«…однако высшая прелесть охоты не в том, чтобы истреблять, но в том, чтобы показывать превосходство своего вида над бестиями — пусть могучими, но неразумными. Оттого настоящий охотник должен быть хитёр, и внимателен, и не чураться никаких методов: грань слишком хрупка, и если оступиться, то в следующий момент можно сделаться добычей».
Кодекс Гильдии Охотников
ЛАЙЛ ГРОСКИ — Представляешь, — сказал я. — Они собираются меня убить. Получилось дебильновато-радостно. Очень, в общем, подходяще к моему положению. Как тут ещё разговаривать, если ты сидишь, запакованный в верёвки по самое не могу вместе со стулом, над тобой смыкаются стены гнусного тильвийского клоповника, ты завалил свою миссию, а на выручку тебе явился напарник-мечта. — Неужели, Лайл — прозвучало от дверей. — Думал, ты с ними договоришься. Плёвое дельце — ты же как-то так выразился? Боженьки, теперь он мне девятницу это будет припоминать. Маргинального вида ребятушки, которые меня и повязали, вяло зашевелились. Было их девять, и отличались они непредсказуемостью и нервностью в движениях. Подёргивание ладоней с позеленевшими Печатями, остекленевшие глаза. Ребятушки именовали себя «кристальными» и были под самую маковку напичканы тем, чем сами же и барыжили. Возможно, они даже принимали Нэйша в его белом костюмчике за какой-то занимательный глюк. — Мог бы договориться, — шипел я со стула. — Я, вир побери, могу договориться даже с крайне упоротыми, я же работаю с тобой! Я только не могу включить в расчёты, что клиенты нажрутся зелий, изменяющих сознание. Они приняли меня за законника, за законника, Нэйш! А я-то так старательно гримировался в местное отребье. Втирал в кожу травяные маски Аманды — маски, правда, были для волос, но зато придали моей физиономии нужный серо-зелёный оттенок. Куртку самую драную минут сорок выбирал. — Но ты и есть законник, Лайл, — мягко сообщил Нэйш, проходя внутрь комнаты. — Во всяком случае, был когда-то. — Ты не помогаешь. — А должен? В горле першило из-за смеси перца, клопов и «выхлопа» магических зелий. «Кристальные» вслушивались в «изнанку бытия» и выдавали всякое, от томного шёпота до истерических выкриков: — Мы знаем… мы видим… — Это было ясно, кристально ясно…. — Я вижу крысу на двух путях! Крысу на двух путях! — А что видит Гормэн? — Ааа-а-а-а! Жжё-ё-ё-ё-ёт! Я бы даже посмеялся над этими чудиками, только вот я не знал, сколько трясущихся ладоней с Печатями направлено на ту мою часть, которая неизменно отыскивает себе приключений. В Нэйша, вроде, четверо целятся… или больше? — Вроде как, это подходит под твоё правило, нет? «Притаскиваю группы с выездов живыми», а? Я в твоей группе, вот эти собираются меня убить, так что не мог бы ты, как бы это… уже начать? — Даже не знаю, Лайл, — проникновенно отозвался устранитель. — По-моему, ситуация не выглядит опасной. Они же даже не использовали кляп. Я бы, к слову, непременно использовал. Те «кристальные», которые оказались в поле моего зрения, как по команде скосились на меня со странным выражением, похожим на «Трудно тебе с ним, а?» — Какие-то неправильные законники, — раздалось у меня над головой. — Или я слишком сильно обдолбался. — Но если ты настаиваешь, — размеренно продолжал Нэйш, который даже не соизволил вынуть руки из карманов, — Господа, вы правда собирались убить моего напарника? «Кристальные» лупали глазами в выразительном молчании. — Я только имел в виду — есть ведь столько форм насилия, не приводящих к смерти, но гораздо более увлекательных. Вот, скажем, лишение Печати — кое-где в Дамате это расценивается даже страшнее, чем смерть. К тому же, при вытравливании Печати едкими зельями — процесс может быть крайне длительным и крайне болезненным, поскольку все пути перемещения магии в теле начинают попросту кричать от боли. Однако использование самой магии тоже может быть эффективно. Я вижу, среди вас есть маги Огня — так вот, прижигание… Клоповник с вонью зелий начал походить на зал потрёпанных портновских манекенов. «Кристальные» замирали, приоткрыв рты так, будто мерная речь вводила их в транс. Хоть в этом с Нэйша был толк: пока он витийствует — на него явно смотрят даже те, кто должен бы в меня целиться. Так что пора доставать козыри из рукавов. — …не говорю, что ломание пальцев настолько эффективно — грубый приём, к которому прибегают дилетанты, однако иногда, по чуть-чуть… Верный ножичек удобно скользил в пальцах, перерезая верёвку — потихоньку, потихохоньку, спешить нельзя, показывать движения нельзя… — …удары, ориентированные в пах, крайне эффективны, как и прочие манипуляции в этой зоне — к примеру, с режущими предметами, — народ чувствительно сглотнул, и до меня долетело слабое: «Ой, надо было принять больше». — Конечно, есть и ряд других занимательных воздействий, могу просветить, если нужно. И при всём изобилии вариантов — вы собирались именно убить его? Понимаете, в таком случае мы натыкаемся на маленькое недоразумение. Но я уверен, мы могли бы… Первым не выдержали нервы у парняги, который стоял к Нэйшу ближе всего. Огненная вспышка полыхнула в полутьме, мелькнуло белое, раздался тихий свист и вопль — ладонь «кристального» была пришпилена к стене серебристым лезвием. Прямо в середину Печати. — Я предупреждал, это больно, — не меняя выражения, произнёс «клык». Левую руку он теперь держал вытянутой вперёд, направляя палладарт. — О чём мы? Так вот, вы точно хотите убить моего напарника? При всех имеющихся вариантах — это… «Три, два, один, — размеренно считал я миги тишины, пиля верёвки. — Накинем ещё парочку из-за того, чем они накачаны… О, ну вот». «Кристальные» атаковали почти одновременно. С воплем бахнув по Нэйшу магией из всех своих трясущихся Печатей. Бутылки и кружки на столах раскололись и заледенели, заорал кто-то, подпаленный ударом товарища, вихри ветра смешались с вихрями пламени, и в этой неразберихе я быстренько повалился на бок — на случай, если ребятушки позади решат выполнить своё обещание насчёт «убить». По-моему, они даже не заметили: тоже кинулись к двери, в смысле, к Нэйшу. Кто-то запнулся за мои ноги и улетел куда-то дальше, задорно хрустя костями о пол, кто-то громко блевал в углу, кто-то выл: «Аы-у-у-у-у, жжёт, жжё-о-о-о-от!» — и посреди общего веселья я торопливо допилил клятую верёвку. Высвободил руки, принялся выпутываться из верёвочного кокона, ощущая себя грузной и не слишком-то удачливой бабочкой. Которой, к тому же, приспичило вылупляться, когда рядом тхиор разбирается с мешающими друг другу шнырками. Пятеро уже валялись на полу — правда, неясно, кто их вырубил, Нэйш или сами друг друга. Ещё троих «клык» отключил тычками по слабым точкам, со слегка скучающим выражением физиономии. Предпоследний, за секунду до того, как его голова поздоровалась с полом, успел выдать эпохальное «Я узрел магию, которая не дей…» Последний Травник попятился, уселся на копчик, выставляя перед собой ладонь с Печатью. Поднатужился, икнул и вырастил из пола пару мухоморов. Тупо посмотрел на грибочки и отключился от перенапряжения магии. Нэйш осмотрел клоповник взглядом алапарда, которому не додали мясца в обед. Остановился на мне и состроил брови выразительным «домиком». — Не могу припомнить, как ты выразился, когда уверял, что справишься один? Ну-у-у, там было что-то вроде «А что, неужели никому в Кайетте не требуется мучительная кончина». Ещё там было много всего про «да я договорюсь» и про вопиюще чокнутых, которым лечебка требуется. Но оно и понятно — напарничек за пару девятниц сумел меня здорово допечь. — Всё пошло не по плану, ясно? Наводка была на торговцев зельями, так что я-то настроился на разговор с более адекватной публикой. Всяко уж не с братией с бешеными шнырками в черепушке. — Действительно, — согласился Нэйш, слегка поддев носком ботинка какого-то стонущего бедолагу. — Кто мог знать, что здесь окажутся настолько опасные, коварные… — Не у всех тут Печать Щита, к твоему сведению. Я было понадеялся, что отвяжусь от напарника при обыске, но не тут-то было. Лаборатория оказалась за соседней же дверью. Тесная комнатушка с перегонными кубами и простенькими нагревающими артефактами. Два стола, ящики с ингредиентами у стен, шкаф, в котором полно склянок с разноцветной дрянью. — Не сомневаюсь, что ты мог с ними справиться и без Печати. Не знаю, стоило мне вообще торчать под окном… как ты там выразился? «Дышать тебе в затылок и руинить твою работу»? Если подумать — я всего только… — Да-да-да, спас мне жизнь, — я уловил говорящую паузу за спиной и добавил: — Во второй раз. О, смогу ли я воздать, смогу ли я воздать и так далее. — В третий, — поправили из соседней комнаты. — Забываешь о поместье Линешентов. Ну да, ну да, кое-кто же великодушно закрывал нас с Амандой своим идеальным телом. И куда менее идеальным щитом, если подумать — какого вира болотного я всё время цепляюсь мыслью за этот щит… То, что я искал, никак не желало находиться. Могли, конечно, сбыть куда-нибудь, товар-то редкий. Я пошарил под столом, похлопал дверцами шкафа — ничего похожего на клетку или коробку с чем-то живым. Какого… — Ты со всеми ведёшь такие подсчёты? Ну там, Аманда, Мел, Гриз… Что-то вроде ещё одной коллекции, а? Кто пока лидирует? И потом каждому тычешь в нос квитанцию об оплате, или как? Нашлось всё-таки — среди ящиков с грибами и корзин с травами, в куче ингредиентов. Крошечный плотный мешочек, а в него запихнули трёх змеек длиной по пару пядей. Полуживые бедолаги — и чуть не задохлись. — Есть, нашёл. Три пересредника, интересно бы знать — где они их спёрли. Спросить, что ли. Вдруг там ещё есть — Мел обрадуется. Как только наплюётся ядом в адрес «кристальных». Пересредник, или вживулька, тварь дорогая и редкая, с умением временно перенимать чужой Дар. При случае чужой же магией и подпитываются. Так говорила Мел. После побега Хааты Следопытка шпиговала меня знаниями щедрее, чем Фреза — свинину чесноком. Результаты были не то чтобы совсем уж блестящими, но кое-что внутри оставалось. — Вы уж не обижайтесь, парни, — пробормотал я. Осторожно дал импульс магии с Печати. Пересредники слабо задвигались, подняли головёнки и приветственно зашипели. Ну вот, до питомника доживут точно, сейчас только устроить поудобнее в просторном мешочке. Любопытно было бы знать — что «кристальные» собирались делать с этими тварюшками. Торговцу, который и кинул нам наводку, они задарили одну просто по знакомству — в благодарность за молчание и какой-то ингредиент. Может, хотели сварить в каком-то из своих развесёлых зелий. Нанесло на группу упоротых экспериментаторов — остальные жрут то, что отшибает мозги или вызывает толпы грудастых розовых грифонов (из личного опыта). А эти вот решили бахнуть того, что позволяет достигнуть кристальной ясности сознания. Вплоть до того, что можешь видеть суть вещей. Не знаю, как эта штука на самом деле действует: не успел спросить. Я и представиться-то не успел, как один заорал: «Законник, законник!» А двигаются эти ребята, когда захотят, довольно нервно: вмазали под дых магией воздуха и примотали к стулу, а потом уже дофилософствовались до «убить». Моих аргументов никто особенно не слушал. Можно было бы даже сказать спасибо напарничку за то, что ошивался под окошком и решил прогуляться внутрь. Выходя из лаборатории с мешком, я даже раздумывал — а не стоило ли поместить в грудь что-нибудь вроде благодарности. Потом увидел Нэйша, и решил, что придётся подождать, пока чувство «он меня достал» освободит благодарности хоть дюйм места. Устранитель развлекался, стоя над тем самым «кристальным», который орал сперва про «законника», потом про «жжёт». Нэйш перевернул его на спину, и теперь парень пялился на «клыка» снизу вверх, прерывисто икал и что-то бормотал со всхлипами. Нэйш внимал с чуточку заинтересованным видом того, кто раньше не сталкивался с таким поведением насекомых. «Белое, — разобрал я среди вздохов и цокота зубов. — Белый… скорпион… клетка и коридор. И дверь». Нэйш носком ботинка самую чуточку придавил ему шею, и парень замолк. — Знаешь, Лайл, я тут подумал… пора нам с этим заканчивать. — Ну так мы почти и закончили, — я потряс мешком с многосущниками и сделал лицо того, кто в упор не слышит скрытых смыслов. Нэйш преисполнился неразбавленной радости от того, что может донести до меня эти смыслы во всех красках. — Обычно я не веду подсчёты и не требую оплаты в случае с кем-либо из «тела» — в основном потому, что в схожей ситуации могу рассчитывать на ответную любезность. Можешь считать это вложением активов с моей стороны. В случае же с тобой, мне кажется, счёт едва ли не просто выровняется, а… — он сделал короткий жест, как бы показывая, что мне в этой игре со спасениями жизни не светит даже размочить счёт. — Так что, я думаю, небольшая оплата… Если вас когда-нибудь попросит оплатить ваш счёт за три спасения жизни ваш напарник-маньяк — потрудитесь мне сообщить о красивом, остроумном ответе. — Боженьки, это для тебя какой-то способ развлечения, да? — спросил я, осознавая, что надо было упороться всем, что было в весёленькой лаборатории. — Гриз дала тебе отставку ради Олкеста, тебе нечем заняться, и ты решил переключиться на меня? — Сомневаюсь, что ты сможешь послужить адекватной заменой, — раздумчиво откликнулся устранитель. — Не во всех аспектах, во всяком случае. Но кое-какую услугу ты мне точно можешь оказать. — …погоди, у них тут есть спиртное, я не буду это слушать на трезвую голову… — Да брось, Лайл. Я не стал бы загонять тебя в угол. «Не поворачивайся ко мне спиной» — видишь, я помню. Нет, это всего лишь то, что у тебя так хорошо получается. Прикрытие на выезде. Звучало просто издевательски безопасно, так что я уставился на «клыка» с обоснованным недоверием. Нэйш в ответ кивнул на улицу и заговорил, только когда мы нырнули во влажные тильвийские сумерки. — Небольшой вызов не по линии питомника. Из тех, которые не нравятся Гриз: клиент настаивает на безусловном и быстром устранении. А также на том, чтобы никто вообще не знал о нашем контракте. Видишь, Лайл, мне без тебя просто никак. Я всё ещё в упор не видел, что мешает драгоценному напарничку привычно кануть на несколько дней вир знает куда и появиться потом с довольным видом. Занятно, конечно, было бы выяснить — куда он пропадает, только вот инстинкт на что-то там намекает. Попискивая в правом подреберье. — Вызов может занять несколько дней, — прояснил Нэйш, принаклоняясь ко мне с лютой доброжелательностью, — а клиент настаивает на безотлучном нахождении на его территории. И, как ты понимаешь, если меня вызовет кто-нибудь из питомника, я не смогу явиться на вызов. Хотя обычно являюсь. Так что тебе придётся придумать убедительную причину, почему это мы вместе с тобой отправились куда-то. И почему я, скажем, не отвечаю на вызовы сквозника. Нужна убедительная легенда и прикрытие по ходу дела, если меня вдруг вызовут. Так и знал, что чем-то таким кончится. — Мы с тобой — в смысле, мне, что придётся волочься куда-то в пасть к неведомой зверюге, только затем, чтобы оформить тебе прикрытие перед Гриз?! Нэйш жестом обозначил, что я разминулся с истиной на пару-другую шажочков, не более. — Да на кой?! Легенду я тебе сварганю хоть сейчас, нужно отболтаться, если вызовут — ну, так оставь мне свой сквозник, я из любого трактира такого Гриз понарасскажу, что… Устранитель на сей раз мимикой выразил, что это у меня не прокатит. И вообще он мне тут вроде как не выбор даёт, а сообщает направление движения. А отказы не принимаются, потому что… кто тут достал меня за пару девятниц и доконает, если что, ещё за парочку дней? Ой, какие вы догадливые. Крыса орала что-то развесёло-плясовое. Намекая, что если уж тащат, и отказаться нельзя… — Деньги пополам. Улыбка Нэйша в лунной мороси высверкнула ярче дарта. — Тридцать на семьдесят, и я не отравляю твоё существование до Луны Дарителя. О, да какого чёрта. ГРИЗ АРДЕЛЛ Снежная Дева на полпути к мужу обычно плаксива. Неуверенна и непостоянна: то соберётся с силами, а то растеряет их, предвкушая ласки супруга. Примеряет зелёную накидку поверх вечного белого траура, потом скидывает, изляпывает грязью, заливается слезами: вдруг забыл! Отвернулся! Снова поглядел на Травницу, которая следует после него! Слёзы Девы падают на крышу «Ковчежца», капают с деревьев, блестят на крыльях грифонов. Стук слёз об оконное стекло — частый, горький, вторит рыданиям из Чаши. — Никогда так надолго не пропадал… т-три дев-вятницы… — Хлия, успокойся, — твердит Гриз, — успокойся, постарайся рассказать, что знаешь. Норн брал заказ? В воду с той стороны падают слёзы, вода ходит ходуном, и доносится звук плача. И всхлипывания о том, что он не поступил бы так… и они всё врут, и он не мог найти другую… а она вовсе не располнела после родов… — Хлия, — просит Гриз. — Он брал с собой оружие, когда уходил? Говорил что-то о новых заказах? Но уже знает, что оружие её добрый знакомый, Норн Клеск взял — просто потому что почти не расстаётся с коротким и тугим луком-атархэ. — Го… говорил большой заказ… ско… скоро верну-у-у-уться! У ног распластался Морвил — греет не хуже камина. На плече пристроился Сквор — к счастью, молчит. А Хлия Клеск, жена одного из лучших охотников в Кайетте, задыхается и рыдает, и просит найти её мужа, который неведомо куда ушел почти месяц назад. Сама понимая — как безнадежна просьба. Хлия не знает — куда ушел муж. Не знает даже — в какую страну направился. Жена охотника на опасных и бешеных бестий привыкла к долгим отлучкам. Думала — потом взял второй заказ. Потому и спохватилась поздно. А о Гриз вообще вспомнила только через две девятницы бесполезных поисков. — Хлия, — шепчет Гриз. — Я сделаю, что могу. Но постарайся же припомнить — он как-нибудь намекал, что-нибудь гово… Слёзы падают в воду с той стороны. Как дождь. — Н-нет, только… что вот, привалило, такого сам не ждал… Будто это что-то хорошее. Я спросила — куда… какой зверь… А он г-головой покачал только. Улыбнулся… в-всё… Непохоже что-то на Норна — с женой он ладил отлично, всё ей рассказывал. О заказах уж и тем более — если вдруг что-то не так выйдет на охоте, родные должны знать — куда охотник ушёл и на кого брал контракт. Условие заказчика? Но кому и зачем такая секретность? «Разве что только Эвальду Шеннетскому, — звучит где-то внутри вкрадчивый голос. — Ты же помнишь ваш предыдущий крупный выезд?» «Да. А ещё я помню, что с охотниками что-то не так не первый месяц. Как и с варгами, и с даарду, и с…» Яркое видение перед закрытыми глазами — огненный проблеск крыльев феникса. Лайл Гроски застаёт её уже над картой. И с подборкой старых газет. — Вечерний досуг с чтивом? — говорит уважительно. — Мы съездили с прибылью. Пересредников сдал Мел, три штуки. Как у нас с работкой, срочной нет? — Вызовов нет, — газетные листья шуршат, шуршат и пахнут плесенью лжи. — Нэйш вернулся с тобой? — Остался в Тильвии — надо полагать, будет искать тепла и участья у какой-нибудь красотки. А что, у нас покойнички, которых нужно потрошить? — Кишки, — ностальгически оживляется Сквор. Гриз снимает горевестника с плеча, сажает на пачку бесполезной прессы. И не знает, что чувствовать — облегчение или раздражение. Последние дни Нэйш, как назло, маячил в питомнике чуть ли не безотлучно — и вот, когда понадобился… — Просто вопросы по старым связям. Думала, он мог что-то слышать. Ты вот не в курсе — что происходит с охотниками? — Убиваются потихоньку, — жизнерадостно изрекает Гроски, опускаясь на стул. — Янист рассказывал насчёт Зимней Травли в Дамате — весёленькое зрелище, а? И не первый случай. Хотя охоты и раньше проваливались — всё-таки бестии опасная добыча. Совсем неплохо — рассказать всё Лайлу. Она поделилась подозрениями с Янистом — и тот закопался на девятницу в газеты и книги, пришёл с обведёнными заметками: «Погибших на охоте всё больше, посмотри. И я думаю, что в газеты попадает не всё. Тут, правда, кое-где высказываются догадки, что просто опасных животных расплодилось много, да вот ещё егерей опытных всё меньше… но ты ведь думаешь, не в этом причина? Мы же видели с тобой тогда, в Дамате…» — Охоты проваливались, да, только… Насколько ты вообще представляешь себе, кто и как охотится на бестий? — Изложить тебе очаровательную классификацию Мел? Она тут недавно взялась на меня изливать знания — надо думать, это у неё такой жест доверия. Значит, так, — Он начинает загибать пальцы. — Сперва идут торгаши — эти промышляют охотой ради шкурок или ещё каких интересных частей бестии. Утыкивают местность ловушками, приманками, используют яды. Бывают, ловят и живых бестий ловят для контрабанды или зверинцев. Торгаши — зверёк стайный и опасный. Опасны для бестий, для других охотников, да даже если бабулька в лес забредёт — и ей не поздоровится, потому что идиоты не всегда убирают свои игрушки. Так, дальше. Трофейщики — это часто среди знати. Любители разостлать перед камином очередную шкурку или похвалиться умениями. По методам разные — от «припрусь в компании друзей и собак, устроим травлю» до «пощекочу себе нервишки, добуду славы, выйду на зверя в одиночку». Последние, как я понял, вымирающие… кх… ясно, почему. И есть ещё одни — спецы. Часто из охотничий династий, не обязательно знатные. Зря не убивают, охотятся ради ремесла и обычно на людоедов или зверей, которые устраивают потраву стад. Работают осторожно, иногда — ловушками, иногда и при помощи Дара. Стрелки или Воздух, бывают и Следопыты. Часто работают в одиночку, нужно — привлекают местных. Принципиальные ребята, могут и от денег отказаться. В своих кругах часто на слуху. Остальных Мел обозначает как «придурков» — куча охотничьих групп с разными названиями, типа Грудоломы, Капканщики или Неясыти… Гильдия охотников, пара отмороженных сект Братства Мора и прочий сброд. Сам я не слишком-то часто пересекался с этой братией, так что, как видишь… — Ковчежникам, бывает, приходится пересекаться. Иногда работаем на одной территории, иногда конкурируем… временами сотрудничаем. И если с «торгашами» и «трофейщиками» бывает сложно, то с некоторыми профессионалами-одиночками можно договориться. Так что у меня есть в их кругах хорошие знакомые, только вот… Они нечасто выходят на связь — разве что кому-то понадобятся знания варга. Пересекаются на вызовах, перекидываются немногими фразами. И слухи раньше касались лишь тех, с кем она не была знакома — а потому ничего не могла сказать об их натурах, способностях, методах охоты. Но Норн Клеск… — Охотникам, бывает, не везёт. Уходят и пропадают, и… потом не всегда находят останки. — Даже ковчежное «тело» за пять лет работы понесло потери в пять… шесть членов, если считать Хаату, но не нужно считать её… — Говорят, в суровые годы такое было и раньше — когда появляется много людоедов. Потому я не забила тревогу сразу, да ко мне и не обращались, но… Понимаешь, Лайл, это длится уже несколько лет. Пропадают охотники-одиночки — «спецы», временами «трофейщики». Без следа. — Что-то такое было в аканторской прессе, — Лайл щурится в попытках вспомнить. — Где-то годик назад, охотника ещё называли «наследником Мейса Трогири», как его… – Лацариан? — Гроза Людоедов, его ещё так называли, — кивает Гриз. — Бывший боевой маг, знатный вельможа. Мы не были знакомы, но среди охотников у него была отличная репутация — и у его родового лука-атархэ… — А. Который так и не нашли? Точно, была же здоровущая статья, что, будто бы, наследнички охотника оказались пострашнее всех бестий, да и прикончили его, а лук куда-то припрятали, вроде как мамашка Шеннета — Белый Лис. Потом младшие Лацарианы ещё судились с газетами, да… Но ты ж говоришь, случай не единичный? Первый Мечник, возможно, что-то слышал об этом — и он, и Эвальд Шеннетский мельком упоминали исчезновения охотников. Как что-то связанное с остальными тайнами. Теперь вот влезла и она, попыталась поднять свои связи, связаться с родными пропавших — наверняка насторожила их своими вопросами. Попыталась составить список — и тут ударил вызов от Хлии Клеск, и в списке появилось слишком знакомое имя. — Морео Этол — Следопыт, специалист по капканам и ловушкам, пропал на Луну Дарителя. Жатар Тихоня — два клинка-атархэ, это летом. И ещё года за три… — В списке пока что восемь имён, но их должно быть больше, потому что о ком-то не вспомнили, где-то родные отказались выходить на связь… — Все — отличные охотники с репутацией. Работали одни, потому в первое время их исчезновения никого не настораживали. А потом это приписывали неудаче на охоте: и лучший может ошибиться. Вот только… — …от этих лучших должно бы что-нибудь да остаться, — добивает Гроски. — У них же это было ремеслом? Стало быть, охотились по контрактам и на местности, а местные должны были бы устроить поиск, если бы охотнички не вернулись. А здесь, говоришь… — Да. И никого не предупреждали о заказе. Словно… понимаешь, словно они вообще не получали заказов. И только в двух случаях мелькнуло кое-что. Судя по воспоминаниям близких, охотники обмолвились перед уходом, но как-то уж очень странно. Норн Клеск говорил о большом заказе, но очень расплывчато — «привалило»… такое он мог и о добыче сказать, если не хотел излишне волновать жену. А даматский зверолов Хамарто Соок был болтлив и нёс что-то о венце карьеры. — Венец, стало быть, — Гроски задумчиво стучит пальцами по столешнице. Сквор тоже начинает весело постукивать в такт. — Если подумать — что может выдернуть опытного охотника вир знает куда и чтобы он ещё никому и не сказал… Либо огроменные деньжищи, либо какой-то невиданный зверь. Сверххищник? — Мрм? — Это не тебе, Морвил, — шепчет Гриз, поглаживая алапарда босой ступнёй. — Снова нахватался от Мел? — Было дело, зашёл разговорец, — Лайл задумчиво почёсывает щетину. — Среди вольерных, бывает, наслушаешься — вот и решил уточнить. Слухи-то ходят. Слухи и легенды, и песни нойя. О короле хищников, высшем звене пищевой цепи. Учёные Академии и без того относят к сверххищникам алапардов, альфинов, виверниев и мантикор. Теперь вот ещё драккайн. Но предания гласят о короле-звере, дичью для которого служат сами сверххищники. О том, который якобы рождается раз в несколько сотен лет перед великими катастрофами или войнами. И властвует над остальными тварями. — Его изображают каждый раз разным — перед Войной за Воздух, говорят, являлся крылатый виверний, только огромный. В легендах о Пламенном Море встречается кое-что о монстре из чистого пламени. В Войну Ядов — это когда скортоксов почти истребили — слышали о чудовищной змее. Но кое-что в этих легендах неизменно. Охотники. Янист выжал из архивов Вейгорд-тэна, выжал, что мог, потому что его собственной памяти оказалось недостаточно. Кажется, даже рад был этому расследованию на двоих. Гриз давит невольный вздох. — Все эти истории… я склонна думать, что их придумали те, кто считает, что человек властен над природой. — А, прогрессисты, — Лайл прищёлкивает пальцами и кивает. — Вот что Мел об этих говорит — я повторять не буду. Вряд ли выговорю. Хм, выдумать хищника над хищниками… Да. Всегда должен быть самый страшный монстр. Король. Военачальник. Потому что война ведь заканчивается, когда свергаешь короля. — …а потом расписать сказочку о том, что его убил такой-то охотник — и вот вам легенда на века. О людском превосходстве. Цокает языком так, будто огорчён, что не он это придумал. И ерошит перья Сквору. — Но ты же считала, что всё это легенды? — Считала, да. Но что может заставить охотников по всей Кайетте сорваться вот так, вдруг, не предупредив — кроме такой добычи… Думаю, у них свои легенды. И они относятся к ним куда серьёзнее. — Ну да, а возможность стать королём над охотниками — стало быть, нехило радует их сердечки. Потому и уходят одни. Не хотят делиться славой, стало быть? Вот только если посмотреть на то, чем заканчивается — пока что выигрывает эта тварь, чем бы она ни была. Да, занятная теория, узнать бы поподробнее, хотя… может статься, наводка и появится. Знаю я тут одного человечка… Лайл потирает переносицу, перекидывает в пальцах какой-то амулет работы нойя. Подтаскивает к себе карту: — В общем, может статься, вариант и есть… но дело может затянуться денька на два-три — пока по связям пройду, найду, кого следует, потом сведут с кем нужно. Местность не слишком надёжная, зато если уж выгорит — сможем разжиться хорошими сведениями. Палец у него так и остаётся уткнутым в Велейсу Пиратскую. Гроски следует взглядом за Гриз и очень удивляется пальцу: чего это он сюда влез? — Заодно, может, и про пересредников что-нибудь да выяснится: зацепки от тех ребят вели примерно в этом же направлении. Раз с вызовами пока тишина — я бы попробовал. — Если это опасно… — Хе. Один раз живём. Как подстраховку прихвачу с собой нашего любителя бабочек — если, конечно, тебе он не нужен позарез на территории. «Позарез как не нужен», — очень точное определение. Только вот это Гриз несколько часов назад настаивала на том, чтобы за пересредниками шли двое, а Лайл отмахивался: «Да я сам договорюсь, мне-то на что такое счастье?!» — А вы с ним разве не… — Не больше обычного — в том смысле, что он и так дальше некуда пристукнутый. Весна на него, что ли, действует? Но вообще-то, там, куда я собираюсь, — пригодится что-нибудь с Печатью Щита, костюмчиком за пару сотен золотниц и взглядом типа «Эй, я тут чемпион по долбанутости». Что ещё? Обещаю вернуть в целости — правда, может, какое-то время он или я не будем на связь выходить. Ну так как? — Конечно, езжай. Если что-то вдруг узнаешь — выходи на связь немедленно. Спасибо. — Рановато благодарить пока, — в пальцах Гроски выплясывает плетёный мешочек, перевитый узором из трав — амулет… нет, оберег. И узор-то знакомый. — Кто там знает, может, и не выгорит. Ладно, стало быть, с утра пораньше выеду, до «встряски» — ничего? Нашего бахнутого предупрежу сам. Она кивает — хорошо, конечно, доброй ночи. И уже когда он встаёт, не выдерживает — кивает на вышитый мешочек. — Это «Милость Перекрестницы»? — А? Аманда дала — сказала, что раскинула на меня картишки и это мне вроде как пригодится. Может, начну ловить в живот меньше ножичков. Ха. А что? Ничего — кроме того, что «Милость Перекрестницы» нойя вьют для тех, кто колеблется… чтобы Хозяйка Перекрёстков помогла в выборе верного пути. Да ещё кое-чего. — А ты знаешь, что по обычаям нойя за оберег нужно отдариваться? Иначе через три дня он потеряет силу. Судя по ошеломлённому выражению лица — не знал или забыл. И Аманда не сказала, и это вообще-то тоже странно — подарки в духе «догадайся сам» нойя делают, если хотят проверить человека или его чувства к себе. — Вир побери… чем отдариваться-то? Может, у старого Тодда успею… — Не деньгами и не купленным, — предупреждает Гриз, — то, что смастерил сам или сделал от души. Вырезать что-нибудь, нарвать цветов… Они вместе с Гроски смотрят на окно, залитое дождём. — …слепить грязевика, — продолжает Лайл бодро, — или составить букет из перьев, выдернутых из задниц фениксов? Мел не одобрит. И какая жалость, что я оставил где-то в Вейгорд-тене свои спицы и набор для вышивания. — Можешь сделать ей бутерброд или спеть песню — главное, чтобы от души… Лайл фыркает. Прячет «Милость Перекрестницы» в нагрудный карман и направляется к лестнице, бросив напоследок: — Если в ночи будут крики — это я пытаю Яниста поэзией. — Жестокое сердце, — выдаёт ему вслед Сквор и заливается тоненьким смехом — горевестник быстро пополняет запас фраз… Сиреневые сумерки за окном тонут в дожде. В Водной Чаше на столе — неспокойное море. Стоило сказать Лайлу или нет? Не надо, пусть узнает сам… У нойя сотни оберегов, тысячи амулетов. Плетёные, вязаные, деревянные, на травах, на магии, на крови. Аманда иногда мастерит от скуки, нашёптывает колдовские слова — раздаривает ковчежникам по праздникам. От дурного глаза, от порчи, от болезни магии, от лихих людей… «Милость Перекрестницы» она не дарила пока ещё никому. «Ходящую Перекрёстками не просят о милостях просто так — рассердишь… Просят только для своих — друзей или любимых. Тебе я свила бы такой оберег десяток раз, карменниэ — только вот тебе он ни к чему, ты же не боишься перекрёстков. А даже если бы оказалась на распутье… варгам такое не вьют. Считается, что вы уже под высшей милостью, с рождения. И вам не нужны обереги. Ах, как жаль, карменниэ, я свила бы для тебя самый хороший, самый-самый… какой ты хотела бы получить?» «От дурных предчувствий, — сказала она тогда, потому что недавно пришлось побывать на «лёгких путях», и ладонь отзывалась болезненной памятью. — Есть у вас такие?» «Таких нет, рассветная. Можно прогнать ложные тревоги и наваждение. Или отпугнуть призраков прошлого. Но будущее не спугнуть, а предчувствия — слишком часто лишь его призраки». Вода в Сквозной Чаше кажется выплаканными слезами. Сквор вышагивает по газетам с заметками о неудачных охотах — и заводит тихую песню, от которой в сердце что-то обрывается. — Что такое? — спрашивает Гриз тихо. — Кто умрёт, Сквор? Горевестник вздыхает, как тот, кому надоело объяснять. — Охотник, — роняет кратко. И старательно выводит трели, и не говорит больше ничего. Иногда остро хочется, чтобы у тебя был оберег от призраков будущего. ЛАЙЛ ГРОСКИ — Так что ты делаешь в питомнике, Лайл? Я как раз раздумывал сразу над несколькими вопросами: куда нас таки несёт, чей это воздушный корабль, что подарить красотке-нойя… и на кой брал я с собой «горевестник» с Пустошей. Вопрос Нэйша был пожалуй что и лишним. — Да так, по мелочам. Произвожу закупки, нахожу плотников-торговцев-вольерных, ловлю шнырков, стараюсь не попасться на зубок гарпиям-благотворительницам, спасаю свою печень от Лортена… О, точно, у меня ж тут ещё выезды с напарником-мечтой, в оплату предполагаемого долга жизни. Хватит или списочек на полсотни пунктов оформить? Под бортом воздушного судёнышка сменялись туманные пейзажи. Нэйш примостился на скамье, вытянув ноги. Терпеливый, как смерть. — Насколько я понял, Гильдии больше нет. И за свою жизнь ты можешь больше не опасаться… — Хых. — …по крайней мере, настолько, как раньше. Ты, конечно, допускаешь, что кое-кто из Гильдии избежал ареста. И есть ещё законники на Рифах и их друзья, которые так и не в курсе, кто их сдал. — …ты же, вроде, пообещал не отравлять мне жизнь? — Просто хочу понять. Что ты делаешь в питомнике до сих пор? Скоро будет месяц, как мы вернулись из Айлора. Ты сотню раз мог бы сбежать, нырнуть в уютную норку… А вместо этого вчера тебя могли убить. — Ребятишки всего-то с мухоморами в настойке перебрали. Может, через четверть часа я убедил бы их, что я — второе пришествие Арианты-Целительницы. Штурман нашего воздушного кораблика нырнул в свою будчонку — отслеживать курс, а может, проверять воздушные кристаллы. Так что нельзя было сослаться на то, что у нашего разговора есть свидетели. И некем было заслониться от «клыка», который явно на досуге заглянул в мою черепушку, вытащил самые дрянные вопросы и принялся их озвучивать вслух. — Всё равно. Не вчера, так завтра. Через девятницу. Через месяц. Спроси у Арделл — сколько «тело» потеряло за пять лет, с момента основания. Быть ковчежником — риск, и мне показалось, что ты понял это после той истории с геральдионом и небольшого случая с йоссами. А ты ведь не склонен рисковать на пустом месте. Так что же тебя держит — деньги? Но ты бы мог подзаработать гораздо лучше в других местах. Особенно если вдруг соберусь на службу к клятому Хромцу, который разместился у меня где-то возле печёнок, рядом с крысой и вопросами напарничка. — Может, мне хочется полюбоваться на то, как твоя кукушечка наконец-то упорхнёт за Рифы окончательно. Или как ты наконец-то нарвёшься — а с твоей-то способностью наживать себе друзей повсюду, куда ни отправишься — это вопрос времени. — Лестно. Но вряд ли правдиво. Сомневаюсь, что ты стал бы рисковать жизнью ради того, чтобы увидеть, как я сверну себе шею. — Да ты, никак, себя недооценивать начал, — умилился я в туман. Дали бы мне гарантию, что одному отморозку какая-нибудь тварь что-нибудь отгрызёт в ближайшую девятницу — я бы точно не стал паковать чемоданы. Что ему вообще нужно — докопаться до особо чутких струн моей крысиной сущности? Вывернуть наизнанку, вроде как когда он меня о грани смерти спрашивал? — Клык за клык, хвост за хвост. Или как это там? Скажу тебе, почему я торчу в питомнике, если ты мне выдашь начистоту — что тебе-то здесь понадобилось, — Нэйш вскинул брови, и я добавил торопливо: — Только не надо гнать про «Мне чертовски нравится видеть, как Гриз Арделл сигает через огненные обручи, а ещё я препарирую зверушек, у меня чудо, а не жизнь!»! Давай уж начистоту — ты ни шнырка не похож на того, кто сидит в занюханном питомнике и огребает штрафы за каждое второе устранение. — На кого же я похож, по-твоему? В голосе у Нэйша зазвучали опасно-мягкие нотки. Намекающие, что мне лучше бы дать ответ, который напарничку понравится. Только вот ответа у меня не было. Как не было понимания — что прячется за личиной Шева Сакриста, охранника с Рифов. Или устранителя из Вейгордского питомника. Или коллекционера в белом костюмчике. В том, что за этими личинами что-то прячется, я не сомневался. Крысиный нюх привык чуять перемену шкурки. Здесь же он сбивался от переизбытка данных, вопил вовсю, перескакивал с одного на другое. Дамский угодник? Исследователь? Охотник? Игрок? Коллекционер? Просто псих? — Ты бы тоже мог получше устроиться. — Может быть. Нэйш теперь тоже посматривал через перила — в сырую утреннюю мглу. — Не могу сказать, чтобы меня интересовали деньги… — Сказал тот, у кого костюмчик стоит как этот корабль. Устранитель пожал плечами — почему бы и нет, мол? — Ты имеешь в виду, что я мог бы сделать карьеру охотника-одиночки. Свобода в перемещениях, свобода в выборе союзников, меньше ответственности и меньше ограничений. Звучит заманчиво, да? Черти водные, говорит так, будто он об этом задумывался. Или погодите — он что, правда… — Минусы, конечно, есть тоже. Конкуренция среди одиночек высока. У них бывают времена простоя, когда к ним не обращаются. Заказы приходится искать самому… Да ещё масса сопутствующей работы — переговоры с заказчиками, опросы населения, выслеживание. Если добавить возможности для наблюдения и некоторых… практических исследований, то работа в команде почти всегда перевешивает. — А. Экземпляров в коллекции больше. — Можно и так сказать. А если учесть направленность моей работы… — Это ты про «покажи зверушкам, кто тут главный»? Ты что-то такое говорил во время нашего первого выезда. Всякое там про круг «жертва-хищник» и возможность напомнить бестиям, что не они тут вершина пищевой цепи. — Мило, что ты помнишь, — кивнул напарничек. — Может быть, со временем, когда ресурс будет исчерпан, я сменю место. Но пока что… — Точно, у тебя есть куча причин оставаться в питомнике, — надо бы добавить в тон побольше изумления от такого открытия. — И притаскивать живыми всех, кто идёт с тобой в рейды. А хотя у тебя же и в других группах было это милое правило? Это ж тоже так выгодно! Правда, можешь случайно за компанию с кем-нибудь в Водную Бездонь прогуляться, но ты ж такой весь заинтересованный в грани между жизнью и смертью, так что почему бы и нет? Нэйш вскинул брови особенным манером — мол, Лайл, а ты на что вообще-то намекаешь? — Забываешь, что я видел, чем ты был раньше, на Рифах. Так вот, знаешь что? Ты можешь даже сам верить в то, что навешиваешь мне тут на уши — насчёт резонов, выгоды и ресурсов. Вот только ты в питомнике не поэтому и из рейдов всех притаскиваешь живыми по другим причинам. Крыса внутри трудилась вовсю: грызла, верещала, вертелась ужом. В попытках заставить меня заткнуться. Но заткнуться я с чего-то не мог. Может, придавал опрометчивости «горевестник» во внутреннем кармане или амулет Аманды — в нагрудном. А может, взгляд Нэйша: напарничек чуть-чуть склонил голову к левому плечу, по губам порхает очаровательнейшая улыбка, но взгляд — нацеленный, тускло-стальной, словно вырывает из меня слово за словом, как куски мяса. — И как это ты любишь говорить? Вариантов на самом деле куча. Тербенно вот считает тебя Вейгордским Душителем, но это ж для тебя не новость, я так думаю. Питомник — отличное прикрытие. Или укрытие — если ты вдруг бежишь от чего-то. Или кого-то. Бывшей супруги, или закона, или, к примеру, памяти. Или, может, наоборот, кого-то разыскиваешь и потому постоянно отлучаешься из питомника. Сколько лет этой твоей идейке про «высшее звено цепи», а? А может, у тебя это личное, с бестиями? Сожрали кого-то, на кого тебе не было плевать? Вот ещё вариант — ты натворил что-то такое, что пытаешься искупить — оттого и лезешь из кожи вон, чтобы каждый раз все вернулись живыми. Ветерок пробивался через воздушный барьер, подхватывал мои слова и швырял их в лицо устранителя. О которое слова и разбивались благополучно в пыль, в пену и щепки. Ни на одном из вариантов лицо не дрогнуло, глумливая улыбочка не дёрнулась и взгляд не изменился. Вопли крысы наконец-то дошли до адресата, я выдохся и смолк. Нэйш ещё какое-то время полюбовался на меня не мигая. — Но даже если и так, — уронил размеренно, — ты же не ожидаешь, что я тебе об этом скажу? — Точно, совсем забыл — выдохнул я, повалился на лавку напротив и прикрыл глаза. — Гильдия же сдохла, и мы теперь не лучшие друзья. — Хочешь сказать, тебя это разочаровывает? — Хочу сказать — иди ты в вир болотный со своими вопросиками. Нэйш качнул головой разочарованно. Но больше играть в «препарирование крысы» не пытался и оставшийся час полёта малевал что-то в блокнотике. Мы держали курс на юго-восток Вейгорда, и когда неразговорчивый штурман опустил судёнышко на специальной площадке — на западе чернели пики Милтаррских гор, неподалёку от которых у нас случился славный замес с пьющим яприлем. А на востоке красовалась реликтовая тейенховая роща. Громадные, пузатые, перевитые светящимися прожилками стволы возносились кверху, раскидывали вечнозелёные руки, будто здороваясь. И переплетали кроны в однородную кровлю с подсветкой из высохших плодов-фонариков. — Мертейенх, — шепнул Нэйш над ухом, пока я силился закрыть рот. И запихнул меня в поджидавший неподалёку экипаж. И весь путь я упорно, зачарованно пялился на Пламенные Деревья, которые Даритель Огня Йенх сотворил для своей любовницы Травницы. Соединив огонь и живое. До «прихода вод» рощи тейенха красовались чуть ли не по всей Кайетте: вокруг Акантора, в Ирмелее, Ракканте и Тильвии. Даже в родимом Крайтосе, хотя говорят, что Ледяная Дева не терпит тейенха как свидетельства неверности мужа. У корней «теплых деревьев» селились даарду и вили гнёзда фениксы. Только вот с годами люди распробовали, что это за древесина — сохраняет тепло, не горит, переливается, да ещё отменно накапливает магию, потому годится для артефактов. Так что сейчас едва ли по всей Кайетте наскребётся с дюжину рощ, а кусочек такого вот деревца продаётся едва ли не на вес золота. Потому что вырастить тейенх до полноценного размера — нужны столетия. Да и прорастают они плохо — знавал пару-тройку ребят, которые хотели разбогатеть на продаже саженцев и провалились с треском. Пока экипаж тащился по распутице мимо тейенховых угодий напарничек с чего-то щурился на чудо-рощу так, будто вымерял — куда нужно тюкнуть топориком. — Память одолела? У тебя же, вроде, была какая-то история про рощу тейенха, фениксов и эффект, как его бишь… — Овхарти, Лайл, — отозвался Нэйш тихо. — Там была другая роща. Теперь её не существует, в любом случае. — Эта-то тебя чем не устроила? — Ты разве ещё не понял, кто наш заказчик? Ах да, ты же не вращаешься в кругах охотников. Но ты ведь не мог не слышать про Мертейенх. — Мерте… — я глянул на ограду, бегущую вдоль рощи «тёплых деревьев», углядел герб, — «Т» в виде дерева, увешанного то ли тушками, то ли петлями, соотнёс одно с другим и родил абсурдное: — Погоди… мы что, сейчас едем в поместье Мейса Трогири? — Теперь уже его сына, — поправил «клык». — Да, Мертейенхский затворник… любопытно, правда? Будь на моем месте Янист — малого пришлось бы откачивать при помощи зелий. Слава охотника на бестий Мейса Трогири ого-го как гремела по всей Кайетте в пору моего детства. Газеты вопили о нём — будь здоров, в слухах было и того больше. Года не проходило, чтобы он не уложил какую-нибудь здоровенную и страшенную тварь — то лютейшую мантикору, то виверния-людоеда, а то и альфина. Если тварей не подворачивалось под руку, красавчик Трогири направо-налево укладывал в свою кровать не последних женщин в Кайетте. Рассказывали, что это из-за него королева Ракканта осталась вечной девой, а уж про всяких там графинь-герцогинь-маркиз и говорить нечего. А в конце концов за безродного охотника скаканула аж девица из знати второго круга — с солидным приданым в виде рощи тейенха. Из этого самого тейенха Трогири отстроил себе поместье, стал в нём жить-поживать и воспитывать сынка-наследничка. Да только лет двадцать назад наскочил на несговорчивую животинку на охоте — то ли драккайну, то ли виверния, тут мнения расходились. Ранил он эту зверушку или просто не добил до конца — только она оказалась живучей и как следует изломала любимца всея Кайетты. «Переломал все кости до единой, — со знающим видом пересказывал Эрли на законнической посиделке. — Однако же этот Трогири — крепкий мужик, вон, почти два месяца продержался. Лекари всё пытались собрать его по косточкам, а жена даже у Кормчей в ногах валялась — просила милости и исцеления, только Девятая не снизошла, к убийце-то зверушек, ха!» По такому случаю жена Трогири скоро отправилась в Омут Душ вслед за мужем. А сынок, на глазах которого папанька попал под виверния, говорят, нехило поплыл рассудком. Закрылся в Мертейенхе, носа из него не кажет и никого не принимает — то ли оплакивает папочку, то ли предаётся безумствам, кто там знает — каким. Особо отчаянные щелкопёры пытались пролезть, только вот перед поместьем… раз… два… тройная линия ворот и защиты, тейенховая роща обнесена оградой с защитными артефактами, вон там стоят сигналки… — Не Цветочный Дворец, конечно, — шепнул Нэйш, глядя на ограду и сигналки так, будто они поубивали его родных, — но совсем неплохо. Поместье Мейса Трогири казалось частью тейенховой рощи вокруг. Колонны-стволы, зелёная резная крыша — и древний, диковатый вид. Вот-вот изнутри полезут то ли фениксы, то ли даарду, а то чего доброго — мистические странники с мудростью и пророчествами в бородах. Типчик, который нас встречал, к поместью не подходил. Типчик был низковат, хлипковат, а напомаженной и заглаженной причёсочкой напоминал мелкого банковского служащего. Разве что манеры были похуже. — Неприемлемо! — вякнул типчик, едва мы с напарничком выгрузились из экипажа. — Неприемлемо и недопустимо! Нарушает все договорённости! Как вы их сюда пропустили? — это уже вознице. — Вы будете наказаны за то, что привезли их! А вы — как вы посмели нарушить уговор, это… даже и не думайте, что вам сойдёт это! Типчик взмахивал руками и орал, Нэйш переваривал истерику со спокойствием того, кто время от времени убивает зверушек на глазах у Мел. А вот возница втянул голову в плечи так, будто его кнутом шибанули, да и руки тряслись. Если только это не боязнь лютого управляющего, то… — Господин Трогири, так? — изрек в этот момент напарничек. — Не хотите объяснить, о чём идёт речь? Хлыщ выпучил глаза и ткнул пальцем в меня, будто дамочка, в будуар которой принесли блохастую левретку. Нэйш окинул меня взглядом, который говорил «Отчасти понимаю и даже разделяю ваше негодование, но…» — Это Лайл, — выдал устранитель тоном, который объяснял в принципе всё. — Оговаривалось, что вы будете один! — Оговаривалось, что охотник будет один, — поправил Нэйш педантично. — Лайл не охотник, он… Пауза вышла не столько многозначительной, сколько оскорбительной. Так что я поспешил влезть в разговор: — Что-то вроде помощника на все руки — ну, знаете, переговоры, прикрытие, иногда вот приманкой поработать приходится. А в чём проблема? Если волнуетесь за конфиденциальность, то я как раз отвечаю за полное неразглашение в пользу клиента. — Никто из группы, — шипел Мертейенхский затворник, — не должен был знать. С-секретность… На этой территории… — И Лайл — гарант того, что никто ничего не узнает, — заверил Нэйш. — Но если вы настаиваете — мы можем покинуть территорию прямо сейчас. Без заключения контракта. Таким тоном можно перекинуть в лёд пару средних речек. Хозяин поместья тоже сперва застыл, слегка заморгал и утратил воинственный пыл. Зашмыгал глазками, и личико с мелкими чертами исказилось испугом — будто у мальчишки, когда урок не выучил, а учитель выдернул отвечать. — Я должен по… поразмыслить, да. Немного поразмыслить. Несколько минут. А вы подождите. Я сейчас… пойду… поразмыслю, да. Хлопнула тяжёлая дверь из тейенха. Оставляя нас снаружи — пялиться на сложную резьбу. — Слышал, конечно, что на детях талантливых людей природа отдыхает, — высказался я вполголоса. — Но тут она уж прямо длительный отпуск взяла. Ждать пришлось добрых полчаса. Я попытался было разговорить возницу, но тот отворачивался, мотал головой и трясся так, что аж в лошадях отдавалось. Понятное дело, отшельники вечно имеют свои милые чудачества — и часть этих чудачеств вываливают на слуг. Например, запрещают им заговаривать с чужаками, чтобы тайн не выдавали. Ладно, если только сынок знаменитого Трогири не примет нужные таблеточки и не передумает — поездка может оказаться слишком короткой. Таблеточки оказались что надо: когда дверь вновь распахнулась, за ней открылась бездна гостеприимства. — Прошу прощения, даже не знаю, как оправдаться… Такой нелюбезный приём, входите же, входите. Господин Нэйш и господин… Лайл, ах, это не фамилия, какой я недогадливый. Гроски, да, очень приятно познакомиться, и мне правда, очень жаль. Приветствую вас в Мертейенхском поместье — обители лучшего из охотников Кайетты! Полутёмный холл и без того напоминал — чья это обитель. Он был устлан шкурами альфинов, а по стенам красовались головы бестий. Кое-где стояли и чучела — а на почётных местах было развешано аж шесть высоченных портретов Мейса Трогири. Охотник на единороге, охотник со сворой собак, охотник поставил ногу на голову поверженного альфина… Сынок-то, кажется, здорово повёрнут на персоне знаменитого папашки. — Мне так жаль, так жаль, боюсь, я совершенно одичал в своём уединении. Но поймите, когда сберегаешь наследие знаменитого отца… тяжкая ноша… и я иногда бываю чересчур уж ревнив: столько недостойных людей хотят проникнуть сюда, ходят и вынюхивают… Вы поражены, да? Впечатляет, правда? Здесь все редчайшие… Вот это знаете что? Шкура Мартакского людоеда, три года и почти двести жертв, отец выслеживал его две девятницы… А вот чёрный альфин, он нападал на добытчиков серебра в Айлоре. О, вы, конечно, слышали про этого огнистого лиса, он разорял и поджигал птичники в Ирмелее, виртуозно обходил ловушки, несколько лет водил за нос охотников и из облав уходил! Венец коллекции — скортокс, эти твари очень опасны, да, особенно их хлысты, и то, что отец в конце концов одолел одну такую… Хлысты скортокса — с десяток длинных, кожистых кнутов Гриз Арделл — свисали со стены безжизненно. А сынок Трогири вился вокруг — сам как хлыст, пригибался, хихикал, заглядывал в лица. Сыпал названиями тварей и местностей: — …да, тот игольчатый волк со своей стаей зарезал немало овец под Фениа… поразительно, правда? В коридорах и других залах тоже немало памяти об отце — вы, конечно, слышали о нём и о той давней трагедии… ужасной трагедии. Я, конечно, стараюсь сберечь его славу, однако что я… недостоин, и репутация — поймите, репутация моей фамилии… Широкоплечий Мейс Трогири смотрел с портрета мрачновато и как бы недоумевающе — мол, как у меня такое народилось-то? А наследничек обволакивал нас гостеприимством и не умолкал ни на секунду, пока тащил через это то ли поместье, то ли музей. — Вы поймёте, конечно, поймёте и не будете сердиться, я же не могу вот так просто, в открытую… И трудно, трудно, трудно доверять кому-либо, потому что если бы они узнали… ох, отец рассердился бы на такое! Прогулка закончилась в небольшой курительной, где над камином примостился очередной портрет Мейса Трогири — в компании золотистого алапарда, видно, ручного. Хозяин указал на диван, сам плюхнулся в кресло и позвонил в колокольчик. — Виски? Вино? Может быть, несколько затяжек водной трубки? Сейчас подадут, и если вы не завтракали… Да-да, я вижу, вы хотите скорее к сути, просто хочу заверить, что если вам только что-то понадобится — ну, что угодно понадобится — достаточно только сказать… да, сейчас. Бледная служанка скользнула в комнату, выставила на столик бутылки, выложила водную трубку, тенью ускользнула в коридор. Сынок Мейса Трогири принялся прикуривать, причём руки у него подрагивали. — Репутация… великая вещь, правда? Ваша репутация, господин Нэйш, великолепна, просто великолепна. Ваше имя… ещё не гремит, как у моего отца, но со временем, я не сомневаюсь… а я вот ни на что не годен в охоте, представляете себе? Из-за того и попал в эту ужасную ситуацию. Вынужден прибегнуть к сторонней помощи здесь, когда… Он сделал крепкую затяжку и позеленел. Выдохнул вместе с дымом: — Понимаете, в нашей роще… там хищник. И вытянул шею, чтобы рассмотреть ошеломление на наших лицах. Поймал вместо него недоумение с моей стороны и отмороженность — от напарника. — Ну, знаете ли, — высказался я поосторожнее. — Бывает такое. В рощах тейенха водятся… Кто в них там водится-то? Вспомнить, что по этому поводу говорила Мел, я не успел: наследник Трогири нагнулся вперёд и зашептал: — Да-да-да, бывает, но подумайте — роща ограждена! Об ограде позаботился ещё мой дед, а отец хотел соорудить здесь вечные охотничьи угодья. Нечто вроде, понимаете ли, заповедника для самых разных тварей, из тех, на которых он охотился, а охотился он только на самых опасных… Да уж, по поместью видать — фанат своего дела. Даже в курительной по стенам разгуливают деревянные мозаичные твари. Когтистые и клыкастые. — …говорил — роща будет как древний Ковчег, куда Матерь-Аканта поместила всех бестий. Отец покупал их… выпускал туда. Пару алапардов и пару виверниев. Пару грифонов. Яприлей у нас было пять. Мантикор и альфинов он не успел… Игольчатники, огненные лисицы, драккайны… Бестии не нападают друг на друга, а пищи нашим хищникам было вдоволь: косули быстро плодятся, и кабаны, в озёрах рыба, птица. Нет-нет, это не те хищники. Тех мы знаем, мы их пересчитывали, подкармливали. Я после отца заботился об угодьях: хотел, чтобы всё осталось как при нём, да. Но это… эта тварь… это не алапард, не виверний, не драккайна. Это… иной Хищник. Зверь. Заглавные буквы так и засияли перед глазами. А лицо у Трогири дёргалось, бутылка виски звякала о край стакана. — В прошлом году, летом лесничие начали замечать тела. Всегда только бестий. Травоядных и хищников. Она… оно не ест их, только убивает. Чаще без крови. Переламывает кости: хребет или позвоночник. Иногда душит. И… оно не оставляет следов: ни шерсти, ни меток, ни крови. А охотится по всем нашим угодьям тейенха, которые… вы же понимаете, вокруг поместья, эти угодья вокруг поместья. Только сначала Зверь охотился далеко, а теперь начал… сужать круги. Он полувсхлипнул-полухрюкнул и приложился к своему стакану с виски. Выдал истерическую усмешечку. — А егеря и лесничие теперь боятся ходить в тейенховые рощи… Говорят, у них такое чувство, будто кто за ними следит. И ловушки мы пробовали ставить, но оно не идёт на ловушки и манки, оно будто… знает. То ли выдохся, то ли остановился в ожидании вопросов. И помаргивал как будто даже с недоумением: мол, а где? Нэйш с полусонным видом рассматривал деревянную мозаику — то ли знал эту часть истории, то ли строил новые теории о гранях жизни и смерти. Потому пришлось мне. — Стало быть, никаких следов, и его не видели… а нападения на людей были? Мертейенхский затворник замотал головой как будто даже с облегчением. — Люди… нет, сейчас с людьми был только один случай: какая-то сила налетела, ударила одного молодого егеря — он говорил, будто бы из пустоты. Он перепугался, отполз за кусты… но трогать его не стали. Да и ещё некоторые лесничие рассказывают, что вдалеке мелькало что-то — словно бы ожившая часть леса, но они так и не могли понять, что это за тварь. — А тела убитых зверей или хоть шкуры? Нет? Извиняюсь, конечно, но получается — всё известно только со слов слуг? Трогири странно хихикнул, покосившись на портрет. — Нет, не только со слов… впрочем, это потом. Ещё можно услышать странный вой при молодой луне… временами. Жуткие звуки, не принадлежащие ни одной твари в Кайетте. И я полностью уверен в своих лесничих, некоторые из них служили ещё при моём отце, и я им доверяю! Зверь там. Он точно там. Я просто знаю, что он там. — А вы, например, не думали, откуда он мог там взяться? Трогири-младший замер так, будто я высадил в него всю свою магию заморозки с Печати. В руке — поднятый стакан с виски, тихо позванивает кубиками. На лице медленно отрисовывается паника школьника, которого учитель решил прогнать по вопросам следующего года обучения. — В-взяться? — так, будто он сам над этим и не подумал. — От-ткуда в-взяться? — Ну, если вы уж так доверяете вашим егерям и лесничим и это правда не какая-нибудь сбрендившая драккайна… или кто там у вас — вивернии? То как-то же должна была у вас в угодьях появиться эта тварь? Вы разве это не пытались понять? — Н-нет?! То есть, д-да, я… я пытался, но… — он мучительно кривился, будто на что-то решаясь. — Сперва я думал, может — ну, вы знаете, когда бестии вместе живут… возникают мощные гибриды, да? Особенно если там драккайны? Ну и отмороженным же охотничком был Трогири-старший, если закинул к себе в хозяйство драккайн! Эти твари легко скрещиваются и образуют гибридов второго-третьего порядка. Только вот вид всё равно будет соблюдён: драккайна-гарпия будет размножаться с гарпиями, а не с алапардами. — Потом… может, он как-то через ограду — она очень надёжная, рассчитана на лазающих тварей, даже на летающих — эти проклятые репортёры, всегда пытаются проникнуть на территорию, самыми грязными способами! И был ещё перенос — где-то полгода назад… И снова зачастил, пряча глазки, что он старается сохранять наследие отца, а земли и активы, которые были в банках — они всё равно истощаются, а поместье требует денег, так что приходится идти на крайние меры, и это было не так уж много, всего десяток деревьев, но ограду всё равно пришлось перестраивать и переносить, и может быть, какой-то хищник смог проникнуть… Видно было, что в собственную теорию местный отшельник не верит ни на грош, а настоящую озвучить боится. А напарничек, как назло, перешёл в режим «спихнуть переговоры на Лайла Гроски», и выруливать приходилось самому. — Господин Трогири, вы же понимаете, что чем полнее изложите свои догадки, тем проще нам будет обнаружить этого… Хищника? Если есть какие-то ещё предположения… Сыночка знаменитого охотника снова конвульсивно хихикнул. Всосал дозу виски до конца и принагнулся вперёд, чтобы выдохнуть вместе с алкогольными парами: — О, да. Есть предположение. Я думаю… думаю, что это Он. Чёртовы заглавные буквы, почему они тут повсюду вообще? — А если точн… — Он. Ну, вы понимаете… — Трогири взмахнул руками — руки тряслись. — Он. Тот самый. Зверь. Хищник. Который сделал это. — Это? — Да. Убил отца. Тишина в курительной секунд десять разбавлялась звоном кубиков льда в стакане Трогири. Охотник с портрета над камином глядел на отпрыска неодобрительно. Зато Нэйш соизволил поднять веки и упереться в Трогири взглядом, под которым тот затрясся куда сильнее. — Я… я был там, девятнадцать лет и три месяца назад… был там. Болота Тильвии. Отец часто брал меня с собой, всё пытался научить, передать… Но я был плохим учеником. И там… там тоже были тела. Мы находили с ним. Алапардов. Гарпий. Керберов. Отец сначала думал — какой-то капкан или артефакт. Потом он напал на след — я не знаю, что это было, я не видел, как он, не умел применять такие заклинания поиска, хотя Дар у меня — тоже Воздух… Отец вернул меня в лагерь, оградил артефактами. Он сказал… сказал, что долго искал эту тварь. Я просил его, понимаете, просил — не ходить одному… взять слуг, взять свору… Но он взял только Приала. Это был его охотничий алапард, вот он с ним вместе на портрете. Золотистая кошка на картине улеглась у ног хозяина, подставилась под ладонь. На плече у Мейса Трогири красовался его знаменитый атархэ — раздваивающийся при надобности метательный серп. — Они ушли, а я… я ждал в лагере, под защитой. Со мной были егеря, свора… хорошая защита на артефактах… отец всегда брал, когда шёл со мной… И всё было тихо. Всю ночь было тихо. Он раскачивался в кресле, глядя на портрет отца. Будто маленький мальчик, который рассказывает страшную историю. — А потом один егерь — он был Следопыт — он услышал рычание. Далеко. Дрался алапард и… ещё были звуки. Какие-то… другие звуки. Будто бы плач, только жуткий, заунывный. Потом всё опять смолкло, и я подумал — отцу нужно помочь… приказал взять свору, мы пошли туда, где эти звуки… А по виду так и не скажешь, что отчаянный. Сколько ему тогда было? Лет двадцать — для охотника прилично, многих с малых лет обучают… Только вот что ж не так в этой истории? — Мы отошли от лагеря… там вокруг были болота — жабы, птицы… Следопыт не сразу услышал. Отец, наверное, пытался выйти к лагерю с другой стороны. А тот… Зверь… он шёл следом. И мы услышали. Он зажмурился и замотал головой, выдавил через силу: — Там… был крик… потом хруст костей. Я бежал обратно, к лагерю… мы все бежали. И слышали, как кричал отец. И плач, жалобный, как у ребёнка. А потом я… потом я увидел. Голос у него совсем осип, а глаза вытаращились безумно. Пустой бокал виски застыл в руке. — Отец был в воздухе. Будто… словно его Дар обезумел, вышел из-под контроля. И его словно смяло, искорёжило… и отшвырнуло. Кажется, метнулась какая-то тень. Потом — всё. Мы после не нашли следов. Даже Следопыт — признался, что Дар почему-то не берёт. Тишина стояла образцовая. Трогири клацал краем бутылки о стакан. Нэйш щурился на местного отшельничка. Я прикидывал, а не пора ли и мне выпить, после такой-то истории. — Ваш отец, — сказал я, когда Трогири таки нацедил себе выпивки, — умер не сразу. Простите, что спрашиваю, но… он не говорил, что это была за тварь? Наследничек мотнул головёнкой, на которой даже встопорщилась не до конца залакированная прядь. — Высшее звено, — вышептал он, улыбаясь кривовато. — Вот, что он твердил. Высшее звено и проклятие охотника. И просил, чтобы никто не узнал. Потом я понял: он опасался, что другие тоже пойдут искать… и будет как с ним. И я долго искал, пытался понять — что это могло быть… Думал даже, что это какая-то демоническая сущность — знаете, как бывают твари, которые преследуют всех членов рода, или… Я думал, что Зверь убивает охотников. Но я — я ведь не охотник. Он икал и захлёбывался виски, и часто дышал, кидая взгляды то на меня, то на Нэйша: — Если это Он… что ему тут надо? А? Зачем пришёл? Я никудышный наследник своего отца, я могу только беречь, но… не умею, как он. А ваша репутация, господин Нэйш — она выше всяческих похвал, и вы сделаете это, вы же согласны, да? Просто закончите с этой тварью, прошу. Хотите пятьсот золотниц? Или тысячу? Нэйш по-прежнему молча таращился на хозяина. В светло-голубых глазах отражалось каминное пламя. Разговаривать приходилось мне: — По части устранения господин Нэйш большой специалист, не сомневайтесь. Но вы как-то… не думали, что лучше бы вызвать команду больших специалистов? Вот наша группа ковчежников — там есть Следопыт, есть варг, нойя со снадобьями и амулетами… Интересно, спасёт «Милость Перекрестницы» от странных заказчиков? Трогири взвился, как укушеный, даже виски расплескал, пока махал руками: — Нет! Нельзя! Я же вам всё время толкую — репутация моего отца… что скажут, если узнают, что в его поместье целая группа охотников? Трогири? Нанял охотников?! А несколько человек… тайну не соблюсти, и эти репортёры, постоянно вокруг, они бы вынюхали, узнали! Отец так рассердился бы, он… он надеялся, что я смогу, но я не смогу, я не как он, а вы же сможете, да, господин Нэйш? Ваши характеристики, и Дар Щита… Вы сможете. Я не сомневаюсь. «Ты чего там молчишь?» — поинтересовался я у внутренней крысы и у Нэйша — мысленно. «А чего тут говорить, — резонно пискнул грызун, — валить надо от такой работёнки. Если уж эта тварь замочила когда-то лучшего охотника Кайетты, а теперь пришла за его отпрыском…» На удивление, Нэйш думал примерно так же. — Господин Трогири. Меня интересует ещё кое-что. Что, если я и мой напарник откажемся от этой миссии? Мы ведь сейчас не связаны клятвами или контрактами. Так что можем… ну, скажем, просто выйти из поместья, сесть в экипаж… И мы не давали пока что никаких обещаний о том, что будем молчать — так что если мы выедем отсюда и пойдём прямиком в газеты… Мертейенхский отшельник перестал размахивать руками и застыл с приоткрытым ртом. Видок у него был глуповатый — будто у жителя деревни, который ухитрился заблудиться между соседних домов. — Вы… вы же шутите, да? — улыбочка полезла замороженная, нерешительная. — Шутите? Я же знаю, ваша репутация… вы же не отказываетесь от вызовов, вы не можете! И вы выразили согласие, когда явились сюда — как это вы можете отказаться? И… я оказываю вам честь! Выбрал вас… среди других… охотиться во владениях Трогири. Я — Нарбер Трогири — прошу вашей помощи, а вы мне… вы не можете! Вы просто не можете! Последнее — уже в полный голос, с негодующе-визгливыми интонациями и размахиванием рук. Таблеточки-то недолго проработали, как я погляжу. — Не могу? Нэйш сидел на месте — ногу за ногу заложил. А наследничек торчал посередь комнаты во весь рост. Только вот не было сомнения насчёт того — кто тут хищник, а кто жертва. Умоляющая её пощадить. — Прошу вас… — Трогири заламывал руки с безумным видом. — Умоляю, не бросайте… не бросайте меня… с ним. Это невозможно. Крах… сейчас… искать ещё кого-то… — Есть много более опытных и известных охотников, и я могу подсказать, как с ними связаться. — Но они все… они все промахивались. Мертейенхский наследник опасливо глянул на портрет своего отца, подступил к Нэйшу вплотную и зашептал ему чуть ли не в лицо: — Я выбирал, я слышал, знаю… у них у всех были промахи. У каждого. Они скрывают, конечно… не хотят себе портить репутацию. Но у них были ранения. Или от них уходила дичь. О вас же говорят, что вы безупречны на каждом своём выезде. Господин Нэйш, этот Зверь сумел справиться с моим отцом. Лучшим охотником из всех, кого я знал. И теперь, чтобы убить эту тварь, нужен не просто охотник. Нужен кто-то… кто-то… «Сверххищник», — попросилось в мысли, когда посмотрел на два профиля — вздрагивающий, расплывшийся, искажённый страхом и чеканный, невозмутимый, с чуть приподнятым уголком губ. — «Высшее звено», — выдохнул Трогири благоговейно. — Да, точно. Чтобы убить того, кого так назвал отец — нужен тот, кто выше, чем просто охотник. Умоляю, позвольте мне… скажите мне, что я могу надеяться на вас. «Откажись», — чуть не завопил я с какого-то вира. Плевать, что не отказываешься от вызовов (это, кстати, что — ещё одно правило?). Плевать на предложенную цену. Откажись, потому что здесь всё не так в этом клятом доме, начинённом портретами и трофеями — неужели ты не слышишь, не чуешь?! Но я уже знал, что он согласится. Потому наблюдал молча, под неистовый визг внутреннего инстинкта. Чуть расширенная улыбочка, немигающий взгляд: «Вам трудно отказать, господин Трогири. Я сделаю, что смогу». Взгляд чуть-чуть соскальзывает на меня — эй, Лайл, заснул? И время изгибать хребет, изображать радость от обретённого задания, кивать: а как же, а как же, всё, что только изволите… надо бы контрактик, к слову… говорите, уже есть? Чудненько, чудненько, можно глянуть? Нэйш подписал не читая, кивнул в мою сторону — «Лайл изучит и задаст нужные вопросы, где можно переодеться?» Потом напарничка увела куда-то бледная тень слуги, а я застрял в курительной с контрактом на тридцати шести страницах, а чокнутый сынок знаменитого охотника заглядывал через плечо, дышал сладковатым дымом из водной трубки, тыкал пальцем с длинным ногтем: «Вот пункты о неразглашении, видите? С тридцать седьмого по шестьдесят третий… А тут вот ограничение по срокам… не хотелось бы, понимаете, чтобы это длилось долго… И — вот — вам придётся не покидать поместье, пока всё не будет выполнено. О привлечении моего персонала…» И то ли от пахнущего ванилью дымка, то ли от мерного чтения пунктов, шелеста страниц — я впадал в утлое, покорное оцепенение. Безнадёжное, как похмелье после четырехдневной пирушки. Я пробегал взглядом один за другим все многословные, спорные пункты, привязывающие нас к поместью Мертейенх, пока тварь в угодьях тейенха не будет «стопроцентно мертва». И покорно кивал, хотя мог бы сказать: «Эй, постойте, пункты с сорок второй по семидесятый что-то спорные, мне надо бы посоветоваться с напарничком». Потом разыскать комнату, выделенную Нэйшу, взять коллекционера за грудки, посмотреть в ясны глазыньки и спросить напрямик: «Ты что творишь?! Ты зачем на это вообще подписался?!» Только вот визгучая, скользкая тварь, которую я не додавил окончательно в Цветочном Дворце, нашёптывала мне изнутри, что это бесполезно. Что и дальше всё будет бесполезно. Будет — словно по нарисованному кем-то в блокнотике плану. Отвратительному плану, корявому. «Вам покажут вашу комнату, господин Гроски» — почему у них тут всё-таки не слуги, а бледные немочи, ещё и слова не допросишься? Вода в медном умывальнике плещется, обжигает холодом щёки, нужно подумать, нужно связаться с Гриз, с заданием неладно, где тут Водная Чаша, вир побери?! Мысли путаются, тонут среди переливов тейенха, как в сладковатом дыму, нужно потянуть время, нет, опросить лесничих, и что не так с этим поместьем. И только приставучий, неотвязный звон в ушах… нет, это как будто визг где-то изнутри… тейенх, тейенх, что же я помнил про тейенх, что-то важное про эту рощу. «Ваш напарник зовёт вас, господин Гроски», — зовёт, и я покорно иду на зов, будто жертва, которая понимает, что от прыжка хищника не уклониться — а в мире же есть только жертвы и хищники, я же от кого-то слышал это… Коридоры, кстати, тоже путаются, путаются и ветвятся, как у тейенхового дерева. И в них полно трофеев — шкур, и клыков, и голов с мёртвыми глазами. Видел такое в трофейных залах знатных господ, но чтобы всё поместье — как трофейный зал… Трогири снова прилип по пути — Боженьки, откуда только выскочил? И снова принял то ли таблеточки свои, то ли как следует затянулся трубочкой — до состояния полной приветливости и чрезвычайной болтливости. В его рассказе сменяются ловушки, взлетают в прыжке обречённые звери, пытаются уйти из облавы, скрыться от преследования, не понимая — что обречены, что по пятам идёт охотник… А свидетели рассказов — здесь. Чучело оскаленного кербера. Панно с перьями пятнадцати грифонов. Два жала мантикоры — глядятся друг в друга… Странно, вывели не к воротам — к выходу за правым крылом поместья. А нет, понятно — «Вот помещения егерей, а за ними вход на территорию тейенховых рощ, вы можете зайти, оглядеться, ознакомиться, так сказать…» Нэйш в чёрном плотном костюме (расстался с трауром?), с сумкой на боку кивает — «Да, разумеется. Нет, можете не беспокоиться — оружие всегда при мне. Начну с небольшой вылазки вдоль ограды — вы же говорили, к ней он не подходит. Посмотрю местность, следы, сигналы в лесу. Тем временем Лайл опросит лесничих, у него это получается куда лучше, да, Лайл?» Мантикора забери — да он улыбается. Мягкой, почти светлой улыбкой того, кто вот-вот чудо узрит! И Мертейенхский наследник кивает, успокоенный, осеняет даже вслед каким-то знаком благословения… — Идём же, Лайл. Мне-то куда? А, туда, вперёд, шагов на триста, где высокая зубчатая ограда и невысокая калитка, в которой светится хранящий артефакт. Калитку уже с приглашением приоткрывают, а за ней возвышаются, приветственно протягивают руки теплые деревья, навсегда впитавшие то ли солнце, то ли огонь Йенха Пламядарителя… А там, под деревьями, гуляют алапарды, и драккайны, и яприли, а ещё гуляет Зверь, который — над ними… Но мне ведь не туда? Нэйшу туда, точно. А мне вон в те домики, справа и слева, мне — говорить с лесничими, мне повезло, мне не надо, я не хищник, меня уберегли… кто? От дурных дорог бережёт Перекрестница… Пальцы правой руки подползли к карману, где лежал подаренный Амандой амулет. Коснулись сложной вязи — сходящиеся-расходящиеся пути… колет кончики пальцев — или, может, это Печать откликается холодом… Пальцы второй руки сжали чёрную ткань. Нэйш остановился на полушаге. С искренним интересом опустил взгляд на свой локоть, в который вцепился я. — Не ходи. — Лайл. Ты здоров? На нас вообще-то смотрят. Точно — небось, Трогири с крылечка любуется, а вон и лесничие — тоже какие-то блеклые, вялые, будто тени… Плевать. — Я здоров, а ты, кажется, окончательно рехнулся. Куда тебя вообще сейчас несёт? Ты хоть карту их угодий запросил? — Думаешь, она нужна на этой маленькой охоте? Ресницы приподнялись, открывая застывший, тусклый голубоватый лёд. Обращая светлую, полную ожидания встречи улыбочку во что-то жуткое. — Лайл. Ла-а-айл, — я поклялся, что если уйду из питомника, никогда больше не назовусь своим именем. — Ты ведь с нами восемь лун уже. Пора было бы привыкнуть и научиться распознавать… — Да что ты несёшь?! — теперь я почти тащил его назад. Всё равно что пытаться сдвинуть с места королевский дворец Вейгорда. Испарина выступила на лбу, ноги соскальзывали, но я всё не сдавался и шептал, почти не слушая, что говорит он: — Ты хоть понимаешь, что отсюда нужно уходить, этот Трогири лгал, не знаю, в чём, но тут всё неспроста, куда ты лезешь, не ходи, мы же тут будто в… Крысы остро чуют ловушки. Даже через дурман. Амулет Аманды покалывал грудь — или кололо изнутри? Улыбка Нэйша — выстывшая и жёсткая, теперь казалась высеченной в камне. Хотя и была, пожалуй, одобрительной — «Ну вот, молодец, понял». — Знаешь, что замечательно, Лайл, — прошептал напарник, мягко нажимая на моё запястье (пальцы разжались сами собой, запястье словно ужалило болью). — Когда в клетку попадают два хищника… никогда не ясно — кто из них окажется добычей. Он похлопал меня по плечу — не ударив на этот раз по болевым точкам. Улыбнулся лёгкой и радостной безумной улыбочкой, шепнул: «Осмотри дом, Лайл, только осторожно». И канул в тени деревьев, пройдя калиткой между молчаливых егерей — и калитка закрылась за ним, прежде чем я успел пожелать ему хотя бы милости Перекрестницы. ЗВЕРЬ Я стою у Запретительной Черты. Черта говорит: не ходи, нельзя. Она длинная и высокая. Если прыгнуть на неё — будет жечься и оттолкнёт. Я не прыгаю. Я слышу ловушки, как голос земли и дыхание травы. Среди деревьев много мелких, глупых (для кого?). Я их всегда обхожу. Но вдоль этой люблю ходить и вслушиваться, и думать. Запретительных Черты две, у второй я тоже бываю. Та много длиннее, к ней нужно бежать через деревья. Но эта интереснее. У этой другая цель. Всё живое имеет цель: вода утоляет жажду и прячет следы, а опавшие листья теплы, и в них хорошо спать. Добыча вкусна, а клыки — чтобы рвать её. Особенно имеет цель магия. Я знаю магию. Различаю её запахи, как запахи крови. Та, что позвала меня в этот мир, дала мне цель, и я несу её в себе. Как кровь и голод. Цель держит, вцепляется, не даёт уйти в тёплое лоно, в сытый, спокойный сон. Найти Охотника. Убить Охотника. Я убил многих, но цель звенит во мне. Зудит под кожей и заставляет ходить у Запретительной Черты. Вдыхать запах магии страха. Там, за чертой — логово. В логове кто-то есть. Может ли быть там Охотник? Я самый умный, самый хитрый. Я читаю следы и знаки. Я слышу, как ходят те, кем он повелевает. Они боятся меня. Смешные жертвы, которые мне не нужны. Он там в засаде. Но я его пока не выманил. Он тоже хитрый, он попытается выманить меня. Может, он пошлёт охотника, который ему покорен, только не так силён? Тогда тот бросит вызов по глупости, и будет хорошая схватка. Я самый сильный, самый ловкий. Всегда побеждаю и не промахиваюсь. Оставляющие следы под этими деревьями уже знают это. Некоторые бросили мне вызов. Этих я быстро убил. Другие признали моё превосходство. Все они пахнут этой землёй и кровью её, и они-с-землёй, как со мной клыки и когти. Но они глупые, нечуткие. Слабые. Добыча. Жертвы. Не умеют сливаться с землёй, как я. Не умеют ступать без следов, как я… Жертвы, а не охотники. Все, кого я убивал раньше. Слишком медленные и громкие. Трусливые и хрупкие. И цель царапает, цель холодит. Найти Охотника. Убить Охотника. Я великий охотник. Самый лучший охотник, которому покорны все меж этими деревьями. Кто лучший охотник у тех, с магией на ладони? Кому они покорны? Запретительная Черта пахнет логовом Охотника-над-Охотниками. Равного. Цели. Дождь пахнет ловом. Вызовом. Встречей. Запретительная Черта не сплошная. Открывается в разных местах. Эти места я тоже чую и бываю у них. Но там она толще. Там не пройти. Оттуда иногда выходят ненужные, шумные жертвы, по которым ясно, что они покорны. Я не показываюсь им. И не трогаю. Они не цель. И невкусны. Я становлюсь дождём — и знаю, что Запретительная Черта открылась с другой стороны круга. Становлюсь листвой — и знаю, что Черта впустила не жертву, но хищника. Охотника. Найти Охотника. Убить Охотника. Чешуйки брони на спине подрагивают от предвкушения. Смыкаются, закрывая уши. Несколько прозрачных защищают глаза. Я чую его цель. Он пришёл за мной, и это так хорошо. Отвлекает от Черты и логова. Сейчас я превращусь в ветер, потом в лес. Буду следить за ним. Гнать его. Потом он бросит мне вызов или я ему. Тогда я превращусь в смерть. Так велит цель. Может — это всё-таки будет тот самый, самый главный Охотник? Тогда я исполню цель и смогу вернуться. Я самый сильный. Самый хитрый. Самый быстрый. Запретительная Черта закрывается за ним. И начинает пахнуть ловушкой. Я скольжу на зов, к Охотнику, который скоро станет добычей. У Охотника нет ни шанса.