Там, где цветет ликорис

Лестница ненадежная. Местами прогнила от старости, как и все в этом неизведанном для него доме. Он смотрит вверх, на приоткрытый проход на чердак, как завороженный. Нечто неведомое тянет его туда. — Наверно, там есть что-то старинное, — шепчет сам себе он, с энтузиазмом взбираясь по скрипучей лестнице. — О, как темно, может понадобится фонарик… э-э. Он замирает, оглядываясь. В скудном свете, проникающем через щели в забитых досками окнах, видно очертания коробок. Больших, прямоугольных, похоже, что деревянных. Он насчитывает целых пять ящиков, расположенных полукругом. Почему-то это место напоминает… склеп. «Тут склад? А что, если в коробках сложен антиквариат?» — он снова загорается жаждой истинного исследователя. Сердце стучит учащенно. — «Дом старый. Тут могут быть картины или ковры из прошлых веков. Мне так повезло! Варкаан будет шокирован моей находкой». Он осторожно подходит к самому крайнему из ящиков, который отличается от остальных — у него сдвинута крышка. По спине мурашки от предвкушения. Ему совсем немного страшно. Он улавливает странный запах. Помимо пыли тут пахнет чем-то еще, цветочным. И кажется… аромат исходит из ящика. Флаконы духов? Старинная косметика? Он отодвигает тяжелую крышку в сторону, ожидая увидеть вещи, книги, но… Дыхание спирает. Он цепенеет. В темноте вырисовывается… Нет. Не может быть. Присматривается: ему показывается. Там же ничего нет? Он тянет руку, ощупывая ворох одежды, принятый за силуэт. Но вдруг…

***

Алексис резко вдыхает и от этого просыпается. Первое время он не может осознать себя до конца. Чувство, будто все еще спит. И почему-то на потолке нет привычного света от луны с окна. И потолка тоже нет. Вокруг темно. В теле непривычная легкость, кажется, оно состоит из воздуха. Как это возможно? Что происходит? Паника учащенным сердцебиением бьет по вискам, Алексис пытается пошевелиться и осознает, что тело его не слушается, ни руки, ни ноги. У него не выходит повернуть голову и даже закрыть глаза. У него нет тела. Он может видеть, но больше ничего не чувствует. «Папа!» — пытается закричать, и мысль словно становится материальной — отбивается эхом. Бред, бред, бред. Кошмар. Алексис успокаивает себя, Алексис пытается проснуться. И вскоре понимает, что темнота проясняется. Он видит прямо над собой… деревянную поверхность. А в ней щели — и скудный свет сквозь них. «Где я?!» — паника снова поглощает разум. Шум. Скрип, режущим звуком, резко болезненным. Свет. Деревянная поверхность пропадает. От этого света хочется спрятаться, хочется зарыться, накрыть себя чем-то, но он по-прежнему не может двинуть и пальцем. Перед ним очертания человека. Очертания все четче. Лицо, испуганность, волосы рыжиной. Мгновение — человек тянет руку к нему. Кольцо отблескивает на пальце, обручальное. И Алексис ощущает, как его тянет вверх, к незнакомому, миг — и… …Провал. Человека нет. Зато есть он сам, и он в другом положении. Стоит посреди комнаты, видит коробки, а рука в крови. Алексис контролирует тело. Вдох, выдох. И мигом вниз, по лестнице. Он пропускает нижние ступеньки, летит на пол. Боль. Но боль моментально пропадает — вспышкой. Алексис поднимается. Бежит. В горле стучит. Коридор, второй этаж, первый. Он понятия не имеет, откуда знает, куда бежать: находит ванную, умывальник, поворот крана влево — горячая. Пар. Но он не чувствует и этого. Скорее бы проснуться. Алексис смывает с себя кровь, замечая ее капли на одежде. Он не понимает, откуда ощущение, что это именно кровь, а не краска или красное вещество. Тем более, раны нигде не видно. Алексис все еще помнит, как проснулся, помнит, как не мог двигаться, и человека над собой помнит, а потом… что потом?.. Пустота. Он смывает красное с руки и смотрит, как потоки закручиваются и исчезают в сливе. Алексис натыкается взглядом на зеркало прямо перед собою и, крупно дрогнув, вскрикивает от испуга. Вскрикивает чужим ему голосом. Из зеркала на него смотрит тот самый человек с рыжими волосами. — Как это… — шепотом. Он ощупывает руками худое лицо с впалыми щеками, рассматривает внимательно дрожащие руки. Запястья худы — одни кости. Каким образом он мог попасть в тело другого человека? От непонимания происходящего начинает болеть голова. «Где я вообще нахожусь? Вчера я уснул у себя дома. Похоже, что это не сон, но… Я выгляжу по-другому, нахожусь в страшном доме, и, да черт, не понимаю, что происходит», — он идет к окну, зашторенному плотной темно-красной тканью. Почему он в полутьме так хорошо различает цвета? Это странно. Все странно. Красный не видно в темноте. Алексису известно это лучше всех. Однако он видит. Алексис осторожно отодвигает штору. Все воспринимается слишком реалистичным и обостренным — его органы чувств работают в разы лучше. Свет из окна оказывается резким и заставляет жмурится. Глаза, видимо, отвыкшие от дневного света, слезятся. Он долго привыкает и только после рассматривает зелень, забор и крыши соседних домов. Незнакомо. Все это чуждо ему. Но ощущение, что он уже был здесь, не покидает раскалывающуюся от боли голову. «Давай успокоимся и подумаем логически», — обращается он к себе же, подвигая шторы, чтобы лучше рассмотреть комнату. — «Обследуем обстановку и попробуем отсюда выйти, найдем папу и все будет хорошо». Он проделывает то же самое со всеми тремя окнами. В комнате становится светлее. Шторы действительно красные. Похоже, что это гостиная. Причем, выполнена в старинном стиле: большой камин, подсвечники, красивые вазы и статуэтки. Стены и потолок оформлены барельефами, резьбой и позолотой. Выглядит по-богатому. Его собственный домишко куда беднее, но уютнее. Весь этот дом кажется устрашающим. Круглый стол у окон, но только два стула — тут живут двое? Алексис идет в соседнюю комнату. Она оказывается кухней. Приборы, бокалы, тарелки — все по два экземпляра. Он находит много незнакомых ему вещей и решает, что лучше ничего не трогать. Ощущения обострены. Алексис прикасается к рельефной двери и чувствует кожей пальцев каждый миллиметр изменений формы. Странно. Он опять выходит в гостиную и на этот раз отправляется в другую комнату. Наличие огромной кровати с балдахинами — такие он видел только в книжках — наталкивает на мысль, что это спальня. Алексис собирается уходить, но замечает на прикроватной тумбочке сложенные книги. Подходит ближе и поднимает одну: какие-то записи корявым почерком. Вторая оказывается альбомом с фотографиями. — О, — Алексис открывает, перелистывает. Фотографий много, и практически на всех изображены двое людей. Этот самый, судя по всему, омега, и высокий худой альфа рядом с ним. Алексис возвращается в начало альбома, вытягивая одно фото. На обратной стороне подписано: «Алек и Варкаан навсегда. Лето 2005». «Это год? Да нет же, бред. Сейчас 1953», — он уверенно кивает, вспоминая, как вчера на ферме у дяди кобыла родила сразу двойню. Надо бы проведать, посмотреть, как они. А, постойте же. Он же… Алексис холодеет и сглатывает, возвращая фото обратно. На следующих фотографиях эта же пара. Фоны разные — видно, люди путешественники. Он находит изображения с брачной церемонии. Дальше на снимках какие-то предметы: глиняные горшки, обломки, оружие, похожие на раскопки руины. И счастливый «тот самый» омега на переднем плане. Алексис вынимает и это фото, поворачивая, надеясь увидеть подпись. И не прогадывает: «Алек. Раскопки древнего города Тива, весна 2003». — Значит, Алек… Почти, как я, — шепчет себе под нос Алексис, озадаченно почесав голову. Чужую, кстати. Но странно то, что он не ощущает это тело, как чужое, если об этом не думает и не смотрит в зеркало. Однако он помнит себя пухлым подростком, жизнерадостным и дружелюбным. Если он в другом теле, то куда делось его? «Я не мог умереть», — отрицание. — «Не мог же?» Снова сердцебиение, пульсирующий ком в горле, блокирующий дыхание. — Тихо, тихо, — себе же. Только это мало помогает. На столе кроме записных книжек и фотоальбомов часы. Их тиканье слышится едва-едва. А сбоку календарь. Календарь 2006 года. Он хватает его, всматривается в даты, листает. Не верит. Это не поддается логическому объяснению. Наверно, ошибка, точно она. Вчера Алексис помогал дяде не ферме, после ужинал дома, смотрел на звезды. Все было хорошо. Ему пятнадцать лет, ферма за три мили от родной улицы, поездка на велосипеде домой. Папа, рыжий кот, весенний вечер, сверчки, небо. Это было вчера. Но его «вчера» затерялось в прошлом веке. «Это… с ума сойти», — он потирает виски, смотря расширенными глазами на календарь в руках. Дрожит. Уснул, а «проснулся» через пятьдесят с чем-то лет. Алексис помнит свою жизнь. В деталях. Для него прошла ночь, или секунда — но не года. Это никак не умещается в его голове. Он умер. Много лет назад. Но как именно? Неужели, внезапно умерший не понимает, что он на самом деле уже неживой? Этому должно быть объяснение. Переселение душ? Перерождение в другом теле? В теле того, кто смотрел на него в полутьме чердака? Алексис снова находит ванную и рассматривает себя в зеркале. Лицо худое настолько, что четко видно скуловые кости. Он вспоминает себя — полноватого, круглолицего, и сравнивает. Алексис никогда не стремился сбросить лишний вес, его все устраивало. Но этот Алек явно болеет анорексией, хоть слабости не ощущается. Кожа болезненно бледная, под глазами залегли страшные синие тени. Может, неизлечимо больной? Эти глаза странно реагируют на свет. Рыжие волосы выше плеч, когда как у него самого были белые и длинные — мягкие-мягкие. А эти, как солома: пересушены и торчат. Видно, Алек не сильно о них заботился. Предыдущий «владелец тела» похож на него не только именем. Разрез глаз, аналогичная форма носа. Он ощупывает лицо, гладкую сухую кожу, вспоминая попутно свою проблемную — побочные эффекты подросткового возраста. Но если смотреть, не вникая в детали, то он и его «новый образ» внешне подобные. Алексис переселился не просто в чужое тело, а в тело похожего на него человека. Раньше он верил в мистику, но в происходящее поверить пока не может. Алексис отходит от зеркала, оглядываясь на полупустую комнату. Вероятно, он был духом, которого кто-кто неведомым образом поселил в ящик. А когда его потревожил омега, прикоснулся — он вселился в его тело. Звучит бредово, однако… другого варианта он не находит. Все совпадает: «очнувшись» от луча света сквозь образовавшуюся щель в крышке ящика, Алексис видел, но не ощущал тела. Не мог шевелиться, будто у него были только глаза и все. Но человека над собой он помнит ярко: незнакомый отпечатался кровавым пятном в памяти. Алексис прислушивается к себе, но никаких признаков присутствия предыдущей души нет. «Если я тут, то на это должны быть причины. Нужно выяснить, в какой я стране и насколько далеко от дома. Не верю, что прошло так много лет, если выйти на улицу и спросить у людей… А что, если действительно прошло? Меня сочтут сумасшедшим, а я не хочу, чтобы меня отправили туда же, куда Аркана с соседней фермы. И… я знаю только свой язык», — Алексис проходится по дому в поисках выхода. И чем больше рассматривает окружающую его обстановку, тем больше ему кажется, что он тут не впервые. Только предметы стояли по другому. Шторы были изумрудными, а не красными. Массивный красный диван располагался у стены, а не последи комнаты перед плоской штукой, смутно напоминающей телевизор, но без задней выпуклой части. Возможно, дом помнит не он сам, а его тело, и это — мышечная память. Понятно же, что Алек жил тут и привык. Алексис не знает, что ему теперь делать. Даже если он найдет родной дом, то его папа и друзья-родные, скорее всего, или мертвы, или не узнают его в новом образе. Ему интересно, что случилось с ним настоящим, интересно, зачем его «вернули». Но вместе с тем, это пугает. Неизвестность. Как теперь жить дальше, за что цепляться? Его прошлое оказалось погребенным в годах, и откопать, вернуть — невозможно. Ха… Он наконец находит входную дверь. Обувается в первые попавшиеся туфли, замечая, что ногти на ногах порядком отрасли. Алексис не решается открыть дверь — вместо этого выглядывает окно… и леденеет. На пороге стоит незнакомый мужчина и смотрит ему прямо в глаза. И ухмыляется.