Там, где цветет ликорис

Алексис отскакивает от окна, прижимаясь спиной к стене. Он все еще ощущает холодок по коже. Страх. Алексис сам не понимает, почему так сильно испугался незнакомца за дверью. Может… это не человек? Призрак? У него была настолько маниакально-довольная ухмылка… Или показалось? Стекла тут мутные, искривляют. Алексис не успевает отдышаться, как замок в двери поворачивается. Трижды. Эти щелчки отбиваются эхом от стен полупустой комнаты. Почему его подсознание реагирует так остро? Мгновением после дверь приоткрывается со скрипом — видно, старая. Алексис старается дышать ровнее и ищет предмет для самообороны. Он пересекается взглядом с зашедшим… и внезапно узнает его. Это человек с фотографии, подписанный редким именем Варкаан! Тот самый, высокий и жилистый, с короткими русыми волосами торчком. Он выдыхает, расслабляя напряженные плечи. — Алек, — улыбается ему, судя по сильному феромону, альфа. И улыбка эта и правда схожа на ухмылку: только без искажения стекол она выглядит вполне по-доброму. По крайней мере, сейчас от человека с фото не исходит опасности. — Алек, пташка моя, — альфа называет его чужим именем и подходит в несколько шагов, сильно прижимая его к себе. Алексис не знает, как реагировать. Варкаан видит в нем своего супруга и наверняка ожидает ответных объятий, или слов приветствия. Однако он и не догадывается, как именно общался Алек с мужем, и потому молчит. Позволяет себя обнимать, слегка прикасаясь к спине Варкаана руками, и удивляется, откуда в хилом на вид альфе столько силы, которая ощущается не только как физическая, но более как внутренняя. Дыхание Варкаана неровное, кажется, он спешил, и теперь задыхается от волнения и радости видеть «Алека». Вот только как бы отреагировал альфа, если бы понял, что от его супруга осталась оболочка и ничего более? По-сути, личность Алека мертва. Или спит где-то глубоко на время уступив место душе Алексиса. Варкаан его не отпускает, как после долгой разлуки. И как себя с ним вести, чтобы не выдать? Каким был Алек? Веселым, жизнерадостным археологом или депрессивным умирающим от болезни омегой? Алексис понимает, что рано или поздно Варкаан догадается. Они жили вместе несколько лет, а в прошлом году вступили в брак и переехали сюда. По-сути, у них конфетно-букетный период прошел не до конца. Понятно теперь, почему Варкаан так бурно реагирует и крепко обнимает «супруга». «Мне придется жить, притворяясь Алеком? Нет, я не хочу с этим мириться. Для него Варкаан был возлюбленным, но для меня он — незнакомый человек», — не прошло и пяти минут наедине с Варкааном, как Алексис хочет от него сбежать. — Три дня без тебя тянулись, как вечность, — говорит альфа и выдыхает со смешком. Алексис пытается привыкнуть к звучанию его голоса. Как и к незнакомому лицу: если не присматриваться и оценивать бегло, то Варкаан похож на иностранца. Волосы светлые, глаза ярко-голубые — дивный цвет. Черты лица вполне обычные, неприметные. Если бы перед Алексисом поставили выбор, стать парой Варкаану или нет — он бы однозначно отказался. Не его типаж. — Э-эй, пташка моя, скажи мне что-нибудь, — привлекает к себе внимание альфа, протягивая руку и поглаживая его по щеке. Рука у него холодная и чуть подрагивающая. Алексис замечает длинные красивые пальцы, с проглядывающими костяшками и хорошей формой ногтей. Руки — единственное, что есть в Варкаане привлекательного. — Я… — он запинается. А что говорить? Как он должен себя вести? Алексис теряется, стараясь не отвернуться от поглаживаний, ставших вдруг для него неприятными. — Я понял, пташка моя, ты на меня в обиде, — Варкаан поворачивает его лицо к себе и внимательно заглядывает в глаза. Вид у него жалкий. Похож на провинившегося пса, пытающегося разжалобить хозяина взглядом. — Да, да, признаю, я обещал приехать вчера. Но ты же знаешь, отсюда до Невилла полдня езды. Начальник не хотел меня отпускать — без меня рабочие, как ослы, не знают, что делать. Все-таки, это моя бригада, мне за ней и наблюдать. Если бы мы выбрали тот дом около фирмы, то виделись бы каждый день. О, нет-нет, только давай не будем снова спорить. Раз тебе нравится этот дом, то будем жить здесь. Твое желание для меня — закон. Он вздрагивает. Невилл — соседний округ с Меффи. Значит, Алексис находится не так далеко от дома. Как минимум, точно в этой же стране. Тем более, Варкаан разговаривает с ним на местном языке — и хорошо. Что было бы, заговори с ним «муж» на иностранном? Тогда недоразумения было бы не избежать, Варкаан быстро бы понял, что перед ним не Алек. Если они вблизи от Невилла, то можно завтра, когда едва знакомый альфа уедет, выйти на улицу и поискать какую-либо информацию. Притвориться туристом, спросить дорогу, поинтересоваться, что за местность. Но при этом нужно быть осторожным, чтобы не вызвать сомнений в своей вменяемости. — Алек? — Варкаан снова привлекает внимание, и Алексис осознает, что так и не ответил ему, задумавшись о своем. — Все нормально, я не обижаюсь, — он силится улыбнуться, избегая смотреть на чужого ему человека. — Голова болит, — говорит почти правду он, не придумав более убедительной лжи. Какое ему дело до мужа Алека, когда он до сих пор не верит в реальность происходящего? Они проходят на кухню. — Тебе приготовить что-нибудь? Опять питаешься диетическими кашами? — альфа подцепляет пакетик из кучи таких же и кивает на него. Алексис на автомате пожимает плечами, мысленно планируя, как завтра выйдет на улицу. Он замечает краем глаза, что тут творится сущий беспорядок. Папа бы отругал его за подобное. Папа… хоть бы он был жив. Только Алексис не знает, что хуже: увидеть папу старым или погребенным под могильной плитой. Он проглатывает ком в горле, наблюдая за Варкааном, который моет посуду. Странно, что «муж» не упрекает его в беспорядке. Любой нормальный альфа бы попросил заняться омежьими обязанностями, вместо просиживать в его отсутствие. Кажется, Варкаан слишком мягок и слишком любит Алека. — Кстати, — привлекает его внимание Варкаан. — В следующем месяце нам проведут отопление, я заказал рабочих. В Невилле хотя бы теплее было, стоило подумать подольше над выбором жилища. Но ты же любитель старых исторических мест, — альфа, по всей видимости, упрекает его, но тут же добавляет: — Ох, прости-прости, пташка. Просто я не могу привыкнуть к этому скрипящему монстру, который вот-вот рухнет нам на голову, — Варкаан смеется, закручивая воду и вытирая руки о кухонное полотенце. — Его можно отреставрировать, — находит что сказать Алексис. — Так и сделаем, — лучезарно улыбается альфа, подходя к нему. Снова приобнимает и собирается поцеловать, но Алексис отворачивается, повторяя: «Голова болит». Отговорка срабатывает: «муж» больше его не трогает. Уходит в ванную, после ложится в общую кровать. «Может, лучше рассказать ему? Да, скорее всего, он мне не поверит. Какой разумный человек бы поверил, что в его любимого вселился дух и теперь он хозяин тела? Даже для меня это звучит слишком», — Алексис долго стоит под струями воды, удивляясь странной конструкции. Он еле разобрался, как ею пользоваться. Раньше он мылся или в пруду летом, или в большом тазу зимой. Но прошло полвека, наверняка, мир выглядит совсем другим. Если в доме так много непонятных ему вещей, то что творится за его пределами? Одновременно и страшно и интересно. Алексис засыпает рядом с Варкааном, отодвинувшись на край кровати. Сон его тревожный и недолгий: он просыпается, едва часы на прикроватной тумбе показывают за полночь. До рассвета он так и лежит, слушая тик часов и размеренное дыхание Варкаана. Ему не хочется спать, как будто часа сна хватает для восстановления сил. Он смотрит на шторы в темноте и четко видит, что они красные.

***

Утром альфа уезжает на работу, и обещает вернуться на следующий день. Алексиса это радует, хоть внешне он не подает виду. Он по прежнему не знает, как себя вести. Впрочем, Алексис уверен, что играть роль Алека не собирается. У его возвращения должна быть цель: для начала узнать бы, где он, а потом уже найти папу. И самое будоражащее — о собственной смерти. В шкафу он находит красивую одежду в стиле из прошлых исторических эпох. Особенно ему нравится омежья рубашка с рюшами и кружевным воротником. Это вещи Алека, поэтому ничего страшного, если он «одолжит» одну из них. Они с папой жили скромно. Алексис носил то же, что и другие — фасоны одежд были одинаковыми, как-никак, послевоенное время было тяжелым испытанием для их округа. Ему еще тогда хотелось выделяться, но ни средств на качественные ткани, ни мастеров, которые могли бы пошить что-то, что отличалось от основных фасонов — не было. Алексис переодевается, причесывает волосы и осторожно приоткрывает входную дверь, выглядывая наружу. Первое, что бросается в глаза — небо. Ярко-голубое, с контрастно-белыми облаками, за которыми прячется солнце. Ниже — зелень. Шум, щебет птиц, лай собаки неподалеку. Забор из камня, тоже ему знакомый. Может, во время поездок на велосипедах с Амори он уже видел похожий дом? Алексис выходит, запирая дверь. Оглядывает дом от фундамента вверх и застывает с раскрытым ртом: впечатляюще. Но преследующая тревога не дает насладиться пейзажем: подсознание нашептывает — «Вспомни, ты был здесь, опасно, опасно, беги». Он игнорирует голос и оглядывается, замечая в одной стороне соседний двор и постройки, плодовые деревья и кусты роз. А справа ничего нет, только поле до самого горизонта. Ему кажется, что поле поразительно похоже на его родное. Но разве это возможно? Алексис выходит на дорогу. Оказывается, каменный дом — последний на улице. И только обернувшись на него и оглядев издалека, Алексис узнает. Это… да не может быть! Похожий дом располагался в конце его родной улицы. Правда, во дворе ничего не росло и само здание было окутано мраком. Поговаривали, там обитали привидения. «Если это правда так, то…» — от внезапной догадки ускоряется сердцебиение. Во рту пересыхает от волнения, и Алексис поворачивается и идет вглубь улицы. Он судорожно ищет схожие детали. Деревья, деревья, много деревьев. Тут было пусто. Новые постройки. Раньше этих домов не было, и тех тоже. Но следующие сильно напоминают дома соседей. Расположены так же, пусть и обработаны по-другому. Но чем дальше он идет, тем больше находит подобного. Его улица! Самая крайняя, самая близкая к степи. Только теперь она не пуста, а засажена зеленью. Значит и его дом неподалеку! Папа… И он видит свой двор издалека. По спине холод. Дом, оплетенный виноградом, гроздья налитых на солнце плодов свисают и тяготят ветви вниз. Он помнит кислый привкус плодов — воспоминания горчат в глотке. Или это слезы… Душит. Его родной дом. Потресканные стены, окна, шибка выбита. Нет-нет. Это место было другим. Аккуратнее, светлее, виноград плелся по опоре, а теперь он везде. Алексис ищет признаки того, что дом обитаем — но не находит. Так странно… узнавать собственное жилище в заброшенном дворе. Он закрывает глаза в надежде, что все вернется обратно. Сильно жмурится, представляя окруженный цветами и абрикосовыми деревцами домик. Представляет верного пса, сразу за низким заборчиком, выглядывающего из будки. Представляет толстого рыжего кота, неизменно спящего на крыльце. И… папу. Молодого, ведь он родил единственного сына в пятнадцать. Его родитель первым на пустынной тогда еще улице начал взращивать сад. За ним повторяли и соседи. Теперь вся местность благоухает, а папины клумбы заросли сорняками. Алексис открывает глаза, засланные пеленой слез. Он не просыпается, не переносится обратно в прошлое. Но Алексис помнит, как буквально день назад наслаждался вечером и пил теплое козье молоко с булочками. На деле же его «позавчера» было полвека назад. Он не верит. Качает головой в отрицательном жесте и до боли сжимает губы. Кажется, стоит заглянуть на порог, как оттуда неизменно спрыгнет кот, направляясь вальяжной походкой и задирая хвост трубой. Только вот… кота нигде нет, а собачья будка завалена. Он смотрит вниз, на забор, и вспоминает, как обещался папе приделать отлетевшую доску обратно. Заборчик перед ним прогнивший и покрыт лишайником. Доски так и нет. Алексис прислоняет дрожащую руку ко рту. Кто это сделал с ним? Кто отобрал шанс видеть родных и друзей живыми?.. Несправедливо. Он хочет обратно, в беззаботное детство, в уютные вечера на веранде. Воспоминания слишком свежи. Его вырвали и резко перекинули на полвека вперед — и схоже, у него нет права на выбор. Больше Алексис не увидит дядю, ферму и лошадей, не покатается наперегонки с Амори по бескрайним степям и лесах. Больше не проснется в своей постели, обнаружив на подушке кота. Не сползет аккуратно, стараясь его не разбудить, а после не увидит папу на кухне или в саду. И осознание этого прошибает насквозь. Хорошие воспоминания ранят больнее негативных. Особенно, когда им больше не продолжиться. Да, он вернулся. Только зачем ему новая жизнь, если он прошлую не дожил? Но самое несправедливое, это то, что ничего нельзя поменять. Остается или смириться, или сойти с ума. Алексис подбирается ближе к дому, отодвигая руками сорняки от лица. Чем ближе подходит, тем больше его трясет. Он замечает, что одно из окон приоткрыто и идет туда. Наверно, местные дети давно разволокли все, что было в доме — нет смысла залазить внутрь. Но шевеление в окне заставляет затаить дыхание. А, это ветхая занавеска по ветру колышется. Или… Алексис заглядывает внутрь и видит сгорбленного старика в кресле-качалке перед дубовым столом. На пледе сложены руки, а в них — потрепанная книга с детскими сказками. Та самая книга, которую читал папа, когда Алексису снились кошмары. Кто это? Неужели… Нет-нет. Алексис хочет открыть окно больше, но зацепляется рукой за гвоздь и ойкает от внезапной боли. Рана глубокая, сразу же кровит. Он зажимает ее рукавом рубашки и наблюдает, как проступает красное пятно на ткани. И только после осознает, что привлек внимание сморщенного старика. Старец смотрит прямо на него. Глаза в глаза. И… Алексис узнает. Этот старик и есть его папа. — Сыночек, ты вернулся! — внезапное кряхтение. — Я знал! Верил… Алексис холодеет и отпрыгивает от окна. Быстро в заросли, за забор, приседает и прячется, наблюдая, как на пороге появляется его сильно постаревший папа. Родитель плачет и воет, заламывает искореженные старостью руки вперед. Это разрывает Алексису грудную клетку, раскалывает надвое. Он закрывает рот руками и давится рыданиями. Папа ждал его. Жил в одиночестве долгие годы и ждал. Теперь Алексис понимает, что он вернулся на зов родителя, но вернулся поздно и в другом обличье. Нет смысла выходить. Алексис похож на себя прежнего лишь издалека, вблизи же папа поймет, что внешне он — не его сын. Это разобьет родителю сердце еще больше. Пусть лучше так, пусть лучше думает, что привиделось. Его так сильно тянет кинуться в дом и обнять папу — крепко-крепко. Но как после объяснить ему, как доказать то, чего сам Алексис не понимает? Папа уходит, закрывая за собой скрипящую дверь. Вот и все. Алексис редко всхлипывает, поднимаясь. Разворачивается и внезапно врезается в чью-то широкую грудь. Отпрыгивает от незнакомого, запоздало ойкая и выставляя руки вперед. — Вас кто-то обидел? — спрашивает альфа с добродушной улыбкой на губах. Алексис смотрит в его лицо, останавливаясь на светлых глазах с янтарным оттенком радужки. Замирает. Этот цвет знаком ему, но откуда — не вспомнить. — Н-нет, просто поранился, — Алексис показывает руку, но кроме пятен крови на рукаве… ничего нет. Рана пропала. Но как? Раны не заживают за несколько минут, а эта точно была глубокой — гвоздь вошел в кожу наполовину. Возможно, ему показалось из-за пелены слез. Другого разумного обоснования он не находит. — Хм, — альфа осматривает протянутую ему руку и пожимает плечами. — Допустим. Как новоселье? Алексис осознает, что и этот молодой человек воспринимает его, как Алека. И если они общались раньше, то разница в манере речи будет заметна. Он еще раз окидывает взглядом невольного собеседника, замечая, что он крепкого телосложения. На голове соломенная шляпа, из-под которой торчат пушистые волосы, а одежда перепачкана — похоже, местный житель, занимающийся садоводством или выращиванием овощей. — Забыли? Я ваш сосед слева, Марк, — альфа чешет затылок, приподняв густые брови. — Алексис, — не подумав, представляется он, мысленно находясь рядом с папой. Он смотрит выше плеча Марка, на опутанный виноградной лозой дом. Его папа живет в коконе из лозы, воспоминаний и сказок в потрепанных книгах — и это все, что у него осталось. «Невыносимо», — в груди тлеет и ноет, а ослабевшие руки выкручивает тянущей слабостью. — Вас что-то беспокоит? — снова обращается к нему альфа. — Мне так жаль его, — говорит он правду, кивая на родной дом. — Он выглядит несчастным. — Хелио? Да-а, — Марк снова чешет затылок, привлекая внимание к большой ладони с загрубевшей от работы кожей. Альфа разворачивается в сторону конца улицы. Алексис идет за ним, думая спросить, что случилось много лет назад. Если он местный, то точно слышал об этом. — Его опекает мой папа. Ему не так одиноко, как вам кажется, — добавляет Марк. — А кто ваш папа? Алексис оборачивается на дом раз за разом. Ему больно, сердце колет и сковывает грудную клетку, а в горле неприятный ком. Теперь достаточно доказательств того, что он в будущем, которое отныне становится его «настоящим». — Могу познакомить. Его зовут Амори, — отвечает Марк, а Алексис силится сдержать удивление. Ему же не послышалось? Амори? Рядом с ним что… сын его лучшего друга? — Он заботится о дедушке Хелио, — продолжает альфа. — Мы его проведываем, но Амори больше всех, потому что Хелио был папой его друга. Сын того дедушки умер много лет назад, а он до сих пор его ждет. Трагичная история, — пожимает плечами Марк. — Стоп, а, а как умер, эм, сын Хелио? — Алексис пытается скрыть дрожь в голосе, но у него мало получается. Стук сердца учащается. Он в шаге от раскрытия самого волнующего и страшного факта: правды о собственной смерти. — Вроде бы, там мистика, что-то странное, — альфа задумывается, а Алексис внимательно слушает, не дыша. Он напрягается всем телом. — Точно не помню, надо спросить у Амори, он был свидетелем. Если хотите, то приходите вечером, мы всегда рады гостям. Он разочарованно выдыхает и кивает в знак согласия. Так настроился услышать, но ничего толком не узнал. Мистика? Это вконец все запутывает. Алексис думал, что он мог отравиться чадным газом от плиты ночью и умереть, не проснувшись. Или у него была болезнь сердца, и оно остановилось во сне. Возможно, в дом залезли грабители и убили его — вариантов много. Но мистика? «Что-то странное»? Ему необходимо больше конкретики. А значит, он притворится соседом и придет сегодня в дом Амори. Наверно, он еле узнает омегу, ведь тому сейчас около семидесяти. Во сколько лет он родил Марка, что его сын выглядит так молодо? На вид не больше двадцати пяти. Алексис краем глаза наблюдает за Марком, отмечая, что альфа неразговорчивый. И кроме того, ничем не похож на Амори. Лучший друг низенький и худощавый, светлый-светлый, как персонаж со страниц сказок о добрых духах. Марк же широк в плечах и крепок в руках, да и к тому же курчавый. Вероятно, похож на альфу-отца. Вышедшее из-за облаков солнце колкостью проходится по лицу, лезет лучами в глаза, заставляя их слезиться. Голова чуть кружится, кожа печет и краснеет. Похоже, у Алека непереносимость прямых солнечных лучей. Благо, до каменного дома остается недалеко. Марк, заметивший, что Алексису жарко, отдает ему свою соломенную шляпу. Перед калиткой он обещает альфе зайти вечером в гости. А сам идет к крыльцу дома, осматривая зелень сада и качели, которых тут не было. Алексис вздыхает. Он все не может вспомнить, кому принадлежал каменный дом на самой крайней улице округа Меффи.