«Проблема в моей груди, Моё сердце холодное, как лёд, Но никто не знает причины». Cage The Elephant – «Cold Cold Cold».
Доппио прикладывает в больной щеке кусочек льда и закусывает дрожащую губу, чтобы снова не заплакать – ему и так стало слишком стыдно за свои слёзы, так что он просто забился вглубь кресла и попытался прийти в себя. Существование в коллективе было для парня определённо чем-то новым и неприятным, так что даже за минувшую неделю он не смог привыкнуть к постоянному нахождению рядом малознакомых людей, которые ещё и реагировали на него крайне агрессивно, а он даже не понимал толком, за что его все так ненавидят. Это заставляло Доппио нервничать, потому что в какой-то момент ему начинает казаться, будто все вокруг уже знают всё про него и про истинную причину его нахождения здесь. В коморке, которую ему выделили в штабе, Доппио обжился на удивление быстро, хотя Гьяччо ещё несколько дней бросал на парня крайне раздражённые взгляды, а от жестокого и быстрого убийства его останавливали только такие же раздражённые взгляды Ризотто, заставляющие хотя бы немного держать себя в руках. Штаб никогда не оставался пуст: даже в выходные дни, которых было достаточно много из-за недостатка работы, кто-нибудь обязательно заваливался в эту тёмную и не очень уютную квартиру просто для того, чтобы выпить кофе или поболтать. Доппио очень хотелось бы всё своё время проводить в тихой уютной коморке наедине с ноутбуком, разбирая документы босса, как раньше, но теперь ему приходилось постоянно находиться вместе с остальными в большой и жуткой комнате, терпя усмешки или даже короткие нападки в его сторону. – Кто тебя так, мелкий? – Иллюзо, к удивлению Доппио, оказался одним из самых лояльных по отношению к нему членом команды, но его заинтересованность немного напрягала парня, так как Иллюзо был информатором, а Винегар подсознательно побаивался всех, кто мог хотя бы попытаться узнать что-то о его связи с боссом. – Гьяччо небось? Он у нас буйный, никогда ничего не планирует, просто делает, вот его Нэро за это потом… – Нет, это не он. Гьяччо дал мне льдинку, – Доппио отстранил от своего лица руку, показывая синяк на щеке, а заодно и почти растаявший кусочек льда, который, в самом деле, немного облегчил его боль. – Это Прошутто. Где-то за его спиной своим кофе подавился Формаджо, заинтересовавшийся разговором и наклонившийся ближе к Доппио через спинку дивана: – Ты умудрился подраться с Прошутто? Ты бессмертный? – Я с ним не дрался, – Доппио активно замахал головой, качая чёлкой из стороны в сторону, из-за чего Иллюзо коротко усмехнулся. – Он просто ударил меня по лицу этой своей штукой, которая у него на шее висит… – А причину он тебе не объяснил? Как это было? – Формаджо наклонился к Доппио слишком близко, из-за чего последний заметно отодвинулся, прикладывая к щеке уже пустую, но холодную и влажную руку. – Он такой, наверное: «О, я в этом месяце вообще не бил никого, тресну новенького, чтобы Ризотто обратил на меня внимание!». Иллюзо засмеялся, на что получил очень агрессивный тычок локтем в бок от сидящего рядом и до этого не участвующего в разговоре Мелоне, который выглядел последнее время крайне уставшим, да и в целом был не очень разговорчивым, хоть и проводил практически весь свой день в штабе. – У Прошутто просто день херовый был, вот он и сорвался на мелком, – Мелоне тяжело вздохнул и встал с дивана, чтобы уйти: Гьяччо уже уехал, так что ему не было смысла оставаться здесь дольше. – Допыш так разревелся, что даже Гьяччо его жалко стало. Доппио заметно покраснел и опустил взгляд – ему уже не в первый раз напоминали о том, что он выглядит слишком слабым и вообще не похож на настоящего мафиози, да ещё и из элитного «секретного» (конечно, все про него знали) отряда. Он крайне плохо вливался в коллектив, некоторые вовсе забывали про его существование, но наблюдателем он был хорошим, хоть и успел понять за эту неделю только одно – штаб действительно был для каждого из команды чем-то вроде дома.***
Гьяччо старательно пытался делать вид, что ничего не произошло – он отдавал себя целиком работе, свободное время проводил в штабе, потому что после переезда от Мелоне и до появления Доппио он так же и жил там, в дико раздражающей коморке. Винегар предполагал, что спинка кровати была сломана как раз по этой причине, а вот шатающаяся ножка стула, вероятно, шаталась просто от старости. Гьяччо пытается к нему не прикасаться – или боится собственных чувств, если они у него вообще были, или не хочет случайно сорваться на агрессию. Они всё ещё работают вместе, всё ещё сидят рядом за столом, но почти друг с другом не разговаривают, потому что оба знают, что разговоры эти ничем хорошим не закончатся, а новую мебель им покупать не на что. Мелоне по привычке дёргает ручку двери перед тем, как вставить ключ в замочную скважину, коротко матерится на собственную глупость и открывает дверь квартиры, прислушиваясь к тишине, которая с каждым днём кажется ему всё более и более гнетущей. Сегодня она странная, густая и пахнет алкоголем – Мелоне не очень хорош в распознавании запахов, предпочитая пробовать всё на вкус, но запах своего виски – своего любимого виски – он ни с чем не спутает. Он уже несколько раз обещал себе брать с собой пистолет во время каждого выхода из дома, просто на всякий случай, на вот такой вот случай, когда он вернется домой и почувствует, что что-то не так, и проходить дальше прихожей может быть опасно. Они начали встречаться два года назад – молодые и до чёртиков самоуверенные убийцы, странная дружба которых переросла в отношения так незаметно, что никто даже не удивился, когда они пригласили команду на вечеринку в честь купленной вместе недвижимости. Небольшая квартира находилась не очень далеко от штаба, но и не очень близко, никак не выделяясь среди остальных квартир в таком же не особо выделяющемся доме. Крепкая дружеская связь в сумме со страстным сексом постепенно переросла в более спокойные семейные отношения, но именно это нужно было парням в такой сложный период жизни: работы стало втрое меньше, вся команда была на взводе, а и без того довольно хрупкая нервная система Гьяччо – он пару раз упоминал тяжелое детство, но никто не решался спросить его об этом, – начала совсем трещать по швам. Несмотря на то, что Мелоне был довольно раздражающим со своими особыми странностями, он неплохо справлялся с тем, чтобы успокаивать вспыльчивого и довольно агрессивного Гьяччо, когда тот пытался что-нибудь сломать. Сам Мелоне редко попадал под горячую руку, потому что его парень был, конечно, злобным психом во время своих приступов, но на коллегах старался не срываться, направляя свою агрессию в сторону стен, предметов и чужих людей, что было уже не очень круто. Ризотто был уверен, что это «злящая хрень» у Гьяччо прогрессирует и он нуждается в лечении – естественно, Нэро беспокоился только за его способность работать и за сохранность своего штаба в более-менее не разрушенном виде. По крайней мере, лидер команды пытался делать вид, что ему плевать на психическое состояние подчинённого. Гьяччо говорил, что у него всё в порядке, бил посуду, бросался бутылками (полными, алкоголь он никогда не любил, но вот Мелоне долго ещё дулся на парня за порчу экспонатов его драгоценной коллекции), доводил себя до истерики, в кровь расчесывая собственные руки, а потом молча обижался на ситуацию, по несколько часов прячась на кухне в ожидании, пока Мелоне ляжет спать. Гьяччо не нравилось, когда его жалели, а возможный поход к психиатру казался ему просто максимально унизительным. Они дрались стабильно раз в неделю: не очень серьёзно, обычно Мелоне просто пытался забрать у парня острые, очень дорогие или легко бьющиеся предметы, случайно оставляя на чужой коже синяки, а Гьяччо отбивался, вопя, что он в порядке и не хочет, чтобы его кто-то контролировал, – на какую тему не была бы истерика изначально, вся агрессия в итоге, так или иначе, выливалась на Мелоне. Прошутто был первым, кто заметил синяки на обоих парнях, но поклялся, что никому ничего не скажет. Через пару дней, когда новость о «семейном насилии» была уже на слуху у всей команды, Мелоне впервые задумался, что их отношения двигаются куда-то не в правильное русло. Они все были семьёй: очень своеобразной, поддерживающей при необходимости, но не сующей нос туда, куда не просят. И все делали вид, что конфликты влюблённых голубков – это не их дело, пока Ризотто не сообщил, что Мелоне в больнице, что было бы совершенно нормальным для мафиози, если бы он не попал туда с холодовой травмой, поразившей практически всю его левую руку. Подробностей у Гьяччо они решили не спрашивать. Мелоне, вероятно, любил его достаточно сильно, чтобы оставаться рядом и поддерживать. Но себя Мелоне тоже любил, и умирать от рук своего же парня ему не очень-то хотелось, так что он простил его, но предложил остаться друзьями и коллегами, что стало косвенной причиной последнего разбитого стеклянного стола в штабе. Рискнув всё-таки пройти дальше в квартиру, Мелоне с опаской заглядывает в гостиную и находит на своём диване спящего и, похоже, совершенно пьяного Гьяччо, которого вырубило, судя по (к удивлению, не развитой) бутылке на полу, с пары глотков. Мелоне следовало бы попытаться привести парня в чувство, но он не сдержал своих эмоций и осторожно лёг рядом со спящим, обнимая его из-за неудобного положения, потому что диван оказался для двоих слишком узким.***
Ризотто обычно не ввязывался в какие-то личные конфликты своих подчинённых, пока это не слишком мешало их работе, но огромный синяк на щеке новенького ему не особо понравился. Он и сам не испытывал к Доппио особой симпатии, но его стоило начать привлекать к делам команды хотя бы для того, чтобы не привлекать к себе внимание босса, который так об этом мальчишке заботился. – Прошутто, сегодня Доппио твой напарник. – Нэро недовольно поморщился, кажется, заставляя себя произносить всё это вслух. – Это не обсуждается. Прошутто, открывший было рот, чтобы начать возмущаться, тут же закрыл его обратно и кивнул, бросая на сидящего рядом Доппио взгляд, полный отвращения и недовольства. Пеши, кажется, расстроился из-за подобного стечения обстоятельств и тихо бросил какое-то неразборчивое ругательство, потому что рассчитывал пойти на эту миссию вместе со своим «братаном», а в итоге ему придётся остаться в штабе в качестве запасного варианта на случай, если с мелким что-то случится. Они шли настолько пустыми и отдалёнными улочками, что Доппио в какой-то момент уже убедил себя в том, что его в одном из этих маленьких переулков и убьют, а сам он, да ещё и без помощи босса, вряд ли сможет справиться с тремя – Прошутто зачем-то взял с собой Сорбета и Джелато – стендюзерами. Когда они всё-таки вышли на более оживлённое пространство, парень немного успокоился, оглядываясь по сторонам и пытаясь понять, в какой части города они вообще находятся. – У нас же какое-то задание должно было быть, да? – Доппио решился подать голос, немного замявшись перед входом в довольно крупный торговый центр, внутрь которого ему заходить совершенно не хотелось. – Ризотто же… Прошутто снова поморщился так, будто его под страхом смерти заставили проглотить кусок ароматного Casu Marzu. – Во-первых, тебя в курс дела я собираюсь вводить в последнюю очередь, во-вторых, Джелато вызвался подобрать тебе нормальный имидж, а в ателье я вас тащить не собираюсь. Тем более, дела у нас как раз здесь, так что захлопнись и не… – Бога ради, Прошутто, не бурчи, Ризотто дал вам задание, с которым бы даже Пеши справился, – Сорбет недовольно усмехнулся, приобнимая своего более молчаливого парня за плечи, – Мы тогда ведём парнишку в магазин, а ты пока…? Прошутто кивнул головой и недовольно отмахнулся от них, уходя куда-то в другом направлении. Доппио он почему-то показался слишком напряжённым.***
Гьяччо слишком жарко – он просыпается в крепких объятиях и по началу думает, что всё ещё спит, и это ему только снится: этот запах чужих волос, отвратительно тошнотворный лавандовый аромат геля для душа, которым в жизни никто кроме Мелоне не стал бы пользоваться, эти руки, привычно касающиеся его спины под футболкой. Жутко раздражающее сопение у самого ухо. Гьяччо помнил каждую деталь и даже с закрытыми глазами – а открывать ему их было очень неприятно из-за жуткой головной боли – мог без затруднений понять, что его обнимает Мелоне, очевидно, пролежавший здесь с ним целую ночь. Парень попытался подвинуться, но почувствовал сначала резкую пульсирующую боль в висках, а потом и недовольное бурчание второго проснувшегося, который тут же открыл глаза, но не стал отстраняться, только встретившись в Гьяччо взглядом. – Привет, – Мелоне немного неловко улыбнулся и коснулся пальцами щеки парня, на что тот только неловко увернулся, недоверчиво поморщившись. Его укладка совсем распустилась, так что непослушные кудри загораживали Гьяччо обзор, хотя он и так почти ничего не видел без своих очков. – С тебя бутылка вискаря. – Нихер иди. – Гьяччо снова недовольно поморщился (хотя, возможно, он просто прищурился, чтобы рассмотреть лицо собеседника) и вздрогнул, потому что рука Мелоне, которая всё это время просто лежала у него на пояснице под футболкой, скользнула немного выше. – Херли ты вообще ко мне улёгся? – Ты зашёл в мою квартиру без предупреждения и открыл мой виски, – Мелоне произнёс это тем голосом, которым обычно успокаивал буйного парня, нежно и спокойно, коротко улыбнувшись и и приблизившись к его лицу, пальцами убирая за ухо дурацкие мешающие кудри. – Не будить же мне тебя, такого милашку. – Это наша квартира, а не твоя. – Да, конечно, я и не спорю, очень коммунистично. Мелоне очень хотел сдержаться, да и вообще ему стоило вести себя немного иначе: как минимум перестать так любопытно считать позвонки парня, надавливая на них кончиками пальцев и вынуждая Гьяччо вздрагивать, и, как максимум, не ложиться к нему на диван вовсе, чтобы не бороться с таким соблазном. Впрочем, борьба оказалась недолгой. Несмотря на все предшествующее высказанное недовольство ситуацией, на поцелуй Гьяччо ответил с максимальной самоотдачей, даже позволив себе издать тихий измученный стон из-за того, как тщательно руки Мелоне исследовали всю его спину, прощупывая кости и по ощущениям едва не забираясь под кожу – парень определённо пользовался своими слишком хорошими познаниями о чувствительных местах своего напарника. Они оба скучали по этому, вероятно, намного больше, чем думали, потому что ни один даже самый громкий голос разума не заставил бы их отстраниться друг от друга в такой момент. Гьяччо тихо скулящее зашипел, убеждая себя в том, что он издал подобный звук из-за головной боли, а не из-за чужого бедра, которое максимально навязчиво и недвусмысленно прижималось к его паху. Мелоне всегда забавляло то, как Гьяччо менялся, находясь с ним в одной постели: он не переставал быть всё таким же эмоциональным и несдержанным, только вот эта несдержанность и эмоциональность направлялись совсем в другую сторону, приправляясь ещё и отборной порцией искренности, которой в обычной ситуации от парня было невозможно дождаться. Гьяччо боялся разорвать поцелуй, потому что вместе с поцелуем, очевидно, закончится и всё остальное, так что он только делает его более глубоким и неосознанно ёрзает, потеревшись о чужое бедро, прижимаясь к парню ближе и зарываясь пальцами в его волосы, довольно грубо сжав их, чтобы точно не дать Мелоне отстраниться. Он слишком красивый, покрасневший от возбуждения и смущения с жутко спутанными кудряшками, уже прижатый к кровати сильными руками, упирающимися в его плечи. Мелоне нависает над ним, садясь на бёдра и медленно ёрзая, с каждым движением стараясь прижаться ближе к чужому телу, тяжело выдыхая парню в губы и только сейчас разрывая слишком долгий поцелуй, чтобы стянуть с себя неприятно липнущую к вспотевшей коже кофту. – Пялишься? – Мелоне тихо посмеялся и вздрогнул от прохладных прикосновений к его влажной коже, снова ёрзая на чужих бёдрах, но теперь для того, чтобы опуститься немного ниже, ладонями слабо опираясь на живот парня, задрав для этого его рубашку едва не до самой шеи. – Ты тоже красивый. – Я в курсе, – голос у Гьяччо задрожал определённо больше, чем у довольно уверенно ведущего себя Мелоне, но, скорее всего, это произошло из-за того, что именно в этот момент парень провёл ладонью вниз от его живота и довольно резким жестом сжал чужой член через неплотную ткань штанов, очень собственническим жестом прощупывая его и внимательно наблюдая за реакцией партнера. – Ты можешь хотя бы мне в глаза не смотреть, пошляк? – Не могу. Гьяччо резко притянул парня к себе за плечо и сильно укусил за шею, стараясь не застонать, чувствуя горячую ладонь уже под слоями жутко неудобной и мешающей сейчас ткани, пока вторая рука Мелоне пыталась их обоих от этой ткани избавить. Никому их них не хотелось останавливаться, и каждый ждал от второго короткого «хватит» или «нам стоит прекратить», потому что после происходящего им определённо будет плохо, но никто не мог найти в себе силы произнести это «хватит» вслух, а их взгляды, вздохи и горячие тела буквально кричали громкое «продолжай, мне нравится, это именно то, что нужно». Мелоне любил его. Иногда по несколько раз за ночь, хотя сам делал это гораздо реже, чем Гьяччо, но он был уверен в том, что происходящее в обоих случаях уже сложно было назвать просто сексом – они занимались любовью, романтично, медленно и громко, каждый раз пытаясь насладиться друг другом, как в последний. Как перед смертью. Чёртова работа. Мелоне проклинал её каждый раз, когда целовал Гьяччо, потому что знал – они оба одной ногой в могиле. Возможно, общей для них всех. Гьяччо царапается, жмурится до боли в глазах и скулит, стараясь выдохнуть и расслабиться, но крепче обнимает Мелоне ногами и не даёт выйти из него, пытаясь привыкнуть к слишком резким ощущениям, от которых он никогда и не хотел отвыкать. – Почти как в первый раз, – Мелоне хрипло смеется и целует Гьяччо в щёку, делая это осторожно и нежно, пытаясь отвлечь от не самых приятных ощущений, находя руку парня и крепко сжимая её, заодно обезопасив себя от новой порции царапин, из-за которых у него начинала жутко гореть вспотевшая спина. – Извини, мне стоило… – Заткнуться тебе стоит, поздно мозги включил, – Гьяччо сжал руку парня в ответ и попытался выровнять дыхание, тихо болезненно застонав, когда Мелоне всё-таки начал осторожно двигаться. – Медленнее. Мелоне коротко кивнул и снова утянул парня в поцелуй, постепенно увеличивая темп, чувствуя, как острые ногти за это "непослушание" впиваются в кожу на его руке. Гьяччо не нравилось быть мафиози. Только не в постели. Ему не хотелось следовать этим глупым установкам о бесчувственности и хладнокровности: он чувствовал и горел изнутри, ему каждый раз казалось, будто его кожа плавится, сливаясь с кожей Мелоне, и он превращал маленькие капельки пота на спине парня в крошечные льдинки, заставляя того стонать от подобного контраста ощущений. Чёртова работа. Гьяччо проклинал её каждый раз, когда чувствовал на себе тёплое тело Мелоне и прижимал его ближе подрагивающими после оргазма руками, понимая, что это может быть последний раз, когда они касаются друг друга. – Эй, ты плачешь? – Мелоне улыбнулся и прижался щекой к чужой груди, вслушиваясь в учащённое сердцебиение. – Неужели я был настолько хорош? – Ты и сам ревёшь, мафиози херов, – Гьяччо раздражённо шмыгнул носом и погладил парня по волосам. – Мы снова вместе? – Я… – Мелоне всхлипнул и только сейчас сам осознал, что действительно заплакал, так что стыдливо ткнулся носом в чужую шею и тяжело вздохнул. – Нет. Только после психиатра. Ради меня, пожалуйста. – Мелоне, я… – Гьяччо коснулся пальцами той руки парня, на которой ещё остались следы оставленных его стендом ран. – Ты пойдёшь со мной. – Конечно. – Это не вопрос был. Гьяччо хотел бы умереть прямо сейчас. Но обязательно вместе с Мелоне, чтобы не оставлять его в одиночестве.