить изгнанники-терраанты при помощи Белого Лиса. Потому что считали, что никак иначе его не убить.        Шеннет с немного обиженным видом рассматривает укушенный котёнком палец. Так, будто это не он пару часов назад в Сказочном зале обсуждал с Гриз судьбу Хааты. Будто это не его Гриз просила дать ей один разговор — а он в ответ настоял на месте этого разговора. И на присутствии «небольшой публики».        Будто это не было ещё одним испытанием.       — Всё хотел испробовать эти следящие артефакты. Мастер не соврал — качество отличное. Любопытно, они и правда нашли этот клинок? Моя матушка, видите ли, озаботилась тем, чтобы драгоценная реликвия мне не досталась — ну, и с тех пор… Да к тому же, есть ещё эти семейные легенды. Будто бы Белый Лис исчезает для недостойных и появляется для достойных — словом, он сам по себе не так прост. Я, конечно, тоже интересовался этой тайной — полагаете, они могли его разыскать?        — Сомневаюсь. Скорее уж, они нашли, что солгать терраантам-изгнанникам. Воспользовавшись тем, что на свой лад даарду весьма наивны. К примеру, сказали, что тайник может открыться только после вашей смерти. Или что мечом можно воспользоваться только после вашей смерти — помните, она сказала «освободить».       — К слову, знакомый клич. Вы не считаете, что это связано с…        «Освободи! Освободи! Освободи!» — взвиваются хриплые голоса среди стен внутренней крепости. Гриз давит озноб (губы такие тёплые!), качает головой.        — Хаата как-то сказала, что этих одержимых даарду посылает на поиски сам Всесущий. Едва ли Всесущий послал бы их искать этот клинок.        — На его месте я бы как раз послал кого-то искать этот клинок. Если то, что говорила ваша подруга, — верно…        Молчание витает в серебристой комнате. Среди стен, расшитых шёлком. Расползаются котята по карте Кайетты — кувыркаются, прикусывают друг друга за хвосты.        Если что-то может тебя убить — ты найдешь это, пока не нашёл кто-то другой. Но едва ли станешь посылать на поиски врагов.        — А я-то уж думал, кто-то напал на след и заполучил-таки бесценную реликвию, — Шеннет делает выпад воображаемым мечом. — Почти обнадёжился. Любопытно было бы узнать, куда всё-таки делся этот клинок.        О Белом Лисе ходит много легенд, — молчит в ответ Гриз. Некоторые знаю даже я. Например, ту, по которой один вельможа купил себе место министра в обмен на реликвию предков. Или продал эту же реликвию. Или заложил в древнем заговоре — в обмен на способность читать в душах людей.        Впору поверить в то, что эта способность есть у Эвальда Шеннетского. Он не смотрел в лицо Хааты. Не читал по глазам. Но говорит небрежно:       — Итак, нашим милым заговорщикам понадобилось содействие терраантов — и в лаборатории, и здесь. А господин Флористан обладал нужными знакомствами даже и в этой сфере — и нашёл, чем привлечь даарду на свою сторону. Обставил всё как обмен клятвами и вынудил нескольких изгнанников из племени выполнять его приказы. Может, они и сами были этому не рады, но посчитали, что цель стоит средств. Всё ведь так и было? А теперь объясните же мне, Гриз, почему вы просили её отпустить.        Он поднимает серого котёнка на колени и нежно поглаживает его. И Гриз кажется, что пальцы Шеннета высекают искры о кошачью шерсть.        — Я не спорил с вашим решением — даже отдал приказ её не задерживать. И я вполне уверен, что на свой лад даарду Хаата преследовала высокие цели. Но она всё же пыталась убить мою жену.        — И после единственного раза не повторяла попыток.        — Одна попытка в случае с веретенщиком — неоправданно много. Вам не кажется?        Котёнок выгибает спинку и шипит — полная противоположность расслабленному, благожелательному хозяину.        Сапфир в синей шерсти поблёскивает — вопросительный, недобрый глаз.        — Вы сами сказали. Я попытаюсь спасти всех. И кажется, как раз это вас устраивало. Но если вам интересно, были ли у меня другие причины…        В крепости Гриз сейчас — нашествие шипящих котят. Горбят спинки, разевают розовые ротики.        Вцепляются коготками в незыблемо стоящие стены.        — Первая — вы получили агента среди терраантов. Это разве не драгоценно? Что бы ни происходило с Кайеттой, терраанты и их верховный жрец — часть этого. Хаата объявится, если будет нужно, поверьте.        Шеннет и котёнок с его коленей следят за ней с интересом. Как за птичкой, которая пока не подлетела достаточно близко для броска.        — Вторая причина — то, что вы узнали имя своего заговорщика из Айлора. Мне нужно повторять то, что Хаата говорила о руке, которая нашлась для клинка? И вы же только что сами озвучивали легенды из книги о Белом Лисе.        Шеннет приопускает ресницы и отпускает погулять лёгкую мальчишескую усмешку. Шалость удалась, ну надо же, кто-то заметил.        Можно было бы уже умолкать, но Гриз выдыхает последнее:        — И ещё — вы можете считать это первым из обещанных мне желаний.        Какое-то время они смотрят друг на друга. Первый министр Айлора и варг из питомника Вейгорда. Разом окунаясь в сказку: стены обращаются в лунный лес, серебрятся шёлковые стволы. А возле них — перекрёсток, где сошлась вся Кайетта, и диковинные звери разгуливают по дорогам, и воздвигся холм у перекрёстка — припорошённый ранним снегом бумаг.        — Девятеро и все их дети — как же приятно ощущать, что не ошибся в своём выборе. Значит, вы всё-таки решили подумать над моим предложением. А как с остальными желаниями? Прибережёте на потом? Я не ограничиваю вас во времени, вы знаете.       На лунных перекрёстках вечно встречаются духи-искусители. С ясными глазами и открытыми улыбками.        Главное — не опускать взгляд и держать в памяти что-то, что не позволит сбиться с пути.        Например, касание чьих-то горячих губ.        — Нет. Вы услышите оба сейчас. Второе желание… мне нужно название цветка. Противоядия для Йеллта Нокторна.        Кажется, что улыбка Шеннета вот-вот высечет искры о шёлк стен — как пальцы о кошачью шерсть. Ты предвидел это, — думает Гриз. Предвидел и сделал ещё одним испытанием. И судьбу Хааты, и судьбу бедного Нокторна. Ты никогда не давал мне три желания, лукавый министр.       Потому что знал два из них.        — Вы любите «Балладу о васильковой деве»? Я обожал в детстве.        Шеннет слегка касается пальцами цветка в своём кармане. Полевой василёк. Свежий — ну конечно, они же наверняка есть в оранжереях…        Нужно сказать Аманде.        — Ещё что-то?        В голосе у него — настоящий интерес. Потому что этого он предвидеть не мог.        Она тоже едва ли могла. Кто знает, как пойдут дела, возможно — и никто не сможет.        Гриз прикрывает глаза, делает вдох — ровный, будто вокруг неё сейчас — безумный смех кровавых нитей. Будто непременно нужно удержаться. Разжать ворота — нет, губы. Выпустить эти слова.        — Однажды… возможно… мне понадобится ваш Дар, Эвальд.        Котёнок спрыгивает с колен Хромца — и министр не ловит его. Он глядит на Гриз, чуть приподняв брови. Будто не расслышав.        — Мой Дар? Но ведь все в Кайетте сходятся на том, что вот тут, — он поворачивает затянутую в перчатку правую ладонь, — вир знает что! Кто-то говорит, что у меня и вовсе нет Дара и мне нужно бы присоединиться то ли к общине Единого в Алчнодоле, то ли к Гегемонии Равных. Некоторые уверены, что Печать у меня искалечена. Кто-то считает, что я при помощи Дара читаю мысли, кто-то — что перемещаюсь без Вира, а кто-то — что моя Печать содержит сотню других Печатей, и я могу пользоваться любой Магией Камня. Так что это вроде как одна из великих тайн Кайетты — и вы правда хотите купить такого кота в мешке?       Он даже нашаривает взглядом кота для сравнения, но под взгляд всё попадаются котята — слишком мелкие. Приходится остановиться на серьёзном лице Гриз Арделл.        — Мне кажется, понять, что у вас за Дар, не так сложно, — говорит она тихо. Берёт бумагу из залежей на столе — не глядя. Добывает из причёски шпильку — перо потерялось где-то на столе.        — Надо же, — удивляется Хромец, — и быстро вы это поняли?        — В первые пять минут нашего первого разговора.        Шпилька погружается в чернила, и Гриз вычерчивает на бумаге знак. Сворачивает свой рисунок и передаёт Шеннету.        Эвальд Шеннетский разворачивает бумагу и целых три мига рассматривает то, что на ней изображено.        Потом вскидывает глаза — и широкая улыбка делает его лицо совсем молодым.       — Приятно видеть, насколько я в вас всё-таки не ошибся, Гриз.