Там, где цветет ликорис

Алексис спускается со второго этажа на первый по скрипучей лестнице и почему-то осознает, что он спит. Все вокруг реалистичное, но будто заторможенное: время летит медленнее. Алексис рассматривает ладони, но линий не видит — в доказательство, что он во сне. Он вспоминает, как заставил себя уснуть на диване в гостиной, надеясь, что ему приснится хоть что-то из прошлого. Алексис повторял желание: «Приснись, приснись, приснись мне», — и, кажется, сбылось. «Я ведь правда сплю? Так странно», — мыслить выходит ясно. Обстановка в гостиной, куда он только что спустился, отличается: нового телевизора нет, предметы передвинуты, а шторы зеленые. Они и были зелеными! Значит ли, что он попал в свои же воспоминания путем осознанного сновидения? Потолки оплетены паутиной, то тут, то там — мелкие пауки. Алексис сжимается, обнимая себя за плечи, ускоряет ход. Выбегает на улицу, чувствуя, что сердце вот-вот проломит ребра, так сильно оно бьется. Ему страшно. И страшнее всего от того, что он не знает, чего боится. Он хочет побежать к соседям, но вместо их двора — одинокий домик без забора. Пусто. Вокруг поля. Небо над головой голубое, но солнца не видно. Вообще. Стоит ему об этом подумать, как солнце появляется, но с другой стороны. Алексис осматривается и понимает, что сада нет. Вместо газона под ногами потресканная глинистая почва, вместо деревьев — пустырь. Дом выглядит моложе — стены каменисты, но без мха и лишайника. Поле… поле пожелтевшее. Запах дыма, его столб вдалеке: кто-то поджег траву. — Получилось, — шепчет, прислоняя ладонь к груди и ощущая, как быстро бьется сердце. — Теперь скажи мне, кто я? — себе же. — Кто я? Тишина. Ветер шумит, воет, закручивает дым и стелет под ноги. Дым просачивается в трещины, заполняет их темноту. Алексис наблюдает за этим, теряя ощущение реальности. Все туманнее и туманнее… голова кружится. Трещины под ногами белые, а почва рыжая, как его волосы. Волосы? Он ловит рукой пряди, тянет их, чтобы рассмотреть цвет. Рыжие — а были блондинистые и длинные. Кто он? Ответ очевиден: больше не Алексис, и собою прежним ему не быть. Но кто сделал с ним это? — Кто ты? — вопрос второй. — Кто ты? — громче. Без ответа. Дым гуще, заволакивает, пахнет, но не собою, а чем-то цветочно-сладким. Запах ликориса. Паучья лилия, кроваво-красный цветок из его прошлого. Миг — и вместо сухой почвы по земле трава, а в ней — ликорисы. Как тогда, давно-давно… было ли? Не было? Лилия паучья, но сама — не паук. Но ее тычинки шевелятся, как лапы, кажется — миг, и из каждого цветка выполет красный монстр. И переберется на его ноги, поползет вверх, к лицу, сотни, тысячи пауков… Алексис хватается за голову, желая проснуться, но не просыпается. Шуршание, ветер, дым поволокой, и настойчивый шепот: «Кто ты кто ты кто ты кто ты кто ты кто ты». Прикосновение к плечу — он резко поворачивается. Чужая рука выволакивает его из бреда. Прямо перед ним стоит Марк и пристально смотрит. Позади рассеивается дым, а глаза альфы светятся чистым янтарным. «Его глаза были цвета янтаря», — слова Амори эхом. «Глаза монстра». Марк ухмыляется не своей ухмылкой и протягивает к нему руку. Когтистую руку. Губами шевелит, во рту его заметны длинные клыки. Слов не слышно, вместо них — музыка. Трень-трень, трень-трень… …Трень-трень. Алексис подрывается, чуть не падая с дивана. Оседает на пол. Он загнанно дышит и не сразу осознает, что уже не спит. Смотрит на трясущиеся ладони и видит линии. Но музыка из сна продолжает играть — о, это всего-то стационарный телефон. Ха-а… Алексису стоит усилий успокоиться. Запах ликориса его преследует, но самих цветов нигде нет. Он поднимается и идет к телефону, вспоминая, как им пользоваться. Нажимает не с первого раза — пальцы непослушны, а тело ослабевшее, как после сильного испуга. — Прости, пташка, наш первый месяц в новом доме перерос в разлуку, — из трубки звучит монотонный голос Варкаана. — Обещаю, как только я освоюсь на работе, буду уделять тебе больше внимания. Алексис понимает, что этот человек любит его. Ему искренне жаль Варкаана, но он, вместо того, чтобы посочувствовать, спрашивает: — Почему именно этот дом? — Малыш, но ты сам выбрал его в каталоге, забыл, что ли? Ты же тащился от него, как только увидел. Или уже передумал? — А… — ему становится неудобно за необдуманные слова и он быстро исправляется, говоря, что ему тут неспокойно. — Хорошо тогда, поговорим вечером. Я звоню сказать, что буду позднее, чем обещал. Алексис соглашается и кладет прибор так, как он лежал до этого. Без прощаний. Возможно, Алек и любил Варкаана, но Алексис к нему равнодушен. Как возможно полюбить человека, едва его зная? Как опровержение мысли, в голове возникает образ Марка. Марк… странный сон. Алексиса ощутимо передергивает. Находиться в доме больше нет сил, и он выходит на порог, упорно заставляя себя думать о грозовых облаках у горизонта. Однако образ альфы не исчезает. Его профиль угадывается в облаках — четко. У Марка точь-в-точь такие же янтарные глаза, как были во сне. Если бы светились в темноте… а может и светятся, разве он присматривался? Но Марку не больше двадцати пяти, и он сын его друга. «Тому самому» сейчас должно быть уже до восьмидесяти-девяноста лет. Однако Марк слишком молод для того, чтобы быть сыном Амори. Друг смог родить ребенка в пятьдесят? Странно. Но в то же время, даже если и мозг выдал Алексису правдивую подсказку, то Марк никак не мог остаться молодым в течение полувека. Нужно будет попросить у Амори его детскую фотографию. Облака становятся тяжелее, наливаются насыщенно-синим. Алексис успокаивается, но зайти назад не решается. Рассматривает ладони в поисках когтей — ногтевые пластины кажутся обычными, людскими. Возможно ли, Алек страдает психологическим расстройством и у него галлюцинации? Алексис еще раз прокручивает в голове первые кадры, которые видел по пробуждению. Склонившийся над ним рыжий омега, на его худом лице испуганность, а на руке обручальное кольцо. Эм… кольцо? Алексис хмурится, рассматривая пальцы. Кольца нет. Разве он мог его потерять? Он не помнит самого момента переселения, и может быть содрал «инородный предмет» с руки сам. А кровь… скорее всего, он поцарапал острыми ногтями себя же, а после раны зажили, как тогда у дома папы. Нет, бред. Но откуда тогда кровь? Была ли это его кровь? Кто он? Ответы таятся на чердаке. Но идти туда одному — равно подвергать себя опасности. Неизвестность пугает. Вопреки вопящему чувству самосохранения, Алексис заходит в дом. Он собирается с духом и долго смотрит на место, где лестница переходит в закрытый проход на чердак. Паутина, много паутины. Кажется, будто вчерашняя тварь живет именно там. Маленькие паучки не могли наплести столько за пару суток. Нет, одному туда точно нельзя. Нужно дождаться Варкаана или позвать Марка. Он не хочет умереть еще и в новом теле, если вытесненная душа настоящего Алека захочет вернуться на место. Это настолько бредово звучит, что голова раскалывается. Алексис давит порыв смеяться, истерично хохотать, как умалишенный. Где логика в происходящем? Мистика — больше объяснений нет. «Я скоро уже сам буду по стенам лазать и царапать обои вместе с огромным пауком», — Алексис зажимает рот рукой, не позволяя себе смеяться. — «Тихо, тихо. Сохраняй рассудок. Мы с тобой должны решить, что делать дальше». И решение приходит само собой. В первую очередь он должен убедиться, что действительно тогда умер. Значит, нужно идти на кладбище. Но, конечно же, не одному. Мало ли, что покажется его поплывшему разуму. Вменяемый человек рядом сможет подтвердить или опровергнуть увиденное. Отныне Алексис не верит себе. А Марку, вопреки всем здравым смыслам, доверяет. Альфа притягивает его странным магнетизмом. Для Алексиса необъяснима природа этих чувств: истинность ощущается по другому, да и любовь тоже. Тогда что за связь, возникшая при первом взгляде? Что за одержимость? Что, если Марк и есть его «бывший муж», который мистическим образом остался молод, и теперь вернул умершего Алексиса в тело похожего омеги и возобновил их привязанность? Но тогда не подходит то, что Марк холоден по отношению к нему, несмотря на искру интереса в глазах. И все же, Амори видел его маленьким. Алексис не выдерживает напора собственных мыслей, выбегая из дома и направляясь на соседний двор. Собака, увидев его, прячется в будку с характерным звоном цепи. Марк оборачивается. В его руках лейка, альфа поливает розы. — Помните, Амори рассказывал об одной мистической смерти юноши? — Алексис сразу переходит к делу. — Я увлекаюсь мистикой и мне интересно узнать больше. Хочу увидеть его могилу, но не знаю, где у вас тут кладбище, — врет он, ни разу не стесняясь. — Могли бы вы показать мне дорогу? — Покажу, — кратко отвечает Марк с твердым кивком. Снимает садовый фартук, ставит лейку на место и только после этого подходит. — Кладбище далеко. Возьму еды в путь и выдвигаемся. Алексис ждет его и вспоминает, что так и не отдал соломенную шляпу, одолженную при их знакомстве. Сердце стучит учащенно от одного взгляда на Марка, а внутренний голос навязчиво шепчет: «Мой». Это походит на паранойю. Зацикленность на одном человеке, и ее природа неизвестна. ...Конечно же, Алексис помнит путь до кладбища. Он часто там бывал — проведывал обоих дедушек по папиной линии, так рано ушедших из жизни. Сажал на их могилах цветы, часто блуждал между рядами, читая имена на надгробиях. Ему нравилась энергетика мрачности, и он надеялся хотя бы раз увидеть духа или что-либо паранормальное. Но сейчас он готов все отдать, лишь бы «паранормальное» оставило его в покое. Он идет с Марком, наблюдая за ним боковым зрением. Почему-то именно с этим альфой ему спокойно. Алексис чувствует себя в безопасности только с ним. Любое другое место, особенно каменный дом, навевает тревогу. «Не хочу туда возвращаться. По приходу уговорю Варкаана на переезд, на этой улице есть много пустующих домов, один из которых можно купить», — решает он. Они идут через центр поселка, а после в сторону леса через поля. Именно там, за зелеными насаждениями и речкой, располагается кладбище. Благо, солнце прячется за плотными облаками. Где-то у горизонта гремит — будет лить. Марк молчалив. — А, — подает голос Алексис, привлекая внимание альфы. — Сколько вам лет? — Двадцать четыре, — в ответ. — Амори посчастливилось так поздно забеременеть, — он старается вести непринужденный диалог, будто бы интересуясь. На самом деле Алексис все думает о сне и о возможной причастности Марка к тому, что с ним происходит. — Вы неправильно поняли, я не родной им сын, — оспаривает Марк, замедляясь и разминая шею рукой. — У них есть двое детей, и внуки есть, но они живут в соседнем городе. Я пришел к Амори и Дерелу года три назад, сначала как рабочий, но потом они приняли меня в семью. Я рос в приюте, — с заметной неохотой рассказывает альфа, продолжая хмуриться и чесать шею. — А потом странствовал, зарабатывая на жизнь помощью пожилым семьям. Э-э… Как-то так. Алексис выдавливает невнятный звук, заметно сглатывая. Теперь деталь со сном устрашает. Если Марк пришел к Амори уже взрослым, то… Но возникает тот же вопрос: как возможно на протяжении стольких лет сохранить молодой вид? «Я не должен ему доверять», — Алексис корит себя же, прислушиваясь к собственным ощущениям. Ни намека на опасность — внутренний голос спит. Он переключает внимание на Марка и ощущает исходящее от него тепло. Не физически, а… он и сам не может объяснить, как. Такое же тепло витает вокруг других людей, которые встречались по пути. У каждого оно разное: зависит ли от душевного состояния, эмоций? Это и есть то, что называют аурой? Он уже ничему не удивляется. После вчерашней ночи его навряд ли можно чем-то удивить. Кроме волн тепла, от Марка исходит притягательная сила. Его феромон привлекателен настолько, что Алексис не скрывает вожделения. Ему нравится этот запах. Но еще больше нравится его обладатель, чьи глаза в свете дня и правда желтые. О, эти глаза… от одного взгляда томление. Алексис впервые ощущает такое сильное желание подчинить и подчиниться самому. Странно. Альфа изначально заманил его непонятно чем. И держит. А сам создает внешний вид безразличия, но сердцебиение его выдает. Это влечение взаимно. Алексис думает первым сделать шаг, первым прикоснуться, проявить инициативу. Однако красный цвет переключает внимание и сбивает с толку. Стоит выйти на последний холм перед лесом и долиной с речкой, как впереди разливается красное, как будто река вышла из берегов, но вместо воды в ней кровь. Алексис присматривается и понимает, что это цветы. Вся долина перед самым лесом поросла ликорисом. Дыхание сбивается. Алексис помнит, он ярко помнит, как сажал с папой луковицы паучьих лилий вдоль тонкой речки. Он представлял тогда, как в старости будет ходить, опираясь на палку, через целые заросли ликориса и наслаждаться их сильным ароматом. Алексис думал, что «цветы смерти» идеально подойдут для компаньонов на пути к могиле папы. А теперь он идет на собственную могилу. Судьба бывает непредсказуемой. Вниз к долине ведет дорожка из двух полос, протоптанная современным транспортом среди трав. Алексис идет по ней, и чем ближе подходит к буйно разросшимся паучьим лилиям, тем больше стучит в груди тревога. «Опасно», — шепчет голос. — «Уходи». «Но что опасного в цветах?» — возражает себе же Алексис. — «В моих любимых цветах!». Дорога утопает в красном, извивается, ведет дальше. Речки нет — давно пересохла. Алексис не в силах избавиться от напряжения. Он неотрывно следит за лилиями, колышущимися от ветра. Их аромат заполняет легкие, но от чего-то ему хочется поскорее покинуть «кровавое» место. Воздух убийственный для него. Чтобы рассеять необъяснимую тревожность, Алексис прикасается рукой к цветам на ходу. И тут же одергивает ладонь: печет! Он помнит холодность лепестков, не сбросивших еще утреннюю росу, но сейчас… сейчас они, подобно кислоте, обжигают кожу. Напротив, Марк срывает один из цветков и спокойно вертит в руках. И даже подносит к лицу, нюхая. — Я пробовал посадить их луковицы у себя в саду, но они не принимаются, — говорит Марк. — Странные цветы. — Это ликорисы. По легендам они растут только там, где было пролито много крови, — произносит Алексис, пододвигаясь ближе к Марку и подальше от растущих вокруг дороги цветов. — Во время войны в долине погибло много людей. Их расстреливали тысячами. Я был тогда маленький… — он запинается и быстро исправляется: — Был маленький, когда услышал об этой жуткой истории. Мы сейчас буквально идем по костям. — Слышал, — кратко кивает Марк и выбрасывает сорванный ликорис в сторону. — Но я не верю, что они питаются кровью и потому настолько красные. Скорее всего, тут дело в плодородной почве. Когда-то вместо долины была река, — альфа говорит так, будто сам ее видел. — Вы так хорошо разбираетесь… Тогда скажите, на ликорис бывает аллергия? — он смотрит на покрасневшую кожу ладони. Место соприкосновения с лепестками до сих пор жжет и пульсирует, как после ожога. — Не слышал, — пожимает плечами Марк. — Их луковицы ядовиты для животных, но для человека не несут вреда. «Странно», — Алексис трет ладони между собой, надеясь унять неприятное ощущение. От растений по прежнему исходит опасность. Он раньше выращивал ликорисы разных видов — не только красные, и ни разу на своей памяти не «обжигался» о них. Долина переходит в лес, цветы становятся все реже, но не заканчиваются. Одинокие кустики сопровождают их до самого кладбища. Алексис издалека улавливает незнакомую и слегка давящую энергетику. Но она усиливается за входными вратами. От каждой могилы исходит свой поток. Невидимый, но ощутимый. От более свежих — сильнее, от старых — немногим слабее. И все они отличаются друг от друга. Алексис теряется в новых ощущениях. Оказывается, и мертвые могут оставлять за собой след на долгие годы. На выходе из кладбища Алексис окончательно привыкает к «способностям». — Нам вот туда, — кивает в сторону Марк. — Мальчишку похоронили отдельно, Амори говорил, что они посчитали его опасным, «помеченным нечистью». Алексис сворачивает на почти незаметную тропу, вытоптанную немногими посетителями. Ветки по сторонам обломаны: кто-то навещает его. Папа, Амори… Для них он умер, но живет в их памяти. По-настоящему человек умирает тогда, когда о нем забывают. Он выходит на небольшую поляну следом за Марком, но когда выглядывает из-за его широкой спины, пугается. Прямо над могильным камнем на ухоженной могиле склоняется незнакомый. Алексис всматривается и видит сгорбленного старика — сивого, в лохмотьях. Старец гладит тощей рукой надгробие и внезапно поворачивается в его сторону. Алексиса прошибает в холодный пот от одного взгляда. Старик кажется ему знакомым, но откуда — не вспомнить. Он пытается пробить барьер, разделивший его с утерянными воспоминаниями, но — никак. Неужели это… Он? Но Алексис не успевает заговорить. Старик, мгновение помедлив, быстро уходит, прихрамывая при этом. А его трясет в страшной догадке. Скорее всего, незнакомый посетитель и есть его «бывший муж».