* * *
О чём думает наживка? Лайл рассказывал мне о своём первом выезде с Нэйшем — охоте на лисицу-драккайну. И уверял, что думалось в основном «о еде, боли в ногах и о том, где ж этот клятый устранитель». Я думаю о любви. Она здесь, моя невыносимая, я знаю. Я иду по влажному, болотистому лесу, держу арбалет наперевес и изо всех сил изображаю охотника. Приглядываюсь к цепочкам следов, отыскиваю силки и отметки тайных ям — не свалиться бы! Но она где-то позади или сбоку, невидимая в маск-плаще, неслышная… и всё ещё не согласная со мной и Мел, наверное. Нам стоило труда убедить её. Но даже согласившись, Гриз встревоженно глядела, как Мел меня инструктирует. Убедилась, что я экипирован и понимаю, что нужно делать. И уже когда мы остались одни, спросила негромко: — Тебе-то самому это зачем? И, не дождавшись моего ответа, отвернулась досадливо. Похоронив мои надежды на напутственный поцелуй. Но ты ведь поняла, ты не могла не понять, — говорю я мысленно ей, которая сейчас идёт рядом со мной. Это не мальчишество и не попытки играть в подвиг. Просто я хочу быть рядом с тобой. Во всём. Помочь тебе хоть чем-то. Я понимаю, что я подготовлен меньше остальных — значит, время учиться. Ты ведь тоже понимаешь, что я не останусь в стороне. Может быть, ты беспокоишься за меня и хочешь уберечь… но не нужно. Мой путь давно начертил в небесах Единый, и если он перевил его с твоим — значит, я спокоен. Будь что будет. Кажется, я слышу тихий ответный вздох — но нет, это вздыхает в кронах елей ветер… Лес мрачен и угрюм вокруг, остатки листвы на кустарниках кажутся грязным тряпьём. Я иду по тропам собирателей грибов и ягод — так меньше риска свалиться в какую-нибудь охотничью яму. Временами останавливаюсь, приглядываясь к следам. Держу курс на место предпоследнего убийства, выхожу на поляну, где нашли жертву, рассматриваю следы. Конечно, я не Следопыт, но кое-какие навыки сохранились с юности, а кое-какие — приобрелись в питомнике. Опалённые знаки на стволах, прогоревшие кусты. Метки огня, жертва била по зверю. Вот глубокие женские следы в грязи и след волокуши — женщины тащили тело. Вся поляна истоптана, и в слякотной неразберихе следы теряются, но вот немного дальше — крупные лапы. Волк-игольчатник или же кербер, судя по массивности — последний. Я кружу, распутывая петли звериного пути: нужно увидеть, куда хищник ушёл после того, как убил охотника. Мел (где она, интересно? укрылась за каким-нибудь стволом?), наверное, цокает языком недовольно: много времени трачу. Пока наконец не выхожу к заболоченному виру — вроде бы, просто воронка в земле, но вода едва-едва заметно вращается. Такой вир есть в питомнике, в закрытой части. Гриз мне его показывала во время патрулирования… или прогулки? Всё-таки глупо считать свиданием ночные бдения в опасном питомнике, среди бестий и браконьеров. С другой стороны, мы хотя бы вместе и можем говорить о чём угодно во время этих вылазок. Она рассказывает о старых выездах, об обычаях варгов, терраантов и нойя, о том, что можно увидеть в сознании зверей. Но чаще взглядом просит говорить меня — и я говорю о пансионе, о морских путешествиях, про которые читал. Иногда даже читаю стихи, и в такие моменты мне кажется — печаль, которая словно смыкается над моей невыносимой в последние девятницы, словно отступает ненадолго. Следы обходят вир и уводят в чащу. Стою, прислушиваясь, к шелестам и поскрипываниям Вирских лесов. Привлёк ли я внимание? Следят ли за мной уже? Не заметили ли бестии-соглядатаи Мел и Гриз? Впрочем, если звери под контролем — чутьё у них может ухудшиться. Жаль, нельзя топать погромче или ещё как-либо ясно обозначать своё присутствие: охотник должен быть осторожен, пусть даже дешёвый охотник из Гильдии… Например, сосредоточиться на следах и не думать о касании горячих пальцев, тонком осеннем запахе волос, редких поцелуях в щёку. Ни Гриз, ни я не скрываем, что мы нынче вместе, но и не торопимся навстречу друг к другу. И я так рад, что можно просто беседовать или сидеть иногда (слишком редко, увы) у камина, бродить по тропам питомника или расследовать случаи пропажи охотников. Потому что я счастлив разделять с ней всё что угодно — и это единственная настоящая причина, по которой я сейчас иду, время от времени приподнимая арбалет в сторону подозрительных звуков. Достаю следящие артефакты, кручу так и этак… и упорно думаю о любви. Каштанововолосой, зеленоглазой… и такой невыносимой в своём стремлении уберечь всех и вся (что я могу отчасти принять) и теперь вот ещё меня (что я упорно принимать не желаю). Волк появляется вдруг — выставляет из-за ствола тёмную морду и плечи в порослях игл. Рука вскидывает арбалет невольно — к счастью, промахиваюсь, а то Мел бы меня убила. Зверь убирается за деревья — не спугнул ли я его? Но тут из-за кустов слева раздаётся шорох и вылетает длинная струя пламени — приходится шарахнуться назад. Огнедыхание. Драккайна? «Увидишь зверя — поиграй с ним в прятки, — советовала Мел. — Сделай вид, что ведёшься на его пляску. Стратегии меняй. И ищи поляну поудобнее, чтобы было пространство для работы». Низкий вой наплывает будто бы со всех сторон — словно на меня охотится стая. Шорох сзади — поворачиваюсь и успеваю увидеть тварь в двадцати шагах. Крупнее обычного игольчатника, и чешуя на боках — верно, драккайна. Вскидываю теперь руку с Печатью — и зверь, словно издеваясь, растворяется среди кустарника и стволов. Пляска началась. Прижимаюсь к стволу и вожу арбалетом туда-сюда, а тень волка мелькает то справа, то слева от меня, и вой плывёт, оскаленная морда выныривает из-за кривой сосны — всё на той же дистанции, неудобной для магического удара… Деревенские правы, слишком умно для животного. Ещё и ещё вой, насмешливый, приглашающий. Выскальзываю из-за ствола, пытаюсь сменить место — и тут же шорох за спиной, мгновенное дыхание огня, приходится развернуться, выставить водный щит с Печати. Печать откликается неохотно, и тут же начинает ныть ладонь. Тварь играет со мной. Прячется за стволами, пляшет в отдалении, но стоит лишь сделать к ней шаг — пропадает. Чтобы объявиться сбоку или сзади, подвыть или дыхнуть огнём. Иногда драккайна пускается бежать, но как только я пытаюсь не отстать — исчезает, петляет, чтобы начать теперь погоню уже за мной. Кружит, временами нагло высовываясь из кустов — но не давая прицелиться. Несколько раз мне кажется, что она почти вылезает под прицел моего арбалета — и ещё два болта я выпускаю мимо, нарочно, хотя уверен, что промахнулся бы даже хороший Стрелок. Бестия — или тот, кто ей управляет — хорошо знает, как действуют охотники. И теперь вот меня выматывают. Провоцируют на удары с амулета и с Печати, на растрату болтов. Если я пытаюсь ничего не делать — драккайна тут же подходит ближе: рычит из кустов, лязгает зубами, дышит огнём. И ждёт, когда я наконец пойму, что охота идёт уже на меня. Запаникую и брошусь бежать к деревне. Но где-то здесь рядом Мел и Гриз, а мне нужно приковать к себе всё внимание. И я старательно делаю ошибки неумелого, молодого охотника. Трачу болты и заряды с огненного амулета. Спотыкаюсь, едва ли не до колено проваливаюсь в жидкую, болотную грязь (ладно, это я непреднамеренно). Нервничаю и оборачиваюсь на топот быстрых лап — и постепенно двигаюсь к славной поляне, которую я заприметил. Рычанье слева. Взблеск тёмной чешуи между елями. Отбросить бы бесполезный арбалет. Я прилично стреляю, но тут едва ли попаду. Топот справа и сзади. Оборачиваюсь и вижу, как огромная тварь с издевательским ощером прыжком уходит за кусты. Похоже, в моей беспомощности убедились, и поплясать осталось совсем немного. Промокаю вспотевший лоб рукавом. От капюшона пришлось избавиться — мешает обзору. С еловых лап летят на голову капли. Визгливо хохочут скрогги на высоте, швыряются шишками, переговариваются, как кумушки, которых пригласили в театр, на изысканное представление. Тварь мелькает между деревьями, виляет, приглашает стрелять. Ничего, я уже недалеко, уже почти на нужной поляне… пламя! Проклятие, как близко подошла — едва успеваю уйти за ствол, ступаю на намеченную поляну… и словно оказываюсь один. Нет топота. Нет мелькания игл и чешуи между стволами. Ни шороха в мелком ельнике — и только возбуждённая скороговорка скроггов наверху. Ушёл? Решил оставить добычу? Или почуял кого-то ещё, а потому… Я не успеваю додумать. Мгновенное ощущение опасности — и когда я оборачиваюсь, вижу прямо перед собой оскаленную пасть. Затаился в какой-то канаве и прыгнул — приходит далёкая, словно бы удивлённая мысль, лапы больно ударяют в грудь, макушка крепко прикладывается о поваленный ствол, мир идёт кругами, из кругов вылепляется клыкастая пасть, обдаёт жарким дыханием, опускается ниже… ниже… — Вместе! Крик Гриз слышится совсем близко, и тяжёлые лапы убираются у меня с груди. Через силу делаю вздох, приподнимаю голову, чтобы видеть… Нож — вот, что мне бросается в глаза в первую очередь. Он лежит поперёк ладони, и пальцы на рукояти сомкнуты добела. Лицо Гриз искажено, и я понимаю, что она не взрезала ладонь, только потому что зверь остановился сразу. Но вся её поза, лицо, глаза, всё кричит, что ещё только миг… Но драккайна не нападает больше. Она ещё стоит почти что надо мной: в полтора раза больше обычного игольчатника, почти чёрный цвет, драконий хвост да поблёскивающая чешуя по бокам. Тварь стоит напротив варга, не обращая больше на меня внимания — и смотрит… но не в глаза Гриз, а как будто тоже на нож. Потом склоняет голову, то ли приветствуя, то ли покоряясь. Скрогги умолкают на вершинах елей. Медленно-медленно Гриз опускает нож — и даже не видя, я знаю, что в глазах у неё начинает разрастаться властная, чарующая зелень. — Вместе, — шепчет Гриз и протягивает к зверю руку. — Не бойся… «Не бойся, послушай меня. Я Гриз, Гриз Арделл, и ты больше не один. Я варг, и теперь мы с тобой вместе», — она рассказывала мне, как это бывает, когда погружаешься в сознание бестий, прорастаешь в них, связывая ваши разумы. «Они откликаются, — говорила она ещё. — Всегда откликаются, потому что чувствуют в нас своих защитников — Пастырей чудовищ. И понимают, что мы поможем…» Драккайна не откликается. Бросает на Гриз короткий взгляд — и тут же уводит глаза, отворачивается и скачком влетает в кусты. Под недоумевающий вскрик Мел (та, оказывается, страховала слева): — И какого вира это было, а?! Но Гриз не отвечает — она уже возле меня, ощупывает мою голову, надавливает пальцами на грудь, одновременно вынимает какое-то зелье из поясной сумки… — Так не больно? Рёбра не сломаны? Сейчас, постой, сейчас… — Я да… да я в порядке, просто он… малость неожиданно как-то… — дрожь зарождается изнутри при воспоминании о нависшей оскаленной пасти. — Не надо зелий, я… нормально, правда… а что случилось, вообще? — Вир знает что, — свирепо прилетает от Мел из кустарника. — Рванул, будто ему под хвост перца напихали. На тебя прыгнул, потому что кого-то из нас учуял, я так думаю. Плясал ты с ним отлично, он вылез на поляну, и тут его будто переклинило, и он полез тебя приканчивать. — Будто… решил, что он меня уже загнал? — Гриз пытается приложить мне компресс к затылку, заливает в меня укрепляющее, а я мотаю головой и пытаюсь показать: да всё хорошо, сейчас встану уже, на груди только синяки, да руки чего-то дрожат. Голос Мел приближается вместе с её шагами. — Ну. Или вдруг понял, что в лес вошли три человека. Только вот мы же шли после тебя и с других мест. Сигнал он что ли от кого из своих получил? Я заставляю себя сесть. Лежать на влажном, усыпанном иглицей мху, ещё и холодно. Голова ещё гудит, и перед глазами — дюжина чёрных клыкастых провалов… А ещё лицо Гриз — совершенно белое, с неистовой зеленью в глазах. Её руки на моих щеках кажутся обжигающими. — Может, и сигнал, — в груди неприятно сдавливает при мысли, что Гриз только что едва не применила Дар на крови из-за меня. — Я скорее имел в виду — как эта драккайна повела себя. Ну, что она остановилась, увидев варга, но потом вдруг отказалась от соединения. Это как-то странно, да? — Странно, — едва слышно отвечает Гриз. По дороге обратно в селение она молчит. ГРИЗЕЛЬДА АРДЕЛЛ — …а под конец — самую чуточку чабреца, ах, конечно, кто бы мог подумать! Аманда встречает их в доме: нахваливает хозяйкины пирожки и вовсю выспрашивает секреты приготовления «самого вкусного чая в Тильвии, даже нойя так не умеют, представляете, да-да-да?» А ещё делится сплетнями, которые удалось выцедить из жителей четвёртого селения. — В том, третьем, что поближе, мне совсем-совсем не повезло, ах, какая жалость, очень уж недоверчивые жители. Приняли меня то ли за того самого оборотня, то ли за злую колдунью — так и не удалось их убедить, я и не стала пытаться долго. Конечно, я могла бы кое-что применить, не хочется тратить, да и они там уж слишком настороже — селение на осадном положении, там всё перекрыто. Ох, и единственное, что я узнала — вообразите себе, они собираются взывать к милости самой Кормчей! Пытались меня этим напугать, дурашки. Речь Аманды течёт рекой, взмывает песней. Травница располагается поудобнее в скрипучем кресле, просит хозяйку подать «всем-всем этого необычайного чая, он лучше сладких вейгордских вин, сразу возвращает силы, а моим друзьям это точно нужно». И отмахивается от попытки пригласить её в комнату: — Ах, ну к чему секретничать? Наша милая хозяйка никому не выдаст, правда же? Да, так вот, в третьем селении выправили гонца в Акантор — правда, гонец ещё пока не возвращался. Может, ждёт аудиенции у Девятой, а может, кутит на полученные от всей деревни деньги — кто там знает! Но я направилась в четвёртое селение — самое дальнее, самое богатое. Неподалёку от него вир, да ещё там пролегают торговые пути, потому там обитают больше не охотники, а те, кто обрабатывает шкуры да живёт с перепродаж. Там даже есть пара лавок с дивными мехами, ах, прости, Мел, лапочка, что-то я замечталась. Конечно, в такой деревне нашлись и те, кто захочет, чтобы им погадали. А когда раскидываешь гадания — так просто увидеть что-нибудь… скажем, злое колдовство, которое ходит рядом с селением. И люди сразу вспоминают… Голос её набирает мёда — жаркого, гречишного. — Это селение лишь совсем немного пострадало от оборотня. В нём мало охотников, и убиты лишь четверо — впрочем, они были ловкими, потому их оплакали как должно. Но в часовне Круга, что стоит на конце селения, умелая и зоркая жрица. Вообразите себе, не побоялась выйти на дорогу в глухой час, под полную луну, когда вокруг селения выла и бесновалась на разные голоса нечистая сила… Хозяйка охает сдавленно и делает охранный знак перед лицом. Янист слушает, как заворожённый: — И она… осталась жива? — О, она осталась, — нараспев сообщает Аманда. — Она осталась, и она уверяет, что видела зверя. Серебристого, словно иней на рассвете, и быстрого, словно стрела отменного Стрелка. Она начертила охранный круг, призывая Девятерых — и Зверь не тронул её и обошёл селение. И оборачивался он то алапардом, то волком, то драккайной — и был всё так же велик и серебрист. Но едва лишь луна начала терять своё серебро — зверь встал на задние лапы и скинул шкуру, обратившись человеком! А тот пошёл к ближайшему виру, и жрица уверяет, что не видела его лица, однако видела, как он хромал. Она умолкает с задумчивым видом и пьёт, пьёт чай так, будто сообщила уже всё. Гриз остаётся развести руками: — Надо бы пересказать старосте. Старушка-хозяйка тут же подхватывается и начинает суетиться — мол, ой, как могла забыть, у соседушки бы лучка прихватить, да и маслице вот кончилось, ай-яй-яй, господа-то за постой платят щедро, а она их — чем утром угостит? Гриз ждёт, пока та ускользнёт с восторженно-предвкушающим выражением на лице. И уже потом говорит вполголоса: — Шеннет? Серьёзно? — Хромому Министру не повредит никакая слава, — задумчиво откликается нойя, поднимается и наливает себе ещё чая. — А нам не повредит побеседовать в одиночестве. Привычная к методам Аманды Мел только хмыкает, а Янист выдаёт нервный смешок. — Так не было отважной жрицы Круга? — Была, — демонстрирует Аманда ямочки на щеках. — Только это была не жрица, а приживалка при храме; она была не отважна, а пьяна; видела не оборотня, а кузнеца, который напился и полз на четвереньках… а в остальном всё почти верно. Лучше расскажите вы, сладкие мои детки, — что дала ваша ловля на живца? И смеётся, и поясняет в ответ на взгляды: — Пошли в лес втроём — даже глупышка с волосами цвета траура догадалась бы, чего вы хотели. Вот только я-то думала, что застану вас в компании кое-кого в костюме того же цвета… ах, Янист, какой ты отважный! Так это ты был приманкой — не сомневаюсь, на неё кто-то клюнул! — В общем, вроде как да, — Янист встревоженно поглядывает на Гриз. Ей явно не удаётся скрыть свои мысли. — Но это ничего не дало. Как только тот волк увидел Гриз — он просто сбежал. Сбежал, пряча глаза, да. Вот только он всё-таки взглянул на неё. Достаточно, чтобы ощутить то, что стояло за ним. На деревянной столешнице — разводы дерева. Похожие на реки, нарисованные на карте. Или на сетку вен, проступающих под кожей. Или на жадную, алую паутину, мелькнувшую в глазах зверя. — Настают последние времена, — качает головой Аманда. — Звери бегут от своих Пастырей, ай-яй-яй… что будет дальше? — Плохо будет дальше, — едва слышно отзывается Гриз. — Что ты узнала по-настоящему? — В то селение часто заходит странный народ — проезжие, контрабандисты, торговцы. Кто-то приходит несколько раз, кто-то уходит с концами. А с ней они свыклись, потому не сразу сказали мне о ней. Отшельница, которая поселилась в глуши. Больше десяти лет назад. Она наведывалась к ним в селение — выменивала ягоды, грибы и редкие болотные травы на еду и вещи. Всегда под капюшоном — потому они считали, что она из моего народа. Только наши отшельницы, которые приняли Путь Перекрестницы, не скрывают ладони перчатками — это не в наших правилах. — Перчатки, — повторяет Гриз, проводя пальцем вдоль древесной паутины. Подарок Яниста на Перекрёстки, такой удобный, красивый. Скроют отсутствие Печати. Или шрамы поперёк ладони. — Перчатки, да… я говорю — к ней относились спокойно, там бывает и более странный люд. Она почти ни с кем и не заговаривала. В самом начале, когда только поселилась там, она оказала жителям селения несколько услуг: вывела заблудившихся детей из леса, помогла неопытным охотникам выбраться из болота, потом нашла маленькую девочку, которую мачеха вздумала бросить в лесу. Отец едва не обезумел: единственная дочь, на поиски бросилось всё селение, с собаками… но та отшельница каким-то чудом смогла отыскать её быстрее. Одна. Одна, ведь верно, медовая? Неверно, — качает головой Гриз. Потому что никто из нас не один. Всегда вместе. — С тех пор её уважают. Говорят, правда, что охота в последние годы ухудшилась — но с ней это не связывают, она ведь поселилась в таком месте, которое охотники обходят стороной. Гончая Топь, или Охотничья Погибель — трясина, каких много в Вирских лесах. Немало молодых охотников пропали в ней бесследно — вместе с собаками… Топкие тропы… заболоченные виры… ложные кочки, по которым разве что зверь пройдёт — ах, эта топь такое страшное место, кто стал бы там жить? Например, кто-то, кто ищет уединения. Кто давно ушёл из общины — торопливо, не попрощавшись, словно в попытках сбежать от чего-то… Кто хочет загородиться топью от чего-то страшного. Пусть и от себя самого. — В последний раз она была в селении больше трёх девятниц назад. Тогда там ещё никто не умер — и теперь за неё даже тревожатся: вдруг с ней что-то случилось, и этим объясняются смерти охотников? Она не разговаривала ни с кем в торговых лавках… но я расспросила ту самую девочку — помните, она её ещё когда-то спасла. Девочке сейчас уже двенадцать, и она призналась, что в этот раз решилась подойти к своей спасительнице. Понесла ей домашний пирог — такое милое дитя, такое умное! Спросила отшельницу — помнит ли та маленькую спасённую жизнь, поблагодарила, славная девочка… — А… а та? Аманда глядит на Яниста с кривой усмешкой — внезапно теряя всю свою сладость. Глаза у нойя вспыхивают, как у кошки. — А та погладила её по голове. Взяла пирог. И сказала: «Ты невинна, дитя. Не бойся. Качнувшиеся весы тебя не заденут». Мел с ругательством всаживает нож в стол. — Всё-таки чокнутый варг, да вир же побери! — Хищный Пастырь, да-да-да, сладенькая. Я тоже склонна так думать. Пастырь, который слишком преуспел в защите своих стад — и теперь вот принялся убивать тех, кто может им навредить. — Ну, в этом-то она, может, не так и не права… — Мелони, о, да ради Единого! Голоса текут сквозь неё. Сливаются в ручей внутри её крепости. Смешной, маленькой крепости, по которой она мечется мысленно, в поисках единственного: что им сказать теперь… что им сказать, чтобы это выглядело правдоподобно. — …чудовищно… получается, что около полусотни жертв, не меньше… Но разве это возможно? Мы же посчитали, что у варга крови не хватило бы сил, да и как она осталась незамеченной… — Так она может и не использует Дар на крови. Просто рассказывает себе животным, как себя вести и на кого нападать. Хотя контроль, конечно, странный… — Янист, дорогуша, кто там знает, возможности варга, который практикует Дар на крови, скажем, десяток лет, могут очень отличаться от того, что мы представляем… Голоса начинают звенеть, призывать её выйти из-за стен, хочется обхватить голову руками, рявкнуть: «Хватит!», сказать, что они всё равно не поймут, они даже не представляют — что притаилось там, у Погибели Охотников… — …не настолько же! Если только она сама не бегает вслед за животными — мы говорим о контроле нескольких бестий одновременно и на расстоянии в десятки миль, это просто… — Ну, Гриз же говорила что-то о том случае в Дамате… Гриз? Сладенькая? — Я её знаю. Она выдыхает слова медленно, словно идёт по неизведанным тропам. Нужно по кирпичику из слов выстроить стены. Спрятать решение. — Похоже, что знаю. Её зовут Крелла, и она сестра моего отца. Единокровная, конечно. Пришла в нашу общину, когда мне было пять. С их собственной что-то случилось. Вернее, что-то стряслось с наставницей варгов в единственной общине Ракканта — и община распалась. Нестерпимо хочется взять в руки старые дневники, шелестеть страницами — вдруг что-то в записях бабушки наведёт на путь? Только вот к дневникам её не подпустят, отец не желает отвечать на вопросы, сигналит, чтобы она не смела показываться… Что же там случилось в общине неподалёку от Единорожьей Долины? Кто был там наставницей? Детская память не сохранила имени, и отец не упоминал об этом, и бабушка лишь вздыхала, а тетя Крелла… Темноволосая и приветливая, чуть-чуть похожая на Аманду — то ли пышностью фигуры, то ли насмешливой улыбкой. Она тоже живёт внутри, в крепости, среди жильцов-воспоминаний. Вечно возится с детьми, рассказывает о травах, вяжет носочки и расчёсывает девочкам волосы. Или плачет — потому что Гриз несколько раз заставала её заплаканной в домике у своей матери. Только вот мать не говорила, почему плачет сестра отца. — Около десяти лет назад она как раз ушла из общины. Никому ничего не сообщив. Наши её искали, но варги знают, как скрыть след даже от зверей. Отец был сердит. Сильнее он сердился только в день, когда общину оставила его дочь. — Смерти тогда никто из нас не почувствовал, выходит, она была жива. Но все эти годы я про неё не слышала. Она не связывалась с другими общинами и не поддерживала связь с варгами-одиночками. Я даже считала, что она может быть среди ушедших — мы же не можем чувствовать, кто именно умер… Но теперь я думаю, что было иначе. Потому что знаю, чьи глаза глядели на меня там — за зрачками зверя, скованного магией крови. — Значит, ты считаешь, что твоя тётка десять лет назад перешла один из запретов, — задумчиво тянет Аманда. — Пролила кровь или отняла жизнь — и потому покинула общину, из которой её всё равно бы изгнали с позором. Она поселилась здесь — может быть, чтобы бороться со своей натурой… и вот теперь бороться не смогла. Ах-ах, как это скверно, как грустно, сладенькая, но что теперь с этим делать? — Вызывать Мясника, — чеканит Мел, и все, даже Гриз, глядят на неё с удивлением. — Что?! Там поехавший варг крови, да таких убивать на… Янист цыкает на неё так яростно, что Мел смущается на целых два мига, но тут же огрызается: — Заднице Лортена цыкни, понял? Грызи не мочит людей направо-налево, — Гриз стоит большого труда, чтобы удержать внутри едкое «пока что». — А эта бешеная уже полста положила — охотников, конечно, но людоедам же всё мало, а? Скоро на собирателей ягод перейдёт, потом и других не останется, а сами мы с ней не справимся. Так что вызывайте одного убийцу, пусть устраняет другого. — Ну, почему же не справимся, — мурлычет Аманда. — Кое-какие некрояды широкого действия… — Тебе дай волю — всю округу потравишь! У неё там минимум один алапард, других зверей с десяток — всех перебьёшь? — Нет, но ведь тогда их всех перебьёт Рихард. — Это тебе скрогги накаркали? Если мы её малость отвлечём… контроль собьём, ну или вот усыпим зверей малость… — Разве не проще в таком случае усыпить саму эту Креллу? Не проще, Янист, совсем не проще. Потому что она уже знает, что мы здесь. И не подпустит вас к себе. А меня подпустит. — О, ты ещё разговаривать с ней предложи! Ну там, обнимашки-пожалешки, прощение грешников! — Это точно лучше, чем убивать, Мелони! Мы не знаем, почему с ней это случилось, из-за чего она покинула общину, возможно, что она вообще это не контролирует, возможно — что нуждается в помощи, и рубить сплеча… — Сладенький, а если нет? Я допускаю, что бедная родственница Гриз может быть и в беде… и даже под чьим-то влиянием, однако пятьдесят жизней — это пятьдесят жизней, и даже Тшилаба — великая Жрица моего племени — едва ли пошла бы туда, вооружённая только добрым словом да улыбкой. — Я не говорю о том, что нужно идти вовсе нагишом или без оружия, но вдруг она сдастся добровольно, вдруг удастся как-то убедить… — Тогда вызывай Пухлика, у нас он по уболтать мастер. Что вообще делают с Хищными Пастырями, когда у них кукуха отлетает? Голоса бьются, трепещут в висках, словно умирающие бабочки. Словно сердца зверей, запутавшихся в паутине алых нитей. — Тише, — говорит Гриз. Непонятно — им или себе. Поднимается, сжав виски руками. — Тут всё очень непросто, мне нужно подумать. Слышат ли они за ломкостью и усталостью тона — ложь? Пусть хотя бы не видят её лица — и она отворачивается к окну, где диковинным фиолетовым цветком расцвели над миром сумерки. — Рихарда вызывать точно не будем, — позади облегчённо выдыхает Янист. — Но самим туда лезть тоже нет смысла, и уж точно нет смысла лезть среди ночи в болото. Я сообщу в свою общину. Новости слишком тревожные, чтобы они не откликнулись. Даже если не вышлют никого — обратятся к старейшинам и дадут хоть какой-то совет. Дадим им на это ночь, а утром поглядим. Если, конечно, никто не хочет вернуться в питомник на ночь или… вообще. Протестующие звуки за спиной. Жаль, она-то надеялась, что либо Мел, либо Аманда захотят вернуться. Было бы легче выполнить задуманное — Сейчас предлагаю выспаться, — когда Гриз оборачивается, её ждут три изумлённых лица. — Что? Можете это даже приказом считать — завтра нас ждёт тысяча дел. Если вы не в состоянии заснуть после сегодняшнего — у нас есть Аманда. Аманда? Нойя вздрагивает, словно очнувшись. — Да, сладенькая? Да, конечно. Немного целебных настоев, чтобы прогнать дурные мысли и дать новые силы. Я займусь, да-да-да. Но думает она о другом и глядит слишком уж пристально, потому Гриз поскорее хватает куртку. — Ну, тогда я к ручью, свяжусь со своими. Янист делает такое движение, словно собирается удерживать её. Или идти за ней — ей всё же не удалось сыграть натурально. — Скоро приду, — успокаивает Гриз, и на этот раз она выглядит искренне: он останавливается, нахмурившись. Но она и правда не лжёт: безумием будет идти ночью в болото. Даже притом, что варги неплохо видят в темноте. На этот раз она действительно ненадолго. Деревня звенит от вечерних напевов: пронзительного собачьего лая, переклички коз, кудахтанья кур в хлевах. Цветок вечернего неба — багрянец по краям, густо-фиолетовая середина лепестков, бледно-жёлтая сердцевинка-луна. Ветер обтирает влажной тряпкой пылающие щёки, охлаждает лоб, шепчет участливо: «Может, подождёшь?» Нет, — качает головой Гриз. Я приняла решение. И пойду одна. Даже Мел не различает этого в воздухе — а я чувствую странную взбудораженность, словно вся округа поросла тонкими огненными нитями, ощущаю их трепет кожей. Потому что это — во мне. Это откликается мой Дар, моя кровь — на что-то невообразимо сильное, что-то, что властвует над всеми животными здесь… и ждёт меня. Прыгает волк с оскаленной пастью. Слышит крик «Вместе!» — и оглядывается, и останавливается, и в глазах — узнавание… Узнали не её — Гриз Арделл. Но нож, который лёг на её ладонь. И за стеклянными, бессмысленными глазами зверя, среди затопившего его алого моря всколыхнулось приветствие. «Здравствуй, сестра». Ручей рассекает селение надвое узкой, кинжальной полосой. Над ручьём выгнулся мостик, и хорошо встать возле него, чтобы случайно идущий мимо житель не увидел тебя в тени. А усталый Следопыт не услышал бы тебя за звуками деревни и немолчными разговорами воды. На случай, если Мел вздумается прислушаться и проверить — кого это она вызывает… Никого. Ты хотела спросить, Мел, что делают мои сородичи с теми, кто переступил черту? Предоставляют своей судьбе. Те, кто преступил первый запрет, несут ответственность перед властями — если убили людей. Перед хозяином животного — если умертвили чью-то собственность. Те, кто пролил кровь, несут ответственность лишь перед самими собой да тем, что наградило нас этим Даром. Даже исправлять свои ошибки мы доверяем другим. Говорят, остановить хищника может только хищник. Что может остановить Хищного Пастыря? Она окунает ладонь в воду, и шрамы резко выделяются на белой коже. Наверное, их можно скрыть перчатками — славными, из мягкой кожи, она надевала целых три раза, на прогулки с Янистом — чтобы самой забыть хоть на миг, что она из себя представляет… Но натуру не скроешь. Ладонь щекочет ледяная вода, Гриз в задумчивости перебирает пальцами — словно ласкает волосы Глубинницы. Луна серебрит камешки в ручье. Бросить в воду ещё один и вызвать кого-нибудь… Может, питомник? Звонкий голосок Йоллы: «О, Гриз, у нас тут всё, сталбыть, нормально, мамка кресло драит после этого утреннего, вонючего, а единороги и тхиоры по Мел скучают, кажись». Или томный вздох Уны (ждала кое-кого другого на связи), или даже тенорок Лортена: «Ужасная… ужасная женщина, не позвавшая меня на охоту!» Выслушивать новости, рассказывать, раздавать распоряжения, отшучиваться, что нет-нет, всё нормально, скоро будем… А сердце заноет, и придётся опять брать у Аманды сердечное, объяснять — что не так. Всё не так, когда думаешь, что придётся оставить любимое, выпестованное дитя. Или можно связаться с общиной, произнести «Арделл» — только имя будет другое — и тебе тут же откликнутся: «Когда приедешь, доченька?». Спросить, почему плакала Крелла. Попросить передать отцу насчёт того, что здесь творится — пусть себе не хочет слышать, это важно… Сказать что-нибудь, что говорят перед тем, как понимают, что времени осталось куда меньше, чем ты ожидал. Вот только она же не сможет солгать — мать чувствует её слишком хорошо, и ночная беседа только принесёт личные тревоги. Можно ещё положить в ручей другой сквозник. Не-свой сквозник. Камень, полученный из рук того, кому не повредит никакая слава. И… попросить помощи? Спросить, чего он добивался, когда подсылал к ним гильдейского охотника с перекупленным контрактом? Гриз хмыкает и не достаёт сквозник Шеннета из кармана. Некого вызывать. Нечего говорить. И не о чем предупреждать. Все знают то, что должны знать, разве что вот… В замёрзших пальцах сквозник кажется едва ли не горячим. Как будто её кто-то вызывает. Или она пытается вызвать кого-то. Кто всё равно не откликнется, а если и откликнется — только навредит. «Хочешь сказать мне что-то перед уходом на боевые, аталия?» На какой-то миг она слышит насмешливый голос так ясно, что ей кажется — в ручье проступает знакомое лицо. Но нет — это просто луна высеребрила воду. «Помнишь, ты говорил мне, что инстинктами не нужно пренебрегать. Что все мы бестии и время от времени нужно идти на поводу у своих инстинктов. Не сопротивляться тяге». «А ты мне, помнится, отвечала, что есть хищники, которых нельзя приручить. Которым место разве что в клетке». Рубцы на блестящей под светом ладони сплелись в густую вязь. «Мы с тобой оба беглецы, Рихард. Только я бежала от лёгких путей. Ты же несся прямо по ним, напрямик — всё глубже и глубже, в чащу ли, в болота, не имеет значения. Очень скоро мы узнаем, чей метод вернее». «Кажется, ты собралась сделать какую-то глупость, аталия?» «Всего лишь только перестать бегать. Поддаться инстинкту. Он говорит мне, что меня ждут. И мне нужно узнать — что произошло с Креллой. Думаю, если она варг крови — я знаю, что нужно делать». «Что же ты собираешься делать, аталия?» Голос звучит вкрадчиво, почти встревоженно. «Открывать клетки, — отвечает она с неожиданной уверенностью. — Или, может быть, крепости. Иногда даже стены крепости — это не выход, Рихард. Ты знаешь, о чём я». Жаль, что она не смогла бы сказать ему это в лицо. А может — жаль, что он не попытался бы выслушать. И можно говорить только так — глядя в бледное, запрокинутое лицо луны в воде. «Теперь ты знаешь, куда я иду. И что я едва ли остановлюсь. Я всегда знала, куда идёшь ты, Рихард. И я буду надеяться, что ты остановишься однажды». «Что-то вроде священной последней просьбы, а?» «Что-то вроде. Говорят, мы можем просить перед лицом Предвечных Сил. Единожды. Уходя. И я прошу, чтобы однажды… перед тем, как ты сделаешь необратимый, последний шаг — а тебе захочется его сделать… Я прошу, чтобы ты остановился. Хотя бы на миг. Вспомнил легенду о бабочке, которая вспыхнула во тьме и холоде, чтобы обогреть людей. И задумался, куда ты идёшь». Иногда всё, что мы можем сделать для тех, кто идёт по лёгким путям — это не бежать от самих себя. И пойти навстречу. Обратно она возвращается не торопясь. Додумывая детали. Жаль, не получится предупредить Фрезу заранее, придётся поднимать с утра… но если она верно рассчитает — время у неё будет. Мел и Янист получат успокоительное, с Амандой сложнее, но у неё крепкий сон, особенно к утру. Должно получиться, только сумку с маской и снотворным далеко не убирать. И поменьше пересекаться с остальными, и найти темы для беседы. Так, чтобы казалось, что всё в порядке. Плану почти удаётся следовать. Гриз раскланивается с хозяйкой: «Спасибо, да, всё хорошо», машет Мел: «Связалась, утром поглядим, давай, спи». Ободряюще кивает Янисту: «Ты как, в норме? Вот и хорошо, вот и славно…» Остаётся только Аманда — проницательная и опасная, чующая и ложь, и зелья. Аманду нужно отвлечь, занять её мысли, и Гриз поскорее проскальзывает в отведённую ей комнату и дожидается, пока туда приходит травница с кубком в руке. От кубка слабо тянет молоком, мёдом и тимьяном. — Успокоительное. Отогнать дурные мысли, дать силы… давай-давай, пей до краёв, сладкая. — Мне-то зачем? Вот Янисту… — Уже была у него — мальчик заснул. Хотя изо всех сил старался держать глаза открытыми. Тревожился о ком-то? А может, ждал, что кто-нибудь зайдёт, посидит у изголовья, подержит за руку… Аманда воркует умильно, и Гриз со вздохом потребляет зелье. На губах остаётся терпкая горечь — наверняка ведь и сердечного намешала на всякий случай. — Ну да. Я бы зашла, а он сразу же из-под одеяла — шасть. «Гриз, ну, это же неловко, что я лежу, да я в порядке, да я очень рад тебя видеть…» И как его потом усыпить… — Есть разные… интересные способы. — Угу. Прогулка под луной. На пятнадцать миль. Отлично вырубает, по себе могу сказать. Аманда, напевая сквозь зубы, перестилает постель, пересыпает травами — от клопов и дурных снов, с интересом заглядывает в наволочку. — Эмейо-то, сладкая… есть, конечно, и более пикантные методы, но — ах, ты права, мальчик, кажется, не готов. Жаль, жаль… Может, он сумел бы обаять эту Креллу. Тогда, может, Рихард… ах, нет, ты же решила не вмешивать его… Так, может, стоило бы вызвать сюда Лайла? У него всегда полно интересных идей. — Посмотрим с утра. Мог бы пригодиться, только он сейчас может и не откликнуться. Пытается кое-что выяснить о пропавших охотниках. — Ах, как это интересно! Аманда заканчивает с постелью и теперь идёт заниматься остывающим камином — шепчет заговоры на огонь, сыплет на дрова щепотку того и сего — и отсыревшие дрова дают яркое, тёплое пламя. — Ты свила для него «Милость Перекрестницы». Пламя вспыхивает особенно ярко — словно нойя перестаралась со своими снадобьями. — И не сказала, что нужно отдариваться. Он тебе нравится? — А тебе не нравилось бы, когда на тебя так смотрят? Клянусь тропами Перекрестницы — никто из моих кавалеров не додумался принести мне беспамятников. И тот браслет на Перекрёстки был очень хорош. О! А какие истории Лайл рассказывает за чаем! Если бы сама не видала его магию в действии — сказала бы, что Камень дал ему Дар Сказочника. Слышала ты ту историю о семидневной карточной игре? — Какие-то боги упасли, видимо, — Гриз не любит брюзгливый тон, но сейчас он даётся без труда. — Извини. Не хочешь отвечать — не нужно. — Лайл Гроски… — Аманда потягивается и обращает к Гриз улыбающееся лицо, — интересный человек. Хороший ли — этого не скажу, все мы ходим по разным путям под Луной Её… Но с ним не скучно. Я думала подарить ему ночь, даже две. Хоть он и не в моём вкусе, ты знаешь. Нойя любят лихость и красоту. Щедрые и широкие поступки, молодость, горячую кровь. За почти три года, что Аманда провела в питомнике, она заводила короткие романы с мужчинами — в основном на выездах, всегда с красавчиками. Не уделяя больше одной ночи — ни богатому магнату из Крайтоса, ни ясноглазому, широкоплечему кузнецу из Тильвии. — Весна в воздухе, — напевает Аманда на родном наречии, — Даритель Огня шлёт свои огненные стрелы, и сердца тают, а тела хотят пламени. Весна идёт, и соки земли скоро потребуют своих подарков — ах, особых ночей… Может, мне стоило бы поискать среди молодых и красивых? Этот законник Тербенно совсем неплох с виду. И, конечно, Рихард теперь свободен, так ли, сладкая? Шпилька, как живая, выскальзывает из рук и несётся к полу, Гриз подхватывает её — и теряет две другие, те точно сговорились для побега… — Рихард? Аманда качает головой, придвигает к камину стул. Идёт доставать из сумки вязание. — У нас с ним были ночи, ты знаешь, конечно. Три ночи — когда он только пришёл в питомник. Он любит поиграть, и красив, и в постели очень хорош, и с ним тоже нескучно, на свой лад. Вот только греть он совсем не умеет, ай-яй, как грустно: нойя же так любят тепло… — Думала, вы сами согреете, кого угодно. Тёплый, пушистый шарф, тянется из-под спиц Аманды, а та смеётся тихонько. — Иногда мы просто делимся. Нойя всегда стремятся, чтобы кровь их была горяча. Оттого так голодны до тепла, медовая: любим костры, вина, танцы. Вольным бывает тяжко согреться, потому и любовь наша вспыхивает, обдаёт жаром — и гаснет, как осенний костёр. Потом разгорается вновь — с другим. Только вот из-за нашей любви к теплу мы так чутки к холоду. И быть рядом с ледяной пустошью… о! Нужно либо не уметь мёрзнуть, либо пылать изнутри слишком жарко и оттого желать холода. Отзвуки ночей с Рихардом Нэйшем процветают на щеках жаром. Я не холода желала, — хочет сказать Гриз — и спотыкается об очевидное «Чего же?» Смерти? Забвения? Бездны? Сам Нэйш сказал бы — наслаждения, а может, свободы. Что сказать ей… — Да и к тому же очевидно было, на кого он охотится, с первого дня тогда, на Псовом Побоище. Помнишь тот день, когда ты позвала его из шайки Неясытей? Помнишь, что я сказала тебе тогда? — «Это очень плохая идея», — невесело усмехается Гриз. — Ты и до сих пор думаешь так? — Нет, сладкая. Аманда прикрывает глаза, и спицы звенят-звенят, в такт её словам. Словно по капле вытекающим из прошлого. — В тот день на арене среди Неясытей… я увидела белую смерть. Что увидела в нём ты, что заговорила с ним? Не отвечай, карменниэ, наши Зрящие тоже не всё выдают. Это твоё — и его: что-то ведь заставило его бросить группу и уйти за тобой. Вы не проговорили пяти минут — но, когда вы вышли из того трактира, на меня он глядел, как на довесок. То, что прилагается к тебе. Он и до сих пор так смотрит на весь питомник — просто, может статься, так ясно этого не показывает. Слова вызывают лёгкую дурноту — и озноб катится по коже. Щекочущий отзвук на правой ладони — словно на неё уселась бабочка… или коснулись чьи-то легкие пальцы. «Варг… правда?» — Рихард Нэйш страшный человек, — говорит Аманда так же спокойно, как произносит «Йолла — милая девочка» или «Уна — моя ученица». — У нас таких называют — «человек смерти». Но ты — «человек жизни» и видишь её в других. Во мне вот увидела. Значит, ты думаешь, что надежда есть даже для него. Не знаю, что тебя с ним связывает — хочешь ли ты пробудить что-то в нём или спасти от него других. Но знаю, что в тот день не просто так ты позвала его сюда. Опасаюсь только, что это принесёт тебе ещё больше горестей, чем до того, карменниэ. Она не упоминает имени Яниста и не говорит о разрыве с Нэйшем. Но голос Гриз ломается, когда она спрашивает: — Ты гадала на него? На Рихарда? Лайл сказал, что на него ты… Нойя — мастерицы гадать, и магия это — древнее ведовство, не зависит от их Дара, передаётся от бабушки к внучке, как и умение творить заговоры и амулеты. Вольный Народ верит, что Великая Перекрестница благословила их особым образом — чтобы могли предвидеть пути. И видов гаданий столько же, сколько амулетов: по воде, по птицам, по дыму трав, по знакам огня, при помощи особых магических карт… и по ладони — «истинное гадание, на вероятности», то, о котором страшно просить и в котором можно за час увидеть несколько своих возможных жизней наперёд… Спицы молчат. Огонь выхватывает лицо Аманды — необычно строгое, почти зловещее. — Я не стала бы гадать на Рихарда Нэйша. Или ему. Он не стоит на распутьях. Не умеет сомневаться. Его путь прям, прям настолько, что иногда я спрашиваю себя — не пытаешься ли ты добавить туда хоть одно разветвление… Да и во мне слишком мало интереса к нашему устранителю — а без интереса гадание будет лгать. Но на Лайла я раскинула карты, и по обе стороны черты выпала «развилка» — главная в нашей гадальной колоде после «перекрестья». — Выбор? — Не один выбор — выбор для настоящего и выбор для будущего. Но «двойная развилка» равна одному «перекрестью» — а это много сложных выборов, да… А после «развилок» карты падали странные, ох, странные! Карта «господин» — могущественный покровитель. «Лисица» — обман. «Кинжал» — предательство. И рядом с ним — «мечник», верность. Дальше выпали «зверь» — опасность и «туман» — загадка или тайна. — На близь или на даль? — Гриз мало смыслит в гаданиях нойя, но помнит, что метать карты можно на ближнее будущее и на дальнее. Спицы звенят торопливо, словно стараются сбежать от чего-то. — Последнее — на близь. А до того карты падали едва ли не поперёк черты. На настоящее и на будущее, получается… Странный расклад, кивает Гриз. Тревожный. Может ли такое гадание врать — или, может, Аманда просто вложила мало сил, плохо представила себе образ Лайла Гроски во время гадания… Наверное, может и такое быть — только вот сама Аманда к этому отнеслась даже слишком серьёзно. — «Корабль», — добавляет нойя, помедлив. — Эта упала на будущее. Это значит… — Путь, помню. Если только гадаешь не моряку и не тому, для кого корабль — это особый символ. Там какие-то другие значения — впрочем, нет смысла вспоминать. — Ты потому свила для него «Милость Перекрестницы»? Думаешь, он собирается покинуть «Ковчежец»? — Даже если бы и так — не в традициях нойя мешать выбору. «Милость Перекрестницы» не склоняет к решениям, сладкая. Только даёт твёрдость духа, ясность ума… иногда, впрочем, может помогать против обморачивающих артефактов, но это побочный эффект, временный, к тому же. Это ведь не артефакт. Просто придаёт решимости на жизненных перекрёстках. Да. Амулеты нойя — не артефакты Мастеров. Слишком слабы, завязаны на магию Трав и земли, чересчур прихотливы — и временами действия их зависят от того, какие чувства в них вложены. Какие чувства ты вложила в артефакт для Лайла Гроски, Аманда? И почему путаешь петли в своём вязании — вот, опять приходится распускать… — Припоминаю, что на простейшее гадание выкидывают девять карт. Только если две выпадают одинаковыми — они считаются за одну. — Ты хорошо знаешь гадания нойя, Попутчица. — Это основа основ, ты сама говорила. Подобие, которое сливается воедино. А Лайлу выпало две «развилки» — значит, одну карту ты мне не назвала. Пальцы нойя запутываются в нитках, клубок убегает с коленей — порезвиться на полу, словно котёнок. — «Древо». — Ну и что? У вас же это символ жизни. — Символ жизни. Символ связи всего сущего — потому что деревья пьют воду, уходят корнями в землю, стремятся в небо и порождают огонь. Символ роста и движения вперёд. Самый лучший символ, который никогда почему-то не выпадал Гриз, хотя ей Аманда гадала на картах не раз. «Развилка», «зверь», «пламя» — вот её вечные карты. Падающие на близкое и далёкое. — Но это даже обнадёживает. Лайл, в конце концов, крепко стоит на земле, но если надо… Аманда. Что не так? — Всё так, золотенькая, — отзывается нойя, неотрывно глядя в огонь, — «Древо» — это связь. Всегда карта будущего, на какую бы сторону не упала. Только она упала не на одну из сторон. Она соскользнула со стола. Мне на колени. Гриз не знает, что это обозначает. В гаданиях нойя слишком много знаков — не упомнишь все. А Аманда не собирается пояснять — наклоняется за клубком, начинает играть с ним в пальцах, распутывая нити, сматывая их… — Потому ты не сказала ему, что за амулет нужно отдариваться? Решила сыграть в «угадай меня»? — Немножко решила, — Травница стряхивает с себя задумчивость и возвращает ямочки на щеках. — Нойя так любят загадки! Любят игры. Решила — пусть погадает, почему нет. Но улыбка тут же и гаснет. Она глядит на клубок так, словно тот содержит путеводную нить. Прибавляет шёпотом: — У нас говорят — когда несёшь с собой загадку нойя, все другие тайны по плечу.Глава 14. Вершина цепи. Ч. 2
7 декабря 2022 г. в 23:32
МЕЛОНИ ДРАККАНТ
Утро смердючее. Нужно полечить от проволочных ловушек трёх истеричных серных коз. Вернее, двух коз и козла. Козёл воняет в три раза хуже, чем обе самки, орёт громче Пиратки, а мозги, как у среднего вольерного — не завозили от рождения.
У двух таяст понос — корм впрок не пошёл. Отравленную волчицу Резвунью всё рвёт. Тхиоры вышли из спячки и решили, что хватит терпеть. Гнойные раны, дерьмо и блевотина — букет питомника. С аккордами вчерашнего горохового супа от вольерных. И нотками перегара от Дрызги и Бабника.
— Ох… где эта нойя… — стонет Дрызга, пока волочётся к лекарской за антипохмелкой. Лортен ползёт вслед. Он, похоже, думал убрать перегар и выкупался в одеколоне. Сколько-то секунд я почти готова вырезать себе Печать.
Конфетка вонючести этих двоих не сносит: в «Ковчежце» звучит вопль на языке нойя, и пьянчужки кубарем выкатываются обратно. Дрызга бредёт куда-то к Пиратке, стеная и хныча. Бабник топает мимо и поэтично сокрушается о необузданности Детей Перекрестницы. И о предначертанности выбранного пути:
— Когда само небо отводит меня от трезвости — я же не могу не внимать этим знакам?
Не успевает ещё прозвонить колокольчик на «встряску», как прибегает взъерошенная Йолла. С новостью, что у нас там то ли посетитель, то ли заказчик.
— Нос только заткните, — шепчет нам. — А то ой-ёй-ёй…
Я бы сказала иначе. Например, что клиент воняет хуже, чем самец серной козы. И что куча навоза яприля выглядит симпатичнее. И ведёт себя получше.
Он мелкий и кряжистый, одет в какое-то отрепье, из того, что лет пятьдесят назад было меховой шапкой зыркают загноившиеся глазки. Резкая вонь немытого тела, чего-то прокисшего и тухлого. И — бульканье, клокотание, пропасть мерзких звуков каждую секунду, гнилая пасть отворяется сплошь для потока грязи:
— А эт у вас горевестник, что ль, э-е-е-е? В клетке, склг? О, мы таких били… Перья у них торговцам идут хорошо, ык-ык-хы-гы. На амулетики, у меня вот тож есть, ык-хы. Ты, стал быть, варг? А это работнички, ы-ы-ы-ы? Во умора. Тож в мозгах у бестий или так их под хвостом целуют?
И заворачивает ругательство. Рыцарь Морковка, который так и не донёс зад до кресла, начинает бледнеть и вырастать обратно. Грызи, проходя мимо, нажимает ему на плечо и таки усаживает.
— Да, я варг. Гриз Арделл. Вы по делу ко мне лично или к ковчежникам?
— Да, с тобой лично я б беседку-то поимел, — Козёл меряет её глазками, и багровый Морковка опять начинает ползти вверх. Грызи давит на его плечо сильнее. — Ну так, дельце вам есть. Мхе-е-е, спасибочки-то скажете, небось, ой как скажете. Я так-то из Гильдии, нда.
— Гильдия Чистых Рук?
Смех у него блеющий и булькающий, в точности прозвищу под стать.
— Были Чистые Руки да вышли все! Из Гильдии Охотников я. Мгхыэ-э… Слыхали, что ль?
Старый Резун сам по себе вползает в пальцы. Грызи оглядывается на меня от Морковки, понимает, что обоих не удержит, роняет сквозь зубы:
— Доводилось.
В комнату бесшумно вступает Морвил — брезгливо принюхивается к Козлу, подходит ко мне и кладёт на колени золотистую лапу. Сиди, мол. Ножи не метай.
— Тц-тц-тц, здоровый какой… и шкура-то, шкура, — охотник ухмыляется гнилопакостно. — Что, пугать вздумала? Попробуй, тварь лесная. А я тебя согрею, мьяхяхях, с твоей киской…
На ладони у него — Печать Огня, тоже какая-то заскорузлая. Идеальная мишень для атархэ, только вот Морвил смотрит упреждающе. Как и Грызи.
— Мел, Янист, не можете переносить нашего визитёра — давайте в питомник, я сейчас подойду. Вы, как вас там… если вы по делу — излагайте, нет — не задерживайте.
Козёл пакостно скалится. В бородёнке у него — полный набор для сытного завтрака. Или для рыбалки.
— Слушок прошёл, вам про охотников интересно, кхех? Кто это охотничков прибирает, гхых? Так-то оно подумать — кто б мог-то, кроме таких, как вы, дряней… а вам интересненько, и-э-э?
И ёрзает, пока достаёт что-то из своего блохосборника. Кресло после него сжечь придётся.
— Вот, ихихих, вот контрактик-то… сладенький такой контрактик. Никто в нашей Гильдии и не взял, хрк… а я — цоп! Контрактик-то… предъявить да выполнить. Коли не побоитесь, ха-хах. Хотя где вам, на такое-то! Мхехехех. Ну, а вдруг?
— Вы взяли заказ у своей Гильдии, — Визиты в мозги к людоедам дают Грызи понимать самую разную мразь, — взяли контракт… И хотите передать его нам. Почему?
— Да уж не за просто так, как ты думаешь-то, дыа-а-а? Контрактик-то… на двадцать золотых рыбёх. Да с приплюсовочкой. Кхюсь, кхюсь, а я так думаю: раз вам надо, то вы за вдвое купите, ы? Да, может, и чего ещё приплюсуете, чтобы по-доброму порадовать, мге-е-е? Эй, рыжий — она в койке-то как, ничего?
Багровый Морковка стартует с кресла, будто под ним открылось сопло вулкана. Гриз вцепляется в него, и начинается борьба «масса против ловкости» с обменом маловнятным шепотом типа «Гриз, я не собираюсь выносить, как он…» — «Сядь и молчи!» — «Да этот…» — «Подожди, я сказала!»
Козёл веселится и что-то булькает про голубков, я прикидываю бросок, чтобы атархэ угодило прямо в вонючую пасть. Но тут по лестнице наплывают вниз шаги вместе с голосом:
— Ах, как интересно!
Ароматы Конфетки — ваниль, жасмин и перец — почти перебивают вонь охотника. Тот сначала упирается глазами ей в бюст и начинает с «Вот это си…» — потом глаза поднимает и хрипит:
— Нойя? Ведьму на меня напустить решили? А, дряни, не получится у вас! Да у меня… ыиххх… амулеты… первейшие!
Шарит трясущейся ручонкой в лохмотьях, достаёт целую связку. Хвост таясты, клык мантикоры, связанные грифоньи перья, коготь гарпии… Конфетка смотрит на это и ухмыляется зловеще. Явно торчала наверху и слышала разговор чуть ли не с начала, а не учуяла я её из-за вони Козла.
— Не получится ли? Нойя говорят — настоящий мастер помех не боится. Но нужно выбрать — ах, конечно, выбрать подходящее. Ломоту в кости или безденежье… или тяжкую болезнь? Паралич, недержание…
Это у него и так сейчас будет. Козёл подрывается с кресла и верещит:
— Э! Варг! Ведьму свою отзови, поняла? А то… уйду отседа и контракт унесу, ясно тебе, ы?
— Не уйдёте, — отвечает Грызи, которая опять додавила Морковку до сидячего положения. — Потому что до смерти боитесь того, кто вас послал. Настолько, что даже пришли к нам, хотя вряд ли этого хотели. Кто вам сказал, что мы расследуем пропажи охотников?
— Неудача в охоте… — напевает нойя у столика, на который она выложила свои мешочки. Перебирает то ли травки, то ли волосы. — Боязнь спиртного… ах, может быть…
Козёл следит за ней, выставив руку с Печатью, и вид у него тупой и пристукнутый.
— Сказано было… — полушёпот-полувой. — Было мне сказано… Десять золотниц скину, ладно, мых…ну! Останови её!
— Не раньше, чем вы ответите на мои вопросы. Сколько вам заплатили за то, чтобы вы передали нам контракт?
— Да уж как следует заплатили, чтобы я в ваше логово вонючее полез! — визжит Козёл. — Бери контракт, чтоб вы все…
Он не успевает обозначить как следует, куда нам деться. Потому что Конфетка начинает шептать, насыпая того и этого в пригоршню: «Чёрный сухостой, полуночный гнус, пепел чудеца, щупальца медуз… » И Козёл застывает, сипя и брызгая слюной.
— Контракт не взял никто из ваших, — уточняет Грызи преспокойно. — Да и вы не собирались брать. Так что же там за вызов?
— Да оборотень в Тильвии охотников порешает! — верещит гильдейский. — В нескольких деревнях, говорят! Два месяца заказ, наши не берутся… и я б не взялся, а тут… заплатили, ну! Да заткните ведьму!
«Подкрадётся ночь, силы выпьет прочь, не придёт грешок, ссохнет корешок…», — быстро-быстро бормочет нойя и перемешивает на ладони что-то со зловещим видом. Дальше бормочет уже на своём, Грызи прислушивается — и с уважением вскидывает брови:
— Зачем же сразу так… Последний вопрос. Почему все считают, что это оборотень?
— Да разным зверем-то ходит! То алапардом перекинется, то волком, а кербером ещё! И в ловушки не идёт, на приманку не падкий, а там силочники и ямники через одного, в деревнях. Мехом они живут, ловушками кормятся, а тут помощи запросили — оборотень потому что! Э! Варг! Я тебе всё сказал, ведьму свою отзови, пусть расколдовывает!
Грызи подмигивает Конфетке. Конфетка тоже радостно подмигивает и сдувает с ладони то, что намешала — чуть ли не в физиономию охотнику. И зловеще, по-ведьмински, хохочет, когда Козёл с воплями и ругательствами вываливается из «Ковчежца». Оставляя на прощание едкий дух страха.
— Это было… неосторожно, — придушенно замечает Морковка, когда нойя перестаёт хохотать. — А если бы он ударил с Печати?
— Не ударил бы. Его хорошо проинструктировали. Надо думать, не только заплатили сверх стоимости контракта — ещё и объяснили, что будет, если он кого-то из нас заденет.
Грызи возится с оконными задвижками. Скрипят старые рамы — и в комнату вливается утренний воздух. Разгоняет козлиную вонь.
— В любом случае, ты вовремя, Аманда. И отличный блеф.
— Какой блеф, сладенькая? Его корешок на два года лишился силы. Ну, если, конечно, он не попытается принять зелья для мужской мощи — тогда действие может и утроиться…
Нойя, мурлыча себе под нос что-то зловещее, стекает в свободное кресло. Вид у неё такой, будто надышалась чего-то не того в своей варочной. Румянец полыхает, в глазах странный блеск.
— Бедный, бедный мужчинка… Жаль, он не родился в лейре — собратья бы избавили его от страданий ещё в детстве. Мир и без того так страшен, верно? Мать оставила бы дитя на перекрёстке, посвятила бы Знающей Все Дороги… и здесь было бы легче дышать, — брезгливо кривится. — Что за контракт он там притащил? Оборотни — это так интересно!
Грызи пялится на Конфетку, потому контракт со стола уволакивает Морковка.
— Исполнитель не вписан, так… и впрямь, по дате — заявлен больше, чем полтора месяца назад. Общий на несколько деревень в Нирвэа, это…
— Тильвия, — включается Грызи. — Западная окраина Вирских лесов.
Расстилает по столу карту, очерчивает — хотя что там смотреть. Вирские Леса бездонны, как мантикорья глотка. Здоровенные, дикие, пересыпанные болотами и старыми вирами — говорят, вымахали на местах каких-то проклятых крепостей, то ли обителей. Зверья там — не протолкнёшься. А где есть бестии — есть охотники. Стервятнички на окраинах. Ко всему ещё — куча банд контрабандистов, разбойники и куча разной швали. Как всегда в Тильвии.
— Меня больше волнует то, кто мог послать нам это задание, — хмурится Морковка. — Не направить — напрямик перекупить у Гильдии, отправить с каким-то охотником. Если уж начистоту, это выглядит как-то подозрительно, и я бы не сове…
Грызи смотрит на контракт так, будто совершенно определённо понимает, кто нам мог подкинуть такое вонючее дельце. Но делиться не хочет. И, конечно, попрётся в Тильвию выяснять насчёт оборотней. Ну, вот пожалуйста:
— Я иду.
— И тебя там прикончат. Когда увидят, что ты варг. Там же ямочники и силочники сидят, Грызи, ты не слышала, что ли? Они в жизни не поверят, что ты из охотничьей Гильдии.
Если у этих гадов там весь промысел на охоте построен — представляю, что у них в деревнях творится. И с каким лицом Грызи будет ходить посреди этих…
Грызи, само собой, не об этом думает. Вид у неё такой, будто только разбудили.
— Да, точно, Мел… Нужен тот, кто сойдёт за охотника, — и делает шаг к столу с Водной Чашей. — Вызову Рихарда.
Его Светлость при мысли о том, что придётся куда-то там отпускать Гриз, да ещё и с Нэйшем, таки подскакивает с кресла.
— Зачем?! То есть, кхм… я хотел сказать… ты ведь говорила, они с Лайлом отправились куда-то… их может быть небезопасно вызывать, так ведь?
— Небезопасно вызывать? — Конфетка задумчиво крутит на палец прядь. — Об этом я не слышала, медовая.
— По связям Лайла, — машет Гриз. — Насчёт охотников и пересредников. В общем, если они ещё не успели сунуться вглубь…
Морковка следит за тем, как её рука подвигается к чаше. Почти как алапард за кроликом.
— Разве нельзя без этого? Вообще, мы же не знаем, что там, и если местные не так поняли… вдруг привлекать Нэйша не лучшая идея? С его методами…
Морква дело говорит — Мясник сразу пойдёт направо-налево валить. Бестий, пьяниц, которые до него наверняка докопаются. Местных баб. Грызи, видно, это понимает, хоть и колеблется:
— Ты ведь понимаешь, что в таком случае охотника придётся играть тебе?
Его Светлость исхитряется и половиной физиономии изображает горячую готовность. Вторая половина физиономии — та, что ближе ко мне — наполняется виной.
— Да порядок, — говорю. — Мой отец его таскал по охотам. Как прикрытие сойдёт. Грызи, нюхач там нужен?
Ловлю её взгляд, поясняю:
— Проветриться охота.
И посмотреть на Морковку в роли охотника из Гильдии. Может, и на оборотня, если повезёт.
Грызи явно прикидывает — сколько охотников я могу перекалечить во время задания. И не перевешивает ли это мою возможную полезность. Хотя ясно, что всё равно возьмёт. Спасибо ещё, двух вольерных недавно наняли — оболтусы, но питомник хоть на пару дней оставить без страха можно.
— Четыре деревни, — журчит Конфетка, — так много… А гадалке нойя же всегда расскажут больше, да-да-да? Может, попросят составить заговор — отпугнуть нечисть. О, и я бы могла продать там несколько своих амулетов, ах да, там же охотники — тогда ещё и разжиться чем-нибудь полезным для зелий? И к тому же — оборотень…
Грызи стоит, прикрыв глаза и потирая переносицу. Всем своим видом выражая, как ей сейчас хочется с места прыгнуть в вир и в одиночку унестись куда-то к оборотням, жрущим охотников в Вирских лесах. Только вот она же понимает, что не отвяжется. Потому открывает глаза и мрачно обозревает нас одного за другим. Перед тем, как кивнуть.
На месте оборотня я бы не высовывалась, наверное.
ЯНИСТ ОЛКЕСТ
День перескочил за половину где-то незаметно, за серыми тучами. Он пахнет притворством, этот день. Притворство отдаёт можжевеловым дымом и железом, мокрыми шкурами, тесаным деревом, потёртой кожей.
Мне пришлось обрядиться в куртку с капюшоном — охотники Гильдии часто скрывают лица. Ещё у меня есть арбалет, его притащила Мел со склада отобранного у браконьеров добра. Склад ещё до Перекрестья завёл Гроски, искренне возмущаясь: «Какого это вира вы ценным оружием раскидываетесь, а? Что отбираете у браконьеров ладно — а потом куда деваете? Никому не надо, вольерные Тодду продают? Да тут за одни ножи озолотиться можно!»
Я не хотел брать, но Мел сунула арбалет в руки, буркнула: «Солидности придаст», — и вдобавок повесила на меня ещё парочку ножей, чтобы я больше походил на охотника.
Гриз тоже натянула капюшон поглубже и налепила фальшивый Знак Печати — цветок на ладонь, если вдруг будут любопытствовать.
Но они тут на диво нелюбопытны — люди, которые вот уже несколько поколений передвигаются по границе Вирских лесов. И не стараются срубить себе прочные дома — всё равно ведь через десяток лет идти туда, где зверья побольше…
Утлые домишки разбросаны по трём жалким улочкам. Тщедушные хозяйства — куры, козы, овцы. Пища для жителей — и приманка для животных, за счёт которых здесь живут по-настоящему.
Каждый дом — свидетельство многих охот. Выточенные из костей грифонов рукояти ножей. Черепа волков вместо подпорок. Протёртые шкуры-одеяла — лучшие идут на продажу — амулеты из клыков у детей, ожерелья — у женщин. Распяленные челюсти капканов, сложенные тёсанные колья для ям-ловушек, петли для силков, охотничьи манки-амулеты…
И Гриз Арделл тиха и сурова рядом со мною. Молчалива, словно идёт через кладбище — да это так и есть, вокруг нас сейчас — могилы для сотни, а может, и для тысячи животных. Помнит ли она, что я иду рядом с ней? И что я могу здесь, на её вечном поле битвы…
Могу малое: размахиваю контрактом с гильдейской Печатью. И лгу, давясь, краснея, откашливаясь и вспоминая уроки Лайла Гроски. Мы — из Гильдии Охотников, вот, взялись за контракт, остальные наши пошли к другим селениям, а нам бы пока узнать — как у вас тут всё началось, что происходило…
Я лгу вместо неё и расспрашиваю вместо неё, и выдумываю причину, по которой Гриз нужно бы взглянуть на местных псов (игольчатники и болотные сторожевые), отвлекаю хозяев, чтобы не увидели, как варг расспрашивает животных. Потом Гриз уходит — посмотреть следы вокруг селения. А я, хотя и хотел бы пойти с ней, остаюсь среди домов, полных костей, капканов и шкур. И лица-лица-лица кружатся и наплывают, а голоса сливаются в единый рассказ:
— Первым был мой муж, он у нас был лучшим ямником, — гордо вскидывает голову ещё не старая женщина. На шее — ожерелье из клыков, на каждом клыке — сложный узор. — Ушёл проверить ямы, не вернулся. Мы сперва думали — наскочил на кого. Потом уж нашли.
— Глотка-то порвана, ой-ой-ой… — охает досужая кумушка. — А не жрали его, так я сразу сказала: не людоед это, где видано, чтобы людоед и не жрал! Они ещё думали — алапард задрал, да и всё. На территорию, мол, к нему зашёл, ой-ой-ой! А я-то сразу говорю: оборотень-перевертыш, никак иначе, а они мне: да что ты понимаешь! А как остальные-то уж пошли — тут все и поняли…
— Восемь в прошлом месяце, — разгибает пальцы мрачный староста, — в этом вон… десятого позавчера принесли. Бабы приволокли… тьфу! Да он на кроликов так-то охотился, жрать же надо чего-то, а коз резать не захотел. Ну, пошёл силки смотреть — вот его и…
— Оборотень это был, — твердит черноглазая девчонка и трёт щёки — её потере нет ещё пяти дней. — Батя осторожно всегда ходил, амулеты у него были, да отводы хитрые -если зверь… Не, он не на охоту, он даже силки ставить-то перестал. Он за хворостом. Мамка кашляла, я животом маялась — а то бы мы пошли, оно на баб и девчонок не прыгает, а? Говорят — и у соседей одни мужики, охотники…
— Лучших первыми положил, — ехидный старик поплёвывает тёмной от табака слюной. — Сперва лучших и на охоте, да… Потом уж за тех, которые послабее взялся. Ну, мне-то что — я отохотился давно, ходил я, глядел следы. Оборотень это, непременно. Это вам любой скажет. А? Что говорите? Да, следы-то разные… Алапарда следы, волка-игольчатника…
— Гарпия-бескрылка — четырёх, говорят, положила, — рыжая девица кокетливо мнёт высушенную розу, приколотую к корсажу. — Да, ко мне-то часто охотнички прогуливались… говорили, говорили… Грифон был, были следы кербера, ой, да там и виверния следы раз видали, и какие-то странные — драккайны, может? Только вот это всё равно оборотень, а знаете, почему? Ну-у-у, за бесплатно такое не сообщают, но…
— Вели они себя одинаково, — цедит сквозь виски один из тех охотников, которые остались в живых. Совсем мальчик — едва ли есть семнадцать. — С ареалами охоты тоже вир знает что — с какой стати алапард и кербер в одних местах охотятся? Но это у нас тут бывает. Кроликов много, оленей всяких, вот хищники и бродят. Только вот повадка у них по охоте тоже отличается. А у этой твари — одна, кем бы ни перекидывалась.
— Загоняет он их, понимаете? Загоняет! — лупит по столу изрядно набравшийся кузнец. Комкает железо для капкана в пальцах, будто бумагу. — Ребята-то все лежали… сбежать пытались, отбиться пытались! Магией во все стороны лупили, как по призраку. У одного сквозник был — того нашли у ручья, на помощь позвать хотел. А только тварь прыгнула, да и прикончила в тот же миг, я б её, др-р-рянь…
— Точно пляшет, да, — шепчет одна из женщин во вдовьем белом уборе, — моего когда мы забирали… снег выпал уже, следов много было, а у нас следы читать всякого с детства учат… Поглядела я — а паскуда словно танцует. Мой был хорошим охотником — и спетлять пытался, и отвести артефактами… только не вышло у него — загнала… словно издевалась ещё… убила и ушла, ушла…
— Кто там знает — куда и откуда, — зло бросает седоусый держатель местных лодок. — Охотников пойти за этой дрянью я потом дня через три до храма Глубинницы сплавлял. А больше никому не хотелось. У нас тут, сами понимаете, и так охотники не мейсы трогири, ага. Ловушки и капканы, а чтоб в лоб на зверьё — это ж у нас больше в Гильдии специалисты? А, не так, что ли?
На нас с Гриз они глядят даже не недоверчиво — со слабым интересом и обречённостью. «Новый корм оборотню пожаловал», — смотрит у них из глаз. Словно сквозняки, нам вслед летят шепотки: «Водный маг и девка-травник? Ну всё, совсем пропадём» — «Гильдия охотницкая как мельчает, а!» — «Да просто дурни явились, кто поумнее — они осторожнее…»
На постой останавливаемся у древней старушки, подслеповатой местной знахарки — в её доме пахнет травами, не смертью и железом.
— Бедные вы, бедные… — шамкает хозяйка, пока мы разжигаем огонь в камине поярче и осматриваем комнаты, завешанные вениками из трав по стенам. — И не знали, небось, на что идёте? Мой вам совет — сдайте вы контракт, да и поезжайте. Молодые ещё, а что удумали, а? На гиблое дело — и за двадцать золотников? Не рассказывали вам, что ли — тварь эта и с крыльями, и чешуёй обрастает, а зубов уж, зубов!
Таких рассказов было много — и мы отметали их в сторону. Следуя мудрому совету Лайла Гроски: «Опрашиваешь в городе народ — дели на два, в деревне — на три».
Иначе пришлось поверить бы, что вокруг деревни ошивается чудовище о трёх головах — алапарда, волчья и орлиная — с разными лапами, драконьим хвостом, изрыгающее огонь…
Хозяйка увивается вокруг, и всё сыплет, сыплет мелкими зёрнами слов, я киваю и слушаю вполуха — про мужа, который построил дом, про детей, которые подались искать лучшей доли, про то, что нам повезло — у неё тут нет больных или роженицы, а то «и комнаты заняты были б, да и под стоны спать такое себе». А я киваю, слушаю вполуха, с тревогой вглядываюсь в молчащую Гриз — какие следы она отыскала?
Мелони является как раз к обеду. Взъерошенные и взмокшие волосы, шапка в руке, щеки горят после долгой пробежки. Она бросает хозяйке «Я с этими вот» и прыгает к столу — и тут же торопливо начиняет рот хлебом и сыром.
Видела бы это её матушка — или хотя бы тётя…
— Фамильный жамок жа пожрачь, — невнятно выговаривает Мел. — Намотала миль фыфнажцать, ф-ф-ф-ф…
Делает глоток и уточняет:
— Почти никого не покалечила, — и тянется за пирогом с капустой.
Кое-что о соседнем селении она так и сообщает нам — между откусыванием и проглатыванием пищи. Короткие, рубленые фразы: «Трупов под два десятка», «Местные напуганы, несут вир знает что о бабах со змеиными головами», «Все следы разные, повадка охоты общая», «Убивают охотников, мужиков. Но не жрут».
Многое из этого мы слышали и сами, но всё-таки желание хотя бы прикасаться к еде пропадает.
— Грибочков вот жареных попробуйте, — воркует хозяйка, но Мел дожёвывает кусок пирога и смотрит с вопросом:
— Где поговорим по делу?
Мы переходим в самую большую из отведённых нам комнат. Хозяйка тут же прилипает к двери, и Гриз выкладывает на стол артефакт против подслушивания. Пока она активирует его при помощи согревающего артефакта, Мел играет в кресле с ножом.
— Все трупы нашли не так далеко от селения. На некоторых охотников нападали, как только малость углублялись в лес. Вернуться к своим не давали, гнали в чащу, а там уже додушивали. Некоторых брали у их же капканов. Или возле ям. Да и вокруг селения натоптано. Разными лапами. Гарпия. Игольчатник. Алапард. Кербер. Здесь ты сама видела, да?
До этого Гриз не сказала не слова — но говорит сейчас. С отстранённым, почти полусонным видом:
— Вокруг селений пляшут звери. Хищники. Каждый день разные. Они не приближаются к ограде и не показываются людям…
— Следят, — Мелони стучит пальцем по носу. — Слышно было алапарда и волка в засаде. Да и в лесу меня издалека вели. Не напали, правда. Но они вообще как-то избирательно кладут, да? Сперва поудачливее охотничков, потом послабее. И не каждый день.
— Потому что их не так много, — поясняет моя невыносимая, глядя куда-то в себя. — Они идут за добычей то к одному селению, то к другому… для зверей это не расстояние. Жители успевают привыкнуть. Расслабиться. И тут…
Мне кажется, я знаю — что у неё перед глазами: разметанные шатры Зимней Травли в Дамате, тела лесничих между деревьями, обезумевшие животные — и пятна крови варга на снегу…
Нестерпимо хочется взять её за руку.
— Это всё как-то не стыкуется между собой, — Гриз поднимает на меня глаза, устало-удивлённо, а я говорю почти сердито. — Например, тогда, в Дамате… когда погибли егеря и охотники. Кровавых варгов было несколько, так? И они ввергли зверей в бешенство, те уничтожали всё на своём пути. Мел, эти ведь действуют не так?
Мелони соглашается коротким взмахом ножа.
— Вряд ли варг крови. Раз — это тут с прошлой луны началось. Сперва в этом селении, потом почти сразу ещё в трёх. Сколько всего миль получается, даже с учётом того, что можно по реке и на лодке? Тридцать? Сорок? Ну да, тут Вирские леса, может, кто разведал заброшенные виры и через них каким-то буераком ходит. Но два — кто-то бы да увидел. Ты насколько далеко можешь от зверя отойти во время контроля на крови?
Гриз, всё так же отстранённо, пожимает плечами, и Мел смягчает тон:
— Недалеко. Иначе контроль затрудняется. Если б их на крови держали — кто-то бы увидел следы, понимаешь? Деревенские после первых трупов искать пытались. Нашли бы и человеческие следы, и следы крови. Мантикоры печёнка, Грызи — да они там все охотники! Ну, и три — как звери действуют.
— Мне это скорее напоминает кое-что другое, — тороплюсь вставить я. — Энкер и того сумасшедшего Мастера — помните? Петэйр ведь тоже мог контролировать животных. И натравливать их на людей. Едва ли при этом играло значение расстояние. Если здесь мы имеем дело с чем-то подобным…
— Похоже, угу. Звери точно заморочены — может быть артефакт, зелье… да хоть и просто дрессировка, хотя тут странно: приманки они обходят слишком уж мастерски, и на манки не идут. Только вот кому такое…
— Конкуренты. Фанатики. Кто-то, кто хочет отомстить — что мы вообще знаем о здешних людях? Никого, к примеру, не насторожило, что у них ведь чудовищные потери, сплошные похороны полтора месяца — и при этом они не обратились к властям…
— Морковка, мы в Тильвии — какие власти?!
— Всё равно. Эти земли ведь кому-то принадлежат? Почему они не обратились к нему?
— Да с окраинами не поймёшь, кто ими владеет, часто по семь графов на одну деревню, и все с тяжбами за неё же… Хм. На мотив смахивает. Может, с земли согнать хотят — во втором селении уже подумывают сниматься с места…
— Или же это опять козни прогрессистов, как в Энкере! Почему не допустить, что они собираются устроить какую-то провокацию, как в прошлый раз. Привлечь внимание, обвинить во всём варгов, указать на то, что животные опасны…
— Пф, опять детективов обчитался — мы в Тильвии, какое внимание!
— Что это меняет? Жители внезапно обратились в Гильдию Охотников — хотя наверняка пытались нанять кого-то ещё, и им отказывали! Предположим, что согласился бы кто-то авторитетный, ну хоть и из Ирмелея, сюда бы приехали охотники из знати, за ними журналисты…
— А за ними волки на хромой двуколке! Морковка, хватит громоздить «бы», а то…
Мы с Мел перекидываемся версиями, как мячами. Упругие, разноцветные мячики слов, так и мелькают в воздухе: кто мог быть, что мог применить, чем это вызвано, из-за чего началось… Мы повышаем голоса, словно стараемся перекричать тот единственный, который звучит внутри неподвижной, загородившейся от нас стенами Гриз.
Но едва ли она нас вообще слышит. Замерла у окна, что-то вырисовывая по нему, обозначая… точки? Тропы между ними? Откликается она лишь на минутную тишину. Не оборачиваясь, произносит странным, пустым, невесомым голосом:
— Водной Чаши здесь нет. Где ближайший водоём? Тот ручей, через который мостик?..
По взгляду Мел я читаю, что той становится страшно видеть Гриз такой. И потому загораживаю собой дверь, когда моя невыносимая делает к ней движение.
— Ты хочешь связаться с Фрезой?
Она поднимает на меня глаза — задумчиво, как на чужого. Едва заметно качает головой из стороны в сторону: не Фрезу. И роняет тихо:
— Нужно было вызвать его сразу.
Это «его» отдаётся оскоминой в горле. Позади Гриз взлетает на ноги Мел:
— Мясника?! Да какого…
Гриз делает ещё шаг, и мы стоим теперь очень близко — я могу рассмотреть каждый травянистый извив в её дивных глазах. Губы её кривятся чуть виновато, когда она шепчет:
— Нам не узнать, что тут стряслось, пока мы не перехватим кого-то из зверей. Но они избегают показываться на глаза людям. Держатся в стороне, пока не нападут. Не нападут, понимаешь?
Понимаю, что у меня сердце вылетит через грудную клетку. От того, что она в шаге — ближе даже, чем на наших прогулках, таких редких, силой вырванных у тысяч и тысяч дел. От стука её сердца, который доносится до меня — и хочется, чтобы оно застучало ещё ближе.
Мел присвистывает.
— На живца?
Гриз чуть наклоняет голову, но обращается будто бы только ко мне.
— Они нападают на охотников. Чаще всего — на одиночек. Мужчин. И единственный способ, чтобы это выглядело правдоподобно, а охотник не пострадал…
…вызвать проклятого устранителя. С его белым костюмом, самодовольной ухмылочкой («Приятно видеть, как вы цените мои маленькие таланты») и выедающей душу любезностью в последние девятницы («Милый вечер, да? Господин Олкест, может быть, подменить вас на дежурстве?»). Опытного убийцу, на котором словно написано «Охотник и хищник», у которого есть Дар Щита — гарантия, что он будет невредим…
Всё во мне осознаёт, как это правильно. Каждый нерв во мне кричит, что этого не следует делать.
— Но… они ведь с Лайлом где-то на задании, разве нет? И могут не отозваться. А если даже отзовутся — пока Нэйш доберётся сюда… вдруг не получится быстро? И к тому же — если вдруг на него попытаются напасть, он точно не устранит зверя на месте? Мне кажется, что касается «изобразить загнанную жертву» — он немного… А ты ведь хочешь перехватить зверя и попробовать соединиться с ним разумом? То есть, он должен быть жив, подойти достаточно близко, тебе никто не должен мешать…
Я выдумываю аргумент за аргументом, один другого убедительнее, а Мел замечает:
— Янист прав, — хотя и усмехается так, будто ей решительно всё понятно. И что с того? Я не переношу этого типа, в последнее время вдвойне его не переношу, и меня с души воротит, стоит только представить его голос: «Удивительно, что вызвали меня. Кажется, вас берегут, господин Янист. Может статься, для других важных дел».
— Я могу это сделать.
Гриз моргает недоуменно, и я уже не таясь беру её за руку. Говорю медленно, глядя в расширившиеся глаза:
— Так будет даже правильнее. Если кто-то следил за селением, то знает, что сюда пришли охотники. Мы. Расспросили людей. А теперь время идти по следу.
«Даже и не думай», — едва заметно обрисовывают губы Гриз. С неё наконец-то слетела отстранённость, вид поражённый и испуганный, и пусть мне даже приятно, что она волнуется за меня…
— Нет, послушай! Тогда мы можем отправиться сейчас же. Я умею читать следы… — Мелони фыркает пренебрежительно. — Ну, более или менее, но чтобы изобразить охотника — хватит. Вы меня будете страховать в стороне. Вмешаетесь, если что. Опасности почти ника…
Она рывком высвобождает свои пальцы из моих.
— Никакой опасности? Ты видел Энкер? Я не смогла пробиться к животным. Если там что-то подобное и меня не услышат… если будет алапард? Если мы не успеем…
«Вас берегут», — смеётся голос Нэйша у меня в голове, и я удерживаю Гриз, когда она пытается пройти к двери.
— Но вы успеете, никак иначе. У нас с собой снотворное… звери всегда нападали по одному, так же действительно проще.
Услышь же меня! Ну, услышь, и дай сделать для тебя хоть что-нибудь, потому что я ведь осознаю — как мало могу в твоём мире, и одного я не могу совершенно точно — держаться в стороне и ждать. Я проговариваю это мысленно, глядя в полыхающие безумной зеленью глаза — и в какой-то момент мне кажется, что я слышу ответ: «Но если вдруг… я тебя потеряю» — и готов уже улыбнутся и пообещать, что этого не будет никогда-никогда…
— Морковка прав.
Единый Всемогущий, я забыл про Мелони. Мы забыли — потому что Гриз вздрагивает и оборачивается с разбуженным видом.
Мел изо всех сил делает вид, что её занимает лезвие своего ножа. Но говорит серьёзно.
— Они не убивали сразу. Всегда устраивали гонку. Пляску. У нас будет навалом времени, чтобы поближе подойти, а ты успеешь применить Дар — хоть так, хоть на крови. И ещё… забыла второе правило ловли на живца?
— Что за правило?
Отвечает мне Гриз — хмуро и не сводя взгляда с Мел:
— Это из «Кодекса Охотника». «Чем более предсказуема наживка — тем удачнее охота».
Заставляет воспрянуть духом. По части «сотворить что-нибудь неожиданно неприятное» я уж точно не сравняюсь с Нэйшем в ближайшие полстолетия. Но я тут же порчу всё своим вопросом:
— А… первое правило?
— «Нужно знать, на кого охотишься», — отзывается Мел. Но Гриз добавляет — уже отвернувшись от двери:
— «Или хотя бы знать, что охотятся не на тебя».